КИТАЙ И РОССИЯ,
взаимоотношения и история

No 31

ОТ АВТОРА

Продолжение публикации цитаты из книги Н.Е. Абловой «КВЖД и российская эмиграция в Китае».

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ. ИСТОРИЯ: ДО ДИСКРЕДИТАЦИИ СТАЛИНА

Аблова Н.Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае: международные и политические аспекты истории (первая половина XX в.). - М.: НП ИД «Русская панорама», 2004. - 432 с, 36 илл., 297 библ. ISBN 5-93165-119-5

 [...]

Провозглашение 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики создало новую ситуацию на Дальнем Востоке и потребовало от СССР пересмотра позиций в Маньчжурии, в том числе и по КЧЖД. Новые советско-китайские соглашения от 14 февраля 1950 г. предусматривали полную и безвозмездную передачу дороги КНР непосредственно после заключения мирного договора с Японией, но не позднее 1952 г. Эти документы были выгодны обеим сторонам: гарантировали Китаю защиту и позволяли СССР обеспечить свои геополитические интересы в регионе. В военном, стратегическом и идеологическом планах договор и соглашение о КЧЖД отражали существовавшую в тот период обоюдную заинтересованность сторон во взаимном укреплении отношений. Эти договоренности означали победу внешнеполитического курса и дипломатии СССР в отношении Китая в борьбе с США за раздел Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии на сферы влияния. Советский Союз, стремясь и в дальнейшем иметь в лице Китая надежного союзника на Дальнем Востоке, решил выполнить взятое на себя по соглашению 1950 г. обязательство о передаче Пекину прав на КЧЖД, хотя имел вполне оправданную юридически причину не делать этого - мирный договор с Японией не был подписан. Завершающим этапом полной превратностей истории КВЖД явилась передача всех прав и советской доли имущества дороги правительством СССР Китаю 31 декабря 1952 г. С этого времени КВЖД перестает играть какую-либо роль в международных отношениях на Дальнем Востоке, оставаясь только одной из важных железнодорожных магистралей КНР.

Само существование и деятельность КВЖД явились одной из основных причин возникновения в Маньчжурии многотысячной белоэмигрантской колонии. Российская эмиграция в Китае складывалась из 4 основных компонентов: русские подданные, проживавшие в полосе отчуждения до 1917 г.; беженцы из Советской России времени гражданской войны; солдаты и офицеры отступивших в Китай белых армий; беглецы из СССР 1920-1930-х гг. Очень скоро проблема русских эмигрантов стала играть существенную роль как в советско-китайских и советско-японских отношениях, так и в международных отношениях в регионе в целом. Как и КВЖД, российская эмиграция в Маньчжурии была объектом международных отношений на Дальнем Востоке на протяжении долгого времени - с конца гражданской войны в 1922 г. и до окончательного исхода эмигрантов из Китая в конце 1950 - начале 1960-х гг.

КВЖД в качестве постоянного объекта международных отношений стала причиной того, что судьба белой эмиграции в Китае напрямую зависела от изменения международно-правового статуса дороги. Все важнейшие международные соглашения по КВЖД (1924 г., 1935 г., 1945 г. и 1952 г.) приводили к кардинальным изменениям в правовом положении эмигрантов и жизни российской колонии в Маньчжурии в целом.

<...> Эмигранты в Китае создавали различные политические и военные организации, всевозможные комитеты, фонды, благотворительные общества. Здесь существовали многочисленные русские учебные заведения, в том числе и высшие, разнообразные периодические издания, активно протекала культурная и духовная жизнь. Важную роль на Дальнем Востоке, как и в Европе, играла православная церковь: только в Харбине в тридцатые годы XX в. было 23 церкви. Все это - различные формы адаптации в странах-реципиентах, общие для российской послеоктябрьской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке. В то же время имелись и существенные особенности, характерные для дальневосточной ветви Российского зарубежья.

<...> Беженцы из Советской России стремились не просто спастись от ужасов гражданской войны в приграничной Маньчжурии, а бежали именно на КВЖД, надеясь в Харбине и на линии найти не только работу и кров, но и привычный русский уклад жизни. Многочисленные, как правило проникнутые ностальгией, воспоминания русских харбинцев полны определениями Харбина как «оазиса русского дореволюционного быта и национальных традиций», «города-музея дореволюционной России» и т. п. Поэтому, обретя в Маньчжурии почти полное подобие жизни уже не существующей России, русские белые чувствовали себя в меньшей степени изгоями, нежели их европейские собратья. Первоначальная адаптация эмигрантов в Маньчжурии проходила быстрее и легче аналогичных процессов в Европе.

Отличительной особенностью российского дальневосточного зарубежья являлась «двуслойность» его происхождения: эмигрантская колония в Маньчжурии образовалась на основе уже жившего здесь русского населения полосы отчуждения с включением прибывших сюда после Октябрьской революции различных категорий российских граждан (государственных, политических и общественных деятелей; руководителей белого движения; участников белогвардейских формирований; беженцев из России, представлявших все социальные слои общества). Характерной особенностью белой эмиграции в Китае можно считать почти полное отсутствие громких аристократических имен царской России, а также небольшое число известных политических деятелей.

