Сны

Чужая
Неприятным будет чтиво -
Философский пьяный бред,
От которого к тому же
Жутко веет плагиатом…

* * *

Медленно, словно бы нехотя, в серах угрюмых тучах горизонта осклабилось солнце. Первые злобные лучи выхватили из мглы крыши и верхушки безлистых деревьев. Через силу рождался день - и в окнах домов перемигивались первые огоньки. Нет, это утро не приветствовали птицы своей звонкой возней - просто усталый город вновь пробуждался для еще одного будня, который в точности повторял предыдущий. Что значит календарь, когда сегодня в повторяет вчера, а завтра никогда не наступит…
Метрополитен, с усилием натужившись, изрыгнул первую партию тех бесчисленных толп, что пройдут здесь сегодня, и они по-насекомьи расползлись по углам - открывались ларьки, магазины и офисы, в мертвом воздухе эхом отдавались щелчки ключей и дверной металлический лязг.
Тысячи ног зашуршали по асфальту, лишь вчера вырвавшемуся из-под снега и льда. Чьи-то каблуки угодили в подмерзшую лужу - и звон встретившегося со льдом металла на время нарушил стройность утренних звуков. Диссонанс дополнило ругательство, соответствующее ситуации - и безнадежно было восстановить нарушенное равновесие.
Она стояла у разверстой пасти метро, остановленная льдом, и взирала на новые сотни людей-насекомых, выползающих из-под земли. Рука автоматически нырнула в сумку - и в зубах зажатая сигарета вспыхнула в утреннем тумане непростительно злобным огнем.
Нет, одиночество не угнетало - оно было наслаждением, которое никто здесь не мог себе позволить. Смотреть на все со стороны - и видеть, как бессмысленно суетятся люди, как собачатся по мелким поводам, спешат и тревожатся. Все всплески человеческой стихии словно скалу омывали ее, Шелоб, не причиняя никакого беспокойства. Равнодушие сквозило в ее жесте - сигарета тлела в зубах, неторопливая затяжка, рука сбрасывает пепел и отправляет ее обратно в рот… Сизые ленточки дыма забавляют ее - как они извиваются и тают, но лишь несколько секунд она смотрит на них. Следующий взгляд - на часы. Проклятое изобретение - но ей приходится подчиниться условностям реальности.
Отброшен окурок - и она направляется в сторону массивной двери под аркой, прорезавшей колоннаду. Ныряет в стихию людей.

Придавая лицу мало-мальски дружелюбное выражение, надо помнить, что маска должна быть совершенной - иначе мигом почуют фальшь и начнутся бесконечные расспросы и назидания. Уж она это знала, как никто другой - и улыбалась абсолютно счастливой улыбкой. Надо сказать, ей самой это нравилось - а уж ее знакомые раскланивались с ней столь церемонно, что сомнений и быть не могло - ее приняли за свою.
Что ж, она будет продолжать - и на время эта маска станет ее сущностью. Ей будут задавать вопросы - она ответит, расскажут шутку - рассмеется, пожалуются на жизнь - растроганно уронит слезу.
Так пройдет день, суматошный и длинный, она примет сотни решений - важных и мелких, скажет тысячи слов - простых и сложных, увидит тысячи лиц - красивых и уродливых, но все это не отпечатается в ее памяти, ибо сегодня в точности повторяет вчера, а завтра никогда не наступит…
Но солнце медленно проползет по низкому небосводу, и под конец, измученное, рухнет за горизонт - сумерки заструятся, обнимая цемент стен, вползая в двери и окна, и она вернется в свою берлогу, с той окаменевшей улыбкой, что приросла к губам. Остановится перед дверью - вновь привычный жест, и огонек сигареты в полутьме согреет камень. Вот улыбка искажается - теперь она выглядит как кривая гримаса злобы: она зажимает зубами сигарету, затягиваясь нервно и долго.
Звон ключей нелепым эхом нарушает тишину - она раздраженно морщится, но вот щелчок замка меняет ее настроение. Ухмыляться в темноте - ее привилегия. Скрип двери - она скользнула внутрь, во мрак коридора.
Лишь теперь, когда дверь в окружающий мир заперта наглухо, можно прислушаться к зову своей истинной сущности - о, как же хочется жрать! Но она не будет спешить - она пройдет на кухню медленно, предвкушая грядущий ужин.
Чувство голода - единственное, что имеет значение. И никакие другие ощущения не в силах его преодолеть. Оно всепоглощающее, терзающее плоть и душу - но она не будет спешить. Словно совершая сакральный ритуал, она будет готовить ужин, ради собственного удовольствия, не пробуя еду - все это потом, когда засветившиеся звезды скроют ночные тучи, и она в темноте влезет под одеяло с тарелкой в руках.
Какое-то время будет полностью поглощено этим священным процессом - еда переместится с тарелки в рот и далее по установленной программе, до тех пор, пока голод не будет утолен.
Потом тарелка отправится на пол - она слишком утомлена, да и проклятый холод вновь забирается сквозь щели в окнах. Нет, решительно она не вылезет сегодня из постели - в ней так тепло и уютно.
Но главным ее наслаждением будет тишина - она почти ощущает ее. Нет, не ту угнетающую пустоту - но блаженное отсутствие раздражающих звуков. Это счастье она попытается удержать - но призраком оно ускользнет из ее сознания. Ибо сытость усыпляет, а покой и тишина только способствуют этому блаженному состоянию, когда весь окружающий мир проваливается, и она остается наедине с собой…

* * *

Сон - память столетий. Но память слишком холодна, и не согреет сердце, оледеневшее за века, прожитые среди людей. Но как передать ощущения, которые вызывала в ней память? Как описать словами сон?

* * *

Сквозь тьму она слышала запах еды, манящий и зовущий ее. Потом - вспышка яркого света ослепила, а боль заставила ее отказаться от прежних намерений. "Вот %~@#$&, придется опять дрыхнуть не жравши!" - мелькнула мысль, и запуталась в цепких когтях боли. Нет, назад, прочь от этого света, обжигающего клинка, лучше быть голодной, чем терпеть такое унижение! Ну зачем, зачем она поверила этому скользкому уроду, подлый льстец, мерз-завец, ну зачем вылезла на охоту; ох, сегодня неудачный день, неужели это никогда не закончится!!!
Она забилась в самую дальнюю пещеру, обрушив за собой обломки скал и беззвучно шипела от переполнявшей ее ярости. "Мерзавцы, проклятые мерз-завцы, да как вы смели сопротивляться, когда Я ХОЧУ ЖРАТЬ!" Жестокая обида жгла ее едва ли не сильнее, чем рана от клинка - Шелоб тоже можно ранить не только стальным оружием, иной раз слово эффективней меча, не убьет сразу, а отравит жизнь навсегда. "Айя эленион анкалима, тоже мне напугали, эльфийские сволочи! Я вам еще покажу, как устанавливать в МОЕМ логове свои правила, зажигать проклятый Свет!"
Долго зрела в ней ненависть, она сама растравливала ее, а голод только подливал масла в огонь. И прошло немало времени, прежде чем накопившаяся злоба заставила ее расшвырять завал у входа - но странно, ни звука в ответ она не услышала, как ни прислушивалась. И в коридорах темно и тихо - с минуту она размышляла, где же теперь искать проклятых пакостников. Но осуществить вожделенную месть не успела - земля под ногами судорожно содрогнулась, а стены с ужасающим скрипом начали сдвигаться. Тут уж не до излишнего достоинства - и Шелоб рванула к выходу, и думать забыв обо всем, что волновало ее минуту назад. Собственная шкура - единственное, что имело для нее значение в этот момент, чтобы спасти ее, она была готова на все.
Едва вырвавшись из мрака подземелий, она уставилась, непрерывно моргая воспаленными глазами от непривычного света, на окружающий мир. Мир сошел с ума. Багровые отблески раскроили полнеба, и на их фоне простерлась темная тень исполина. "САУРОН!" - узнала, подалась вперед, и мгновение спустя отпрянула - простертую длань развеяло порывом ветра.
Назад пути не было - ее пещеры разрушены, и пыль оседала на обломки скал. На месте перевала Кирит-Унгол зияла пропасть. Что ж , у нее больше не было дома - и надо сказать спасибо, что она сама не осталась там, под толщей разрушенных гор.
Ей не было дела до мира с его властителями, кольцами и всей прочей мишурой. Но мир достиг и ее укромного уголка, внес свои коррективы в ее жизненный уклад.
По мере того, как она приходила в себя после пережитого, вместе со здравым рассудком возвращалось и чувство голода, но его она восприняла с радостью - хоть что-то привычное в этом новом, изменившемся мире. Жизнь менялась, она чувствовала это интуитивно, но голод был прежним, и это вселяло надежду. По крайней мере, она-то осталась самой собой, она по-прежнему Шелоб, и она была живой, раз ей хотелось есть.
И в любом случае, сидя на безжизненных обломках своего разрушенного логова, еду не отыщешь. И она, медленно и осторожно ступая по обломкам скал, отправилась на поиски съестного.

