Семинар "Искусство Public Relations: Психология&Философия"

АДРЕС ПОДПИСКИ: www.subscribe.ru/catalog/psychology.hjd

Ведущий рассылки: Леонид Жуков, lbg@rpri.ru. CRAZY NOTES. Текст данной рассылки представляет собой часть более обширного литературно-художественного текста "Корневой каталог (приготовления к роману)", который я публикую в режиме реального времени в живом журнале по адресу: http://www.livejournal.com/users/leonid2004

PSY. ЦИТАТА. ГРЕГОРИ БЕЙТСОН. «DOUBLE BIND»
При подготовке перевода к публикации мы столкнулись с рядом трудностей. В частности, перевод на русский язык термина «double bind» представляется достаточно сложной задачей, поскольку семантическая структура русского языка не позволяет сохранить всю смысловую многозначность этого английского выражения, возникающую из соединения при¬лагательного «double» и существительного «bind».

В отечественной литературе сложилась некоторая традиция перевода этого термина как «двойная связь» (см., например, А.М. Руткевич. От Фрейда к Хайдеггеру. М., 1985, с. 132). Однако существуют и такие варианты, как «двойной сигнал», «двойная команда», «двойной приказ», «двойной узел», «двойной зажим», «двойной капкан» и т.д. Не ставя под сомнение ни один из вариантов, мы хотим ввиду принципиальной важности данного термина наметить границы смыслового спектра, который этот оборот имеет в английском языке.

Глагол «to bind» обычно переводится как «скреплять, обязывать». Словарь COLLINS дает следующий список синонимов:
bind (v)
1. compel — принуждать, подчинять;
2. confine — ограничивать, держать в пределах;
3. detain— задерживать, замедлять;
4. engage — обязывать, связывать;
5. fasten — прикреплять, привязывать;
6. oblige — обязывать, заставлять;
7. restrict — ограничивать;
8. secure — гарантировать, ограничивать;
9. tie — стеснять, связывать, обязывать;
10. wrap — обертывать, укутывать.

В английском языке есть идиоматические выражения «tо get into a bind» или «to be in a bind», что означает «попасть в безвыходную ситуацию, попасть в переплет». Из ходового ан¬глийского юридического оборота «the agreement is binding upon both parties» («соглашение обязательно к исполнению обеими сторонами») ясно видны такие свойства «bind», как императивность, вчинение и вменение. Также отчетливо видна имплицированная возможность применения санкций в случае неисполнения данного вменения.

Прилагательное «double» кроме ряда значений, связанных с удвоением в смысле физического удваивания, сдваивания и арифметического умножения на два, имеет активную смысловую ветвь, связанную с обманом и нечестностью. COLLINS дает в этом отношении следующие синонимы: double (adj)
1. deceitful — лживый;
2. dishonest — нечестный, недобросовестный;
3. false — ложный;
A. insincere — неискренний;
5. knavish— жульнический, плутовской;
6. perfidious — предательский, вероломный;
7. treacherous — вероломный, коварный;
8. vacillating — нерешительный, непостоянный.

Этой смысловой ветви отвечают следующие выражения и обороты:
1. doubling — уловка, увертка, уклончивость;
2. double-dealer — двурушник, обманщик;
3. double-faced — двуличный;
4. double-tongued—лживый, неискренний;
5. double-cross (v) — обмануть, провести, «кинуть»;
6. double-think—знаменитое оруэлловское «двоемыслие».

Очевидно, что при переводе double bind оборотом типа «двойной сигнал» этот ряд смыслов полностью утрачивается. Сами по себе выражения «двойной сигналя или «двойная связь» по-русски звучат достаточно этически нейтрально и не порождают ассоциаций с чем-то ложным, обманным, мо¬шенническим, коварным, злонамеренным, циничным и даже, возможно, криминальным. Между тем, Бейтсон прямо определяет индивидуума, находящегося в ситуации double bind, как «жертву.

