В Михайлов. Произведения

Еще раз. Роман.


ЕЩЕ РАЗ



8


Меня разбудил запах кофе, запах настоящего крепкого кофе. Не открывая глаз, я
потянул носом, наслаждаясь ароматом напитка.
-Ты с сахаром или так? – услышал я незнакомый женский голос.
Она сидела возле кровати и пила кофе. Невысокая, изящная и когда-то очень красивая.
Да и сейчас в свои «за сорок» она была очень даже ничего.
-С добрым утром. Меня зовут Моргана. Думаю, ты обо мне слышал.
Я еще не совсем пришел в себя и поэтому смотрел на нее несколько ошалело.
-Только не задавай мне, пожалуйста, идиотских вопросов: как я сюда попала и так
далее. Хорошо?
-Дайте проснуться.
-Только скажи, какой тебе кофе.
-На ваше усмотрение.
-Тогда будет крепкий, черный и без сахара.
-Хорошо.
Я сел, взял с пола штаны да так и застыл со штанами в руках.
-Кофе готов, - услышал я из кухни.
-…! – выругался я и надел штаны.
-Ты чего?
-Ненавижу зиму. Особенно по утрам.
Она ничего не ответила.
-Ты не умываешься? – спросила Моргана, когда я плюхнулся за стол.
-После еды. Привкус зубной пасты все портит.
-Держи, - она поставила передо мной чашку и, закурив, села напротив.
-Спасибо.
Кофе был замечательный.
-Поешь, - она достала из холодильника масло, сыр, колбасу, варенье, холодное
мясо.
-Не люблю завтракать.
-У нас впереди прогулка, так что лучше поешь.
-Одевайся, - сказала она после того, как я слопал несколько бутербродов и допил
кофе, - сигарету?
-Спасибо, - отказался я.
-Бросил?
-Да.
-Давно?
-С неделю.
-А у меня не получается.
-Значит не за чем.
-Возможно. Готов?
-Сейчас. Зубы почищу.   
Для Хоки она была очень даже ничего. Я совсем ее не боялся, более того, мне было
даже интересно, так что ехал я с ней с удовольствием. Машинка у нее была высший
сорт. Небольшая, серая, но уютная и просторная внутри. Марку я не спросил. Все
равно ничего в этом не понимаю. 


-Вот здесь все и происходило, - сказала Моргана, когда мы въехали на охраняемую
солдатами территорию черт знает где за городом.
Больше всего это напоминало закрытый ведомственный санаторий для средних чинов
времен развитого СССР. Огромный парк, аллеи, клумбы. Красивые, чистые корпуса
зданий, воздух. Несмотря на обильные снегопады, дорожки были вычищены от снега.
-Погуляем? – предложила Моргана.
-Пойдем, - я тоже решил ей больше не выкать.
-Вот здесь все и началось, - вернулась к рассказу Моргана, - я имею ввиду то,
что связано с тобой. Это была вотчина Дюльсендорфа.
-Которого я убил?
-Это не так просто. Возможно, он до сих пор жив, ну да это теперь уже не имеет
значения. Именно здесь он впервые столкнулся с иной реальностью, когда у него
из под носа ушло сразу несколько человек. Они буквально испарились, исчезли без
следа. Карл (Дюльсендорф) рискнул и сам очутился в одном из параллельных миров,
как нынче любят все говорить, хотя никакой параллельностью там и не пахло. Ты
не представляешь, через что он прошел, чтобы найти эти двери.
-Хочешь сказать, что до этого момента эксперимент вообще ничего не ведал о той
реальности?
-Никто не знает, о чем ведает или не ведает эксперимент. Скорее всего, он специально
подвел Карла к этому открытию. Понять его нам не дано.
-То есть вы следуете эксперименту, не понимая, чего он от вас хочет?
-Мы стараемся догадаться. Потому что иначе…
-Смерть?
-В лучшем случае.
-Какой-то он у вас кровожадный.
-Нет. Это не библейский Бог, который готов карать за малейший проступок. Эксперимент
просто расчищает себе путь. Это как серфинг на штормовой волне. Пока ты с волной,
все в порядке, но стоит расступиться, и тебя разбивает о камни.
-А я слышал, что эксперимент дарует некие блага.
-Не факт. То, что у тех, кто служит эксперименту открываются новые горизонты,
еще не значит, что эксперимент что-то дарует. Возможно, это просто побочный результат,
а эксперимент понятия не имеет, что кто-то вообразил себя его частью.
-Странная у тебя философия.
-Я стараюсь избегать аксиом.  
Какое-то время мы шли молча. Моргана думала о чем-то своем, а я не хотел лезть
с инициативой. 
-Я хочу, чтобы ты понял: у тебя не так много шансов. Ты умер, умер по-настоящему,
и эксперименту пришлось серьезно напрячься, чтобы возродить тебя к жизни. Тебя
пришлось заново создавать из пепла, с самого начала. Придумывать тебе новых родителей,
новую биографию. Ты даже представить себе не можешь, какое ты создал напряжение.
К тому же то, что ты сотворил там… ты вызвал огромную метатектоническую активность,
которую можно сравнить разве что с падением гигантского метеорита. Вокруг тебя
задействованы такие силы… Как ты думаешь, сколько он может компенсировать это
напряжение?
-Пока я не сделаю, что ему надо, или пока он во мне не разочаруется. В любом
случае после этого…
-Не в любом. Ты можешь уйти туда.
-Так меня там и ждут.
-Это твой единственный шанс.
Снова наступило молчание. 
-Я хочу, чтобы ты понял. Мы не злодеи и не чудовища. Мы ученые, открывшие некую
совокупность законов, подчиненных единой воле. Кто-то придумал название эксперимент,
хотя какой это к чертям эксперимент. Мы такие же, как и все, за той лишь разницей,
что у нас есть знания, и мы не отягощены принципами морали и прочей белиберды.
Только рациональность.
-Какая-то у вас кровавая рациональность.
-А это не у нас. Это везде. Эксперимент только следует наиболее общим законам,
которые диктуют правила игры. Здесь убивают все от одноклеточных существ до…
- она не нашла что поставить после этого до, - убивают все: одинокие мудаки,
политики, президенты, детишки ради удовольствия. Убийства – это наша общая, а
не отличительная черта.
-Тут негде погреться?
-Замерз?  
-Есть такая буква в этом слове.
-Тогда поехали.
-Пожалуй.


