Но, несмотря на все неудобства, доставляемые четвероногими соседями, дети, с молчаливого согласия прежнего директора, держали в своих комнатах кошек и маленьких (слава вкусу воспитанниц и пропаганде ТВ), собачек. Конечно, согласно ГОСТам и санпинам, животным находиться в детском доме было противопоказано. Но они жили. Пока не появилась… Правильно. Новый директор. Она пыталась бороться через воспитателей, но как обычно потерпела фиаско и на этом фронте. Директор предупредила воспитанников, что животные могут жить в их комнатах, но до первого замечания со стороны проверяющих. Тогда не поздоровиться тем кошкам-собакам, кто не успел спрятаться. Они будут изгнаны из учреждения навсегда. Дети согласились с таким условием, попросив директора оповестить их о неожиданной проверке заранее.

Так бы и продолжали сосуществовать люди и звери, если бы не одно событие, изменившее взаимоотношения рода людского и животных.

Все началось с банальной жалобы медсестре одной из воспитанниц, проживающей с кошкой в одной комнате, и, соответственно, в одной постели, на сыпь, неожиданно появившуюся на животе. Как и положено, девочка была доставлена на консультацию к дерматологу, в сопровождении медсестры. Осмотрев пациентку, врач выписал таблетки и мази. И вынес судьбоносный вердикт – убрать немедленно всех животных. Вернувшись в детский дом, медсестра первым делом доложила директору о необходимости немедленного выполнения рекомендации врача. На что была дана команда по отделениям: очистить учреждение от посторонних. К сожалению, события происходили к концу рабочего дня, да к тому же, пятницы. Поэтому весь груз ответственности за операцию по очистке помещений лег на плечи медсестры, Светланы Николаевны.

– Так, быстренько убираем животных из комнат. – Сопровождаемая воспитателями, Светлана Николаевна, без каких-либо намеков на гуманность, обходила комнаты со зверушками.

– И куда нам их девать на ночь глядя? – вопрошали борцы за права животных. – Они же привыкли к нам. Кошек сейчас собаки раздерут. И где они себе еду найдут?

– Это – животные. Они найдут себе и еду, и ночлег. Они рождены жить на улице, – парировала знаниями психологии животных Светлана Николаевна. – У меня приказ директора. Видите, до чего ваши животные довели бедную Катю? Ей теперь из дома две недели нельзя выходить, и живот мазать мазью, и таблетки пить.

Катя молча сидела в своей комнате и, прощаясь, наглаживала изгибающуюся и урчащую спинку любимого кота. Да, она умом понимала, что надо отправить Ваську на улицу. Но детское сердце щемило при взгляде в глаза любимого кошака, и наворачивались слезы. Он прожил с ней уже два года, и был самым преданным другом в ее жизни. Лучшим, даже по сравнению с родителями. Катя подобрала Ваську еще маленьким котенком, и прятала в шкафу в своих вещах, соорудив для него из теплых вещей подобие гнезда. Правда, ввиду малого возраста котенка гнездо пришлось на следующий день стирать. Он спал с ней в одной кровати, она угощала его куском столовской котлеты, припасенной на обеде. За два года Васька вырос в красивого пушистого кота, драчливого, но послушного своей хозяйке. Сколько историй выслушали Васькины уши за эти два года, не перечесть. Это были и слезы обиды, и слова радости. Мечты и разочарования. И все эти рассказы кот внимательно слушал, и ни разу не позволил себе не то чтобы сбежать, но даже зевнуть. Кот нуждался в Кате не меньше, чем девочка в нем. Она была его кормилицей и защитницей. И Катя это тоже чувствовала, и понимала, что она в ответе за своего Васю. И эта ответственность прибавляла смысл в ее жизни, и оберегала от греховных мыслей, которые часто посещают незрелые головы при малейших несоответствиях внутренних желаний и реальности. Именно поэтому одинокие люди так любят животных, считая их своими лучшими друзьями. Ведь домашнее животное в них нуждается, а значит, человеку есть ради кого жить. Вот только, бедные эти животные, на которых обрушивается вся нерастраченная любовь, и потребность любить, вместе с излияниями одинокой и несчастной человеческой души, не нашедшей собеседника среди особей своего вида.