Учитывая все сказанное выше, можно было бы предложить следующее описание ситуации double bind: double bind— это недобросовестно (а возможно, и злонамеренно) вмененная двоякого рода обязанность, которая содержит внутреннее противоречие и никоим образом не может быть исполнена в принципе, что совершенно не освобождает жертву этого вменения от наказания за его «неисполнение». Классический пример — знаменитое требование: «Приказываю тебе не исполнять моих приказов». В известном смысле double bind можно рассматривать
как вид жестокой шутки. Положение довершается тем, что в силу специфики ситуации жертва не только лишена возможности защищать себя, взывая к логике или справедливости, но даже вообще как бы то ни было указывать на само существование ситуации double bind, поскольку такое указание было бы равносильно обвинению противоположной стороны в нечестности и означало бы вступление в прямую конфронтацию, несовместимую с драгоценной иллюзией «любви», «братства» или «соборности».

Увы, ценой сохранения иллюзий часто становится гибель рассудка. Приходится только удивляться, что многим такая цена отнюдь не кажется чрезмерной.

Думаем, что именно здесь и проходит грань между «двойным сигналом» и double bind. Для того чтобы «двойной сигнал» превратился во вменяющий double bind, этот сигнал должен быть получен от инстанции, за которой его получатель признает право «вменять» и чьи вменения считаются обязательными к исполнению и обсуждению не подлежат. Коммуникация такого рода предполагает не только специфические нарушения в сфере формальной логики, но и асимметричное распределение власти в коммуникативном контексте. Это остается верным
и для случая «терапевтического double bind», поскольку за терапевтом некоторые возможности такого рода, очевидно, предполагаются.

Нужно сказать, что по мере расширения и углубления исследований сферы коммуникаций людей, неантропоидных млекопитающих и прочих организмов и выхода этих исследо¬ваний за первоначальные рамки чисто психиатрических феноменов, во взглядах Бейтсона и его ближайших сотрудников на проблему double bind наметилась тенденция к снижению, если можно так выразиться, межличностного драматизма и принятию более формальной и беспристрастной позиции. Можно привести цитату из заключительного параграфа статьи Бейтсона, Джексона,
Хейли и Уикленда (Bateson, Jackson, Haley, Weakland, 1968), в которой подводятся итоги совместной работы:

Исследовательский проект прекратил свое существование в 1962 году после десяти лет совместной работы. Суммарная фор¬мулировка общего мнения группы касательно double bind к мо¬менту прекращения проекта включала следующие пункты:
(1) Double bind есть класс последовательностей, возникающих, когда феномены исследуются с точки зрения концепции уровней коммуникации;
(2) При шизофрении double bind есть необходимое, но не достаточное условие для объяснения этиологии и, напротив, есть неизбежный побочный продукт шизофренической коммуникации;
(3) Для этого типа анализа эмпирические исследования и теоретические описания индивидуумов и семей должны акцентировать скорее наблюдаемую коммуникацию, поведение и контексты отношений, нежели фокусироваться на перцепции аффективных состояний индивидуумов;
(4) Самым полезным способом формулировки описания double bind является не терминология связывателя (cinder) и жертвы, а терминология описания людей, захваченных системой поведения, продуцирующей конфликтующие описания отношений и вытекающее из этого субъективное страдание. В своих попытках работать со сложностями многоуровневых паттернов в человеческих коммуникативных системах исследовательская группа предпочитает акцент на циркулярных системах межличностных отношений, нежели более традиционный акцент на поведении
отдельных индивидуумов либо на единичных последовательностях взаимодействия.

Тем не менее, в статье 1960 года «Групповая динамика шизофрении» {см. в этой книге) Бейтсон все еще описывает double-binding как вид нечестной борьбы, а в статье 1969 года говорит о крайней болезненности и потенциальной патогенности пребывания в ситуациях односторонне навязанного double bind, хотя субъектами таких ситуаций в этой статье являются не люди, а дельфины.

Приняв во внимание все вышеприведенные соображения, переводчики сошлись во мнении, что на данный момент наиболее приемлемым русским оборотом для «double bind» является вариант «двойное послание». Этот вариант, с одной стороны, несет определенные коммуникативные коннотации, а с другой — видится как разумный компромисс между чрезмерной страдательностью «зажима» и «капкана» и полной абстрактностью «сигнала».

Хотя вполне возможно, что через некоторое время рус¬ский язык ассимилирует этого «пришельца», и сочетание «дабл-байнд» будет не более затруднительным для русского языка и уха, чем уже вполне обрусевшие «гештальт», «паттерн», «интерфейс» или «виртуальный веб-сайт на сервере провайдера» (Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии / Пер.с англ. М.: Смысл, 2000, Переводя Бейтсона, Д.Я. Федотов, М.Л. Папуш, с.12).