9


Черт! Я сидел в том самом лесу возле того самого костра, который описывал в своем
последнем письме Могильщик. Напротив меня сидела молодая, обнаженная, красивая
женщина. Я был там же, где и он. Сейчас она начнет предлагать книгу с нечетным
количеством страниц.
-Нет, - рассмеялась она, - тебе эта книга не понадобится. 
Мысли читаешь? – удивился я, но вслух не сказал ничего.
-Я и есть мысль. Мы же у тебя в сознании. Но лучше будем говорить вслух. Так
привычней.
-Кому?
-Тебе.
-А тебе?
-Я в том виде, в котором ты меня видишь, вообще не существую.
-А в каком виде ты существуешь.
-Это не существенно. К тому же в вашем языке нет таких слов.
-Ты с другой стороны?
-Не совсем. То, что ты имеешь в виду, является… - она замялась, подбирая слова,
- в общем, это разные вещи.
-Ладно. Скажи мне лучше, он добился, чего хотел?
-Не знаю.
-Не знаешь?!
-Я только передаю послание. Я почтальон. Ты же не спрашиваешь почтальонов, что
в тех письмах, что они тебе приносят.
-У тебя есть послание?
-Послание есть у всего.
-Давай только без философии.
-Хорошо.
-Что ты хочешь мне показать?
-Пойдем.
Она поднялась на ноги и пошла в лес по одной ей известной тропинке. Я шел за
ней вслед. Через несколько минут мы подошли к дому, маленькому деревянному дому.
-Прошу, - она пропустила меня вперед.
Внутри было чисто и уютно. Пахло хвоей. Сразу за небольшим коридорчиком (почему-то
представилось слово сени) была комната с большим столом, несколькими стульями
и застеленной кроватью. На стене напротив кровати висели старинные часы с кукушкой.
Они почему-то сразу привлекли мое внимание.
-Это твои часы, - пояснила она, - ничего не находишь в них странного?
-Да нет вроде.
-У них 61 деление.
-То есть.
-Они идут точно, но в каждом часе у них 61 минута, состоящая из 61 секунды. Секунды
эти чуть-чуть короче обычных, ровно настолько, чтобы часы могли точно идти. Сейчас
они идут верно, но когда наступит твой час, ты услышишь, как закукует кукушка,
и стрелка пойдет в обратную сторону. 
В следующее мгновение я буквально вынырнул из сна. Рядом мирно спала Лариска.
  
-Как закукует кукушка, и время пойдет вспять.
-Что? – сонно спросила Лариска. 
-Ничего. Спи. Это сон.


