Прапорщик Рукосуйко и его Вещи

Все, что ни приходилось делать прапорщику Рукосуйко, он делал самозабвенно и с полной самоотдачей - шла ли речь о ремонте безнадежно неисправной техники, или о разгрузке вагона с углем, или о постройке конуры для батальонной дворняги. Пил он тоже запоями. А еще он был человеком-противоречием. Васе было совершенно все равно, чем питаться и во что одеваться, но больше всего на свете он любил приобретать Вещи, и надо заметить, неплохо в этом деле преуспел. Никто не мог понять, как в нем уживаются такие, на первый взгляд, несовместимые понятия, как военная зарплата и страсть к приобретательству, а страсть к приобретательству в свою очередь - с беззаветной любовью к выпивке. Возможно, единство и постоянное противоборство этих наклонностей и обусловило стойкую антипатию между прапорщиком Рукосуйко и капитаном Шабровым. Шабров, отвечающий за боевой дух и моральный облик вверенного ему коллектива, справедливо считал, что даже в мертвецком состоянии военнослужащий должен явиться на у тренний развод, чему и сам неоднократно подавал пример. Рукосуйко же со своей стороны требования замполита игнорировал и категорически не одобрял методы распределения дефицитных товаров, практикуемые соответствующей комиссией, которую возглавлял все тот же Шабров. Так или иначе, в свои самые длительные автономные запои Вася ухитрялся уходить на халяву, а в постоянной борьбе с существующей дефицитно-распределительной системой поднаторел настолько, что к моменту написания рапорта об увольнении оказался обладателем завидной коллекции Вещей. Прямо в коробках они складировались в одной из комнат Васиной трехкомнатной квартиры и ждали своего часа. Холодильники и телевизоры, люстры и сервизы, ковры и дамские сапоги вместе со своим хозяином дожидались того дня, когда они уедут на родину прапорщика, на Полтавщину, расположатся в уютном светлом доме, вокруг которого будет буйным цветом цвести абрикосовый сад, и заживут замечательной уютной жизнью. Рисуя на каждом попавшемся под руку к лочке бумаги планы расположения комнат и меблировки, Рукосуйко едва не сошел с ума.
Все это было еще вполне безобидно, пока Васины дизайнерские и садоводческие изыски не выходили за пределы его квартиры. Но едва написав рапорт об увольнении в запас, прапорщик решил, что настало время поделиться своими планами с народом. Очень скоро весь личный состав батальона оказался вовлечен в постройку Васиного будущего благополучия. Рукосуйко вылавливал сослуживцев поодиночке, совал им под нос присланные с родины фотографии домов, из которых ему предстояло выбрать один, требовал советов и рекомендаций. Если сослуживец отказывался давать советы и рекомендации, трусливо ссылаясь на свою некомпетентность, Вася начинал делиться уже сложившимися планами. Уже через несколько дней весь батальон и прилегающие штабы знали количество и расположение всех до единого абрикосовых деревьев в его саду, конструкцию беседки и форму прудика для карасей, а начальник штаба майор Прокопенко даже слег в госпиталь с гипертоническим кризом, истерзанный неразрешимым вопросом: с какой стороны от ворот посадить сиреневые кусты - слева или справа.
Когда до окончательного решения Васиной судьбы оставалось не более двух недель, прапорщик стал и вовсе невыносим. Рядовые бойцы, завидев его коренастую деловитую фигуру на подступах к парку, хватали гаечные ключи, плоскогубцы, ломы, - все, что попадалось под руку, - и лезли под машины, втягивая за собой даже подошвы сапог. Шабров при появлении прапорщика в своем кабинете лихорадочно хватался за телефонную трубку и вел крайне деловые и ответственные разговоры с воображаемым собеседником, доводя телефонисток до тихого помешательства, в результате чего по гарнизону поползли слухи, что у замполита саперного батальона не все в порядке с головой. Файзуллаев при виде Рукосуйко утыкался носом в кипу старых ведомостей о выдаче вещевого довольствия и принимался демонстративно ими шуршать. Ведомости десятилетней давности в количестве трех с лишним килограммов он случайно отыскал в красном уголке, и они сослужили ему неплохую службу в обороне от Васиного светлого будущего.
В результате единственным и благодарным Васиным слушателем оказался рядовой Усманов - отчасти потому, что сам тосковал по ташкентским абрикосам, отчасти потому, что неважно понимал русский язык в Васином исполнении.

