Содержание.

1. В.И.Астахов. Исповедь таксиста

• "Московское такси"

  
  

  2. Strizh. Роза (любимый цветок Ф.Ницше)

  3. И.Мельников. Сюита Александровского сада

  4. Е.В.Покидова. Приколисты

  5. Ф.Степашкин. Зимние впечатления

  6. И.А.Машнин. Русские хайки

  7 Е.В.Покидова. Операция.

  8. М.М.Меламед. Ситуация

  9. М.М.Меламед. Лев и Хорёк

  
  

  
  

  
  

  
  

  
  

  
  

  В.И. Астахов.

  Исповедь таксиста.

  "Московское такси"

  Московское такси, конца семидесятых начала восьмидесятых годов, прошлого столетия. Кто может знать, всё об этом монстре? Созданным, для обслуживания такого огромного мегаполиса, как не тот, кто сам, на собственном опыте, не понаслышке изведал все плюсы и минусы, этой системы. Во время ее наивысшего расцвета и могущества.

  Сразу оговорюсь, долго для себя решал, а стоит ли вообще браться за написание сего творения и ворошить прошлое? Но потом увлекся, сделав для себя, лишь одно ограничение, не упоминать и не указывать, ни каких имен, фамилий и точных адресов.

  Я не берусь копать глубоко, а просто постараюсь описать то, что видел сам, те события и встречи, в которых волею случая пришлось участвовать и своё личное отношение к случившемуся, ни в коем случае не навязывая и не считая свою точку зрения исключительно верной и обязательной для других. Сразу же хочу оговориться, что в голословные байки ни сам не верю, ни пересказывать их не собираюсь. Совсем другое дело, когда информация поступает из разных источников, и тогда путем, несложного анализа, можно сделать определенные выводы и то очень осторожные, нисколько не претендующие на истину в последней инстанции.

  За почти пятидесятилетие со дня создания городского такси, начавшись всего с нескольких автомашин. Оно к концу семидесятых годов разрослось до, поистине гигантских размеров организацию, состоящую из двадцати таксомоторных парков, и выпускающих на линию в город ежедневно, более пятнадцати тысяч автомашин. Трудно отыскать более доходное и рентабельное предприятие, получающее ежедневную прибыль в десятки тысяч рублей, наличными деньгами.

  Сама система создана так, что более чем тридцати тысячная армия шоферов, поставленная в бесправное положение. Кормит и надо сказать весьма сытно, раздутую до размеров министерства, контору и обслугу, которые еще и при каждом удобном случае стараются показать свою значимость. Для чего ими изо дня в день, выпускается множество всевозможных приказов, должностных инструкций и наставлений. Направленных на еще большее закабаление, самой производительной части системы такси, водителей.

  Всё это делается под видом улучшения качества обслуживания населения и борьбы с коррупцией, за чистоту рядов. При этом, все кто занимается этим творчеством, остаются совершенно уверенны, что чужой кусок масла на свой кусок хлеба они все равно получат. Этакая цинично – алчная голова, на здоровом, работящем и по- своему талантливом теле.

  Единственная организация, которая существует и до сих пор и по своей структуре сопоставима с системой такси, того времени. Так это как не покажется странным на первый взгляд ГАИ, в нынешней абривеатуре ГИБДД. Тот же план и та же дележка от намытого за смену. Те же честнейшие глаза и лица руководителей, доказывающих всем и каждому, что все негативное это от тех, кто в непогоду и зной, обирает честных граждан. И ни слова о себе, поставивших своих подчинённых в такие условия.

  И поэтому, видно чувствуя родственную душу, гаишники в то время достаточно лояльно относились к таксистам. И довольно часто закрывали глаза на некоторые мелкие нарушения. Я не спорю, люди по своей сущности все разные и в разных ситуациях ведут себя по всякому, но судить обо всех по поведению одного хама, не правильно. Будь то таксист или гаишник, буду называть их по старому, мне так привычней.

  Но когда я слышу из уст, какого- то очень уж принципиального правдолюбца водителя, что вот мол, инспектор, ни за что, ни про что остановил его и ободрал. Я просто скептически улыбаюсь. Меня самого за все время, что я вожу автомобиль, а это уже более сорока лет, ни разу ни один гаишник, просто так не остановил и не ободрал. А за конкретное нарушение и раньше, и сейчас готов расплачиваться! Жалко денег, тогда разъезжай по правилам, а если нарушаешь, не попадайся. А уж если попался, плати! И мне, честно говоря, совершенно наплевать, куда потом пойдут мои деньги, в карман инспектору или государству, они уже не мои. А если государство не может наладить удобную для всех систему взимания штрафов, со своих граждан, так это уже его проблемы.

  Я не помню случая, что бы кто- то из числа командующих, направляющих и надзирающих уволился, из таксопарка по собственному желанию. Тогда как текучесть кадров среди шоферов была очень высокой. Мослегавтотранс, куда входило и городское такси, принимал на работу шоферов только со стажем не менее трех лет. Не имея своего Учебного комбината, даже при подготовке кадров, паразитируя на других организациях.

  Приходили водители уже отработавшие на персоналке, на скорой и еще мало ли на каких автомашинах. Уверенные в себе, в своих силах и нервах, считающие, что вряд ли, чем их можно удивить в этой новой работе. Приходили, наслушавшись о якобы легких доходах, но отработав буквально несколько месяцев, а то и смен и увидев, что доходы имеются, но не такие уж они и легкие. Исчезали, и потом если приходилось их встречать в городе, удивлялись, что ты еще работаешь на этой каторге.

  Немало было и таких, кто искренне считал, что попал в среду жуликов и аферистов и для того что бы здесь работать необходимо, быть на уровне. И, конечно же, очень скоро попадались, на каких либо сомнительных делишках и их выгоняли. Хорошо если только за ворота с соответствующей статьей в трудовой книжке, а то и по уголовной ответственности. И не удивительно, потому что соблазнов срубить денег по лёгкому было действительно много и человеку без стойких моральных принципов приходилось очень не просто сдерживаться, что бы не перешагнуть за грань допустимого.

  Сложилась своего рода, двуликая организация, с добропорядочной вывеской для всех посторонних, но со своими традициями и законами по большей частью негласными, для внутреннего пользования. Соблюдать которые, было гораздо предпочтительней, нежели официальные. Это своего рода институт, который воспитал не один десяток тысяч людей, с совершенно другими мозгами, с абсолютно иным мышлением. С необыкновенно фантастической адаптацией к постоянно изменяющейся агрессивной среде, поставленный перед необходимостью постоянно лавировать между администрацией, клиентами и теми законами, работать и соблюдать которые, значит постоянно балансировать на лезвии ножа. Таксист это не профессия, это социальный статус, можно даже сказать, явление. Со своими специфическими отношениями, в которых начинаешь понемногу разбираться только где то после полугода работы в этой системе.

  Не знаю, может быть в силу своего характера делать все, за что взялся хорошо. Но попадая в совершенно новые для себя условия. Всегда начинаю в них досконально разбираться и изучать, что бы как можно скорее приладиться. Даже те инструкции, что мне подсунули при оформлении на работу, изучил от корки до корки. Чем вызвал к своей персоне неподдельный интерес, со стороны администрации, потому что не подписал их автоматически, как это делало большинство.

  Так вот то, что ты должен делать официально, тебя сразу же при поступлении на работу, просветят в администрации. Здесь тебе масса всяческих, инструкций, памяток и наставлений. В которых, даже еще не работая ни дня, начинаешь находить не стыковки с реальными жизненными процессами.

  Вот одна из них: - Не возить пассажиров в состоянии алкогольного опьянения. Как их не возить, если процентов шестьдесят, это именно они, благодетели. Ведь только в подогретом состоянии Советский человек начинал ощущать себя личностью и даже немного уважать.

  К сожалению, объям подписки не позволяет напечатать записки полностью, поэтому, читайте на сайте.

  
  
  Содержание

  Strizh.

  Роза (любимый цветок Ф.Ницше)
  
  
  

  «Если долго всматриваться в Бездну, Бездна начинает всматриваться в Тебя» Ф. Ницше

  
  
  

  И вот настал долгожданный миг. Серое полотнище ткани поползло вниз, неспешно обнажая картину. Художник явно был магом, раз ему удавалось рисовать водой и ветром, иногда даже огнем. С помощью творчества он отдавал дань четвертой силе – земле. Может, помня о том, что однажды восстал из праха и в прах однажды обратиться. На полотнах Художника удивительным образом сохранялся баланс. Вода не тушила огонь, огонь не испарял воду. Конечно, ветер привносил страсть в их отношения. Но только страсть, а не разрушение. А еще одним удивительным свойством творений было ощущение времени. Если слегка расфокусировать взгляд, переходя к панорамному видению произведения, не бегая по картине точечным поиском тайны, то становилось ясно, что случилось и что произойдет позже…

  Внутри увитой плющом беседки легкая, как порыв полуденного ветерка девушка загляделась в водную гладь огромного зеркала. В руке она держала огненный цветок – розу. Отражение противоречило реальности. Да как же так! Дряхлая старуха с увядшей, почерневшей розой в суковатых пальцах! А глубже, там, за страшным двойником, в глубинах амальгамы, двигались тени фантастических существ. Когда за спиной происходит такое, в душу вселяется смертный ужас. Но двойнику прекрасной незнакомки было все равно… Впрочем, девушке тоже было все равно, что у нее за спиной. Волшебным образом Художник давал понять, что кроме видимого глазу изображения существует окружающий беседку сад. На одном из розовых кустов виднелась надломленная, лишенная бутона ветка. Девушка, была словно в забытьи. Она вглядывалась в отражение.
  - Браво, господин Художник! И как вам удается создавать такое?
  - Я польщен хоть и знаю себе цену…
  - Вы еще и хитрец, господин Художник. Сейчас вы скажете мне, что вложили частицу себя в создание картины. А цену себе вы знаете. … Перейдем к делу. Сколько вы просите за эту частицу себя?
  - Ваши сны.
  - Мои сны?! И только? … Да я и не вижу снов. Сплю крепко, спокойно. … Не валяйте дурака, господин Художник и назовите свою цену … в смысле, не свою, а этой картины. Я плачу золотом, а какими-нибудь там снами.
  - Я хочу иметь за эту картину ваши сны. И только! – в голосе Художника появился металл. Он не любил напыщенных снобов.
  - Хорошо… - покупатель задумался и стал серьезен, - снов моих хотите, значит… И как, извольте прояснить, я передам вам сны? И какое количество?
  - Просто скажите мне о том, что теперь я владелец ваших снов.
  - Вы теперь владелец моих снов, господин Художник, - покупатель не удержался и презрительно хмыкнул, - Что, я теперь забираю эту картину?
  - Конечно. Она – ваша…