И, вот теперь Катя должна была отнести любимого друга в темноту, в неизвестный для Васьки мир, в котором он мог погибнуть в этот же вечер. В юной головке никак не укладывалась связь предательства лучшего друга с выздоровлением.

«Чтобы мне вылечиться, надо Ваську отнести в один из подъездов, где его разорвут собаки, или пацаны убьют. Но это же мой друг. И я его, получается, предам. И зачем мне жить после этого? Вот я дура, что пошла к медсестре. Могла сама мазь в аптеке купить от аллергии, и все бы прошло». Слезы отчаяния текли ручьем.

– Катя, ты почему еще не отнесла своего кота? – Воспитатель не решилась войти в комнату, встретив взгляд Кати. – Ты сама же понимаешь, что ты не вылечишься, если кот будет жить с тобой.

– А может, я так вылечусь? Он будет спать на полу, – попыталась найти способ спасти друга Катя. – Я его даже на руки брать не буду. Обещаю.

– Катя, послушай, что ты говоришь. Кот с тобой два года прожил, и ты думаешь, что он не будет лезть к тебе в постель? Нет. И, тем более, это приказ директора.

Приказ директора. Приказ того, кто кормит и платит. Пусть даже, глупый и приводящий к ужасным последствиям. Это приказ. Ну и что, что устный, и в пятницу вечером, когда уже нет ни психологов, ни времени подготовить детей к расставанию с любимцами. Это приказ и надо его быстро выполнить. Потом, в случае чего, можно сделать глупое лицо и отмазаться: «Ведь вы же приказали».

– Давай, поторапливайся, – теряя терпение, прикрикнула воспитатель, – скоро совсем темно уже будет. И постельное поменяй, – напоследок крикнула воспитатель.

Катя еще сильнее прижала к себе Ваську, и слезы с новой силой хлынули из глаз. К ней уже заходили девочки из соседних комнат, хозяйки незаконных питомцев. И недвусмысленно намекнули о том, что жизнь ее теперь будет несладкой. Ведь это из-за нее они лишались своих близких друзей. И аргументы, что Катя не виновата, ведь это приказ директора, и что она тоже остается одна, к вниманию приняты не были. От этих мыслей на душе становилось совсем темно. Катя сидела и плакала.

– Кать. Я своего кота отдам воспитателю, Танечке. Она сказала, что и твоего возьмет. Они поживут у нее, а когда директор успокоится, они обратно вернутся, – Катя не заметила, как в ее комнату вошла Юля, – хочешь?

Катя кивнула. Другого выхода она не знала, а тут можно было надеяться на возвращение Васьки.

– Тогда давай, собирайся. Нам надо их отвезти к ней домой. Она нас ждет. – Юля пошла к себе в комнату. – У тебя сумка есть для кота? А то у меня одна только.

– Нет. – Катя вытерла слезы и стала собираться. – Я его и на руках донесу.

– Ну, смотри. Идти минут пятнадцать. Не убежит?

– Нет, – Катя стояла на пороге комнаты Юли с Васькой за пазухой, – он послушный.

Девочки, предупредив воспитателя, отправились относить своих питомцев на новое место жительства. Обратно, в детский дом, вернулась одна Юля. Воспитатель сначала, впрочем, как обычно, не придала этому значения. Катя никогда не нарушала режим, хотя в городе жили ее родственники, и иногда от нее пахло взрослыми напитками. Но время шло, а Кати не было. Из расспроса Юли удалось выяснить, что Катя после сдачи питомца в надежные руки, сказала, что пойдет погулять. С кем-то созвонилась, и исчезла в надвигающейся темноте. Воспитателя эта информация не очень обрадовала. Телефон Катя отключила, время приближалось к пересменке, а необходимого количества детей не было.

Можно было проехать по адресам мамы и бабушек, или просто подать заявление в полицию. Но ехать надо было за свой счет, а заявление автоматически лишало надежды на премию. Решение пришло само собой: надо подождать. Но вот сколько?

А ждать пришлось недолго. Всего около часа. В воспитательскую вошел дежурный по режиму и сообщил, что звонили из психиатрической больницы.

– Катя у них. Ее туда скорая привезла. Что делать будем? – Дежурный по режиму ждал готового решения.