Носферато, вампир, Дракула, исчадие ада, демон ночи… И это, пожалуй, еще самые
безобидные названия, которыми наградили меня представители человечества - эти
самодовольные, тупые ублюдки, решившие, что они знают все и вся. Я ненавижу людей?
Нет, скорее, я к ним равнодушен. Для меня они не более чем досадное недоразумение,
если они, конечно, не пытаются мне мешать. Что я делаю? Устраняю помеху, независимо
от пола, возраста или вероисповедания. Устраняю так, как, наверное, расчищают
снег: иногда приятно размять мышцы, иногда это может и раздражать. Не больше.
Настоящую ненависть я испытывал когда-то давно по отношению к какому-то десятку
человек… Этих я тоже убил, убил медленно и со вкусом. Других же я убивал обычно
легко и без лишней жестокости. Я убийца? Ну и что. К тому же это, скорее, не
отличительная черта, а то общее, что делает меня похожим на людей. Люди такие
же убийцы, как и я, за тем лишь исключением, что я индивидуалист, а они в большинстве
своем стадные твари, считающие врагами всех, кто находится вне этого стада. Хотя
нет, я не сжигаю живьем, не устраиваю пыток, не бомблю города, не унижаю и не
избиваю лишь потому, что на мне форма служителя порядка, гарантирующая безнаказанность.
Куда мне до моих обличителей, говорящих по большей части ложь. Я не пью эту чертову
кровь, которая до отвращения пахнет людьми. Что я ем? То же, что и большинство
двуногих, лишенных перьев, только в значительно меньших объемах, потому что я
научился управлять своим метаболизмом. К тому же я отказался от мясной пищи,
для этого я слишком сильно люблю животных. Я никогда не превращал людей в себе
подобных. Мне это ни к чему, да и не в моих силах. Я никогда не участвовал в
крестовых походах. Я всегда был выше того, чтобы убивать людей лишь за то, что
у них иные предрассудки, чем у меня. 
А вот любовь у меня была. Страстная, всепоглощающая любовь. И было предательство.
Родной брат с лучшими моими друзьями… Они заперли меня в подвале замка, без еды,
без воды, без света. Они замуровали вход, оставив лишь небольшое отверстие, чтобы
я мог дышать. Смерть от удушья была, по их мнению, слишком для меня легкой. Ей
же сказали, что я погиб, и вернули медальон, с которым я никогда не расставался.
Она умерла от любви. Нет, она не убивала себя, она закрылась в своей комнате,
отказалась от воды и пищи, и… сейчас бы это назвали смертью от длительного воздействия
стрессогенных факторов. Она умерла практически перед свадьбой. Ее папочка заключил
с моим братцем выгодную сделку. Выгодную для всех, кроме нее… На нее вообще всем
было наплевать. Я не проклял бога только лишь потому, что не верил, да и сейчас
не верю в этого бездушного садиста с извращенной фантазией. 
Как я вырвался на свободу? Моя воля сконцентрировалась до такой степени, что
превратилась в кристалл тверже алмаза, кристалл, который мог резать все, даже
время. Я опоздал. Когда я вышел, она была уже мертва. Тогда я навестил сначала
братца, а потом уже и всех остальных. Это был единственный раз, когда я убивал
медленно, очень медленно. Я превратил убийство в искусство, наслаждаясь мучениями
моих врагов. После этого во мне словно бы все выключили. Я впал в долгий анабиоз.
Столетиями я блуждал в мире снов, чтобы встретиться с ней вновь. Природа имеет
привычку повторяться, и рано или поздно она должна была вновь появиться на свет.
Шли столетия. Мой замок ветшал. Дороги зарастали деревьями. Моими редкими гостями
были воры, дезертиры, скрывающиеся преступники, и прочая мразь, ищущая логово
потемней. Этих я просто скидывал со стен замка, и дикие звери возносили мне молитвы
во время своих трапез. Тогда-то и поползли слухи, ставшие основой всех россказней
про вампиров. 
Однажды я услышал ее. Она жила в большом городе и готовилась к свадьбе. Это была
такая же мерзкая по своей природе сделка, напоминающая торговлю рабами. Мы встретились,
и время исчезло. Не было больше этих веков ожидания. Наши чувства вспыхнули с
новой силой. Я хотел увезти ее туда, где бы мы могли быть счастливы. Я никого
не хотел убивать. Но ее папочка вместе с несостоявшимся зятем решили переиграть
по-другому. Они наняли людей, чтобы те уничтожили даже малейшие воспоминания
обо мне. Глупцы! Они не ведали, против кого пошли, но не будем много говорить
о покойниках. Их уже нет, но один выстрел, один проклятый выстрел достиг все
же своей цели, и вот теперь она умирает у меня на руках. Она умирает, и я не
в силах ничего сделать. Через несколько мгновений остановится ее сердце, и мое
сердце остановится в тот же миг. Мы уйдем, навсегда уйдем из этого жестокого
мира, уйдем не оглядываясь, уйдем, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.