* * *

Бессовестно яркий, подлый солнечный свет все-таки нашел щелку в ставнях и дополз до ее лица. В этот раз пробуждение было вовсе безрадостным - едва открыв глаза, осознала, что сохранить ночную тишь и темноту еще хоть на минуту не удастся. Ненавистное солнце сжигало все живое с первых лучей, посланных им земле еще из-за горизонта - и она приняла решение: никуда не выйдет она сегодня, не подставит себя под ослепительный ультрафиолет, и там, за стенами, все работают и суетятся. Она останется здесь - и попытается на один день остановиться.
Естественно, все планы улетучились утренним туманом под лучами дневного светила. Стук в окно прервал размышления. "Ну, кого еще назгулы несут в такую рань?" - слова она не произнесла вслух, чтобы еще хоть мгновение удержать тишину. Не удалось - стук повторился, стал настойчивее.
Отряхнув последние видения сна, она поднялась, и сразу же убедилась - чувство голода ей не приснилось, оно было реальностью, сразу же мобилизовавшей сознание. Так, жизнь требует своего, и ход ее необратим. Нельзя вернуть вчерашний сон и поступить иначе. А если бы это было возможно, поступила бы по-другому? Кто знает! Она бы ответила - нет. Она всегда следовала своим инстинктам, и всегда поступала не хорошо и не плохо, но только единственным возможным для нее способом. Потому, что иначе просто не могла, не умела, не знала, как - и не желала учиться…
Но днем не слишком-то много времени для размышлений, условности этого мира загоняют в стальную клетку слов и поступков. Режим ППП - Подержи, Подай, Принеси - работал не в ее пользу.
Весь день ее поддерживает мысль - это закончится, нужно только набраться терпения, дожить, - и пережить это проклятое время суток, обязывающее к действиям.
Но как же сложно быть куклой на ниточках и исполнять чьи-то прихоти и желания, отвечать на праздные вопросы, улыбаться ненавистным, и все это время не давать им проникнуть в свои истинные чувства - о, для этого требовался не просто актерский талант, но все терпение и мужество, которое может аккумулировать в себе одно живое существо.
Хотя в том, что она была жива, она частенько сомневалась - особенно ближе к вечеру, когда проклятое светило никак не желало убираться , сползать с горизонта, а сил уже не доставало. Неизвестно, что помогало в таких случаях - сила воли или "автопилот", когда сознание отключалось, давая возможность автоматически совершать привычные действия.
Но вот смолкают звуки дневные и гаснет последний отблеск заката - впору встречать его песней, радостным маршем. Но Шелоб молча приветствует ночь, глядя, как зажигаются звезды - ибо только так, в благоговейном молчании можно понять сущность тьмы, обволакивающей взгляд. Только если умолкнут все песни, можно услышать, как поет тишина. Раз услышав ее зов, будешь снова и снова возвращаться, пока не канешь в нее навсегда, чаша молчания всегда ждет в конце концов каждого, из какого рода бы он ни был.
Но в этот раз она переступит порог тишины лишь ненадолго, до времени…

