Питирим Сорокин на пути к интегральной сверхцивилизации

Почему он, сын зырянской (коми = финно-угорский этнос) крестьянки и бродячего русского ремесленника, родившийся 23 января (4 февраля по новому стилю) 1889 года в лесной северорусской глухомани, стал через сорок лет лидером и олицетворением прославленной американской социологии и создал прорывные произведения, в которых смело оперирует веками и цивилизациями? Кажется чудом, а на самом деле, как увидим, предопределено обстоятельствами личной судьбы и запросами переломного времени.

Во-первых, так сложились обстоятельства, что, рано потеряв родителей, он с десяти лет вынужден был сам зарабатывать себе на жизнь и, как ранее отец, странствовал по селам в поисках работы, проникся ценностями экономической самодостаточности, сам принимал решения и действовал субъектно, то есть как свободный, критически оценивающий ситуацию человек. Но ведь именно таким был тип создавших США людей (self-made-man). Любимая Россия реально казалась закрепощенной красавицей, а далекая Америка - идеальным вольным ковбоем. Книги Марка Твена, переводные вестерны увлекали его. Недаром юного Питирима ещё в годы учебы называли «русским американцем». И всю жизнь он осмысливал сходства и различия между Россией и Америкой и написал на эту тему несколько книг, был одним из первопроходцев идеи конвергенции двух обществ.

Во-вторых, руководствуясь основополагающими ценностями субъектности (свободы), он в то же время по зову совести проникся проблемами социализации, то есть вовлечения масс досубъектно-традиционных общин в жизнь модернизирующегося и становящегося индустриальным общества. Присущие индустриализации процессы социализации сами по себе отличаются болезненностью, которая в условиях России усугублялась феодальным наследием царизма, и поскольку сверху эволюционно эти царистские оковы не исчезали, то Питирим Сорокин, вступив в партию социалистов-революционеров (эсеры), с головой окунулся в революционную практическую работу с крестьянами, рабочими, студентами и предпринимателями. Это дало ему не только опыт «вовлеченного социологического наблюдения», но и понимание опасности «восстания масс», «десубъектизирующей социализации». До революции он дружил с рядом будущих видных большевиков (Лев Карахан, Михаил Кольцов, Георгий Пятаков, Шалва Элиава и другие), а в ходе революции, будучи секретарем лидера Временного правительства Александра Керенского и членом Учредительного собрания, он резко выступил против Владимира Ленина, против «диктатуры пролетариата», против коммунизма – ибо видел, как легко может коммунизм доводить социализацию до тоталитаризации и полной десубъектизации. «Эсеровские взгляды, - говорил он в Автобиографии на склоне лет, - отводили большую роль в социальных процессах и человеческом поведении таким важным неэкономическим факторам, как созидательные идеи, личностные усилия, борьба за индивидуальность вместо марксистской борьбы за существование. Мое прежнее мироощущение было более созвучно этому, чем пролетарской, материалистичной, экономической идеологии марксистских социал-демократов. Духовной близостью и объясняется, почему я выбрал именно партию социалистов-революционеров и почему на протяжении всей последующей жизни не имел ничего общего с марксизмом» (Сорокин Питирим. Дальняя дорога: Автобиография. Москва: Терра, 1992, стр. 36).

В-третьих, наконец, он в русле русской народническо-революционной и социологическо-философской мысли старался не впадать в односторонности-частности субъектизации или социализации, а вслед за своим земляком-другом Николаем Дмитриевичем Кондратьевым и его учителем Михаилом Ивановичем Туган-Барановским видел синтез (интеграцию) именно в кооперации – во взаимопереплетении-гармонии интересов индивида и социума. Он учился в Санкт-Петербурге (Психоневрологический институт, Университет) у таких великих социологов, как Максим Максимович Ковалевский и Евгений Валентинович Де Роберти, оба пригласили способного студента быть у них ассистентом, оба укрепили его в понимании социологии как целостной всеохватывающей науки о законах взаимодействия людей в обществе и истории (Максим Ковалевский – в историко-сравнительном, Евгений Де Роберти – в социально-психологическом ракурсах). И оба профессора в свою очередь исходили из прозрений французского гения-основоположника социологии Огюста Конта с его ключевым «законом трех стадий» развития человека и человечества (теологическая, метафизическая, позитивная), который повлиял на конструирование трех культурных суперсистем (идеациальная, идеалистическая, чувственная) в главном выполненном в Гарварде четырехтомном исследовании Питирима Сорокина «Социальная и культурная динамика», и поздний Питирим Сорокин сомкнулся с самым заветным у Огюста Конта – с вдохновляющей любовью к высшим проявлениям человечества, с Великим Бытием (Grand-Être). Идеи князя Петра Алексеевича Кропоткина о взаимной помощи-кооперации как двигателе прогресса тоже отразились в его трудах. Безличные силы истории, которые он наряду с Николаем Кондратьевым, Александром Чижевским и другими русскими исследователями стремился выявить посредством скрупулезного анализа статистических данных и их корреляций и резонансов во времени, рассматривались им не просто довлеющими над людьми и втягивающими их в процессы социализации, но поддающимися целеустремленному (субъектному) воздействию. Если общество избирает активную роль в отношении условий своего существования, то оно во многом определяет социализацию своих членов и поведение социальных групп, в том числе может оптимизировать их взаимодействие, как и показал Питирим Александрович в классическом исследовании «Социальная мобильность» (1927). Подобная мощная методология идеально сопряглась в начале 1930-х годов с идеологией Нового Курса (New Deal) президента Франклина Делано Рузвельта.

