Последние новости

Третий альбом Ривущих Струн
2008-08-18 15:12 tapacob
Среди ночи заехал Терех и завез новый - уже третий альбом Ривущих Струн "MASKVA SИТИ 4" в форме дигипака,как и оба предыдущих . Звук благодаря появлению в группе Алексея Борисова стал плотнее и еще нойзовее,большинство треков по длине переходит все рамки - по 6,7 и даже 9 минут. Тексты и манера все в том же духе напоминающем ряд альбомов ДК. Рекоммендед!

Появилась тут идея: поддержать "Отделение Выход" подкастом
2008-05-14 14:10 vasvas
Склонить, например Ковригу (лично) к аудио-записи истории Отделения Выход, или комментариям последних записей ОВ. А затем записать версию той же истории от г-на Гапеева (лично), или попросить его описать свои подходы к реставрации записей, или занятные случаи при розыске старых лент…
Затем оформить всё эти материалы в виде подкастов и выложить их, к вящей славе и повышению продаж Отделения Выход!

группа ВОРОН КУТХА на Рок-герое
2008-02-04 17:41 muligin
Всем желаю здравия!
Повесил три наших новых песни на сайте нашего радио Рок-герой.
Песни с нашего грядущего уже в ближайший месяц альбома.
Можно заходить слушать, ставить оценки и как-то там голосовать.
Так что велкам...  http://www.rockgeroy.ru/view/groups/8991.html
Очень хочется отзывов по делу.
Если есть что сказать - пишите туда или сюда.
Буду очень рад. 
Спасибо.

Творческий вечер Саши Чернецкого в Москве
2007-10-20 12:59 _flyman_
Народ, завтра, 21 октября, в 17 часов, в нашем магазине "Дом Культуры" будет творческий вечер Саши Чернецкого. Приходите все пожалуйста. Пообщаемся, водочки выпьем. Вход разумеется халявный. Вот... что хотел сказать.

Адрес магазина "Дом Культуры" здесь: http://www.domkultury.su/




Примечание модератора: Данное объявление выложено здесь по поручению Олега Ковриги.

Вопрос от модератора
2007-09-08 15:09 _flyman_
А у Андрея И, режиссера, ведущего и продюсера, есть свой ЖЖ? Подскажите пожалуйста.

Информация для музыкантов!
2007-08-22 13:29 _flyman_
Официальная информация от Саши Лаэртского (http://laertsky.com/)
Осенью планируется выпуск сборника-трибьюта песен Александра Лаэртского. Ещё не поздно присоединиться.
Демозаписи в формате mp3 присылайте на адрес laertsky@mail.ru. или оставляйте на кассе в магазине "Дом Культуры" (http://domkultury.su/) с пометкой "Для Лётчика" и своей контактной информацией - маил, номер мобильного, четко написанное название коллектива/автора исполнения.
Если ваш трек понравится - то дальнейшие вопросы будут решаться в приватной переписке.

Вопрос Олегу Владиславовичу Ковриге
2007-03-18 03:23 karl_petrograd
Доброго времени суток, Олег Владиславович!
Хотелось бы узнать перспективы выпуска нижеследующих банд и музыкальных сообществ. Планируете ли издать?

Странные Игры - Игры (ну, это само собой напрашивается. Легендарные банды, незаслуженно забытые и обделённые издательским вниманием, к сожалению)
Пекин Роу-Роу (на кассетах было, а на диске?)
Футбол - Последний Шанс
Тамбурин (классические альбомы, предшествующие "К Синим Рекам")
Хмели Сунели (издание квартирника у Сапего, концертников)
Свин (ранние альбомы)
Лубнин Гавриил (что-нибудь, кроме изданных на Бомбе "Пьянство-Это бритва" и "Вода". Помоему, гениальный человек, увы, мало кому известный)
и ещё, 
как обстоят дела с DVD Майка и CD "Музыка для фильма"? Я не ошибусь, если выражу мнение достаточно большого числа почитателей Майка Науменко: "Заждались". Уж очень хочется наконец стать обладателем бесценных архивных материалов и качественно оцифрованного последнего альбома Майка.








</div>

Внимание!!!!
2007-02-22 12:45 _flyman_
С сегодняшнего дня, и только в магазине "Дом Культуры" по адресу Кутузовский проезд, дом 4, ст.м. Парк Победы, будет продаваться эксклюзивный диск группы Аквариум "Феодализм". Группа планирует распространять этот диск исключительно на концертах и через магазин "Дом Культуры", поэтому торопитесь, количество дисков лимитировано.

Феодализм (1989)
"Феодализм" - неоконченный альбом, над которым
Аквариум работал в период между "Равноденствием" и "Русским Альбомом".

Голос, гитары - БГ
Скрипка - Андрей Решетин
Флейта, клавиши - Андрей Романов
Бас - Александр Титов, Сергей Березовой
Ударные - Петр Трощенков
Percussion - Михаил Васильев
Аккордеон, мандолина - Сергей Щураков
Голоса - Андрей Романов, Всеволод Гаккель ("Благословение Холмов")
+
Электрогитара - Александр Ляпин ("Сестра")
Труба - Александр Беренсон ("Сестра")
Саксофон - И. Тимофеев ("Джунгли")
Орган - Б.Рубекин ("Джунгли")

Запись -
В.Егоров, О.Гончаров, Д.Липай, В.Венгеровский

(с) БГ 1989

Фото - А. Усов
Аквариум благодарит Е.Гапеева и И. Петрученко за сохранение утерянных записей.

Трек-лист:
Благословение Холмов
Святой Герман
Боже, храни полярников
Не стой на пути у высоких чувств
Сестра
Серебро господа моего
Джунгли
Иван и Данило
Ангел
Диплом
О Лебеде Исчезнувшем

bonus-tracks:
Бабушки
Орел, Телец и Лев
Они Назовут Это Блюз
Ангел всенародного похмелья

Объявление.
2007-01-16 15:56 _flyman_
Прошу всех подписчиков Ж-журнала "Отделение Выход" разместить у себя кросс-пост на это объявление.

Давно собираем материалы для издания DVD Майка и "Зоопарка". Пока есть сам фильм "Буги-вуги каждый день" - заново отпечатанный с негатива и оцифрованный + найден хороший звук к фильму и альбому. Возможно, альбом "Музыка для фильма" будет переиздан вместе с фильмом на DVD, так как предыдущее издание CD - это перезапись с пластинки и качество соответствующее.
Также найден оригинал квартирника и интервью. С клипами и выступлениями на ТВ - проблема. Были клипы "6 утра", "Мария", "Трезвость - норма жизни", "Буги-вуги", "Гопники"... Именно клипы или просто съемки в передачах, а НЕ отрывки из фильма. Где это всё теперь - не ясно. На Ленинградском ТВ всё стерто, в архивах ТВ ничего нет по Майку.

Может быть кто-то записал в те годы с эфира себе в коллекцию?

Если у кого какие мысли возникнут - пишите. Время уходит, люди уходят...

Евгений Гапеев, "Отделение ВЫХОД"

О нас пишут
2007-01-15 16:03 _flyman_
Ян Шенкман

Коврига и Сапего


Коврига и Сапего - два сапога пара. Они не только внешне похожи (бородатые сорокалетние мужики с грустной усмешкой в глазах), но и по роду занятий, и по жизненной философии. Оба занимаются бизнесом, и оба не соответствуют образу бизнесмена. Они часто встречаются ранним утром в вестибюле то московского, то питерского метро. Один тащит тележку с книгами, другой - такую же, но с компакт-дисками.

Коврига и Сапего - издатели. Олег Коврига - глава рекорд-компании "Отделение Выход", которая выпускает диски, заведомо обреченные на провал. Записи старых питерских рок-н-ролльщиков, еще тогда, в 80-е, выпавших из обоймы. Московских хиппи, дающих концерты на кухнях своих знакомых. Авангардистов, так же далеких от хит-парадов, как Робби Уильямс от Моцарта.

Михаил Сапего - глава издательства "Красный матрос". Он выпускает некоммерческие маргинальные книжки гомеопатическими тиражами в 500 -1000 экземпляров. Помогают в этом Сапеге художники-митьки, так что можно считать, что и само издательство "Красный матрос" митьковское.

В восьмидесятые Сапего устраивал квартирные концерты Гребенщикова, Цоя, Майка Науменко и выставки неофициальных художников. Коврига собирал пластинки с рок-музыкой, торговал ими, был, по собственному его выражению, барыгой и спекулянтом. Одно время продюсировал альбомы Мамонова. А потом стал выпускать любимую музыку под собственным лейблом.

Бизнес Сапеги начался с того, что он бросил пить. "Образовалась масса свободного времени, - вспоминает книгоиздатель, - а если не найти стоящее занятие, то можно снова начать. Тогда я выпустил книжку своих стихов под самозванным лейблом "Красный матрос". Джордж Гуницкий, известный как соавтор Гребенщикова, сказал: "Раз ты издатель, давай издавай меня!" Я стал обрастать контактами, надавал обещаний разным людям. Не хотелось выглядеть пустомелей, и пришлось обещания выполнять".

- Слово "красный" в названии не несет политической окраски?

- Отчасти несет, почему бы и нет. Я не стыжусь своего советского прошлого. Что дурного в слове "красный"? Существуют же "Красный Октябрь", "Красный Восток", "Красный пролетарий"...

Главный критерий выбора и для Ковриги, и для Сапеги - нераскрученность автора. Когда-то у "Отделения Выход" была возможность издать и раскрутить "Мумий Тролль". Илья Лагутенко тогда еще не успел стать кумиром примодненных подростков. Коврига свой шанс не использовал, предпочел издавать Селюнина, Ника Рок-н-ролла, Пекарского. Мало кому известных, но душевных людей и оригинальных авторов, не ориентирующихся на моду.

У "Красного матроса" наряду с отъявленными экспериментаторами есть и хитовые авторы: Шинкарев, Гребенщиков, Пригов. Нормальный издатель, ловкий бизнесмен сосредоточился бы на них и сделал много денег, завоевал большой кусок рынка. Но у Сапеги другие цели.

- Издание книг, - говорит он, - напоминает мне организацию квартирных концертов. Коммерцией тут и не пахнет, просто хочется, чтобы люди услышали, а в моем случае - прочитали хорошие вещи. Не так важно, сколько этих людей, главное общий кайф. И еще: мои книжки только на первый взгляд некоммерческие, а потом оказывается, что тираж разошелся, деньги вернулись и есть возможность продолжать это чудесное дело. Жизнь показывает: все, что сделано с любовью, рано или поздно продается, доходит до адресата. Опыта прогара, неудачи у меня, к счастью, нет, хоть я и не гоняюсь за прибылью.

Размышления Сапеги дополняет Коврига:

- Странно заниматься бизнесом и плевать на прибыль. Но это вторая задача. Первая - сделать то, что тебе хочется. Я с трудом понимаю, как это совместимо с бизнесом, но, видимо, совместимо. Для меня же это слалом в темноте: главное не врезаться в елку. Не врезался, жив - значит, можно дальше катить. Катишь и чувствуешь - кайф!

Счастливые бизнесмены еле сводят концы с концами. Они без конца занимают и перезанимают деньги у друзей, благо друзей хватает. Сами стоят за прилавком. Не спят ночей из-за очередного проекта. Мотаются по стране, нагруженные сумками, тележками и рюкзаками с бесценным грузом...

Всего этого можно легко избежать. Достаточно чуть скорректировать ассортимент. Или пойти в штат какой-нибудь крупной фирмы. Компании "Союз" или издательства "Вагриус", например. Но ни Коврига, ни Сапего не делают этого шага. Им важней сохранить лицо.

- У меня прекрасные отношения с фирмой "Союз", - говорит глава "Отделения Выход". - Более того, из ее сотрудников, просвещенных меломанов, во многом и состоит моя аудитория. Эти люди любят и знают хорошую музыку. Но слушают они одно, а выпускают совсем другое. Такое раздвоение лично мне не под силу. Да и для них мой репертуар коммерчески не интересен, потому что он не рентабелен. Такой музыкой надо заниматься, вкладывать в нее душу. А вкладывать душу невозможно в корпорации, нацеленной на получение денег. Выпуск хорошей, оригинальной музыки - это интимный процесс.

Я спросил Олега и Михаила: почему они не выходят на широкую аудиторию? Неужели экспериментальная музыка и литература не имеют шансов на популярность? Ведь маргинальная культура во все времена была полигоном для обкатывания новых звезд. Именно в этой среде рождаются будущие знаменитости.

Коврига: Процент людей, у которых мозги настроены на эксперимент, достаточно невысок. Так устроено общество, и сейчас, и тысячу лет назад ситуация одинаковая. Так и должно быть, ведь эксперимент не рассчитан на обывателя. Обыватель в данном случае - безоценочное понятие. Если б не было обывателей, а были все такие уроды, как я, человечество бы не выжило. Но если уничтожить уродов, жизнь станет невыносимо скучна.

Сапего: Это принцип секс-шопа. Тот, у кого есть внутренняя потребность, идет и находит то, что ему надо. Лучше пусть он купит резиновую женщину, чем изнасилует старушку в подъезде. Но если все станут пользоваться куклами, человечество выродится. Я очень люблю радикальное творчество, но оно не должно издаваться массовым тиражом. Это своеобразный клапан, через который общество выпускает пары. Катарсис - отличная штука, но в состоянии катарсиса нельзя и не нужно жить всему обществу. И еще: маленький тираж увеличивает ценность продукта. И для покупателя, и для продавца. Трудности, с которыми я сталкиваюсь, на самом деле мне дороги. И читателю, я думаю, дорог поиск, в результате которого он приходит ко мне. В начале 80-х я, увлекшись Востоком, гонялся за двухтомником "Классическая китайская философия". На одну ночь Гребенщиков дал мне книгу, и я от руки переписал "Дао дэ дзин". Вот это был кайф! А представь, что я купил бы Лао Цзы с лотка по дороге домой или нашел в Интернете. Эффект совершенно другой. Есть у меня календарик за 1984 год. Там изображен Павка Корчагин и надпись такая: "Пусть книг будет меньше, но они будут лучше". Вторая часть фразы лишняя: меньше и значит лучше.

Дмитрий Шагин, главный митек страны, автор и Ковриги, и Сапеги одновременно, согласен с этой концепцией. "Хорошо бы, - размышляет он, - чтоб нас опять запретили, но не совсем, не так, чтоб сажать в тюрьму. "Семи смертям не бывать, а в тюрягу я не пойду", как говорил Левченко из "Места встречи". Но если будет запрет, интерес к искусству повысится, а к попсе упадет. Люди будут встречаться на улице и передавать из рук в руки книжки Сапеги, собираться в компании и прослушивать диски Ковриги".

Лично я не согласен с таким подходом. Ведь известно, что любой запрет нарушает баланс в обществе, ведет к перекосам в сознании. А общество - не монолитная толпа, каким иногда его хотят представить политики. Удобно, наверное, править страной, которая ест, пьет, покупает, слушает и читает одно и то же. Но в реальности общество состоит из компаний, из тусовок, и у каждой свои интересы, свои запросы, своя среда. В демократическом государстве эти запросы удовлетворяются моментально. Как только у группы людей, пусть крохотной, появляются особые музыкальные интересы или другая какая причуда, тут же возникают клубы, радиостанции, издательства, вкладываются деньги в новую субкультуру.

У нас эту нишу занимают бизнесмены Олег Коврига и Михаил Сапего.