  
  * * *

  
  Она никак не могла вспомнить, каким образом очутилась в этом прекрасном месте. Девушка прикоснулась ко лбу, словно отгоняя наваждение: «Не сон ли это все?» … Она стояла на холме, среди волн нежно-зеленой травы. Лента реки там, внизу, играла золотом полуденного солнца. За рекой, среди деревьев просматривалось напоминающее средневековый замок строение. Порыв ветра принес еле уловимый запах роз…
  Последнее, что помнила девушка, это то, что ложилась спать. День выдался хоть и трудный, но приятный и она очень устала. Еще бы! Столько впечатлений. И вправду, этот Художник оказался гением. Да еще ничего не взял за выбранную картину. Пошутил только насчет каких-то снов: «Отдайте мне свои сны, красавица. И картина – ваша!» Такой чудак, этот Художник…
  «Интересно, кто там живет, в этом замке? Надо посмотреть!» … Девушка огляделась в поисках спуска к воде. «Ну, хоть бы тропинка какая была бы. … Вот же дурацкий тут берег, голову свернуть можно с этого бугра.» Внезапно трава расступилась, обнажая сложенные из серого камня ступени. Девушка не успела удивиться, поскольку склонный к самосохранению разум среагировал мгновенно: «Ах, какая я невнимательная стала! Вот же лесенка есть. … Прямо под ногами…»
  Она сняла босоножки и вошла в воду. Течение приятно освежило ступни. Река оказалась неглубока, не выше колен. Вскоре мягкое песчаное дно сменилось на гальку. Где-то на середине реки что-то больно укололо ступню. Видимо, попался острый камень. Потом еще один, заставивший девушку прикусить от боли губу. Она остановилась, раздумывая над возможностью лучшей дороги к замку: «Проклятая река!» Внезапно камни под ногами исчезли, будто невидимый волшебник заменил их на ровные плиты. Изменился цвет реки. Видимо, на оттенки воды влияло дно, отражая проникшие в глубину лучи солнца назад, к поверхности. Игривые золотые лучики исчезли, уступая место холодному базальтовому однообразию. Зато передвигаться по дну стало не так больно.
  Нога все же беспокоила. Преодолев реку, девушка присела на прибрежный валун и осмотрела рану. Увидев, что маленькую бескровную ранку окружало какое-то странное синюшное пятно, она нахмурилась. Чуть прихрамывая, девушка продолжила путь к роще деревьев. Замок уже просматривался вполне отчетливо. Высокие конические окна, сложенные из крупных блоков башенки по углам строения. Запах роз усилился. Через десять минут движения стал виден и сам сад. Даже не сад, а целое поле кустов роз перед фасадом здания. Посреди сада виднелась увитая зеленью беседка.
  В роще было уютно. В кронах деревьев пели птицы. В наземных зарослях копошилась какая-то живность. Пробираясь через растительность, девушка получила хлесткий удар веткой по щеке: «О, черт! Больно…» Настроение было испорчено окончательно. «Да что такое?! То ногу порезала, то теперь пощечина от какого-то куста!»
  Что-то мгновенно изменилось вокруг. Потемнело. Деревья обратились в какие-то гладкие столбы, веселые лесные звуки сменились на зловещий шепот. Похолодев от дурных предчувствий («Я все-таки во сне…»), девушка поспешила в сад. Розы были великолепны, а запах пьянил. Особенно красивый куст находился вблизи беседки. Но передвигаться становилось все трудней. Сбилось дыхание, заболели мышцы. Но вот он, заветный куст! Девушка, как зачарованная предстала перед семьей огромных алых роз. Рука потянулась к одному из цветков. Уже сорвав розу, Девушка обратила внимание на запястье, пальцы. Это была не ее рука! Старушечья дряблая кожа, проступившие синюшные вены. Она непроизвольно сжала руку в кулак, колючки цветка больно вошли в ладонь. «Проклятие! Да что такое происходит?! Гадкая роза. … Что с моими руками? Ужас! Не может быть. Я точно сплю. Я во сне…»
  Решив отдохнуть, старуха проковыляла до беседки, не замечая, как гибнет сад. А розы чернели прямо на глазах, алые бутоны превращались в бардовые комки. Даже радостная зелень плюща беседки превратилась в какую-то гниль. В центре беседки кто-то оставил огромное зеркало. Единственно, что еще продолжало радовать взгляд, было в этом зеркале. Старуха замерла в оцепенении, увидев в отражении настоящую себя. Внутри увитой плющом беседки легкая, как порыв полуденного ветерка девушка загляделась в водную гладь огромного зеркала. В руке она держала огненный цветок – розу…
  Зачарованная старуха не услышала шагов. Между тем хозяин замка уже подходил к беседке. В руках Художник держал чистую, без красок палитру. Не обращая внимания на старуху, он подошел ближе к зеркалу и прикоснулся к стеклу палитрой. Отражение зашевелилось, будто вода под порывом ветра. Рябь усилилась и зеркало стало терять яркость. Вскоре в нем осталась лишь серая реальность погибшего сада и окаменевшая старуха с мертвым цветком. Наполнив палитру, Художник улыбнулся. Краски дышали ароматом роз и очарованием молодого женского тела. Художник вышел из беседки и направился к замку. За его спиной мир потускнел и растворился. Когда дверь замка закрылась за хозяином, стал исчезать и сам замок. Пустота, бездна… «Бездна» – это когда совсем без дна.

  
  
  

  
  Содержание

  Игорь Мельников

  Сюита Александровского сада

  
  
  

  1. Александровский сад (Allemande)
  2. Три мудреца (Menuet)
  3. Осенние проводы (Sarabande)
  4. Улыбки Ангельских планет (Air)
  5. Зимние страсти (Loure)
  6. Влюбленные (Courante)
  7. Загадка сфинкса (Bourree)
  8. Любовь (Gigue)
  
  
  
  АЛЕКСАНДРОВСКИЙ САД
  (Allemande)
  
  Посвящается всем поэтам Царского Села
  
  В уголке укромном, всеми позабытом
  Сада, потонувшем в вековой тиши,
  Флейта, словно в сказке, ласково запела
  Сердцем наболевшим, честным и открытым,
  Скромно прошептавшим всем слова любви.
  
  Уж давно не ведал сад любви смятенья,
  Отряхнул, зевая дым ленивых снов,
  Прячась от смущенья, роза вдруг зардела,
  Приглушить, стараясь, сердца треволненья –
  К ней пришла нежданно первая любовь.
  
  Нежные узоры флейта вышивала
  Нитью невесомой звуков неземных,
  Вешними ручьями и осенней грустью,
  Песнею влюбленных воздух насыщала,
  Негою вечерней, обо всем забыв.
  
  Роза, распустившись красотою алой,
  Оживив собою тот забытый сад,
  Юностью цветущей, пробуждавшей чувства,
  Таинством небесным, чародейством взгляда,
  Вызывая в радость с неба звездопад.
  
  Звезды заискрились в радужном сиянье,
  Озаряя счастьем летний небосклон,
  Солнце провожало, одаряя усладой,
  Горько сознавая с ними расставанье,
  Уходя все дальше вдаль за горизонт.
  
  Сад с восторгом принял звездное веселье,
  Весь воспрянул духом, листьями шурша,
  И предстал пред небом красочным парадом,
  Разливаясь всюду веселящим зельем,
  Сам нектар смакуя, с толком, не спеша.
  
  Сад в любви купался, опьяненный страстью,
  Был готов с любовью плакать и страдать,
  И не замечая ханжеских укоров,
  Наслаждался вволю данной ему властью.
  Но откуда саду эта благодать?
  
  Просто в час смятенья, не угрюм, не весел,
  Разбудить осмелясь, через много лет,
  Уходя от грубых любопытных взоров,
  В самом сердце сада вдохновенье встретил
  Сотканный из чуда пламенный поэт.
  
  
  ТРИ МУДРЕЦА
  (Menuet)
  
  Этих трех молодых людей всегда можно было наблюдать вместе.
  Один из них был, по виду лицо духовное, скорее всего священник. Его лицо обрамляла небольшая рыжая бородка, длинные волосы были зачесаны назад и прихвачены на затылке. Но от других молодых людей, отращивающих себе длинные волосы и бороды, следуя моде, его выделяли глаза, которые взирали на мир благостным умиротворением, преисполненном духовной значимости.
  Второй был, похоже, чуточку постарше, и не принадлежал к церковному клиру, он был простым мирянином, но и его глаза излучали некую сокровенную тайну, ведомую только посвященным.
  Там была еще и девочка, совсем подросток, хотя, лет ей было немного больше, чем можно было дать на вид. Кажется, она училась в консерватории. Она всегда была с ними со своей неизменной небольшой гитаркой, и не было такого случая, чтобы в их троице кто-нибудь отсутствовал. Она никогда не открывала своего рта, ни о чем не спрашивала, не встревала в разговор мужчин, она просто всегда была рядом с ними, размышляя о чем-то, о своем. Она не смахивала ни на сестру одного из них, ни на жену, ни на любовницу, она просто была всегда рядом. Мужчины тоже ни о чем никогда ее не спрашивали, не просили разрешить их спор, казалось, они вообще не замечали ее присутствия. Но это было не так, они всегда знали, что она где-то поблизости.
  Они приходили в Александровский сад на прогулку, подышать свежим воздухом, поделиться новостями, но чаще всего мужчины затевали некий спор, некий философский диспут. Они доходили до своей излюбленной скамейки под большим кленом, в стороне от дорожек, где ходили люди, садились и вели свою неторопливую беседу с жизнью, с Богом и людьми. Девочка садилась чуть в стороне, на краешек скамейки, брала гитару и тихонечко начинала пощипывать струны.
  Их споры никогда не были страстными, яростными, доходящими до взаимных оскорблений. Нет. Это всегда была тихая, мирная беседа, диалог душ, где никто никого никогда не перебивал, давая высказаться собеседнику. Они всегда внимательно выслушивали друг друга, впитывая каждое слово оппонента, хорошенько обдумывая услышанное, и взвешивая каждое слово в ответ.
  Вот и на этот раз они пытались разрешить очередной извечный вопрос.
  
  – Объясни мне, отче, какая разница между прозорливыми старцами и мной, предсказывающему будущее с помощью науки, если конечный результат все равно один и тот же?
  – Старцы свой дар получили от Бога в награду за их духовный подвиг, их души чище, их разум яснее, а твои знании из суетных мирских книжек. А посему, их слово против твоего, спасительнее для душ страждущих.
  – Ну, не такие уж они и суетные эти книги. Они так же писались вдали от мирской суеты, наедине с небом и с Богом, и, как знать, может даже, под Его диктовку.
  – В тех книгах больше земного, они не могли быть написаны под Его диктовку.
  – Они кажутся земными, потому что продиктованы для людей, живущих на земле. И Писание тоже продиктовано для людей, но в Премудрости писано лишь то, что люди в силах принять, там нет сокровенного Бога.
  – Он дает каждому по его силам, по Своему человеколюбию, одни в Писании видят лишь бытовой сюжет, другие историю, но кто-то, их единицы, видят и сокровенное.
  – А мои книги сразу написаны для избранных, и непосвященный в них ничего не прочтет.
  – Вот в этом-то их и беда, они изначально принижают одних и возвышают других, воспитывая в них бесовскую гордыню, начало всех бед людских.
  – Может быть, хотя, тут можно еще поспорить насчет гордыни. По поводу же остальных, согласись отче, а ведь их подавляющее большинство, подобное положение в них воспитывает только смирение.
  – Зависть оно воспитывает, а не смирение.
  – Но ведь пастухи не позавидовали мудрецам с Востока, увидав, что те могли себе позволить преподнести в дар народившемуся Христу золото, смирну и ладан, а они не имели такой возможности.
  – Они преподнесли Иисусу большее, они преподнесли искреннюю радость своего сердца.
  
  Их беседа неторопливо текла прохладным ручейком, тихим и спокойным, нигде не задерживаясь.
  Девочка, сидевшая поодаль, перебирая струны тонкими пальчиками, наигрывала незамысловатую мелодию на своей гитарке. Глаза ее были обращены в небо.
  
  13.12.06
  
  
  ОСЕННИЕ ПРОВОДЫ
  (Sarabande)
  
