О приоритете

кибероружия и месте нашей страны в противостоянии между США и Китаем.

Выдержки из открытой лекции  на тему «Перспективы развития российской экономики в условиях санкций».

Свое выступление  Глазьев  начал с небольшого пояснения: «Эта лекция имеет прямое отношение к объяснению военно-политической напряженности, которая сложилась сегодня в мире вокруг России».

***************

Гибридная война и контроль над Россией

 Сама форма ведения боевых действий сегодня между странами, которую специалисты уже окрестили гибридной войной, совершенно отличается от тех войн, которые мы до сих пор видели

Им нужно создать плацдарм для дальнейшего наступления на Россию и превратить фактически часть русского мира в антирусский мир, т. е. это то, что не удалось сделать в свое время немцам в конце XIX века, затем в Первую мировую войну австрийцам, потом опять немцам. Хотя украинский нацизм был всегда маргинальным, и во время советской власти никто не хотел говорить по-украински, быть украинцем. В  военное время гитлеровцы могли опереться только на эту маргинальную часть людей, которая была представлена деклассированными элементами, воспринявшими идеологию превосходства над русскими, но пресмыкания перед европейцами как способ самоутверждения через ту силу, которая давала эта партия.

А сейчас это уже массовая технология, которая является примером применения нового технологического уклада в политике для решения задач борьбы за мировое лидерство, за сохранение гегемонии в глобальном мире, которая сейчас проходит между Америкой и Азией, как борьба за контроль над периферией.

Мы с начала 90-х годов постепенно оказались на периферии американской финансовой системы, откуда они не хотят нас выпускать с этого положения и используют свои возможности манипулирования нашей финансовой экономической системы в своих интересах. И когда средняя военно-политическая напряженность, это манипулирование кардинально усиливается: американцам очень нужно вернуть себе контроль над Россией, не столько для того, чтобы получать здесь прибыль, сколько для того, чтобы не дать возможность Китаю получить доступ к природным богатствам России.

Контроль над Россией автоматически обеспечивает контроль над Средней Азией, что тоже важно с точки зрения американо-китайского противостояния, и само разжигание войны в Европе — это способ усиления контроля над Европой, то есть борьба идет во многих портах.

Человеческий капитал сейчас главный

Наше положение не самое плохое, как многим кажется: Россия остается самой богатой страной в мире с точки зрения национального богатства на душу населения. Мы опережаем всех, включая Соединенные Штаты. Но проблема наша в том, что в основе нашего национального богатства лежит природно-ресурсный потенциал: если его доля в передовых странах составляет всего 4%, то в нашей экономике доля природно-ресурсного потенциала — 40%. А то, что называется основным капиталом, основные производственные фонды — производственный аппарат, обеспечивающий экономическое развитие, — у нас здесь всего 10% в структуре национального богатства. В передовых странах он составляет порядка 20%.

Но главным сейчас является человеческий капитал. Начиная с 60-х годов прошлого столетия, инвестиции в человека, в образование, в науку и культуру начали превосходить в абсолютном выражении инвестиции в «железо». А после перехода на информационно-коммуникационный технологический уклад «экономики знаний» эта закономерность резко усилилась.

Сегодня порядка 90% прироста национального дохода и валового продукта передовых стран достигается за счет технического прогресса и новых технологий, дающих повышение эффективности и позволяющих осваивать новые возможности. Это привело к тому, что главным национальным богатством стал человеческий капитал.  Все прочие страны имеют долю развития человеческого капитала  выше, чем наша. И главная причина того, что мы не растем по человеческому капиталу, в резком снижении финансирования науки и образования, которое имело место с начала 90-х годов.

 «Нет ничего более далекого от реальности, чем модель,

которой руководствуются наши макроэкономисты»

Когда начинаешь сравнивать долю расходов на развитие у нас и у них, то выясняется такая картина: доля расходов на развитие человеческого капитала в бюджетных системах передовых стран достигает 70%, а у нас она составляет не более 40%.

Если у них доля расходов на традиционные функции государства (на оборону, правоохранительную систему и безопасность) составляет где-то одну четверть, то у нас доля составляет около 50%. Т. е. по структуре бюджета у нас уровень начала прошлого века, с которого все остальные стартовали на траекторию высшего технического прогресса.