ГрОб
2006-11-27 16:59 _flyman_


«XX лет. Концерт в ДК Горбунова 13.11.2004».
Содержание:

ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА
ХХ ЛЕТ - КОНЦЕРТ В ДК ГОРБУНОВА 13.11.2004.
--------------------------------------------------------------------------------
1. Я БЕСПОЛЕЗЕН (Е. Летов / К. Рябинов)
2. ХОРОШИЙ АВТОБУС (Е. Летов)
3. ДОЛГАЯ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ (Е. Летов)
4. ПЕРЕМЕНА ПОГОДЫ (Е. Летов)
5. ЛОБОТОМИЯ (Е. Летов)
6. ДЕТСКИЙ МИР (Е. Летов)
7. ИЗВНЕ (Е. Летов)
8. ОФЕЛИЯ (Е. Летов)
9. НА ХУЙ (Е. Летов)
10.ВЕЧНАЯ ВЕСНА (Е. Летов / И. Жевтун / К. Рябинов)
11.НАСРАТЬ НА МОЁ ЛИЦО (Е. Летов)
12.ГОСУДАРСТВО (Е. Летов)
13.ЛЁД ПОД НОГАМИ МАЙОРА (Е. Летов)
14.ВСЁ КАК У ЛЮДЕЙ (Е. Летов)
15.СВОБОДА (Е. Летов)
16.ВСЕЛЕНСКАЯ БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ (Е. Летов)
17.БЕЗ МЕНЯ (Е. Летов)
18.ПОПС (Е. Летов)
19.МЁРТВЫЙ СЕЗОН (Е. Летов)
20.НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ (Е. Летов)
21.НОВАЯ ПРАВДА (Е. Летов)
22.ЗООПАРК (Е. Летов)
23.ПРО ДУРАЧКА (Е. Летов)
24.БЕРИ ШИНЕЛЬ (LIKE A ROLLING STONE) (Е. Летов)
25.МОЯ ОБОРОНА (Е. Летов)
26.МЫШЕЛОВКА (Е. Летов)
27.МЫ ИДЁМ В ТИШИНЕ (В. Кузьмин)
28.ВСЁ ИДЁТ ПО ПЛАНУ (Е. Летов)
29.ОТКРОВЕ (Е. Летов / К. Рябинов)
30.О ОТШЕСТВИИ ПРЕПОДОБНАГО В ПУСТЫНЮ ОТ СЛАВЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЯ (Е. Летов / К. Рябинов)

--------------------------------------------------------------------------------
Продюсер: Егор Летов.

ЕГОР ЛЕТОВ: вокал, гитара;
АЛЕКСАНДР ЧЕСНАКОВ: гитара, подпевки;
НАТАЛЬЯ ЧУМАКОВА: басс;
ИГОРЬ ЖЕВТУН: гитара, подпевки;
АЛЕКСАНДР АНДРЮШКИН: ударные;

а также:

ВАДИМ КУЗЬМИН: вокал (27, 28);
КОНСТАНТИН РЯБИНОВ: гитара (27-30);
ЕВГЕНИЙ КОКОРИН: подпевки (28);
ФЁДОР САВИК: труба (30).

СЕРГЕЙ ПОПКОВ: директор.

--------------------------------------------------------------------------------
Видео и монтаж: студия Live Time, 2006.
Запись звука: Алексей Денисов, КМ-студия.
Сведение звука: 8-9.04.2005, ГрОб-студия, Егор Летов, Наталья Чумакова и Александр Чеснаков.
Мастеринг: Наталья Чумакова.

Этот DVD появился в Апельсине в количестве 100 штук – специальный номерной тираж для концерта. Основной тираж DVD готов только сейчас, и пока Алес Валединский (фирма «Выргород», издатели DVD) ездит вместе с группой по Украине, а в Москве диск продается только в магазине «Дом Культуры» на Кутузовском проезде, д. 4. (ст.м. «Парк Победы», вход правее магазина «Давай-Давай»).
Заказы из других городов принимаются на zakaz@wyrgorod.ru

https://otdelenie-vihod.livejournal.com/3471.html
2006-11-03 15:46 _flyman_
Новость №2.
Наконец издан в формате DVD документальный фильм Алексея Учителя "РОК"!



Культовый фильм Алексея Учителя посвящен советскому року – феномену 80-х годов XX века... Страна задыхалась в тисках отжившей эпохи, всё жаждало перемен.
Лучше всего. Пожалуй, это отражено в творчестве героев этого фильма. Ещё далеко до стотысячных стадионов, и горит ещё огонь в кочегарке Цоя, и пытаются «прикрыть» Ленинградский рок-клуб за неутвержденные в верхах тексты...
Но они уже – кумиры миллонов, а голоса их – это голоса целого поколения, голоса времени...

DVD поступит в продажу в начале ноября и первые две недели будет доступен в новом музыкальном магазине - "Дом культуры" по адресу: г. Москва, Кутузовский проезд, дом 4.

https://otdelenie-vihod.livejournal.com/3077.html
2006-11-02 22:52 _flyman_
Привет!
У нас новости! "LONG WAY HOME" доделали-таки...



История светлых времён.
Фильм "Long Way Home" запечатлел эпизоды возникновения альбома "Radio Silence", организационно-бюрократические и репортажно-уличные, семейно-бытовые и культурно-страноведческие, студийно-технические и репетиционно-концертные. БГ вышел из этого приключения таким, каким сам не ожидал, о чём в фильме осталось зашифрованное, местами сбивчивое повествование. И тем, кто хочет всё знать, это кино расскажет историю светлых времён, когда мир, как мы его знали, подходил к концу. Фильм снимался в Ленинграде, Москве, Нью-Йорке, Монреале, Лондоне, Лос-Анжелесе, и должен был стать частью промо-кампании альбома, чтобы объяснить западной публике, что же скрывается под чёрной обложкой альбома "Radio Silence" с нарисованными глазами-ромбами.
Выходу диска предшествовали два макси-сингла "Radio Silence" и "The Postcard", а вдогонку появилась промо-пластинка "Interchords" не для продажи : на ней, помимо пары песен с альбома, ответы БГ на дурацкие вопросы о смысле жизни и о русскости рока, чтобы туземные радио-диджеи могли беседовать с героем, как с живым.
Тираж фильма вышел в Штатах на VHS, потом в Японии на большом LD с субтитрами, и на этом его прокатная судьба закончилась. Контракт БГ c CBS вскоре сошёл на нет, второй запланированный альбом не состоялся (его демо-вариант распространялся среди любителей и спустя годы был реализован на CD под названием "Radio London"), и к началу 90-х уже почти ничто не напоминало об этом периоде аквариумной истории. БГ получил убедительные подтверждения существования Америки, а Аквариум ушёл туда, откуда пришёл, отчасти ухаживать за теннисными кортами, отчасти просто в смутное никуда.
В голодном декабре 1992 года Александр Липницкий неожиданно показал этот фильм на Российском канале, а после фильма душевно выпил с БГ и Титовым за 20-летие Аквариума. Потом БГ спел под гитару Дубровского, и стало окончательно ясно, сколь глубока пропасть между этим днём и увековеченной на плёнке эпохой "Radio Silence".
На этом DVD фильм "Long Way Home" представлен на выбор зрителя и с оригинальным американским саундом, и в переводе российского канала 1992 года, и в более точном новом переводе, лично одобренном БГ. Фильму сопутствуют неотъемлемые документы эпохи: пролог и эпилог Александра Липницкого и БГ к ТВ-премьере, чудом уцелевший монреальский выход, русскоязычная часть международной премьеры "Radio Silence" в СКК - "Аквариум & Friends" , а также оригинальные американские клипы "Radio Silence" и "The Postcard", склеенные из фрагментов фильма и концерта. Это всё, что удалось найти и сохранить, но если случатся нежданные открытия, то этот диск будет обязательно дополнен и переиздан.
DVD поступит в продажу в начале ноября и первые две недели будет доступен в новом музыкальном магазине - "Дом культуры" по адресу: г. Москва, Кутузовский проезд, дом 4. Также диск можно будет приобрести на концертах АКВАРИУМА в к/т "МИР" 8-9-10 ноября 2006 года.

https://otdelenie-vihod.livejournal.com/2907.html
2006-10-05 11:33 ex_im_foto
УМКА и ОЛЕГ КОВРИГА на записе "КОМПАКТА" в студии ММS, Москва 26.02.1998



Про Ковригу пишут здесь: http://community.livejournal.com/otdelenie_vihod/.
Уже много лет Олег на "Отделение ВЫХОД" выпускает СD : Саши Башлачева, П. Мамонова, ЗООПАРКА, НОЛЯ, УМКИ, А.Хвостенко, Ф. Чистякова и тд и тп...
Часто встречаю его с огромным зеленым рюкзаком набитым компактами. Немного снимал для него, по тарифу 2-3 компакта за съемочный день.
Уважаю его без прибыльный бизнес.)



УМКА, 1998

Пресс-релиз: Леонид Фёдоров "Зима (2004)".
2006-08-31 23:19 _flyman_
Не хочется писать о том, как замечательно поёт песни Лёня Фёдоров, какой он прекрасный композитор, как здорово, что, наконец-то вышел DVD... и так далее. Это всё равно, что писать о том, что Волга впадает в Каспийское море или в чьё-то там сердце, как пела Людмила Зыкина.
Почему первым вышел именно этот концерт? Вовсе не потому, что он был самым прекрасным. Просто так оно случайно получилось.
У нас был печальный опыт записи концертов «по-хорошему».
Когда-то мы решили сделать многоканальную запись концерта Умки в ДАСе. Привезли аппаратуру, специалистов... В результате это был самый неудачный концерт, который можно было себе представить на тот момент - и мы дружно согласились уничтожить результат нашего общего труда и забыть про выброшенные деньги.
Года три назад был записан на множество камер и магнитофонов концерт Феди Чистякова в ЦДХ.. Посмотрев то, что было снято, Федя с грустью сказал:
- Все – молодцы. Все прекрасно поработали. Только я очень плохо пел.
Так что идея затеять серьёзную съёмку и рискнуть деньгами, которых никогда нет ни у нас, ни у Лёни Фёдорова, в наши головы даже и не приходила.
А тут появился Эдик Айдаров и говорит:
- Хочу снять концерт в три камеры. Можно?
- Можно. Только отдай нам оригинал. Или копию на ленте, от оригинала неотличимую.
Эдик, конечно, в институте кинематографии не учился, но он сделал то, что мог – и мы решили, что результат нас вполне устраивает.
Когда я спросил у Эдика, что мы ему будем должны, если издадим его запись на DVD, он засмеялся и ответил:
- Мужчина, будет настроение – сводите меня в ресторан!
После этого мы года два динамили и Лёню, и самих себя, и всех остальных. Но, всё-таки, худо-бедно довели дело до конца. Обложку рисовал Лёнин друг Артур Молев, который до того оформлял «Это маму» и один из вариантов «Безондерс». По-моему, она вполне адекватна содержанию. Хотя на этот счёт могут быть разные мнения.
Дней через десять после появления диска я спросил Лёню:
- Ты там как... не посмотрел?
- Знаешь, честно говоря, мне не очень хочется это смотреть.
- А оформление как?
- А оформление – заебись! Всё отлично.
Вот. Уважаю! Не перевелись ещё настоящие мужчины среди выдающихся отечественных композиторов и исполнителей!


Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.

1.ПРО ПЕТРА НИКОЛАЕВИЧА. И ВООБЩЕ. (Воспоминания Олега Ковриги о Петре Мамонове)
2006-08-23 11:44 _flyman_
Петю Мамонова я впервые увидел осенью 84-го года у Ильи Смирнова. Его туда привел Артём Троицкий. Концерт был абсолютно бесплатный, просто Артём привел друга, чтобы он спел хорошим ребятам. Тогда ещё Советская власть не успела нас перессорить - и мы сидели все вместе, не думая, что через год будем подозревать друг друга, чёрт знает, в чём.
Перед концертом часть "хороших ребят" зашла в детский садик неподалеку, где мы пили портвейн "Изабелла", который тогда ещё только появился и от него пахло настоящим виноградом, что по тем временам было удивительно. Потом мы предлагали винца и Мамонову, но Пётр Николаевич чинно ответил: "Я не пью." Песни мне тогда понравились, но с первого раза я ими как-то не проникся. Может быть, исполнял он их ещё не так ярко, а может быть, я был настроен на что-то другое. По крайней мере, то, что я помню про день моего знакомства с товарищем моим дорогим, Мамоновым Петром Николаевичем, это вовсе не песни, а хорошая погода, мир, портвейн, пахнущий настоящим виноградом, и волосатый дядька, играющий на трёх аккордах и энергично орущий про Машу и Люсю.


Спустя несколько лет выяснилось, что я уже видел Петра, но не знал, что это он. В 82-м году в Саду "Эрмитаж" был концерт "Аквариума". По-моему, это был лучший концерт "Аквариума" за всю его историю и один из лучших концертов, которые я видел когда-либо вообще. К сожалению, его никто не записывал. В конце концерта, когда Гребенщиков стал петь рок-н-роллы, на сцену выскочил какой-то волосатый и бородатый мужик - и начал плясать. Плясал он просто исключительно. "Это был, конечно, он" - Мамонов Пётр Николаевич.
_____________

В следующий раз я увидел Петра более, чем через полгода, наверное, летом. Илья Маркелов устроил концерт Мамонова с Машей Володиной "на разогреве" в подсобке какого-то магазина на "Профсоюзной" - и попал я туда совершенно случайно. И вот тут-то меня и пробило. Помню, как я орал, что "не скрываю восторг", и после каждой песни надеялся, что это не последняя. В конце концов, чтобы утихомирить наши страсти, совсем разбушевавшиеся после того, как Пётр сошёл со сцены, Илья Маркелов вышел сам - и спел "Слепили бабу на морозе...".
Прямо на концерте я постеснялся подойти к Мамонову, поэтому после того стал осаждать Илью Смирнова с мыслями о том, что "Мамонов-то, оказывается, гений!" - и надо немедленно организовывать квартирник. Благо, к этому времени у меня уже накопился некий опыт устройства подобных мероприятий.
И мы устроили этот квартирник. На "Речном Вокзале", у друга моего, Егора Егорова. Все были очень довольны, большая часть зрителей, пришедших на нечто совершенно незнакомое, согласилась с моим тезисом о том, что "Мамонов - гений" - и с осени 85-го года в наших "узких кругах" Пётр Николаевич стал личностью канонической.
А потом мы с Силей пробовали записать его альбом - и я вспомнил, что у Мамонова есть какая-то студия где-то за городом. Тогда я не знал, что это, скорее, студия Липницкого, да и о том, кто такой Липницкий, абсолютно никакого понятия не имел. Мамонов действительно откликнулся на моё предложение - и мы с ним сговорились на какой-то совсем смешной сумме почасовой оплаты. Однако Силин "инструментал" нас продинамил - и на встречу на Белорусском вокзале мы с Силей пришли, ощущая себя полными мудаками. Но Петя и Антон Марчук восприняли наше "динамо" вполне спокойно и с сочувствием. А на прощание Пётр вдруг говорит: "Если у тебя будет возможность...- [при этом он встал в характерную позу гитариста и изобразил игру на несуществующей гитаре] - ...то звони!" Я был очень удивлён и обрадован, поскольку до того наивно полагал, что таким людям стоит только свистнуть - и концерт организуется сам собой. Потом я быстро понял, что в то время практически для всех Авторов квартирники были не только "культурным мероприятием", но и давали средства к элементарному выживанию - и те 25 рублей, которые мы собирали за концерт, играли не такую уж несущественную роль в бюджете Авторов.
Короче, после этой встречи на вокзале всё и началось. Первый концерт из этой "серии" состоялся очень скоро. Подготовиться я по-хорошему не успел - и народу было довольно мало. Причём, поскольку это была квартира подруги моей учительницы английского языка (я тогда был аспирантом НИФХИ им.Карпова), то значительную часть публики составляли люди лет под пятьдесят. К счастью, Петю такие вещи никогда не смущали. Качество выступления у него всегда зависело только от настроения. В этот раз у него было замечательное настроение - и концерт был просто фантастический. Я страшно жалел, что не записывал его. Тогда я впервые увидел, как на "Отдай мои вещи!" у него медленно вытекает слюна между зубов - и медленно течёт куда-то на пол. А потом, после полного безумия, он совершенно спокойно говорит: "Обратите внимание: пол вам не испортил, здесь лежала программа концерта. Всё отрепетировано!"
Когда мы уже вышли из квартиры на лестницу, Петя вдруг говорит: "О! Забыл одну песню спеть!" Мы садимся на ступени, он достаёт гитару и, глядя на уходящую вверх лифтовую шахту, поёт "Лифт на небо". В конце концов, из квартиры всё-таки вышла женщина и попросила: "Ребята, пожалуйста, не пойте здесь. У нас же соседи!"
Потом мы уже готовились получше и примерно раз в два-три месяца устраивали где-нибудь подобное мероприятие. Я старался записывать всё, что мог - и у меня сохранилось тринадцать кассет с такими концертами. К сожалению, эффект от Петиных концертов аудио-носители передают, мягко говоря, не полностью, а о видео-камерах тогда и речи не было.
Так что весь театр остался только в памяти тех, кто его видел.
- Во время концерта за стеной вдруг начинает стучать молотком какой-то домашний мастер. Мамонов на это говорит: "Я взял с собой перкуссиониста. Он за стеной. Просто, очень скромный парень."
- Старик, ты промыл стёкла моей души! (Это спасибо передавшему стаканчик.)
- С конечной остановки автобуса в "Ясенево" мы идём к подъезду толпой человек под сорок. По тем временам это зрелище подозрительное и чреватое разборками с милицией, если она вдруг случайно окажется рядом. По этому поводу я чувствую себя довольно напряжённо, а Петя радостно бегает вдоль этого "строя" с криками: "Атас! Атас!"
- После песни "Турист" кто-то из зрителей спрашивает:
- А туристы - это кто?
- Это которые... [делает над головой руки домиком].
- А если без этого, это не туристы?
- Нет!
- А кто же это?
- Это... Так... Пьянь!
- В качестве предисловия к песне "Цветочки-лютики" рассказывается примерно следующее: "Мы тут недавно попсовали в "Синей Птице" с группой "UB-40". Ну, у них там своя музыка - рэгги... А у нас тоже... своё рэгги... мутное такое... кристально мутное!"
- У них там в Ленинграде... Вот, Витя Цой, например:
Открой дверь... вот, видишь, я пришёл... да...
А у нас в Москве:
Вот чтобы всё, как есть! Ничего этого не надо, только чтобы все, как оно есть!
- Мы тут играли в клубе имени Правды. Вот это был настоящий рок-н-ролл! Не мы, а то, что было до нас. Не в смысле музыки, а в смысле жизни. Сначала один долго рассказывал, что во всём виноваты масоны. Я не вру ни грамма, честное слово! А потом выступал другой - и говорил, что государство, как институт, надо вообще отменить. Вообще!.. А, вот, я считаю, что не надо...
Замечу, что перестройка ещё только начиналась и перестроечные "подснежники" нам тогда казались совершенно неправдоподобными.

