| Февраль 2008 → | ||||||
|
2
|
3
|
|||||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
4
|
7
|
8
|
9
|
10
|
||
|
12
|
13
|
14
|
16
|
17
|
||
|
18
|
19
|
20
|
21
|
22
|
23
|
24
|
|
25
|
26
|
27
|
28
|
29
|
||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://v-domike.ru/
Открыта:
30-01-2008
Статистика
0 за неделю
Усыновление детей, помощь сиротам, советы приемным родителям
|
Статьи
31.01.2008 15.59 «Если вымысел красивый — верьте в него, если некрасивый — не верьте…» — интервью Рубена Гальего«Я сижу на берегу, Не могу поднять ногу. Не ногу, а ногу. Все равно не могу». Этот нехитрый стишок прочитал мне однажды друг. Я поправил его речь, на что получил вполне резонное стихотворение о бессилии и бесполезности грамматики в нашей с ним ситуации. Друг ушел из жизни, ушел добровольно и правильно. Он ушел, а стишок остался мне на память. Я часто повторяю его, повторяю всякий раз, когда сталкиваюсь с очевидной невозможностью преодолеть очередное физическое препятствие…» Рубен Давид Гонсалес Гальего
Известно, что признание к Гальего пришло, когда был написан первый автобиографический роман «Белое на черном», получивший Букеровскую премию и переведенный на многие языки. Потом были другие книги. Эта беседа с писателем — желание узнать об истоках творчества и взглядах писателя, который с максимальной правдой рассказывает о жизни больных детей.
— Писал в России. Сначала просто так, для себя, — говорит Рубен Давид Гонсалес Гальего. Понимал, что жить оставалось недолго. Показывал специалистам, которые однозначно ругали. Бросил. Потом снова начал писать, иначе никогда не было бы ни книги, ни премии. Горжусь тем, что часть рассказов из первой книги написаны в России. — Что заставило вас снова вернуться к творчеству, в какой момент это произошло? — Это был прекрасный момент. Мама сидела на подлокотнике дивана, читала мои тексты, потом сняла очки и казала, что я писатель. Я пытался отшучиваться, но Аурора Гальего — преподаватель, переводчик, серьезный филолог и не стала бы шутить или обманывать. Причем главным стало даже не то, что я умею писать. Мне потом многие говорили, что я — писатель. Даже сейчас иногда говорят. Моя мама просто с иронией и немного с черным французским юмором поведала мне особенности издательской кухни. Ведь издательский бизнес — тоже бизнес. Если честно, хвалю себя за то, что ей поверил. Вспоминаю собственный аргумент: она же знает восемь языков, а я — только один — выходит, ей виднее!» Глупый аргумент, логически неверный, но на эмоциональном уровне очень точный. Есть моменты в жизни, когда надо довериться опыту другого человека. — Как вы считаете, можно ли сделать систему российских домов-интернатов более человечной? Подходит ли нам «шведский вариант», предложенный Карлом Грюневальдом — человеком, который на протяжении полувека добивался в своей стране исчезновения домов-интернатов, передачи детей в семьи? — Думаю, сделать систему интернатов более человечной, усовершенствовать можно. Только я категорически против копирования любой системы. Пусть даже и очень хорошей, шведской. Было бы лучше и естественнее сначала научиться у шведов выращивать помидоры. Растить детей на порядки сложнее, безопаснее экспериментировать на помидорах. При всем моем уважении к шведским профессорам, в России вполне достаточно неглупых людей, способных наладить систему небольших детских домов. Чем меньше детдом, тем лучше. Для понимания необходимости таких перемен вовсе не нужны эксперты извне. Идея передать всех без исключения детей в семьи мне кажется для современной России несколько нереальной. — Представьте себе ситуацию: человек после аварии стал инвалидом, он не может ходить. На протяжении нескольких лет пытаешься его уговорить «выйти в мир», но он уже сдался. Чем можно помочь в такой ситуации? — Я имею право на некоторую жестокость в рассуждениях о таких ситуациях. Над вашим другом не каплет. Ему не надо бороться с трудностями. А мне надо было. Меня никто не уговаривал. Убирали тарелку, из которой я не ел, — вот и все уговоры. Если бы человеку понадобилось, то есть он бы был поставлен перед выбором, он бы перешагнул через страх, сделал бы все, чтобы выйти из замкнутого пространства квартиры. Небольшая, но существенная деталь. Вы не правы по существу. «Мир на коляске» злее, сложнее и на порядок грустнее «мира на ногах». Мир вне квартиры лучше и красивее мира внутри, это правда. Но и это — не факт для каждого. Если близкие люди не поддержали, не подтолкнули, а иногда и не заставили выйти, то человек и не выйдет. Многие выбирают более простой вариант. Для меня более простым вариантом было ползти, бороться. Потом привык. Не могу по-другому. Это не врожденные навыки. Нарочно не назову страну, где однажды меня спросили: как заставить инвалида выйти на улицу? Я ответил, что не надо ему привозить еду на дом, а еще лучше отключить воду и электричество. Сам выползет… — Что бы вы сказали людям, которые узнали о том, что у них должен родиться больной ребенок или стоящим перед выбором: отказываться или нет от уже родившегося малыша с каким-либо тяжелым диагнозом? — Наверно, ничего бы не стал говорить. Не смог бы. Мужчин нельзя об этом