Россия «живет» на сырьевой ренте,

а пора бы на интеллектуальной

 Борьба сегодня идет за интеллектуальный рынок. Передовые страны имеют преимущество в получении этой интеллектуальной ренты, которую они тратят на воспроизводство человеческого капитала.

 Передовые страны имеют преимущество в получении этой интеллектуальной ренты, которую они тратят на воспроизводство человеческого капитала. А отсталые страны оплачивают сверхприбыль передовых стран за счет поставок сырья и за счет недооплаты труда, экономя на зарплате, т. е. дешевый труд и природная рента — это то, что отстающие страны должны платить за свое технологическое отставание. Мы в этой нише, собственного говоря, сегодня и оказались.

«Нас хотят лишить доступа к новым технологиям»

Главное в экономике — это не сидеть на точке равновесия, а выйти на новые точки равновесия с новыми технологиями, для чего нужно совершать переход. Собственно говоря, гибридная война предполагает отключение нас от новых технологий, и сегодня мы сталкиваемся пока только с первыми признаками ее проявления на финансовых рынках. Главный удар, несомненно, будет рассчитан на то, чтобы лишить нас доступа к новым технологиям. Из чего следует, что нужно самим расширять инвестиции в новые технологии, в образование и науку.

В итоге у нас шла деградация с начала 90-х годов, когда мы еще были на одном уровне с США по научно-техническому потенциалу, и сегодня ситуация кардинально изменилась: мы оказались едва заметным «серым котлом». Две основные характеристики сегодня нашего положения в мире — мы самые богатые, но развиваемся так, что остаемся единственной страной в мире, где сокращается количество ученых и инженеров. Нигде в мире такого нет. В Китае количество ученых и инженеров растет на 10-15% в год, что обеспечивает китайцам поддержку экономического роста, а мы допускаем деградацию по главному параметру экономического развития.

Кризис всегда начинается со скачка цен на энергоносители

Кризис всегда (за все последние 300 лет) начинался с резкого повышения цен на энергоносители, что полностью изменяет цены в целом в экономике: то, что было вчера прибыльным, сегодня оказывается убыточным.

И огромное количество технологий, составляющих ядро каждого технологического уклада, развивается синхронно, когда подходит к пределам технологического развития — дальше экономический рост останавливается. А происходит это в тот момент, когда технологическая структура становится настолько жесткой, что монополисты имеют возможность резко поднять цены, не рискуя, что предприятия перейдут на конкурентные товары, и главный сектор, который их устроит, — это энергетика. Поэтому кризис всегда (за все последние 300 лет) начинался с резкого повышения цен на энергоносители, что полностью изменяет цены в целом в экономике: то, что было вчера прибыльным, сегодня оказывается убыточным.

Финансовый сектор не главный — это иллюзия

Сейчас мы находимся в периоде, когда для отстающих стран возникает возможность вырваться вперед, т. е. при стратегии опережающего развития можно совершить «экономическое чудо». И, наоборот, если мы проспим эту возможность, то дальше будем обречены 20 лет жить в составе догоняющего развития, т. е. мы будем имитировать то, что создают другие. А догоняющее развитие не позволяет получать сверхприбыль, т. е. мы и дальше будем тратить свои природные ресурсы на импорт новых технологий и платить интеллектуальную ренту.

«Социальная сфера сегодня самая производственная»

 Сейчас на наших глазах формируется новое ядро нового технологического уклада — комплекс нанотипов информационно-телекоммуникационных технологий.

 Первое — это повышение нормы накопления, т. е. резкое увеличение инвестиций в целях освоения нового технологического уклада и прорывных направлений развития. Предыдущее ядро экономического развития — информационно-коммуникационные технологии — росло с темпом более 20% в год в течение 30 лет. И сейчас на наших глазах формируется новое ядро нового технологического уклада — комплекс  нанотипов информационно-телекоммуникационных технологий. И это ядро уже растет на 135% в год, и пройдет немного времени, когда расширение этого ядра даст макроэкономический эффект в виде выхода всей экономики на стабильный режим быстрого развития за счет модернизации и внедрения новых технологий.