Однажды подруга моей сестры привела на концерт, который проходил у нас дома, своего мужа Яшу - тихого грузинского еврея лет сорока, служащего небольшого аэропорта. Яша смотрел на Мамонова с таким лицом, что мои друзья, сидевшие напротив, получили двойное шоу. Они до сих пор вспоминают "как мужик на Мамонова смотрел". Наконец, Петя повернулся к Яше:
- Ну, ты дома-то у меня был, стеночку мою видел?
- .....
Потом Яша всё-таки пришёл в себя:
- Я, честно говоря, вижу такое первый раз в жизни...
- Понимаешь, старик, ну, интересно мне это!
С тех пор я тоже так и отвечаю, когда меня спрашивают, зачем я, например, издаю всякую ерунду, трачу силы непонятно на что:
- Понимаете, ну, интересно мне это!
_____________

Поскольку я, вообще-то, имею химическое образование и среди моих друзей очень много химиков, то, соответственно, как правило, у нас на концертах лимита по спирту не было, каждый наливал себе столько, сколько хотел. И тут мы с Петей вполне нашли друг друга. Думаю, что по части пьяного веселья (впрочем, как мне и сейчас кажется, вполне доброкачественного) мы с большим отрывом обгоняли всех остальных организаторов подобных концертов.
Песня "Блюз" обычно посвящалась "советским химикам". Поэтому, когда в очередной раз Пётр сказал: "Следующая песня посвящается..." -все сразу закричали: "Советским химикам!"
- Нет... Следующая песня посвящается людям другой профессии. Как бы их назвать... Энергетики? Пожалуй, нет...
И началась песня "Бойлер".

Я не могу сказать, что байки о Петином алкоголизме "сильно преувеличены", но готов утверждать, что - по крайней мере, на моих глазах - выпивши, он никогда не превращался в животное, как это бывает со многими, а всегда оставался самим собой. Был случай, когда он не пришёл на концерт в общежитие МИФИ, но это было один единственный раз. И ещё один раз он на концерте пел с большим трудом - в день свадьбы Тони Крыловой и Саши Александрова (Фагота). Я на этом концерте не был, его устраивал мой товарищ Андрей Фомин, но потом я получил запись, на которой слышно, как Петя начинает петь одну песню - энергия не идёт - Петя сам от себя обламывается - перестаёт петь - начинает петь другую - и опять то же самое, по циклу:
- Та-ак... Что же делать?.. Народ собрался...
Трудно себе представить, сколько было выпито на свадьбе, но, в общем, он как-то вышел из положения: гнал какие-то "телеги", что-то всё-таки пел - думаю, что в результате народ, если и обломался, то не сильно.
А наши коллективные пьянки иногда порождали просто супер-энергию, что прекрасно слышно, например, на песнях "Турист" и "Бутылка Водки", изданных на CD "П.Мамонов 84-87". Могу похвастаться, что таким образом праздновался мой день рождения.
А в соседней комнате сидела моя бабушка, которая потом говорила: "Что это за песни? Отдай мои вещи, отдай мои вещи - и зелёное пальто! Ей Богу, я написала бы лучше!"
_____________

Однажды я решил "просветить" своих одноклассников. Класс у нас был очень хороший, и мы, окончив школу, встречались ещё довольно долго. Так вот я и решил совместить приятное с полезным, то есть встречу класса с концертом, чтобы уж не просто так собираться - и вино пить. И заманил я их довольно-таки много: по-моему, человек пятнадцать, так что они составляли добрую половину зрителей. Некоторым действительно понравилось, но таких было мало. Большинству - не понравилось, но они были вполне рады друг другу - и общались между собой на кухне. И всё бы ничего, если бы один из наших одноклассников не пришёл с женой, которая оказалась работником какой-то газеты, по-моему, "Вечерней Москвы". Как она начала орать: "Да что это такое! А ещё и деньги берут! Да я про вас в газете напишу, ещё [куда-то там] напишу!" - в общем, обещала нам все тридцать три удовольствия. Петя ко мне подходит:
- Слушай, я ей сказал, что никаких денег не брал.
- Правильно, правильно, как-нибудь разберёмся.
Мне было, прежде всего, неудобно перед Петром из-за того, что я втянул его в такое "приключение". Потом мы, конечно, поговорили с Володей, одноклассником моим - и он обещал "бабу свою" привести в чувство, так что никаких "оргвыводов", слава Богу, не последовало, но обстановка была нервная.
_____________

Бывали и другого рода расклады. После концерта в "Ясенево" мы долго сидели на кухне и разговаривали на разные темы; например, о Саше Башлачёве, который пел в этом же доме примерно полгода назад - и Петя нёс какую-то совершеннейшую околесицу типа:
- Да, Сашка - мой друг, и всё такое... Но кто ему дал право петь на такие темы?
А потом Федя Бельский, очень добрый и умный, но слегка наивный и немножко тормозной человек, читал стихи Пушкина, а Петя читал свои стихи - и при этом над Федей подшучивал. Иногда очень грубо. (Потом выяснилось, что у Феди тогда начинался рассеянный склероз, оттого он и был слегка тормозной.)
Когда мы вышли из дома, я с неким Сашей Никитиным пошёл в одну сторону, а Петя с моим другом Вовой Грушиным - ныне американским профессором, всемирно известным учёным - в другую. Впоследствии выяснилось, что, когда они остались одни, Вова произнёс примерно такую речь: "Знаешь, Петь, по-моему, ты обижал Фёдора Ивановича. Давай-ка с тобой по этому поводу помашемся. Так, без злобы..."
Слава Богу, Петя оказался достаточно взрослым человеком, чтобы перевести всё в шутку.
Когда-то в юности, в саду "Эрмитаж" его пырнули ножом из напильника. Пётр гнался за этим человеком до Садового кольца - и догнал в троллейбусе. И только после того, как излупил его соответствующим образом, потерял сознание от потери крови. Так что наш Пётр Николаевич вполне мог отбросить сандалии, но, к счастью, выжил! А на память у него остался на животе огромный шрам.
_____________

А что касается Саши Никитина, с которым тогда, в "Ясенево", ушёл я - то некоторое время спустя со мною случилась история, из которой, среди прочего, стало ясно, что Никитин - классический стукач. В лаборатории, где я был аспирантом, работала Нина Миронова, которая, как и Саша Никитин, была мелким комсомольским работником, но, в отличие от него, была человеком честным, открытым и решительным. Как-то мы с ней поехали на уборку картошки - и на обратном пути, в автобусе, я поделился с Ниной своими мыслями по поводу Никитина. Она его и так терпеть не могла за мелкое человеческое дерьмо, а после моих рассказов - и вовсе возненавидела. В руках Нины гласность оказалась страшным оружием, так что вскоре Никитин из Карповского института уволился.
Думаю, что Петя, как человек более опытный в таких делах, чем я, почувствовал в Никитине стукача, поэтому и нёс всю эту ахинею про Башлачёва. А впрочем, не знаю.
_____________

"Звуки Му" тогда выступали в рамках рок-лаборатории. А сама рок-лаборатория была, в общем-то, порождением КГБ, призванным контролировать и направлять "творческую деятельность" музыкантов. Тоня Крылова (которая, с моей точки зрения, была самым лучшим менеджером советских времён - и очень обидно, что сейчас про неё почти все забыли) одно время пыталась сотрудничать с рок-лабораторией, но вся её кипучая энергия и все начинания вязли в болоте, а когда она стала выяснять у рок-лабораторской начальницы Ольги Опрятной, зачем же тогда всё затеяли, Опрятная ответила:
- У нас совсем другие цели.
- Какие же?!
- Воспитательные!
Непосредственным связующим звеном между рок-лабораторией и КГБ был сначала некий Булат Мусорманкулов, по поводу которого я слышал примерно такой рассказ:
Выступаем мы в Курчатнике [ДК им.Курчатова]. Ну, сам понимаешь, ползала - ГБ. И Булат - есть у нас там такой - Булат:
- Ребята, гости придут, гости придут, поосторожнее...
Ну, мы там дали... Я потом спрашиваю:
- Булат, ну как, понравилось?
- Понравилось, понравилось... но больше не надо.
- А гости-то были? Гостям понравилось?
- Очень понравилось! Но больше не надо...
_____________

В 87-м году Советская власть напоследок вдруг решила удавить "Урлайтовскую" тусовку, которая занималась околомузыкальной деятельностью, альтернативной рок-лаборатории. Но тогда ни мы, ни они ещё не знали, что это напоследок, поэтому всё было всерьёз: и их рвение, и, например, моя "мания преследования".
В "Комсомольской правде" с небольшим интервалом стали появляться соответствующие статьи: "Перевёртыши", "Чтиво из подворотни" и, по-моему, ещё одна, в которой Илья Смирнов уже упоминался по полной программе, по имени и фамилии. До того там про ребят писали всякие фразы типа "человек с квадратной головой Илья", "мастер подмётных писем Миша", "на побегушках у подпольных менеджеров..." ещё кто-то. Илюха (Смирнов) говорит: "У нас перестройка вообще есть? Есть! Значит, подаём в суд на "Комсомольскую Правду" за оскорбление чести и достоинства!" И подали.
Я прекрасно помню этот суд, который проходил где-то около Цветного бульвара. Представителем "Комсомольской Правды" был не Земцов и не Филинов (авторы статей), а почему-то Юрий Гейко, в будущем большой демократ. Свидетелей от "Комсомольской Правды" было трое. Первым был Артём Троицкий, который, правда, ничего плохого про нас не сказал, да и вообще практически ничего не сказал - лил чистейшую воду. Могу предположить, что его поставили в такую ситуацию, в которой отказаться быть свидетелем означало похоронить свой статус представителя советской рок-музыки перед иностранцами. Но, согласившись на это безобразие, он уже внутри этой ситуации вёл себя исключительно по-умному. В отличие от двух других, которые пытались лить грязную воду - и выглядело это ужасно нелепо.
Суд, конечно, наш иск к "Комсомольской Правде" не удовлетворил.
А потом вдруг всплыло некое письмо рок-лаборатории в ЦК КПСС и другие органы, а также в редакции центральных газет. Письмо представляло из себя классический советский донос страниц, наверное, на пять. На редактора "Советской Культуры", который тоже его получил, письмо произвело настолько сильное впечатление, что он счёл для себя единственно возможным найти тех, против кого оно было написано - и передать письмо лично им в руки. Таким образом оригинал с подписями оказался в руках Ильи Смирнова.
Надо сказать, что два человека потом сняли свои подписи с письма. Один из них, Саша Елин, встретил Марину Тимашеву, которая сказала ему: "Саша, как же ты мог? Ведь это же как в 37-м году!" - и заплакала. Елин пошёл - и снял свою подпись.
На меня впечатление произвела не сама эта бумага - я такие бумажонки уже видел - а подписи под ней, подписи наших бывших и нынешних приятелей и, в первую очередь, моего дорогого Петра Николаевича. Мы с Ильёй долго спорили о том, что можно прощать, а что - нет. Он говорил, что готов простить, если человек сам придёт и скажет: "Извини, старик, я был неправ, я сделал гадость!" А я отвечал, что Мамонову я и так всё прощу, потому что он - гений, а гении рождаются редко - и их надо беречь. А, вот, всем остальным я этого не забуду никогда.
Собственно говоря, те, кто организовал это письмо, с блеском выполнили свою задачу: "разделяй - и властвуй!" Они наверняка понимали, что мы уже достаточно закоснели в своём упрямстве - и письмами нас не остановить. Тут нужны были "физические" меры, вроде тех, которые применялись к Шевчуку, "Мухомору", Володе Литовке, Лёше Романову. Они работали в этом направлении, но нам страшно повезло: время уже было не то, да и Москва - не Уфа, поэтому я, например, "отделался лёгким испугом", хотя он был не таким уж и лёгким. Может быть, я и до сих пор где-то в подсознании не отделался от ощущения, что рано или поздно за тобой придут. Однако главным их достижением было то, что они на долгие годы сделали нас врагами с теми, кто эту бумагу подписал. У меня, например, на слово "Липницкий" была совершенно однозначная реакция, и только в 97-м году мы с Сашей случайно встретились у Натальи Науменко - и исключительно из лучших чувств к Наталье я стал с ним разговаривать. С тех пор и Саша Липницкий, и Саша Агеев, рок-лабораторский администратор, сделали мне много хорошего, и я очень рад, что эта "Берлинская стена" между нами, которая продолжала стоять даже когда Советская власть уже сдохла, наконец-то упала.
_____________

Будем считать, что это было "лирическое отступление", характеризующее обстановку, в которой мы жили.
Надо сказать, что моя "урлайтовская" деятельность проистекала сама по себе, Петина рок-лабораторская жизнь - тоже сама по себе, а наша с ним дружба и концерты - были чем-то отдельно стоящим и не мешающим ни тому, ни другому. После письма этого поганого, конечно, возникла некоторая неувязка, которую надо было как-то обойти. Тем более, что в письме среди прочей "антисоветской деятельности" нас обвиняли в организации "нелегальных квартирных концертов, сопровождающихся пьянством, употреблением наркотиков, непристойным поведением". На счёт наркотиков я не знаю, по-моему, у нас их не употребляли или почти не употребляли, непристойное поведение - тоже понятие относительное, но по количеству организованных квартирников и выпитого на них алкоголя мы с Петей были явными чемпионами города Москвы, так что это был камень непосредственно в наш огород.
Тут как раз мой приятель Егор Радов решил взять у Мамонова интервью для журнала "В мире книг". Я позвонил Пете - и мы приехали к нему домой. Интервью, по-моему, получилось не очень удачным, по крайней мере, Егор его так и не опубликовал. Но потом Егор уехал - и мы с Петей остались вдвоём. И мне всё хочется спросить, но язык как-то не поворачивается. Наконец, он сам говорит:
- Ты, наверное, думал, что я скажу: "Да, я - говно, я подписал эту бумагу"? А я так не скажу! Я считаю, что поступил правильно! Конечно, там были вещи, которые мне подписывать не следовало... Но в целом... Твоего Илюху сколько раз предупреждали? А он вечно с этой своей улыбочкой... Но твоей фамилии там не было.
Моей фамилии там действительно не было. Короче, мы с Петей, конечно же, не поссорились, и обнимались на прощание, и, слава Богу, в наших с ним отношениях после этого ничего не изменилось.
_____________

С тех пор я никогда при нём не вспоминал об этой "телеге". И вдруг восемь лет спустя у него ни с того, ни с сего вырвалось:
- Чёрт меня тогда дёрнул! Уговорили они меня бумагу эту подписать...
Я ничего не сказал в ответ, но счастлив был в полной мере. Помнил он, оказывается, всё это время помнил!
_____________

Один раз он вдруг звонит и говорит: "Олег, бери прямо сейчас бутылку - и приезжай." Это был выходной день, но у меня, естественно были какие-то дела, да и перспектива всё бросить и ехать с ВДНХ в Чертаново меня не очень привлекала. Поэтому я сначала упирался и пытался хотя бы отложить эту поездку до вечера. Но Петя был неумолим: "Сейчас - или никогда!" Если бы это был кто-нибудь другой и не в состоянии похмелья, я бы, наверное, сразу объяснил, что товарищам так не говорят, а если и говорят, то ответ должен быть однозначный: "Никогда!" Но Петру я этого не сказал, а вместо этого взял бутылку - и поехал.
Пока я ехал, он, видно, бутылку уже где-то нашёл. По крайней мере, когда я пришёл, он спал, а дверь была открыта. Я немного посидел, потом Петя проснулся, но про бутылку так и не спросил. Вместо этого стал рассказывать про двойной альбом, который они только что записали. Это, естественно, были "Простые Вещи". Мы с ним стали их слушать. Потом народ не очень полюбил этот альбом: по сравнению с живыми концертами он казался слишком сонным. Но мне в тот вечер он очень понравился. И он очень подходил к темноте за окном, Петиной комнате со стенами, покрашенными в тёмно-коричневый цвет и плакатом Bryan Ferry - Slave To Love, да и к самому Петру, находившемуся где-то там, в глубине запоя, но в то же время и здесь, рядом со мной.
В тот вечер он произнёс фразу, которую я запомнил на всю жизнь:
- Считается, что у меня много друзей. На самом деле, их очень мало. И один из них - ты.
Потом он снова заснул. Я спрятал бутылку в стиральную машину - и ушёл. Если ему опять будет совсем плохо, то позвонит, а я скажу, где искать. Но, видно, в нужный момент он её и сам нашёл. Потом я спрашивал Олю, не находила ли она бутылку в стиральной машине? Нет, не находила.


Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.

2.ПРО ПЕТРА НИКОЛАЕВИЧА. И ВООБЩЕ. (Воспоминания Олега Ковриги о Петре Мамонове)
2006-08-23 11:40 _flyman_
Однажды мы решили записать, как Петя читает свои стихи. У него довольно-таки много стихов, не ставших песнями. (Песни он, кстати, начал писать, когда ему уже был тридцать один год). Я пришёл к нему домой, достал из рюкзака магнитофон, а сам рюкзак с остатками содержимого остался разложенным прямо посреди комнаты. Петя пришёл, посмотрел на эти "развалины" - и говорит:
- Олег, очень тебя прошу, убери всё это. Когда здесь непорядок [он показал на свою голову], то хочется, чтобы хотя бы снаружи всё было аккуратно.



Перестройка, наконец, раскочегарилась - и проводить нормальные электрические концерты становилось всё легче. Для меня переломным моментом стал концерт "Зоопарка" в ДК МЭИ. Концерты в ДК МЭИ проводились ежемесячно, это был почти что "абонемент", великое завоевание Ильи Смирнова и директора ДК Дубовицкого. Но официально деньги музыкантам платить было нельзя, поэтому нам выдавались "бесплатные" входные билеты, которые покупали свои, преданные и проверенные зрители - и именно эти деньги шли музыкантам.
Когда был концерт "Зоопарка", я набрал таким образом 130 рублей - и принёс их Илье. Он говорит: "А-а... ну, отдай их Свете Скрипниченко." Света с радостью взяла 25 рублей, а от остального отказалась. Я понёс деньги назад к Илье. А тот отвечает:
- А-а... Ну, тогда оставь их себе.
- ?-?-? А музыканты?
- А музыканты, - отвечает мне Илья "с этой своей улыбочкой" - в этот раз получили деньги официально, с проданных билетов!
Это было почти что чудо. Наконец-то можно было спокойно выйти на сцену без всяких "литовок" и не боясь, что тебя посадят за "незаконный промысел". Короткая эпоха квартирных концертов закончилась. Началась какая-то новая жизнь с новыми законами.
И мы с Петей провели свой последний квартирник, по-моему, в феврале 88-го года на "Колхозной", совершенно не думая о том, что этот квартирник - последний. Ставки постепенно повысились с 25 до 40 рублей, но, как явление, квартирные концерты уже себя изжили - и постепенно мы забыли про них.
_____________

Где-то через год Петя вдруг нашёл меня - и предложил стать менеджером "Звуков Му". Для меня это было, конечно, лестно, но, во-первых, мне не хотелось бросать институт и научную работу, а во-вторых, я, честно говоря, боялся, что не справлюсь с этой, в общем-то, мало мне знакомой деятельностью. Хотя я и был раньше "на побегушках у подпольных менеджеров". Ну, так ведь это - у подпольных, там законы совсем другие. А к "капиталистическому" менеджменту я тогда был, конечно, совершенно не приспособлен. Мы попробовали пристроить к этому делу Андрея Фомина, но у него тоже как-то не срослось: там ещё частично занимался менеджментом Саша Липницкий - в общем, всё было совершенно непонятно. И "Звуки Му" надолго исчезли с моего горизонта.
_____________

Уже в 91-м году появился Виталий Михайлович Савенков, первый издатель "Москвы-Петушков", который издал за свой счёт LP "Транснадёжность" тиражом, если я не ошибаюсь - 50 тысяч (большая часть этого тиража до сих пор лежит где-то на складе) и специально для Петра оборудовал под студию подвал на Студенческой улице, в который был привезён аппарат, отданный в качестве "зарплаты" "Звукам Му" Брайаном Ино. Так возникло "Отделение Мамонов".
Петя опять начал меня соблазнять. И на этот раз я соблазнился. Со своей работы я, правда, не ушёл, но в работу студии включился достаточно активно. В самом начале, когда ещё не была поставлена сигнализация, а аппарат уже привезли, нам приходилось дежурить по ночам, сторожить аппарат. А поскольку в этом подвале было полно крыс, то я, например, всю ночь не спал и гонял этих крыс. А мой друг Серёжа Якушин заснул - и крыса пробежала прямо по нему. Правда Серёжа отнёсся к этому довольно-таки спокойно.
Но потом "перестройка" нашей студии закончилась, крысы исчезли, сигнализация заработала - и перед нами открылось "светлое будущее". Петя говорил: "Я хочу сделать что-то вроде "Tabla Motown". А "Tabla Motown" была очень мощной чёрной (в смысле негритянской) тусовкой с кучей народу, где все играли друг с другом и т.д. Я не особый поклонник продукции "Tabla Motown", но атмосфера там была именно такая, какой бы мне хотелось.
Ещё в 86-м году мы с Силей искали репетиционную базу - и Силя тогда тоже произнёс похожую фразу: "Вот бы сделать что-то типа "Tabla Motown"!
Так что, услышав от Пети эти волшебные слова, я действительно загорелся и поверил, что на этот раз у нас всё-таки может что-то получиться.
_____________

Я пытался торговать пластинками "Транснадёжность", но торговля эта шла тяжело. Петя говорил: "Ничего, пройдёт несколько месяцев - и ты и торговать научишься!" А я возражал, что это дело - физиологически не моё, и мой организм к торговле совершенно не приспособлен. В конечном итоге Петя оказался прав: сейчас жизнеспособность "Отделения ВЫХОД" основывается именно на том, что я действительно научился торговать компактами и кассетами с "нашей" музыкой, а заодно и спекулировать чужой. Но люди, с которыми я торгую сейчас, больше похожи на тех, с кем я менялся западными пластинками в конце семидесятых годов (и даже частично это и есть именно те самые люди, товарищи мои), а тогда я имел дело, в основном, с пожилыми советскими тётками, которым я пытался "втюхать" нечто совершенно для них непонятное. Я помню две безумные поездки - в Воронеж и в Харьков. Я отвёз туда по тысяче пластинок в качестве личного багажа в поезде. В Воронеже я полтора часа сидел на платформе с этой кучей винила, которую потом начал перетаскивать частями к тому месту, где можно было взять машину, но всё-таки дождался директрису местного магазина, которая, всего-то навсего, опоздала. Происходило это в день пограничника, и, самое смешное, что я там встретил одного из своих лучших друзей, с которым мы и отпраздновали этот светлый праздник. Хотя оказалось, что пить водку на улицах Воронежа в такой день тяжело. Мы имели реальные шансы получить по рогам от Воронежских дембелей или попасть в руки местной милиции, которой на улицах тоже было немало.
В Харькове меня встретили без опоздания, но от платформы до стоянки машины, которая меня встречала, было, наверное, метров семьсот, а шофёр не только категорически отказался мне помогать, но и сказал, что через сколько-то минут он просто уедет и что ему всё по ... . Так что пришлось мне бегать туда-сюда самому, а сокровища мои, пластиночки "Транснадёжность", в это время стерегла бабушка, которая торговала огурцами на платформе.
А потом приходилось долго и нудно стрясать оттуда безналичные деньги, постоянно звонить, капать на мозги и т.д.. В общем, торговля наша шла невесело. Единственным светлым пятном был магазин "Мелодия" на Ленинском проспекте дом 11, директор которого, Рафик Мамедович Мамедов, оказался человеком весьма приличным. Так что теперь, когда мне говорят, что все азербайджанцы ... или все мусульмане ..., я вспоминаю Рафика Мамедовича - и знаю, что это не так.
_____________

В студии появились Женя Казанцев и Юра Хэнк (т.е. Кистенёв) - и группа заиграла, с моей точки зрения, обалденно, намного лучше, чем старый сотав "Звуков". Ритм-секция стала не только железобетонно-надёжной, но и творческой единицей. Играя на бас-гитаре, Женя как бы создавал какие-то подводные волны, от которых я лично тащился по полной программе. Но Юра потом ушёл в "Моральный Кодекс". Ушёл со словами: "Ребята, у меня трое детей - и мне надо их кормить," - и сам же привёл Андрюшу Надольского, который сначала вёл себя ужасно скромно и, конечно, не дотягивал до Юры, но потом вполне освоился и был на своём месте вполне уместен.
Женя иногда впадал в запои и в эти дни представлял из себя душераздирающее зрелище. Я вообще-то видел немало алкоголиков, но Женька прямо на глазах превращался из гениальнейшего басиста в абсолютное ничто. Пётр ходил за ним, как за малым ребёнком - и в результате наш Евгений Фёдорович закодировался и пить перестал. Сам Пётр к тому моменту уже давно был закодирован. Я сам почему-то интуитивно не верю в кодировку, но для ребят это было реальным спасением.
А потом Женя заболел туберкулёзом - и почти год пролежал в больнице на Волоколамском шоссе. "Звуки Му" его ждали - и дождались, так что потом они ещё поиграли вместе. Но не очень долго. Потом начались человеческие разборки - и группа постепенно распалась. Потому что у Петра Николаевича нашего дорогого характер не просто тяжёлый, а дико тяжёлый. Когда общаешься с ним раз в месяц - этого можно не заметить, раз в неделю это можно спокойно терпеть, но, когда видишь его каждый день, иногда становится невмоготу. Хочется кого-нибудь убить. Например, его самого. Несмотря на то, что друг, и несмотря на то, что гений.
_____________

Уже после того, как я ушёл из "Отделения Мамонов", мы случайно встретились в метро с Пашей Хотиным, бывшим клавишником "Звуков Му":
- Ну, ты как, у Петра-то работаешь?
- Нет, уже не работаю.
- А почему?
- Да просто так получилось, судьба в разные стороны развела...
- Не-е-ет... Я-то знаю, причина есть...
_____________

Для записи "Спиритиза" из "Инструментальных Вариаций" нужна была виолончель. И я через знакомых нашёл девочку Катю, которая в результате сыграла вполне адекватно тому, что хотел Пётр, причём, с первого раза. Потом мы сидели, пили чай и Петя говорил: "Вот, Катя, это - Ваш дом, приходите, приходите просто так..." Катя, не будучи романтически настроенной барышней и поклонницей "Звуков Му", выражала поэтому поводу серьёзные сомнения. А я тоже сидел и думал: "Ну, заливает наш Пётр Николаевич! Ну, заливает..."
_____________

Мне он, естественно, тоже говорил, что это - мой дом; и надо сказать, что в определённой степени я ощущал студию своим домом. Даже принёс туда свою печатную машинку. Однажды я, как раз, сидел в своём "отсеке", заваленном плакатами "Мы поможем Вам уединиться" и пластинками "Транснадёжность", и что-то там печатал. Кроме нас с Петром в студии никого не было, и я невольно прислушивался, что он там такое делает. А он недавно записал вариант "Тёмного Му", который мне, например, нравился, но который потом никуда не вошёл. В отличие от того, который потом появился в программе "Грубый Закат", этот вариант был, наоборот, резкий и отрывистый. Пётр то ставил кассету с этой песней, то неожиданно переключал магнитофон на радио, то ложился на диван, то вскакивал. По-моему, он даже свет включал и выключал, хотя, может быть, это мне сейчас так кажется. В общем, что-то должно было родиться, но никак не рождалось - и он мучился от этого. Я уже давно перестал печатать и понял, что пора отсюда уматывать. И тут он, как раз, входит ко мне и говорит:
- Олег, извини, пожалуйста, но мне надо остаться одному...
- Да ладно, я это уже и так понял...
_____________

Когда он говорил про "Tabla Motown", он говорил это совершенно искренне. Но по своей природе он совсем не тот человек, которому нужна "Tabla Motown". Наоборот, ему была нужна берлога, в которой он мог бы остаться один. Без всякого ансамбля. Сам. Один.
Поэтому и студия наша превратилась не в "Tabla Motown", а в берлогу.
Предполагалось, что мы там будем записывать всякие молодые группы, и в самом начале нам (в смысле ему, Петру) действительно присылали всякие записи. Одна из них ему даже понравилась. Это была "Птица Зу" из Свердловска. Он звал их к себе записываться, но они почему-то так и не доехали. В результате в студии было записано очень мало "чужого". В самом начале, когда у нас ещё крысы бегали, Пётр свёл альбом Задерия "Джазус Крест". Одно время в студии почти постоянно присутствовал гитарист Лёша Леонов, музыка которого сейчас звучит в спектакле "Есть ли жизнь на марсе?" В 92-м году в качестве моей заработной платы был записан первый альбом Рады и "Терновника" "Графика".
Потом я решил записать там Силю в сопровождении группы "Ноль". Они уже записали в Ленинграде четыре песни в составе Силя-Фёдор-Монстр-Николс (то есть по инструменталу это был, скорее "Ноль", но, тем не менее, это был "Выход" - и сочеталось всё вполне органично). Мамонов Силю любил, а в 86-м году, когда Силя увлёкся игрой на басу, он даже пытался напроситься в басисты группы "Звуки Му", но это место было твёрдо занято Сашей Липницким.
В общем, приехал Силя, приехал "Ноль" - и мы начали писать ритм-секцию. В Ленинграде за пультом сидел Федя, а здесь пульт был Мамоновский - и кто за него сядет, было не совсем понятно. По этому поводу между Федей и Петром состоялся ничего не значащий диалог:
- Петя, а кто будет за пультом?
- Ну, я не знаю... Как будет лучше?
- Я так врубаюсь, что, наверное, ты. Поскольку ты - хозяин студии...
- Ну, давай я.
Возможно, если бы мы посадили Федю за пульт, всё бы сложилось по-другому, но, скорее всего, конечный результат был бы тот же.
Пока писалась ритм-секция, мы с Федей ходили по Кутузовскому проспекту и, по-моему, что-то покупали. Потом вернулись в студию - и Федя постепенно начал мрачнеть. Первый день записи закончился - и мы пошли к моему другу, который жил тогда на Кутузовском. Там мы погуляли "в лёгкую", а когда собрались уходить, Федя вдруг говорит:
- Я больше в эту студию не пойду.
- ?-?-?
Особо внятных комментариев не последовало, но мы не стали давить, надеясь, что Федя всё-таки смягчится и не станет заваливать нам то, к чему мы готовились довольно-таки тщательно. Потом, в метро, я попытался осторожно спросить Федю, но он ответил мне очень раздражённо - и Николс, который учился с Федей в одном классе и имел с ним отношения самые простые, тут же отреагировал на это примерно так:
- Федя, ты что, давно по ..алу не получал, что ли?
- Ну, не получал, не получал! Ну, дай мне по ..алу, дай!
В общем, всё было непонятно. Это был 92-й год - и мы ещё не знали, что Федя собирался "зарезать ведьму" и, наверное, не мог ни о чём думать, кроме этого. Я спросил у Сили, что он думает по этому поводу:
- Я думаю, что один из нас оказался мудаком, и я даже точно знаю, кто это...
Потом Федя сказал ребятам, что "Мамонов сидит в своей студии, как Кащей Бессмертный на сундуках". Почувствовала Федина больная душа, что в атмосфере Петиной берлоги есть что-то не то - и не смогла там остаться. Хотя до того Мамонов был одним из любимых Фединых Авторов.
Петя и сам очень расстроился - и пытался как-то выйти из ситуации. Говорил Силе: "Серёж, давай попробуем сами записаться. Я тебе помогу..." Но Силя очень сильно обломался - и менять коней на переправе ему совсем не хотелось.
_____________