Разве не просматривается во всем этом некая предопределенность – взаимотяготение русского гения и американской мечты? Случай Питирима Сорокина материализовал на индивидуальном уровне американский «Манифест Судьбы» (Manifest Destiny). «Я всегда очень интересовался Соединенными Штатами, - комментирует он в Автобиографии поступившее осенью 1923 года приглашение поехать за океан читать лекции, - и изучал американские социальные, экономические и политические теории и институты, американскую культуру, литературу и образ жизни. Из моей «Системы социологии» хорошо видно, что я прекрасно знал труды патриархов американской социологии, таких, как Лестер Уорд, Франклин Гиддингс, Олбион Смолл, и некоторых из молодого поколения американских социологов и психологов. Я восхищался американским народом, демократией и американским образом жизни. Моё восхищение было столь велико, что мои друзья и коллеги в России даже прозвали меня «русским американцем». Помимо интереса к Америке и восхищения ею была и другая причина принять такое приглашение. Всю свою жизнь я предпочитал стоять на собственных ногах и самому определять свою судьбу, будучи материально независимым. Независимость привлекала меня больше, чем положение высланного ученого, живущего за счет поддержки дружественного правительства, сколь щедрой ни была бы эта поддержка» (Сорокин Питирим. Дальняя дорога: автобиография. Москва: Терра, 1992, стр. 148).

Со стороны и издалека кажется, будто Питирим Александрович Сорокин действовал в США подобно Гаю Юлию Цезарю в Галлии – «пришел, увидел, победил». Разумеется, так просто не бывает, требовались энергетика, предприимчивость и неунывание. Судьба эмигранта вершится не автоматически, а прежде всего им самим. Однако в России он, как и его университетский товарищ Георгий Гурвич, который после отъезда из России стал ведущим социологом Франции, - приобрел весьма высокий потенциал профессиональной конкурентоспособности.

Жена Елена Петровна (1894-1975), урожденная Баратынская, дочь поместного дворянина Таврической губернии), выпускница Бестужевских курсов, занимавшаяся биологией клетки (цитология), - оставалась пока в Праге на попечении тогдашних чехословацких руководителей президента Масарика и госсекретаря Бенеша, а Питирим сел в Триесте на скромный итальянский пароход «Марта Вашингтон», который в конце октября 1923 года через шестнадцать дней неспешного плавания доставил 34-летнего ученого в Бостон.

Проблема – овладеть английским языком. Хотя Питирим Александрович очень старался, но до конца дней говорил по-английски с сильным русским акцентом. Тем не менее его первые же лекции привлекли внимание студентов и преподавателей Виссар Колледжа, Иллинойского университета и Университета Висконсина. Однако часть американских обществоведов подвергла их критике. Началась полемика, и Питириму Сорокину пришлось доказывать своё право на существование под американским академическим солнцем. Его конкурентными преимуществами стали врожденная работоспособность и энергетика с одной стороны и научно-оригинальная и фактологически-убедительная трактовка русской революции с другой.

Учтем, что в академической среде США было тогда немало сторонников советской власти, а Питирим Александрович не стеснялся в выражениях и в 1925 году в книге «Социология революции» называл коммунистическую верхушку СССР «бандой интернациональных негодяев» и «отбросами общества, преступниками, авантюристами и прочим сбродом», которые «получили места в правительстве и обрели полную свободу для удовлетворения своих естественных потребностей в форме убийств и грабежа, правда, если они направлялись против буржуазии и контрреволюционеров» (Сорокин Питирим. Социология революции /1925/ // Сорокин Питирим. Человек. Цивилизация. Общество. Москва: Политиздат, 1992, стр. 288, 284).

