Часть I

Сознание средневекового человека было глубоко религиозным. Цель и смысл жизни заключались в спасении души для вечной жизни, что было возможно только через Церковь. Весь внешний мир четко разделялся на три совершенно отдельные сферы — Церковь, язычники и еретики. Церковь принимала человека в жизнь, руководила им и напутствовала за гробом. Почти тысячу лет она стояла как колоссальный монолит, хотя и колеблемая многочисленными ересями, но непобедимая и неприступная, оставаясь вселенской (католической), объединяя в себе и христианский Запад, и христианский Восток. Только на рубеже тысячелетий (IХ—ХI вв.) произошел великий раскол, и Греко-Католическая (Православная) Церковь отделилась от власти римского первосвященника. Это еще больше сконцентрировало и усилило папское верховенство в Западной Европе. В Риме решалось: быть войне или миру, Рим объявлял и возглавлял крестовые походы, судил матримониальные дела королей, разграничивал сферы владений и интересов великих и малых держав (например, установление демаркационной океанской линии по тропику Рака, делившей все заокеанские земли между Испанией и Португалией).

       Неудивительно, что эта, хотя и не в полной мере, но все-таки всеобъемлющая и всепроникающая власть не могла нравиться светским государям. Еще германские императоры Салической династии боролись с Римом за инвеституру — право назначения в своих владениях епископов. Генрих IV, восставший против папы Григория VII, был, в конце концов, вынужден униженно, босой на снегу, умолять его о прощении перед воротами замка Каноссы (1077 г.). Однако с концом Средних веков Церковь и Ватикан, развращенные своей беспредельной властью, стали приходить в нравственный и, если можно так выразиться, организационный упадок. “Всякого рода разгул страстей, своеволия и распущенности достигает в возрожденческой Италии невероятных размеров. Священнослужители содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома <...> Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Тысячи монахов и монахинь живут вне монастырских стен. В Комо вследствие раздоров происходят настоящие битвы между францисканскими монахами и монахинями, причем последние храбро сопротивляются нападениям вооруженных монахов. В церквах пьянствуют и пируют, перед чудотворными иконами развешаны по обету изображения половых органов, исцеленных этими иконами. Францисканские монахи изгоняются из города Реджио за грубые и скандальные нарушения общественной нравственности, позднее за то же из этого города изгоняются и доминиканские монахи. <...> Папа Александр VI и его сын Цезарь Борджиа собирают на свои ночные оргии до 50 куртизанок. <...> Александр VI, будучи кардиналом, имел четырех незаконных детей от римлянки Ваноцци, а за год до своего вступления на папский престол, уже будучи 60 лет, вступил в сожительство с 17-летней Джулией Фарнезе <...> Имели незаконных детей также и папа Пий II, и папа Иннокентий VIII, и папа Юлий II, и папа Павел I II <...> Нередко по политическим соображениям высшими духовными лицами, кардиналами и епископами назначаются несовершеннолетние дети. Ипполито д'Эсте, сын герцога Феррарского, уже семи лет — архиепископ, а в 14 лет становится кардиналом. Папа Сикст VI возводит в кардинальское достоинство 12-летнего Джованни, сына неаполитанского короля Фердинанда I” [1].

       И почти все ХV столетие римский престол занимали папы, интересовавшиеся в первую очередь итальянской политикой и возрождением наук и искусств, а не духовным руководством христианского мира. Некоторые из них были вообще безразличны к религии. Реформация началась как попытка преобразований внутри самой Католической Церкви, и лишь после того, как это оказалось невозможным, произошел раскол западного христианства. Многие причины способствовали тому, чтобы он случился именно в ХVI веке после многочисленных неудачных попыток в прошлом. Самой важной из этих причин было возрождение наук. Люди стали мыслить самостоятельнее, чего почти не было в прежние времена. Изобретение книгопечатания повлекло за собой широкое распространение знаний. Открылась возможность изучать древних Отцов Церкви, и стало понятно, насколько первоначальная Церковь отличалась от существующей. Многочисленные публикации Нового Завета породили самые различные толкования вероучения. В некоторых странах Европы росло национальное самосознание и стремление самостоятельно решать церковные дела, а не подчиняться повелениям из Рима, тем более что папы были глубоко вовлечены в европейскую политику. Кроме того, уже возникла группа людей, способных возглавить независимую Церковь.

       Реформация началась в Германии, благодаря трудам Мартина Лютера. Этот получивший университетское образование крестьянский сын прежде всего заботился о собственной душе. Став августинским монахом и подчиняясь всем строгим монастырским правилам, он, тем не менее, не чувствовал уверенности в вечном спасении. Изучая немецких мистиков, Евангелие и Отцов Церкви, он пришел к заключению, что человек оправдывается перед Богом не своими делами, а только одной верой в Христа. Это и стало теоретическим фундаментом лютеранской теологии. Лютер был профессором университета и проповедником в Виттенберге. 31 октября 1517 года он вывесил на дверях церкви Всех Святых 95 тезисов, обосновывавших его убеждения. Несмотря на непримиримый конфликт с папской властью, у него нашлось множество единомышленников. Лютер учил, что вселенские соборы могут ошибаться, что перед Богом каждый христианин сам себе священник, а в вероучении папство отошло от Библии.

