Учим английский язык, читая классическую литературу.

Mr Edward Nutt, the industrious editor of the Daily Reformer, sat at his desk, opening letters and marking proofs to the merry tune of a typewriter, worked by a vigorous young lady. He was a stoutish, fair man, in his shirt-sleeves; his movements were resolute, his mouth firm and his tones final; but his round, rather babyish blue eyes had a bewildered and even wistful look that rather contradicted all this. Nor indeed was the expression altogether misleading. It might truly be said of him, as for many journalists in authority, that his most familiar emotion was one of continuous fear; fear of libel actions, fear of lost advertisements, fear of misprints, fear of the sack.

Мистер Натт, усердный редактор газеты "Дейли реформер", сидел у себя за столом и под веселый треск пишущей машинки, на которой стучала энергичная барышня, вскрывал письма и правил гранки. Мистер Натт работал без пиджака. Это был светловолосый мужчина, склонный к полноте, с решительными движениями, твердо очерченным ртом и не допускающим возражений тоном. Но в глазах его, круглых и синих, как у младенца, таилось выражение замешательства и даже тоски, что никак не вязалось с его деловым обликом. Выражение это, впрочем, было не вовсе обманчивым. Подобно большинству журналистов, облеченных властью, он и вправду жил под непрестанным гнетом одного чувства - страха. Он страшился обвинений в клевете, страшился потерять клиентов, публикующих объявления в его газете, страшился пропустить опечатку, страшился получить расчет.

His life was a series of distracted compromises between the proprietor of the paper (and of him), who was a senile soap-boiler with three ineradicable mistakes in his mind, and the very able staff he had collected to run the paper; some of whom were brilliant and experienced men and (what was even worse) sincere enthusiasts for the political policy of the paper.

Жизнь его являла собой непрерывную цепь самых отчаянных компромиссов между выжившим из ума стариком мыловаром, которому принадлежала газета (а значит, и сам редактор), и теми талантливыми сотрудниками, которых он подобрал в свою редакцию; среди них были блестящие журналисты с большим опытом, которые к тому же (что было совсем неплохо) относились к политической линии газеты серьезно и искренне.

A letter from one of these lay immediately before him, and rapid and resolute as he was, he seemed almost to hesitate before opening it. He took up a strip of proof instead, ran down it with a blue eye, and a blue pencil, altered the word "adultery" to the word "impropriety," and the word "Jew" to the word "Alien," rang a bell and sent it flying upstairs.

Письмо от одного из них лежало сейчас перед мистером Наттом, и он, несмотря на всю свою твердость и натиск, казалось, не решался вскрыть его. Вместо того он взял полосу гранок, пробежал ее своими синими глазами, синим карандашом заменил "прелюбодеяние" на "недостойное поведение", а слово "еврей" на "инородца", позвонил и спешно отправил гранки наверх.

Then, with a more thoughtful eye, he ripped open the letter from his more distinguished contributor, which bore a postmark of Devonshire, and read as follows:

Затем, с видом серьезным и сосредоточенным, он разорвал конверт с девонширской печатью и стал читать письмо одного из наиболее видных своих сотрудников.

DEAR NUTT, - As I see you're working Spooks and Dooks at the same time, what about an article on that rum business of the Eyres of Exmoor; or as the old women call it down here, the Devil's Ear of Eyre? The head of the family, you know, is the Duke of Exmoor; he is one of the few really stiff old Tory aristocrats left, a sound old crusted tyrant it is quite in our line to make trouble about. And I think I'm on the track of a story that will make trouble.

"Дорогой Натт, - говорилось в письме. - Вы, как я вижу, равно интересуетесь привидениями и герцогами. Может, поместим статью об этой темной истории с Эрами из Эксмура, которую местные сплетницы называют "Чертово Ухо Эров"? Глава семейства, как вам известно, - герцог Эксмур, один из тех настоящих старых аристократов и чопорных тори, которых уже немного осталось в наши дни. "Дейли реформер" всегда старалась не давать спуску этим несгибаемым старым тиранам, и, кажется, я напал на след одной истории, которая хорошо нам послужит.