Правда, от пассионарного Питирима Александровича в этих лекциях также крепко доставалось свергнутым и казненным большевиками последним царствующим Романовым – «Император Николай был буквальной копией Людовика, императрица Александра Федоровна – копией Марии Антуанетты. А придворные? Разве дряхлый Горемыкин, некомпетентный Штюрмер, сумасшедший Протопопов и ненормальный Вырубов и многие другие не были скопированы с придворного круга Людовика XVI? Ни одного министра здравомыслящего и властного. Перед нашими глазами – целая галерея физических и психических импотентов, бесталанных правителей, женственных и циничных карликов. Воспоминания императрицы Александры Федоровны, Витте и многих других демонстрируют нам грандиозную картину ничтожности и вырождения» (Там же, стр. 290).

Питирим Александрович не идеализировал дореволюционную Россию и не прятался в православном обрядоверии от реалий необходимой индустриальной модернизации, а был в гуще борьбы за достойное просвещенное и демократическое будущее Родины. И США для него служили не иконой, а просто наиболее успешным на тот момент обществом. И он относился к Америке прагматично, как, впрочем, и должен относиться ко всему на свете самостоятельный (субъектный) человек. Он понимал, что большевики пришли в Россию надолго, и потому не склонен был грезить о скором возвращении в Москву или Питер. И он понимал, что ключевые проблемы, которые не без его участия революционно решало российское общество, сохраняли остроту во многих странах мира, в том числе в США. И он полагал, что принесет пользу и России, и США, и всему миру, если сможет в удобной американской университетской среде теоретически осмыслить эти проблемы и тем самым поспособствовать выработке практических лекарств для их излечения.

Казалось бы, эмоциональность политических и исторических оценок, столь понятная в устах неостывшего от практической борьбы и только что вышвырнутого из своей страны Питирима Сорокина, должна была отвращать от него респектабельную академическую общественность. Да, кого-то отвращала, но кого-то, наоборот, привлекала. Но на одних эмоциях в академических кругах далеко не уедешь. А Питирим Александрович не просто укоренился в конце концов в американском научном мире, а буквально через несколько лет занял в нем позицию одного из лидеров. Авторитет ему принес «интегральный» подход к познанию социальных и исторических явлений, сочетавший позитивизм с историософией и исходящий из традиций русской «философии всеединства».

Перечитывая сегодня «Социологию революции», отдаешь должное автору. Книга сохраняет актуальность, особенно в нынешней посткоммунистической РФ. Революцию она рассматривает как «социальную болезнь», которая «результирует из целого комплекса причин» (Там же, стр. 270). Тремя необходимыми составными всякого революционного взрыва являются «1) растущее подавление базовых инстинктов; 2) их всеобщий характер; 3) бессилие групп порядка» (Там же, стр. 274). «Революции скорее не социализируют людей, а биологизируют; не увеличивают, а сокращают все базовые свободы; не улучшают, а скорее ухудшают экономическое и культурное положение рабочего класса» (Там же, стр. 270). Причем, подчеркивает Питирим Сорокин, - «Каждый революционный период неизменно распадается на две стадии, неразрывно связанные друг с другом. «Реакция» не есть феномен, лежащий за пределами революции, а суть её имманентная часть – вторая стадия. Диктатуры Робеспьера или Ленина, Кромвеля или Жижки вовсе не означают закат революции, а свидетельствуют о её трансформации во вторую стадию – стадию «реакции» или «обуздания», но никак не её конца. Лишь после того, как «реакция» сходит на нет, когда общество вступает в фазу своей нормальной эволюции, лишь после этого можно считать, что революция завершена» (Там же, стр. 268).

Комплексность и системность («интегрализм») социологического анализа – конкурентное преимущество, позволившее Питириму Сорокину отразить нападки ряда американских профессоров и взять исследовательскую инициативу в свои руки. Он перенес на почву США зерно русской «философии всеединство», которое проросло в пышное цветение американской социологии. Фактически все заметные американские социологи двух последних третей ХХ-го века являются учениками Питирима Александровича, в том числе и сначала «любимое дитя», а затем «главный оппонент» - Талкотт Парсонс.