Надо понимать, что самым главным потребителем комплекса нано- и био- технологий является здравоохранение, где сегодня происходит настоящая революция, связанная с клеточными технологиями. Эти технологии позволяют обеспечивать регенерацию тканей, которая стоит дешевле, чем проведение операции. Здравоохранение становится самой большой отраслью экономики, это очень важно понимать. Мы прогнозируем, что его доля через 10 лет будет 20%.

Второй по значимости отраслью станет образование. И в совокупности расходы на здравоохранение, науку и образование будут доходить до 40-45% валового продукта. Это очень важно понимать сегодня при формировании бюджетных расходов, т. е. мы не должны экономить на социальной сфере, относясь к ней, как к непроизводственной сфере, — это сегодня самая производственная сфера, обеспечивающая воспроизводство человеческого капитала.

Увеличение инвестиций создает «экономическое чудо»

Возвращаясь к макроэкономическим требованием, надо обратить внимание на то, что страна, которая совершает рывок, всегда делает его за счет резкого увеличения инвестиций. Сегодня у нас объемы инвестиций около 20%, а в странах, которые идут впереди (как Китай), норма накопления — 46%. В Советском Союзе до и после войны она приближалась к этой цифре: мы тоже совершали «экономическое чудо».

Указ президента 2007 года нас на это ориентирует. Но за счет чего? Традиционно макроэкономисты говорят, что за счет улучшения бизнес-климата. Хотя для наших олигархов, которые составляют основу крупного бизнеса, бизнес-климат абсолютно идеален. Поэтому, возможно, бизнес-климат — это разговоры в пользу богатых.

Второе, что вам скажут макроэкономисты, — то, что нужно ждать, когда появятся большие институты, аккумулирующие сбережения населения (пенсионные фонды, страховые компании), тогда мы будем расти. Ни одна из стран в начале экономического рывка не имела больших институтов частных сбережений — это бедные страны: Южная Корея (после гражданской войны), Сингапур, Малайзия, Китай и Индия. Все эти страны начинали с абсолютно нищенской формы.

Страна, которая совершает рывок, всегда делает его за счет резкого увеличения инвестиций. Сегодня у нас объемы инвестиций около 20%, а в странах, которые идут впереди (как Китай), норма накопления — 46%. В Советском Союзе до и после войны она приближалась к этой цифре: мы тоже совершали «экономическое чудо»

Появляется вопрос: за счет чего? За счет расширения внутреннего кредита. Мы видим, что кредитная емкость экономики к валовому продукту возрастает в 4-5 раз. Т. е. государство начинает режим модернизации, выхода на новый технологический уклад за счет резкого наращивания инвестиций, источником которых является внутренний кредит. Кто дает внутренний кредит? Ответ очень простой — Центральный банк. Именно поэтому мы видим не только во многих отсталых, но и в передовых странах резкое расширение денежной эмиссии. За прошедшие пять лет количество денег в Америке выросло более чем в три раза, в Англии — более чем в 4 раза, а в Швейцарии — в 7 раз. У нас количество денег тоже растет, но гораздо медленнее, чем у наших конкурентов.

Взаимосвязь кредитов и инфляции

И самое неприятное то, что, если все страны дают деньги практически под нулевой процент, который ниже инфляции, то мы по-прежнему держимся за догму, что ценз за кредит не должен быть ниже, чем уровень инфляции. В ее основе лежит такой «здравый» смысл, что если Национальный банк будет давать деньги ниже уровня инфляции, то спекулянты будут деньги качать из Центрального банка и спекулировать, потому что они постоянно дешевеют.

И мы сейчас находимся в фазе глобального кризиса с высокими рисками и неопределенностью, в периоде формирования новых технологий, где выиграют те, кто раньше других освоит новейшие технологии. Поэтому задача макроэкономики — дать изобретателям, новаторам, инженерам столько денег, сколько они смогут переварить.

А макроэкономисты страдают денежным фетишизмом, т. е. для них экономика — это деньги. Чем больше сверхприбыль, тем лучше работает экономика. Есть еще следующая зависимость: если у нас инфляция больше 20% в год, то возникает турбулентность, Думать о том, что чем ниже инфляция, тем лучше возможности для экономического роста, могут только наивные люди, которые знают экономику только через модель рыночного равновесия. Конечно, инфляция должна быть низкая, конечно, от нее страдают больше всего бедные слои населения, но мы не должны бороться с инфляцией, потому что в экономике все взаимосвязано, и главный вопрос — не сколько денег дать, а куда эти деньги пойдут.