Васин рапорт еще не был подписан, когда на батальон обрушилась новая беда - отправка имущества. Вася заказал на станции самый новенький и чистый пятитонник и отпросился у Файзуллаева на три дня - упаковать, сложить и отправить Вещи.
- Вась, - убеждал Файзуллаев, - Куда ты спешишь? Получишь документы, будет у тебя контейнер. Зачем за свой счет-то? Да и на чем ты жить будешь, если все отправишь?
- Бесплатный мне все равно будет нужен - для барахла. Надька его в один день упакует. А Вещи надо отправлять сейчас.
Оставив за гранью своего понимания разницу между вещами и барахлом, Файзуллаев безропотно дал Васе три отгула.

Два дня прапорщика нигде не было видно, лишь из его квартиры доносилась шумная возня и нервная безадресная ругань. Надежда отсиживалась у соседей, уверяя, что «этому жлобу сейчас лучше не мешать».
На третий день к его подъезду подкатил грузовик с контейнером в кузове, и Вася торжественно закатил в него свой мотоцикл с коляской. Начало было положено. Грузовик Вася взял в батальоне, не спросив Файзуллаева. И пожалуй, именно это спасло прапорщику жизнь и повлияло на всю его дальнейшую судьбу.

А также не последнюю роль в этом сыграло то, что в тот же день путь Файзуллаева и Шаброва на совещание в штаб дивизии пролегал мимо контейнерой площадки.
- Товарищ подполковник! - вытянулся Шабров, завидев знакомый борт, - Вы гляньте-ка! Ах, ты ж!... Щас я ему...
- Юрий Михалыч, да ладно вам, - заступился комбат за Васю, - У человека такое событие! И вы ему, почитайте, уже не начальник. Опоздаем, вообще...
- Ну я ему не по-начальски, я ему чисто по-человечески. В рожу. Давно пора. А? - и не дожидаясь разрешения, Шабров захлопал по плечу бойчишку-водителя, - Слышь, останови-ка!
Файзуллаев вздохнул и полез из машины следом за замполитом.
Прапорщик не видел начальников. Он стоял, повернувшись к ним спиной, и вдохновенно дирижировал подъемным краном. Крановщик, высунув из кабины руку и лицо, ел кусок краковской колбасы и равнодушно посылал Васю подальше.
Комбат, не желая вмешиваться в давнюю вражду, двинулся к голове грузовика - посмотреть, кто из бойцов участвовал в угоне машины из батальона. Шабров, приседая от предвкушения расплаты, заходил на Васю с правого фланга.
Примерно такова была дислокация, и Рукосуйко все еще не замечал противника, когда на краю контейнера, занесенном уже над платформой, что-то отчаянно визгнуло, лязгнуло, взорвалось искрами и запахло паленым. Кран дернулся и вильнул гусеницами.
- Йопта! - не столько испуганно, сколько удивленно сказал крановщик и отшвырнул свою колбасу.
Васино имущество падало медленно и молча, в два приема. Сначала, раскидав обломки лопнувшего крепления, контейнер опустился одним концом на платформу. Когда утих грохот, на контейнерной площадке воцарилась тишина, какая бывает, наверное, когда один из гостей вдруг обнаруживает, что держит в руках что-то похожее на гранату, которое, может быть, еще и не граната, и может, еще и не взорвется, но все равно неясно, что с ней делать дальше, и все-таки лучше пока не дышать.
Несколько секунд, или минут, а может, полчаса, контейнер удерживался на весу уцелевшим креплением на другом конце. И в мертвой неподвижной тишине было очень хорошо слышно, как заскрипело и разлетелось и оно.