* * *

Обломки скал громоздились везде - и прохода в них не было. Карабкаясь по осыпям, она была рада количеству своих ног, но огромная масса тела, столь радовавшая ее раньше, теперь давила тяжким грузом. Но что толку жалеть себя на бесплодных камнях - этим ничего не добьешься, только время зря потратишь. Нет, нельзя позволять себе столь бесполезное занятие - нужно двигаться дальше, если хочешь выжить. А жить она хотела - это был ее главный инстинкт, которому подчинялись все ее действия.
Уже почти отрешенная от реальности, сосредоточенная на движении, Шелоб добралась наконец туда, где тропу уже почти не загораживали каменные осколки - да и не тропа уже вела в крепость, а широкая дорога, которую не так просто завалить камнями. Давно не выходила она из своего логова - но очертания башен были все же ей знакомы, вот только помнила их другими. "Чему удивляться, если все теперь изменилось" - мысль исчезла, не оставив отпечатка в сознании, ибо голод глушил все.
Собрав все силы, Шелоб рванулась по этой каменной дороге вперед с твердой решимостью сожрать все, что попадется, будь то орк, человек, эльф или еще какая тварь. На короткое время багровая тьма поглотила сознание - и ничто не могла остановить это существо в ее алчном голоде.
Она учуяла живой запах, и бросок был коротким - Шелоб особо не церемонилась с жертвой. Что ж, Мандос разберется, что с ним делать, а ее вопросы меню заботили меньше всего, а точнее - вообще не волновали. Гораздо больше заинтересовало ее другое - похоже, отныне ей придется положиться на охотничью удачу, кормить ее никто больше не собирался. Надо было рассчитывать на собственные силы. Да и крышу над головой неплохо было бы иметь - как-то неуютно разгуливать среди бела дня под ярким солнцем.
Новая цель заставила всерьез задуматься. Поселиться в крепости - конечно идейка не из лучших. Но в данный момент лучшего ей не придумать, и придется остановиться пока здесь. Однако такое решение проблемы не давало ответа на другой вопрос: "Где же регулярные поставки жратвы брать?"
Прикинув реальную ситуацию во всей красе, она решила изменить тактику. Итак первый голод утолен, "червячка заморила", но теперь Шелоб нужна было информация.
Еще не забыла она, как говорят орки, да и речь людей была ей известна. Правда, редко приходилось ей общаться с эльфами - но при случае смогла бы все же спросить имя (для меню). Так что с этим проблем не предвиделось. Проблема была в другом. Внешний облик ее не особенно располагал к доверительным беседам - но она махнула на это мохнатой лапой с когтем на конце. Возможно, это еще и в ее пользу сыграет - заговорят от страха, как подгорная речка, чтобы шкуру свою спасти.
…Особо не раздумывая над тем, сколько времени ей придется здесь провести (неделю, месяц) , плела она паутину - просто так, без особой цели. Потому, что всегда это делала там, где была. Лишь когда ощутила, как содрогаются нити, поняла, что все это время исполняла свой замысел - "поймать кого-нибудь и расспросить поподробнее насчет жратвы и хаты", по-орчьи говоря. Возможно, она даже ухмыльнулась бы, пробираясь по липкой паутине к своим жертвам - но не умела Шелоб улыбаться.
…Те, кто рассказали все, что им было известно, не запомнились ей - пустая трата времени: запоминать лица и имена жертв. Хотя, пожалуй, один был гондорцем - отпечаток Света слаб, но достаточно ощутим в крови; второй, вероятно, был орком из урук-хай: его кровь была густой и имела привкус гари. Однако, кем бы ни были они, она получила от них достаточно сведений - путь к спасению стал ясен, как Тьма. Новый Король, добрый и благородный (по словам первого) и беспощадный к врагам (как утверждал второй), новый Властелин Средиземья, возможно, станет ее источником существования. Уж во всяком случае, не даст подохнуть с голоду - похоже, у нового Властелина врагов хватало, а еще никто не придумал казни лучше, чем отдать врага ей на растерзание.
Предвкушая обильные трапезы в будущем, она свернула в направлении, указанном обоими - Минас-Тирит, как называли столицу нового Властелина, был близок, когтем подать, так что солнечный свет на короткое время ради великой цели будущего сытого существования она согласна была претерпеть.
Давно не выходила она из пещер так надолго - и все было для нее чуждым. Она знала лишь свои инстинкты и рефлексы, а они говорили ей, что все уже никогда не будет, как раньше, в одиночку ей не выстоять против самой судьбы, вышвырнувшей ее из собственного дома, под ослепительный жар. Эти весенние травы и щебет птиц насмехались над ее усилиями выжить. Вся природа представляла собой полную противоположность ее настроению - и глубоко, там, где обычно давал знать о себе голод, родилось чувство, ранее не знакомое: отчаяние; ледяными лапами оно обнимало все ее существо, но желание выжить все же оказалось сильнее.
Нет, Шелоб не думала ни о чем - но где-то глубоко внутри таилось что-то, и скреблось тревожными коготками: "Ничего у тебя не выйдет, ты изжаришься здесь на собственном жиру, тебе не по зубам эта дорога; ну, и зачем так издеваться над собой?"
- Может, мне прямо здесь лечь и сдохнуть?! - вдруг заявила она вслух, адресуясь к тому, с коготками. - Чтоб ты наконец заткнулось там, и не каркало?!
Больше коготки не беспокоили Шелоб, однако лучше от этого не стало. Неизвестно - солнце, пробудившийся голод, первые проблески отчаяния, или все вместе взятое, рисовало в ее сознании миражи. Вот ее, любимицу и гордость Короля, приветствуют с благоговейным почтением и уважительным страхом. Вот сам Король преподносит ей жертвы. Вот ее Логово, недоступное для Света. И конечно, она не станет убивать своих благодетелей - у них достаточно пищи для нее, ей более чем хватает для завтраков, обедов и ужинов…
Конечно же, ей будут рады - еще бы, заполучить Великую Шелоб в вассалы. К самому Саурону она не ходила на поклон в Барад-Дур, а тут соизволила лично засвидетельствовать почтение к новой власти - ну конечно же, ее встретят с восторгом и ликованием, тут и сомневаться нечего.
День сменила ночь, но, устремленная вперед, не замечала она ни этого, ни того, как наступило утро - Шелоб не знала календаря и часов. И не обращала никакого внимания, что с той первой ночи, которую она провела в мертвой крепости, месяц умер и вновь народился. Лишь когда громада Миндоллуина поднялась перед взором полуослепших от солнечного света глаз, заслонив горизонт - поняла, что дошла, добралась, доползла…
Странно, что не встретила никого из людей - ведь столица вот она, когтем подать, а народу не видать. Невдомек ей было, что не охотилась она, двигалась открыто и не таилась от солнечного света - и вот, едва завидев это создание, все иные существа, очертя голову, разбегались кто куда и прятались, даже самые отважные смельчаки не желали схватки с ней по своей воле. Каким-то паучьим чутьем ей удалось миновать стороной Пеленнорские заставы - интересно, караульные не видели ее, просто проспали, или до сих пор трясутся от страха под лавкой?
О, это радует - праздничные флаги, ленты, цветы. Но где ликующие толпы? Откуда ей было знать, что эти знаки радостной встречи предназначались отнюдь не ей, просто после коронации город не спешил убирать праздничную атрибутику, желая как можно дольше сохранить память о победе.
Не останавливаясь, прошла она в нижние ворота. Дальше проследовала узким извилистым мощеным подъемом - все, как ей описали, первые врата на восток, вторые - к югу, третьи - на север, .. а всего их было семь… Вот и Великие Врата Цитадели. Стража преградила ей путь - это ее раздосадовало и немного удивило. Но не устраивать же бойню у Врат Короля, чьим вассалом она собиралась стать?!
Глухо прогудел в мозгу стражников ее низкий, с присвистом голос:
- Король ждет меня!
Гондорцы неуверенно переглянулись - сражаться малым числом против этакой громадины никому не улыбалось; с другой стороны, что может сказать на это Король Элессар, если он и вправду ждет встречи с этим созданием?
Гонец вернулся быстро, и она, удовлетворенная официальным приглашением, протиснулась под аркой и зацокала когтями на концах ног по мраморным плитам внутреннего двора.
Король действительно уже ждал ее. Больше того, он даже вышел Шелоб навстречу… чтобы не дать ей войти в его Тронный Зал. Король видел ее впервые, но был наслышан - и думал, что знает все о ней. Самоуверенный слепец, чей взор не видит под внешним обликом истины, и чей слух обращается к мнению досужих сплетников. Уж те наплетут, будь уверен - мол, "воплощение кошмара, средоточие ненасытного Мрака, Дитя Тьмы пришло поглотить все живое!"
Она пришла за помощью, в единственной надежде обрести покой, но была слишком горда, чтобы просить то, что ей было нужно.
Так они застыли, настороженно глядя друг на друга, он - в ее многогранные паучьи глаза, она на его обнаженный стальной клинок, и оба молчали.
- Приветствую тебя, Новый Властелин! - услышал Король.
- Зачем ты пришла сюда?
- Я не могу быть там, где хочу?
- Тебе здесь не место. Таким, как ты, не место в моем королевстве. Ты - омерзительное чудовище, древний голод, исчадие мрака, ныне рассеянного - и я не стану исполнять твои прихоти. Я не могу позволить тебе существовать - но все же убивать не стану, ибо с меня довольно крови. Но ты отвратительна мне и …
- Я причинила тебе зло?
- Если не хочешь, чтобы ТЕБЕ причинили зло, пойдем, я провожу тебя до ворот. Не возвращайся, если хочешь умереть своей смертью.
Они медленно следовали к Нижним Вратам - странная пара, высокий, величественный Король с обнаженным мечом, и что-то суставчато-членистоногое, с усилием переставлявшее мохнатые ноги с когтями на концах, стараясь не споткнуться. Молчание было натянуто между ними и звенело в ушах.
Проход в разрушенных Нижних Вратах преграждала цепь - на этот раз Элессар собственноручно опустил ее перед Шелоб, чтобы потом вновь закрепить ее на столбе.
- Прощай.
- Прощай, - эхом встретились в мыслях два голоса, так непохожие друг на друга…
Так встречаются булат и зияющая пустота - свистящий звук взлетевшей стали, не встретившей сопротивления и поглощенный тишиной.
Ощущение этой пустоты и свист клинка преследовали ее, заставляя все быстрее переставлять ноги. Скорее прочь! И она ничего перед собой не видела, даже и не смотрела под ноги , не глядела, как врассыпную бросались встречные, едва заметив ее. Ей самой еще не доводилось видеть себя, впрочем, как и думать о своем внешнем облике, думать о том, что в ней так отпугивало любое существо, к которому она приближалась. Раньше страх всегда был ей выгоден…
Но тогда, на обломке моста в развалинах безлюдной крепости (что-то, возможно, ветер, просвистело-прошуршало в руинах - "О-с-с-гили-иат-т-т"…) - она глазела в водную гладь. Может, внезапно остановленная посреди реки, она не могла вернуться назад, а может, впервые увиденное отражение заставило ее остановиться?
Легкая рябь трепыхала изображение, расплывающееся в серо-стальной воде. Она не боялась, нет - вдруг ужас унижения отступил и слепящим лучом блеснуло:
- Он ПРАВ!!! Таким, как я , не место здесь!!! Я не такая, как они, я так непохожа ни на одно существо, живущее в новом мире. Никто не сможет принять меня такой, как я есть - я внушаю им страх или отвращение у тех, кто меня не боится… Нет! Что это? - та, в воде, зовет меня, обещает мрак забвения и покоя? А может и впрямь - туда, да и всем проблемам конец?
Ни одно существо не будет сожалеть о ней, да вряд ли и вспомнят даже в легендах, разве чтоб детей пугать..
Слепящие отблески волн больно впивались в глаза, и постепенно возвращалось сознание. Мощный импульс протеста поднялся из глубины ее естества - и она отвернулась от воды. Беззвучный визг оскалил ее клыки - она хотела борьбы и жизни, а не смерти и забвения. Непохожая ни на что в юном прекрасном солнечном мире , она не отдаст по собственной воле самое дорогое - себя. Чужая и чуждая - да, но себя саму, свою суть она сохранит вопреки всему, что встанет на ее пути.
- Ты заплатишь за это, Новый Властелин!!! - рокочущим эхом взорвались руины.

* * *

Угнетающая пустота внутри все росла - и ничто не могло заглушить этот странный и страшный вечно длящийся миг. Еще секунду назад она была жива, двигалась и говорила, теперь же дверь захлопнулась, и бессильное тело рухнуло на постель. Застывший взгляд невидящих глаз и полное отсутствие жизни, молчание и тупая боль где-то глубоко внутри. И не унять, не успокоить - ей чего-то не хватало, она никогда не могла точно сказать - чего же. В поисках этого она провела всю сознательную жизнь, добивалась всего, что только казалось ей ценным и нужным. У нее было все, чего она хотела - а опустошенная, мертвая душа не отвечала на призывы. Она брала от жизни все - но обретя что-либо, убеждалась, что не это ей было нужно, и бросалась за новым желанием.
И вопрос, вечный вопросительный знак всегда маячил перед мысленным взором. А иногда она сама отвечала на него новым вопросом: так чего тебе еще нужно от этой жизни?
Ответа не было, хотя возможно, она его знала - но не думала, что это именно он.
Однажды сознание ответило ей - но разум отверг мечту, счел несбыточной. Наверное, тогда она и обрела ту, пожирающую пустоту, ибо не могла поверить в то, что старые легенды не лгут, а детские сказки - правда. То, что помогало выжить - прагматизм до мозга костей, недоверие ко всему и всем, критицизм в отношении всего сущего, теперь убивали ее.
Ей хотелось мечты - но все ее желание неизменно становились реальностью. О нереальном мечтать ей не позволял разум, владевший сознанием. Лишь заглушив его голос, можно было обрести свободу - это значило, правда, лишь временную свободу, но она была готова и на это.
Достаточная доза алкоголя могла заглушить голос разума - так появляется привычка, приводящая к пагубным последствиям.
Нет, Шелоб не подчинялась ей безраздельно - ей просто нравилось иногда отпускать себя на свободу, обрести ненадолго то неуловимое, неосязаемое - мечту, свободу, настоящую жизнь.
А еще странными были сны. Когда разум, перегруженный информацией , безнадежно отключался, как старый компьютер, обретали силу странные образы, невозможные в своей реальности.

