http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=463261
"...Если сам не решишь исцелиться, / Время-лекарь бессильно помочь..."
На моей странице - новое стихотворение.

10.09 - Краснодар, ДК Железнодорожника, 19.00

12.09 - Воронеж, Воронежский концертный зал, 19.00

14.09 - Москва, сад Эрмитаж, выступление в рамках поэтического фестиваля Гёте-института

25.09 - Нижний Новгород, ТЮЗ, 19.00

30.09 - Ставрополь, СДКиС, 19.00

1.10 - Волгоград, Дом офицеров, 19.00

8.10 - Иркутск, ТЮЗ им. А. Вампилова, 19.00

10.10 - Красноярск, Академия музыки и театра (большой зал), 19.00

12.10 - Омск, ТЮЗ, 19.00

29.10 - Санкт-Петербург, Филармония им. Д.Д.Шостаковича (большой зал), 19.00

31.10 - Минск, Prime Hall, 18.00

Речной порт Котласа, сейчас его занимают гостиница, ночной клуб и магазин сувениров. Здесь я ночевал.


Улица Ленина:


Одна из улиц города:


Здание Управления Печерской Ж/Д (школа-интернат):


Квартал Сталинок недалеко от вокзала:


Церковь Стефана Пермского (1788 г.) на берегу Двины:


<< Вернуться к предыдущему

>>Оглавление<<

Красная улица:


Дома в окрестностях Михаило-Архангельского монастыря:


Избы на Красной улице



Вечерняя набережная:


И снова Советский проспект:


<< Вернуться к предыдущему

>>Оглавление<<

Церкви Великого Устюга с реки Сухоны (Церковь Богоявления XVII в., Успенский Собор XVII-XIX вв., Собор Иоанна Устюжского, Собор Святого Прокопия Праведного XVII в.):


Никольская церковь (XVII-XVIII в.):

Любопытная черта - отдельно стоящая колокольня :)

Спасо-Преображенская церковь (XVII в.) и Сретенско-Преображенская церковь (XVIII в.):

Сейчас эти здания занимает Архив.

Вид на Дымково с реки Сухоны:


Храмы Дымковской Слободы (Церковь Димитрия Солунского XVII-XVIII вв., Церковь Сергия Радонежского XVIII в.):

В городе и окрестностях можно увидеть еще множество церквей.

А вот такие лавочки на Советском проспекте.


<< Вернуться к предыдущему

>>Оглавление<<

"Янукович объявлен в международный розыск. До сих пор неизвестно, где он находится — на Украине или в Украине"

Александр Рохмистров написал

В столице Дании сотрудники зоопарка убили абсолютно здорового двухлетнего жирафа на глазах публики. Организаторы шоу пригласили детей посмотреть на вскрытие тела, а затем - как труп скармливают льву.



Руководство зоопарка объяснило свои действия просто: биологически здоровая особь была «не интересна» по своему набору генов для «перспективного скрещивания». Владельцев зоосада не впечатлили ни 20 тысяч подписей датчан под петицией протеста в интернете, ни полмиллиона евро отступных, которые предложил за животное частный предприниматель.

Научный директор зоопарка в Копенгагене успокоил публику: такая же практика генетических зачисток применяется в питомниках и против других животных, например оленей и ланей. После данного заявления шведские защитники прав животных предложили бойкотировать зоопарки по всей Европе. ОТР

Знаете, а вот это уже откровенная дикость, без всяких там кавычек. Я еще могу понять, когда возникает острая необходимость усыпить больное животное, да и то в этом случае, все можно сделать, как говорится - по-тихому. Ввели безболезненную инъекцию во время отсутствия посетителей, ну а почтенной публике объявили – мол, простудился жираф, неудачно чихнул, да случайно сломал шею, или что-нибудь в подобном роде.

А вот устраивать жестокую расправу над здоровым животным с показательным расчленением трупа, да еще превращая данное омерзительное зрелище в детское шоу – это даже как-то даже и в голове не укладывается. Потому как, на мой взгляд, на подобное способны откровенные садисты или люди с клиническими формами психических заболеваний.

Впрочем, что касается Европы, то там «острые припадки либерализма» с иными «недугами общечеловеческих ценностей», уже явно стали перерастать в тяжелые формы расстройства рассудка. Однако самое неприятное кроется в том, что европейские эксперименты по жесткому уродованию сознания, все больше переносятся на детей.