Дальше все произошло в доли секунды. В инстинктивном порыве спасти свое добро Вася кинулся подставлять плечо под падающий край контейнера, Файзуллаев и Шабров одновременно с криком «Стой, дурак!» рванули с обеих сторон ему наперерез. Все трое на огромной скорости сшиблись как раз в тот момент, когда огромная прямоугольная туша контейнера, с лающим лязгом круша борта платформы, рухнула в полуметре от них.

На совещание Файзуллаев, конечно, опоздал. Он тихонько прокрался на свободное место, даже не отозвавшись душой на стальной упрек в глазах Ванюшина. У него из головы не шел Васин взгляд, обращенный на Шаброва, лицо крановщика, поспешно поднимающего стекло в кабине, и неподвижный железный ящик, в котором только что с двухметровой высоты рухнуло Васино будущее счастье. Комбат вообще предпочел бы забыть о совещании, если бы не напомнил замполит.
- Езжайте, езжайте, Геннадий Минулыч, - быстро зашептал Шабров, не сводя глаз с Васи, - Я тут сам помогу.

Вечером Файзуллаев все же решил зайти к прапорщику. Он знал, что для него значат эти Вещи.
Надежда, зареванная, но решительная и злая, проводила комбата на кухню, не переставая шептать не то его затылку, не то самой себе:
- Говорила я, говорила ему, варвару...
Что именно она ему говорила, Надежда не успела сказать - Файзуллаев вошел в кухню.
На столе, обтянутом клетчатой клеенкой, возвышалась огромная бутыль с мутной белесой жидкостью внутри. Она доминировала над интерьером.
За столом, позади бутыли, сидели Рукосуйко, - босой, в майке и галифе, - и Шабров в полном обмундировании. Они сидели, обнявшись, прочно состыковавшись лбами, и очень внимательно смотрели друг другу в глаза.
- Василий, - ясным голосом вопрошал Шабров, - Ты веришь, что это не я подстроил?
- Ны-ны-ннне верю, - решительно отвечал Вася.
Файзуллаева они не заметили.
На следующий день Шабров не явился на утренний развод.

Ближе к обеду в кабинет к комбату пришел тихий и трезвый прапорщик Рукосуйко.
- Здрассьте, товарищ подполковник, - сказал он, вздохнул и кратко описал события вчерашнего дня:
- Вот такая вот фигня вышла...
- Вась, послушай... Ну ты это... ну..., - Файзуллаев замялся, пытаясь подобрать приличествующие случаю слова. Сказать убитому горем человеку банальное «да не переживай ты так» язык не поворачивался.
- Я тебе матерную помощь в дивизии сделаю, а?
Вася молчал.
- И скинуться мы решили всем батальоном - хоть какая-то компенсация. А, Вась?
- Да ладно, - мрачно сказал прапорщик, - Мотоцикл-то, наверное, еще можно починить...
- А остальное?
- Не знаю. Не смотрел еще. Телевизор наверняка - вдребезги... Сервиз тоже... Люстры...
- Ну... Хоть ковры, наверное, уцелели.
- Ага, - Вася помрачнел еще больше, - Если только соляра не разлилась. Если разлилась - пиздец всему. Двести литров...
Файзуллаев только развел руками, опять не находя слов.
- Да я не к тому пришел, - сказал Рукосуйко, - Шаброва не могу найти. Я слыхал, нам на батальон постельное белье выделили. Индийское. Пусть меня запишет. Вне конкурса, как пострадавшего...
Прапорщик шлепнул на голову шапку и дерзко посмотрел в недоумевающее лицо Файзуллаева:
- А я пока в дивизию смотаюсь, рапорт свой заберу на фиг, пока не подписали.
Обернувшись уже в дверях, Рукосуйко добавил:
- Спасибо!
Он не сказал, за что, но Файзуллаев решил - за те три дня, когда Вася загружал свои Вещи в несостоявшийся контейнер и был по-настоящему счастлив.

Спустя неделю Шабров получил от командования дивизии грамоту за хорошую работу с личным составом.