Было около семи утра. Лариска крепко спала, повернувшись ко мне спиной. Осторожно,
чтобы ее не разбудить, я поднялся и вышел из комнаты. Спасть больше совсем не
хотелось. Я принял душ и отправился на кухню варить кофе. На душе почему-то было
хреново.
В дверь негромко постучали.
-Кого еще в такую рань, - пробурчал я.
-Кто? – спросил я на всякий случай.
-Я знакомая твоего друга. Он обо мне рассказывал. 
-Ты забыла добавить покойного.
Как-то вдруг мы сразу были на ты.
-Я не забыла.
-Не любишь касаться этой темы?
-У него был реальный шанс отворить дверь.
-Однако это всего лишь догадки.
-Все есть догадки. Еще, кажется, Гоббс говорил о невозможности чего-либо определить.
-Философия с утра… - я поморщился.
-А я не люблю разговаривать в коридоре.
-Могу пригласить на кухню и угостить кофе.
-Замечательная идея. 
Она позволила помочь снять пальто и уверенно зашла сначала в ванную, а потом
и на кухню. Она ориентировалась в моей квартире так, словно была здесь тысячу
раз.
-Ну и как тебе Моргана? – спросила она, посмотрев мне в глаза.
Ее взгляд действительно проникал внутрь, но в моем случае он упал куда-то на
дно, так и не задев ничего важного.
-Моргана как Моргана.
-Ну а я, как ты уже догадался, Анис.
-Странные у вас имена.
-Это не совсем имена, по крайней мере, в привычном понимании этого слова. У тебя
можно курить?
-Кури.
Она достала из сумочки дешевую зажигалку, дорогие сигареты и приступила к своему
излюбленному ритуалу.
-Можно нескромный вопрос?
Она чуть кивнула.
-Объясни, пожалуйста, свой выбор сигарет и зажигалки.
-Что тебя так заинтересовало. 
-Твои сигареты – целое состояние, тогда как зажигалка…
-Сигареты – это сигареты. Я люблю именно эти. Цена для меня не имеет значения.
А зажигалка. Это не по-женски, но я не люблю цацек. Огонь везде одинаковый, а
платить за понты… Это как-то ниже моего достоинства.
-Ясненько.
-Хороший кофе, - похвалила она.
-Стараюсь по мере сил. Но с Морганой мне не сравниться.
-Во всем мире наберется где-то с десяток человек, которые в искусстве приготовления
кофе могут сравниться с Морганой. Она его чувствует.
-Кого?
-Кофе. Она берет порошок, и он говорит ей, что надо делать.
-Карлос Кастанеда. Том пятый страница восемь.
-Ты, кстати, зря иронизируешь. 
-Это для поддержания разговора.
-Я вот что зашла, - она закурила еще одну сигарету, - как ты себя чувствуешь
в центре внимания?
-Если честно, хреново. Такое чувство, будто на меня глазеют через прицел. 
-Так и есть.
-Да, но пока я нужен.
-Ты прав.
-Что ты имеешь в виду?
-Ты хоть и золотой ключик, но одноразовый.
-Как презерватив?
-Пусть будет презерватив, если тебе так угодно.
-И что?
-А то, что после того, как ты откроешь дверь…
-Меня снимут и выбросят.
-Ты догадливый. 
-Я как завидна невеста на выдане. Вокруг ухажеры, ухажеры, ухажеры, а в результате…
Все равно со мной это сделают.
-Ты прав.
-И что, нет никакого выхода?
-Теоретически ты мог бы уйти туда. Там другие правила. Но вместе с тобой туда
ворвется эксперимент, и там будет как здесь.
-Веселая перспектива.
-Я хочу, чтобы ты это понял.
-Я понимаю.
-И что ты думаешь?
-Не знаю. Сейчас можно думать все, что угодно, но в нужном месте и в нужное время…
Не знаю.
-А ты подумай. 
-Я подумаю. 
-И еще. Твой финал нельзя предсказать.
-Что?
-После того, как с тобой закончит эксперимент, ты достанешься сортировщику, а
что с тобой сделает он…
-Расцелует в обе щечки и даст леденец.   
-Ты не прав. Есть миллион вариантов.
-?
-Ты ему не интересен. Задача сортировщика удалить напряжения, созданные экспериментом,
и как он это сделает…
-В таком случае мне надо быть хорошим мальчиком. А то только я за леденец, как
откуда ни возьмись эксперимент со своим а-та-та.
-Эксперименту нет до тебя никакого дела. Ты волнуешь его только как ключ. Потом
ты перестанешь его интересовать.
-А как же карающее негодование.
-Никто не будет тебя карать. 
-Послушай… А зачем вообще это надо тебе?
-Я лазутчик с той стороны.
-Это понятно. Не понятно другое. Ну, сломаешь ты меня, он же все равно эту дверь
откроет.
-Не обязательно. Если бы та сторона была его фронтальной целью, тогда дело другое.
Но эксперимент… Он как большая амеба с миллионом щупальцев. Одно из них уперлось
в нашу дверь. 
-Вы надеетесь, что он постучится-постучится, и свалит.
-Если ты не откроешь ему дверь.
-А что со мной будет, если я не открою ему дверь?
-То же самое, что и если откроешь. Для тебя это не имеет значения.
-То есть в любом случае…
-Смерть – это единственная штука, в которой можно быть уверенным.
-Не скажи.
-Ты знаешь альтернативу?
-Ты говоришь о смерти, как о чем-то финально-конкретном. А это домысел, как и
все разговоры о том свете.
-А ты бы хотел к Господу на небеса?
-Только не это!
-Почему?
-Посмотри вокруг. Это его творение. К тому же его любовь… Особенно по отношению
к Иову.
-Но он…
-Имел неосторожность попасться на глаза. К тому же дело не только в нем. Ему
нужны только те, кто готовы ради него прирезать собственных детей, и если это
любовь… Такой любви мне не надо. Если он своего сынулю не пожалел, то почему
он должен жалеть меня? От таких как он надо держаться подальше.
-Возможно, ты и прав.
-В любом случае, это еще одна не очень удачная спекуляция, как, собственно, и
все остальные.
-Ладно, - она посмотрела на часы, - мне пора.
-Еще один вопрос. Последний.
-…?
-Сколько мне осталось?
-Извини, но я не кукушка. Я, правда, не знаю.
-Жаль.
-Мне тоже.