* * *

Ей еще вспоминались иногда дни юности, проведенные в землях Дунгорфеба, где в недоступных чарам Мелиан ущельях таилась она. Помнила она и визиты Тхурингвэтиль, подруги столь же неверояной, как она сама, служившей крылатой вестницей Моргота - летучая мышь, вампир, терзающий из жажды крови, столь близкой и понятной Шелоб. Двум разным существам присуща одна страсть - что же, естественно, что они нашли общий язык.
Они делились трапезой и говорили о разном. От Тхурингвэтиль Шелоб узнавала все новости, ибо сама редко выползала из-под своих каменных сводов, и почти не интересовалась окружающим миром.
Однажды Тхурингвэтиль задержалась против обыкновения - эльфийская кровь опьянила обеих, заставила забыть о времени столь пунктуальную вампиршу. Когда же они наконец расстались, уже начинало светать - единственный точный признак прошедшей и закончившейся ночи. Тхурингвэтиль взметнулась ввысь, стремясь как можно скорее, до первых лучей солнца достичь дома, каменной крепости, где ее ожидал хозяин и друг, Черный Валар, Властелин Мира.
Не знала Шелоб, что весь гнев Моргот обрушит на Тхурингвэтиль. Ведь именно она и именно в этот раз и могла бы предупредить столь страшную и роковую потерю - Сильмарилл, один из Трех, туманно взблескивающих в короне Черного Валара, был утрачен безвозвратно. Тхурингвэтиль видела схожую с ней тварь на спине Драуглина, прародителя волков, о чьей смерти уже была наслышана - однако вместо того, чтобы быстрее ветра лететь с этой вестью к тому, кто смог бы ее понять и предотвратить надвигающееся несчастье, предчувствовать опасность - она пренебрегла своей преданность во имя удовлетворения своей жажды крови - а как же иначе, ведь нечасто в сети Шелоб попадались эльфы.
То, что было известно о дальнейшей судьбе Тхурингвэтиль, заставило Шелоб вспомнить о старой приятельнице там, на обломке моста разрушенного Осгилиата. Она ведь как-то пережила и гнев Черного Валара, а затем и гибель Хозяина, когда-то бывшего почти другом.
Конечно, та сейчас жила очень далеко - с тех пор, как они в последний раз встречались, минула не одна сотня людских лет. Шелоб никогда не обращала внимания на столь малый промежуток времени: сегодня слишком походило на вчера, чтобы могло прийти завтра. А сейчас Шелоб хотелось спросить старую вампиршу - как? Как тебе удалось выжить? Как смогла ты смирить свою гордость? Как примирилась с новой для тебя жизнью? Как смогла приспособиться, когда земля ушла из-под ног и крылья тебе изменили? Какой секрет, какая спасительная тайна открылась тебе, извечная подруга и соперница?! Что доступно тебе и в поисках чего теперь я?
…В любом случае, за ответом придется тащиться к ней - ибо больше никто и ничто не смогло бы подсказать ей ответ. Возможно, решение пришло бы само - если бы она искала ответы в себе, своем сознании. Но Шелоб всегда полагалась на инстинкты, и самосозерцание, свойственное больше эльфам, лишь изредка - кое-кому из людей, казалось ей лишь бессмысленной тратой времени.
Итак, ей предстояли долгие, немереные лиги - ибо до развалин Карн-Дум, которые Тхурингвэтиль в последнее время облюбовала, было нелегко добраться. Когда-то великий король Ангмара, гордый северянин, дал приют ей - да потом и вовсе оставил каменные башни Карн-Дум в ее полном распоряжении. Король, обладая Одним из Девяти, все же вынужден был покинуть свою столицу и бежать на юго-восток, в Мордор. Тхурингвэтиль не последовала за ним - но была в курсе всех событий (Шелоб всегда это умение удивляло - откуда ей все становится известно и почему интересовало?)
Однако какой путь избрать? Мосты Осгилиата разрушены, а наспех наведенная гондорцами переправа ее не устраивала - не вдохновляла ее перспектива возможной встречи с Арагорном, к которой она сейчас явно была не готова.
Спуститься вниз по течению и через Лебеннин , затем через степи Ристании выбираться к Мглистым Горам? Да, возможно, что она сможет там пройти, но вряд ли чтоб уж совсем незамеченной. Да, между отрогами гор и лесами она сможет пройти - слева ее скроют горы, справа - темные чащи Фангорна, затем, севернее, нужно будет как можно быстрее проскочить окраину Золотого Леса. Не переправа через притоки Андуина ее пугала - не хотелось встречаться с двоюродной племяницей Мелиан, "этой стервой Галадриэль", как ее величала Тхурингвэтиль. Ну да ладно, авось пронесет. А дальше будет проще: вдоль хребта Мглистых гор, справа останется Ирисная долина, затем пересечь Тракт, ведущий черех Лихолесье к Эребору, свернуть в узкий проход между Эред Мифрил справа и отрогами Мглистого Хребта - и считай, что добралась, да и то, если она правильно запомнила сбивчивые рассказы Тхурингвэтиль. "Да, до …" - на одном из орочьих наречий оценила Шелоб расстояние. Но другого выхода она не видела, ей было больше некуда идти.
Не оглядываясь, не отрывая многогранных глаз от дороги ("Эх, хоть не сломать бы ногу…"), потащилась она в обход, а крюк выходил изрядный…

* * *

Нагромождение голосов, перекрывающих друг друга, жаждущих быть услышанными, и на фоне общего гула истошная попытка телевизора обратить на себя внимание оказалась бесполезной. Но ящику из черного пластика было все равно, на экране мелькали люди, что-то говорили, кричали, рыдали, звали на помощь, целовались и любили - не зависимо от того, видят их или нет.
Тот же автоматизм появился в ней - кажется, утром кто-то нажимал кнопку, включая заранее известную программу передач на весь день. И пусть даже никто не смотрел на экран - телевизор работал, пока в сети есть электричество, а в груди бьется сердце.
Однако кто скажет, что происходит с этим ящиком, когда его наконец-то выключают?
Звучит щелчок, и легкий шорох осыпающегося песка сопровождает угасание экрана. Он немеет, и привычное гудение превращается в звенящую тишину. Его не разрывают сотни человеческих страстей, он просто гаснет, отрешившись от всего, что ему навязывали целый день. Потемневший экран зияет черным провалом, и пока снова не нажали кнопку, он погружен в самое себя - он показывает свою душу, выжженную дотла чужими чувствами.
Она с нетерпением ждет этой минуты - ибо сможет увидеть в экране свое отражение и заглянуть себе в глаза. Вот наконец звонко лязгает засов на двери, которую она захлопнула за незваными (но вполне ожидаемыми) гостями. В течение минуты ей еще придется подождать, пока в голове уляжется эхо от их голосов, повторяющиеся обрывки фраз, восклицания и вопросы.
Наконец последний отголосок тихо улегся в матрицу сознания - и она бездумно выключает телевизор.
Смешно - только что он мешал ей, а теперь, увидев черный экран, она словно заглянула себе в душу - и в страхе замерла. От себя не уйдешь, не спрячешься за яркой мишурой праздника, и за серостью повседневных дел - рано или поздно кто-то выключит телевизор, и останется то, что ты представляешь собой на самом деле: черный пластиковый ящик, который сам по себе ничего не может предъявить, лишь воспроизводит то, что ему навязали.
Она осталась лицом к лицу с реальностью - ей нечего сказать людям. От ее сердца не исходило более желание поделиться с миром яркими картинками своих фантазий - ибо эти картинки постепенно выцвели и исчезли: просто кто-то выключил телевизор.
Воистину неразрешимая проблема - она не могла существовать вне общества, так как только и умела, что воспроизвести уже сказанное; и в то же время оставалась в полной степени равнодушной к окружающим. Часто равнодушие перерастало в отвращение и хотелось орать изо всех сил: "Да заткнись же!" - но жизнь не возможно выключить, как телевизор.
И поскольку выхода из замкнутого круга не предвиделось, лучшее, что ей оставалось - это отключиться самой, уснуть и забыться. Если выхода нет, то зачем ломать себе голову в его поисках?
Железная логика последнего довода отрывает взгляд Шелоб от погасшего экрана - надо же, полчаса простояла неподвижно, уставившись в пустоту. Кто-то вредный противным голоском шепнул в голове: "Шелоб, тебе пора к психиатру…"
- А, пускай его… Моя крыша хоть и набекрень, да все-таки не окончательно съехала. А ну-ка живо спать, пока это еще не произошло! - приказала она себе вслух и с видимым удовлетворением подошла к постели.
Подушки, простыня и одеяло приняли ее, словно уже заждались - и через минуты полторы ее дыхание стало равномерным, и темнота, поглотившая спальню, вползла в сознание.

