С раздражением воспринимает большинство нынешних россиянцев базисную Программу постиндустриальной модернизации России «Путь из тупика», в которой применительно к нашим условиям использованы общемировые 2х2=4 экономического прорыва – и прежде всего освобождение от административно-налогового гнета экспорториентированных и импортзамещающих производств (http://panlog.com/docs/tupik20031010.doc.html). И вот Игорь Пестун написал здравую статью «Миражи «новой экономики»» (Литературная газета, 24-30 мая 2006, № 20 /6071/, с.3 http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg202006/Polosy/3_2.htm):

«Глобальный рынок высоких технологий, измеряемый 3 триллионами долларов, потерял нас с нашими 0,3 процента, в то время как США принадлежат 39, Японии – 30, Германии – 16 процентов. Мало того, по некоему «технологическому индексу» наша страна отодвинута на 67-е место, после Намибии и Ботсваны.

Тоска по хай-теку

Главный вывод, который шествует по нашим официальным докладам, состоит в том, что России надо найти свои высокотехнологичные точки роста, свою «силиконовую долину». Программа социально-экономического развития РФ на среднесрочную персективу в одном из своих вариантов закрепила это как «формирование современного постиндустриального общества».

Постиндустриальный мираж – мы помним – взошёл над страной с уничижительной критикой индустриального уклада экономики СССР. Пока дымили трубы, футуристы вершили свои безобидные революции – нанотехнологии, клеточные биотехнологии, новые материалы, информационные технологии и пр. Трубы погасли, и ничто их, кормилиц, не заместило. Ни индустрии, ни хай-тека.

Высокотехнологические амбиции остались. Слышны идеи о преодолении сырьевой зависимости через развитие Интернета, связи, через некие отрасли, которые возникнут с нуля. В списке инноваций теперь всё больше не товары, а услуги – обеспечение пищевой безопасности, технологии идентификации личности и грузов, борьба с компьютерными вирусами… Этакий сервис-центр в 11 часовых поясов.

По букве словарей инновационно всё, что вызывает рост эффективности производства. Но современная терминология повязала на инновациях белый халат, приютив их в технопарках, бизнес-инкубаторах, венчурных фондах, подальше от дедовского производства. На таких, без мазута и стружки, чистых площадках продавливалась идея Минэкономразвития об особых экономических зонах. Закон об ОЭЗ приняли, но в открытой «зоне» нечего делать Красноярскому заводу тяжёлых экскаваторов, ушедшему, как и всё машиностроение, в небытие.

Своим рождением научно-технический прогресс вечно обязан матери-индустрии, не чурающейся рабочей фуфайки. В конце 60-х половина научных публикаций посвящалась «внедрению НТП», который уверенно вошёл в страну с уже поднятыми домнами и элеваторами. В 1976 году СССР держал первое место в мире по добыче нефти, угля, железной руды, производству стали, минеральных удобрений, цемента, локомотивов, тракторов, а в целом по продукции промышленности уверенно приближался к Штатам (более 80 процентов).

В иерархии производственных систем группа Б (лёгкая промышленность, радиопром и пр.), как вершина пирамиды, покоилась на основании «тяжёлой» группы А (производство средств производства). Мы стыдились нашей группы Б, но никому не приходило в голову менять порядок слов. И в странах СЭВ, и на Западе национальный продукт всегда был подчинён росту промышленности, причём её весьма капиталоёмких отраслей.

Сегодня нас часто убеждают в том, что правильная пирамида – перевёрнутая. В солидном академическом обзоре читаем про развитие высоких технологий как основной фактор, стимулирующий рост производительности и экономики в целом. Буквально сказано, что «быстрое экономическое развитие оказывается вполне возможным при относительно низких темпах роста материального производства».

В примерах – США, где услуги и информационные продукты якобы вытесняют стандартный набор потребления. То есть среднему американцу сладко живётся благодаря масштабному сокращению спроса на продукцию массового материального производства. Поэтому «увеличение количества создаваемых материальных благ перестаёт служить наиболее адекватным измерителем экономического прогресса».

Другая страна, где российский хай-тек нашёл для себя идеологическую опору, – Финляндия, которая, как утверждается, по конкурентоспособности перебралась с пятого места в мире на первое благодаря развитию мобильной связи и Интернета.

Понять, какое материальное производство в России «лишнее», невозможно. Федеральная служба статистики, наверное, уже забыла, когда сообщала народу об объёмах выплавки чугуна, выпуске трансформаторов и пошиве пар обуви. Натуральные показатели заменены на стоимостные. Вот отрада: прибавку дало машиностроение, но никому не известно, что это такое, кроме цистерн для перевозки нефти.

Где мы находимся

Был такой спринтерский забег – два ВВП к 2013 году. Много пропагандистских хлопушек звучало на старте, теперь они стихли. Однако при всей противоречивости проекта он мог быть самым благоразумным в постсоветской экономике, ибо, чтобы созидать хай-тек «под Америку», нам надо не два ВВП, а много больше.