10


Телефон звонил долго, бесконечно долго. Сначала меня надо было разбудить, затем
преодолеть терпение, чтобы я все-таки захотел встать и поднять трубку, затем…
-Привет, - Жанна.
-Привет.
-Ну ты и дрыхнешь! Медовый месяц?
-Я один.
-А…?
-Ушла домой.
-Понятно. Тут такое дело… Беринга убили. Ты его не помнишь. Но раньше вы были
друзьями, так что…
-Что, того самого?
-Дурак.
-Я…
-Нельзя над этим…
-А почему Беринг?
-Тоже вечно искал что-то… Можно сказать, свой пролив в реке бытия.
-Понял. Когда похороны?
-В два.
-А сейчас?
-Около десяти.
-Ты зайдешь?
-Давай лучше ты.
-Когда?
-Лучше в час.
-Хорошо.
Я посмотрел на трубку, что называется, как баран на новые ворота, и положил ее
на рычаг. Похороны. Черт, еще один ребус. Как я понял, или как мне казалось,
случайности из моей жизни были практически исключены, а, следовательно… В общем,
какой-то Беринг по дороге в мир иной должен занести мне послание. Кто-то совершенно
не желает пользоваться услугами почты.
Было еще три часа, так что я с удовольствием принял горячую ванну (но бриться
не стал), вкусно позавтракал жареной картошкой, которую сам себе и поджарил,
выпил чашку, затем еще одну душистого крепкого свежего чая… В общем, собирался
я долго и с удовольствием. В конце концов, времени у меня осталось еще целая
куча, и я решил немного посидеть у Жанны, с которой не виделся… 
На улице было мерзко. Промозгло, сыро и ветер. А вчера еще выпал снег. И это
вторая половина Марта! Черт! Черт! Черт!
-Заходи, - буркнула Жанна.
Открыв дверь, она вернулась к телефону – я как всегда вовремя.
-…да… возьми эту штуку в рот… да… затем ее языком и по всему рту… да… а это можно
выплюнуть… но сначала хорошо погоняй… да не за что… пока.
-Консультируешь? – ухмыльнулся я.
-Это у тети зубы болят.
-Да? И что помогает?
-Дурак! Я ей объясняла, как надо рот полоскать, - обиделась Жанна.
-А я что… Ты сама…
-Кофе будешь?
-Кофе или мутную бурду для лентяев?
-Скорее, мутную бурду.
-Тогда чай.
-У меня пакетный и зеленый.
-Давай зеленый. Потому что пакетный – это не чай.
-Так что там произошло?
-Беринг. Шел, видно, ночью. В общем, его кто-то грохнул по голове так, что мозги
разлетелись.
-Пораскинул чувак мозгами. Ограбление или пьяная драка?
-Не похоже. У него ничего не пропало. К тому же его лишь разок двинули по голове,
и все. Как будто специально хотели грохнуть.
-Было за что?
-Да там дохрена было за что. Тут ничего удивительного. Но все равно. Не верится.
-Я, говоришь, его знал?
-Вы с ним дружили, но в последние лет пять…
-Поссорились?
-Не то, чтобы поссорились. Скорее, разошлись.
-Ясненько.
-А ты вообще пропал. Не звонишь, не заходишь… Чем занимаешься?
-Сижу дома безвылазно.
-Что, так хороша?
-Не знаю.
-Или любовь с первого взгляда?
-Не знаю…
Я действительно не знал, что ей ответить. Это была страсть, возрастающая всепоглощающая
страсть. Все мои желания буквально все были сконцентрированы на Лариске. Но я
не влюблялся, я вспоминал любовь, вспоминал Лариску, вспоминал тоску, когда она
вдруг исчезла из моей жизни, моей прошлой жизни. Это было сумасшествие, многократно
усиленное к тому же тиканьем странных 61-значных часов, которые отмеряли мой
лимит времени. Но как я мог рассказать это Жанне? Жанне, которая полностью принадлежала
этой действительности, и мой рассказ…
-Не знаю, - еще раз повторил я.
-Мне кажется, или я слышу сожаление в твоем голосе?
-Не знаю…
-Ты как в том анекдоте про дурдом.
-Острое слабоумие на почве… А, хрен с ней, с почвой!
-Пойдем?
-Пойдем.
-Ты ее любишь. Любишь, но боишься признаться. 
-Ты то откуда знаешь?
-Я не слепая. 
-И не глухая, и не хромая…
-Перестань.
-Нет, почему ты так уверена?
-Потому. А вот почему ты…
-Мне сейчас ох как не нужно влюбляться!
-Влюбляться нужно всегда. Это никогда не вредно.
-Иногда лучше быть одному.
-Это весна. Пора любви и шизофрении.
-Зимняя какая-то весна.
-Какая есть.
-Подожди. Надо бы цветы…
Базарчик находился в двух шагах. 4 гвоздички. Две от меня, две от Жанны.
Во дворе возле гроба толпилось несколько человек. Высокий и тощий, как гриф от
штанги поп что-то бубнил, уставившись в потрепанную старую книгу. Мы положили
цветы на скамеечку возле гроба и отошли в сторону.
-Привет, - Первый Могильщик.
-Привет.
-Как дела?
-Ничего.
-Где пропадаешь?
-Да я и не пропадаю. Дома все время.
-Чего не заходишь?
-А ты чего не заходишь?
-Я на работе все время.
-Ото ж.
-Охренеть можно, - это он, как я понял о Беринге. 
-Да.
-Наверняка сам заработал, дурило.
-А все равно жалко, - сказал я на всякий случай, хотя не чувствовал совершенно
ничего. 
-Конечно жалко. Как собаку… Мало того, что грохнули на главной улице чуть ли
не напротив ментовки, так он еще несколько дней, в сугробе… Грохнули, и снегом
сверху.
-Никаких догадок, кто за что?
-Да кто угодно. Он в последнее время вообще чудил. С наркоманами связался. С
такими, конченными. Баб каких-то водил. Ты бы этих баб видел…
Высказавшись, он закурил сигарету.
-Пойдем, может, куда-нибудь посидим? – предложил я.
-А на кладбище?
-Холодно. А ему все равно уже. К тому же мы уже вроде как попрощались.
-Пойдем, - согласился Могильщик.
-А ты? – спросил я у Жанны.
-Да тоже, наверно, с вами.
-Тогда двигаем.
-Вы куда? – спросил нас мужчина с лицом ветерана алкоголического труда.
-Мы сейчас.
-Скоро туда…
-Мы сейчас.
-Хорошо.
-Родственник? – спросил я у Могильщика?
-Дядька. Трандец полный.
-Заметно. 
В «Сайгоне» (у нас тоже был свой «Сайгон» - небольшой подвальчик, стилизованный
под джунгли, где вполне нормально можно было провести какое-то время суток) никого
не было. Публика обычно собиралась вечером, а после одиннадцати «Сайгон» превращался
в клуб знакомств. Здесь была и постоянная публика – любители разовых отношений
без последствий. 
-Что будем? – спросил Могильщик, когда мы устроились за столиком.
-Коньяк. Здесь есть коньяк?
-И даже неплохой, - Могильщик был завсегдатаем.
-Тогда коньяк и лимончик.
Могильщик поднял руку, как старательный первоклассник на уроке, и к нам почти
мгновенно подошла невзрачная официантка. Она была настолько будночно-серой, что
буквально просилась на какой-нибудь натюрморт, между заголовком дешевой газеты,
пригоревшей яичницей и чашкой холодного жидкого кофе.
-Коньяк и лимончик.
Она молча кивнула и растворилась в воздухе. Но не на долго. Буквально через пару
минут наш заказ был на столе.
-Ну, давайте, не чокаясь.
-Послушайте, - сказал Могильщик, доставая замусоленный блокнот:


