Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Головинский проспект, еженедельное интернет-издание №2


Революция инвестициям не помеха 

Судя по всему, беспорядки в арабских странах в инвестиционном плане на нас никак не отразятся. «Египетский оператор Кутаисской индустриальной зоны «Фреш», несмотря на происходящее в его стране, не менял своих бизнес-планов в Грузии», - заявил радио «Коммерсант» грузинский партнер компании Михаил Тигишвили. И, слава Богу, ведь арабские инвестиции довольно велики. Только в начале прошлого года из Египта поступило $18 млн, за весь позапрошлый год - $55 млн. Сирия в 2010 году инвестировала $3,4 млн. А самый крупный инвестор -ОАЭ ($162 млн. в 2009 году). По словам Тигишвили, то, что запланировано египетскими партнерами, обязательно будет выполнено: они настроены оптимистично, главное, чтобы ситуация стабилизировалась и банки в Египте заработали в полную силу. А вот в импорте египетской продукции помехи есть. Об этом заявляют многие компании. Например, в магазинах мебельного торгового центра «Саба», уже месяц, как не найти мебель и аксессуары из Египта. Торговцы говорят, что дефицит пока не чувствуется, но все зависит от того, насколько затянутся беспорядки. Импортеры риса заменяют египетский импорт на российский и турецкий. По заявлению генерального директора одного из крупнейших импортеров «Люкс-2004» Гурама Бродзели, Египет сам является большим потребителем риса, поэтому периодически запрещает экспорт. Но, после определенного периода, этот запрет обычно снимается. По официальной статистике, в прошлом году из Египта в Грузию было завезено продукции на $5 млн. В основном, это - рис, мебель, овощи и водонагреватели. Что касается экспорта, то в минувшем году, он превысил $10 млн., в основном, вывозились ферросплавы и крупный рогатый скот. Кстати, в отличие от импорта, экспорт не пострадал. Как заявляют на Зестафонском заводе ферросплавов, возможно, потому, что ферросплавы - довольно специфический продукт. Их используют перерабатывающие заводы, которые в Египте не прекращали работу. Даже во время самых сильных волнений в Каире.

 

Последний срок    (Тбилисский дворик » Наши соседи )

Дядя Гурген сидел у себя на застекленной веранде, смотрел на голые ветки тутового дерева во дворе и думал о том, что скоро придет весна, дерево покроется яркими листьями, потом – плодами, которые будут падать на асфальт и превращаться под ногами прохожих в грязное сладкое месиво. Он увидит все это, успеет полакомиться мягкими приторными ягодами, а затем, наверное, умрет. Дядя Гурген уже давно, три года - с тех пор, как похоронил жену, готовился умереть, обычно, связывая окончание своей земной жизни с наступлением того или иного времени года. Но на смену зиме приходила весна, ее сменяло лето, потом наступала осень, а дядя Гурген продолжал жить, устанавливая себе новые последние сроки. Он не очень ясно осознавал, что, собственно, такое – умереть. Знал лишь, что после его смерти все вокруг продолжится своим чередом, но он не будет принимать в этом никакого участия. От этого ему становилось так жаль самого себя, что на глаза наворачивались слезы. Несколько раз он даже позволил себе всплакнуть, но сделал это, когда вокруг никого не было. Потому что причины своих слез он при всем желании никому не смог бы объяснить. В уверения о том, что, после смерти он окажется где-то на небе, и станет взирать оттуда на происходящее внизу, он не верил. Хотя, овдовев, начал часто ходить в церковь. А внуку Гоге, в те редкие минуты, когда тот бывал с ним наедине, любил говорить, что покойная бабушка видит его и очень расстраивается, если Гога не слушает дома старших, хулиганит, или получает в школе плохие отметки. Внуку эти разговоры были малоинтересны, он впускал их в одно ухо, а из другого выпускал, и продолжал вести себя, вовсе не считаясь с наблюдающей за ним строгой бабушкой. Он понимал, что сделать она ему с неба ничего не сделает. Хотя и допускал, что видеть его бабушка может очень даже неплохо, потому что помнил, как после ее похорон, во время которых его забрала к себе тетя Тамара, все говорили, что, слава Богу, вместе с бабушкой не забыли зарыть в землю ее очки, без которых она шагу ступить не могла. Гога в разговоры с дедом обычно не пускался. Он все больше сидел у компьютера, а когда отрывался, то говорил, в основном, с матерью, невесткой дяди Гургена – Анной, которая работала учительницей биологии в той же школе, где Гога ходил в четвертый класс.