Благодаря Виталию Савенкову, который продолжал платить за аренду подвала, а также за сигнализацию и всё прочее, у нас создавалось ощущение, что всё идёт нормально и стабильно. Хотя, на самом-то деле, мы напрямую зависели от состояния дел издательства "Ренессанс".
Однажды Пётр поселил в студии какую-то немку. Я помню, как вся (или почти вся) группа сидела, курила - и Пётр рассказывал:
- Вот, пройдёт время, станем старые, будет у нас своя вилла, будем там сидеть, вспоминать: "А, помнишь, ещё в студии на Студенческой у нас немочка одна жила?.."
Я от этих разговоров всегда как-то внутри себя съёживался. Трудно мне было поверить во все эти виллы и прочее. Для Пети, как для старого стиляги, в этих мечтах была некая сладость, а для меня - только тревога: что, вот, не будет ничего этого - и парень обломается.
Однажды я вдруг начал бухтеть вполне в стиле Кота Матроскина:
- Не надо было тебе сейчас "Ford" покупать! Издали бы лучше "Мамонов и Алексей" на компакт-диске за свои деньги [компакт-диски у нас ещё тогда только входили в обиход, и их было издано очень мало].
- Олег, пожалуйста, не надо меня учить!
- Понял. Не буду.
_____________

Как-то у нас случилась реальная катастрофа: засорилась канализация - и в душевой начало подниматься дерьмо. Вся студия моментально провоняла. Пока вызванные сантехники шли, я принёс из дома небольшой бытовой сантехнический тросик из стальной полосы с пружинным наконечником, который годился для прочистки небольших засоров дома, но здесь был абсолютно неуместен. На следующее утро, увидев этот тросик, я живо представил себе, как Петя в бессильной ярости тычет этим тросиком, превращая его в кучку жёваной арматуры. Сантехники пришли с большим-пребольшим тросом - и мы с ними вчетвером (в смысле, трое сантехников и я) долго пытались пробить засор. Дерьмо иногда чуть-чуть сходило, но потом поднималось вновь. Работать в студии было практически невозможно. Сантехники приходили ещё несколько раз, но ничего не получалось. Я уже почти каждый день ходил к ним на "развод" к началу рабочего дня. Их бригадир, Серёга Коняев, бегал от меня, а я его ловил, пытался ему что-то дать. А он кричал:
- Ты понимаешь, что я не знаю, что можно сделать!
- А кто может знать?
- Никто не может! Дом старый, там может случиться что угодно! Отстань от меня, не могу я тебе ничем помочь.
Я говорю Пете: "Ты всегда говоришь, что, если бы сам занялся каким-нибудь делом, то сделал бы его обязательно. Вот сейчас именно такой случай. Попробуй что-нибудь сделать! У меня ничего не получается." Но он тоже не знал, что делать. Поэтому донимал меня. А я совершенно не переношу "наездов" и, когда он в очередной раз стал орать: "Почему?!" - я ответил: "Потому что закон такой!" - и повесил трубку. По-моему, это был первый и последний раз в моей жизни, когда я повесил трубку в разговоре с "лицом мужской национальности".
Но потом я, видно, достал бедного Серёгу и, когда я в очередной раз отловил его на утренней "пятиминутке", он с тоской посмотрел на меня и сказал:
- Ладно. Бери лом - пойдём.
Мы пришли. Сначала он долго ходил и смотрел. Потом взял лом - и начал крушить чугунные канализационные трубы. Мы снова взялись за большой-пребольшой трос и вставили его в пробитую брешь. И тут оно вдруг чвакнуло - и ушло! Жизненный опыт не подвёл Серёгу, крушить пришлось не так уж и много. Потом мы с ними сидели, пили спирт, который я принёс с работы, и разговаривали на разные темы. В том числе, про музыку, про Петра Николаевича, и были очень довольны друг другом и жизнью вообще.
_____________

На Новый 92-й год в студии был устроен небольшой "приём" с настоящей ёлкой, на котором был Савенков, его компаньон-югослав Джурович и вся наша "тусовка". Недели две спустя Пётр показал мне фотографию, где мы все сидели вокруг этой ёлки:
- Видишь, какая у меня фотография есть! Только я её тебе не дам, она у меня одна...
- Да ладно, она мне особо и не нужна.
- Слушай... Что это я? Совсем уже, что ли? На, бери, бери!
И, как я ни отказывался, он всё-таки всучил мне эту фотографию - и она лежит у меня по сей день.
Этот мелкий случай для Петра очень характерен: когда нутро начинает тянуть его куда-то туда, вниз; а потом вдруг просыпается голова или душа - не знаю уж, как это назвать - и с ужасом видит, куда её тянут.


Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.

3.ПРО ПЕТРА НИКОЛАЕВИЧА. И ВООБЩЕ. (Воспоминания Олега Ковриги о Петре Мамонове)
2006-08-23 10:56 _flyman_
Один раз мы почему-то очень сильно поругались с Олей. Сейчас я совершенно не могу вспомнить, из-за чего мы ругались, и, более того, мне уже даже вообще непонятно, как это могло получиться, потому что за последние несколько лет мы с Олей, может быть, и не достигли полного взаимопонимания, но, по крайней мере, достигли полного взаимного сочувствия и взаимной поддержки. Наверное, это связано с тем, что у нас с ней есть существенная общая черта: любовь к кропотливой ежедневной работе при отсутствии всякого пижонства (Вот, как я себя похвалил-то! А-а!)
Но тогда мы почему-то поругались - и я написал письмо следующего содержания:
ДОГОВОР О СОТРУДНИЧЕСТВЕ
Я, Коврига Олег Владиславович, как и прежде, готов в меру своих возможностей поддерживать группу "Мамонов и Алексей" и лично Мамонова Петра Николаевича, являющегося одним из моих любимых АВТОРОВ.
При этом я требую не допускать по отношению ко мне хамства, безобразных выходок и поганых слов, а также не подозревать меня в злокозненности и подрывных намерениях по отношению к группе "Мамонов и Алексей" и лично Мамонову Петру Николаевичу.
Предупреждаю, что несоблюдение данных требований может привести к трагическому исходу, а именно: в один прекрасный день я откручу голову г-же Мамоновой Ольге Ивановне.
Бумагу эту составил в трезвом уме и на полном серьёзе.
Коврига О.В.
22 февраля 1992г.
О возможности трагического исхода предупреждена
Мамонова О.И.
С Договором о сотрудничестве ознакомлен
Мамонов П.Н. (АВТОР)

Я отдал это письмо Петру - и несколько недель мы не созванивались вообще. При этом какая-то работа шла - и мы с Олей случайно столкнулись на лестнице у Юры Родина, который оформлял пластинки "Звуков Му". Поднимаемся мы к Юре, он открывает дверь - и Оля ему говорит:
- Видишь, Юр, он мне голову оторвать хочет!
- Не оторвать, а открутить...
В общем, ситуацию эту мы развели - и больше никогда не ссорились.


Постепенно моя роль в студии, которую, скорее всего, можно было определить как роль пожарной команды, стала сходить на нет, да и мелкие человеческие напряги, которые у нас стали возникать слишком часто, меня, честно говоря, достали. К этому моменту я уже давно перестал брать деньги с так называемого "ИВО-СиД" (эта аббревиатура расшифровывалась, по-моему, как "Ист-Вест Организэйшн - Савенков и Джурович), потому что большие деньги с них было брать неловко, да и не за что, а попадать в зависимость за мелкие деньги мне совершенно не хотелось.
Постепенно я как-то покинул студию - и занялся своими делами, которых тоже было выше крыши. Мой уход не сопровождался никакими ссорами и разрывом; просто, как и тогда, несколько лет назад, время немножко поменялось - и судьба развела нас в разные стороны. Немного позже возникло "Отделение ВЫХОД" - и я без всяких сомнений по-дружески "сдул" слово "отделение" у Петра Николаевича. (А слово "выход" появилось из Умкиной песни "Как трудно взрослеть").
Хотя, конечно, когда Паша Хотин говорил: "Нет, я-то знаю, причина есть..." - он был в значительной степени прав.
_____________

Дела у издательства "Ренессанс" и "ИВО-СиД" стали идти намного хуже - и Савенков уже не мог столько платить, поэтому с подвалом на Студенческой 39 пришлось расстаться. Савенков и Мамонов купили себе по дому в районе Вереи - и студия "Звуков Му" переехала туда. По иронии судьбы в 78-м году я шабашил в деревне Ревякино, находящейся примерно в километре от нынешнего "домика Петра". В этом домике были записаны "Грубый Закат" и "Жизнь амфибий, как она есть". Но в группе уже тоже начался распад, чего, в общем-то, следовало ожидать. Например, во время записи в одной из комнат двухкомнатной Петиной "хаты" жил сам хозяин, а в другой жила Оля с двумя детьми и вся группа. Жене Казанцеву, который перед этим год лежал в больнице с туберкулёзом, такие спартанские условия было переносить, конечно, тяжело. Да и мириться с полной диктатурой Петра Николаевича не особо приятно. Поэтому Женя уехал. Остальные тоже остались не при делах - и разъехались. При этом никто ни с кем не ссорился, Женя с Петром остались друзьями - но просто вместе уже было невмоготу.
_____________

Петру пришла в голову мысль сделать сборник с квартирных концертов, которые мы когда-то устраивали. Кассеты свои я "сдал в Осоавиахим" ещё в самом начале работы студии на Студенческой. Когда я получил этот сборник, я расстроился ужасно: весь "конферанс", все, что он говорил между песнями, было безжалостно вырезано. На мои вопли о помиловании Петя ответил, что всё это - пьяный бред, и ему за него стыдно. А я эти порезанные на куски концерты просто не мог слушать. Для меня они стали, может быть, и не совсем безжизненными, но, как бы, обескровленными. Я приводил ему в пример квартирник Майка с Цоем, который мы издали практически в натуральном, нерезанном виде - и все отмечали, как это хорошо, говорили о том, что "сохранилась атмосфера" и т.д. На что Петя мне ответил:"Майк и Цой умерли, а я - нет!" Около года я ждал, что Петя одумается, но единственной уступкой, на которую он пошёл, стал последний "трек", в котором он смешал вырезанные куски - и в результате получился некий отзвук-сон этих концертов, пропущенный через нынешнюю Петину голову. Конечно, моему горю этот трек никак не помогал. Но это было, в первую очередь, его детище, а не моё. Поэтому я сдался, отдуплившись только ответной статьёй, которая так и живёт в двойнике "П.Мамонов 84-87" рядом со статьёй Автора. Зато Пётр лично сделал лицевую обложку: раскрасил доску-пятидесятку и прибил к ней гвоздями свою фотографию. Получилась такая "псевдоикона", которая мне очень понравилась, хотя она, конечно, больше бы подошла к виниловой пластинке. Пётр, кстати, является ярым "винильщиком" (да и я тоже), но, к сожалению, продать тираж виниловой пластинки у нас сейчас невозможно. По настоянию Петра Оля выпустила на виниле "Крым" и "Грубый Закат" ("Мамонов и Алексей" был сделан на LP раньше), но пластинки эти, милые нашим сердцам, совершенно не продаются.
_____________

Неожиданно возникла разборка со старым составом "Звуков Му". Поскольку за "Простые Вещи", "Крым" и "Транснадёжность", изданные на "Moroz Records", музыканты не получили ровным счётом ничего, они требовали "сатисфакции". Пётр ушёл в глухую "несознанку". Мне эта ситуация казалась совершенно искусственной. На месте ребят я бы, наверное, никаких претензий не предъявлял, поскольку для меня "Звуки Му" - это, прежде всего, сам Пётр, а всё остальное - более или менее удачный фон. Но и на месте Пети я бы предпочёл расстаться со своим прошлым по-хорошему.
Подобную ситуацию я перед этим наблюдал в группе "Ноль". Став христианином, Федя Чистяков отрёкся от "Ноля" и не хотел, чтобы старые альбомы издавались. Но группа не захотела хоронить своё прошлое - и Федя был, говоря по-простому, "послан". На моём месте упрекать ребят в том, что они поступили некорректно по отношению к Автору, было бы цинично, потому что я же этой ситуацией и воспользовался, издав основную часть наследия "Ноля" и заработав на этом денег. В своё оправдание могу сказать, что деньги я, конечно, люблю, но "Полундру!" и "Северное Буги" я люблю намного больше и совсем другой любовью, и мне было бы страшно обидно, если бы Федя похоронил эти альбомы. И кроме того, у них в группе были совершенно не такие отношения, как в "Звуках Му". В начале 90-х годов "Ноль" был исключительно спаянной, монолитной группой, как в музыкальном, так и в человеческом плане. Подобного коллектива я не встречал ни до того, ни после того.
Надо сказать, что Федя сопротивлялся недолго. Относительно наследия "Ноля" он остался при своём мнении - и денег с меня за издание старых альбомов не брал, сказав, что: "Я бы, конечно, не хотел... Но ведь это не только моё, так что все вопросы решай с Димой и Лёшей." Я страшно благодарен Феде и за то, что он так повёл себя в ситуации со своими друзьями, и за то, что он совершенно и не подумал обижаться на меня, хотя я и пошёл против его воли. Можно что угодно говорить про Свидетелей Иеговы (Федя уверовал именно в такого Бога), но, с моей точки зрения, Фёдор Чистяков стал христианином настоящим - и такие вещи, как "любовь", "терпимость" и так далее для него стали не ритуальным набором слов, а чем-то абсолютно реальным и естественным.
Наверное, это было лирическое отступление.
_____________

Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России "OPAL-овского" альбома "Звуков Му". Уже хлебнув много всякого разного с российскими музыкантами и пожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот, как раз, это и было самым сложным. Я был готов удовлетворить и группу, и Петра; мне казалось, что надо просто прорваться сквозь этот тяжёлый бред, а определить, кто сколько получит - это уже дело техники. Очень мне хотелось издать этот альбом. В конце 70-х годов я считал Брайана Ино почти что музыкальным Богом, и до сих пор мне кажется, что, например, "Another Green World" - это один из лучших альбомов всех времён и народов. Принять "эстафетную палочку" от Брайана Ино было для меня чем-то запредельным.
Я вообще считаю, что в моей жизни было три фантастических явления, когда реальным становилось абсолютно нереальное:
Первое: то, что в 92-м году в день рождения Михаила Сергеевича Горбачёва, второго марта, я сделал по первой программе радио передачу про Галича - и поздравил Михаила Сергеевича с днём рождения (сейчас "Радио Россия" безнадёжно отстало, но тогда это была ещё Первая программа!)
Второе: то, что я увидел живого и здорового Хвостенко и издал "Прощание со степью" с оригинала, с большим трудом найденного в городе Лондоне.
И третье: я издал пластинку, записанную Брайаном Ино, и тираж появился в Москве 17 мая 98-го года, в день, когда Ино исполнилось 50 лет! Я даже написал ему письмо на английском языке, но... отправить его постеснялся.
Опять получилось лирическое отступление.
_____________