««Сайгон», «Сайгон», «Сайгон»… Опять «Сайгон»… Одно и то же… Все время одно и
то же. Она не пришла. Она не приходит вот уже который раз, и поэтому рядом со
мной какая-то (замалевано так, что нельзя прочесть)… Мы пьем водку и какой-то
сок. Я пишу. Ее это немного забавляет и немного достает. Она не приходит. Она
никогда не приходит, и мне приходится торчать со шмарами в этой дыре, чтобы,
когда кончится пойло, пойти… Не важно куда, но всегда за одним и тем же, как
будто кроме выпивки и жратвы больше ничего нет. Особенно раздражают сообщения
о предстоящей войне. Почему так? Почему всегда так? Почему они всегда ведут себя
так и никогда по-другому? Неужели в этом твой замысел, Боже? Водка подходит к
концу, а я еще не закончил. Ладно, последняя порция и точка. Вернее многоточие
или кровоточие… Как у Наумова или Башлачева, точно не помню.


Эта дрыхнет. Получила свое и спать, словно больше ничего в этом е… мире не происходит
и не происходило никогда. Плодитесь и размножайтесь, а на остальное забейте,
как на… А как же быть тогда с воротами, которые, мать их, повсюду? КАК? А за
воротами лес. Настоящие джунгли или тайга, или и то и другое вместе взятые. Огромные
деревья, а на каждой ветке черепа. Настоящие человеческие черепа. И вой вместе
с хрустом костей. А там на горе основание когда-то величественного храма, вершина
которого навсегда превратилась в миф.