Давайте посчитаем. А чтобы наши подсчёты были корректными, поместим хай-тек (их и наш) в ячейку под названием «конечный продукт», одинаково понимаемую во всех национальных счетоводствах.

На столбиках диаграмм, которые отражают отраслевую картину валовой добавленной стоимости в России, конечный продукт намного ниже ростом других отраслей. Распространено мнение, что за океаном всё наоборот. Однако в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН меня «разочаровали». Если конечный продукт США в среднем составляет 200 млрд. долларов в год, то обрабатывающие и инвестиционные отрасли (группа A) – 1200 млрд. Иначе: американская группа А в шесть раз мощнее отраслей конечного продукта, в России – только втрое. Чтобы получить американские пропорции, нам надо вдвое увеличить группу А.

В свою очередь, группа А не может вырасти сама по себе. Она неминуемо потянет за собой и энергетику, и сельское хозяйство, и НИОКР… Практически вся экономика должна увеличиться вдвое – только ради группы А. Помножим на этот коэффициент президентское удвоение ВВП и получим, что к 2013 г. мы должны иметь четырёхкратный рост ВВП. Подсчёты показывают необходимость ежегодного его увеличения на 15 процентов.

Это – приговор, который не обжаловать ни у Билла Гейтса, ни у Кофи Аннана – лучше сразу партбилет на стол президиума ЕР. Это плата за перескакивание ступенек, за разорванное фрагментарное экономическое сознание, за лелеемые «точки роста», «любимые» отрасли и прочие «блицкриги»…

Хай-тек в бытующей классификации пяти этапов эволюции технического развития стран – наивысший пятый технологический уклад. А на каком этапе мы? Вот примеры из свежего перечня импортозависимости России. Легковые автомобили – доля импорта 25 процентов, зерноуборочные комбайны – 32, трансформаторные подстанции – 51, электродвигатели малой мощности – 74, машины и оборудование непрерывного литья – 75, морские сухогрузы – 78, прокатное оборудование – 86, ленточные конвейеры – 88. Проходческие комбайны, печатные, врубовые и шахтные погрузочные машины, трейлеры и тяжеловозные прицепы – под 100 процентов.

Если придерживаться данной классификации, России надо вновь пройти третий этап, на который приходятся использование электроэнергии в производстве, развитие тяжёлого машиностроения, электротехнической промышленности, лесохимического комплекса. Не беда, что этот этап ограничивается 1880–1940 гг., будет повод вернуться в пустые заводские корпуса.

Все упрекают нефтяников и металлургов за то, что они гонят за рубеж необработанное сырьё. Однако не будем спешить – ведь энергетика на базе нефти, нефтепродуктов и газа, появление новых синтетических материалов по указанной классификации – только четвёртый технологический уклад (1941–1981 гг.), до него дорасти надо.

Особый этап эволюции, который предстоит заново пройти, – концентрация банковского и финансового капитала. Частные капиталы в российской промышленности не концентрируются с иной целью, чем захват чужих бизнесов, а государство не помышляет выступить в роли глобального предпринимателя. В XX веке в руках государства Российского дважды было по 5 млрд. «железнодорожных» долларов. В начале века на эти деньги проложили Транссиб, в конце века зарыли их под сваи привокзальных казино суперпроекта «Высокоскоростных магистралей».

Четыре года назад английский «Экономист» написал: «Стоит только в России прийти к власти трезвым и разумным людям, как в мире появится второй полюс». Исходя из этого прогноза можно предположить, что залы международных конференций будут замирать, ожидая выступления российского посланца. А ну как он заявит:

«Мы берём резкий курс на углубление переработки. Стоимость сырой нефти возрастёт в 10 раз за счёт её перегонки в продукты нефтехимии, древесины – в 6 раз за счёт её преобразования в стройматериалы, алмазов – в 12 раз – благодаря их превращению в бриллианты».

На последней сессии Российского экономического и финансового форума в Швейцарии представитель МЭРТ вновь «успокаивал» Запад, говоря в пользу «информационного и высокотехнологичного производственного секторов».

Каждый четверг прибавляет настроения западной экономической элите – в день, когда заседает наше правительство. Не пристала промышленная политика к овальному столу кабинета. Даже в качестве термина она изгнана отсюда, из всех департаментов и программ.
Группа А не слишком эффектна внешне, но мускулиста статью. Она надёжно спрятана под глянцем «интеллектуальной экономики», бурный рост которой в развитых странах стал возможен только благодаря механизму перераспределения ресурсов из развивающихся рынков.

Похоже, наши западные партнёры специально Давос придумали, чтобы заговорить всех и вся, а дома они перечитывают диалектику Маркса, святя закон о качественном изменении в природе на основе количественных накоплений.

Экономика без самое себя

Последнее реформистское открытие, которое оправдывает-де медленное продвижение России в постиндустриальную фазу, состоит в том, что этому мешает неготовность населения в целом. Сначала – «человеческий капитал», потом экономика. Сто двадцать листов Программы среднесрочного развития страны были нанизаны на тезис о том, что «ключевое значение для решения экономических проблем имеют реформы, выходящие за рамки экономической сферы».