  Стоял поздний теплый ноябрь. Вся листва с деревьев уже давно облетела, и теперь они стояли одинокие и озябшие в ожидании снежного покрова. Птиц вокруг тоже не наблюдалось, даже вороны все куда-то подевались. Не было ни малейшего ветерка, который качнул бы ветку дерева, или пробежался бы рябью по лужам. Стояла гробовая тишина.
  Он сидел на скамейке в Александровском саду, не торопясь, покуривал, смакуя каждую затяжку, и наблюдал за игрой коричнево-серых тонов на фоне свинцово-голубого неба, вдалеке стоящих деревьев и кустов.
  Ему нравилась эта пора, тихая, не суетная, располагающая к размышлению о жизни, о любви, о Мироздании. Людей в это время года в саду почти не бывает, поэтому ему никто не мешал созерцать увядание природы, ее задумчиво грустный отход ко сну.
  Увлекшись созерцанием волнительного таинства, он не сразу заметил ее. Девушка подсела к нему и терпеливо ждала, когда он обратит на нее внимание, все это время внимательно его разглядывая. Он ее чем-то заинтересовал. То ли своей отрешенностью от всего мирского, то ли, как ей показалось, своим единением с природой. Точно. Она обратила внимание на то, что он сливался с природой и составлял с ней единое целое. Нет, он не увядал вместе с природой, не отходил к вечному сну, напротив, своей жаждой жизни, стремлению как можно больше знать о ней, он органично дополнял природу, заполняя собой образовавшийся вакуум.
  Наконец он ее заметил, точнее, сначала почувствовал ее присутствие рядом, а уж потом повернул голову в ее сторону.
  Она спросила у него сигарету. Он ей ее дал, помог прикурить, и только теперь смог хорошенько ее рассмотреть. На вид ей было лет двадцать – двадцать два, худощавая, светлые, слегка волнистые волосы спускались ей на плечи. Но особенно ее выделяли глаза, большие, просто огромные грустные глаза цвета ноябрьского неба, такие же свинцово-голубые и такие же одинокие.
  – А вы, наверно, кладбищенский сторож? – спросила она.
  – Сторож? – не сразу понял он вопрос – Почему сторож?
  – Все кругом умирает, и кому-то надо охранять покой царства мертвых, вот вы этим и занимаетесь – в ее словах не было ни насмешки, ни иронии, говорила она более чем серьезно.
  – Но природа сама в силах позаботиться о себе, и в моей помощи вряд ли нуждается.
  – Это неважно, все равно должен быть кто-то, кто присмотрит за кладбищем. И это, в первую очередь, нужно не мертвым – им уже земные радости ни к чему, они свое уже на земле отрадовались, это нужно тем, кто остался на земле.
  – А им-то зачем?
  – Не знаю. Наверно, каждый живущий в этом мире, чувствует свою связь с загробным и невольно готовится к нему. Если бы люди точно знали, что их там ждет, то еще при жизни знали бы, как им поступать, как им относится к тому миру. А так никто, ничего толком не знает, вот и придумывают себе всякого рода жертвы, чтобы задобрить тот мир. Одни ставят свечки в церквах, другие заботливо ухаживают за могилами, трети… А ведь им, мертвым, если разобраться, уже ничего этого не надо. Во всем этом священнодействии остаются только они, живые, кто искренне нуждается во всем этом, в молитве, свечках и прочем.
  И только кладбищенский сторож не молится, не ставит свечек, не ухаживает за могилами. Ему это тоже ни к чему. Он давно знает, что там, но молчит, видимо, не желая расстраивать в этом мире живущих, лишать их наивного осознания причастности к тайнам того мира. Он только смотрит, чтобы все кругом было тихо и спокойно, чтобы ничто не тревожило понапрасну тайну мира мертвых.
  Ему было странно видеть, как из уст этого юного создания исходили совсем не детские мысли. При этом ее грустные глаза заволакивало пеленой таинственности, казалось, она уходит из этого мира, погружаясь, ну если и не в загробный, то в какой-то свой мир.
  – Вот и в вас я увидела такого кладбищенского сторожа, философа, познавшего сокровенную мудрость – продолжала она, посмотрев на него в упор, отчего ему стало даже как-то не по себе – который все знает и понимает, поэтому сделает все как надо.
  – Сделает что?
  – Пойдемте со мной – она взяла его за руку, не властно, не требовательно, а напротив очень мягко, но в ее мягкости он прочувствовал и властность и требовательность, и надежду на некую поддержку в трудную минуту, поэтому встал и покорно пошел за ней, держась за ее руку. С одной стороны, его влекло за ней некая тайна, которую ему не терпелось разгадать. С другой стороны, он чувствовал, что необходим этому хрупкому, беззащитному созданию, правда, пока не отдавал себе отчет – в чем именно.
  Они так и шли, держась за руки. Они шли и молчали, и в этом молчании тоже была своя прелесть, так как им не нужно было жонглировать словами, произнося банальные дежурные фразы, что-то объяснять, что итак было понятно без слов. И потом за них говорили их сердца, их чувства, и им не приходило в голову перебивать их диалог пустыми, ничего не значащими словами. Мысленно она благодарила его за то, что он ее ни о чем не спрашивал, не пытался развеселить ее глупыми шутками, что он вот так вот шел рядом с ней и просто молчал.
  Они дошли до ее дома, точечной многоэтажки из красного кирпича, и поднялись в ее крохотную квартирку на девятом этаже.
  – Вот здесь я жила – сказала она, когда они, сняв с себя верхнюю одежду, вошли в ее комнату.
  – Почему жила?
  В ответ она притянула его голову и поцеловала в губы горячим, страстным поцелуем.
  В этом поцелуе он не почувствовал похоти изголодавшейся самки, напротив, на ее губах была горечь неминуемой утраты, печаль скорой разлуки. Она как будто просила прощения за скорое расставание и умоляла остаться с ней в последний раз, вкладывая в свой поцелуй всю свою любовь, на какую была способна, и нежность.
  Мысль о том, что их встреча была последней в их жизни, возбудила в них нешуточные страсти. Обезумев, они крепко сжимали друг друга в объятиях, боясь их разжать. Она рыдала и кричала от каждой накрывавшей ее волны пленительного блаженства, напоминавшей ей о единении с этим человеком и миром, в котором он живет. Она лишь умоляла его повторить одним коротким словом «еще». И все повторялось заново. Он снова входил в нее, возбужденный ее всепоглощающей страстью, проваливаясь в бездну ее невостребованных, до сей поры ласк. И после, когда они оба успокоились, он еще долго целовал ее возбужденные губы, пылающие щеки, шею в которой сильными толчками пульсировала неостывшая страсть, упругую грудь… Он упивался ароматом ее тела, от которого исходили флюиды нежной женственности, любви и разлуки. Но был и еще один завораживающий, сладковатый, притягивающий своей таинственностью запах. Он ему определенно что-то напоминал, только он никак не мог вспомнить что именно.
  Потом, обессиленные, они лежали, прижавшись, друг к другу, и молчали. Наконец она спросила:
  – Скажи, тебе не жалко умирающую природу?
  – Она умирает не ради смерти, а ради жизни.
  – Это как?
  – Она умирает, чтобы возродиться вновь, более чистой, более прекрасной, более совершенной.
  – И для этого обязательно нужно умереть?
  – Обязательно. Для того чтобы родилось совершенное, все несовершенное должно умереть, иначе несовершенное будет только уродовать совершенство. Таков Закон Природы.
  – Поверь, мне очень трудно тебе это говорить, но теперь ты должен идти.
  Он не стал интересоваться причинами таких перемен в ее настроении, он просто встал, оделся, и уже у порога обернувшись, спросил:
  – Когда мы увидимся с тобой снова?
  – Теперь только весной. Я приду к тебе заново родившаяся, обновленная, более совершенная.
  Когда он ушел, она подошла к окну, раскрыла его и, забравшись с ногами на подоконник, встала на нем во весь рост, подставив свое тело струе свежего воздуха.
  Об этом мире она уже узнала все, и ждать от него еще чего-то нового не имело смысла. Ее ожидал тот мир, и она шагнула навстречу неизбежному.
  На следующий день, проходя мимо ее дома, он узнал, что три дня тому назад какая-то девушка выбросилась с девятого этажа. Только тогда он понял, что это был за сладковатый запах, который его так взволновал – это был запах смерти. Что ж, он кладбищенский сторож, он будет охранять ее тайну.
  До встречи весной!
  
  18.12.06
  
  
  УЛЫБКИ АНГЕЛЬСКИХ ПЛАНЕТ
  (Air)
  
  Как она хотела, чтобы он оказался сейчас рядом, с ней…
  С замиранием сердца ощутить надежность его сильных рук, ласково сжимающих ее в своих объятиях…
  Уткнуться лицом в его широкую грудь…
  Прислушаться к взволнованному биению его чуткого сердца…
  Вдохнуть запах мужского крепкого тела, завораживающий и призывающий к безумству…
  Забыться до головокружения от прикосновения его нежных губ…
  
  Что со мной происходит – опомнилась она – кажется, я сошла сума, нет, определенно я сошла сума, ведь я же его совсем не знаю. Или все-таки знаю. Знаю лучше, чем кого бы то ни было, даже лучше самой себя.
  Но ведь я его видела всего только один раз, и то, это и встречей-то назвать нельзя даже с большой натяжкой. Он просто подошел ко мне на улице и о чем-то спросил. Я даже не поняла смысл его вопроса. Кажется, его интересовал какой-то адрес. Я просто окунулась в красоту его голоса, в котором слышались плавное течение могучей реки, чистота горного воздуха на заоблачных вершинах, тишина и покой сочных лугов. А его глаза! Они поразили меня в самое сердце. В них читались мудрость, понимание и сопереживание. Он так и не дождался от меня ответа, только улыбнулся своей неповторимой улыбкой и ушел.
  Что же со мной все-таки происходит. Почему я так хочу его видеть, слушать его голос, осязать, обонять, рожать от него детей… Может, я влюбилась? И что такое любовь? Это нежность с тем с кем хочешь быть нежной, в расчете на то, что и он будет со мной нежным? А если не будет? Но это не важно, теперь я точно знаю, что это не важно, главное, самой быть нежной, нежной с ним, единственным на свете. И еще я знаю, что любовь – это боязнь потерять его. Вот так вот, встретить однажды и потерять, навсегда…
  Со мной такое впервые. Раньше я испытывала совсем другие чувства ко всему окружающему: нравится – не нравится, симпатия – антипатия, приязнь – неприязнь. А это совсем другое, более сильное чувство. Любовь?! Значит, мне придется и ненавидеть? Но кого? Пока только саму себя, за то, что упустила свое счастье. Любовь…
  
  Она брела по дорожке Александровского сада, опустив голову, совсем не замечая кружащихся в воздухе пушистых снежинок. На сад опускался вечер, окутывая своим дыханием старые клены и дубы, дорожки и небольшие пруды, в которых еще грелись не улетевшие на юг утки. Наступала ночь Рождества. На небе появилась первая звезда. В этот момент она подняла свою голову и посмотрела на нее, и ей показалось, что звездочка улыбнулась ей той самой неповторимой улыбкой…
  
  Как она хотела, чтобы он оказался сейчас рядом, с ней…
  С замиранием сердца ощутить надежность его сильных рук, ласково сжимающих ее в своих объятиях…
  Уткнуться лицом в его широкую грудь…
  Прислушаться к взволнованному биению его чуткого сердца…
  Вдохнуть запах мужского крепкого тела, завораживающий и призывающий к безумству…
  Забыться до головокружения от прикосновения его нежных губ…
  
  Там, в вышине стали загораться новые звезды…
  Вскоре они покрыли все небо сказочным ковром…
  Звезды ласково улыбалась своей неповторимой улыбкой, каждая своему одинокому сердцу…
  На земле рождалась Любовь…
  
  08.01.07

  
  
  ЗИМНИЕ СТРАСТИ
  (Loure)
  
  Он и сам не заметил, как, блуждая по тихим улочкам, провалившегося в зимнюю спячку городка, свернул в калитку решетчатой ограды Александровского сада, и теперь брел по дорожке, нарушая своей тяжелой поступью девственную чистоту зимнего пейзажа, не отдавая себе отчет, куда он идет и зачем.
  Пушистый снег, серебрящийся в лучах восходящего солнца, приятно поскрипывал под ногами, обещая день по-зимнему радостный, солнечный, безветренный, с легким морозцем.
  Но он, погруженный в свои грустные мысли, совсем не замечал ни приятно слепящей белизны снега, ни радостного мерцания тысячи игривых огоньков на солнце, ни веселого поскрипывания под ногами. Его совсем не воодушевляла сказочная картина покрытых инеем деревьев, его мысли были далеки от всего, что его окружало.
  Что с ним такое происходит – размышлял он – почему ему так тоскливо и одиноко? И это притом, что рядом с ним постоянно кто-то есть, постоянно от него хотят слышать ответы на свои вопросы, интересные истории, постоянно его приглашают в гости на чашечку кофе знакомые, малознакомые и совсем незнакомые ему люди. Он, оказывается, душа любой компании. И так одиноко. Парадокс!
  Постоянно рядом с ним оказывается какая-нибудь девушка, или женщина. Сколько же у него их было за последние годы – десятки? Сотни? Удивительно, но он не мог вспомнить не то, что имени, даже лица, хотя бы одной из них. Как он ни пытался, но ничего из этого не получалось, они все слились в его сознании в одно непонятное полуразмытое пятно. Даже та, что была у него первой. Он ее вспоминал потом долго, но и она со временем как-то потускнела, поблекла, а теперь уже и вовсе слилась со всеми остальными в пустое, ничего для него не значащее нечто. А сегодня ночью он впервые отказался от женщины.
  