Саша Липницкий и Оля абсолютно симметрично поливали друг друга, произносили слово "суд" и другие совершенно неуместные слова, но, в конце концов, мы встретились дома у Петиной мамы, Валентины Петровны - и пришли к некоему соглашению. Вроде, всё было нормально, бред оставался позади, но я чувствовал, что Пётр-то все равно не хочет и молчит он на эту тему как-то нехорошо. Я снова стал приставать к нему с вопросами - и услышал примерно следующее:
- Да, я полностью отдал этот альбом Александру Давыдовичу Липницкому. Но бумаг никаких подписывать не буду. И, если кто-нибудь обидит мою жену, то получит ....ы!
Бумаги мне особо нужны и не были, а с женой его у меня уже давно были самые товарищеские отношения, так что, по идее, всё было хорошо.
Но ведь он же явно не хотел! И я всё пытался добиться, чтобы он сказал, что я ещё должен сделать. А он отвечать и не собирался. Ну, думаю, и хрен с тобой! Отдал - так отдал.
Издали мы этот альбом. Очень старались не ударить в грязь лицом перед Брайаном Ино. Сделали digipack с книжкой. Так что даже Морозов, наш главный конкурент по "Звукам Му", качество издания похвалил.
Но влетел я на этом издании крепко. Конец весны - не самое лучшее время для релиза, а через три месяца разразился наш любимый кризис - и такие компакты перестали продаваться вообще. Но свои обязательства перед группой надо было выполнять, так что в результате я очень дорого заплатил за свою прихоть и самоуправство. О чём, правда, совершенно не жалею. Зря я только письмо Ино не отправил, в худшем случае он не стал бы его читать - и выбросил.
Но самым печальным было то, что Пётр на меня, всё-таки, обиделся. Причём, обиделся сильно. Я совершенно чётко ощущал, что видеть меня ему неприятно. И я перестал подниматься к нему в гримёрку после спектаклей. Хотя при этом дружил и с Олей, и с Петиными детьми, и торговал почти на каждом спектакле. Но сказать, что Петя - мой друг, я уже не мог. С его точки зрения, я его предал.
Мне кажется, что эти три года (1998-2000) вообще дались Петру очень тяжело. Он всегда жил своей внутренней жизнью, а тут вообще практически прекратил общение с внешним миром. Берлога становилась всё глубже, и то, что находилось вне её, раздражало. Но то, что шло изнутри, сводило с ума. Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что я чувствую, как он бесится, как борется с самим собой и какими-то непонятными ветряными мельницами. Однажды я представил себе Петю, играющего Дона Кихота, представил себе, как он бросается, как паук, на крылья мельниц, хрипит... Он очень хорошо сыграл бы эту роль. Мне Дон Кихот и представляется таким - сумасшедшим пауком, а вовсе не бестолковым романтиком.
Однажды Женя Казанцев, который к этому моменту уже стал православным верующим (при этом очень мягким и доброжелательным) поехал на несколько дней к Петру в деревню.
Приехал он довольно-таки грустный, тяжело ему было с Петром:
- Два дня он держался, а потом из него попёрло: "Да, я - плохой, но, посмотри, весь мир ещё хуже... Да, я получил своё, но они-то не должны были получить - а получили!"
_____________

Когда я узнал от Оли, что Пётр тоже стал православным верующим, я обрадовался ужасно, хотя сам верующим и не являюсь. Просто мне кажется, что для такого человека, как Пётр, Вера - это единственное спасение. Я даже не стал описывать, что иногда вытворял этот человек в быту, довольно и того, что сказано.
Не так давно, когда мы с ним увиделись после большого перерыва, он неожиданно сказал:
- Ты знаешь, бесы нашёптывали мне: "Плохой Олег!" - а я их псалмами!
С одной стороны, это слушается смешно, но, с другой стороны, это ведь чистейшая правда! Про бесов. И другими словами тут не скажешь.
Сейчас нечто подобное происходит с моим другом Аней Герасимовой, то есть Умкой. К счастью, её бесы на меня ещё пальцами не указывают. Уж больно многое нас в жизни связывает. Но ведь окружают! И нашёптывают. И никакого реального способа борьбы с ними я не вижу. Только псалмами.
Не шучу, между прочим, ни грамма.
_____________

Теперь, когда Пётр вдруг берёт меня за руку своими двумя руками - и держит, сердце моё тает. И хотя прежнюю простоту отношений восстановить сложно, слава Богу, в которого я не верю, в жизни случаются не только всякие гадости, но и самые настоящие чудеса!
Олег Коврига.

Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.

ГЛАВНЫЙ ПЕТРУШКА СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
2006-08-22 10:32 _flyman_
В студии "Мизантроп" окно в аппаратной выходило к пожарной лестнице. В хорошую погоду мы перелезали по этой лестнице на крышу соседнего дома, который стоял перпендикулярно нашему и имел общую стену с аппаратной. Однажды мы с Элей Шмелевой лежали на этой крыше и смотрели, как "Аркестр АУ" в очередной раз прослушивает инструментальную часть "Не зарекайся". Свинье при этом делать было особо нечего и он слонялся по аппаратной. Накладывать голос было еще рано, но ему вдруг захотелось спеть. Он подошел к открытому окну - и начал петь под уже записанный инструментал. И пел он с полной отдачей, как артист настоящий. А мы смотрели на это окно в полном восторге, и я помню, что где-то на середине песни у меня вдруг возникла мысль: "Неужели через несколько минут все это кончится и уже никогда не повторится?"

Однажды мы пошли на оптовый рынок, который тогда был около метро "Новослободская". Купили там вино - и пошли его пить на стройку рядом с рынком (теперь там уже стоит большой кирпичный дом). Пока мы его пили, начался дождь с грозой. Мы втроем стали пытаться укрыться, а Свинья выбежал под дождь и стал петь песню "Лето":
"...А когда гроза растает
Ливень следом волоча
То никто и не узнает
Кто на улице кричал
Это несомненно лето к нам пришло
Значит будет что-то хорошо!"
________
Студия "Мизантроп" находилась (да и сейчас находится) в обычной московской квартире на Остоженке. Достаточно большой для того, чтобы сделать там студию, но недостаточно большой, чтобы студия не мешала жить остальным обитателям квартиры, в частности, маме хозяйки студии Инессе Викторовне. Однажды, когда она шла по коридору с сумками, Свинья подкрался к ней сзади и обнял. Будучи женщиной решительной, Инесса Викторовна тут же выхватила из сумки какую-то рыбину - и начала "ейной мордой" охаживать Свинью с криком: "Ах ты, пьянь проклятая!" При этом она говорила Эльке: "Музыкантов твоих терпеть не могу! Всех до единого! Единственный нормальный человек - это Свин. Жаль только, что он так сильно пьет."
Хорошо, что она не знала, что однажды он чуть было не выкинул в окно с четвертого этажа ее любимого кота. То есть он его выкинул, но не заметил, что в окне было второе стекло, которое разбилось, но кот остался цел и невредим. Это был, наверное, самый "свинский" из Свинских поступков, которые я наблюдал.
________
Однажды мы с ним вдвоем посмотрели фильм Пазолини "Сало или 120 дней Содома". После этого пошли спать, не сказав друг другу ни слова про то, что видели. А утром, убирая кассету в коробочку, я говорю: "Больше я таких фильмов смотреть не буду. Этого одного мне хватит на всю жизнь."
- И мне тоже. Вполне.
______
Как-то мы сидели на кухне - и Тропилло долго, упорно и с большим энтузиазмом учил меня жить и указывал на недостатки в работе. А я по мере сил отбивался. Свинья, наконец, не вытерпел:
- Слушай, он хочет, чтобы ты сказал: "Да, я - мудак!" Скажи это - и он успокоится. Я, вот, могу свободно сказать про себя: "Да, я - мудак!" Что тут такого?
Самоирония у него присутствовала в полной мере. В этом смысле он был одним из немногих "настоящих панков" или "настоящих скоморохов", что, на самом-то деле, практически одно и то же. Правда, на Свинских похоронах я имел возможность убедиться, что так считают далеко не все.
Его хоронили в крематории, и тетя, которая вела процедуру "прощания", стала скорбным голосом рассказывать о том, что "от нас ушел примерный сын, заботливый отец...", что "наступают самые скорбные минуты..." и т.д. Я вообще абсолютно не собирался ничего говорить, но тут вдруг стало ясно, что, если я сейчас ничего не скажу, то с этими словами сейчас и увезут нашего парня, как будто это и не он вовсе, а какой-нибудь обычный член профсоюза или чего-нибудь еще. И я раскрыл свой рот и сказал что-то типа: "Да что мы тут устроили?! Что мы тут стоим и "жопы криво морщим"? Ведь все-таки это не кто-нибудь, а главный Петрушка Советского Союза!"
Тут ко мне подбегает кто-то из фанатов "АУ" - и бьет меня прямо по рылу. Его, конечно, тут же оттащили, а Тропилло отвел меня в сторону. Потом, когда мы уже вышли на улицу и прошли куда-то, я вдруг начал рыдать на его широкой груди, говорить, как я его люблю, и что в этом городе живут очень хорошие люди, которые при этом часто оказываются мудаками и почему-то "сидят на жопе" и ничего не делают. И он, Тропилло, может быть, единственное исключение. А он меня утешал и говорил, что про "главного Петрушку Советского Союза" я был абсолютно прав - и кто-то, все равно, должен был это сказать.
Оно, конечно, мы со Славой Жеревчуком и Лией Петровной выпили с утра после нашего приезда, и цитату я привел не самую уместную для подобного заведения, но, скорее всего, если бы я сказал не Петрушка, а "главный панк Советского Союза", морду мне бы бить никто не стал.
________
Надо сказать, что при том, что Свинья никогда не выпендривался и в грудь себя не бил, он прекрасно знал себе цену и с чувством собственного достоинства у него было все в порядке.
Лия Петровна рассказывала, что в свое время Свинья сдал собеседование - и его приняли на работу в театр. На собеседовании он спел "Ой, мороз, мороз", после чего и был принят. Какое-то время он проработал в театре. А потом ему дали роль комсомольца - и он из театра ушел. Пришел домой и говорит: "Знаешь, мам, я так не могу..." При этом он практически обрубал себе не только потенциальную карьеру, но и вообще источники к существованию.
По этому поводу была написана песня "Сук":
"...Лучше я буду всю жизнь скулить
Или от злобы на что-нибудь выть,
Чем негодяем себя раз признать
И на себя с колокольни плевать.
Выруби сук, на котором сидишь,
Если ты даже от боли кричишь..."
________
В свое время Задерий под запись своего нового альбома выманил у меня 300 долларов, полученные из фонда Сороса, когда я еще был научным работником - и благополучно пропил их. Свинья отреагировал на эту историю словами: "Ну вот! Где же я-то был?!" При этом он сам в этом смысле был весьма щепетилен. В его случае требование оказать "морально-материальную поддержку", как правило, означало не более, чем купить бутылку. Отказать ему в этом было весьма непросто, но реальные деньги он брал у товарищей только в самых крайних случаях и относился к ним бережно.
- Если можешь, пришли 300 рублей...
- А тебе они очень нужны?
- Ты же знаешь, что, если бы не очень, то я бы не просил.
И я действительно знал, что, если он просит, то дома у них сейчас есть нечего, а эти 300 рублей он должен в "химию" (магазин, который давал им с Лией Петровной еду в кредит).
________
Весной 95 года, когда мы записывали что-то на студии "Мизантроп", туда неожиданно заявился совершенно пьяный Коля Рок-н-Ролл. Я долго стоял с ним на лестнице и пытался заговорить ему зубы, но Коля был упорен и уходить не хотел: "Где мой брат?!" - и все. Пришлось идти за братом. А брат, как раз, должен был вскоре накладывать голос - и по этому поводу был трезв абсолютно. Идти к Коле ему совершенно не хотелось, но деваться было некуда. Он присел на корточки у стены, имея вид усталый и не особо довольный. Потом говорит: "Все. Сейчас вы увидите преображение человека." Через минуту он вскочил и с радостным криком "Здорово, брат!" устремился на лестницу. Они долго обнимались, вели невнятную беседу, но Коле хотелось войти внутрь, а Свинье нужно было записываться - и Колино присутствие в студии было крайне нежелательно. Когда Коля окончательно понял, что его отшивают, он разозлился, впал в амбиции и стал кричать:
- Вот ты какой, оказывается! Гад ты! Предатель!"
На что Свинья невозмутимо ответил:
- Конечно. Игги Попов не может быть три. Их, от силы, два. Он и ты.
________
На похоронах Коля вдруг появился в совершенно новом обличье. Это уже был совсем не тот Ник Рок-н-Ролл, к которому мы привыкли, а непьющий, респектабельный и хитроватый директор Тюменского рок-центра "Белый Кот". При этом от него исходила какая-то мощная положительная энергия - и я все кидался к нему как к "лучу света в темном царстве" - и начинал его радостно бить. А Марианна Цой, осудившая меня за неблаговидное поведение в крематории, говорила: "Ну что, Коля, приятно тебе Ковригинским перегаром дышать?"
А потом мы с Колей вместе поехали в Москву - и он все спрашивал меня:
- Ну что, Олега, Петрушки в глазах уже не стоят?
- Нет, петрушка в глазах уже не растет...
________
Как-то я ночевал у них дома в Ленинграде. Сплю - и вдруг просыпаюсь от того, что кто-то засовывает мне в рот ягоды. Естественно, я сказал ему все, что думаю на эту тему, но, с другой стороны, вспоминать об этом приятно. Примерно так же ведут себя маленькие дети: "Папа, вставай!" - и объяснить, почему у тебя нет сил вставать, очень трудно. Он тоже иногда называл меня "папой". И мне это было приятно.
Конечно! В кои-то веки раз в гости приехал - и, надо же, спит!
________
Надо сказать, что он вообще хорошо относился к людям и не делал никому никаких гадостей. Другое дело, что, если ты уж связывался с ним, то приходилось расхлебывать его приключения, следить, чтобы его не забрали в менты, чтобы он не писал в клумбы, не нажрался до начала концерта и т.д..
В мае 97 года он выступал на "горбушке" перед "The Toy Dolls" (это был "панк-фестиваль" и за день до этого там играли "Stranglers"). Я так рассчитывал, что этот концерт будет "трамплином", а Свинья по упущению - не будем говорить, кого - умудрился так нажраться, что за полчаса до концерта лежал трупом и его еле подняли с помощью нашатырного спирта. Естественно, ни о какой энергии речь на концерте уже не шла. Я злился ужасно, хотя парень, в общем-то, остался верен себе.
________
В Москве он в последние годы, как правило, жил у Славы Жеревчука. После записи "Праздника Непослушания", когда у Славы за довольно короткий промежуток времени сменилось довольно много "постояльцев", чаша его терпения переполнилась и он стал кричать:
- Все! За..али! Кроме Свиньи и Джонни больше никого не пущу!
- Но ведь со Свиньей у тебя сложностей никак не меньше, чем со всеми остальными?
- Ну, это же совсем другие сложности...
И я со Славой совершенно согласен. Свинья мог спалить чайник, описаться в кровати (у него были больные почки), да и вообще, ожидать можно было чего угодно, но это действительно были совсем другие сложности. Чисто по-человечески он как-то умудрялся все это восполнять. И по большому счету, по отношению к нам со Славой он совершил только один действительно нетоварищеский поступок - это то, что он помер.
А на похоронах в продолжение моей клоунады Слава выдал свою. Когда все пошли "прощаться", он подошел к гробу, взял парня за плечи, потряс его (так, что народ испугался, что гробешник сейчас свалится) и сказал: "Андрюха, вставай!"
________
Для записи "Юнкеров" Васе Серову нужна была акустическая гитара. Мой приятель привез свою двенадцатиструнную гитару, купленную еще лет двадцать назад. Я ее увидел - и говорю:
- О! По-моему, в свое время эта гитара стоила 98 рублей.
А Вася говорит:
- Нет, не 98, а 112.
А Свинья говорит:
- Абсолютно точно, что 98, потому что мы вместе с Цоем покупали ему такую же гитару. Его родители уехали на месяц - и оставили ему 100 рублей. На 98 рублей мы купили гитару, а на 2 рубля он накупил беляшей, которыми дико отравился и лежал несколько дней совершенно зеленый. Что было вполне в его духе. И вообще, только такой человек, как Цой, мог въ..аться в стоящий автобус на совершенно пустом шоссе.
________
У него была басистка, Мява, к которой он относился очень хорошо и часто про нее вспоминал:
- Дней за десять до того, как она померла, я ей говорю: "Слушай, если ты будешь так продолжать и дальше, то скоро помрешь." Она там со своим мужчиной... (не помню уже, что, но по-моему, речь шла о сочетании каких-то сильных наркотиков со всем остальным вместе взятым). А потом как-то просыпаюсь, смотрю: Лия Петровна подходит, садится ко мне с таким видом... Я ей говорю: "Мява, что ли померла? Так и скажи."
"Если помер, значит, сдох -
И нельзя придумать лучше
Отвратительный кобсдох
В развеселой нашей куче..."