– Я не знаю. – Воспитатель, бледнея с каждой секундой, пыталась лишиться сознания.

– Позвоните заведующей. Пусть скажет, что делать, – подсказал дежурный.

– Правильно, – лихорадочно приходя в сознание, согласилась воспитатель.

После телефонного звонка, воспитатель вместе с дежурным по режиму, на его машине, отправились в психоневрологический диспансер забирать Катю. Пациентка желтого дома с красной крышей сидела в коридоре приемного отделения с красными глазами и поникшей головой. Изо рта несся запах двухнедельного перегара и переваренной пищи. Воспитатель, обрадованная жизнеспособностью Кати, прижала к себе ее головку и монотонно нашептывала: «Ну как же так. Ты же хорошая девочка. Ну как же так». А в голове воспитателя неслись мысли о грядущих объяснительных, и возможном материальном наказании.

Получив разрешение дежурного врача, троица отправилась обратно в детский дом. По приезду домой, Катя ни с кем не разговаривая, и не отвечая на вопросы, скинув обувь и даже не умывшись, что в принципе для нее было невозможно, сразу легла в постель и, укрывшись с головой, тихонько проплакала до середины ночи. Ночная воспитатель регулярно заходила в комнату и прислушивалась к надрывному дыханию девочки. После трех ночи дыхание стало ровным. Катя спала, крепко прижав к груди плюшевого котенка, и изредка вздыхая.

Как удалось выяснить из рассказов Кати и врача-психиатра приемного отделения больницы, после расставания с Юлей, Катя отправилась на встречу со своими одноклассниками, которые решили отметить последнюю пятницу на этой неделе стандартной «яшкой». Расположившись в беседке детского садика, вход в который у нас в городе строго охраняется, и, выпив с горя третью банку энергетика, Катя остро почувствовала одиночество, несмотря на окружающий ее десяток одноклассников, весело горланящий, под действием алкоголя, похабные песни. Одиночество и безысходность так резко навалились на раненую душу Кати, что в голове ребенка возникла только одна мысль: «Я не хочу жить». Катя, неожиданно для своих друзей, попросила дать ей покурить самокрутку, которая уже ходила по рукам ее одноклассников, и прибавляла своим действием определенный процент веселости. Такая неожиданная просьба многих повергла в легкий транс, ибо Катя всегда была противницей наркотиков. А тут такое. Как же не дать человеку, до этого презрительно смотревшему на них, вступить в их клуб? Сделав два глубоких вдоха, Катя не отдала папиросу, а допив банку «яшки», выкурила ее до конца. Сидевшие рядом пытались ее предостеречь последствиями столь большой дозы в первый раз. Но она только подмигнула им, и открыла пятую банку. Сделав пару больших глотков, Катя потеряла сознание, и медленно сползла под скамейку. Изо рта хлынул разноцветный фонтан. Самые смелые приятели сразу разбежались по домам, по пути набивая рот жвачками. Кате повезло, что рядом с ней оказалась ее подруга по школе, которая и вызвала с мобильника скорую помощь, на машине которой Катю и доставили в приемное отделение психиатрички. Врач, осмотрев полубессознательное тело Кати, продолжающее извергать из себя последствия неудачного суицида, решил спасти человека, и промыть ей желудок. Но при попытке ввести зонд в рот, получил нешуточный удар в пах резко согнутой рукой от неожиданно очнувшейся пациентки. Присев на корточки, доктур нецензурно вспомнил всё генеалогическое древо Катиных родственников по материнской линии. Катя же, вытерев рот, сползла с кушетки и, пошатываясь, интуитивно направилась к выходу из больницы. Но ее ноги не хотели покидать теплого помещения, и поэтому решили стать ватными. Катю все же уложили снова на бок на каталку. Сменившая травмированного доктора медсестра расспросила Катю об основных вехах ее жизни, и занесла показания в журнал. Пришедший дежурный реаниматолог бегло осмотрел пациентку, спросил про давление, пощупал пульс и живот, и вынес окончательный вердикт: показаний для госпитализации нет. После получения такого заключения медсестра и сообщила дежурному по режиму детского дома, что Катю можно забирать.