  Размышляя, он не заметил, как прошел через весь сад и очутился за его пределами на проселочной дороге. Легкий морозец, слегка пощипывающий все это время его щеки, нос и уши, наконец, дал о себе знать. Он остановился и осмотрелся. Невдалеке он увидел поваленное, видимо осенними бурями, дерево. Он наломал веток и разжег небольшой костер. Сухие ветки быстро затрещали в огне. Он сел на ствол дерева и протянул свои озябшие раки к теплу. Извивающиеся языки пламени приковывали к себе, возвращая его мысли к прерванному диалогу с самим собой.
  Он вдруг вспомнил, как он первый раз пришел домой к той, к первой… Он тогда еще стоял в прихожей, как из комнаты выбежала ее собака, кажется лайка, она подбежала к нему, обнюхала, а потом стала тереться об его ногу, весело махая хвостом.
  – Странно! – сказала она тогда – ты первый на кого она не залаяла.
  Действительно странно – собаку помню хорошо, а вот ее вспомнить никак не могу. Его ни тогда, ни потом тот факт, что на него не залаяла собака, нисколько не удивил. Он давно заметил, что домашние животные, кошки, собаки, а также маленькие дети всех его знакомых, почему-то, в нем души не чают. Кошки и маленькие дети вечно норовили забраться к нему на колени, кошки потом, свернувшись калачиком, начинали урчать, а дети лопотать чего-то непонятное. Собаки же клали ему на колени свою ушастую голову и смотрели на него своими грустными, собачьими глазами. У него еще тогда создавалось впечатление, что все они хотят ему что-то сказать, что-то очень важное для него, предупредить его о какой-то опасности. Но понять их он так и не смог, а может, не захотел. Но он их всех помнит, а вот женщины, что у него были, все стерлись в его памяти.
  Может это оттого, что все они хотели от него только одного, и вели себя при этом совершенно одинаково. Может это оттого, что со временем все это превратилось в беспрерывный конвейер, и эта рутина убила в нем все чувства, стерла его память? Постоянно одни и те же шутки, одни и те же улыбки, легкое кокетство, одни и те же вопросы и, соответственно, ответы, именно те ответы, какие они хотели услышать, всегда были одни и те же.
  – А тебе какие девушки больше нравятся: блондинки, или брюнетки?
  Ответ всегда зависел от того, кто его спрашивает – блондинка, или брюнетка.
  Вот и эта сегодня ночью тоже решила поинтересоваться насчет блондинок и брюнеток. Он не ответил, он молча встал, оделся и вышел на улицу. А сейчас уже не мог вспомнить, блондинка она была, или брюнетка.
  
  Он снова отвлекся от своих дум, чтобы подкинуть веток в костер и оглядеться. Невдалеке от себя он увидел девушку-художницу, она стояла у своего небольшого этюдника и увлеченно прописывала кусочек природы на холсте.
  Вот тоже пустое занятие – подумал он – переносить на холст то, что умрет уже через мгновение. Ведь тот, воодушевивший ее пейзаж, что отразился в ее сознании, уже больше никогда не повторится, его уже невозможно оживить, восстановить вместе с ним то восхищение, что он породил. Эти чувства затеряются, забудутся среди тысяч других восхищений и воодушевлений. Останется только эта картинка – застывшее свидетельство, как напоминание о приятном мгновении, но и она быстро померкнет рядом с более совершенными работами этой девочки.
  Девушка отложила кисть и подошла к нему.
  – Вы позволите немного погреться у вашего костра? – спросила она, немного смущаясь.
  – Да, конечно, располагайтесь, а я с вашего позволения схожу, посмотрю вашу работу поближе.
  Улыбнувшись, она кивнула в знак одобрения.
  Подойдя ближе, он, к своему удивлению, увидел совсем не мертвую картинку, не застывший на века кусочек природы. Пейзаж на холсте был живой, он жил полноценной жизнью, он дышал тем воздухом, что обволакивал его. Деревья, казалось, слегка покачивают своими верхушками от легкого дуновения ветерка, и сонная речка подо льдом, он это ясно услышал, вздыхает и охает, бормоча что-то во сне. Природа изображенная красками встречала солнце на рассвете и провожала его на закате, шепталась с луной и звездами по ночам, преображалась весной и обнажалась осенью, итак год за годом, век за веком.
  Все это проплыло перед его глазами в считанные минуты. Он стоял пораженный увиденным, не в силах пошевелиться. Из оцепенения его вывел голос, подошедшей к нему художницы.
  – Хотите чаю? – и, не дожидаясь ответа, достала из холщевой сумки термос, отвинтила крышку, налила в нее горячего чаю и протянула ему.
  – Скажите, как это у вас так получается, что пейзаж на вашей картине получается совсем живой.
  – Все очень просто – она опять улыбнулась – для этого нужно только увидеть частицу Бога в том кусочке природы, который собираетесь запечатлеть, и перенести ее на холст.
  Сраженный таким откровением и ее излучавшей искреннее простодушие улыбкой, он вернулся к догоравшему костру.
  Оказывается так всё просто, – размышлял он – надо только постараться разглядеть частицу Бога в кусочке природы… в отдельно взятом человеке…
  Может потому, все они умерли для меня, все до единой, что я никогда не пытался разглядеть в них частицу Бога, довольствуясь лишь их бренным телом. Постоянно имея дело лишь с обреченной на смерть ежеминутно стареющей плотью, соприкасаясь с мертвечиной и сторонясь живого естества, я и сам не заметил, как умер.
  Может, именно об этой опасности пытались предупредить меня все те кошки, и собаки, и маленькие дети, но их мольбы и предостережения, похоже, до меня так и не дошли. – Это была его последняя мысль.
  – Что с вами? – словно из потустороннего мира услышал он голос художницы – Вам плохо?
  Он открыл глаза и увидел над собой ее склонившееся над ним испуганное лицо.
  – Вы меня напугали. Вы вдруг сильно побледнели и завалились на спину. Могу я вам чем-нибудь помочь?
  – Помоги мне воскреснуть – в его поблекших глазах она разглядела вспыхнувшие огоньки надежды – похоже, ты единственная можешь с этим справиться.
  
  29.01.07
  
  
  ВЛЮБЛЕННЫЕ
  (Courante)
  
  Весна набирала свою силу, и Александровский сад это почувствовал сразу. Деревья покрылись свеженькими зелеными листочками, в ветвях защебетали пичуги всех мастей, газоны покрылись травой, пахнущей молодостью и зарождающейся жизнью.
  По дорожке сада прогуливались мальчик с девочкой, лет по двенадцать. Они беззаботно о чем-то весело болтали, шутили, смеялись, казалось, время для них остановилось, а, может быть, никогда и не начиналось.
  – А тебе нравится новенькая – спросила она у него – правда красивая?
  – Да, чего в ней красивого – тощая, длинная – уродина какая-то.
  – Ничего ты не понимаешь. Она гибкая, грациозная, изящная, она художественной гимнастикой занимается. Ты приглядись к ней повнимательней, и тебе понравится.
  – Ладно, как скажешь, пригляжусь, мне не трудно.
  – А ты ничего не заметил? – она отбежала немного вперед и покружилась.
  Он остановился, окинул ее критическим взглядом, пытаясь найти в ней что-то, чего в ней раньше не замечал. Но, так ничего нового не найдя, лишь недоуменно пожал плечами.
  – Ну, какой ты, неужели не видишь, что у меня прическа новая – надула она обиженно свои губки.
  – Да, вроде всегда такая была.
  – Такая, да не такая – стала она разъяснять ему тонкости парикмахерского искусства – видишь, кончики подрезаны, и сами волосы слегка вьются.
  – А! Ну, ты бы сразу так и сказала, а то новая прическа, новая прическа! Сказала бы сразу, что подравнялась, я бы понял.
  – А давай, кто быстрее забежит на нашу горку – и, не дожидаясь, пока он сообразит, первая бросилась бежать к небольшому холму, возвышавшемуся посередине сада, и скрывавшемуся от посторонних глаз за развесистыми ветвями вековых дубов.
  До вершины они добежали почти одновременно. Запыхавшиеся и счастливые они повалились на пахучую траву и лежали так рядом друг с другом, молча, вглядываясь в бескрайнюю синеву майского безоблачного неба. Они ощущали себя песчинками в безбрежном океане Вселенной. Каждый из них чувствовал близость другого и каждому при этом, было приятно сознавать, что он не одинок в этом огромном мире. Что рядом есть кто-то, кто по-настоящему дорог.
  – Просунь мне свою руку под голову – попросила она.
  Он, не задумываясь, выполнил ее просьбу, и теперь ее головка покоилась на его плече.
  – Ты хотел бы, чтобы сейчас наступило завтра – спросила она его, по-прежнему глядя в небо.
  – Да ну, опять в школу тащиться, уж скорей бы эта неделя пролетала. Мне пока и сегодня не плохо.
  – Нет, я не про завтрашний день, а про завтра вообще, ну, когда мы вырастим и станем взрослые.
  – А, ты про это. Не знаю, как-то не думал – пожал он плечами.
  – А зато у меня будет то, что у тебя никогда не будет – как-то таинственно тихо произнесла она.
  – Это что же у тебя такое будет, чего у меня не будет? – он с любопытством посмотрел на нее.
  – Когда я вырасту, у меня будет ребенок, и я буду мамой – с важностью заявила она, продолжая смотреть в небо.
  – Ну, мамой-то я точно никогда не буду, тут ты права.
  – Я буду, с ним нянчится и ждать, когда ты придешь с работы – не слушая его, продолжала она.
  – А почему меня? Может, у тебя будет другой муж.
  – Ты сам-то в это веришь?
  Он пожал плечами.
  – И вообще, ты разве до сих пор не обратил внимания, на то, что мы с тобой вместе буквально с пеленок – она села. Мы с тобой живем на одной лестничной площадке, наши родители дружат. Мы вместе выросли, вместе в школе, сидим за одной партой. Где ты, там всегда и я, где я там всегда и ты. Что у тебя и друзей-то никогда никаких не было, а у меня подруг…
  – Как сказала бы наша Бастилия – так уж сложилось исторически! – попробовал он перевести в шутку вполне очевидную для них обоих тему. Да, разве могло быть иначе – вдруг воскликнул он серьезно и тоже сел.
  – Все это говорит о том, – продолжала она говорить уже взволнованно, никак не реагируя на его реплики – что мы созданы друг для друга, что мы предназначены друг другу самой судьбой. А ты спрашиваешь, почему я буду ждать тебя с работы! А кого же мне еще ждать! – она посмотрела на него глазами, в которых начинали набухать слезы.
  Он обнял ее и притянул к себе. – Ну, ладно, чего ты. Меня, конечно, меня, а кого же еще.
  Немного успокоившись, она продолжала, отстранившись от него.
  – Теперь ты должен сказать мне ласковые слова – ему показалось, что она произнесла это особенно торжественно и серьезно.
  – Я не знаю, какие ласковые слова я должен говорить.
  – Это не важно, какие, главное, ты их должен говорить мне ласково.
  – Ты для меня самый родной и близкий человек – произнес он первое, что пришло ему на ум, и, как ему подумалось, произнес он это ласково.
  – А теперь поцелуй меня.
  Он дотронулся своими губами до ее губ.
  – Теперь нам надо чем-нибудь обменяться.
  – Для чего?
  – Потом объясню. Чем-нибудь самым дорогим.
  Он подумал и снял со своей шеи нательный крестик. – А ты мне дашь свой.
  – Да, это то, что надо – она тоже сняла с себя свой крестик и передала ему, а себе на шею надела его крестик. – Ну вот, теперь мы помолвлены. – Она хитро улыбнулась. – Это чтобы ты впредь не сомневался, что я могу ждать тебя и только тебя.
  – Ой, смотри, сюда поднимается молодая пара, нам нужно отсюда уйти.
  – Да ладно, здесь места всем хватит.
  – Ты разве не видишь, – она заговорщицки перешла на шепот – ведь это же влюбленные, им нельзя мешать, им нужно побыть наедине. Пошли, пока они нас не заметили.
  Они встали и тихонечко спустились по противоположному склону небольшого холма.
  – Кажется, мы вспугнули влюбленных – сказал, улыбнувшись, молодой человек своей юной спутнице, вместе с ним совершавшей восхождение к чертогу Любви.
  
