Здравствуйте! 

Сегодня я хочу предложить Вам два рассказа старооскольского писателя Александра Дригайло. О том Старом Осколе, которого мы уже не застали. Из воспоминаний о Василии Ерошенко известно, что он отлично умел и любил плавать,  любил ходить из Обуховки в Старый Оскол купаться в реке Оскол, уходил один рано утром и возвращался вечером, часто с букетом цветов для сестер....

Весна и река - одни из главных героев предлагаемых Вам рассказов.Они публикуются с разрешения автора.

Ваша Юлия  Патлань

Александр Дригайло

                                                                                               ОПЯТЬ ОКУНУТЬСЯ В ВЕСНУ

                                                                                                                  Воспоминание

Я проснулся. Солнечные лучи пробились сквозь ярко-зелёную, расставленную на подоконнике помидорную рассаду, и уже освоились на потолке и на дверях в зал. На улице конец апреля. Мне 14 лет, я учусь в 6-м классе, хожу во вторую смену, и рано утром мне в школу бежать не надо. Над кроватью висят репродукции картин Ван Гога, Хальса, Серова, а также иконы «Ангел с золотыми волосами» из Русского музея.

Открылась дверь. Мама, Вера Евлантьевна, привела соседку.

— Га! Да вин — цэ Маты Божа! — увидела ангела бабка Митрофаниха и перекрестилась.

Скоро Пасха. Мама уже побелила печку, покрасила яйца, собирается печь с Митрофанихой пасхи.

Вхожу по дорожке в сад. Под яблонями после зимовника расставлены пчелиные ульи. Надо мной лазурное небо. Вся сила весны здесь: в этом свежем воздухе, в этом безудержном росте молодой травы и кустарников, в этих лопающихся, истекающих липким соком почках. Цветут осокори, вишни, яблони. Пчёлы стремительно летают над деревьями, старательно обследуя каждое соцветие, нанизывая оранжевую пыльцу на свои лапки-галифе. Листья смородины и крыжовника уже давно изумрудные. Под забором светятся маленькими солнышками одуванчики, лезут без всякой боязни, отвоёвывая своё право на жизнь. Уже вторую неделю люди палят прошлогоднюю листву и копают огороды.

В конце участка, у реки, больше сырости и прохлады. Срываю с грядки молоденькое пёрышко лука, жую — резкий, сильный вкус. Пробую щавель. Вот она, весна! Бушует, зовёт... В голове какие-то мечты, планы. Скорей бы закончилась учёба! Остался месяц. Как надоело ходить на занятия! А тут ещё невыученные уроки. Полдня мысли о школе будут отвлекать от этой прекрасной весны. Мелькнула идея: письменные работы быстренько сделать за столом, а всё остальное учить в саду, на старой осокорине, между ветвями которой я соорудил сиденье.

Наконец, с горем пополам я закрываю тетрадки и сообщаю маме, что литературу буду зубрить в саду — и быстрее на свежий воздух, опять окунуться в весну!

Взбираюсь по ступенькам на осокорь и — весь сад подо мной как на ладони. Появились крыши домов соседних улиц Стрелецкой слободы, из-за тополей выглянула шатровая колокольня Троицкой церкви. Вокруг белоснежные вишни, нежно-розовые яблони, между ними алым пламенем на фоне чёрной земли горят тюльпаны. Чудесно вокруг! Поют скворцы, и на моём дереве сидит грач. Я и сам — как птица на ветке. Но надо учить стихотворение Некрасова.

«Выдь на Волгу, чей стон раздаётся...»

Хорошее стихотворение, но уж больно жалостное. Заучил первое четверостишие, второе, третье. А мысли не о стихе, а о самом авторе: «Наверное, мальчишкой тоже весну любил?.. сто с лишним лет назад?..»

Как хорошо на дереве! Однажды на этот осокорь сел рой наших пчёл, но мы с мамой не смогли его стряхнуть. Пришлось ветку с пчёлами спилить, но, увы, она упала к соседям и... рой улетел.

По саду идёт мама, по-хозяйски смотрит на грядки: что взошло, что не взошло. Она не видит меня. А мне смешно. Вот и увидела.