В русле этой логики всю историю русской промышленности следует признать неправильной. Не должен был Никита Демидов ставить на Урале доменные и железоделательные заводы с тем резоном, что много было в России бедных, беглых, а суды – вороватые.

Автор последнего вульгарного учебника по экономике, тиражами которого в вузах и техникумах будет окончательно придавлен всякий материализм, – тот автор ещё не успел макнуть перо в чернила, а правительство уже впереди собственной доктрины, умножающей продукт потребления без умножения средств производства.

Построена и активно подхвачена ТВ система приоритетов, на которые мобилизуется общество. Интернет – сельским школам? Сократить! Бедность! Реформировать министерства, суды, Академию наук, вузы, армию…

Того же поля ягода – приоритетные национальные проекты – образование и здоровье, жильё, агропром. Скорее, это текущие потребительские программы (конечный продукт!), не замешенные на группе А, и всякий раз рискующие провалиться.

На одном из заседаний Совета по реализации проектов вдруг обнаружилось, что скоро без цемента может встать каждая пятая стройка. Вполне физическая проблема, требующая пересмотра комплекса отношений государства и горной отрасли, изношенной на 70 процентов, имела на Совете метафизическое решение: усилить ответственность чиновников всех уровней.

Если курируемые на высшем уровне проекты и способны заворожить, то магией слов («национальные!»), но не существом. Обозначившие целью сделать «жизнь значительной части российских граждан более комфортной и благополучной», они не находят иной опоры, чем административная вертикаль, некий субститут экономики.

К слову сказать, «более комфортная» жизнь французов налаживалась в послевоенной деголлевской экономике через восстановление базовых отраслей – чёрной металлургии, сельхозмашиностроения, производства удобрений, энергетики, автомобилестроения…
Такое сравнение может показаться некорректным, если не брать во внимание, что наша промышленность, к примеру, даёт два-три новых самолёта в год, а это равно результатам бомбардировки с воздуха всех российских авиазаводов.

…Президент всё же посещает лесную делянку под Сыктывкаром. Это ли знак того, что в способном к самосохранению организме экономики ещё текут слабые токи? В комментариях ТВ, потерявшего способность синтезировать явления, не было сказано главного: обладая пятой частью лесонасаждений планеты, Россия может ежегодно извлекать до 30 млрд. долларов, а не в сто раз меньше, как сейчас. Но наши директивные кабинеты будто бы увешаны не зелёными картами родины, а жёлто-песчаными, как пустыня Гоби, и ничего тут не придумаешь, кроме бизнес-инкубатора с кондиционером.

Тогда как на расстоянии вытянутой руки лежат, пусть и притухшие, очаги промышленного развития, не надо нам ни детройтских, ни ганноверских высокотехнологичных выставок. Неизбежно противодействие России крупнейших транснациональных структур, контролирующих половину мирового производства наукоёмкой продукции и глобальные сети.

Зона наших промышленных интересов способна охватить государства СНГ, Балтии, Центральной и Восточной Европы, Востока. А далее – Азии, Африки, Латинской Америки. Тактика вхождения России на мировые рынки – скорее, не «прыжок тигра», а тяжёлая поступь медведя – попробуй-ка, выкури.

Но индустриальная партия ещё не сыграна».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Перед глазами – пример текущих успехов Китая, Индии и Бразилии. Хай-тек там опирается на опережающее развитие группы А. Нами же руководят как будто враги – разрушили индустриализм, а имитируют потуги прорваться в постиндустриализм через ОЭЗ, практически же превратили Россию в сырьевой придаток. При обсуждении статьи на форуме «Литературной газеты» интересные суждения высказал работник редакции Владимир Поляков:

«Позвонил в редакцию с откликом на статью Пестуна пожилой читатель (72 года), имени не нававший, но представившийся как человек, работавший ещё недавно в "высоких государственных структурах". Сказал, что никакие меры не спасут эрэфную экономику, ибо "Вы не представляете, что творится в министерствах - у всех чиновников глаза горят и слюни текут - все хотят денег много и сразу. За деньги готовы принять ЛЮБОЕ решение - даже если оно принесёт государству большой вред". Все, кто пытается, оставаться честным - вызывает ненависть, ибо не собладает "понятия".

Считает, что причины надо искать не в политике, не в экономике, а в "состоянии народа", который не способен защищать свои интересы, а потому рискует потерять и страну, и самих себя.

В пессимизме: считает, что уже поздно приглашать "врачей", надо звать "священника".

Я постарался его "оптимизировать": сказал, что иммунная система организма ещё даёт надежды.

А что ещё остаётся делать - в Россию надо только верить.

И искать какое-то гениальное решение».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: А «гениальное решение» лишь одно – править Россией должны не шкурники-временщики, как сейчас, а патриоты-стратеги, как в Китае, Индии, Бразилии. И пока хунта Путина удерживает власть в нашей стране – ничего хорошего не будет.