  12.01.07
  
  
  ЗАГАДКА СФИНКСА
  (Bourree)
  
  Ей не спалось, да и как она могла уснуть после того, что с ней произошло за этот вечер. Эта встреча в Александровском саду, которая перевернула всю ее жизнь. Расставила все по своим местам. Ответила на все мучавшие ее последнее время вопросы: «Что такое Любовь? Для чего она нужна? Для чего вообще люди живут? Наконец, в чем смысл жизни…». И все это благодаря этому мальчику, что лежал с ней рядом и тихо спал.
  В полумраке ночи он казался ей пришельцем с другой планеты, божеством, прекрасным Адонисом, владыкой, воскресившим то, что в ней давно умерло, или еще и не рождалось, или дремало, до сей поры, не думая пробуждаться. До сего дня она даже и не подозревала, что ей когда-нибудь будет так приятно ощущать рядом с собой это юное стройное тело, в котором удивительным образом сочетались сила нарождающегося мужчины с наивной невинностью мальчика. Лаская его нежную кожу, она ощущала скрывавшиеся под ней безрассудство юности и осторожность опытного следопыта, доверчивость ребенка и мастера, в совершенстве познавшего искусство наслаждения. Разве раньше она могла подумать, что можно испытывать огромное блаженство, обнимая своими ногами эти красивые бедра, этот сильный гибкий торс.
  А его руки! Поначалу волнующе робкие и нерешительные, столкнувшиеся с чем-то притягательно загадочным и необъяснимым, но постепенно, прямо на глазах, превращавшиеся в хозяев положения, в совершенный инструмент опытного мастера, которые точно знают, что им нужно делать и как. Эти нежные, ласковые руки мужчины, в которых она впервые почувствовала себя женщиной, любящей и любимой.
  У него красивые руки. Сейчас он положил их к себе под щеку – совсем, как это делают дети. Да и спит он, как маленький ребенок, также безмятежно и тихо, закрывшись от суетного мира веками с длинными ресницами. Прямо ангелочек, если бы не легкий пушок над верхней губой. А интересно, может быть, у ангелов тоже на верхней губе пробивается пушок? Если бы не этот пушок, то она могла бы подумать, что ее целует девушка – так сладки были поцелуи его юных губ.
  До него у нее были мужчины, правда, не много, она была даже замужем какое-то время. Но все, что они с ней делали – эти самодовольные индюки, если честно, не приносило ей никакого удовольствия. Все они старались изображать из себя пылких и страстных любовников, но фальшь их убогих стараний был настолько очевидна, что это ее даже не забавляло, ей становилось просто противно от всего этого занудства. Поэтому романы с ними заканчивались, так толком и не начавшись. А муж, так тот вообще, сразу определил ей ее место: кухня – постель. Где в постели был еще хуже своих предшественников, потому что он даже не старался изображать ни любовь, ни страсть. Он просто забирался на нее, выполнял свой супружеский долг, затем с чувством выполненного долга, отворачивался к стенке и храпел всю ночь. А она все никак не могла взять себе в толк, для чего собственно все это мужчинам надо, почему они все так сильно озабочены этим процессом. Для чего вообще все девушки, женщины стремятся выйти замуж. Неужели это такое счастье быть чьей-то вещью, чьей-то игрушкой для забавы…
  И только этот юноша, этот белокурый Адонис смог объяснить ей, что такое счастье. Только с ним она могла понять, что любовь нужна не мужчинам, любовь нужна им, женщинам, чтобы они могли ею питать их, мужчин. Только благодаря его участию она уяснила себе этот простой смысл жизни – будь любимой, пребывай в любви, и делись ею с ближним.
  А ведь там, в Александровском саду, когда он подошел к ней, у нее было первым желанием отшить этого мальчишку. Но когда он заговорил о своей любви к ней, о том, как он ее сильно любит, и то, как тяжело ему дались эти слова любви, она увидела перед собой не нахального юнца со слащавой мордашкой, а умудренного долгим и тяжелым жизненным опытом мужчину. Прошедшего много трудных дорог, для того чтобы познать цену настоящей любви. Его слова любви не слетали у него с языка, как у бездарных актеров в дешевых мелодрамах, не шли из головы, руководимые холодным расчетом ловкого соблазнителя, они исходили у него прямо из сердца – ей объяснялась в любви его душа, израненная, страждущая быть услышанной, ищущая сострадания.
  Сейчас в полумраке ночи юные черты лица с белокурыми локонами стали расплываться, и на смену им перед ее взором представал седовласый мудрец, чья мудрость переполняла его душу, и была такой же светлой, как и его седины. В эту минуту ей стало необыкновенно спокойно и тревожно одновременно. Она испугалась не его, а себя – сможет ли она соответствовать ему, хватит ли у нее сил, опыта, интуиции, той же прозорливости, чтобы так же сильно любить, не сгорит ли она раньше времени в пламени такой непосильной любви. Но мысль о том, что у него хватит мудрости не допустить этого, ее успокаивала, и эта мудрость уже питала ее своими живительными соками.
  Уже не седовласый мудрец представал перед ее глазами, а величественный сфинкс со своим извечным вопросом всех вопросов: «Что есть истина?». Дух этого вопроса овладевал ею все сильнее и сильнее. Истина – в любви, понимала она, засыпая, конечно, в любви, в чем же еще…
  
  Проснувшись, он не стал ее будить. Уходя, лишь оставил записку – Извини, должен бежать по своим делам. Потом посмотрел на нее, счастливую, забывшуюся в сладком сне, добавил – Я вернусь.
  Когда он пришел к себе домой, то, как и ожидал, не нашел там для себя ничего необычного – все та же пустота, все те же равнодушные к нему стены, все тот же холод одиночества. Зачем он ушел от той женщины? А ведь он мог бы стать с ней счастливым. Да он уже был им. Так хорошо, как с ней, ему еще ни с кем и никогда не было. Кому и что он собирается доказывать…
  От размышлений его оторвала трель телефонного звонка.
  – Привет – раздался на другом конце голос его закадычного друга – все утро к тебе звоню, не могу дозвониться. Что, только сейчас пришел? Похоже, тебя можно поздравить с очередной победой, а я опять проиграл?
  – Да нет, все совсем наоборот, на этот раз ты выиграл. Так что можешь свой прошлый проигрыш списать за счет сегодняшнего выигрыша – произнес он, к своему удивлению, совсем не то, что собирался сказать. Язык произносил слова помимо его рассудка, помимо всякого его здравого смысла.
  – А где же тогда тебя все утро носило?
  – Я спал, я просто крепко спал – проговорил он, окончательно сдавшись, видя всю бессмысленность сопротивления какой-то неведомой силе, которая заставляла его произносить все это. Что со мной происходит последнее время, подумал он. А вчера, там, в Александровском саду, а потом у нее, что это было? Вдохновение, или крик отчаяния? Положив трубку на рычаг, он решил окончательно – вернусь к ней, обязательно вернусь.
  
  Тяжело дыша, он поднялся по лестнице к ней на этаж и позвонил в ее квартиру. Дверь ему открыла пожилая женщина. Всмотревшись своими подслеповатыми глазами, он узнал ее. Глаза старушки были по-прежнему молоды. Они все так же были полны нескрываемого счастья и любви, как той ночью…
  – Вам кого – спросила она.
  – Извините, я, кажется, ошибся – через силу произнес он, сознавая всю нелепость своего прихода, развернулся и стал спускаться по лестнице к выходу, опираясь на трость.
  Она тоже узнала его. Постарел, подумала она. Годы, конечно, никого не красят, но он еще молодцом, орел, хоть куда. Вернулся, как и обещал, только зачем. Все, что он мог мне дать, он уже дал мне в ту ночь. Вот так вот, утром на четырех, днем на двух, вечером на трех – грустно, если без любви…
  Мимо нее из квартиры выпорхнула девушка.
  – Бабуленька, я пойду, погуляю – бросила она на ходу.
  – Смотри, только поздно не приходи, а то мы с мамой будем волноваться.
  – Я постараюсь, хотя посмотри, какая погода хорошая. В саду сейчас должно быть как в раю – ее слова убегали вниз по лестнице вместе с ней.
  
  10.02.07
  
  
  ЛЮБОВЬ
  (Gigue)
  
  – Как ты такое смогла совершить! Как тебе такое могло только в голову придти! – Он важно вышагивал по дорожке Александровского сада, чеканя не только каждый свой шаг, но и каждое свое слово.
  Она трусила рядом с ним, виновато опустив свои большие красивые глаза к земле, как будто там пыталась найти подсказку и свое оправдание.
  – Я ли не заботился о тебе! – Расходился он, не обращая внимания на то, что они могут быть не одни в парке в этот теплый осенний вечер. – Я ли не тратил на тебя свое время и средства! Я ли не лелеял и не холил тебя! Я ли не дал тебе лучшее воспитание, какое можно только вообразить! Или я не прав?
  Он действительно всегда, как мог, заботился о ней, и ей на это нечего было возразить. Она не могла упрекнуть его в том, что он был к ней невнимателен. Она воспитана была как леди, была всегда ухожена и опрятна, и ей на этот счет было нечего сказать, поэтому она опустила свою голову еще ниже.
  – Молчишь! То-то! – Он на какое-то время замолчал, удовлетворенный своей маленькой победой и осознанием своей правоты, отчего его шаг стал звучать еще четче по гравиевой дорожке.
  Но она, по опыту знала, что на этом он не остановится, и, сжавшись, ожидала продолжения этого кошмара. Она чувствовала, что это для него была еще только разминка, что этими неприятными вопросами он еще только распалял себя и, что самое ужасное он оставит напоследок. И ждать пришлось недолго. Через некоторое время он снова начал терзать ее жуткими словами, оставлявшими в ее сердце горький осадок.
  – Нет, ты мне скажи, может ты у меня когда-нибудь голодала, как другие, или испытывала в чем-нибудь недостаток?
  На этот упрек ей так же нечем было ответить, и она его просто проглотила.
  И вот, наконец, прозвучал тот самый коварный вопрос, которого она ждала и боялась больше всего.
  – Так почему же, ответь ты мне, стоило мне только на минутку оставить тебя одну, как ты спуталась с каким-то оборванцем! Так ты мне платишь за мою любовь и ласку? – Его голос повысился до предела, и он даже остановился, чтобы она еще лучше могла прочувствовать всю силу своего падения.
  В эту минуту ей показалось, что его сейчас хватить удар, как прошлой зимой, и он снова долго будет лежать на своем скрипучем диване и пить свои ужасно вонючие лекарства, а она будет не находить себе места, не зная, чем ему помочь. В тот раз ему кто-то позвонил по телефону и наговорил, видимо, каких-то гадостей, отчего он после, вот так же, долго возмущался чьим-то вероломством и бессердечностью, а потом опустился на кресло и замер. А она тогда просто сильно испугалась, растерялась и не знала что делать, ее озватила паника. Хорошо, что на ее отчаянный крик прибежала соседка и вызвала скорую и, приехавшие быстро врачи, откачали его, но предупредили, чтобы он больше так сильно не волновался, потому, что его слабое сердце еще одного приступа может не выдержать. Она тогда сильно испугалась и за него и за себя, ведь без его теплой и нежной заботы она бы тоже не смогла бы жить, она бы тоже умерла.
  – Стоило мне на минутку оставить тебя одну, и что я вижу! – Продолжил он, после небольшой паузы, слегка успокоившись. – Ты милуешься с каким-то грязным отрепьем, без роду и племени. И не отворачивайся, я хочу видеть твои бесстыжие глаза.
  Она медленно повернула голову к нему и попыталась посмотреть в его глаза, как он того просил, но тут же отвела взгляд в сторону, не выдержав его грозного вида, да и вид его воспаленных глаз был ей тоже неприятен. Она прижалась к нему, умоляя прекратить эту пытку, и почувствовала, как напряжение в его теле спало. Его голос стал мягче.
  – Ведь те же умная девочка, неужели ты не понимаешь, что он тебе не пара и никогда не сможет стать тебе ровней ни по своему воспитанию, ни, тем более, по происхождению, ведь он, я уверен в этом, наверняка даже не знает, кто его родители. Не пристало нам с тобой опускаться до всякого сброда, в противном случае двери в приличное общество перед нами просто закроются, и мы станем изгоями, поправшие, веками сложившиеся, устои света.
  Они продолжили прогулку. Он все говорил и говорил о законах чести и морали и о том, что они рождены самой жизнью, как единственная защита от вырождения рода, но она его уже не слушала. Своими мыслями она была далеко от такого рационально потребительского понимания таинства жизни, своими мыслями она была с тем, чей образ захватил ее чувства и рассудок и властвовал над ними все последнее время.
  