________
Как-то он говорит:
- У нас в Ленинграде объявился еще один кандидат в "небесную биллиардную" к Цою и Башлачеву.
- И кто же это?
- Задверий...
Задерий тогда действительно прямым ходом шел именно в этом направлении, но вовремя остановился и побежал обратно. Правда, трезвый образ жизни выявил далеко не самые лучшие стороны его характера.
________
С мамой, Лией Петровной, у него были отношения самые дружеские и теплые. Надо сказать, что, если бы не она, то у него было бы намного больше шансов давно попасть в "небесную биллиардную". Насколько я понимаю, она совершенно не давила на него, не пыталась перевоспитать, а просто берегла его, насколько могла. Бежала его встречать на вокзал к шести утра, чтобы он не попал в менты, если приедет пьяный, аккуратно выводила его из запоев, кормила по-настоящему (что для моих ленинградских знакомых явление очень редкое, там, в основном, любят в качестве еды пить чай - иногда совсем пустой).
Как-то Свинья позвонил домой из Москвы, чтобы уточнить какой-то текст. И вдруг слышу: "Лия Петровна, ну что ж такое, опять в жопу!" Я очень веселился. Ханжество ему было абсолютно не свойственно, но это высказывание было вполне в духе их отношений с мамой.
________
Во время записи "Пейте с нами!" оператор как-то попросил его поговорить в микрофон.
"В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора.
"Сейчас поедешь в Израиль," - сказала мне сестра.
Вот через площадь мы идем - и входим наконец
В большой, красивый самолет. Я понял: все, п...ец!"
Я очень жалел, что магнитофон не был включен.
________
Тогда же ему надо было наложить голос на песню "Соловей" - и у него никак не получалось спеть быстро и при этом разборчиво. Чекано (Андрей Чернов) ругался, Свинья нервничал, но ничего поделать не мог:
- Ну, не профессионал я, не Киркоров! Не получается у меня!
Надо сказать, что к попсовикам он относился без всякого пренебрежения и если, например, он говорил, что хочет исполнить песню Кристины Орбакайте, то это вовсе не означало, что он хочет как-то ее обидеть, "простебаться" и т.д., это просто означало, что он в этой песне нашел что-то для себя интересное - и хочет ее спеть.
К композиторам Зацепину и Крылатову он вообще относился с большим почтением (особенно к Зацепину).
Как-то увидел кассету Макаревича "Женский альбом" - и говорит: "Хорошо бы послушать. Мужчина-то уже взрослый - может, что-нибудь и..." Но послушал - и сказал: "Нет..."
Когда его спрашивали про Гребенщикова, он его всегда ругал. В основном, за неискренность. Но не потому, что относился к нему хуже, чем к другим, а, наоборот, потому что когда-то, "до того" он именно очень любил его.
________
Когда мы закончили мастеринг "Праздника непослушания", я послал ему CD-R в Ленинград. Потом звоню:
- Ну как, послушал?
- Раз 600.
- Ну и как?
- Ну, вы там и сделали. На "Iron Maiden" похоже.
- А это плохо?
- Да нет, не плохо. Просто странно как-то.
Не знаю точно, что он имел в виду, но предполагаю, что на "Празднике Непослушания" все сыграно не только профессионально, без раздолбайства, свойственного "АУ", но и, может быть, чересчур серьезно - и это, как бы, утяжеляет альбом, делает его менее "скоморошеским". Хотя на "Iron Maiden" это, конечно, совершенно не похоже. По-моему, "Праздник Непослушания" раз в 600 лучше.
________
Кстати, число 600, которое Свинья упоминал при любом удобном случае (даже один из составов назывался не "АУ", а "600"), произошло из известного анекдота про то, как Василий Иванович с Петькой летели на самолете:
- Василий Иванович, что приборы?
- 600.
- Что 600?
- А что приборы?
________
После очередного дня записи в студии "MMS", где все было действительно профессионально, Свинья неожиданно сказал: "А мужчины тут спокойные. Не говорят, что мудак, что делать ничего не умеешь..."
________
Однажды я провожал его в Ленинград. Он был в состоянии выхода из запоя, пил совсем по чуть-чуть, чтобы хоть как-то передвигаться и чувствовал себя при этом очень плохо. Мы с ним добирались так медленно, что сел он в поезд в последнюю минуту. Почему-то сказал проводнику: "Я не пьяный, нет!" - хотя никто его в этом и не подозревал. На всякий случай я дал ему с собой бутылку сухого вина. Потом в поезде он выпил эту бутылку - и заснул. А во сне эта бутылка из него и вышла. Дальнейшие события были описаны примерно такими словами:
- Там были какие-то мужчины военной национальности, которые заставили меня все убрать. И они были безусловно правы.
________
Если пытаться посмотреть на его жизнь "объективно", то может показаться, что она состояла из одних только обломов. Как автор и как артист он остался совершенно нереализованным. Самой "реализованной" вещью оказался "Праздник Непослушания" (Кстати, настоящее название картины Котельникова и Юфы, давшей второе название альбому, не "Последний день Помпеи", а "Последний день Помпея" /полководца/. Когда мы решали, что именно она будет лицевой обложкой альбома, мы этого не знали). Но он мог бы записать еще 10 или 20 альбомов, которые были бы не хуже, а, может быть, и намного лучше и легче, чем "Праздник Непослушания". И мы собирались это делать. Он мог бы сниматься в кино, мог бы, в конце концов, просто играть нормальные концерты с нормальным звуком, которые можно было бы нормально снять на видео-пленку. Ничего этого не случилось. Он очень хотел всего этого. Хотел играть концерты, записывать альбомы. Но совершенно не собирался жертвовать ради этого своим образом жизни, своим "скоморошеским" амплуа. Да это было и не амплуа, а просто его сущность. И он остался самим собой до конца.
Может быть, из-за того, что Лия Петровна так оберегала его, Свинья долго оставался ребенком - и не всегда в лучшем смысле этого слова. А может быть, в той ситуации, в которой он жил, это и было правильно. Не знаю. Но могу точно сказать, что он вполне мог вести себя по-другому. Во время записи "Праздника Непослушания" далеко не всегда получалось обеспечить ему провожатого до студии. И мысль о том, что, если он поедет один, то по дороге с ним обязательно что-нибудь случится, сводила меня с ума. Тем более, что, кроме всего прочего, час студийного времени стоил тридцать долларов. А он мне говорил: "Не бойся, я доеду." Я не мог не бояться, но, когда он так говорил, он действительно доезжал.
Он оставался самим собой - и абсолютно не ощущал никакой трагедии в том, что время идет, а ему по-прежнему ничего не светит. Да он и не был трагическим персонажем. Наоборот, в нем было нечто светлое и позитивное. (Иногда это называют "положительными вибрациями"). Поэтому мне и было приятно быть рядом с ним, несмотря на все его выкрутасы и детский сад.
Я помню, как мы с ним ночью у него на кухне слушали 'Мухомор' "Золотой Диск". Он сидел на корточках и смеялся, как ребенок. У него лились слезы. И я тоже смеялся, как ребенок.
________
Он говорил, что больше всего боится, что не сможет делать двух вещей: пить и петь. Так что можно считать, что самого страшного с ним не случилось.
"Ты не печалься, мама
Ты не плачь, отец
Жизнь - такая штука
Вот и все, ....ец."
Но, поскольку для меня он, прежде всего, был не автором и не артистом, а товарищем моим, то мне его не хватает. Скучаю я без него.
________
На самом деле, я как-то не чувствую, что парень действительно помер. То, что умерли Майк Науменко и Саша Башлачев, мне понятно. То, что умерла моя мама, мои бабушки и множество людей, которых я действительно люблю, я тоже понимаю. Вернее, не понимаю, а ощущаю. А здесь, вот, почему-то не ощущаю. Недавно он мне в очередной приснился. Мы с ним сидим за столом - и он вдруг говорит:
- Слушай, говорят, я тебе снюсь часто.
- Ну, да. Снился раз пять.
- Да-а... Странно.
И без особой грусти, просто с чувством легкого удивления.

Олег Коврига.


Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.

НАШ ОТВЕТ МЕДНОМУ ВСАДНИКУ
2006-08-21 23:05 _flyman_
Что должно было произойти, чтобы Верещагин из «Белого солнца пустыни» всё бросил и опять пошёл воевать? Может быть, авторы фильма имели в виду другое, но у меня на этот счёт есть своя версия.
- Фёдор, Петруха с тобой?
- Нет больше Петрухи. Зарезал его Чёрный Абдулла!
- Иди, иди! Хороший дом, хорошая жена – что ещё нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость?!
Последние слова, понятное дело, произносит сам Абдулла. После этого Верещагин молча уходит. Как сквозь вату доносятся до него слова жены о том, как они «на могилку к сыну» съездят и так далее. В результате он запирает жену – и идёт на баркас.
Если бы Абдулла промолчал, сюжет мог бы развернуться совсем по-другому. Думаю, что даже Петрухина смерть не заставила бы Павла (не помню его отчества) повести себя именно так. Переживал бы, мучился – но воевать не пошёл бы. А вот обиды не стерпел, скотиной себя признать не захотел…

Я опять вспомнил про любимое кино после случая, произошедшего недавно с моим товарищем и самым надёжным и честным партнёром. Вызвали его в ОБЭП (Отдел по Борьбе с Экономическими Преступлениями) – и говорят:
- Вы уж извините. Неудобно, конечно – но нам пришёл приказ сверху: проверить с пристрастием всех предпринимателей с грузинскими фамилиями…
И вот теперь, вместо того, чтобы работать, парень собирает бумажки, чтобы доказать, что он «не верблюд», несмотря на грузинскую фамилию. И ему, ведь, ещё здорово повезло: милиционер оказался нормальным человеком, стыдно ему заниматься подобными вещами. А большинство-то будет исполнять этот чудный приказ с оттягом и рвением. И деньжонок при этом заработают, и удовольствие получат.
Можно, конечно, предположить, что это личная инициатива какого-нибудь крупного ОБЭПовского чина в рамках общегосударственной антигрузинской компании, а выше про это и слыхом не слыхивали, но вина грузинские из магазинов исчезли именно по инициативе «партии и правительства», а всё остальное – вполне естественный ход событий.
Уже много лет я совершенно не интересуюсь политикой и занимаю «прогосударственную» позицию, считая, что, пока есть возможность работать, надо работать. А думать о тех областях, где ты, всё равно, ничего не изменишь к лучшему, можно только от нечего делать или от отчаяния. До отчаяния, вроде бы, далеко, а работы, которую хотелось бы проделать, мягко говоря, много.
Но от этого случая с грузинскими фамилия понесло на меня уже подзабытым запахом родного советского дерьма – и пробудились, видно, спящие рефлексы. Не хочется признавать себя бессловесной скотиной. Хочется ответить.
«Мне б с тобой не беседу. Мне б тебя на рога! Мне бы зубы, да нету…» - говорил персонаж Александра Аркадьевича Галича. Так что остаётся только потрясти кулачком в сторону руководителей родного государства и сказать: «Ужо вам, бляди!»

В седьмом классе меня выбрали председателем совета отряда (потом наш отряд даже стал «правофланговым»). После выборов я случайно услышал, как главный хулиган нашего класса Валера Чистяков бурчал: «Ну вот, выбрали Ковригу-коммуниста – теперь начнётся…» Это был, может быть, первый серьёзный комплимент в моей жизни. Комплимент, полученный не от друга, а от «врага». Я был просто счастлив. Хотя сейчас понимаю, что Валера был, на самом деле, хороший парень. Просто, в отличие от меня, дурака, судьба с самого начала исковеркала ему жизнь и лишила того самого «счастливого детства», которое у меня, конечно, было.
Много лет спустя моя мама призналась мне, что даже боялась, что я вырасту «кроваво-красным». Но вышло всё наоборот. Постепенно из председателя правофлангового отряда я превратился в «физиологического» антисоветчика, у которого ненависть к советской власти уже идёт не от мыслей о жизни, а откуда-то «от живота», на уровне рефлекса. Этот процесс шёл много лет, но прошёл он именно «от и до».
Кто же это так постарался? Уж наверняка не родители. И даже не деды, отсидевшие при Сталине в советских тюрьмах и лагерях много лет и оставшиеся коммунистами в чисто советском смысле этого слова. А сделала это сама же родная Советская власть.

Первое моё «антисоветское» выступление было абсолютно стихийным. Курсе на третьем или четвёртом мы «проходили» на семинарах по философии (или уже это был «научный коммунизм»?) книги Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля», «Целина» и «Возрождение». Кому-то нужно было отвечать. Добровольно никто не хотел. «Повисло напряжённое, гнетущее молчание». Ручка нашей преподавательницы скользила по журналу, пока не упёрлась в слово «Коврига». Когда это слово было произнесено, я встал, не имея абсолютно никаких мыслей относительно книжек Леонида Ильича. Но что-то ведь нужно было говорить! Поэтому неожиданно для себя я вдруг сказал:
- Знаете, если бы я написал такого рода книжки, а их бы стали так обсуждать по всей стране, мне, наверное, было бы очень стыдно…
Представляю, что в этот момент почувствовала наша преподавательница…
- Та-ак. (Молчание) Может быть, кто-то ещё хочет что-нибудь сказать?
И тут неожиданно повскакивали с мест Лена Бируля и Наташа Сенечкина – и начали меня всяко поддерживать. Чего я им никогда не забуду. Плохо помню, что именно они говорили и как, в результате, кончился семинар, поскольку я, наверное, сам тоже испугался своего заявления, но как-то это всё кончилось.
Потом ребята говорили мне: «Ну всё, Коврига, зачёт тебе не сдать!»
Но всё повернулось очень странно. На зачёт нужно было приходить с конспектами. Поскольку студенты любили пользоваться в таких случаях чужими тетрадями, преподавательница наша часто повторяла: «Если придёте с чужими конспектами, зачёт не поставлю!» А у меня была тетрадь с конспектами. Но конспектов в ней было всего три. Хотя должно было быть тридцать с лишним.
И вот, прихожу я на зачёт с этой своей тетрадочкой, сажусь отвечать и говорю застенчиво (врубаясь, что мне не светит):
- А если свои, но очень мало…?
- Главное, чтобы были свои.
Смотрит.
- Да… Действительно очень мало… Но зато явно свои.
И ставит мне зачёт, абсолютно больше ничего не спрашивая! У неё было плохое зрение – и она, произнося эти слова, глядела сквозь свои толстые очки не на меня, а куда-то в парту…
Я, не веря своему счастью, говорю «спасибо!» - и убегаю.
Я даже не запомнил её имени и отчества. Помню только фамилию: Туманова. И только через много лет я реально осознал, что она не просто поставила мне зачёт, а, в общем-то, присоединилась к Ленке Бируле и Наташе Сенечкиной – и вот так, молча, глядя в парту, высказала своё мнение о Леониде Ильиче. При этом рисковала она намного больше, чем я. По крайней мере, в отличие от меня, она хорошо понимала, чем рискует. Как и во всякой группе, у нас были свои стукачи – и, без всякого сомнения, отчёт о моём выступлении и зачёте, который я так легко получил, лёг не только в моё «дело», но и в её тоже. И, например, работы своей она после этого могла лишиться запросто.
К сожалению, даже если она ещё жива, я уже никогда не смогу отдать ей этот «должок» и сказать настоящее «СПАСИБО!»
А тогда я убежал – и на следующий день уже не помнил ни про Туманову, меня спасшую, ни про самого Леонида Ильича.

