Всё, волна покатилась. Волна сносит всех разумных: теперь нам говорят, что женщине быть странной – круто и клево, не каждой дано, но кому дано – девочки, не стесняйтесь, вас будут любить. Потому что нельзя не любить дурищу, которая ходит в носках с совами, морды сов торчат из кроссовок. Дурищу, которая подойдет к телефону и гавкнет в трубку, когда ты разговариваешь с клиентом. Дурищу, которой жизненно необходимо валять дурака, и твой приятель нервно хихикает в трубку - она позвонила и представилась его любовницей, он решил, что это та, из отдела продаж, перетрусил, жена рядом была.

Ха-ха-ха! Вы правда думаете, что ее нельзя не любить?

Я нормальный мужик, я расскажу вам, как все у меня внутри происходит.

Когда-то это казалось таким милым: просит почесать спинку, чешешь, а она рукой так быстро-быстро стучит, ну как собака лапой, когда чешешь там, где особо приятно. Или врубит музыку и танцует с грацией носорога. Или еще вот, она всем прозвища придумывает. Говорит в телефон, подружке: ну что, ты была у Шерстяного? Шерстяной – потому что Волк, а почему Волк, ты уже не вникаешь, ты не следишь за полетом ее долбаной фантазии.

Ты не следишь, потому что следил когда-то, и надоело.

Когда-то ты думал – как круто, она с пулей в голове! Да еще и рисует. Народ балдеет, говорит, красотища. Ну какая красотища, если рисуночки не монетизируются? Хрень это, а не.

И вот все как-то вдруг перестало умилять: говоришь ей – хватит сидеть у компа, иди, проветри голову, а она тебе: какого голого? И ей смешно. Ну вот что тут смешного-то.

Разбросанные шмотки, они теперь реально раздражают. Да и свинарник. Она говорит: я не вижу никакого свинарника! Ну так купи себе очки. Не видит она.

Она странная, странная, странная.

И это где-то трогательно, конечно. Поссорились – дверь перекрыл – она в окно вылезла и сбежала. Носилась там по улицам в соплях. Искать ее не мог пойти, дома дети спят.

Ну да, дети. Тут некоторые удивляются: как она родить не забыла. Потому что чего она только не поназабывала – она ж вся там, в своем, с позволения, искусстве. Бабок не приносящем.

И она не дает ничего, только просит. Она ж ребенок. Принесет рисунок: ну как? Да никак. Потом перестала приносить, вся такая отстраненная ходит. Клоуна своего запускать тоже как-то перестала. Зашел старый друг, говорит: слушай, да ее как выключили.

Не знаю, кто ее там выключил. Дома реально бардак. Дети сидят у телевизора, смотрят, как в видео-игры рубится какой-то дебил. А у нее, видите ли, вдохновение.

Она до трех ночи висела на телефоне, в семь утра поднимать детей в школу: лежит трупом. Нет, встала, собрала их. Но вот не такой женщины хотелось.

Хотелось бы – чтобы чисто, и вкусно, и чтобы – да! красные стринги, всегда готова, прилепится улиткой и ползет по тебе, оставляя склизкий след. Ну конечно, ага, сейчас! Валится среди ночи в постель невменяемая. В этой своей жуткой пижаме со слониками.

Мне правда перестали нравиться ее странности.

Где-то там, глубоко внутри, я еще помню ее – той, которую полюбил, она сочиняла забавные стихи и вставала на стул в компании, читала их, а все покатывались со смеху… и я думал – моя… она моя. Вау.

Но она больше не встает на стулья. Зашла тут к ней подружка – они сели на кухне, стали смеяться – и такое зло вдруг взяло… она смеялась, как раньше. Она смеялась не со мной. Я вошел и сказал, что с ребенком надо делать домашку, а не ржать, уже поздно, между прочим, завтра в школу.

Я считаю, что странные женщины – не для семейных отношений с детьми. Странная женщина – это ребенок, а мужчине самому хочется порой титьку. И вот нет, не делает она тебя счастливым – так что пусть не ждет, что сделают счастливой ее. Ну да, ну да, я обещал ей счастье. Но я передумал.

Ирина Кудесова