Впрочем, при сравнении трудов Питирима Сорокина и Талкотта Парсонса очевидна общность «интегрального метода», однако существенна разница в его применении. У Питирима Сорокина частенько, в том числе в книге «Социология революции», разные факторы и причины при всей их взаимообусловленности недостаточно иерархизированы, в то время как Талкотт Парсонс обычно стремится строже и компактнее выстроить их в иерархическую систему. Сегодня на ведущий фактор претендует воля к самоутверждению («воля к власти» Фридриха Ницше, «воля к воле» Мартина Хайдеггера), а Питирим Сорокин в «Социологии революции» перечисляет «подавление импульса собственности» лишь как одну из причин революции среди «репрессированных базовых инстинктов». Но как понять прорыв к власти «интернациональной банды» большевиков, если не признать доминирование «воли к субъектности»?

Питирим Сорокин практиковал «необузданный интегрализм» во многом под влиянием нобелевского лауреата физиолога Ивана Павлова и нейропсихолога Владимира Бехтерева, с которыми был лично дружен, и многие вопросы социологии решал в духе бихевиоризма (рефлексологии), считая свой подход формой «естественнонаучной» социологии. Потом он осознал, что бихевиоризм односторонен и не улавливает ценностную сущность человеческого бытия. Намечая в конце жизни переиздание «Социологии революции», он писал – «В коротком предисловии я укажу, что эта книга переоценивала «безусловные рефлексы» (биологические, наследственные факторы) и недооценивала «условные», «приобретенные» социокультурные формы поведения» (Из эпистолярного наследия Питирима Сорокина: переписка с И.А. Голосенко. Некоторые из последних писем четы Сорокиных на родину // Журнал социологии и социальной антропологии, Санкт-Петербург, 1998, том I, выпуск 1 http://www.soc.pu.ru/publications/jssa/1998/1/a3.html#10.#10). Очевидно, в обновленной иерархии базовых побуждений именно воля к субъектности занимала бы ведущее место, поскольку она сопряжена с главным для позднего П.А. Сорокина творческим порывом альтруистической саможертвенности (любви). В жизни же Питирим Александрович сам сполна продемонстрировал «волю к самоутверждению», разметал соперников и с 1924 года шесть лет профессорствовал в Университете Миннесоты, а с 1929 года стал работать в Гарварде, где создал и возглавил авторитетнейший факультет социологии, через который прошли и сыновья американского президента Франклина Делано Рузвельта, и будущий президент Джон Кеннеди, и многие другие звезды американской элиты.

Жена Елена Петровна уже была рядом и продолжила исследования по цитологии, а тесная дружба связала чету с двумя великими русскими эмигрантами - композитором Сергеем Кусевицким и историком Михаилом Ростовцевым. Счастье – пусть несколько запоздалое - рождение сыновей Петра (1931, когда Елене Петровне уже исполнилось 37 лет) и затем Сергея (1933). Питирим Александрович в Автобиографии так описывает эти события:

«При рождении мы попросили наших дорогих друзей доктора Сергея Кусевицкого и профессора Михаила Ростовцева с женами стать сыновьям крестными. Имя Петр было дано старшему сыну в память отца моей жены. Когда пришло время назвать младшего, мы с Кусевицкими и Ростовцевыми решили, что его имя будет либо Сергей, либо Михаил в честь одного из крестных отцов. Кусевицкий и Ростовцев тянули жребий, и первый выиграл. Поэтому нашего младшего сына зовут Сергей. (Посвящение моей «Динамики» гласит: Петру, Сергею и их крестным родителям Сергею и Наталье Кусевицким, Михаилу и Софье Ростовцевым)» (Дальняя дорога, стр. 183).

Характерно, что одна из величайших американских книг по обществоведению и вообще «беспрецедентный по объему в истории социологии четырехтомный труд» – Питирим Сорокин «Социальная и культурная динамика» (1937-1941) – отсылает к уютному русскому гнездышку в ветвях американского древа.

Питирим Александрович продолжает: «Впоследствии мои сыновья учились в публичных школах Винчестера и закончили Гарвардский университет. Оба они хорошо успевали, оба сделали диссертации в Гарварде: Петр на факультете прикладной физики, а Сергей – в Гарвардской Медицинской Школе, получив докторские степени. Оба выбрали научные и академические карьеры: Петр – как физик-исследователь в «Ай-Би-Эм», Сергей – как инструктор и научный сотрудник Медицинской школы Гарварда… Маленькая деталь: когда кто-нибудь просит к телефону доктора Сорокина, приходится переспрашивать, которого из четырех. Некоторые наши приятели говорят, что семья Сорокиных – университет в миниатюре, со своим математиком-физиком, биологом-ботаником, медицинским биологом и самозваным социологом-психологом-философом. Когда сыновтя выросли и разъехались из дома, миссис Сорокина вернулась к занятиям наукой и продолжает работать до сих пор /1963/. Вот так, помимо прочих подарков судьбы, я получил Божьей милостью ещё и двух сыновей» (Там же).