  На того, кого он называл грязным отрепьем без роду и племени, она обратила внимание еще в конце весны, когда она со своим опекуном вот так же совершали вечерний променаж по парку, ставший обязательным пунктом их распорядка дня. Тогда она заметила, нет, скорее почувствовала, что за ней кто-то наблюдает, причем наблюдает нагло и бессовестно, практически в упор рассматривая ее, ничуть не стесняясь своего поступка. Сама обернутся и посмотреть на того, кто ее разглядывает без всякого смущения, она не могла – воспитание не позволяло, да и ее опекун был бы недоволен, заметь он, что она позволяет себе заниматься мелочной суетой, любопытством, свойственным лишь невоспитанным и безродным. Но ей было приятно внимание таинственного незнакомца, бесцеремонно разглядывавшего ее издалека. Не видя его, она лишь могла рисовать его образ в своем воображении, и оно ей рисовало сильного и отважного героя, который не остановится ни перед чем ради счастья своей возлюбленной.
  Лишь в самом конце прогулки, когда она со своим опекуном уже были возле их дома, и тот на секунду отвлекся, открывая ключом тяжелую резную дверь, она бросила короткий взгляд на своего преследователя и ничуть не разочаровалась в своих ожиданиях. Да, это был он, ее герой, пришелец из неведомого ей мира полного опасностей и приключений.
  Это ничего, что он был неблагородных кровей, возможно, он даже и не знал, кто были его родители, не говоря уж о генеалогическом древе, о котором он, скорее всего, даже не имел ни малейшего представления. Разумеется, и хорошего воспитания он не смог получить по этой жепричине, но для нее это было в тот момент не столь важно, главное, что она встретила в своей жизни того, кто был предначертан ей самой судьбой, с которой она не могла, да, и не желала бороться. Этот юноша был рожден самой природой, вскормлен и взращен в ее недрах, он был силен и отважен и он совершенно не боялся никаких трудностей.
  В ту ночь она так и не смогла уснуть, думая о своем избраннике. Она представляла себя рядом с ним, в его жизни, которая кипела и бурлила, бросая ее из одной крайности в другую. Погони сменялись смертельными схватками с врагами, а те в свою очередь поиском единственно правильного решения в сложившейся смертельно опасной ситуации, а между ними долгие упоительные признания в любви.
  Она до сих пор никогда не испытывала подобную бурю чувств, нахлынувшую на нее так внезапно. Нельзя сказать, чтобы она страдала от невнимания к себе поклонников, их всегда было предостаточно. Выезжая время от времени в общество, она неоднократно ловила на себе оценивающие взгляды почитателей ее красоты и юной свежести. Но их внимание почему-то совсем ее не волновало, и она воспринимала это, как само собой разумеющееся, так, ничего не значащий факт, всего лишь знак внимания, как это принято в приличном обществе, ну, может быть, все это слегка щекотало ее самолюбие, но не более того. Тут же была самая настоящая страсть, и ей стоило огромного самообладания, чтобы никоем образом не выдать своих чувств.
  Те кавалеры, что ее постоянно окружали в свете, разумеется, ни в какое сравнение не шли с ее героем. Да у них было масса преимуществ перед ним, они все, как и она, были очень родовиты и их родословные уходили вглубь веков, как и она, все они получили надлежащее воспитание согласно своему происхождению, но все они имели один существенный недостаток – они все были совершенно не интересны ей. Они все были какие-то одинаковые, все думали и поступали, исключительно в соответствии того воспитания, что они получили, и никогда ни у кого из них даже мысли не возникало совершить что-то, выходящее за его рамки.
  А он мог. Он мог себе позволить, вот так вот запросто, смотреть на то, на что он желал смотреть, делать то, что он желал делать, быть там, где ему хотелось быть, наконец, любить того, кого хотел любить, при этом, не скрывая своих чувств.
  О, она испытывала верх блаженства во время каждой прогулки от осознания того, что сейчас за ней наблюдает пара глаз, неистово влюбленных в нее одну, восхищаясь ее изящной походкой и изысканными манерами. И она, в этот момент, вкладывала в каждый свой шаг все свое искусство грации, на какое только была способна, всю свою любовь к тому, кто наблюдал за ней украдкой издалека, и ей всегда казалось, что он это видит и понимает.
  Но однажды он не появился на очередной ее прогулке, и она сильно забеспокоилась. Сначала она подумала, что какие-нибудь неотложные дела задержали его, и он просто припозднился, но время шло, а его все не было. В ту ночь она плохо спала, да и то полудремное смятенное состояние, в котором она прибывала всю ночь, вряд ли можно было назвать сном.
  Он не появился и на следующий день, и ее волнения усилились. Она уже просто не находила себе места, не могла ни есть, ни спать, и это не могло остаться незамеченным. Пришлось вызвать врача, который конечно ничего существенного у нее не нашел и выписал на всякий случай успокоительные лекарства.
  Но никакие лекарства не могли ее успокоить, когда его не оказалось и на третий день. Она уже была твердо уверена, что с ним что-то случилось серьезное. Возможно, он даже погиб, защищая честь и доброе имя своей возлюбленной. Хотя мысль о гибели своего героя была ей неприятна, и она ее прогнала. Может успокоительные лекарства подействовали, а может, сказалось усталость от напряжения предыдущих дней, как бы там ни было, но она в ту ночь наконец-то заснула. Засыпая, она представляла его всего израненного, лежащего в крови и в бреду произносящего ее имя.
  К ее неописуемой радости он появился на четвертый день и, как ей показалось, он слегка прихрамывал на одну ногу.
  Все остальные дни протекали без каких либо изменений – все было, как всегда – она грациозно вышагивала по аллеям парка, а он за ней украдкой наблюдал, прячась за кустами и стволами деревьев.
  Так незаметно пролетело лето, и с наступлением осени, из-за дождей ее прогулки уже не были так часты, как прежде. В те вечера, когда они с опекуном не совершали свой привычный моцион, она грустила, глядя в окно, за которым, не переставая, лил нудный, нескончаемый дождь. Ее успокаивала мысль, что ее герой в эту минуту тоже грустит стоя мокрый под деревом в ожидании ее.
  Но сегодня на голубом-голубом небе не было ни единой тучки, светило теплое ласковое солнце, играя своими лучами в золотистой кроне кленов, и они после недельного перерыва впервые вышли в парк. То, что этот день будет самым необыкновенным в ее жизни и запомнится ей на всю жизнь, она почувствовала еще с утра. Она уже с утра не находила себе места в ожидании того момента, когда они выйдут на прогулку. Она чувствовала, что именно сегодня должно произойти что-то, что навсегда соединит ее с возлюбленным.
  И действительно, в тот вечер, там, в парке, наконец, произошла их встреча. Сначала все проходило, как обычно – они прогуливались, а он наблюдал, прячась за деревьями. Во время променада, ее опекун встретил свою старую знакомую, и, увлекшись беседой с ней, не заметил, как она тихонечко отошла от них и приблизилась к дереву, за которым стоял он.
  Она остановилась возле дерева, не решаясь сделать следующий шаг, вдыхая аромат, исходящий от ее героя. Это были особые запахи, каких она не знала ранее. От него пахло осенними дождями и опадающей листвой, ласковым теплым солнцем и пожухлой травой, и еще от него пахло счастьем обладать всем этим богатством.
  И тут он вышел из-за дерева к ней навстречу и остановился в метре от нее. Так они и стояли, не решаясь приблизиться ближе, и смотрели друг на друга, будто виделись в первый раз.
  - Ах, какие у него печальные глаза - изумилась она, впервые заглянув в отражение его души, впервые окунувшись в этот океан житейской мудрости.
  Ах, какой он худой, прямо кожа да кости – ужаснулась она, видя плотно обтягивающую кожу на его скулах. Бедняжка, он действительно в нее сильно и безнадежно влюблен, влюблен по-настоящему чистой и беззаветной любовью. Она не находила себе другого объяснения его изможденному виду и грусти в его глазах.
  Она только попыталась приблизиться к нему, не в силах больше сдерживать чувства, желая ответить ему на его любовь всей своей нежностью, что скопилась в ней за время их заочного знакомства, как услышала сзади себя страшный окрик, словно бичом больно хлестанувший ее по спине.
  – Это еще, что такое! – кричал ее опекун, и его возмущению не было предела.
  – А ну, иди ко мне! – это относилось к ней.
  – А ты убирайся вон отсюда, и чтобы я тебя близко возле нее никогда не видел! – Эти слова уже относились к нему, но он не тронулся с места, он даже не шелохнулся. Казалось, он принял его вызов, и теперь стоял с гордо поднятой головой и смотрел в покрасневшие от злости глаза опекуна, в ожидании дальнейших его действий, готовый насмерть биться, отстаивая свое право на любовь к ней.
  Ах, сколько было в нем в тот момент мужества и благородства. Его глаза так горели, негодуя от несправедливости, что совершал над ними ее опекун, что ей даже стало страшно. Причем стало страшно за них обоих, но в душе ее симпатия склонялась в пользу ее героя в благодарность за еще одно незабываемое чувство, которое он смог ей подарить, и которое она раньше никогда не испытывала. – Еще никогда два любимых ею существа не выясняли свои отношения в смертельном поединке, виновницей которого была она сама.
  – А ну, пошел вон отсюда! – И опекун замахнулся на него своей тростью, но он и тогда не сдвинулся с места.
  Видя, что все угрозы на него не действуют, опекун отступил, сделав вид, что считает ниже своего достоинства, марать свои руки об такого как он.
  
  – Ну, вот мы и пришли.
  Она очнулась от своих воспоминаний, когда они были уже возле двери их дома. Опекун достал из кармана ключ, открыл им входную дверь, отстегнул поводок от ее ошейника и скомандовал:
  – Ну, беги домой!
  Обернувшись, она с грустью посмотрела на дерево, стоявшее рядом с их домом, за которым всегда стоял ее герой, провожая ее прощальным взглядом после каждой прогулки, и, не торопясь, вошла в дом, повинуясь команде опекуна.
  Поздно вечером, когда он по привычке сидел в своем кресле, листая какую-то толстую книгу с картинками, она подошла к нему и положила свою голову к нему на колени.
  Он отложил свою книгу в сторону, ласково почесал у нее за ухом и стал гладить ее по голове, приговаривая:
  – Ну, теперь ты понимаешь, глупышка, что без меня ты просто пропадешь. Да и мне без тебя никак нельзя, ведь кроме тебя у меня из близких никого не осталось. Одни мы с тобой остались, так давай уж держаться вместе.
  Ей всегда было приятно, когда он гладил ее по голове. Ну, конечно она его никогда не бросит. И как такая чудовищно нелепая мысль могла придти ему в голову.
  Но вдруг, она почувствовала, как его рука как-то странно замерла и стала неимемаверно тяжелой, придавив своей свинцовой тяжестью ее голову к своему колену. Она прислушалась и к своему ужасу не услышала привычного бега крови по его жилам, биения сердца – Там, внутри, него ничего не было! Там, внутри старика, стояла мертвая тишина!
  Она с большим трудом высвободила свою голову из-под отяжелевшей руки. Каким-то своим собачьим чутьем она почувствовала, что это был конец всей ее беззаботной сытой жизни, что она, наконец, получила свободу, о которой так много мечтала последнее время. Теперь она была свободной!
  Она села на задние лапы, запрокинула свою мордочку вверх и завыла, что было ее сил от тоски, жгучей горечью сжигавшей все ее нутро.
  
  С некоторых пор в Александровском саду можно было видеть красавицу Колли с грязной, свалявшейся шерстью, клочьями висевшей у нее по бокам, а рядом с ней ее неизменного спутника – тощую дворнягу, такого же чумазого. Они весело резвились на лужайках сада, оглашая округу радостным лаем, и тем, кто мог наблюдать из забавы, всегда казалось, что счастливее пары нет на всем белом свете.
  
  20.04.08

  
  
  

  
  
  Содержание

  Е.В. Покидова

  ПРИКОЛИСТЫ

  
  
  
  

  По жизни все считают меня приколистом. А как может быть иначе, если я родился первого апреля! Да еще, если верить уверениям моей мамули, совершенно без какого бы то ни было участия второго родителя. Сколько я ее не выпытывал в дальнейшем – заладила «Не было у тебя никакого отца» и все! Прикольно, да? Ну, и бог с ним, с папанькой, я и без него вырос метр девяносто пять, косая сажень в плечах.
  
