Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Икренне о разном

  Все выпуски  

Я жил, я дышал не напрасно...



Я жил, я дышал не напрасно...
2017-03-02 10:05
Оригинал взят у tvsher в Я жил, я дышал не напрасно...
Пару дней назад вспоминали Петра Павловича Ершова и его сказку "Конёк-горбунок".


Ershov_P.P._(1815-1869)_2.jpg
Прижизненный портрет Петра Павловича Ершова работы художника Николая Маджи, написанный в конце 1850-х, и считающийся самым достоверным изображением поэта.

Когда он учился в Петербурге, то познакомился с Василием Жуковским и Александром Пушкиным. Именно им девятнадцатилетний студент отдал своё первое крупное произведение — сказку «Конёк-горбунок», прочитав которую, Пушкин с похвалою сказал начинающему поэту: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить».

Считается, что Ершов автор одного произведения, но это не так. Кроме «Конька-горбунка» он написал несколько десятков стихотворений. Есть также сведения, что он публиковал не только стихи, но и рассказы и даже драматургические произведения под псевдонимами.

Я понял, я знаю всю прелесть любви!
Я жил, я дышал не напрасно!
Недаром мне сердце шептало: "Живи!" -
В минуты тревоги ненастной.

Недаром на душу в веселых мечтах
Порою грусть тихо слетала
И тайная дума на легких крылах
Младое чело осеняла.

Но долго я в жизни печально блуждал
По тернам стези одинокой;
Но тщетно я в мире прекрасной искал,
Как розы в пустыне далекой.

И много обшел я роскошных садов,
Но сердце ее не встречало;
И много я видел прелестных цветов,
Но сердце упорно молчало.

Пустыней казался мне мир. На пути
Нигде не слыхал я привета.
Зачем же, я думал, сей пламень в груди
И сердце восторгом согрето?

Но нет, не напрасно тот пламень возжжен
И сердце в восторге трепещет!
Настанет мгновенье, и радостно он
В очах оживленных заблещет!..
1835


Проходят дни безумного волненья,
Душа зовет утраченный покой;
Задумчиво уж чашу наслажденья
Я подношу к устам моим порой.

Другая мысль в уме моем теснится,
Другое чувство движет мою грудь;
Мне вольный круг цепями становится,
Хочу в тиши отраднее вздохнуть.

Исчез обман мечты самолюбивой,
Открылась вся дней прежних пустота,
Другую мне рисует перспективу
В дали годов спокойная мечта.

Домашний кров, один или два друга,
Поэзия - мена простых затей.
А тут любовь - прекрасная подруга,
И вкруг нее веселый круг детей.
1838, 9 декабря


Друзья! Оставьте утешенья,
Я горд, я не нуждаюсь в них.
Я сам в себе найду целенья
Для язв болезненных моих.
Поверьте, я роптать не стану
И скорбь на сердце заключу,
Я сам нанес себе ту рану,
Я сам ее и залечу.
Пускай та рана грудь живую
Палящим ядом облила,
Пускай та рана, яд волнуя,
Мне сердце юное сожгла:
Я сам мечтой ее посеял,
Слезами сладко растравлял,
Берег ее, ее лелеял -
И змея в сердце воспитал.
К чему же мой бесплодный ропот?
Не сам ли терн я возрастил?
Хвала судьбе! Печальный опыт
Мне тайну новую открыл...
Июнь 1839

Богач! К чему твои укоры?
Зачем, червонцами звеня,
Полупрезрительные взоры
Ты гордо бросил на меня!
О нет! Совсем не беден я!
Меня природа не забыла:
Богатый клад мне подарила.
О, если б мог ты заглянуть
В мою сокровищницу - грудь!
Твой жадный взор бы растерялся
В роскошной сердца полноте,
И ты бы завистью снедался
К моей богатой нищете.
Смотри: я грудь мою раскрою,
Раскрою сердца глубину
И этой бедною рукою,
Богач, рассыплю пред тобою
Мою несметную казну.
Цени ж!...
1840


Закончив Университет, Пётр Ершов в 1836-ом был вынужден вернуться в Тобольск. Работал учителем в гимназии, затем инспектором (с 1844 года) и директором (с 1857) гимназии и дирекции училищ Тобольской губернии. Кстати, у него учился будущий химик Дмитрий Иванович Менделеев, женой которого, стала падчерица Ершова.

В Тобольске, где прожил Ершов до конца своих дней, создал любительский гимназический театр, где занимался режиссурой. Написал для театра несколько пьес: «Сельский праздник», «Суворов и станционный смотритель», комическую оперу «Якутские божки», «Черепослов».