* * *
Ей пришлось долго стучать в каменную дверь - словно в могилу. Впечатление дополнял ледяной осенний ветер с севера и моросящий дождь - ее путь был долог, но этот его отрезок был наконец завершен. Наконец послышались шаги, и скрежет отодвигаемого засова. Потом в почти монолитной скале высотой в полтора ее роста обозначилась щель, в которую Шелоб с трудом протиснулась.
- Давно не виделись.
- Да давненько… Заходи, пропажа веков.
Тхурингвэтиль исчезла где-то в глубине. Шелоб протащилась следом за ней, по пути отмечая, что когда-то заброшенный замок прибрел вполне обжитый вид, и во всем была видна рука хозяйки. Вампиры вообще любят порядок, но похоже, что Тхурингвэтиль к нему относилась особенно ревностно.
- Ну, рассказывай, - Шелоб умостилась в ногами на огромном ложе рядом Тхурингвэтиль. - Вижу, ты здесь неплохо устроилась. И похоже, решила принять новый облик.
- Да, так удобнее. Но перед тобой можно не прикидываться, - и Тхурингвэтиль немного развела в стороны руки, закинула голову, чуть встряхнулась, и, взмыв под потолок, повисла там, зацепившись когтями за балку.
- Теперь привычнее?
- Да, пожалуй. А то странно видеть тебя на двух ногах и без крыльев. Давно ты так маешься?
- Уже привыкла. А ты не собираешься придумать себе что-нибудь более подходящее?
Шелоб вся подобралась - Тхурингвэтиль, как всегда, попала в самую точку.
- Ты считаешь это необходимым?
- Знаешь, всем надо меняться. Изменился мир - и нам надо меняться вместе с ним. Точнее, не меняться, а совершенствоваться. Ну, подумай сама, если бы я хоть раз среди бела дня вот так собралась бы полетать, первый же встречный конвой или охотник всадил бы мне в сердце серебряное копье, а крестьяне забросали бы чесноком. Так что я приспособилась.
- И… как, не тянет вспомнить молодость? Взмыть в полночь над землей? Неужели даже выпить не хочется?
- Раньше хотелось часто - и иногда я позволяла себе расслабиться. При Сауроне еще можно было не сдерживать свои инстинкты, он смотрел сквозь пальцы на мои шалости. Теперь я и не думаю о ночных вылазках на охоту - жизнь дороже. Да и все реже этого хочется. Старею, наверное, стала тяжела на подъем. …Но для тебя кое-что найдется в кладовой - не зря же ты тащилась в этакую даль. Тогда уж и я с тобой заодно выпью - в последний раз.
Глаза Шелоб радостно сверкнули. Хоть Тхурингвэтиль и находилась на осадном положении, да ради старой дружбы можно - и они засиделись до утра…

* * *

- Ну, и это кто же здесь сопли распускает?! Ты ли это вообще?! Ты всегда была сильнее, тебе всегда было на все плевать - и теперь ТЫ жалуешься на жизнь?! Да чтоб я этого не слышала!! Сейчас же заткнись!!!
Возглас сопроводила пощечина - когти вампира оставили след на морде Шелоб. Ошарашенная паучиха растерянно заморгала всеми глазами, лапы безвольно повисли - она не пыталась дать сдачи, даже не шевельнулась, чтоб уклониться от удара.
- Ты, я вижу, совсем сдурела. Ты чем думаешь? Тем, на чем сидишь? И то сказать, это место у тебя поболее головы, им думать удобнее. Но у тебя же глаза еще не все ослепли - так разуй же их! Нам ли, одним из древнейших существ Арды, сдаваться перед препятствиями нового мира?
- Это сильнее меня, я ничего не могу с собой поделать…
- И что? Заползешь в темную щель и тихо сдохнешь? Давай-давай, а я посмотрю, как это у тебя получится, тоже мне, самоубийца нашлась. Что ж ты тогда еще, в Осгилиате, с моста в Андуин не прыгнула, если тебе уж так жизнь опротивела?
- Мелковато, я бы все равно не утонула…
- О, вижу, черный юмор начинает к тебе возвращаться. Уже хорошо - а то совсем раскисла.
- Да не раскисла я! Просто … мне страшно. Я знаю, что мне нужно. Знаю, как этого добиться. У меня еще хватит сил для борьбы. Но я же тоже живое существо, и имею право на страх!
- Вот и хорошо, что боишься, значит, будешь осторожнее и умнее.
…На востоке низкое небо начинало светлеть, ночной ветер выдохся, словно устал завывать в камнях, вторя ночному разговору. Тхурингвэтиль вышла куда-то, оставив задумчивую Шелоб наедине своими мыслями, а вернулась уже на двух ногах. Что же, надо было понимать - разговор окончен. Шелоб нехотя поднялась.
- Что ж , будем считать, что решение принято.
- Возможно. Правда останется между нами?
- Как всегда. Можешь не сомневаться.
- Я и не сомневаюсь. Пора прощаться, я ухожу.
- На день глядя? Ну-ну.. Сделай одно одолжение.
- Да?
- Не путай больше голову с задницей.
- Не буду. Еще встретимся!…
Эхо прощания раскатилось над полуразрушенными башнями Карн-Дум в предрассветном неподвижном воздухе. Ногами Шелоб передвигала медленно - сказывалось количество выпитого ночью. Но мысли были заняты совсем другим. Ей безусловно необходимо было изменить свой облик. Заклятье, которым пользовались маги, эльфы и им подобные, тут не годилось - временное, и даже человек, почти ничего не смыслящий в магии, смог бы почувствовать фальшь. Нет, обман зрения и тому подобные штуки явно не годились. Необходимо что-то более радикальное. Эх, Тхурингвэтиль, ты же вампир, и тебе перевоплощения даются намного легче, чем всем остальным…
Уж во всяком случае, не под ярким же солнцем производить подобные эксперименты с внешностью. Итак, для начала требовался уютный уголок, тихий и темный. Нужно отдохнуть и выспаться как следует. А там, глядишь, все само собой и встанет на свои места…
Что это там? Никак расщелина между камнями? Попробовала забраться - ничего, даже почти уютно. Не просторно, да ладно уж, не будем неженками. Ну, разве что дневной свет будет немного раздражать. Что же, спасибо, хоть солнце сверху не печет… А теперь - спать.

* * *

Проснулась она от пронизывающего холода, озноб тряс ее - северные осенние ночи были куда холоднее южных; даже летом, когда днем ярко сияло солнце, промозглая сырость ночи леденила тело. Пора было выбираться из-под камней, давивших могильным холодом. Нужно в первую очередь размять ноги - ходьба немного согреет. А еще снова хотелось есть - но на охоту не было сил. Она давно уже существовала впроголодь, была истощена и слишком измучена - и вдруг ощутила себя ровесницей этих скал. Старая развалина, давно утратившая цель и предназначение. Шелоб еще передвигала ноги - осторожно, одну за одной. Необходимость постоянно быть на чеку, чтобы не сорваться, не поскользнуться и не сломать ногу ( а то и шею), заставила отринуть угрюмые мысли.
Время тянулось ужасающе медленно. Ночные звуки многотысячным эхом отдавались в этих скалах, смешиваясь со звуками ее шагов - и Шелоб не заметила, как с неба исчезли звезды. В самом деле, зачем ей они? Пространство вокруг нее сжалось, глухая каменная стена загородила проход. Шелоб пришлось остановиться, медленно ощупать стены, потолок… Потолок?! О Вечная Тьма, на какие Морготовы кулички это ее занесло?!
- Так, спокойнее. Это Мглистые Горы, в горах пещеры бывают, и с чего тут паниковать? - пыталась она успокоить свою растущую тревогу. - Ну и что, что ты не помнишь, как сюда пришла? Ты же полжизни прожила в пещерах и штольнях, тебе ли тревожиться?
Но тревога усугублялась еще и тем, что запутанный лабиринт она не заметила, углубилась в него бездумно, а теперь Моргот его знает, сколько времени уйдет на поиски обратной дороги, а она уже вторые сутки ничего не ела, да и перед этим пировать особо обильно не довелось. По людским меркам в самый раз лечь и умереть - но она уже не была той беспомощной тварью, впервые встретившей сопротивление… Не была уже и той самоуверенной Шелоб, которая собиралась принять вассалитет Короля Элессара. Полное отсутствие света не пугало ее - и она продолжала двигаться наугад, но ей казалось, что на север, к воображаемому выходу. Встречались расселины - приходилось либо прыгать, либо перебрасывать паутину и с горем пополам перебираться. Но возвращаться назад было уже бессмысленно - хоть Шелоб и помнила, что до того, как она уперлась в тупик, расщелины и трещины ей не встречались. Она окончательно потеряла ориентацию и потерялась совсем во времени. Сколько она уже здесь? День? Два? Неделю? Месяц? Сколько можно вот так молча брести в никуда? Она попробовала закричать - но вместо этого лишь прошипела что-то невыразительное. Выругалась уже про себя - но на подлинную злобу сил уже не хватало.
Еще несколько шагов - и ноги стали вдруг очень тяжелыми, непослушными. Одна зацепилась за другую - и Шелоб кубарем скатилась вниз по покатому полу пещеры.
Придя в себя после падения, она понятия не имела, сколько здесь провалялась, равно как и о том, где это собственно "здесь". Попробовала пошевелиться - все болело, ноги жестоко ныли, желудок свело судорогой. Подняться уже не было сил. Она слишком много времени провела в бессмысленных размышлениях, а теперь, когда ей нужны были силы, их уже невозможно было восстановить.
Она закрыла глаза и с усилием подтянула под себя ноги, пробуя ползти. Раз оттолкнулась ногами от скального пола, другой - и уперлась в стену. Скрючилась у подножия - все, препятствие неодолимо. Уже не было сомнений в том, что она не сможет выбраться.
Она могла бы приняться за перевоплощение здесь и сейчас, никто и ничто не потревожит ее под широкой грудью каменного щита - но истратив остаток сил, она все равно умрет здесь. Так какая разница, в каком обличье принять смерть - молчаливый Мандос все равно разберется, кому куда!
Шелоб вполне спокойно прикидывала, сколько времени протянет еще вот так, сидя скорчившись у стены, как вдруг странный звук заставил ее преодолеть стылую дрему и усилием воли приоткрыть один глаз ("На кой, все равно ни хрена не увижу!")
Металл лязгнул о камень - словно меч поставили у стены или топор повесили на крюк. Шелоб все же вдохнула и принюхалась - странный мускусный запах, смешанный с запахом пота, засаленной кожаной одежды и гнилого мяса. О, ей это показалось райским ароматом - ОРК! Провалиться на месте - ОРК! Она бы засмеялась, если бы могла. Ну как же ты могла забыть! Разиня, простофиля, башка твоя безмозглая, наверное, от голода совсем крыша поехала! Последний ум потеряла! Ну, конечно, на логическую цепочку "Мглистые Горы - пещеры - выход" ее еще хватило, а вот продлить ее на одно звено "Мглистые Горы - пещеры - орки - выход"! Ну это же проще простого!
Она шевельнулась, попыталась что-то сказать - нет, бесполезно. Ни звука не проникло в мысли орка. Однако тихого шероха было достаточно, чтобы орк почувствовал чужое присутствие в своем жилище и зажег факел. Бледно-оранжевые языки пламени засверкали, отражаясь в ее глазах, словно в гранях алмаза. Он подошел ближе - похоже, это странное существо нападать пока не собиралось, но наоборот, отчаянно нуждалось в помощи. Нет, не было жалобной мольбы, стонов - просто взгляд многогранных глаз показался зеркалом, где отразились сотни последних взглядов его братьев, сестер, друзей и близких, умерших у него на руках. Их он не мог спасти - но по какой-то нелепой случайности выжил сам. Теперь он был не в силах вынести еще один такой взгляд.
- Помни, ты делаешь это на свою голову, придурок… - проворчал орк.