  
  

  В армии бывалоча деды со мной раскланивались, и сам ротный при встрече улыбался. Еще бы! Я с пудовыми гирями зарядку делал! А всякие там тонны картошки на кухне и гектары полов в казарме для меня вообще были семечки! Ну, а уж если я в руки гитару брал да что-нибудь для души исполнять принимался, так вся часть, начиная с главного полкана, таяла. Тем более что меня без репродуктора по всей территории части было слышно.
  
  
  

  Уходил на дембель – комдив хотел траурные флаги вывесить, но потом передумал. Смахнул скупую со щеки, на том и расстались. Но смысл не в этом. Вся штука в том, что призывался в Советскую армию, а дембельнулся из СНГевской! Прикольно, да?
  
  
  

  Пришел домой, все не по теме. Абсолютно не врубаюсь в новую житуху. Хорошо пацан один, кореш школьный, он в армию по здоровью не попал, успокоил малость. Ты, говорит, особо не парься. Все скоро просечешь, ничего стремного. Жизнь, как жизнь!
  
  
  

  Действительно, поосмотрелся малость – прикольно живем! Все можно! Пей, бей и прочая разность! Ну, я от природы не драчливый, не к чему, думаю, мне крутые базары. А тут халтурка нехилая подвернулась, охранять одного бойца. Он так по жизни добрый даже, говорит мне, ты, мол, не лез бы в эту гнилую заваруху. Парень ты правильный, женись на моей Верке, да живи себе мирно. Денег я вам дам для начала, сколько надо. А то к ней все какая-то шелупонь липнет.
  
  
  

  Посмотрел я на эту Верку. Девка, как девка, только глаза косые и немного прихрамывает. Да еще лицо все в конопушках, издали посмотришь – вылитая Вуппи Голдберг. Прикольно, да? Но я подумал, однако, а что с красивой-то мне делать? Будет целыми днями маникюр-педикюр налаживать, да пацанов соблазнять. Оно мне надо?
  
  
  

  Матери обрисовал ситуацию, та говорит, мол, главное чтобы она тебя любила и уважала, а ты, то есть я, у меня парень покладистый, с любой уживешься. Ну, блин, думаю, загрузила! А если Верка меня не любит?
  А ту, как я пришел для выяснения, сразу переклинило. Вы, говорит, это она меня на вы, сама-то мне в пупок дышит, по папиной просьбе решили на мне жениться. Я для вас, типа, на самом деле пустое место. Мол, так я несогласная. Скажите, пожалуйста! Серая шейка, а вообразила себя Луизой де Лавальер!
  
  
  

  Ну, думаю, чао-какао в таком случае. А потом поостыл, врубился в смысл сказанного и понял – девка-то умная. То, что надо! Пошел, купил веник побольше, конфетных коробок штуки три и к ней для повторного разговору. Балаболю ей, не знаю, что ты там насчет любви базарила, но жениться я хотел бы только на тебе, в крайнем случае, на такой как ты. То есть на умной девушке, а крашенные Барби мне даром не нужны.
  
  
  

  Тут еще боец подсуетился. Поставил ей мозги на место, че, мол, ерепенишься, Мишка правильный пацан. Она и сдалась. Прикольно, да?
  
  
  

  Пятый год живем. Я свою фирму по продаже автомобилей держу. Верка дома со спиногрызами. Двое их у нас, мальчик и девочка. Маманьку из коммуналки в квартиру пересили. Тесть на нас не нарадуется. Говорит, в хорошие руки Верку отдал.
  
  
  

  Правда, друганы первое время как бы наезжали на Верку, мол, невидная она, а ты такой крутой парень и на «синеглазке» женился. Это они к тому, что у Верки один глаз зеленый, а другой вообще пегий какой-то. Особенно их почему-то бесило ее косоглазие. Но Верку тоже голой рукой не возьмешь. Она как-то возьми да и скажи за столом, мол, Мишке от меня нигде не спрятаться, я его не одним, так другим глазом достану. Прикольно, да? Все поржали конями, но с тех пор вообще перестали вести базары про Веркину внешность.

  Но окончательно все ее зауважали, когда к нам на фирму англичане приехали. Я сам по-иностранному полный нуль. Переводчики все такие скользкие, а мне надо серьезные проблемы пробазарить. Тут мне Верка и говорит, возьми, мол, меня. В случае чего, я сумею просечь чужой обман. Прикольно, да?
  
  
  

  Ладно, думаю, пусть посидит при мне. Наверное, скучно все время дома с пацаненками. Представил я ее своим коммерческим директором и посадил рядом. А сэры эти поговорят, поговорят через переводчика, да между собой шушу. Я бельмы по-умному выкатываю, а сам без понятия. Тут Верка мне знак подает, что пора, мол, узнать мне про их тайные шушуканья.
  
  
  

  Я тут же предложил перерыв. Пока их угощали кофе с пирожными, мы с Веркой все обсудили, и она вызвалась далее вести с ними переговоры, в моем конечно, присутствии. Недаром, получается, папашка ее обучал заграничным премудростям.
  
  
  

  Поняли фирмачи, что бестолку нам всякое фуфло грузить, заговорили по-серьезному. Вскоре договор был подписан. Фирма вышла на новый уровень. И все благодаря Верке. Прикольно, да?

  
  
  

  С тех пор она так и осталась в фирме работать коммерческим директором, а пацаненкам взяли няньку. Друганы вообще перестали замечать недостатки Веркиной внешности, даже теперь завидуют мне, что такую прикольную жену себе оторвал! Если где заходит речь о нашей семье, все так и говорят, мол, эти приколисты…
  
  
  

  
  
  Содержание

  Ф.Степашкин

  Зимние впечатления (история седьмая из цикла "Пивные истории")

  
  
  

  О наступлении зимы Василий догадался самостоятельно. Смачным морозным утром он сонно торчал на трамвайной остановке и зачарованно смотрел на бездумно уходящие вдаль рельсы. Трамваем еще даже не пахло, когда на кончике носа возникло ощущение подмороженности органа.
  Нарождающийся декабрьский день пудрил людям шапки и мозги снегом. Солнце застряло где-то на юго-востоке и не хотело вылезать из-за гор, пыжась и нелепо краснея. Городской пейзаж изрядно что-то напоминал.

  Картина ожидания была грубо нарушена подползшим обшарпанным красным вагоном трешного маршрута. Громко зашуршали языками бестолковые пассажиры. Весело семеня конечностями, они лезли в вагон и выпадали из него обратно на остановку в силу переполненности транспорта. Василию спросонья на мгновение даже почудилось, что здесь толкаются за пивом, как в старые добрые времена.

  Он почувствовал опаску и не стал рисковать телом, решив пропустить нашпигованного людьми электрического лося. Стал дожидаться следующего, наивно рассчитывая добраться до работы в душевной и физической сохранности.

  Как шутили суворовские солдаты, «наивность города берет». Возможно, им это и удавалось где-то в Турции, но у нас без наглости можно идти только в индивидуальный платный туалет, так как в общественный таких скромных не пустят даже во времена пивного потопа.

  Внутренним ухом Василий услышал призывы организма к скорейшему переходу в тепло, чтобы не превратить свой нос в отморозок. Но в другом ухе возникло глубинное понимание сущности, что наш трамвай теплым местом не является. Возможно, что в иных городах, бразильских или японских, еще водились теплые трамваи и, может быть, даже зимой. Но здесь подобные организмы почему-то не прижились. И мало кто роптал. Даже кондукторские женщины не роптали.

  Они только как-то странно всех спрашивали остывшими голосами.

  • А Вы? Мужчина! У Вас?

  • Василию часто хотелось горячо, согревая окружающих, ответить: «Да, мы! У нас! – и спросить наперерез: А Вы?»

    Но, соразумея, что речь шла о деньгах, он опасался, что кондукторша эту шутку не поймет и расстроится.

    Ведь Василий, хоть и не любил собак, к людям относился сочувственно, даже к кондукторам.

    Ему временами казалось, что они тоже любят ладипостовское пиво и поэтому как бы спрашивают у всех: «А Вы... любите пиво?» В трамвае это звучало бы очень романтично...

    Но сущие реальности трамвайной жизни и так до краев полны приключений. Согреться в холод помогают лихие кондукторши со своей сакраментальной фразой, а также торговые женщины телесного вида, везущие утром в баулах свой китайский товар на местный городской рынок.

    Василий эту жизнь понимал и умел честно брать билет. Однако поездки в местном трамвае зимой ему радости удовольствия не доставляли наличием большого количества человеческого фактора, давкой, трением тел, денежными поборами и отсутствием хорошего пива...

    А короткие зимние дни тянулись дальше, трамваи продолжали греметь по кривым городским рельсам, зима катилась следом, регулярно заметая железный путь. Она лениво перевалила через новогодние праздники, отмерив людям выпуклую дату истории, и подсунула человечеству очередную пандемию гриппа.

    Василий не расстроился. Он прочихался вирусом дня за два и продолжал ездить на работу, закаляясь в трамвайной суете и сочувственно взирая на скромных продавщиц трамвайных билетов, которые, по его мнению, явно страдали от недостатка пивного общения.

    Зиму Василий любил не очень, больше он любил сентябрь. Но пришедший в календарь февраль напомнил ему о приближении весны. Даже март стал мерещиться летним месяцем. Дни расширились, солнце в окно грело душнее, стал чернеть на улице асфальт – видать, подсох. Кое-где в подкрышных пространствах объявились сосульки.

    Ошибки быть не могло, Василий это нутром чуял: приближалась очередная пивная весна.

  
  
  

  
  
  Содержание

  Wanja-san (Машнин Иван Андреевич)

  РУССКИЕ ХАЙКИ

  
  
  

  ОТЛИЧИЕ ХАЙКУ ОТ ХОККУ.

  Хокку - это трёхстишие в составе танка и в большинстве случаев не имеет самостоятельного зна-чения. При совершенности формы характеризуется незаконченностью мысли, незавершённостью высказывания.

  Танка - пятистишие, состоящее из двух частей: трёхстишия и двустишия. В первой части (хокку) очерчивается наблюдение в природе (как правило, но могут быть и другие наблюдения), во второй даётся какое-либо суждение об общественной или личной жизни, ассоциативно связанное с опи-санным в первой части наблюдением. Или неожиданный новый взгляд на описанное наблюдение.

  Хайку - самостоятельное произведение, в котором есть всё: вступление, завершение создания фо-новой картины и заключительный парадоксальный мазок кисти, изменяющий или усиливающий впечатление, создаваемое фоном.

  РУССКИЕ ХАЙКИ

  Чашечки хокку
  Наполняю байками...
  Выходят – хайки!
  
  1
  
  Весенним днём
  Среди цветущих яблонь
  Так холодно!
  
  2
  
  Треск трактора смолк,
  Перестала визжать пила.
  Тихо в лесу.
  
  3
  
  Паук-искусник
  Ловит сетью антенны
  Съедобные звуки.
  
  4
  
  Намела по углам
  Разноцветного хламу
  Осень-неряха.
  
  5
  
  – Ну что, старый,
  Пришла пора помирать…
  – Как? И это всё?
  
  
  

  
  6
  
  Плачет собачка,
  Соседи стоят у ворот,
  Говорят «был».
  
  7
  
  Осенний ветер
  Бьёт рябину об забор.
  До крови.
  
  8
  
  С камнем в руке
  Сидит на горе Сизиф.
  Ничто не вечно!
  
  9
  
  Над озером утки летят.
  . ад . зеро . .тки . . тя..
  Сезон охоты.
  
  10
  
  Лежу в палате.
  Надо мной родные лица
  В трещинах потолка.
  
  11
  
  На чинный город
  Тучка помочилась.
  Как собачонка!
  
  12
  
  Раннее утро.
  Иду на работу.
  Следом плетётся тень.
  
  13
  
  Вчера сказала мне жена:
  – Не кашляй на меня,
  Туберкулёзник.
  
  14
  
  Струит мелодию эфир.
  В чуме печальный Тэседо.
  – Шуман, однако…
  
  15
  
  Ночью выпал снег.
  Место преступления
  Стало нестрашным.
  
  16
  
  Три дня недели
  Остались у старости:
  «Вчера», «сегодня», «завтра».
  
  17
  
  Приятны взору
  Изделия мастера:
  Храм, стол, граната.
  
  18
  
  – Хорошая погода!
  Не правда ли,
  Братан?
  
  19
  
  У ленивого
  Вместо биографии
  Обстоятельства.
  
