Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и недотыкомка. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Дело к тому же было в Англии. Дальше, по-моему, автор может выделывать, что хочет. Все равно это будет выглядеть надежно, консервативно и безошибочно, как мужской костюм с Севил-роуд.

Двенадцать месяцев — от главы «Январь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово. В месяц по монологу. Квартира у них общая, трактовки одних и тех же событий разные. Истина же заключается в том, что оба брата похожи. Два образцовых Нарцисса, зачарованно и сладострастно рассматривающих себя и свое искривленное отражение — брата. Нет никакой, в сущности, разницы, что при этом один без ума от своего носа, шарма, фигуры, машины, гардероба, а другой — от своих неудач с женщинами, редеющих волос и скудной работы на гуталиновом заводе. Всю дорогу ловишь себя на мысли, что автор точно выкинет какую-нибудь штуку. Монологи братьев начинаешь читать как острейший детектив. Я делала ставку на то, что в конце концов оба героя окажутся одним и тем же персонажем, причем женским. Так экзальтированно входить в подробности быта, так копаться в себе и верить в исключительность своих переживаний с такой силой — может только женщина. «Я выпрыгиваю из своей белоснежной двуспальной кровати и — накинув шелковый халат, в плавках, а бывает, и совсем голый, — неспешно прохожу на кухню». В романе, конечно, намекается, что выпрыгивающий из постели Грегори — бисексуал, но пассажи от его имени выдает явно не би- и не гомо-, а просто обычная птичья дура. Примерно к главе «Апрель» и псевдоуайльдовские пассажи Грегори, и псевдоуэльбековское нытье его брата Теренса начинают утомлять. Но к середине года автор таки выкидывает освежающий фокус.

Он заключается в том, что и вторую половину года роман продолжается в прежнем духе: все это ужасно простая и обычная история. У кого все есть от рождения, тот все и теряет. И деньги, и жизнь, и люди — все уходит сквозь прозрачные пальчики вырождающихся аристократов. К вершине, топоча носорожьими ногами, рвутся пассионарные ширококостные плебеи.

На родине Эмиса сравнивают не со знаменитым писателем-папой — Кингсли Эмисом, а с Набоковым. И это правда. «Успех» — это в общем-то набоковское «Отчаяние», только дистиллированное и частично обезжиренное. Про ад зеркал и про то, что все в жизни на что-нибудь да похоже.