Город я познал давно. Именно познал, как библейские мужи познавали своих жен.
Он вошел и познал ее в зверином естестве бытия… Ночь, звезды… Ночь щерится поруганным
ртом Луны. Я есмь бог, мать вашу! Я и Город. Из улицы в улицу… Левушка-ревушка,
прогрессор хренов, только обесшекненый и с "Ж" по всей харе… А в венах течет
кайф. Глаза кипят. Я есмь бог! Слышите, ублюдки хреновы? Я есмь бог! Я чист.
Никакой химии, даже пива и сигарет. Город не терпит грязи. Кладет он на тех,
кто… Сегодня я волк. Тело напряжено, уши торчат. А запахи… Боже мой! Ночь. Можно
не опасаться… Иногда промелькнет двуногий мешок тухлятины, прижимаясь к забору
и излучая страх, что твой синхрофазотрон. Откуда им знать? Знать им откуда? У
них математика и здравый смысл. Ну их! Пусть смердят себе где-нибудь там, а здесь
Город. Город и Лес по ту сторону сна… Сад смерти. Это мы рыскаем в поисках врат.
Сад смерти. Карьер. Горы мусора, который лениво дымится, заслоняя небо зловонием.
И столбы. Двухметровые ржавые столбы щерятся в небо. И их сотни. Слава тебе,
о человек! А за окном кислотный дождь и пепел. Пепел падшей планеты, так и не
познавшей любви, и остатки тех снов, которые уже никогда… И вот бредем мы целую
вечность по колено в гноящейся совести. Наши помыслы яд. В наших сердцах смерть.
И дом… Мертворожденное дитя конвульсирующих стекла и бетона. Черный оскал беззубой
пасти окон. И река, втиснутая в бетонные берега. Ее ноги сбиты в кровь. Она закрывает
лицо руками… Но приходит мать-Ночь и гладит ее ласковыми руками, расчесывая с
пробором лунной тропы. Здравствуй, мать-Ночь. Пусть спят двуногие бурдюки смерти.
Пусть снится им покой и похоть, сочащаяся на подушку. Имеющий душу, да чует.
Он живой, этот Город, что бы ни говорили эти ублюдки! Во веки веков аминь или
в бога душу мать, что в принципе одно и тоже. Здравствуй, мать-ночь. Я есмь бог
врата проходящий. Как утаить мне песнь за пазухой? Как обмануть вечно пьяного
архангела с небритым лицом, что стоит на страже? Как пронести эту бьющую ключом
жизнь в мир смерти и тлена, именуемый Днем? Как обойти мне этого парня и его
вездесущих псов? Или нет. Пусть летит моя песнь… И была ни была. Поднимаю лохматую
морду и целую в лицо эту вечно пьяную развратницу со странным именем Небо, прямо
в ее ненасытные губы. 
-Ауууууууу! Аууууууууууу! – разносится среди каменных нор, где жмутся в подушки
двуногие трупы. 
Я ЕСМЬ БОГ, ЧТО БЫ ЭТО НИ ЗНАЧИЛО.»


-Шиза какая-то, - первой высказалась Жанна.
-Он сам этого хотел. Говорят, у него в подвале нашли петлю, так что если бы ни
это, он бы сам…
-Говорили же… А он…
-Давай не будем о покойнике. Лучше еще по одной.
-Не чокаясь.
-Пусть земля ему пухом.
Я есмь бог… Во как это бывает. Несанкционированное проникновение, а в результате
смерть. Слишком далеко ты зашел со своими химическими экспериментами (он так
и не смог найти себе допинг по вкусу, и перепробовал все, на что был способен),
слишком многое ты увидел, а, увидев, не понял, а, не поняв, начал шуметь, и как
результат пораскинул мозгами прямо на свежий снег. Вот, значит, что мне хотели
сказать мои тайные доброжелатели, устроившие мое присутствие на этой попойке
в третьеразрядном кабаке…
-Не чокаясь.
-Третья и последняя.
-Царствие ему небесное…   