  20
  
  Скучая по родине,
  Завидую облаку
  С той стороны.
  
  21
  
  Бывают слова,
  Каждое – как бы роман:
  Развод, подвиг, бомж.
  
  22
  
  Видел вчера:
  Дедушку сбила машина.
  Катилась медаль…
  
  23
  
  Жил, умножая причины,
  И вот – доживаю,
  В следствиях.
  
  24
  
  В лесу – листопад.
  Столько деревьев кривых
  Оказалось!
  
  25
  
  Горюет малыш:
  Мамой наказан за шалость.
  Мне бы так…
  
  26
  
  Иду в толпе
  Единомышленников.
  Меня как бы нет.
  
  27
  
  – Каким он (я) был? –
  Правнука спросит потомок.
  – Да такой же, как ты!
  
  28
  
  Живу хорошо.
  Всё у меня в доме есть:
  Мука, спички, соль.
  
  29
  
  Книгу читаю
  «История России».
  Не так всё было!
  
  30
  
  Из дому выйдешь –
  У подъезда суд сидит.
  Товарищеский.
  
  31
  
  Кинул в Лету
  Невод воспоминаний.
  Невелик улов.
  
  32
  
  Ланч, шоп, уикенд –
  Говорят наши внуки.
  Или вот ещё – Раша.
  
  33
  
  В морозный день
  Смотрю из окна на прохожих
  С превосходством.
  
  34
  
  – Не так правишь, сын!
  – Это не лошадь, отец.
  Это трамвай…
  
  35
  
  Инопланетян
  Я так и не дождался.
  Как мамонт меня.
  
  36
  
  Зря так говорят:
  Лучшее – враг хорошему.
  Оно ему начальник.
  
  37
  
  Лежу на печи,
  Листаю «Атлас мира».
  Везде уже был…
  
  38
  
  Гея, Посейдон,
  Союз Земли и Воды…
  Дык, грязь же это!
  
  39
  
  Дерево спилил,
  На пне считаю кольца –
  Одногодок мне!
  
  40
  
  В словаре Даля
  То и дело спотыкаюсь
  О трупы слов.
  
  41
  
  Ветер к утру
  Выметает из улиц
  Мусор брошенных слов.
  
  42
  
  – Давай меняться:
  Я тебе – опыт жизни,
  Ты мне – анализы.
  
  43
  
  Надо уметь жить:
  Стал же смрад Ароматом,
  Или вон скрип.
  
  44
  
  Бродишь по земле,
  Так хочется уюта.
  И наоборот…
  
  45
  
  Жизнь прошла,
  А теорема Пифагора
  Так и не пригодилась!
  
  46
  
  Дети есть дети –
  То стекло разобьют,
  То семью бросят.
  
  47
  
  Затупились ножи,
  Заскрипела земная ось…
  Надо Петровича звать.
  
  48
  
  И на пламя свечи
  Не может спокойно смотреть
  Погорелец.
  
  49
  
  Вот ползёт червяк,
  Вот иду ничтожный я,
  Его брат… Каин!
  
  50
  
  Кошелек нашёл,
  Доверху наполненный
  Чужой жизнью.
  
  51
  
  Деревня брошена.
  Домовые ушли в лес.
  Стали лешими.
  
  52
  
  Имя знакомое
  Слышу в чужом разговоре.
  Где он теперь?
  
  53
  
  – К жизни праведной
  Подвигни мя, Господи!
  – Оттянись со вкусом!..
  
  54
  
  Мечтаем со внуком –
  Придумываем ему жизнь.
  – Мне бы с войной…
  
  55
  
  Чужие цветы
  Вырываю с корнями.
  Посажу свои.
  
  56
  
  Старость бродит
  По коридорам памяти
  И гасит лица.
  
  57
  
  Взявшись за руки,
  В тихую воду вошли
  Король и дама пик.
  
  58
  
  Жили бурно,
  Взаимопроникновенно.
  Как грязь и мыло.
  
  59
  
  Волк хромоногий
  Из лесу вышел к дороге.
  И посмотрел налево.
  
  60
  
  Противники
  Подмигивают дру другу
  Через прицел.
  
  61
  
  Юноша милой
  Приносит охапку цветов,
  Истекающих кровью.
  
  62
  
  Шмель влез с головой
  В цветок львиного зева.
  Укротитель.
  
  63
  
  – Я за тобой...
  Скажет всякому из нас
  Несправедливость.
  
  64
  
  Открываю кран,
  Слышу – шторм, крики чаек,
  Скрип уключин, SOS!
  
  65
  
  Вкусны щи в гостях,
  Но дома всё же лучше –
  Можно лаптем хлебать.
  
  66
  
  Почки лопаются!
  Мошкара ошалела
  Контуженная.
  
  67
  
  Бублик! Баранка!
  Великие, они ничто
  Без просто дырки.
  
  68
  
  В окне вагона
  Плывёт печальный погост.
  Мелькнула свадьба.
  
  69
  
  – Кого я вижу!
  Ты ли это?
  – Нет, уже не я…
  
  70
  
  Сильный человек
  Он и ест, и пьёт больше.
  И горше плачет.
  
  71
  
  Упасть бы в поле –
  Пусть примет к себе жить
  Добрая трава.
  
  72
  
  Куда ни пойду,
  Всё как бы с горы спускаюсь.
  Земля-то круглая!
  
  73
  
  Снежинки падают,
  Задевают друг дружку.
  Должно быть, звенят.
  
  74
  
  Чу! Дятел стучит.
  Вот вторит ему другой.
  Нет, это топор.
  
  75
  
  – Ты где был?
  – На чердаке спал. А чо?
  – Да клопы тебя потеряли!
  
  76
  
  Приснилось мне:
  По росе иду босиком.
  Простыл вот.
  
  77
  
  Сидит Там кто-то,
  Режет Вечность на куски:
  – Это вот – тебе.
  
  78
  
  Вышел покурить,
  Да и рухнул с балконом
  Ясновидец.
  
  79
  
  Небо звёздное
  С талой водой перепутал
  Мокрый филин.
  
  80
  
  Сквозь скрежет и грохот
  Горестный крик муравья
  Слышит душа.
  
  81
  
  Воспоминая
  Маленького Башмета,
  Соседи плачут.
  
  82
  
  – Где это, край Земли, –
  Спросил малыш Тэседо,-
  Где Москва, что ли?
  
  83
  
  На сеновале сплю.
  Внизу корова Манька
  Жуёт мои сны.
  
  84
  
  Вкруг старого пня
  Поросль-то какая!
  Незначительная.
  
  85
  
  Сам себя хвалю,
  Сам себе обещаю…
  Сидим, врём себе!
  
  86
  
  Восстав ото сна,
  Примеряем одежды.
  Первая ложь дня.
  
  87
  
  Земляка встретил.
  – Как там наши-то?
  – Да нет уж никого…
  
  88
  
  В лес вхожу поутру,
  Птицы щебечут вокруг.
  Неприязненно.
  
  89
  
  Слово за слово,
  Око за око, зуб за зуб.
  Руки за голову.
  
  90
  
  Закрою глаза,
  Вижу праздник, застолье…
  В чужой сон попал!
  
  91
  
  Всё стало не так.
  Спать ложусь рано.
  Живу во сне.
  
  92
  
  – Чо там ребята-те спорят?
  – Гроб тебе делают, дедушка.
  – Ну вот… Не научил.
  
  93
  
  Смотрю на акул
  С лайнера типа титаник –
  Рыба как рыба.
  
  94
  
  Ладошкою клена
  Осень тронула за плечо.
  – Это опять я…
  
  95
  
  Всякое утро
  Будто на фронт ухожу.
  Сажусь за руль.
  
  96
  
  – Вот мне плохо, мать.
  Бог-от взял бы да помог…
  – Щас! Разбежался он.
  
  97
  
  Стылой и грязной
  Оставляют родину
  Стаи хитрых птиц.
  
  98
  
  – А ты ничего, –
  Сказал, поселяясь во мне,
  Микроб гриппа.
  
  99
  
  Живу сам по себе,
  Никем невостребуемый…
  Как старая блядь!
  
  100
  
  Вся-то жизнь
  Суетная наша –
  Три строки…
  
  
  

  
  Кронштадт
  2008

  
  
  

  
  
  Содержание

  Е.В. Покидова

  Операция.

  
  
  

  Она, молча, сидела на стуле, положив на колени худые с распухшими суставами руки, безучастно вслушиваясь в перебранку детей.
  
  
  

  В кои-то веки приехал к матери, и то без подарка! – укоряла дочь, сидевшего рядом с ней брата.
  - Зато ты не устаешь ее одаривать, уже трое во дворе бегают! – огрызнулся брат.
  - Тебе бы хотелось меня вековухой видеть? Я к тебе за средствами на их воспитание не обращаюсь. Ты хотя бы матери толику от своих миллионов выдели.
  - Я разве не высылаю ей деньги?
  - То, что ты высылаешь, кошке на пропитание не хватит. Не стыдно? Сам на Len Kruzere наслаждаешься, а матери операцию не можешь оплатить!
  - Ты тоже могла бы не разъезжать по Турциям, а позаботиться о маме. Ишь, приволокла свой выводок! Опять на все лето их в деревне оставишь?
  - Можно подумать я им продуктов не привезла!
  - Еще бы ты бесплатно их у мамы на шее оставляла!
  
  «И зачем я про эту операцию помянула? – думала меж тем женщина, - Только детей расстроила. Что мне, две жизни жить? Как-нибудь и без нее обойдусь!»
  
  Она уже приготовилась сказать о своем решении вслух, как в комнату один за другим вбежали трое белоголовых малышей. Самый старший из них, пятилетний Ванюшка, протягивая бабушке кулачок, прокричал:
  - Бабуленька! Мы денежку нашли! Зачем нам какие-то конфеты? Это тебе на операцию, - и он протянул ей зажатый в кулачке металлический рубль.
  
  Не в силах справиться с застилающими взгляд слезами, женщина виновато смотрит на своих сконфузившихся детей. Почувствовав бабушкино волнение, внуки тотчас теснятся к ней, гладят пухлыми детскими ладошками ее натруженные руки. Подражая взрослым, старший внук назидательно успокаивает:
  - Не бойся бабушка, врачи добрые. Тебе не будет больно.

  Старушка ласково гладит белокурые головки и счастливо улыбается.

  
  
  

  
  
  Содержание

  Меламед Марк Моисеевич

  Ситуация

  
  
  

  - Зайчиха! Плачешь ты чего?
  - Лиса! Все беды от него!
  - Да от кого, хорош реветь!?
  - Меня снасильничал Медведь
  Однажды. И ему не лень
  Теперь меня два раза в день...
  - Каков негодник! Ну и скот!
  Пусть Лев паршивцу нос утрёт!
  Сходи к нему. Он Царь по праву.
  И положи на стол заяву.
  Да, ты веди учёт не только
  Когда, но и конкретно сколько.
  Фиксируй чётко все дела.
  - Спасибо за совет. Учла.
  ...А через месяц- встреча снова.
  - Привет! – О Лисанька! Здорово!
  Как ты сказала, я дотошно
  Вела учёт. Аж стало тошно.
  - И что? - От страсти озверев,
  Меня дерёт сейчас и Лев.
  
  Мораль, увы, стара, как Свет:
  На сильного управы нет!

  
  
  

  
  
  Содержание

  Меламед Марк Моисеевич

  Лев и Хорёк

  - О Лев! Привет! Хочу с тобой сразиться.
  Уверен, царь зверей меня не убоится.
  На высочайшее согласен усмотренье
  С тобой сразиться на любой арене.
  Животных ( а зверья кругом немало! )
  Такая наглость заинтриговала.
  Лев думал долго, и его ответа
  Не слышали до самого рассвета.
  Взревел вдруг Лев- и съёжился песок.
  - Не буду драться я с тобой, Хорёк!
  - Ура! Я победил! Сам Лев меня боится!
  Свершилось то, что мне так часто снится.
  - О нет,- раздался снова грозный рык,-
  Прощать обиды вовсе не привык.
  Тебя одною лапой раздавил бы,
  И всё равно посмешищем я был бы.
  Ведь знают все: Хорька лишь только тронь,
  Как надолго к тебе прилипнет вонь.
  
  Читатель, извлеки урок из этой школы:
  Не отвечай на мелкие уколы.

  
  Содержание