спрашивать. Прежде всего матери тянут лямку, растят. К сожалению, на мужчин редко можно полностью положиться. Мужчины ненадежные и хрупкие животные... Если бы вы спросили меня о том, что предпочтительнее для больного ребенка, я бы лично ответил в таком порядке: первое — жить с мамой, второе — смерть, третье и самое страшное — детдом. — Какова ваша оценка толерантности российского общества к инвалидам? — В России 30 лет назад инвалидов не было. 10 или уже 15 лет инвалиды есть. Лучше относятся, если сравнивать с 30-летней давностью. — Многие специалисты полагают, что обучение ребенка «с диагнозом» за одной партой со здоровым, делает ребенка, не имеющего проблем со здоровьем, добрее. Так кому же, скажите, больше нужна интеграция? — Всем. Выбирать не нужно. Выбора нет. Как только начнешь выбирать, хоть на секунду, то станешь фашистом. А я не хочу становиться фашистом даже на секунду. Другое дело, что обучение ребенка-инвалида за одной партой со здоровым ребенком — сложный и многогранный процесс. На эту тему ведутся долгие дискуссии во многих странах мира, и однозначных решений нет. Иногда для самого ребенка-инвалида лучше сегрегированное обучение. — Запомнилось рассуждение одного из героев вашей книги: «Если копнуть совсем глубоко, глубже, чем сможем понять мы с тобой, то все люди на свете добрые, там, внутри, все добрые, и ты, и я, и нянечки, и врачи, и психохроники. Но нам от этого никакого проку нет…» Как вы считаете, отчего может быть прок для таких детей в реальной жизни, правда ли, что «ненависть непрактична»? — По-настоящему защитить ребенка может любовь родителей. Но не у всех они есть. Может помочь доброта конкретного человека другому конкретному человеку. А что касается ненависти, то она на самом деле не практична. В любом случае ясно же, злоба ребенку не поможет. — Нередко литературные критики несправедливо стремятся придать жесткой правде ваших произведений политическую окраску. На самом деле, что ваши книги: описание жизни и психологии больных детей или демонстрация современного ГУЛАГа? — Всегда и повсюду искусство примешивают к политике. Мои книги — описание внутреннего мира человека. При чем тут ГУЛАГ? Можно, при желании, и «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи или «Цветы для Элджернона» Дэниэла Киза объявить политическими агитками. — Несмотря на испанские корни, вы родились в СССР и провели самый трудный период жизни именно в России. Сейчас вы живете в Америке, но Россия для вас по-прежнему дом. Думаете вы по-русски? — Чеслав Милош говорил: «Моя Родина — это мой язык». Мой язык — русский. Я могу разговаривать и на других языках, но намного хуже, чем на русском. Я — эмигрант. У эмигрантов дома быть не может. В моем случае все немного печальнее, чем при обычной эмиграции. У меня никогда не было дома. И не будет». — У Тонино Гуэрра есть рассказ про одно селение, в котором была такая традиция. Когда человек умирает, близкие ему люди сооружают лестницу и устанавливают ее рядом с могилой усопшего. Существует поверье, будто такие лестницы помогают умершим добраться до небес. Возможно, вопрос риторический: из какого материала они должны быть изготовлены? — Из бумаги. Нормальный вопрос. Конечно, я понимаю, что человеку подойдет любой вид искусства: танец, песня, живопись. Но ничего этого я не умею. Только буквами на бумаге, да и то не всегда выходит. — О событиях вашей личной жизни, в том числе и о тайне рождения, ходит немало легенд. Как отличить правду от вымысла? — Зачем отличать? Вот есть легенда — писатель Рубен Гальего. Пусть будет легенда. Людям нужны легенды. Есть я, такой как есть, — не хуже и не лучше. Есть моя личная жизнь. Если бы не хотел о себе рассказывать, можно было бы понять, чисто по-человечески. А я о себе и так слишком много рассказываю. Людей, дорогих мне и близких, стараюсь защищать — это тоже понятно. Живые же люди. Примите совет: если вымысел красивый, верьте в него, если некрасивый — не верьте. В некрасивые и недобрые вымыслы не стоит верить. — Расскажите, пожалуйста, о литературных планах на будущее. Какой будет ваша очередная книга? — Честно говоря, не знаю. Пишу рассказы, складываю в папку, а папка — в голове. Иногда что-то записываю. Когда выйдет книга, вы об этом узнаете в первую очередь. Вы же из России... Online-интервью подготовили Евгения Дылева, Светлана Мамонова Для справки Судьба Рубена Давида Гонзалеса Гальего овеяна легендами. Он родился 20 сентября 1968 года в Кремлевской больнице с диагнозом детский церебральный паралич, матери Ауроре Гальего сказали, что сын умер. Он тайно от нее был отправлен в систему специальных детских домов и клиник. Гальего — внук генерального секретаря Коммунистической партии народов Испании Игнасио Гальего и сын гражданина Венесуэлы. Несмотря на тяжелое детство, Рубен не сломался и не смирился. В Новочеркасске окончил юридический колледж. В столице Чехии он нашел мать и решил остаться с ней. Благословленные принцем Астурийским и местным дипломатическим корпусом, мать и сын в сентябре 2001 года вернулись на историческую родину. А в 2002 году была опубликована первая книга Гальего «Белое на черном». Сейчас Гальего живет в Америке. |
| В избранное | ||