Of course I don't believe in the old legend about James I; and as for you, you don't believe in anything, not even in journalism. The legend, you'll probably remember, was about the blackest business in English history - the poisoning of Overbury by that witch's cat Frances Howard, and the quite mysterious terror which forced the King to pardon the murderers. There was a lot of alleged witchcraft mixed up with it; and the story goes that a man-servant listening at the keyhole heard the truth in a talk between the King and Carr; and the bodily ear with which he heard grew large and monstrous as by magic, so awful was the secret. And though he had to be loaded with lands and gold and made an ancestor of dukes, the elf-shaped ear is still recurrent in the family. Well, you don't believe in black magic; and if you did, you couldn't use it for copy. If a miracle happened in your office, you'd have to hush it up, now so many bishops are agnostics. But that is not the point The point is that there really is something queer about Exmoor and his family; something quite natural, I dare say, but quite abnormal. And the Ear is in it somehow, I fancy; either a symbol or a delusion or disease or something. Another tradition says that Cavaliers just after James I began to wear their hair long only to cover the ear of the first Lord Exmoor. This also is no doubt fanciful.

Разумеется, я не верю в старую легенду про Якова I; а что до Вас, то Вы вообще ни во что не верите, даже в газетное дело. Эта легенда, как Вы, вероятно, помните, связана с самым черным событием в английской истории - я имею в виду отравление Оуэрбери этим колдуном Фрэнсисом Говардом и тот таинственный ужас, который заставил короля помиловать убийц. В свое время считали, что тут не обошлось без колдовства; рассказывают, что один из слуг узнал правду, подслушав сквозь замочную скважину разговор между королем и Карром, и ухо его, приложенное к двери, вдруг чудом разрослось, приняв чудовищную форму, - столь ужасна была подслушанная им тайна. Пришлось щедро наградить его землями и золотом, сделав родоначальником целой герцогской фамилии, однако Чертово Ухо нет-нет да и появится в этой семье. В черную магию Вы, конечно, не верите, да если б и верили, все равно не поместили бы ничего такого в Вашей газете. Свершись у Вас в редакции чудо, Вы бы и его постарались замолчать, ведь в наши дни и среди епископов немало агностиков. Впрочем, не в этом суть. Суть в том, что в семье Эксмуров и вправду дело нечисто; что-то, надо полагать, вполне естественное, хоть и из ряда вон выходящее. И думается мне, что какую-то роль во всем этом играет Ухо, - может быть, это символ или заблуждение, а может быть, заболевание или еще что-нибудь. Одно из преданий гласит, что после Якова I кавалеры из этого рода стали носить длинные волосы только для того, чтобы спрятать ухо первого лорда Эксмура. Впрочем, это тоже, конечно, всего лишь вымысел.

The reason I point it out to you is this: It seems to me that we make a mistake in attacking aristocracy entirely for its champagne and diamonds. Most men rather admire the nobs for having a good time, but I think we surrender too much when we admit that aristocracy has made even the aristocrats happy. I suggest a series of articles pointing out how dreary, how inhuman, how downright diabolist, is the very smell and atmosphere of some of these great houses. There are plenty of instances; but you couldn't begin with a better one than the Ear of the Eyres. By the end of the week I think I can get you the truth about it. - Yours ever, FRANCIS FINN.

Все это я сообщаю Вам вот почему: мне кажется, что мы совершаем ошибку, нападая на аристократов только за то, что они носят бриллианты и пьют шампанское. Людям они потому нередко и нравятся, что умеют наслаждаться жизнью. Я же считаю, что мы слишком многим поступаемся, соглашаясь, что принадлежность к аристократии делает хотя бы самих аристократов счастливыми. Я предлагаю Вам цикл статей, в которых будет показано, какой мрачный, бесчеловечный и прямо-таки дьявольский дух царит в некоторых из этих великих дворцов. За примерами дело не станет; для начала же лучшего, чем "Ухо Эксмуров", не придумаешь. К концу недели я Вам раскопаю всю правду про него. Всегда ваш Франсис Финн".