В 1834 году Петром Ершовым была написана, и 1835 году издана баллада «Сибирский казак» — старинная быль о молодом сибирском казаке, который был вынужден оставить жену и по приказу атамана «идти на киргизов войною». Первоначальный вариант второй части баллады вышел в свет как отдельное стихотворение под названием «Песня казачки». Предположительно в 1842 году, первая часть баллады, переработанная и положенная на музыку, становится строевой песней 2-го Сибирского Казачьего полка.


Рано утром, весной
На редут крепостной
Раз поднялся пушкарь поседелый.
Брякнул сабли кольцом,
Дернул сивым усом
И раздул он фитиль догорелый.

Он у пушки стоит,
Он на крепость глядит
Сквозь прозрачные волны тумана...
Вот мелькнул белый плат
У высоких палат
Удальца-молодца атамана.

И с веселым лицом,
Осеняся крестом,
Он над медною пушкой склонился.
Пламень брызнул струей,
Дым разлился волной -
И по крепости гул прокатился...

Полностью балладу можно почитать здесь: http://libverse.ru/yershov/sibirskii-kazak.html
Другие стихи П.Ершова здесь: http://libverse.ru/yershov/list.html

Ролик с песней нашла только вот такой. Текст немного отличается от оригинала, но в целом понятно, что у Ершова первоисточник.










История пани Лидии. Глава 15.
2017-03-09 16:24
Оригинал взят у 20history в История пани Лидии. Глава 15.
Когда после войны я посетила бараки в Биркенау, интерьер этих бараков был мне знаком. Бараки, которые во время моего пребывания в лагере казались мне такими огромными, на самом деле оказались маленькими и низкими. Будучи ребенком, я видела их совсем по-другому.

Условия, в которых содержались дети и взрослые в концлагере, мало чем отличались. Главная разница заключала в том, что маленьким узникам было сложнее выносить все тяготы заключения. Обуви и одежды на всех не хватало — детям приходилось носить либо то, в чём они прибыли в Аушвиц-Биркенау, либо то, что раздобыли для них родители уже во время пребывания в лагере. Повсеместно было воровство — однажды у маленькой Люды украли её ботиночки. Анне удалось как-то раздобыть новую обувь для дочери, вот только оба ботинка были на левую ногу. Но выбирать не приходилось.

Спали дети на деревянных нарах, которые тянулись вдоль всего барака. Три этажа нар, разделённых на секции, не могли вместить всех обитателей барака, поэтому дети постоянно толкались и пытались занять позицию, в которой можно было хоть немного поспать. Нары были покрыты соломой, а одеялами служили куски грязной ткани, в которых копошились паразиты. У некоторых детей не было даже таких одеял.


Фото: auschwitz.org

А ещё постоянно хотелось есть. Узников кормили одинаково — с утра давали кружку так называемого «кофе» (горький отвар из трав) с куском хлеба, который надо было растянуть на целый день, а днём ждала тарелка водянистой похлёбки из полусгнивших овощей. Скудный некачественный рацион едва мог утолить голод, поэтому за каждую кромку хлеба шла настоящая борьба. Те, кто оказывался в конце очереди при распределении похлёбки по мискам, не могли рассчитывать даже на кусок гнилой картофелины – вся твёрдая пища из супа доставалось узникам, которые благодаря своей силе или хитрости умудрились оказаться первыми. Еще хуже ситуация была у тех, у кого по каким-то причинам не было собственной миски.

Никакого дополнительного питания для детей предусмотрено не было — даже самым маленьким узникам, которых не отправили сразу в газовую камеру, не доставалось молоко. При этом совершенно иначе питались эсэсовцы из лагерной администрации — еду для них готовили на отдельной кухне, а рацион включал в себя отборные продукты, в том числе хорошие овощи и фрукты, мясо и рыба. Узникам же доставались отходы от кухни администрации — картофельные очистки, испорченные овощи и сгнившее мясо. Голод и болезни от некачественного питания превращали некогда здоровых и сильных узников в истощённые тени, лишь отдалённо напоминающие людей. Они больше походили на обтянутые кожей скелеты.

Смертность достигала невероятных величин — узника, организм которого перестал бороться за выживание, можно было отличить от живого по потухшему взгляду его смотрящих в пустоту глаз. Умирали узники чаще всего ночью. Неявившихся на утреннюю перекличку находили лежащими в бараке и равнодушно оттаскивали в сторону крематория. Лагерный номер очередного несчастного вычеркивался из списка.

Маленькой Люде повезло — девочку навещала мама по вечерам, когда после работы женщинам позволялось недолго побыть со своими детьми, и по воскресеньям. Когда мама приходила, она всегда старалась принести что-нибудь своей малышке. Анна берегла каждый кусок хлеба, мужественно справляясь с невыносимым чувством голода, чтобы в конце дня покормить дочь.