       Дворянство и аристократия Германии с готовностью приняли идеи Лютера, тем более, что это давало возможность отобрать церковные владения и сопротивляться угрозе со стороны императора, вставшего на защиту католиков. Война с ним завершилась Аугсбургским миром (1555 г.), по которому лютеранство в Германии было официально признано. Реформация распространилась на всю Европу, но везде протекала по-разному. Она завоевала большую часть германо-скандинавского мира (Германия, Англия, Шотландия, Фландрия, Швейцария и скандинавские страны), но не привилась у народов латинской культуры. Одновременно она способствовала реформам, реорганизации и, в конечном итоге, усилению самой Католической Церкви, особенно благодаря деятельности вновь созданного Ордена иезуитов.

       “Изъясняя в одной из статей своих отличительные свойства католичества и протестантства, пастор Вине [2] выводит эти два исповедания из двух стремлений человеческого духа. Первое, то есть католичество, по его словам, берет начало во врожденном человеку желании получить истину совершенно готовую, такую, которую достаточно бы было признать, и в наслаждении, какое доставляет сердцу человека сознание его единения с другими людьми в чувстве и в мысли. Второе, то есть протестантство, берет свое начало в желании, также прирожденном человеку, добыть истину собственными силами своего ума <...>” [3].

       С тех пор как в западном христианском мире утвердился авторитет Римской Церкви, человеческий разум четырежды восставал против ее ига. Дважды Церковь одерживала полную победу. Дважды она выходила из борьбы с тяжелыми ранами, но все-таки сохранив свои жизненные силы. И если принять в соображение те жестокие атаки, которым она подвергалась, уже трудно представить себе, какая причина сможет вызвать ее гибель.

       Первое из этих восстаний вспыхнуло в той области, где говорили на прекрасном языке ок [4]. В двенадцатом столетии во всей Западной Европе не было более процветающей страны. К тому же сама природа щедро одарила ее своими богатствами. Она отнюдь не была частью Франции и политически существовала совершенно отдельно, имела свой особенный национальный характер, собственные обычаи и собственный язык. Ее плодородная земля искусно возделывалась, среди полей и виноградников стояло много богатых городов, каждый из которых представлял собой маленькую республику. Во множестве величественных замков существовали как бы в миниатюре настоящие королевские дворы. Именно там рыцарство впервые отбросило свои свирепые обычаи и, восприняв мягкие и изящные формы, неразрывно связало себя с искусствами и литературой, галантностью и любовной романтикой. В противоположность языку ок другие народные диалекты, возникшие после пятого века на месте бывших римских провинций, пребывали еще в грубом и несовершенном виде. Сладостная тосканская речь, богатый и энергичный английский язык оставались тогда уделом ремесленников и пастухов. Ни один грамотей не опускался до того, чтобы обучать на каком-нибудь из сих варварских жаргонов наукам, писать хроники или изображать повседневную жизнь и народные обычаи. Но язык Прованса уже тогда был языком цивилизованных людей, давших произведения с изощренной композицией и безупречным стихосложением. Рыцари и дамы, чьи замки украшали берега Роны и Гаронны, наслаждались в часы досуга балладами, воинственными песнями и сатирами, но более всего прочего — любовной поэзией. Цивилизация принесла с собой свободу мысли. Постепенно стали привыкать к тому, что есть люди, которые верят в Бога по-своему, и уже не смотрели на них с таким ужасом, как повсюду в других странах. Норманны и бретонцы если и видели когда-нибудь мусульманина, то разве что в Сирии, и лишь на поле битвы. Но обитатели благословенных стран, лежащих у подножия Пиренеев, дружески и не без выгоды для себя общались с мавританскими королевствами Испании и радушно принимали лекарей и математиков, которые в школах Кордовы и Гранады восприняли арабскую ученость. Греки, сохранявшие среди политического упадка свой быстрый ум и дух исследования, все еще умевшие читать совершеннейшие из творений человеческих и говорившие на самом выразительном и гибком языке, привозили на рынки Нарбонна и Тулузы не только снадобья и шелка заморских стран, но смелые и тонкие понятия, уже давно недоступные темному и недоверчивому Западу. Павликианское богословие [5], в котором, по всей видимости, были смешаны доктрины будущих кальвинистов и отчасти учение древних манихеев [6], быстро распространилось по Провансу и Лангедоку. На католическое духовенство стали смотреть с ненавистью и презрением. Чуть ли не вошли в пословицу такие выражения, как: “Хуже попа” или “Чтоб мне быть попом!” Папство потеряло свой авторитет среди всех сословий, начиная от больших сеньоров и до последних земледельцев.