Анну дядя Гурген недолюбливал, в последнее время – особенно. Его раздражали цветущий вид и неизменная доброжелательность невестки, у которой, как ему казалось, не было никаких причин пребывать в хорошем настроении. Хотя, с другой стороны, как посмотреть. Сын дяди Гургена – Валерик, сообразив, что со своим дипломом инженера-технолога он никуда устроиться не может, сколотил строительную бригаду и уже второй год работал в Краснодаре. Деньги он присылал приличные и приезжать не спешил. «Чего не цвести, когда муж там надрывается, чтобы тебя кормить», - думал дядя Гурген, глядя на невестку. Гога часто, почти каждый день, разговаривавший с отцом по скайпу, объяснял, что у того много выгодных заказов. Но дядя Гурген, не без злорадства, считал, что, наверное, Валерик завел хорошую девку, и ему совсем не хочется уезжать от нее к этой толстой дуре. Он даже представлял себе улыбающееся скуластое лицо воображаемой зазнобы сына. Для него, с тех пор, как он осознал, что скоро умрет, очень многое потеряло смысл. «Вот объясни-ка мне, для чего жить, когда знаешь, что скоро умрешь?», - спрашивал он у соседа Джумбера, преподавателя философии в Техническом университете, с которым часто по вечерам играл в нарды. «Ну, во-первых, - начинал Джумбер, - «скоро» - это понятие весьма относительное…». «Вот именно. А значит, жить совсем не стоит, потому что, когда бы ни умер, все получается – скоро, - говорил дядя Гурген. И философу нечего было на это ответить. Кстати, дядя Гурген был ненамного старше него и вообще – вовсе не старый, хотя на вопрос, сколько ему лет, обычно отвечал: таких древних уже не оплакивают.

Однажды Анна с Гогой затемно вернулись от каких-то людей, приехавших из Краснодара. Оба - непривычно тихие. Анна усадила мальчика обедать и вышла на веранду, к дяде Гургену. «У нас беда, - почти шепотом сказала она. - Валерику плохо. На стройке случилась авария, и он разбился, говорят, довольно серьезно. Неизвестно, сколько еще пролежит в больнице. В общем, мне надо ехать. Или привезу его домой, или останусь там, пока не встанет на ноги. Это может быть надолго, но одного его я там бросить не могу. И Гогу взять с собой не получается. Пока, во всяком случае. Разберусь, что к чему, тогда – посмотрим. А до того вы уж присмотрите за ним. Я оставлю денег на первое время, мне сегодня передали. Уже договорилась с Мариной, она будет приходить раз в два дня – приносить продукты, готовить, убирать, стирать, когда нужно. Вам совсем ничего делать не придется. Если только понадобится - за хлебом выйти иногда, обед подогреть, чай вскипятить. Можно, конечно, попросить Марину, чтобы она забрала Гогу к себе, но тогда вы будете совсем один. Это тоже не годится. Хотя, если вам будет легче одному, я скажу Марине, и она возьмет ребенка». Еще Анна говорила о том, что ей помогут быстро сделать визу, и она уедет уже в ближайшие дни. Что Гоге она ничего не рассказала - пусть считает, что мама просто поехала навестить папу и, возможно, вернется вместе с ним. Она рассказала, что, как утверждает приехавший из Краснодара человек, жизни Валерика ничего не угрожает. У него несколько серьезных переломов. Чтобы они срослись, нужны время и хороший уход. Вообще, она склоняется к тому, чтобы все-таки привезти его в Тбилиси - болеть лучше дома. К тому же, здесь знаменитые повязки Аскурава…

Но дядя Гурген ее почти не слушал. Он видел из галереи сидевшего в комнате за обеденным столом Гогу, очень похожего лицом на свою покойную бабушку и лепившего шарики из хлебного мякиша, как лепил их когда-то его отец. И понимал, что в нем-то и заключается единственный ответ на все его мудреные вопросы, такие дурацкие перед лицом этой продолжающейся жизни - и его, и его жены, царство ей небесное, и Валерика, дай ему Бог здоровья, и этой толстой Анны, которая, что ни говори, а, конечно же, молодец, и еще бесконечного числа предшествующих им людей. «Ну, как мне поступить, - услышал дядя Гурген голос Анны, - сказать Марине, чтобы она взяла Гогу к себе?». «Да ты что?! – ответил он. – Что ж я за парнем присмотреть не смогу, что ли? Поезжай, и ни о чем не беспокойся. Все будет в порядке. Умирать я, кажется, пока не собираюсь».

Дэви БЕРДЗЕНИШВИЛИ

 


В избранное