Так что не завидую я тамошнему населению – вот подрастет юное поколение, умиленно наблюдавшее за садисткой расправой над животным, с вывернутыми на изнанку мозгами от прочих «общечеловеческих ценностей» - тогда норвежский Брейвик, устроивший массовую бойню, «мелким шалуном» покажется.

Александр Рохмистров

15 января 2014 19:10В Волгограде назревает очередной скандал, связанный с сокращением финансирования сферы культуры. Вслед за закрытием библиотек волгоградцев ждет еще один неприятный сюрприз. На этот раз под удар попали Музкомедия и ее актеры, зарплату которых урезают почти вдвое.
Сотрудники муниципального музыкального театра получили накануне уведомления о том, что с марта этого года у них изменяется система оплаты труда. Однако приблизительный подсчет новых зарплат показал, что при переходе на новую систему... далее

иногда всё равно подкатывает, сколько ни отбивайся,
ни говори, что прошло, мол, дела забытые, всё такое,
память - это не то, что способно изящно и в ритме вальса
потанцевать немного с тобой, а после оставить в покое.

всё своим чередом, дом-работа, прохладно, минус пятнадцать,
родственники, как это порой бывает, не сидят на шее,
но часы показывают подходящее время признаться,
что соскучился по теплоте человеческих отношений.

итак, идёшь и чувствуешь себя сытым-одетым-обутым,
в темноте знакомых высматривая и не увидев оных,
зимним вечером сквозь пургу возвращаясь привычным маршрутом,
пролегающим через парк обездвиженных аттракционов.

повсюду массовая индустрия с этой её любовью,
тебя окружают слоганы, советующие, что делать,
и вдруг - вспышка - такая яркая, свет, от которого больно
(всё-таки память и вправду весьма своеобразная дева).

и, казалось бы, да, всё прошло, а вот нет, не прошло, поди ж ты;
жизнь как будто вокруг иная, а вот нет, совсем не иная,
и становится крайне досадно, так много времени выждав,
думая, что вылечился, задыхаться от воспоминаний.

приходя, ты включаешь музыку, откидываешься в кресле,
делишься с зеркалом чувствами, которые днём экономил;
тебя охватывают мысли на тему "что было бы, если", -
и ты совершаешь ошибку, например, набираешь номер.

Родных братьев и сестёр у меня нет, я росла одна.
Нет, это не совсем верно, что одна: рядом, на расстоянии одной-двух улиц в Чегеме жили мои двоюродные братья и сестра: Наташа, Серёжа, Коля и самый младший, Витюшка.
Наташа и Серёжа были старше меня, Витюшка намного младше (он родился незадолго до того, как мы уехали из Чегема). Поэтому играла я в детстве с Колей, моим ровесником.

Сейчас сестра и двое из братьев живут в городах Северного Кавказа.
А Серёжи уже 16 лет нет на свете.

Нальчик, зима. Год не помню.
Мои братья и сестра. Слева направо:
Серёжа, Наташа, Коля, Витюша, жена брата Коли Аня.



Про Наташу, самую старшую из своих детей, папин брат дядя Витя говорил: «Это наша помощница, правая рука матери, не представляю, как бы мы без неё управлялись».
А говоря о Серёже, вздыхал. Старший из сыновей доставлял немало хлопот: был непослушным, своевольным, учился неровно, учителя на него жаловались родителям, в школе у него была слава отпетого хулигана.
Серёжа был хорошим мальчиком – добрым, прямым, честным, отзывчивым. Но дня не проходило, чтобы он не нарушил школьную дисциплину, не подбил соседских мальчишек на какую-нибудь проказу, не подрался.
Что-то в душе его бурлило, не давало покоя, требовало выхода, и с ним постоянно случались какие-нибудь истории. А родители пребывали в вечной тревоге: что он ещё выкинет.

Серёжа. Фото сделано где-то в Чегеме



Серёже было лет девять-десять, когда он убежал из дома. Помню всеобщую панику, общий совет всех родственников, моих взволнованных маму и папу, нервно шагающего из угла в угол дядю Витю, заплаканную тётю Лену.
Убежал Серёжа не один, а с дружком, звали которого, кажется, Женей, а фамилия была запоминающаяся – Чайковский.
На подъезде к Нальчику стоял в то время цыганский табор, детей пугали цыганами, и я думала со страхом, что Серёжу украли цыгане, и теперь его никогда не найдут.
Но беглецов нашли, и не в цыганском таборе, а где-то на вокзале, кажется, в городе Прохладном в 46 км от Нальчика.
Это событие долго ещё обсуждалось в нашей семье. Из разговоров родителей я узнала, что мальчики убежали, чтобы совершить путешествие, тайком готовились к нему.