Еще одной важной отличительной чертой российской эмиграции в Китае было существование здесь большого количества русских военных организаций, ведших постоянную борьбу с советской властью с китайской территории на протяжении почти 30 лет: с начала гражданской войны до августа 1945 г. Особенно наглядно это проявилось во время советско-китайского конфликта 1929 г. на КВЖД и в 1930-е гг. Участие белых русских в конфликте на стороне Китая было их трагической ошибкой, приведшей к ненужным человеческим жертвам. Однако это не остановило руководителей белого движения - военные действия на КВЖД и на советско-китайской границе, рейды на территорию СССР не только не прекратились, но даже участились. Причин такой военной активности белых русских несколько. Во-первых, большинство эмигрантских руководителей плохо представляли себе советскую действительность и надеялись, что активные действия против советской власти на Дальнем Востоке и в Сибири получат широкую поддержку населения. Во-вторых, после разрешения советско-китайского конфликта 1929 г. они никак не хотели смириться с тем, что «период изгнания большевиков с КВЖД» закончился так быстро, а настоящей войны с советской властью на территории СССР у них так и не получилось. В-третьих, активность эмигрантов во многом инспирировалась как нанкинским правительством, так и правительствами других государств, прежде всего, Японии. Российская эмиграция рассматривалась ими как «временное орудие» для достижения собственных целей. Таким образом, анализ архивных документов и опубликованных источников подтверждает сделанный в советской историографии вывод о существовании в Харбине и на линии КВЖД российской эмигрантской базы вооруженной борьбы против СССР с целью свержения советской власти и «возрождения великой России». Именно поэтому проблема белой эмиграции и ее выступлений против СССР приобретает такое важное значение в советско-китайских и советско-японских отношениях 1920-1930-х гг., выступая одним из сложнейших вопросов межгосударственных переговоров.

Заметной особенностью дальневосточной эмиграции стала попытка объединения всех русских организаций в Китае под общим началом. Провозглашенное в 1930 г. в Пекине «Дальневосточное объединение эмиграции» попыталось даже добиться создания «Всезарубежного объединения Русской эмиграции», но безуспешно. Лидера российского зарубежья из Дальневосточного объединения не получилось. В целом же объединение дальневосточной эмиграции произошло формально, существовавшие в среде эмигрантского руководства противоречия делали эту организацию нежизнеспособной. После провозглашения Маньчжоу-диго и установления жесткого контроля японских властей над всеми сторонами жизни российской колонии в ОРСМ, «Дальневосточное объединение эмиграции», единственное во всем Русском зарубежье, тихо сошло с исторической сцены.

Установление Японией оккупационного режима в Маньчжурии и создание марионеточного государства Маньчжоу-диго означало начало особого во всех отношениях (политическом, идеологическом, правовом, экономическом) периода в истории эмигрантов в Китае<...>. Вся политическая и общественная жизнь российской колонии в Маньчжоу-диго была под жестким контролем японских властей, создавших ряд идеологических организаций, регламентирующих буквально все стороны эмигрантского существования. Главной из этих структур стало БРЭМ - руководящий центр эмиграции. Ничего подобного ни в одной из стран российского рассеяния не было. Создание японцами БРЭМ сразу же привлекло внимание советского руководства и вызвало ряд резких протестов и представлений НКИД по этому поводу. По масштабу и многообразию деятельности, задачам, уровню организации различных служб с Бюро не могла сравниться ни одна из эмигрантских организаций всего российского зарубежья в целом. Характерной особенностью и ярким проявлением японского влияния было установление жесткой дисциплины, а позже и военного порядка в организации работы БРЭМ. Бюро объединяло все эмигрантские организации не на словах, а на деле. Японские военные власти, в отличие от администрации ОРВП, относились к эмигрантам не просто как к «белым русским», а с учетом многонационального состава российской эмиграции. Все это позволяло японской администрации максимально использовать эмигрантов в собственных военных, политических и экономических целях. После подписания Антикоминтерновского пакта и, особенно, после вступления Японии во вторую мировую войну, жизнь российской колонии в Маньчжурии еще больше ухудшилась. Российские эмигранты, как эмигранты политические и носители идеи антикоммунизма (хотя далеко не все были такими), должны были «внести свою лепту в общее дело борьбы» на идеологическом фронте, а также показывать пример обязательного самоограничения и самопожертвования во всем. Такого жестокого прессинга со стороны официальных властей российская эмиграция в европейских странах и США не знала.

Приход Советской Армии в Маньчжурию в 1945 г. положил начало качественно новому периоду в истории эмиграции, основное содержание которого - массовый исход белых русских из Китая. И хотя после окончания войны Президиум Верховного Совета СССР предоставил определенной части эмигрантов, в том числе и проживавшим в Китае, право на получение советского гражданства, реалии оказались более жесткими, чем обещания. Причем, если выезд эмигрантов из Шанхая и других городов Китая продолжался недолго (конец 1940-х гг.), то исход русских из Маньчжурии растянулся на 15 лет и завершился только накануне «культурной революции».

Важно также подчеркнуть, что в среде российской эмиграции в Китае намного меньше, чем в Европе, была распространена такая эффективная форма адаптации как смешанные браки, поскольку отношение к таким семьям в большинстве случаев было отрицательным со стороны и русских, и китайцев. Поэтому окончательная социализация последующих поколений эмигрантов в Китае и превращение их в полноправных членов общества при сохранении этнического начала была невозможна. Это, в свою очередь, явилось одной из причин окончательного исхода российской эмиграции из Китая в конце 1950 - начале 1960-х гг., хотя весомое влияние на этот процесс вытеснения китайскими властями эмигрантов из страны оказала передача Советским Союзом КВЖД правительству КНР и начавшееся ухудшение советско-китайских отношений. Таким образом, прекращение существования КВЖД в качестве объекта международных отношений на Дальнем Востоке вскоре, наряду с другими факторами, привело к исчезновению такого уникального явления как российская эмиграция в Китае.

<...>