— Куда ты взобрался?.. Смотри, не упади...

— Мне здесь нравится...

— Сынок, я тебя прошу вскопать ещё пару грядочек: надо лук досадить....

— Ладно...

Я люблю взрыхлять свежий отдохнувший чернозём, смотреть на красно-коричневых уползающих червей и на смолистых грачей, этих червей клюющих. Стараюсь копать аккуратно. Мама научила нарезать землю ровненькими рядками, не сильно забрасывая вперёд, не создавая ям, затем мелко-мелко разбивать граблями сырые комья. Работа доставляет удовольствие. Но в какой-то момент наступает усталость. Отдыхаю, поглядываю: а где же конец грядки?

Из-за забора за мной наблюдает дядя Ваня, инвалид на одной ноге, в зубах папироса, руками опирается на костыли. Улыбается:

— Саш, а ты мне не вскопаешь?..

Молчу. Сосед всегда так шутит. Зимой, когда аккуратно чищу снег, тоже просит почистить. У Фефеловых почти всё вскопано, есть кому помогать: две дочери, одна из них моя одноклассница, Наташа, другая чуть постарше — Валентина.

А вот и одноклассница. Подошла к забору, заговорила со мной... Школьные темы... Но появилось в общении что-то другое... Загадочно-манящее... Из худой спички Наташка превращается в стройную девушку. В общем, уже целый год весь класс пишет друг другу записочки. Наши отношения были разными. Раньше она меня закладывала родителям, сейчас школа ушла на второй план, появились другие интересы, музыка, например. К ней уже ездят незнакомые пацаны на мотоциклах...

Пока любезничал с одноклассницей, и грядка закончилась. Выхожу на улицу Островную. Здесь мои сверстники тоже живут весной, но по-своему. Они увлечены мопедами — вторую неделю стоит треск под окнами. Руки у них в солидоле, сбитые отвёртками и гаечными ключами. Мопеды часто ломаются, и ребята их постоянно ремонтируют.

Пора в школу. Обед почти готов. Мама уже достаёт со сковороды первые румяные картофельные прижарочки — деликатес детства. Живём, как и большинство советских семей, на картошке. Пообедав, я складываю учебники, переодеваюсь, повязываю опостылевший пионерский галстук и отправляюсь в школу.

Приятно идти в лёгкой летней обуви по свежепротоптанным дорожкам, здороваться на аллейке с соседями. Солнышко ласково припекает непокрытую голову и слепит глаза. Слева прогретый склон залива: из парующей земли попёрли в буйный рост крапива и лопух, по ним уже ползают божьи коровки.

А вот и «место преткновения» у реки Оскол. Снесённые паводком лавы до сих пор не построены, обрываются на середине реки. На противоположном берегу куча брёвен, досок; плотники стучат кувалдами, забивая сваи с лодок. К вечеру переход, возможно, будет готов. Скорей бы! А пока перевозят на лодках. Сажусь. Перевозчик Ангелок (так кличут дядю Колю Киселёва за то, что называет свою любимую дочь Ольгу Ангелочком) не спешит, ждёт второго пассажира. Он опять чем-то возмущён, матерится. Наконец подходит женщина, и мы отчаливаем. Лодка качается, чуть не черпает воду бортами. Плывём коротким прямым путём, но течение всё равно сносит нас в сторону. Река после паводка уже посветлела, успокоилась, вошла в привычные берега. Окунаю руку — зябко, вода ещё холодная. Толчок о противоположный берег — и мы причалили. Осторожно выходим на сушу, платим за проезд по двадцать копеек в один конец, что накладно.

Иду по-над рекой, по односторонней, прилепленной к меловой круче, улице Калачёва, затем, у кондитерской фабрики, поднимаюсь в гору. В этом месте воздух постоянно наполнен карамельными запахами. Упираюсь прямо в школу, бывшую женскую гимназию, — старинное здание из красного кирпича. Как же неохота в неё ходить! Спрятал портфель в парту и сразу же выскочил на улицу. Ещё есть время! Здороваюсь с ребятами... И вот звонок... Надо прятаться от весны...