Субботу и воскресение Катя покидала свои апартаменты не чаще одного раза в день, чтобы постараться запихнуть в себя что-то из еды. Проходя в столовую, она ощущала на себе сочувствующие и презирающие взгляды, на хозяев которых ей было абсолютно наплевать. Она была еще слаба, и практически все время проводила в постели, плача по преданному другу. К ней заходили и девочки из соседних комнат, и воспитатели. Но она лишь отворачивалась к стене, и демонстративно закрывала глаза. Мысли в голове роились только вокруг одной темы: как быстро и надежно покинуть это тело. Умереть пьяной и веселой ей не удалось, о чем постоянно напоминал запах волос. Надо было придумать что-то более совершенное.

В понедельник с утра к Кате была отправлена Инна. Не потому что она самый умный из штатных психологов, а потому что единственный, присутствующий на работе. Катя все также лежала в кровати лицом к стенке, а вошедшая без приглашения, хоть и спрашивавшая оного, Инна сидела на стуле возле кровати.

– Катя, – пыталась привлечь внимание ребенка Инна, – давай поговорим. Можешь не поворачиваться.

Катя молчала, лишь громко посапывая, пытаясь убедить непрошеную гостью в том, что она спит.

– Знаешь, в жизни есть и будет много ситуаций, когда боль на душе попытается убедить тебя, что жить больше нет причин. Ты ведь решила покончить с собой, да Катя?

Катя не шевелилась. Этот детский прием использовали все воспитанники детского дома. И он часто помогал выгнать навязчивого посетителя из комнаты. Но от Инны так легко избавиться не получалось. Она лезла в душу.

– Значит, решила. Да, это ты не сказала ни доктору, ни воспитателю. Но уровень алкоголя в твоей крови, и наличие анаши в анализах, которую ты раньше даже и не пробовала, только подтверждают мои догадки.

Катя тяжело вздохнула.

– У меня тоже был кот. – Инна решила вывести Катю на беседу любым способом. Даже придумав историю из своей жизни, – он прожил со мной пять лет, пока однажды не решил удрать на свободу. Я его нашла через два дня разгрызенного собаками.

– Похоронили? – отозвалась на рассказ Катя.

– Да. Вместе с другими детьми. Возле дома. С тех пор я ненавижу собак.

– Вам его жалко было? – Катя повернула заплаканное личико к Инне.

– Конечно, жалко.

– Тогда, скажите мне, почему меня заставили отдать моего кота? Что, непонятно, что он мой единственный настоящий друг? – Глаза у Кати блестели от слез. – А я его предала, – стала переходить на крик Катя.

– Во-первых, не кричи, – резко остановила детские эмоции Инна, – Во-вторых, не предала, а, как я слышала, временно отдала домой воспитателю. Тебе ведь надо вылечиться?

– Ага, временно. – Катя села на кровать и обхватила руками поджатые ноги. – Если временно, почему всем сказали животных убрать?

– Правда? – искренне удивилась Инна. – А мне сказали, что только тебе, и пока не пройдет сыпь.

– Вас обманули, – сочувственно сказала Катя, – и меня теперь весь детдом ненавидит.

Катя опустила лицо на колени.

– Катя. Я понимаю твои чувства и эмоции. Мне тоже жалко, что тебе пришлось расстаться с твоим любимцем. Но это же не повод в таком возрасте прекращать жить.

– А зачем мне теперь жить? – вновь вспыхнула Катя. – Живешь тут под постоянным контролем, ешь эту дерьмовую еду. Так еще и кота надо отобрать. Не хочу я так жить! И не буду. Ясно вам? И хватит со мной разговаривать.

Катя легла на кровать и отвернулась к стене.

– Катя, – Инна была ошарашена таким поворотом событий, и пыталась вернуть беседу в прежнее русло, – Катя, послушай меня.

Неожиданно, Катя вскочила на кровати и, указывая рукой на дверь, прокричала в лицо Инны:

– Вон из моей комнаты! Я больше ни с кем не буду разговаривать! – И тут же опять легла лицом к стене, укрывшись с головой одеялом.