Позже, когда я читала рассказ Чехова «Мальчики», я представляла на месте героев рассказа реальных беглецов – Серёжу и Женю.

Когда дядя Витя приходил к нам и они с папой сидели во дворе под вишней, курили и подолгу беседовали, я играла рядом с ними и из всех их разговоров, неинтересных и малопонятных для меня, выуживала фразы о Серёже. Меня интересовало, что он ещё натворил, не совершил ли новый побег.
Сама я росла послушной, тихой, немного робкой девочкой, и Серёжино бунтарство вызывало у меня острый интерес и восхищение, смешанное с осуждением. В общем, образ моего старшего двоюродного брата был овеян для меня ореолом романтики.
Старше меня он был ненамного, но когда тебе восемь лет, то одиннадцатилетние кажутся такими большими.

Потом мы уехали из Чегема, жили в Моршине, затем переехали в Евпаторию.
Теперь со своими двоюродными братьями и сестрой я виделась нечасто. Обычно летом дядя Витя приезжал к нам в гости вместе с кем-то из детей.
Я училась уже в девятом классе, когда Серёжу забрали в армию. Он служил в Германии и присылал мне письма с переводными картинками в уголке листа, изображавшими эффектных красоток, и яркие открытки с качественной полиграфией, у нас такие открытки тогда не выпускали. Открытки были плотными, края их не обтрёпывались со временем (две или три открытки до сих пор хранятся у меня), на них чаще всего были фотографии роз.



Мы с Серёжей переписывались все эти три года, пока он был в армии. Не слишком часто, но регулярно обменивались письмами. Я рассказывала ему о своих школьных делах, друзьях, прочитанных книгах, Серёжа писал о своей службе, об экскурсиях, на которые их возили время от времени. Располагалась их часть в городе Цербет.







Однажды от Серёжи долго не было писем. Позже я узнала (не помню, из писем дяди Вити или от самого Серёжи после его демобилизации и возвращения домой), что он лежал в госпитале после чрезвычайного происшествия – на учениях танк, в котором находился мой брат, затонул в реке. Как это случилось, не помню, хотя происшествие это обсуждалось у нас дома не раз. Кажется, мост обрушился. В общем, ситуация была критическая, ребята в танке едва не погибли. К счастью, всё обошлось благополучно.

У Серёжи очень развито было родственное чувство, он очень любил своего дядю - моего папу, восхищался им, благоговел перед его знаниями: «Дядя Коля – это Че-ло-век!» - говорил он. Очень привязан был к общей нашей родственнице, двоюродной тёте Люсе, жившей в Ялте. Ко мне он относился с большой нежностью, гордился мной: сестрёнка хорошо учится в школе, сестрёнка поступила в университет, сестрёнка работает в вузе.
Сам Серёжа после окончания школы и службы в армии учиться дальше не захотел, неусидчив был, куда-то его всё время тянуло. Он был по натуре скитальцем, и жила в его душе какая-то неприкаянность.
Он и профессию выбрал соответствовавшую его характеру – стал шофёром. Работал он на одном из заводов в Нальчике, и совершал рейсы на своём грузовике из Нальчика в разные города – перевозил какие-то грузы.

Песня, которую я очень любила в школьные годы, - «А дорога серою лентою вьётся…» прочно ассоциируется у меня с моим братом Серёжей.

Несколько лет мы не виделись с Серёжей. Но вот я вышла замуж, родилась дочка, мы получили комнату в общежитии для сотрудников университета. В это время Серёжа стал постоянно совершать рейсы в Новочеркасск на НЭВЗ (Новочеркасский электровозостроительный завод). И каждый раз при этом заезжал к нам. В Новочеркасске он познакомился с девушкой и женился. И какое-то время жил в Новочеркасске. Мы всей семьёй ездили в гости к нему, он с женой приезжал к нам. У них родилась дочка Леночка.
Потом они расстались, вместе прожили недолго. И Серёжа снова уехал в Нальчик.
Но рейсы в Новочеркасск он продолжал совершать, и мы по-прежнему часто виделись.

Разведясь с женой, Серёжа ещё раза два делал попытку создать семью. Свою избранницу он обязательно привозил к нам и потом спрашивал, как она мне показалась, понравилась или нет. Почему-то ему очень важно было моё одобрение. Наверно, считал, что я лучше его разбираюсь в людях, во всяком случае женщин понимаю лучше. Такое доверие меня очень трогало, конечно. Я понимала, что Серёжа всё равно поступает так, как считает нужным: нерешительным и бесхарактерным он уж точно не был. Но для полной душевной радости ему необходимо было, чтобы мне понравилась его спутница.