Прошло пять часов. Все мысли во время занятий были на улице, все желания — скорее удрать домой. Тепло весеннего дня уже пропало, от реки веет прохладой. Но всё равно хорошо. А вот и лавы! Уже готовы, только без перил. Но переходить можно. Осторожно иду по свежим смолистым доскам. Какой короткий путь! Раз — и уже дома. Прощай, Ангелок, до будущего паводка. А может, следующей весной лавы вообще не снесёт? (Но ходят слухи, что он их всё равно подпиливает...)

Я опять в саду. Пчёлы уже попрятались в ульи. В сумерках сидят папа и мама, любуются цветущими деревьями. Мама уже посадила на свежих грядках лук, подправила кое-где дорожку; папа посыпал эту дорожку чистым песком. Цветущий сад стал законченным произведением! Вечером он ещё сильнее выдаёт чудные сладкие запахи. Родители сейчас самые счастливые. А кто не любит Весну?! На всём свете не сыщешь такого человека.

Рассматривая старые фотографии и карты нашего города, невольно обращаешь внимание на реку Оскол — широкую, полноводную, явно игравшую в жизни предков громадную роль. Река кормила рыбой, по ней перевозили грузы, на её водяных мельницах мололи зерно, она снабжала город электричеством и вдобавок служила прекрасным местом отдыха.

Как рассказывали старожилы, во время Великой Отечественной войны плотина на реке была взорвана, и Оскол обмелел, запрудив русло кишащей рыбой, которую жители собирали голыми руками. И лишь в 1958 году, после постройки новой плотины у села Сорокино, Оскол сызнова вошёл в свои глубокие берега, возродился вместе с речушками и озёрами. Таким он пробыл около 15 лет и запомнился многим. Каждый человек, живущий у воды, невольно украшает своё существование ещё чем-то поэтичным и радостным, умеет тоньше понимать природу в её многообразии и красоте. Никогда не забуду, как шестилетним мальчишкой, едва проснувшись, я шёл в конец огорода, садился на мостик, закидывал поплавок и вместе с дружком Ванькой ловил мелких рыбёшек — селявок. Над рекой ещё стоял туман, лучи от восходящего июньского солнца переливались на воде, на удочку садились стрекозы и бабочки, а рядом, у берега, грелись зелёные лягушки, иногда надувая пузыри и квакая. Таким осталось самое светлое, сказочное воспоминание детства!

Река в то время для 40 тысяч оскольчан стала любимым местом отдыха. Живописные берега, соединенные деревянными лавами, раскиданные вдоль всего русла небольшие пляжи, чистая вода, обилие рыбы — самый настоящий курорт в черте города. Не надо куда-то ехать: купайся, лови рыбу, раков, готовь их здесь же на костре, получай удовольствие.

В середине 60-х годов в районе Ламской слободы выпрямили русло, и появился городской пляж с большим песчаным берегом, где были грибки, раздевалки, буфет, вышка для прыжков в воду, детский «лягушатник», работал прокат лодок, а на противоположном берегу дежурила спасательная станция. По реке постоянно курсировала спасательная моторная лодка и даже разъезжал буфет.

Как мы любили, пацаны, стремглав бросаться в воду, заслышав шум «моторки», чтобы покачаться на волнах. Плавать умели с дошкольного возраста. Весь купальный сезон проводили у Оскола, ныряли с обрыва, переплывали на другой берег, накупавшись до посинения, загорали на песке. В выходные дни на пляже особенно интересно, людей — негде камню упасть. Особенно много бултыхалось весёлой малышни, за которой в оба глаза наблюдали неусыпные родители. Изобиловала и молодёжь 15-20 лет с транзисторными приёмниками, влюблявшаяся под новомодные песни Ободзинского и Магомаева.

Катание на лодках в то время — самый распространённый вид отдыха, лодка была привязана почти у каждого в конце огорода. Вечерами гребли на них в сторону Ездоцкой или Ямской слободы. Маршруты достаточно длинные, но увлекательные. Катались как молодые, так и пожилые пары. Когда к кому-нибудь приезжали гости, то их обязательно «потчевали» путешествием по реке. Частенько на воде распевали песни под гитару или баян, а художники писали с лодок пейзажи. А мы, пацаны, баловались на лодках. Специально раскачивали, набирали воду бортами и топили, переворачивали смолёным дном вверх, разгонялись и ныряли прямо в одежде. Вволю накупавшись, вычерпывали воду консервными банками и плыли домой. Сережка Кузнецов — маленький и лёгонький, иногда садился в оцинкованное корыто и плавал на нём. У нас такой фокус не проходил — сколько не пытались залезть в корыто, оно тут же тонуло.