       Опасность для римской иерархии была воистину смертельной. Только одна из заальпийских наций сумела избавиться от варварства, и именно она потеряла уважение к Риму. Только на одном из народных языков Европы возникла богатая литература, и этот язык превратился в орудие еретиков. К тому же они занимали средоточие прямых путей во Францию, Северную Италию и Испанию. Еще не зараженные ересью провинции оказались отрезанными друг от друга. При таких обстоятельствах представлялось вполне возможным, что уже в следующем поколении реформированная вера распространится на Лиссабон, Лондон и Неаполь. Рим умолял рыцарей Северной Франции о помощи, взывая одновременно к их суевериям и жадности. Набожным он обещал, наравне с освободителями Святого Гроба, полное прощение грехов. Корыстным и распутным — добычу на плодородных равнинах и в богатых городах. К несчастью, цивилизованные и трудолюбивые обитатели Лангедока умели много лучше обогащать и украшать свою страну, чем защищать ее. Искусные в мирных занятиях, непревзойденные в “науке веселья”, стоявшие выше многих низменных суеверий, они неизмеримо уступали рыцарям из провинций севернее Луары с их железной отвагой и воинским мастерством. Они не могли устоять против врага, который от Ирландии до Палестины неоднократно побеждал вдесятеро сильнейшего противника. Альбигойская ересь была уничтожена с небывалой даже в религиозных войнах беспощадной жестокостью. Вместе с нею ушло процветание, погибли цивилизация, литература и национальное существование самой изобильной и культурной части Европы. Напуганный Рим, едва спасшийся благодаря мечам своих крестоносцев, поспешил пересмотреть и усилить всю свою систему. Именно тогда были основаны ордена францисканцев и доминиканцев [7] и установлен суд Инквизиции. Повсюду явилась новая духовная полиция. Не было ни одного большого города, ни одной дальней горной деревушки, куда бы не забредал нищенствующий монах. Еретиков обложили бесчисленные соглядатаи, и Церковь, лишь недавно стоявшая перед угрозой полного развала, восстала в новой силе, укрепленная всеобщей любовью, почитанием и страхом.

        Второе великое восстание человеческого разума против духовной власти Рима произошло через полтора столетия. При жизни двух поколений после альбигойского крестового похода власть римского Папы находилась в зените. Император Фридрих II, самый талантливый и блестящий в длинном ряду германских цезарей, понапрасну тратил все свои военные и политические дарования на защиту мирской власти от посягательств Церкви. Месть духовенства преследовала его династию до третьего колена. Манфред [8] пал на поле битвы, Конрадин [9] погиб от руки палача. Затем течение событий все-таки переменилось. Долго подавляемая мирская власть начала с удивительной быстротой набирать силу. Несомненно, такая перемена объясняется, главным образом, всеобщей ненавистью к злоупотреблениям Церкви. Но свою роль сыграли и некоторые личности. Первое место среди них занимает французский король Филипп IV Красивый, жестокий, неpазборчивый в средствах деспот, всегда готовый к обману и насилию, окруженный сворой приспешников с мечами и юридическими кодексами. Самый свирепый и надменный из римских первосвященников [10] , жаловавший королевствами и призывавший государей к себе на суд, был схвачен в собственном своем дворце и умер от нанесенных ему оскорблений. Папскую резиденцию перенесли за Альпы, а римские епископы стали вассалами Франции. На Западе произошел великий раскол. Вся Европа сотрясалась от взаимных обвинений и анафем двух сомнительных пап. Рим вопиял против пороков Авиньона, а сей последний с не меньшими основаниями обличал Рим. Простые христиане, почитавшие своим святым долгом церковное общение с главою Церкви, не могли уразуметь, кого из двух проклинавших и чернивших друг друга претендентов следует считать законным папой. Около этого времени и раздался голос Джона Виклифа, всколыхнувший все английское общество сверху донизу. Влияние новых учений распространилось даже на далекое Чешское королевство, в котором уже давно зрело стремление к ересям. На пражские ярмарки часто приезжали купцы с нижнего Дуная, где находился тогда рассадник павликианского учения. Разрываемая расколом и принужденная обороняться от яростных нападок одновременно в Германии и Англии, Церковь оказалась перед лицом не менее опасного кризиса, нежели накануне альбигойского крестового похода.

       Но и этой опасности удалось избежать. Мирская власть оказала Церкви всемерную поддержку, а сама Церковь изобразила некую видимость реформ. Констанцский собор положил конец расколу, и весь католический мир вновь обрел свое единство. Были установлены правила, которые, казалось, сильно затрудняли злоупотребления со стороны высшей церковной власти. Самые выдающиеся проповедники новых учений были перебиты. Английское правительство изничтожало с безжалостной жестокостью лоллардов, и уже в следующем поколении не оказалось и следа от второго великого восстания против папства, за исключением, быть может, первобытных обитателей Богемских гор.

       Прошло еще столетие, и началось третье, самое значительное восстание в защиту духовной свободы. Времена кардинально переменились. Великое наследие Афин и Древнего Рима стало доступно тысячам людей. Церковь потеряла свою монополию на ученость. Наступил расцвет новых национальных языков. Книгопечатание стократно облегчило общение умов. При столь благоприятных предпосылках и началась Великая Реформация.