* * *

Очнулась она в том же углу, под стеной - но в этот раз под какими-то драными одеялами и ворохом шкур, от которых шел стойкий мощный смрад. Приятно - под ними было тепло. Факел был закреплен на противоположной стене - его света едва хватало до середины пещеры. Вокруг Шелоб было почти темно - и она не сразу увидела орка, склонившего ушастую голову над чем-то, отдаленно напоминающим чашу.
- Пей, - сквозь зубы процедил он. - Пей, не то сдохнешь.
Смесь, которую он залил ей в глотку, обжигала и бодрила. Казалось, жизнь потекла по горлу. Она выпила все до последней капли. Орк убрал чашу, и молча занялся обычной работой, но только тогда, когда он оказался под самым факелом, Шелоб заметила, что его левая когтистая лапа перевязана у запястья грязной тряпкой. Догадка поразила ее как громом, ошарашила. Это казалось невозможным, невероятным - орков считали неспособными к самопожертвованию. Но откуда тогда у напитка странный солоноватый привкус?
- Эй… - она попробовала заговорить, и орк на сей раз ее услышал.
- Чего тебе?
- Спасибо, - слово прозвучало неожиданно глухо и хрипло, тем более, что его ей еще не приходилось произносить в подобной ситуации, и впервые благодарность была искренней.
- Не за что. Сочтемся, когда полностью очухаешься. А пока дрыхни. Только смотри, не храпи громко, чтоб сюда никто не приперся на диковину поглядеть.
С этими словами орк взял топор и исчез в черном провале справа от факела.
Вскорости она задремала - спокойно, без снов и видений. Сон оказал целительное действие, она словно парила на его крыльях, легкая и невесомая, не чувствуя более усталости и отчаяния последних месяцев. Проснулась уже в полной темноте - факел выгорел до конца и погас, но тьма уже не давила на нее так, как раньше. Теперь она знала, что находится в безопасности, ей было покойно и уютно - и она вновь уснула.
В этот раз лязг топора уже не казался зловещим; услышав его, Шелоб зашевелилась. Скоро вспыхнул огонь - но не слабый отблеск факела, а костер, самый настоящий костер (если она правильно помнила, как называют эту груду горящих деревяшек). Орк развел огонь у прохода, где сквозняк вытягивал дым и уводил его в лабиринты пещер. На полу у костра лежала туша горного козла - она встречала таких винторогих на склонах Мглистого Хребта, у самых башен Карн-Дум. Орк возился возле туши, что-то ворча себе под нос. Услышав шорох с ее стороны, он поднял нелепую ушастую голову.
- Очухалась? Пожрать сама сможешь иль помочь?
Она не ответила, просто выползла из-под шкур и потихоньку придвинулась к костру. Огня она немного боялась, но страх свой преодолела и придвинулась еще ближе.
- Вижу, ты почти совсем оклемалась. Давай жри - я не убивал его, только ноги сломал для верности. Да живо - я тоже жрать хочу. Мясо жесткое, жарить придется.
- А что, так вкуснее? - вяло поинтересовалась Шелоб, впиваясь в шерстистую шею животного. Козел дернулся раз, другой - и затих.
- Да не то, чтоб особенно… Видел, как люди едят - им сырое в глотку не полезет. Мне - так по барабану, было бы что жрать. Но козел старый, мясо жесткое… Придется жарить! - отрезал орк.
Наконец-то Шелоб, не вполне еще насытившись, но решив, что после голодовки с нее достаточно, разжала челюсти. Суставчатой ногой отодвинула тушу. Орк принялся свежевать козла.
- Ты мясо-то жрешь?
- Жареное - не пробовала.
- А так?
- Если очень голодна.
Орк отхватил широким ножом увесистый кусок мяса и отложил.
- А то еще проголодаешься… На всякий случай.
Дрова в костре начали гаснуть - орк уже успел сделать новый факел, пока она ела, а теперь насаживал куски мяса на стрелу и пристраивал над тлеющими углями. Шелоб молча наблюдала за этим кулинарным ритуалом.
"Странно", - думала она. - "Сколько знаю орков - всегда думала о них иначе. Они глупые и трусливые, наглые только толпой. Оказывается, не все одинаковые" Тут она сообразила, что не знает его имени, они не называли друг другу имен! Поняла - и удивилась себе. "Ну, ты даешь - спрашивать у орка, как его зовут! Ты же их существами не считала, они для тебя всегда были только едой. Ты бы еще у этого козла винторого имя спросила!", - она тряхнула рогатой головой.
- Чё бодаешься? Запах не нравится? Так отползи отсюда подальше - тем более, что ты воняешь тоже не слабо.
Шелоб не ответила - просто искала что-то взглядом, поблескивая глазами. Вот! Орк брал стрелу из колчана, там еще оставались более десятка таких же, с черным оперением.
Аккуратно поддев когтем колчан, вторым она зацепила и вытащила стрелы. Орк воззрился на нее:
- Эй, ты чё делаешь? На хрена тебе стрелы? Ты чё, разозлилась? Так я … это… не хотел…
Словно не слыша сбивчивой попытки оправдаться, Шелоб легонько прикусила наконечники стрел, а потом осторожно опустила обратно в колчан. Подтолкнула ногой орку.
- Осторожнее, они теперь ядовитые. Чтоб легче охотиться. Больше мяса, меньше за ним бегать. Только сам не уколись - продрыхнешь долго.
- Ладно. А ты вообще-то сильно ядовитая? В смысле, можешь убить ядом? Или только … ну, вырубить? - похоже, этот орк был еще и любопытен, но ей это льстило.
- Кого как захочу. Если сил хватает.
- Ты… это… На меня случайно там не настроилась?
- На тебя - нет, - жестко отрезала паучиха.
Про себя она давно уже решила - даже если придется подыхать от голода, этого орка она не тронет. Почему? Ах, ну если б Шелоб знала все ответы!
Орк ел мясо, слизывая жир, стекающий по грубым лапам до самого локтя. Даже урчал от удовольстьвия. Под эти чавкающе-ворчащие звуки Шелоб снова забралась под хламьё в углу и заснула, так и не спросив имени орка.
Открыла глаза она внезапно, хоть и не поняла, что ее разбудило. Орка снова не было, не было и колчана с ядовитыми стрелами. "Ушел на охоту", - поняла Шелоб, и , устроившись поудобнее, принялась ждать.