В реке водилось много сазанов, лещей, налимов, щук. Рыба постоянно плескалась в тишине, оставляя пузыри и большие круги на воде, задерживала удивлённые взгляды прохожих. Для рыбаков здесь было раздолье: на мостиках, на лодках веерами торчали удочки, редко кто приходил домой без улова.

Зима на Осколе — отдельный рассказ. Как только первый ноябрьский мороз закуёт реку — тут же появляются смельчаки испытать молодой лёд на прочность. Он ещё трещит под ногами, прогибается волнами, а нам не терпится опробовать коньки, поиграть в хоккей. Пока ещё не занесло русло снегом, мы катались по всему его большому ледяному зеркалу. Мчаться по свежему льду увлекательно, но и опасно, были случаи, когда проваливались. Заезжали очень далеко, потом с трудом возвращались. Частенько, падая от усталости, рассматривали подо льдом проплывающих рыб, застывшие пузырьки воздуха, водоросли; испытывая жажду, часто пили воду прямо из проруби. Катались по реке до поздних сумерек. Придешь домой, стуча полозьями по деревянному полу, и не можешь разуться: ноги подламываются, руки окоченели, но щёки горят малиновым цветом. Посидишь у печки и постепенно отходишь.

Удильщики и зимой тут как тут, сидят на своих переносных коробах и дёргают миниатюрными удочками, ловят рыбу на красного червячка — мотыля. Вокруг них раскидана пойманная серебристая красавица в ярко-оранжевых плавниках. Любителей сидело на реке, как снопов в поле. Случалось, от их большого скопления лёд начинал потрескивать, а из лунок выливалась наверх вода, и рыболовы убегали на другое место.

После обильных снегопадов приходилось расчищать катки на реке. Бывало, целый день с ватагой ребят провозишься, чистишь лопатами. С большим трудом разгребали наслоившийся, утрамбовавшийся снег, насыпали высокие борта. Сам лёд, уже не гладкий — подмолаживали, заливали водой, таскали её вёдрами из ближайшей проруби. Зато потом сколько удовольствия. На следующий день играли в хоккей. Все умели кататься на коньках. Маленькие дети — на санках. А кто разгонялся и катился даже на ботинках. И столько было в глазах радости, здоровья. Ребятишек собиралось много, шум стоял великий.

В 20-х числах марта наступали весенние каникулы. Но природа их частенько опережала. Нас, детей, живущих в затопляемой зоне, отпускали на день или два раньше, потому что у берегов очень быстро поднималась вода, толстый лёд на середине реки вспучивался, скрипел и, в конце концов, с сильным треском лопался, двигался по течению, снося на своём пути деревянные лавы — так начинался ледоход. Иногда его вызывали искусственно, взрывали лёд где-то выше по реке. Движение льдин завораживает, все бегут лицезреть обновление природы. А льдины идут и идут, пугая своей всё возрастающей скоростью. Иногда на них попадались поломанные телеги, солома, доски, приплывшие аж из Курской области.

Ледоход приносил с собой полую воду — интересней момента нельзя придумать. Мальчишки в это время крайне возбуждены, ходят в высоких резиновых сапогах, предчувствуя половодье, ставят вешки, смотрят, как быстро поднимается уровень воды. Под ногами месиво мокрого снега и льда. Уже увеличиваются лужи на улице, выходя из низин, они быстро сливаются в большие заводи. Суши остаётся меньше и меньше. К ночи все ждут большую воду. Действительно, утром выглянешь в окно — только крыльцо твоя суша! Кругом — вода, вода. Холодная, грязная. Вся улица превратилась в Венецию, точнее не скажешь! Горожане со склона горы наблюдают за нами, стрелецкими жителями, как мы плаваем на лодках по своим дворам, улицам, в магазин за хлебом.