Он всё время носился с мыслью вернуть наше родовое гнездо – дом в Ялте. И не потому что это Ялта, престижный курорт, что дом - это недвижимость, что за него можно выручить деньги или пускать туда курортников. Меркантильные мотивы не были ему свойственны. Дом его интересовал именно как родовое гнездо, как овеществлённая память, как место, где родились и росли мой папа и его отец, жили наши бабушка и дедушка. А меня, к стыду своему должна признаться, в молодости всё это мало интересовало.
Серёжа знал от дяди Вити много историй, связанных с домом, с детством наших отцов, предания, легенды, разные интересные подробности той, далёкой уже от нас, жизни.
Именно он рассказал в очередной свой приезд к нам о том, как строился дом в Ялте. Находится этот дом в Ливадийской слободке. В 1911 году, когда строился новый (Белый) Ливадийский дворец, наш дедушка и его братья, по рассказам Серёжи (а он узнал об этом от отца), работали на этом строительстве, и за работу с ними частично расплачивались остатками строительных материалов. Из этих-то остатков материалов от строительства дворца и был построен дом, принадлежавший бабушке и дедушке и их сыновьям – моему папе и дяде Вите.
Семейная легенда это или нет, не знаю. Я искала в сети материалы, которые могли бы подтвердить этот факт (списки рабочих или упоминание о формах расплаты с ними), но не нашла. Но Серёжа твёрдо верил в истинность этих сведений.

Во время отпусков он несколько раз ездил в Ялту, останавливался у тёти Люси, двоюродной сестры наших отцов. Она любила Серёжу, всегда встречала его с радостью. Серёжа не только гостил и отдыхал, как многие другие гости. Не дожидаясь просьбы, он брался за дело: делал у тёти Люси ремонт, всё чинил, исправлял в доме, где так не хватало мужских рук. Тётя Люся сообщала мне в письме с гордостью: «Серёжа починил у меня крышу, теперь не течёт».

Когда Серёжа во время своих рейсов в Новочеркасск заезжал к нам в Ростов, он и тут старался чем-то помочь. Услышав, что мы не знаем, как доставить из Лихой, где жила мама моего мужа, несколько мешков картошки, приготовленных для нас, он тут же предложил:
- А давайте прямо сейчас поедем и привезём!
Мы сели в Серёжин грузовик – я с маленькой дочкой в кабине рядом с братом, муж в кузове грузовика – и мы поехали за картошкой. И привезли её в Ростов, и всю зиму, спасибо Серёже, были с картошкой. Да с какой! Картошка у моей свекрови была такая вкусная, что до сих пор я вспоминаю её. Больше я такой вкусной картошки не ела никогда.

Если Серёжа заезжал к нам летом, то мы все вместе – Серёжа, мы с мужем, наша дочка – выбирались «на природу» - на левый берег Дона, устраивали пикник, купались. Или сидели на набережной в одном из баров и пили пиво с вяленой рыбой. Мы были молодыми, жизнь казалась бесконечной и прекрасной.

А потом был апрель 1986 года. Чернобыль.

Весной и летом 1986 года Серёжа к нам не приезжал. А потом вдруг явился в армейской форме (кажется, в солдатской шинели), с вещмешком и сказал, что он прямо ОТТУДА, только приехал. Дома, в Нальчике, и у родителей в Чегеме он ещё не был, из Чернобыля приехал прямо к нам, а потом, от нас, поехал в Новочеркасск, к бывшей жене и дочке.
Он доставал из вещмешка какие-то маленькие жестяные баночки – импортные соки и другие консервы. Наша дочка рассматривала эту невидаль с восторгом: красивые, яркие, с надписями на английском языке, мы таких никогда и не видели (это ведь было время тотального дефицита, а уж импортных консервов и в лучшие времена мы не видели в продаже). Серёжа сказал, что за работу ликвидатора ему что-то там выплатили, он гордо вручил мне подарок – тёмно-коричневый чистошерстяной свитер, а нашей дочке привёз игрушку.
- Серёжа, а Леночке, дочке, ты что-нибудь купил? – спросила я, видя, что он вываливает всё нам на стол, и мешок его пустеет.
- Куплю здесь, в Ростове, деньги у меня есть, не переживай, - беспечно ответил Серёжа. Он с детской радостью одаривал нас, чувствуя себя кем-то вроде Деда Мороза или всемогущего волшебника.
Не помню, сколько он получил за работу ликвидатора, зато знаю, какую цену заплатил за неё. Цена эта – здоровье и лет тридцать жизни.
Мы сидели за столом, угощали Серёжу, а он рассказывал, рассказывал…
Странно, но когда Серёжи не стало, у меня что-то случилось с памятью, в ней заблокированы все подробности его рассказов. Моя память часто блокирует то, что больно вспоминать. А этот день мне вспоминать больно, радость встречи, нашу и Серёжину беззаботность, наивность, эти подарки, его детское хвастовство тем, что он при деньгах…
Мы не понимали, и он тоже не понимал тогда всю меру опасности радиации для здоровья человека. Да кто тогда, в первые месяцы после чернобыльской аварии, понимал это?..