Mr Nutt reflected a moment, staring at his left boot; then he called out in a strong, loud and entirely lifeless voice, in which every syllable sounded alike:

Мистер Натт подумал с минуту, уставившись на свой левый ботинок, а затем произнес громко, звучно и совершенно безжизненно, делая ударение на каждом слоге:

"Miss Barlow, take down a letter to Mr Finn, please."

- Мисс Барлоу, отпечатайте письмо мистеру Финну, пожалуйста.

DEAR FINN, - I think it would do; copy should reach us second post Saturday. - Yours, E. NUTT.

"Дорогой Финн, думаю, это пойдет. Рукопись должна быть у нас в субботу днем. Ваш Э. Натт".

This elaborate epistle he articulated as if it were all one word; and Miss Barlow rattled it down as if it were all one word. Then he took up another strip of proof and a blue pencil, and altered the word "supernatural" to the word "marvellous", and the expression "shoot down" to the expression "repress".

Это изысканное послание он произнес одним духом, точно одно слово, а мисс Барлоу одним духом отстучала его на машинке, точно это и впрямь было одно слово. Затем он взял другую полосу гранок и синий карандаш и заменил слово "сверхъестественный" на "чудесный", а "расстреляны на месте" на "подавлены".

In such happy, healthful activities did Mr Nutt disport himself, until the ensuing Saturday found him at the same desk, dictating to the same typist, and using the same blue pencil on the first instalment of Mr Finn's revelations. The opening was a sound piece of slashing invective about the evil secrets of princes, and despair in the high places of the earth. Though written violently, it was in excellent English; but the editor, as usual, had given to somebody else the task of breaking it up into sub-headings, which were of a spicier sort, as "Peeress and Poisons", and "The Eerie Ear", "The Eyres in their Eyrie", and so on through a hundred happy changes. Then followed the legend of the Ear, amplified from Finn's first letter, and then the substance of his later discoveries, as follows:

Такой приятной и полезной деятельностью мистер Натт занимался до самой субботы, которая застала его за тем же самым столом, диктующим той же самой машинистке и орудующим тем же самым карандашом над первой статьей из цикла задуманных Финном разоблачений. Вначале Финн обрушивался на аристократов и вельмож с их гнусными тайнами и духом безнадежности и отчаяния. Написано это было прекрасным стилем, хотя и в весьма сильных выражениях; однако редактор, как водится, поручил кому-то разбить текст на короткие отрывки с броскими подзаголовками - "Яд и герцогиня", "Ужасное Ухо", "Стервятники в своем гнезде", и прочее, и прочее, в том же духе на тысячу ладов. Затем следовала легенда об "Ухе", изложенная гораздо подробнее, чем в первом письме Финна, а затем уже содержание его последних открытий. Вот что он писал:

I know it is the practice of journalists to put the end of the story at the beginning and call it a headline. I know that journalism largely consists in saying "Lord Jones Dead" to people who never knew that Lord Jones was alive. Your present correspondent thinks that this, like many other journalistic customs, is bad journalism; and that the Daily Reformer has to set a better example in such things. He proposes to tell his story as it occurred, step by step. He will use the real names of the parties, who in most cases are ready to confirm his testimony. As for the headlines, the sensational proclamations - they will come at the end.

"Я знаю, что среди журналистов принято ставить конец рассказа в начало и превращать его в заголовок. Журналистика нередко в том-то и состоит, что сообщает "лорд Джонс скончался" людям, которые до того и не подозревали, что лорд Джонс когда-либо существовал. Ваш покорный слуга полагает, что этот, равно как и многие другие приемы журналистов не имеют ничего общего с настоящей журналистикой и что "Дейли реформер" должна показать в данном случае достойный пример. Автор намерен излагать события так, как они в действительности происходили. Он назовет подлинные имена действующих лиц, многие из которых готовы подтвердить достоверность рассказа. Что же до громких выводов и эффектных обобщений, то о них Вы услышите в конце.