В солнечный день с восторгом сидишь на крыше, как кошка, разговариваешь с друзьями. А бывали и холодные, ветреные дни. Тогда быстро надоедает половодье, ждёшь, когда же спадёт вода? А она могла стоять дней пять. Иногда по ночам ещё подмораживало, и всё покрывалось тонким льдом, отчего резонировало громкое эхо — обычный разговор троекратно слышался за пять улиц.

В начале апреля вода в Осколе окончательно спадала до естественного уровня и светлела. Лавы нужно было строить заново. А пока перехода нет, попасть на другой берег можно только при помощи лодки, за плату — 15-20 копеек. Перевозкой занимались как взрослые, так и пацаны; помню, как дружок Вовка за сезон заработал на велосипед. Наконец, привозили брёвна, доски, и плотники начинали забивать кувалдами сваи. Три дня — и новые, пахнущие струганным деревом лавы готовы, и два берега у одной реки опять вместе. А в середине мая мы заново открывали купальный сезон.

На этом можно историю закончить, но совершилось в 1974 году над рекой жуткое надругательство. Возвращаясь весенним днём с ребятами из школы, мы услышали странный непривычный рёв машин в конце улицы Островной. Прибежав, увидели ужасную картину. Десятки КрАЗов нагло разъезжали по нашей любимой роще, ломая деревья и кусты, и пересыпали реку разным строительным хламом: поломанными бетонными плитами, кварцитами с рудника, гравием. В середине русла были брошены несколько огромных железных труб — «проектанты», видимо, решили пустить воду по ним. На противоположном берегу происходило то же самое, плюс ко всему даже работала полевая столовая для «покорителей» Оскола.

К вечеру авантюра завершилась, по плотине можно было переходить на другой берег. Возмущённые жители окрестных улиц толпились у новоявленного детища и никак не могли понять, зачем это было сделано. Николай Григорьевич Гончаров с улицы Заимник, сам преподаватель гидрогеологии в ГРТ, возмущался больше всех; он прекрасно понимал, чем обернётся это «сооружение» для реки, ведь явно всё было сделано наспех, без чертежей и расчётов, пересыпанная плотина являлась не плотиной, а пародией на неё, она не имела никаких устройств для регулировки уровня и сгона воды. Преподаватель подошёл к удовлетворённому своим детищем В. Ф. Горскому — в то время председателю горисполкома, и в лицо сказал ему: «Вы убили реку». На что последний через губу ответил: «Замолчи! Как бы я тебя не посадил».

Зачем понадобилось перегораживать реку в центре города и таким варварским способом? Никакого секрета тут нет. Ниже по течению, в районе Ямской слободы, находились недавно построенные дачи, которые по весне подтапливало. И чиновники решили себя от полой воды оградить.

Но река ещё не сразу умерла, она долго сопротивлялась. За ночь она снесла к чёрту весь гравий и никак не хотела течь по трубам. Пришлось её вновь засыпать крупными блоками и плитами. Тогда Оскол резко повернул вправо, пробил новое русло, чуть не подмыв частные дома со стороны кондитерской фабрики. И его опять засыпали плитами. В конце концов, река сдалась, но по трубам не потекла.

Прошло более 20 лет после совершённого надругательства над рекой. Оскол уже не мог с каждым паводком сам себя очищать и, постепенно накапливая ил, из полноводной, глубокой и чистой реки превратился в мелкую, вонючую, заразную речушку, где растёт камыш, ряска и водятся стаи комаров. Купаться в реке стало опасно, а рыба почти исчезла. Уровень воды в колодцах упал, мелкие ручьи и озёра, питающие Оскол, обмелели или совсем высохли. На «плотине» до сих пор задерживаются вздутые трупы протухших свиней, собак и даже людей. И тогда запах от этого памятника безалаберности застойных лет стоит на всю округу.

Многие смирились с такой судьбой реки, а молодёжь даже и не знает о былом её величии, ездит купаться на водохранилище, на песчаный карьер, на мелкую и холодную Ублю. Она даже и не мечтает иметь хорошую реку у себя под боком, прямо в черте города, как было во времена моего детства. Мне жаль этих молодых людей. И очень стыдно за их отцов.

 (1999)