* * *

Сколько дней, недель, месяцев она уже провела в этой пещере? Да разве ж она считала время - если сегодня в точности повторяло вчера… Но однажды завтра все же заявилось к ней совсем незваным гостем.
В тот день орк вернулся без добычи. Ворвался в пещеру, швырнул лук и сорвал со стены топор. Пнул ее ногой, чтобы как следует проснулась. Шелоб нехотя приоткрыла глаза.
- Ну, чего еще там? - лениво спросила.
- Чего? Ты что, оглохла от сытости? Меня патруль выследил, чтоб ему провалиться. Видно, давно пасли, ублюдки. Выметаться надо отсюда, да поживее, чтоб через минуту они нас тут не застукали, по пятам шли, гады. Шевелись, брюхо глазастое!
Он вдруг отпрянул от паучихи, как ужаленный - в этих глазах вдруг зажглась злоба. Неудержимая, черная, страшная ненависть. На секунду орк решил: "Ну все, мне кранты - дозвезделся…", но тут же понял, что не его оскорбление так ее взбесило. Она кажется, его и не услышала - да и не на него смотрела. Шелоб все подобралась, как для прыжка, но двигалась медленно и бесшумно, к черной дыре в сколах, ведущей к выходу из пещеры. Оттуда уже слышалось эхо приглушенного шепота и шарканье осторожных подошв.
Глаза Шелоб горели ненасытной злобой, гнев взъярился в ней и бушевал багровыми языками пламени в черном сердце.
Орк взялся за факел.
- Не гаси!!! Я хочу, что бы они видели свою смерть! Как они будут умирать! В этот раз я не позволю этим тварям выгнать меня из дома!
Голос в голове орка, всегда глухой и утробный, теперь звучал с присвистом - она скрежатала хелицерами и мысленно шипела, как потревоженная гадюка.
- У тебя хватит сил? - орк мельком взглянул на нее. - Зря спросил. Пойдем тогда им навстречу?
- Сама… Останься. Я сама с ними хочу. По своему. Свои счеты.
- По-онял. Но за твоей спиной-то можно постоять? Чтоб с тыла не подошли?
- Ладно. Только не вмешивайся. Сама должна…
Она передвигалась бесшумно, лишь иногда легкий скрип суставчатых ног или скрежет когтей о камень зловеще отзывались эхом в тоннеле.
Патрульных было пятеро, и они явно не ожидало увидеть то, что двигалось на них из тьмы пещер. Двое из них сразу рванулись бежать очертя голову, бросив оружие и факелы. Молниеносным броском Шелоб догнала их, разделалась почти одновременно с обоими и обернулась к трем оставшимся. Те сумели-таки справиться с первым ужасом, овладели собой и уже встали спиной к спине, прикрывшись щитами. Но подгорная тьма сыграла с ними злую шутку - двоим из них пришлось бросить факелы, чтобы обнажить мечи - а свет третьего, последнего, факела, освещал слишком малое пространство, чтобы как следует видеть противника. Шелоб напала молча - атака была короткой , но яростной. Когтями она подсекла ноги ниже щитов - и один из патрульных упал, воя от боли. Секунду спустя второй упал с разорванным горлом, а с вместе с ним рухнул последний факел патрульных. Все погрузилось во тьму, скрыв даже от чутких орочьих глаз финал этой расправы - он только слышал жуткие чавкающие и чмокающие звуки и скрежет когтей и хелицер по металлу.
Наконец все стихло. Орк решился выбраться их трещины в скале, куда Шелоб его втолкнула перед тем, как бросилась на врагов. Зажег погасший при падении факел, поднял над головой, пытаясь осветить коридор. М-да, зрелище не для людей, даже и для орков - слишком… тошнотворное. Он чуть не выронил факел - его вывернуло тут же.
Когда спазмы , сжимающие желудок, чуть притихли, орк хрипло спросил, вытирая морду:
- Ты … всегда так … с врагами?
- Только если меня собираются снова выгнать из моего дома.
Прилив лютой ненависти уже оставил ее, Шелоб была довольна результатами схватки - ничто так не улучшает настроение, как вид поверженного и растерзанного врага.
- Ты боишься меня? - она заметила, что орк невольно попятился, когда она приблизилась к нему.
- Нет. Совсем нет. Ты же сказала - не тронешь. Я тебе верю. Хотя ты права - все-таки боюсь. Немного.
- Не стоит.
- Уже понял. Только вот я, болван, думал… это мой дом.
- Раз я здесь живу - это мой дом.
- Но и я здесь живу.
- Хорошо, тогда это - наш дом. И все равно, мой тоже.
- Наш дом… Слушай, я вообще не знаю, кто ты - а ты уже называешь мой дом своим!
- Ну, это мог и раньше спросить. Я - Шелоб. Убери эту дрянь, - она сгребла в кучу обломки погнутых доспехов. - я расскажу тебе в пещере.
Через какое-то время орк вернулся.
- Я сбросил эту хрень в расщелину, фиг найдут теперь.
- Правильно. Туда и дорога. Теперь, если так любопытен, слушай, но особо уши не развешивай, у нас мало времени.
Шелоб вкратце рассказала все, что случилось с ней, и что привело ее в эти пещеры. Орк мог только догадываться, какой невероятной силы была злоба, обуявшая ее, сколько ненависти вложила Шелоб в сегодняшнюю схватку, пытаясь сорвать на никчемных патрульных Короля бессильный гнев на их хозяина, и на судьбу, отвергнувших ее.
Когда Шелоб умолкла, воцарилась гробовая тишина. Орк нарушил ее нескоро.
- Я - Углук, из племени северных орков. Я родился на севере; наше племя не особенно враждовало с соседями. Бывали стычки, но до войны не доходило. Так, снесут башку кому-то особо горластому - и утихнет. Но потом нас позвали к войне. Наши отцы и братья ушли - а вернулись с богатой добычей. Рабы, оружие, золото, много еды… Многие не вернулись, но разве это остановит? Почти все ушли в ополчение. Я был там… на битве у Врат Черной страны. Ты жила там? Я видел, как умирали все - не от ран, не от солнца, не от голода. Они ложились на землю и умирали, забивались под камни и умирали. Не знаю, почему не умер я. С перепугу тоже бежал куда глаза глядят - не помню ни хрена. Потом вернулся домой - сто раз могли прикончить по дороге. Прятался. Дома все умерли. Никого нет. Все умерли. Никого. Я жил здесь. Теперь вот выследили - надо отсюда тоже уходить. Все равно не дадут жить. Уходить надо…
Краткие, простые слова Углука сказали Шелоб больше, чем эльфийские песни, слышанные ею в ранней юности. Не умеют орки облекать события в шедевры словесности, но чувствовать умеют. Они примитивны - а потому просты и не напыщенны, как их "родственники"-эльфы
Она оборвала свои размышления.
- Да, надо уходить. Но не прямо сейчас. Они не хватятся патрульных сразу, а мне нужно время.
- Зачем?
- Узнаешь. Только отойди подальше в тоннель. И погаси факел - он мешает мне.
Углук снял факел со стены, собираясь погасить. Пляшущие языки огня осветили пол, на котором четко обозначилась темная дорожка. Углук провел вдоль нее глазами, повернулся к Шелоб и поднял факел повыше над головой.
- Тебя чё, зацепило?
- Дурацкий вопрос. Нечего на меня так таращиться. Ну, что уставился? Сказала тебе, погаси эту дрянь!
Угляк подошел ближе, теперь ему было видно, что одну ногу Шелоб держит на весу, не опираясь на нее, а нижняя часть жесткого панциря на ней начисто срезана.
- Сильно? - спросил орк.
- Хватает.
- Перевязать?
- Лучше отойди, дурак - кровь ядовитая.
- Может, я и дурак - но как ты собираешься бежать по скалам с такой ногой?
- Тебя гребет? Что ты лезешь не в свое собачье дело? Тебя что, укусить, чтоб отвалил?
- Не собачье - орчье. Хочешь, так кусай, авось попустит. А ну-ка, дай ногу!
Шелоб чуть попятилась, не давая орку до нее дотронуться.
- Сказала ж, "№!@#$^&*@, пошел на #$%!!!
- Ладно, как знаешь. Ты тут самая сильная, да? Ну так и выбирайся сама из этой задницы.
Углук, похоже, разозлился всерьез. Это никак не входило в планы Шелоб, но что, она должна была снова признать свою слабость? Снова позволить заботиться о себе, как о человеческом детеныше? "Хрен тебе пополам" - подумала она, но говорить не стала. Стоит ли все объяснять? Стоит ли жаловаться, что была недостаточно быстра, что один из патрульных все же смог оказать достойное сопротивление, и его меч прошелся по ее ноге от сустава до когтя? И что теперь нога онемела и стала как чужая - из-за яда, которым ей пришлось обезболить рану? И что для него этот яд был бы смертелен?