Инна, поняв, что на этом беседа окончена, посидела рядом с кроватью еще минуту, обдумывая дальнейшие свои действия. Девочку в таком состоянии оставлять одну нельзя, это однозначно. Но и возиться с этой пятнадцатилетней истеричкой, как ее уже прозвали практически все в детском доме, тоже никто не будет. Надо идти к директору. Толку в этой идее Инна видела мало, но выбора не было. Пойди она сначала к своей начальнице, или к заведующему отделением, ее слова вообще могли потонуть в гримасах безразличия еще на пути к их ушам.

Зайдя в приемную, Инна, не обнаружив на месте секретаря, бодро направилась в открытую дверь кабинета директора.

– Здравствуйте. Что у вас? – опережая Инну, спросила директор, не отрываясь от просмотра бухгалтерских документов.

– Добрый день. Я сейчас разговаривала с Катей.

– Так, сразу стоп. Это кто? – Директор почувствовала запах нелюбимой «лирики».

– Девочка, которая попала в психиатрическую больницу в пятницу ночью, – боясь сказать лишнее слово, доложила Инна.

– Понятно. Вы поговорили с ней, и что можете сказать? – Директор оторвалась от бумаг и впилась глазами в Инну. – Вы присаживайтесь.

– Катя очень тяжело переживает вынужденное расставание со своим котом. Она в психбольницу попала потому, что не хотела жить.

– С детьми, особенно с такими, как наши, это бывает. У них родители в большинстве своем психопаты и алкоголики. Вы уверены, что это была попытка суицида?

– Да. Ее подружки говорили, что Катя раньше никогда наркотики не употребляла, и презирала наркоманов. А тут такой стресс. Она до сих пор плачет.

– Обиделась, что кота заставили убрать? – Директор решила прожечь в Инне дыру. – И не надо разводить лирику о разрушенной дружбе и бедных зверушках. Им не положено жить в нашем учреждении. Надеюсь, вы это понимаете?

– Я понимаю. Но можно было как-то подготовить детей к расставанию с животными.

– Вы меня учить будете, как руководить? – Директор поднялась над Инной. – А вы знаете, что это все произошло из-за самой Кати? Ведь это она пожаловалась на прыщики на животе, а врач сказал убрать животных.

– Да, но… – Инна хотела объяснить, что вряд ли бы с прыщиками случилось бы что-то страшное до понедельника.

– А вы знаете, что к нам сегодня приедет СЭС смывы брать из-за этого миленького котика? – не давая вставить слово Инне, директор зашла ей за спину. – Вы знаете, что меня по поводу ее ночных развлечений уже достали из управления и полиции? Не знаете. Вам это не интересно, – выдала заключение об Инне директор и вернулась в свое кресло. – Что еще вы мне хотите сказать?

Инна, не поняв своей вины за гору неприятностей, свалившихся на директора, сидела молча, стараясь не смотреть в глаза. Она пришла к руководителю и опекуну, чтобы доложить о психологическом состоянии ее подопечной и вместе организовать работу по выводу ребенка из этого состояния. Состояния, более опасного, чем проверки СЭС. Опасного, в том числе, и для директора.

– Ничего? Тогда идите, и работайте с этой Катей. – Директор вновь погрузилась в счета.

Инне ничего не оставалось делать, как попытаться самой организовать совместную работу с воспитателями, хотя вероятность успеха, без указующего перста сверху, была минимальная. Выходя из директорского кабинета, Инну чуть не снесла заместитель директора, вбежавшая к директору.

– Останьтесь, – на ходу выпалила Инне зам. директора. – Катька, дура, руки себе порезала.

У Инны на несколько мгновений остановилось сердце. «Не успела».

– Сильно? – Глаза директора пригвоздили к стулу гонца.

– Вроде не очень. Успели туалетную дверь выбить. Сидела она там очень долго. А Людке приспичило пол там помыть. Она звала, звала Катьку, а та молчит, – еле переводя дыхание, докладывала зам. – А как открыли, та сидит на полу, рука на унитазе, и лезвием от бритвы на руке «Васька» выводит. Ну не дура, а?

Директор обвела испепеляющим взглядом Инну и зама.

– Медик ее смотрела?

– Да. Они сейчас в мед. блоке. Медсестра ей повязку накладывает.

– Пошли все к ним. – Директор стремительно вылетела из-за стола.