Я тогда пластиночки слушал. Западные. Каждый день мы встречались на «Октябрьской» кольцевой в тупике – и у кого-нибудь наверняка появлялось что-то новое. В период расцвета нашего «дискобольства» я слушал по три новые пластинки в день! Даже странно сейчас, откуда мы всё это брали в таких количествах? Но именно это составляло основную часть и суть нашей жизни. А не учёба в институте и всё прочее.
Периодически нас «винтили». Пытались дисочки у нас отобрать. Иногда у некоторых отбирали. А ведь одна такая пластинка стоила мою полную стипендию, а две с половиной – зарплату инженера. Поэтому мы яростно защищались. Иногда это принимало очень смешные формы. Однажды Серёжа Огибин со страху укусил за руку мента, пытающегося отнять у него сумку с пластинками. А мой друг и собутыльник Коля Мудров (он же Коля-милиционер, поскольку когда-то действительно работал ментом на Павелецком вокзале) послал в лёгкий нокаут своего бывшего коллегу, ударив его кулаком снизу в челюсть. Пока тот приходил в себя, мы все благополучно сели в поезд – и уехали. Это сейчас смешно, а тогда было страшно. И непонятно, как мы после всего этого опять возвращались на своё обычное место встречи. Вот она, блин, тяга к искусству!
Я помню, как какой-то – капитан по-моему – с жирной мордой говорил нам:
- Советский человек должен слушать русскую музыку, а не всякую еврейскую!
Спасибо, дятел, спасибо, птица! Лица твоего не помню, но определённый сдвиг в моём сознании ты произвёл…

А потом я закончил институт – и пошёл по распределению в НПО «Пластик», т.е. на Дорогомиловский Химический Завод. Там у меня появился дружок Серёга, который работал на участке оперативной полиграфии. И мы с ним начали активно размножать всякую литературу. Не «антисоветскую», нет. Самым «стрёмным» из того, что мы ксерили, была, по-моему, «Повесть о непогашенной луне» Пильняка. Но масштабы у нас были серьёзные. «Дар» Набокова мы произвели в количестве штук не менее трёхсот. А может быть, и все пятьсот. В таких случаях мы уже пользовались не ксероксом. Серёга делал формы – и заводил свой офсетный станок «Romayor». А потом подбирал листы – и делал твёрдый переплёт. Так что это уже была почти настоящая книга.
Заместителем начальника нашего отдела (отдела литья) был некто Кумакшев. Про него было известно, что он – стукач. Да у него это, в общем-то, и на физиономии было написано. Однажды у моего начальника лаборатории Севы Кузнецова умерла мама – и почему-то он по этому поводу дико напился именно с этим Кумакшевым. Через несколько дней он отвёл меня в сторону и сказал:
- У меня есть такая особенность: я могу на ногах не стоять, но всё помню. Так вот Кумакшев мне спъяну говорил: «Знаешь, кем у нас в отделе КГБ интересуется? Тобой и Ковригой.» Я-то знаю почему мной интересуются. Я за границей слишком много болтал. А ты смотри сам!
Я вспомнил, как Кумакшев видел меня в типографии – и рассказал ребятам. На что мне Саша Лаврик, Серёгин напарник, ответил:
- Олег! Это - завод! Если с тобой что-нибудь случится, Кумакшев за всё ответит. И он это прекрасно знает. Так что не бойся! Мы от тебя получаем деньги – и мне плевать, какие книжки ты делаешь!
Вот такой у нас был мелкий междусобойный капитализм.

Через какое-то время комсомольцы просекли, что я не хожу на политзанятия. Секретарём комитета комсомола НПО «Пластик» тогда был Валентин Морозов – длинный, скользкий персонаж, напоминавший мне Uriah Heep из книги Диккенса. Этот Валентин говорил мне:
- Да у тебя вообще совесть есть?
- У меня-то она, может быть, ещё и есть, а, вот, у тебя её точно нет!
- …! Да надо же понимать элементарную политику!
Потом одна девушка из нашего отдела (наверное, она была членом комитета комсомола) рассказала мне, что Морозов пытался «поставить вопрос» обо мне на заседании комитета, но его заместитель Дима сказал:
- Не трогайте Ковригу! Он – труженик. Я с ним на овощной базе работал.
Мы с Димой действительно долго работали на овощной базе и, похоже, там только нас с ним процесс труда привлекал, как таковой, поэтому, конечно, мы работали лучше других.
Интересно, что я с этой овощной базы рюкзаками таскал капусту, морковку, свёклу, картошку. Мамочке, то есть, помогал. Сейчас мне с одной стороны смешно, а с другой – стыдно очень. А тогда это вообще было в порядке вещей: «Всё вокруг колхозное – всё вокруг моё!»
Сейчас я понимаю, что мне вообще часто везло. И в тех ситуациях, когда всё могло кончиться очень плохо, находился какой-нибудь хороший человек, который меня выручал. А я в это не очень-то и вникал.
Дима потом стал секретарём комитета комсомола вместо Валентина. А ещё через какое-то время иду я по территории завода – а навстречу мне Дима! В грязной робе. На каре едет.
- Дима! А ты что, уже не…
- Да пошли они…!
«Не вынесла душа поэта…» Потому что действительно был хороший парень.

А потом у меня началась «история» с отечественной музыкой, в которую я, как дискобол-западник, поначалу совершенно не верил. И когда дружки в 80-м году звали меня на концерт «Аквариума» в клубе Кусковского Химического Завода, я воротил нос и говорил: «Не буду я это ваше советское дерьмо слушать!» А потом полюбил.
И вот тут уже родная Советская власть «открыла личико» в полной мере.
Почему-то наибольший эффект на меня произвело «винтилово» на концерте «Браво» весной 84-го года. Мы забрались в дальний конец зала – и пили там водку (точнее, конечно, спирт разведённый) из жестяной кружки. Всё отлично. Играют, по тем временам, очень здорово. Девчонка песни поёт – практически эстрадные, но поёт с драйвом и с нервом – и слушать приятно. И тут – блядь! – явление третье! И как их много… А один мент – здоровый такой! – выходит на сцену в этой своей шинели серой, фуражке, сапогах – и у Агузаровой (которая тогда ещё была Иванной Андерс) микрофон отбирает. Как выяснилось потом, к выходу подогнали довольно много автобусов – и всех зрителей, под лопату, в эти автобусы. А потом в отделение – и выяснять: где билеты брал? Почём? А я тряс кружечкой и повторял слова Бумбараша: «Сколь раз увижу – столь раз убью!» За левую руку меня держала моя бывшая жена, а за правую – дружок мой Паша Ильменёв. Но опять повезло! К тому моменту, когда мы выходили из зала, все автобусы уже были полны – и меня, идиота пьяного, непуганого, сажать уже было некуда. Да… Трезвым-то я вёл бы себя намного скромнее.

Потом у меня, всё-таки, состоялась пара встреч с работниками Комитета Государственной Безопасности, но это было намного позже. Году в 85-м или 86-м, когда я уже был аспирантом НИФХИ им.Л.Я.Карпова, мы встретились на проходной института с моим приятелем Юрочкой Фёдоровым, который по тем временам ещё имел вызывающе длинные волосы, и я ему отдал ксерокс набоковского перевода Кэрролла «Аня в стране чудес» и черновики Хармса, отксеренные Умкой. С этими бумажонками нас и принял (с помощью ментов) куратор Карповского института от ГБ. Юрочку отпустили довольно быстро, поняв, что он к Карповскому институту никакого отношения не имеет. А меня обрабатывали часа три. Сначала даже рассказывали про подвалы ГБ. Но в результате, поняв, что никаких имён и прочего я называть не собираюсь, этот парень вызвал моего начальника, Юлия Кирилловича Годовского (который, естественно, изрядно перепугался) и просто указал ему на мою подозрительную сущность. Бумажки мне тоже потом отдали – и они лежат у меня до сих пор. Короче, хотя я и трясся мелкой дрожью всё это время, но в результате опять почти бесплатно получил ценный жизненный опыт.
Продолжения эта история не имела по одной простой причине: я рассказал всей лаборатории про эту «встречу», несмотря на просьбу «чекиста» не делать этого. А, как я потом понял из бесед со старшими товарищами, у них потом по плану идёт попытка «вербовки», а я ему этот сценарий сорвал своей болтливостью.
Во время нашей беседы он говорил:
- Я понимаю: вы не занимаетесь антисоветской деятельностью. Но вы собираетесь, устраиваете читки…
Чем навёл меня на мысль – и впоследствии я устроил пару «читок» Дмитрия Александровича Пригова.
«…Но, как небесная прекрасность
Порой с небес нисходит Гласность –
И они трепещут…»
В этом я снова убедился, когда уже, в общем-то, в разгар перестройки, году в 88-м меня вызвали в Первый Отдел Института Элементо-Органических Органических Соединений АН СССР. Я уже работал в ИНЭОСе - и мы устроили в Институте выставку Димы Врубеля и Саши Джикии. Тут уже дядя «клеил» меня с первого раза. Намекал на то, что я пишу диссертацию – и мне надо будет защищаться, рассказывал всякие байки про шпионов и педерастов (именно так, просто здесь это пересказывать неуместно). Но я уже сознательно предал нашу встречу широкой гласности – и, встречая «офицера» в коридоре института сладострастно и громко говорил: «Здравствуйте!» - а он отворачивался и делал вид, что я здороваюсь не с ним. А сам-то будто аршин глотал! Так то тебе, сучий потрох!

В общем, полюбил я постепенно Советскую Власть всей душой!
При этом у меня параллельно возникла настоящая мания преследования. Кто тогда мог подумать, что Советская Власть вдруг «падёт»? Она была вечной и незыблемой. А мы жили под потолком, который рано или поздно должен был рухнуть нам на голову. Много лет я жил с ощущением, что рано или поздно меня «примут» - и посадят.

Летом 89-го года были выборы в Советы Народных Депутатов (по-моему, это ещё так называлось) и в Моссовет. Я был доверенным лицом кандидата в депутаты Моссовета Бори Егорова. Нашим «соперником» (и будущим депутатом) был директор МПШО «Вымпел» Моисеев. А выборы происходили непосредственно на территории «Вымпела» - со всеми вытекающими «злоупотреблениями». Апофеозом нашей борьбы, был момент, когда мы чётко уличили в этом избирательную комиссию – и один из регистрационных журналов с «вещественными доказательствами» с одной стороны держал я, а с другой стороны крепко сжимала перепуганная секретарша. Она бы, конечно, долго не продержалась, но тут налетели работники избирательной комиссии, схватили меня за руки и за ноги – и, почти как тело Ильича, вынесли на улицу. Помню при этом испуганные глаза секретаря парткома «Вымпела». И ему было чего пугаться: эти действия были чистейшей уголовщиной, поскольку доверенное лицо кандидата в депутаты – по закону неприкосновенное лицо!
А лет через несколько, глядя на Борино поведение, я подумал: как же хорошо, что его тогда не выбрали! Ведь и я бы нёс ответственность… А за действия Моисеева я уже никак не отвечаю.

Тогда же, в 89-м году я вдруг очень полюбил Михаила Сергеевича Горбачёва. Это было после выступления Андрея Дмитриевича Сахарова на Съезде Народных Депутатов. Я тогда работал в ИНЭОСе. Происходящее на съезде шло у нас прямо через институтскую радиотрансляционную сеть, так что Сахарова я услышал «в прямом эфире». И буквально трясся от злости на его обидчиков и, в том числе, и на Горбачёва, который как бы сгонял его со сцены. Я потом я посмотрел то же самое в видеозаписи – и увидел совершенно другую картину. Может быть, я и ошибаюсь, но я совершенно чётко увидел, как великий актёр – Михаил Сергеевич Горбачёв не только не гонит Сахарова со сцены, но, наоборот, держит его там до последней секунды. Дальше уже просто нельзя, дальше можно «провалиться». И театральный эффект, достигнутый этой сценой, просто максимален. Я смотрел и думал: «Да-а-а… А казачок-то и правда засланный…»
Потом примерно то же самое я увидел, когда Горбачёв, Медведев и Разумовский ездили куда-то в Прибалтику (в Литву, по-моему) делать литовцам «разнос». А я опять смотрел – и видел, что все их обличительные речи – чистый театр, и приехали они не «разносить», а «отмазывать», чтобы вместо них не приехали танки. Странное ощущение – глядеть на высших чинов КПСС и думать: «Дай вам Бог удачи, дорогие мои!»
Вообще, конечно, в жизни иногда происходят совершенно необъяснимые вещи. Как Горбачёв мог стать Генеральным Секретарём ЦК КПСС и развалить изнутри эту блядскую машину? Абсолютно непонятно… Но потолок, который должен был рухнуть на мою голову, исчез. И я счастлив, что это случилось, и благодарю за это судьбу, Бога, если он есть, и лично Михаила Сергеевича – безусловно!
Потом он, конечно, всё-таки «засыпался». Но было уже поздно. Так что наш «Иван Сусанин» даже остался жив и здоров. И мне радостно думать, что этот Великий человек по-прежнему живёт где-то здесь, рядом…
А на его месте оказался Борис Николаевич Ельцин. Как человек он мне никогда не нравился. Про себя я называл его «ватное мудило» - и морщился, когда мой друг Илья Смирнов начинал его расхваливать. Но через Ельцина уже шёл некий исторический процесс, некий путь развития, который я, лично, почему-то считаю близким к лучшему из всего того, что было возможно. Хотя, конечно же, он далёк от идеала. Но в поисках идеала можно забрести совсем в противоположную сторону, так что я регулярно голосовал за Ельцина, а потом так же не одобрял наездов на Путина, сменившего Ельцина на посту главного начальника. При этом как я могу относиться лично к Путину Владимиру Владимировичу? Как я могу относиться к человеку, всю жизнь проработавшему в КГБ, если у меня чёткий условный рефлекс даже на простую милицейскую форму? При этом у меня два приятеля в милиции работают. Но можно спокойно смотреть на крысу, сидящую на плече у товарища, а от отвращения, возникающего при виде крысы, выбегающей из-под ларёчка, избавиться трудно. А ведь это умное и энергичное животное. Но возлюбить эту «тварь Божию» нелегко. Так же и с ментами. И с гэбэшниками, тем более.
При этом я не сомневаюсь, что второго Михаила Сергеевича уже не будет. И для главного начальника простая человеческая порядочность просто противопоказана. А нужен разум, энергия, воля, крепкие нервы и отсутствие параноидальных наклонностей.
Как-то мне пришлось принять участие в мероприятии, посвящённом годовщине захвата заложников в «Норд-Осте». До чего же мне было неудобно, когда на сцену выходили в общем-то приятные и интеллигентные люди – и начинали «поливать» Правительство и лично Путина В.В.! Не страшно, нет, а именно неудобно, неловко. Не приведи, Господи, чтобы власть попала в руки к такого рода людям! Они её как бы хотят, но не сомневаюсь, что в голове у них порядка нет – и, получив возможность что-то решать, они бы только испортили жизнь всем, и, прежде всего, самим себе.
Работать надо, пока есть такая возможность, а не тратить силы на подобного рода самоутверждение!

И к чему я всё это веду? А к тому, с чего начал. Со шмона на предпринимателей с грузинскими фамилиями. Как-то захотелось остановиться и подумать. Вот, мы тут бьёмся-колотимся, пытаемся сохранить какое-то культурное наследие, не дать пропасть тому и этому. А потом придёт какой-нибудь мент – и будет рассказывать моим детям, что «Российский Гражданин должен слушать русскую музыку, а не какую-нибудь грузинскую!» А за ним очередной Валя Морозов. Про совесть будет вещать. А за ними и третий – со сказками про шпионов и педерастов. И с предложением рассказать родным «органам» про то, что вокруг тебя происходит.
А в магазине соседнем будет стоять «культурное наследие». Пушкин Александр Сергеевич, Науменко Михаил Васильевич, Мамонов Пётр Николаевич, Башлачёв Александр (Николаевич – тоже) и, например, Ляшко Максим Аркадьевич, дружок мой. Всё обалденно отреставрированное, отремастированное, а что-то и записанное по мировым стандартам.
Так уж лучше пусть оно там и не стоит. Только бы скотства этого не было!
Наверное, эти стороны жизни называются этическая и эстетическая. Для меня лично по большому счёту, хрен бы с ней, с эстетикой. Пускай всё будет по-простому. Лишь бы блядства и скотства было поменьше.
Если этот вопрос действительно начинает вставать серьёзно, то «Погоди, Фёдор Иванович, сейчас подойдём…» И мои призывы «поработать» становятся неуместны. И тогда я не прав. А прав старый мудак Лимонов, позволяющий себе на вопрос «что делать?» отвечать «вооружайтесь!»
Очень хочется надеяться, что до этого дело не дошло и не дойдёт. Больше всего на свете не хочется ни с кем воевать. Дружить хочется … Работать…
Но впервые за долгие годы мне захотелось произнести слово «Путин» через «блядь!» и написать этот злобный текст. В качестве «нашего ответа Чемберлену».

Примечание модератора: Данный текст - плод творческих усилий Олега Ковриги. Выложен с его разрешения. При перепечатке текста просьба ссылаться на автора как на первоисточник.
Отдельно прошу всех кто прочел эту статью дать на неё ссылку в своих журналах, а так же уведомляю, что данная статья это глава из мемуаров Олега Владиславовича Ковриги, которые пишутся и время от времени выкладываются в интернете в свободном доступе.