- Стой. Стой, говорю! Не ходи один - подожди, я пойду с тобой.
- Семиногая? Не навернешься?
Она помотала рогатой головой на жесткой короткой шее.
- Не в этом виде пойду. Подожди за входом. Только факел погаси. Я тебя позову.
- Хрен с тобой, я подожду. Да ты давай торопись, а то дождемся новых неприятностей.
С этими словами Углук подобрал топор с каменного пола и исчез в черном провале выхода. Едва различимый отсвет факела вскоре совсем погас.
Она прислушалась - тишина была глубокой, а тьма - абсолютной. "Пора!" - решила Шелоб, - Настало время, дальше тянуть нельзя". Она приняла позу, наиболее удобную для раненной ноги, и закрыла глаза. Заговорила как-то глухо, скрипуче: "Я, Шелоб, дочь Унголиант, дочери тьмы, не знавшей хозяев, не подчинявшейся никому; я, Шелоб, получившая древнюю тайну тьмы, воспользуюсь ею, ибо получила это право от матери, отдавшей ее мне, Шелоб, научившей меня воплощению, и по праву дочери Унголиант я, Шелоб, здесь и сейчас, освобождаю свой дух из этого тела, делаю это по своей воле; я, Шелоб…"
Голос, звучавший в голове орка, становился все глуше, слова все труднее было разобрать, потом они вовсе слились в один нескончаемый скрежет.
Природное любопытство заставило Углука подкрасться к камню у входа. Кругом была темнота ("хоть в морду дай" - невольно подумал орк), но он готов был поклясться, что ВИДЕЛ, как исполинская паучья тень вдруг заколебалась, словно от порывов ветра со всех сторон, и источала клубы тьмы, еще более непроницаемой, чем мрак пещеры. Углук окаменел от ужаса , не смея шевельнуться, с разинутой пастью, словно врос в камень , за которым прятался, но продолжал смотреть, как будто его взгляд пригвоздили к этому невиданному зрелищу. Сначала в плотной завесе тьмы исчезли ноги, голова, затем на месте брюха остался лишь пульсирующий сгусток тьмы, который как бы всасывал окружающий его мрак, впитывая его и, разрастаясь, менял форму.
Углук не мог знать, что последней дочери Унголиант даровала свое право, так никогда не воспользовавшись им сама - единожды в жизни изменить облик, сбросить паучью маску, самой избрать свое новое тело, чтобы принять новую судьбу и умереть в новом воплощении. Не знал он, как тяжело далось Шелоб это решение, и сколько своих сил она вложила в слова древнего заговора. Откуда же ему было знать, что отныне и навсегда она избирала новую судьбу, предпочитая жизнь и смерть бессмертному угасанию чуждого всему миру существа? Он просто смотрел, как пульсирующая тьма меняет форму, принимая иные очертания. Шелоб избирала облик и тело Смертной. Но даже это удавалось ей с трудом, сил не хватало на то, чтобы довести воплощение до совершенства.
Когда Углук снова начал различать слова, он мог бы поклясться, что СЛЫШАЛ их ушами - тембр голоса сильно изменился, но он узнал голос Шелоб: "Я сделала свой выбор, отныне я, Шелоб, обрела новое воплощение, я, Шелоб, по своей воле принимаю судьбу избранного мною смертного существа и да будут мои слова, сказанные здесь и сейчас, вечным проклятьем мне, Шелоб, ибо пути назад нет."
Последние слова голос почти прошептал - и умолк. Орк ничего не мог разглядеть в воцарившемся полном мраке - но и сдвинуться с места боялся.
- Эй, Углук… Ты еще здесь?
Он не сразу решился отозваться, но и показывать свой страх тоже не хотел.
- Где ж мне еще быть?
- Зажги свет и иди сюда.
Шелоб по-прежнему слегка присвистывала на шипяших согласных звуках, но голос был таким слабым… Углук наконец решился сдвинуться с места. "Куда в этой долбаной возне я подевал факел?" - он шарил лапами возле камня, где стоял, потом у стены, где сидел сначала. Вот, наконец-то! Нашел факел, разжег его - благо трутницу засовывал за пазуху, и умудрился не потерять. Потом направился в пещеру, стараясь двигаться как можно увереннее.
У стены, где он оставил Шелоб, стояла женщина - высокая, с длинными волосами, скрывающими наготу. Углук ошарашенно застыл с факелом в лапе, как молотом пришибленный.
- Это я. Только выгляжу по-другому. Теперь так навсегда.
Орк с трудом сглотнул трудный комок в горле, но сказать ничего не смог.
- Ну, долго еще так торчать будешь? У тебя есть запасная одежда?
- Ч-что?
- Ну, рубашка, штаны… Люди голышом не шляются, знаешь ли.
- А-а-а. Там, в углу, - Углук махнул неопределенно левой лапой. - найдется что-то.
- Да перестань глядеть на меня как дурак! И давай живо собирай свои манатки - если не забыл, нам нужно смыться отсюда до прихода следующего патруля!
Напоминание и близкой опасности вывело Углука из состояния оцепенения. Он снова закрепил факел на стене и вышел за своим топором, а когда нашел его и вернулся - она была уже одета. Его тряпье пришлось ей впору, Шелоб теперь, в новом обличье, была высокой и массивной, так что штаны даже оказались ей коротковаты. Шелоб посмотрела на свои ноги.
- Вот гадство, шрам-таки остался!
И правда, темная полоса шла от ступни вверх по ноге.
Углук не знал, что ей сказать - и предпочел промолчать.
- Ну что, все собрал?
- Да что тут собирать, оружие да жратвы сколько есть. Все.
- Ну-ка, дай топор.
Она взяла боевой топор за рукоять, словно примеряясь, взвесила в руке, попробовала лезвие - и одновременно как бы проверяла, испытывала руку. Потом, резко выдохнув, опустила топор на деревянную чурку, на которой часто сидел Углук у костра - та разлетелась на несколько частей, а лезвие топора высекло искры из каменного пола.
- Пошли, - сказала она и направилась к выходу. Обернулась, подождала, пока Углук снял факел и догнал ее. - Веди, я пойду следом.
Долгие коридоры с многочисленными ответвлениями, пещеры, пол которых вдруг обрывался в глубину, которой не было меры…
- Как, черт подери, ты здесь еще до сих пор шею не сломал?
- Не отставай. Иди за мной, и ты тоже не сломаешь.
Наконец они остановились. Углук погасил факел (на этот раз окончательно) - и рассеянный серый свет стал заметнее. Он вел ее вперед, к выходу - но остановился под каменным сводом, за которым ярко сияло солнце.
- Слишком яркое, - орк показал лапой на небо. - Не смогу долго, поплохеет.
- Нам надо скорее. Идем, отсюда я поведу тебя.
- Куда?
- Пока - подальше отсюда. Потом решим, что делать.
- Может, для начала все же пожрать, и подождать, пока солнце не зайдет?
- Согласна.
Углук развязал мешок, и они устраились в тени каменной арки. Какое-то время молча жевали холодное мясо, пока Шелоб не отметила:
- Оказывается, жареное мясо довольно вкусное. Думаю, привыкну и к другой человеческой еде.
- Привыкнешь, если захочешь. Я тут… это… спросить хотел.
- Ну давай, валяй, спрашивай.
- Мы дальше как? В смысле, вместе или как?
- В смысле вместе, - она улыбнулась, но улыбка вышла какой-то странной, однобокой (Шелоб еще не научилась как следует владеть своим новым телом). - Только если ты не против.
- Я не против… тив…
- Ну, что - встали, пошли?
- Угу.
Углук собрал объедки и кости в мешок. Они стояли, словно у края бездонной пропасти, боясь сделать первый шаг - и оба знали, что его нужно сделать. Что ждет их - не знали оба, но нужно было идти навстречу всему, что бы это ни было.
И они шагнули вперед, к неизвестности…


* * *

Так всегда заканчивались ее сны. Она всегда делала этот шаг - но никогда не знала, что это ей принесет..
Не знала и того, что однажды бессонной ночью возьмется за перо - что бы рассказать то, что еще помнит, для тех, кто никогда этого не знал.
Не знала даже того, прочтут ли это те, кому хотела отдать воспоминания - но как всегда, поступила именно так, потому что не умела иначе.
"Я, Шелоб, дочь Унголиант, дочери тьмы, не знавшей хозяев, не подчинявшейся никому; я, Шелоб, получившая древнюю тайну тьмы, воспользуюсь ею, ибо получила это право от матери, отдавшей ее мне, Шелоб, научившей меня воплощению, и по праву дочери Унголиант я, Шелоб, здесь и сейчас, освобождаю свой дух из этого тела, делаю это по своей воле; я, Шелоб…"