В процедурном кабинете глазам директора, зама и Инны предстала картина из известного фильма ужасов. На полу сидела Катя, пытаясь освободиться от цепких рук воспитателя, и активно дергая ногами, никак не попадая по медсестре, которая старалась дотянуться до ран на руке и обработать их. Воспитатель и медсестра пытались словами уговорить Катю успокоиться и перестать дергаться. На что пациентка процедурного кабинета только нецензурно ругалась, и с еще большей силой пыталась освободиться. Глаза директора от такой картины постепенно приобретали диаметр чайного блюдца. Тут Катя, изловчившись, попала по руке медсестры, и открытый флакон с перекисью, сделав кульбит в воздухе, разбился возле ног директора, которая от неожиданности отпрыгнула в сторону, наступив на ногу Инне.

– Так. Мне все ясно. – Не извиняясь перед травмированной ногой Инны, директор выбежала из процедурки.

После такой реакции директора, Катя неожиданно прекратила сопротивление и рассмеялась:

– Жалко, я ей в голову не попала. Ну, ничего, в следующий раз обязательно.

Обработав раны, Катю, в сопровождении Инны и воспитателя, отпустили в свою комнату. Но, когда они устроились по посадочным местам в комнате Кати для беседы о случившемся, в комнату вошли директор и три богатыря в малиновой форме, на спинах которых поблескивали слова «Скорая помощь».

– О, старая знакомая, – богатырь в годах натянуто улыбнулся. – Что сегодня у нас случилось?

– Ничего. И я не ваша знакомая. Я вас не знаю. – Предчувствуя недоброе, Катя вцепилась руками в кровать.

– А я тебя знаю. В пятницу вечером тебя забирал из беседки детского садика. Ох, и вид у тебя был, – жуть. – Знакомый незнакомец приблизился к Кате. – Говорят, ты жить не хочешь, руки себе лезвием режешь.

«Быстро директор сообразила», – подумала Инна. Тем временем, богатыри распределились по комнате, перекрыв выходы в дверь и в окно.

– Не ваше дело, – еще больше насупилась Катя. – Если не хочу жить, то и не буду. И никого спрашивать не стану.

– Ну, тут все ясно. Вы сами видите, что вам не зря звонили, – директор обратилась к сотрудникам скорой помощи. – Наверное, мы пойдем? Не будем вам мешать.

– Да. Не надо нам мешать. Мы сейчас с Катей соберемся и съездим на консультацию к специалисту, – как можно мягче проговорил врач скорой помощи.

– Я никуда не поеду. – Катины руки посинели от напряжения.

Обстановка не просто накалялась, а переходила в другое измерение.

– Дамы, на выход, – скомандовала уже своим сотрудникам директор, и направилась к себе.

Инна, предполагая все дальнейшие события в жизни Кати, придя в себя от столь неожиданного поворота событий, практически бегом ворвалась в кабинет директора.

– Наталья Иннокентьевна! – начала Инна, но была остановлена указательным пальцем директора, разговаривающего по телефону.

– Да, Елизавета Петровна. Скорая ее сейчас заберет. Я тоже думаю, что ее нельзя здесь оставлять. Спасибо вам за помощь.

«Ничего сама сделать не может. Только по указке, и не без помощи начальства». Инна, дождавшись окончания разговора, уже открыла рот, но тут вновь в дверях появилась зам.

– Все, увезли, слава Богу. Пусть лечится.

«Опять не успела», – только и пронеслось в голове у Инны.

– Вы что-то хотели? – надменно, и с презрительной улыбкой, спросила директор.

– Нет. Уже ничего.

– Вот и хорошо.

Инна вышла из директорской, и поплелась в свой кабинет. Она не понимала, как можно не просто спокойно отправить ребенка в дурдом, но и чувствовать себя победителем в этой, якобы, битве. Ведь это из-за приказа директора Катя ехала сейчас в желтый дом. Приказа, который можно было отложить на время, хотя бы до понедельника. Обсудить ситуацию с воспитателями, направить психологов для проведения тренингов с детьми. Но нет. Надо было делать все сразу, и быстро. Ведь у директора, с ее слов, есть психологическое образование. Почему она даже не попыталась предугадать такие последствия своего несвоевременного приказа? Инна заперлась в своем кабинете. По щекам текли слезы отчаяния и беспомощности.