Послевоенную Западную Европу не план Маршалла поднял из руин, а механизм экономического роста, основанный на финансировании роста производства за счет денежной эмиссии под спрос на деньги со стороны производственных предприятий. Иными словами, Центральный банк европейских стран кредитовал коммерческие банки под векселя производственных предприятий, т. е. под спрос небольшого производственного сектора. Так, например, Центральный банк Германии ввел мониторинг платежеспособности пяти тысяч предприятий и давал деньги предприятиям, понимая, что они под контролем коммерческих банков.

Сегодня существует много механизмов контроля: проектное финансирование — классический подход, хорошо реализованный в СССР, когда проводилось финансирование расходов предприятия в соответствии с целевыми задачами. И если работать по таким принципам, то можно создавать кредит в любых размерах, будучи уверенным, что деньги будут создавать инфляцию.

Дело не в количестве денег, а в том, как работает денежно-кредитный механизм.

Кредитная политика отрезает реальный сектор от экономики

— Мы сегодня живем в такой странной финансовой системе, т. е. мы делаем все наоборот по отношению к другим странам: там идет денежная накачка, и экономика дает возможность каждому новатору и инвестору взять кредит и вложить в новую технологию. Риски большие, и государство снижает их, снижая процентные ставки, предоставляя кредиты на любые сроки.

Что мы имеем? Мы имеем короткие кредиты: у нас вся кредитная экономика спекулятивная, и спекулятивный оборот определяет минимальную цену денег. И когда Центральный банк поднял ставку до 18%, люди, строящие заводы, вкладывающие в покупку оборудования, несут гигантские убытки.

Реальный сектор живет на горизонте планирования как минимум 2-3 лет, а финансовый рынок работает со скрипом один день, в лучшем случае одну неделю. Понятно, что финансовая система оторвана от реального сектора, и в этом и есть главная проблема. Так, например, машиностроение находится в резко отрицательной зоне: рентабельность в два раза ниже ключевой ставки. Это означает, что взять кредит просто не могут: эта кредитная политика просто отрезает реальный сектор от экономики. Предприятие замыкается в собственных средствах, которых не хватает, а плата предприятия за кредит сегодня достигает половины прибыли, и понятно, что повышение процентной ставки делает значительную часть предприятий просто убыточными. А когда повышение процентной ставки сопрягается с девальвацией рубля, то следствием является повышение инфляции.

Снижать количество денег в экономике

— все равно что выкачивать кровь из организма

Также с падением курса рубля цены на импорт резко повышаются, и у предприятий появляется стимул: кредит они взять не могут, потому что рентабельность ниже процентной ставки, и им остается поднять цены, потому что импортные конкуренты заведомо вынуждены поднимать цены. Девальвация рубля означала у нас практически двукратное повышение цен на импорт. По импортозамещению, когда нет кредита, у любого хозяйственного предприятия нет выбора, оно не может взять кредит на таких условиях: ему нужен кредит на 2-3 года — ему предлагают на неделю, ему кредит нужен по ставке 3-4% — ему предлагают 24%. И чтобы выжить, остается только поднять цены.

Именно поэтому мы и оказались сегодня в ситуации высокой инфляции, т. е. стагфляция, падение темпов роста и высокий уровень цен, — следствие того, что, когда против нас были объявлены экономические санкции,

Центральный банк не просчитал последствия перехода к плавающему курсу рубля в ситуации резкого повышения спроса на валюту и отсутствия предложения валюты, затем это наложилось на падение цен, что подстегнуло девальвацию, и в конечном счете подняв процентную ставку, он замкнул ситуацию, отрезал реальный сектор от финансового, спровоцировал поднятие цен вслед за повышением цен на импорт и вместо снижения инфляции получил еще большую инфляцию. Это стало следствием тех решений, которые были приняты в денежно-кредитной области.

Сейчас власти пытаются бороться с инфляцией путем сжатия денежной массы. Но если вы снижаете количество денег в экономике, то неизбежно сталкиваетесь с падением производства, это все равно что выкачивать кровь из организма и чувствовать слабость. И удивляет то, что эти модельеры, которые сидят в Центральном банке в упор не хотят видеть эту зависимость, и руководствуются противоположным подходом.

Источник: dynacon.ru