Дальше небольшая выдержка из моего письма маме. Судя по тому, что в нём упоминаются праздники, Серёжа приехал к нам в ноябрьские праздники, т.е. числа 6-го или 7-го ноября

«Хотела написать тебе на праздниках (целых три выходных было), но в первый же из выходных приехал Серёжа и жил у нас все три дня.
Оказывается, Серёжу 20 июня военкомат забрал на переподготовку и послали его в Чернобыль. Вернее, вначале он с месяц проходил подготовку в Майкопе, потом служил некоторое время под Киевом водителем на пожарной машине (обмывали дороги), а с 1 августа в течение 2 месяцев он служил непосредственно в 30-километровой зоне: тоже на пожарной машине обмывал дороги, здания, технику и т.д. Посылали один раз непосредственно на реактор. В учётной карточке полученных доз радиоактивного облучения записано, что он получил 20,51 рентгена. Реально он получил, видимо, несколько больше. Анализ крови у него хороший, самочувствие нормальное, настроение как всегда.»

Серёжа рассказывал, как в защитной одежде с дозиметром в карманчике он забирался на полуразрушенную крышу реактора, хватал куски графитовых стержней, сбрасывал их, пробегал и спускался с реактора с другой стороны, а за ним бежал следующий, за ним ещё следующий…
Помню из его рассказов, что жили они в палатках в 10 километрах от объекта, возили их туда на автобусе.
Рассказывал, что в свободное время ребята пили водку, даже те, кто не склонен был к выпивке, так как говорили, что она отлично помогает при воздействии радиации.

Потом Серёжа уехал домой, в Нальчик, и потекла обычная жизнь. В первые три года после этих событий Серёжа продолжал работать, приезжал время от времени в Новочеркасск и заезжал к нам.
В 1989 году нам дали квартиру и мы переехали из общежития. Серёже сообщили наш новый адрес и он один или два раза побывал в нашей новой квартире. Когда он приезжал в последний раз, я была в командировке в Москве и не встретилась с братом. Муж был дома, Серёжа переночевал у нас, потом (были как раз выходные дни) съездили, кажется, в Лихую к маме моего мужа, в Каменск, где жила многочисленная родня мужа, погостили там на славу и вернулись в Ростов.
И больше он, кажется, не приезжал.
Стал сдавать, болеть. Здоровый и ещё молодой мужчина очень быстро превратился в больного с серьёзными хроническими болезнями, перешёл на инвалидность и после тяжёлой болезни, ушёл от нас.
Всё это время он не писал мне и, наверно, требовал от родных, чтобы мне не сообщали о его состоянии. Он был гордым, не хотел, чтобы мы узнали о его физической немощи, его болезнях.
Узнала я о его смерти не сразу. Сестра Наташа написала моей маме, а мама какое-то время скрывала это от меня, зная о том, как я привязана была к Серёже. И только летом, когда мы приехали к ней в отпуск, она осторожно сообщила мне о Серёжиной смерти.



Мне очень его не хватает. Я не воспринимала Серёжу как кузена, двоюродного брата, он был мне родным. Знаю, что и он любил меня как родную сестру. «Сестрёнка» - слышу я и сейчас его голос.

Спасибо тебе Серёженька, братик мой, за твою любовь и заботу, спасибо за то, что ты сделал для всех, вместе с другими ликвидаторами Чернобыльской аварии закрыв собой эту страшную амбразуру.
Я думаю о тебе почти каждый день. Я всегда буду помнить тебя.

И спасибо всем, кто героически работал в Чернобыле, жертвуя своим здоровьем, а часто и жизнью!
СПАСИБО ВАМ!
Светлая память тем ликвидаторам, кого уже нет на свете.