Невероятно, но факт: критики, журналисты остались последним — с новым директором Альберто Барберой — Венецианским фестивалем очень довольны. Совсем не букали на фильмах, разве что на опусе Теренса Малика «К чуду». Но если свистят после фильма каннского завоевателя, значит, перемолото в фестивальной мясорубке не всё. Сокращение числа конкурсных фильмов пошло Мостре на пользу. Одна обида, да и та обсуждаемая: выбор жюри во главе с Майклом Манном.

Самый виртуозный фильм Венеции — «Отвязные каникулы» Хармони Корина. Он и должен был получить серебряного льва «За режиссуру» (а не Пол Томас Андерсон за «Мастера»). Четыре половозрелые школьницы едут во Флориду оттянуться. Там их ждет, радостно встречая, сексуальный беспредел, наркотические трипы, музыка навсегда и — тюрьма. Из неё девчонок (в их ролях — сериальные суперзвезды телеканала «Дисней»), выводит на вольные пляжи, бросает в сверкающие бассейны, грязные постели, шикарные машины местный бандюган (Джеймс Франко).

Татуировки, металлические фиксы, эротический гон сводит девочек в бикини с ума, сносит головы, заворачивает их тельца в штопор. Наигравшись с бухлом и наркотиками, они надевают розовые балаклавы и берутся за оружие. Изобразительный, монтажный, клиповый — оргиастический пир не помеха посланию — радикальному содержанию фильма. Общество потребления, головокружительного развлечения в образах девиц, они же прирожденные убийцы, они же прирожденные жертвы и герои телевизионной пошлятины, скомпрометировано и разбито на куски. Так мечты, сбываясь, разбиваются, а игра заканчивается.

Самый нежный и сложный, как роман, фильм Мостры — «После мая» Оливье Ассаяса (приз за сценарий). Начало 70-х. Время юности и взросления режиссера. Взгляд на пропущенную или непонятую эпоху. Споры о Ленине и Мао, влюбленности и разрывы, революционные листовки и романтические музы, путешествия в Италию, Лондон анархистов, марксистов и героя, не причастного к идеологическому удушью, мечтавшего стать художником, потом выбравшего кино, воссоздают в динамичной и личной постройке Ассаяса идеализм поколения, вступившего в жизнь после майских событий 68-го года.

Самый добротный фильм Мостры — «Мастер» Пола Томаса Андерсона (приз за режиссуру) с харизматичным дуэтом Хоакина Феникса и Филипа Сеймура Хоффмана в ролях отчаявшегося ветерана Второй мировой Фредди — действие фильма происходит в 50-м году — и главы секты или «духовного движения» Додда, чей образ вдохновлен Рональдом Хаббардом, основателем сайентологии (приз за лучшую мужскую роль разделили оба актёра). Отменно чёткое изображение (фильм снят на 70-мм плёнку), эффектные сцены агрессии героя Феникса, обольстительные эпизоды шарлатана-психолога — героя Хоффмана, их притяжание и конфликты не спасают фильм от явной необязательности, если только ты не поклонник хорошо сделанной вещи и только. Или если ты не фан этих актёров, заслуживших грандиозные бенефисы.

Самый пустой фильм — «К чуду» Терренса Малика. Даже удивительно, что этот затворник, автор ранних замечательных произведений, вдруг сподобился быстро и глупо снимать. История любви русской балерины (Ольга Куриленко) и американского писателя (Бен Аффлек) в томительных па, прикосновениях, прогулках и с пошлейшим закадровым текстом вызвала чувство неловкости. Герои бродят по Парижу, удаляются к берегам Нормандии, к Мон Сан-Мишель (это чудо и дало название фильму), потом в Америку, где Бардем в роли пастора, переживающего кризис веры, смешон, а балерина, бегущая под музыку Чайковского в Париж, потому что её дочке Татьяне в Америке неуютно, несносна. Бесконечные пластические этюды, импрессионистические зарисовки объяснимы только одним: Малику надо снимать реже, чем нам всегда хотелось. Зато лучше.

Самый скучный фильм — «Беспредел 2» Такеши Китано, где треть фильма идут бесконечные «партсобрания» представителей разных кланов якудзы, обсуждающих как кому надобно себя вести и кого куда перераспределить. Наконец появляется сам Китано и становится веселее. Но только чуть-чуть.