11


И снова был огонь. На этот раз огромный, в два моих роста костер горел ночью
посреди лесной поляны. У костра было трое: три молодые, красивые женщины, совершенно
лишенные одежды. Как и в тот раз я не мог их рассмотреть, но то, что они молодые
и красивые, знал наверняка. Одна из них протянула мне чашу с терпким, приятным
напитком. Горячим, но не обжигающим. Когда с напитком было покончено, она взяла
меня за руку и повела за собой в лес. На этот раз к огромному старому дереву,
от которого при нашем появлении отделилось бесформенное марево.
Когда мы приблизились, марево буквально заглянуло мне в душу. Сначала оно спрашивало,
интересовалось, затем начало рассказывать. Оно говорило долго и обстоятельно,
говорило с моей душой, и я, мое сознание, не понимало ни слова. Я мог чувствовать
сам факт диалога, наблюдать его эмоциональный фон, но содержание было для меня
недоступно. Когда разговор закончился, марево вернулось в ствол.
-Теперь ты знаешь все, что нужно, - сказала моя спутница, и меня вновь, словно
со дна морского, мощная сила вытолкнула из сна.
-Проснулся? – рядом со мной сидела Моргана.
-Ты всегда вламываешься в чужие дома без стука?
-Нет. Только когда этого требуют обстоятельства.
-И какие у тебя для этого обстоятельства сегодня?
-Тебя нельзя было будить во время контакта.
-…?
-То, что ты принимаешь за ту сторону, на самом деле тамбур или лабиринт – сложная
конфигурация пространственно-временных образований, или, как любят говорить наши
фантасты, параллельных миров. Часть из них заселена людьми.
-Поэтому эксперименту трудно попасть по ту сторону?
-Поэтому ему нужен универсальный ключ, способный отворить сразу ТЕ врата.
-То есть я.
-Сварить кофе?
-Это было бы здорово.
-А ты пока одевайся.
-Ты так и не сказала, какими судьбами. Не думаю, что ты заглянула просто на огонек.
-У меня нет времени.
-Тогда не тяни.
-Хорошо. Мы обеспокоены. У тебя стойкий контакт с… Я даже затрудняюсь тебе сказать,
с кем. Это еще одно практически неизученное явление.
-Ты же говорила, что это тамбур.
-Не совсем. Тамбур – это нечто другое.
-Боюсь того, не знаю чего.
-Я боюсь, что кое-кто вычислит тебя по этим контактам.
-Кто?
-Они.
-Конкуренты?
-Не совсем. 
-Но это не те, кто вступили со мной в контакт.
-Сейчас не это главное.
-А что?
-Будь осторожен?
-Я и так мою руки и спрашиваю: кто? Что я еще могу? Или ты думаешь, что я герой
боевика, способный…
-Ты прав. 
-Тогда…
-Все равно. В крайнем случае, не делай резких движений.
-Как у Стругацких.
-Это серьезно. Если что… В общем, делай то, что от тебя хотят.
-И никто не пострадает.
-Не пострадаешь ты. И перестань. Это серьезно.
-Я понимаю. Дурацкая привычка паясничать, когда страшно.
-Это хорошо, что тебе страшно.
-Ты не один? – Лариска зло посмотрела на Моргану. 
Дверь была открыта.
-Привет. Это…
-Я знаю. Это она убила моего отца.
-Я делала то, что должна.
-И это тебя прощает?
-Я не извиняюсь. Так было надо. Он, кстати, это понимал, иначе…
-Иначе вы бы убили меня.
-Не только.
-Спасибо за откровенность.
-Нас никто не спрашивает в этой игре. Это правила. 
-Чего ты хочешь?
-Предупредить.
-С чего это ты такая добренькая?
-Я не добренькая и не злая. В прошлый раз Карл поставил на силу, и провалился.
Я играю открытыми картами.
-Какое благородство.
-Мне совершенно плевать на так называемую мораль. Мне плевать, хорошо или плохо
то, что я делаю. Это не мое дело. Мое дело сделать все правильно, иначе…
-Иначе ты автоматически превращаешься в подопытного кролика?
-Он просто ликвидирует помехи.
-Как в фильмах про мафию. Ничего личного.
-Хорошо, что до тебя это дошло.
-Свари еще кофе, - попросил я Моргану, чтобы хоть как-то сменить тему.
-Ты не выставишь ее за дверь?
-Хочешь, чтобы опять к тебе пришли те, другие?
-Ну и пошел ты на …!
Она бросилась к двери.
-Стой! – я схватил ее за руку.
-Отпусти!
-Да подожди ты!
-Я думала ты… а ты…
-Подожди. 
-Отпусти.
-Не надо, не уходи.
-Пусти.
Она оттолкнула меня и выбежала за дверь.
-Лариска! Мага! 
Я побежал за ней, но она успела поймать машину…
-Стой! – Моргана крепко держала меня за руку.
-А не пошла бы ты!
-Заткнись, дурак, - она ударила меня по лицу, - Он убирает препятствия, или ты
еще не понял?
Он убирает препятствия, и Лариска только что… 
-Если с ней что-то случится, я покончу с собой. Ты поняла?
-Тогда позволь ей уйти.


12


-Ты что?!
-Спокойно сынок…
Отец абсолютно не замечал, что он с большим трудом вписался в поворот, и еще
бы чуть-чуть…
-Ты что, не видишь?
-Ничего. Правда, я слегка пьян…
После этих слов машина выскочила с дороги и как в компьютерных гонках, какое-то
время шла по полю, не сбавляя скорости. А скорость была…
-Осторожно!
Мы промчались буквально в сантиметре от столба.
-Все хорошо, сынок, все нормально.
-Что Нормально? Ты совсем охренел?
-Тихо мне, говнюк!
-Останови!
Дорога, тем временем, становилась опасной. Слева начинался обрыв, но отец, казалось,
его не замечал.
-Останови! – вновь крикнул я, но он меня словно не слышал.
Тогда я открыл дверь и выпрыгнул из машины. Меня несколько раз крутануло по асфальту,
который оказался теплым и мягким. Машина же с отцом, в очередной раз не вписавшись
в поворот, рухнула с обрыва в пропасть. Резко завыли сирены…
Проснулся я от долгого телефонного звонка. Голова раскалывалась. Во рту было…
Еще бы: коньяк, водка, вино, пиво, помноженные на дурь. Телефон продолжал звонить,
и каждый его вопль отзывался в моей голове болью. Надо все-таки подойти, - решил
я. 
-Да.
-Быстро одевайся и уходи, - Моргана.
-Что?
-Одевайся и уходи.
-Куда?
-Куда хочешь. А лучше всего к кафе возле поворота. 
-Зачем.
-Проснись, дурак! Они уже идут!
-Кто?
-Никто! – она повесила трубку.
И тут до меня дошло: Идут за мной. Они! Похмелье исчезло в одно мгновение. По
жилам растеклось приятное ощущение как тогда, когда меня чуть не убила сосулька.
Огромная. Она упала с крыши многоэтажного дома и пролетела буквально в миллиметре
передо мной, забрызгав очки и выпачкав пальто. Тогда я тоже испытал этот кайф.
Я быстро оделся и помчался, не переходя, правда, на бег, к придорожной забегаловке.
Быстрым шагом до нее было около получаса. Я был почти на месте, в каких-то пятидесяти
метрах от кафешки, когда прогремел взрыв. Маленький, изящный автомобиль Морганы
превратился…
Я рухнул на землю от накрывшего меня абсолютного бессилия. Моргана… У меня на
глазах…
-А теперь медленно поднимайся. И без глупостей, - услышал я за спиной.

Продолжение следует