Первые пару недель женщина работала в детском бараке, поэтому она могла проводить с дочкой больше времени. Вскоре их разлучили — Анну определили на тяжёлые работы по регуляции русла реки Сола неподалёку от лагеря. Встречи с дочерью стали редкими, а работать приходилось на износ. Но работа за пределами лагеря имела и свои преимущества — благодаря ней Анне удавалось раздобыть немного дополнительной еды для себя и дочери.

Дело в том, что жители Освенцима и близлежащих сёл по мере возможностей оказывали поддержку узникам концлагеря. Под страхом наказания местным было запрещено приближаться к окружавшим лагерь заборам с колючей проволокой, но скрыть факт существования фабрики смерти было невозможно. Люди видели, как в концлагерь постоянно прибывали вагоны, заполненные людьми, а вот обратно эти поезда отправлялись пустыми. Бросались в глаза высокие трубы крематориев, возвышавшиеся над территорией лагеря. Из этих труб валил чёрный густой дым, при этом едкий отвратительный запах разносился на много километров от лагеря.

Пытаясь хоть как-то помочь узникам концентрационного лагеря, местные оставляли еду там, где работали узники. Для заключённых было удачей найти картофелину, морковку, яблоко, хлеб или лук. Местные жители сами жили в условиях постоянного недостатка еды, но при этом и среди них находились те, кто желал помочь заключенным, находившимся в более трудной ситуации.

Так Анна добывала немного дополнительной еды для себя и для дочери. Иногда, когда встретиться с Людой не удавалось, Анна тайком пробиралась к детскому бараку и подзывала к себе девочку. Люда жадно набрасывалась на еду, даже луковица для неё была десертом. Голод в концлагере был настолько сильным, что лук считался роскошью. Каждый раз, когда Анна виделась с дочерью, она повторяла:

— Ешь, доченька, ешь. Скоро всё это закончится, и мы снова будем жить как прежде. Но если нас разлучат, доченька, то запомни: тебя зовут Люда, твоя фамилия — Бочарова. Ты родом из Минска, твоя родина — Советский Союза. Твой отец — офицер Красной армии. Запомни это, доченька, и тогда мама тебя найдёт, что бы ни случилось.

— Хорошо, мамочка, я запомню, — отвечала девочка и ещё долго всматривалась в мамины руки.

Когда Анна собиралась уходить, девочка хватала маму за руки, смотрела на неё своими большими глазами и говорила:

— Ты опять уходишь, мама? А почему ты не можешь остаться? Тогда оставь мне свои руки, а сама иди.

От этих наивных слов дочери у Анны сердце обливалось кровью. Несмотря на детские просьбы, она никак не могла остаться с дочкой. Женщина и так подвергалась огромному риску, в темноте пробираясь к детскому бараку. Стоило охраннику заметить узницу, самовольно покинувшую свой барак, немедленная смерть ждала бы обеих — и Анну, и Люду. Но именно благодаря этому риску женщина смогла спасти свою дочь, ведь девочка получала больше еды, чем другие обитатели детского барака. Да и сам факт присутствия матери рядом, её объятия и утешения помогали Люде продержаться. Далеко не всем детям в концлагере посчастливилось регулярно видеться с родителями — взрослых узников убивали голод, инфекции и произвол лагерной администрации.

Но мама Люды была очень сильной женщиной. Она изо всех сил старалась остаться живой и здоровой, ведь стоило узнику заболеть, как дни его были сочтены — в медицинской части концлагеря не хватало лекарств, а особо тяжелобольных узников убивали смертельным уколом фенола в сердце.

Однажды Анна подхватила кишечную инфекцию и несколько недель страдала от страшных болей. Всё это время она не виделась с дочерью и не знала, что с ней происходит. Когда болезнь отступила, и Анна смогла выйти из медицинского блока, она сразу поспешила к своей маленькой Люде. В детском бараке она всматривалась в лица маленьких детей, но нигде не могла найти свою дочь. В какой-то момент на женщину с нар стала смотреть какая-то истощённая девочка, тело которого было практически прозрачным как стекло — судя по всему, ребёнка подвергли каким-то страшным процедурам. Девочка лежала неподвижно, смотрела на Анну безжизненными глазами, из которых текли слёзы, и, собравшись с силами, своим слабым голоском смогла произнести лишь одно слово:

— Ма…

Остальные части истории – по тэгу пани Лидия.
Подписывайтесь, добавляйте в закладки – история будет продолжаться.


В избранное