Самый смешной фильм — израильский лубок «Заполнить пустоту», где зрители проникают в закрытый мир хасидов, знакомятся с их культурой, нравами, узнают об их праздниках, обычаях, одежде, мотивах поведения. Хадас Ярон, сыгравшая молодую красавицу, чья скорая свадьба омрачена внезапной смертью старшей сестры при родах, а новые брачные испытания предстоит вот-вот пройти, получила кубок Вольпи «за лучшую женскую роль». Хотя на такую награду могли претендовать либо Нора Аунор из фильма филиппинца Брильянте Мендозы «Утроба» (вообще-то «Матка»), с настоящей деликатностью и не показным страданием сыгравшая бесплодную жену, к тому же повитуху, чей муж мечтает о ребёнке и для этого они вместе находят ему подходящую молодуху. Либо Ли Джун-джин, леди Месть из фильма «Пьета» Ким Ки Дука, удостоенного «Золотого льва».

Типичный фестивальный выбор. Хотя сделана картина с той свободой режиссёра-вундеркинда, который может «на раз» снять любой сюжет. Эта притча о сборщике денег с бедняков, задолжавших каким-то бандитам уплату процентов за свои долги. Она слишком смахивает на трэш или на игру с ним. Жесточайший парень калечит бедняков, чтобы медицинская страховка покрыла их долги. Однажды этот садист встречает на улице женщину, которая выдает себя за его мать. Будто бросила она малыша, а теперь надеется возместить недоданное. Она кормит его, нежит и холит. И он покупается. Не может без неё обойтись и постепенно пробуждается к новой жизни. Однако режиссёр ставит ловушку. На самом деле эта мать мстит за сына, который стал жертвой бандита. И сама кончает самоубийством. Зато «сын», разгадав её замысел, становится человеком и уезжает из города. Лихо закручено — успех обеспечен.

Два близких к гениальности фильма Мостры-69: «Я тоже хочу» Алексея Балабанова (программа «Горизонты»); «Рай. Вера» Ульриха Зайдля (спецприз жюри в главном конкурсе). О них надо писать отдельно, подробно, а не в фестивальном обзоре. И все-таки.

Жанр или стиль своего фильма Балабанов называет «фантастическим реализмом», потому что по сюжету четыре героя (Бандит, Музыкант, друг Бандита и его отец) собираются в путь к колокольне счастья, откуда никто ещё не возвратился, но куда все будто бы мечтают попасть. Находится колокольня в зоне вечной мерзлоты и, добравшись туда из солнечного Питера, эти люди, а также подобранная на дороге проститутка, бывшая студентка философского факультета, попадают в «ледниковый период». Балабанов называет такой переход «фантастическим», хотя на самом деле это условность, без которой немыслима обыденная, вся в невидимых складках реальность, которую режиссёр и Александр Симонов снимают так естественно, гармонично, что диву даешься.

И это вот чудо. Тут мурашки бегают по спине не от сюжета — поехали туда, знают куда, за счастьем. Иначе говоря, за счастливой смертью, а ещё точнее, за тем, чтобы колокольня «забрала», не дав помереть прямо на снежной земле. А таких замороженных тут полно. И так помирают Бандит и Балабанов, примостившийся у колокольни, в роли Балабанова (тут все себя играют), тоже мечтающей о счастье. Но, как сказал режиссёр на пресс-конференции, его «не взяли» потому, что в прежних его фильмах было много убийств.

Таков сюжет этой сказки или притчи. А пленяют в ней редчайшие сочетания свойств: силы и бессилия героев, глубокой усталости и всё-таки надежды на счастливый конец в самом прямом смысле слова. Конец жизни. Пронзительная мягкость: так Питер никто не снимал — разве только Балабанов в чёрно-белых «Счастливых днях», но совсем иначе, и тоже по-своему, неожиданно. Так в российском кино не существуют актёры — тут непрофессионалы, поражающие достоинством, пластикой, простодушием, реактивностью. Самим только существованием в кадре.

Если «Жмурки», комедия масок, была прощанием с 90-ми годами, то фильм «Я тоже хочу» транслирует образ нулевых с их надеждой на чудо, с их верой, навязанной теликом, в конец света, с их усталостью, деградацией и желанием счастья в тот самый момент, когда нету возможности или больше сил жить. Или когда всё достало.

Зато Ульрих Зайдль во второй части скандальной трилогии «Рай: Вера» — спецприз жюри — дотянулся до своих вершин: «Животной любви» и «Собачьей жары». Актриса Мария Хофштаттер сыграла медсестру в кабинете компьютерной томографии. Она прошла за два часа, что длится фильм, колоссальный путь — от фанатичной преданности Христу до чувственного влечения к Распятию, с которым она едва ли не совокупляется в своей комнате, предназначенной для молитв, от отречения от него до оплакивания этого же Распятия. Это роль легендарная, как раньше говорили, но Хофштаттер за нее ничего не получила. Между тем, «пьета» современного искусства Зайдля была бы немыслима без такой актрисы.