Дело его жизни, реализованное в Гарварде – модель «социокультурной динамики», постижение «кодов» разнообразных человеческих обществ. Что же движет человеком и обществом? Питирим Сорокин, следуя основоположнику социологии Огюсту Конту, выделял в многообразии человеческой реальности три аспекта и соответственно три канала познания - эмпирически-чувственный, рационально-разумный и сверхрационально-сверхчувственный. «Все три системы - чувственная, рациональная и интуитивная - источники достоверного познания, и... каждая из них, используемая по назначению, дает нам знание того или иного важного аспекта объективной реальности, и ни одну из них нельзя считать целиком ложной. С другой стороны, любая из них, взятая в отдельности, вне связи с другими, может оказаться ошибочной… В трехмерном пространстве веры, разума и чувств, - указывал он, - общая истина ближе к абсолютной, чем истина, рожденная одной из этих форм… Эмпирио-чувственная реальность питается чувствами, рациональная - разумом, а сверхрациональная – верой. Каждая из этих систем, взятая изолированно от других, становится менее достоверной и более ошибочной даже в рамках собственной компетентности» (Сорокин П. Кризис нашего времени /1941/ // Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. Москва: Политиздат, 1992, стр. 478).

Прорвавшись в «новое царство реальности», Питирим Сорокин выделяет в нем неорганические, органические и суперорганические (или культурные) явления, и эта окружающая среда «окутывает, обуславливает и формирует каждого индивида и группу» (Сорокин П.А. Моя философия – интегрализм // Социологические исследования, Москва, 1992, №10, стр. 136). Естественно, не рассматривая целостного характера данной социальной организации и культуры, нельзя понять частные социальные факты. В своей во многом итоговой книге «Общество, культура и личность: их структура и динамика» (1947) Питирим Сорокин отмечает, что «специализированный «атомистический» подход позволяет в лучшем случае понять отдельные стороны явления и никогда – его причины. Отсюда – когнитивная потребность целостного рассмотрения общества, а это – исходная точка зрения социологии», и каждая такая целостность – это «социокультурное созвездие» (Там же, стр. 169, 170), которое характеризуется специфическим набором надбиофизических «значений-ценностей-норм». «Значения, ценности и нормы являются универсальным компонентом социокультурных явлений и имеют первостепенную важность для понимания структурных и динамических свойств и причинных отношений внутри этих явлений» (Там же, стр. 205).

Питирим Сорокин утверждал, что культурные системы организуются вокруг центральных ценности или принципа, которые придают им порядок и единство. Социолог открывает их с помощью логико-смыслового метода. «Суть этого метода - нахождение центрального принципа (смысла), который пропитывает все составные части (какой-либо культуры), придает смысл и значение каждой из них и таким образом творит космос из хаоса неинтегрированных фрагментов» (Джонстон Б.В. Питирим Сорокин и социокультурные тенденции нашего времени // Социологические исследования, Москва, 1999, №7, стр.16). Каждая из культурных сверхсистем, складывающаяся на базисе той или иной центральной "обладает свойственной ей ментальностью, собственной системой истины и знания, собственной философией и мировоззрением, своей религией и образцом "святости", собственными представлениями правого и недолжного, собственными формами изящной словесности и искусства, своими нравами, законами, кодексом поведения, своими доминирующими формами социальных отношений, собственной экономической и политической организацией, наконец, собственным типом личности со свойственным только ему менталитетом и поведением" (Sorokin P.A. Social and Cultural Dynamics. Vol . 1, р. 67).

В книге «Кризис нашего времени (1941), которая является как бы выжимкой-резюме четырехтомника «Социальная и культурная динамики», он пишет: «Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну, и главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части её нравов и обычаев, ее образа жизни и мышления (менталитета) – все они по-своему выражают её основополагающий принцип, её главную ценность. Именно ценность служит основой и фундаментом всякой культуры. По этой причине важнейшие составные части такой интегрированной культуры также чаще всего взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации» (Человек. Цивилизация. Общество, стр. 429). Конечно же, многие мыслители и до Питирима Сорокина размышляли о природе ценностей, но, пожалуй, никому до него не удалось показать систематизирующую и методологическую значимость ценностной теории в социологии.

Ценность динамична и определяет «код» обществ-цивилизаций и их траекторий и служит основанием для классификации их «спектра». Ценность сопряжена с как бы программой-«операционной системой» культуры. По словам Талкотта Парсонса, ученика Питирима Сорокина, ценность является «элементом общепризнанной символической системы, представляющем собой критерий или стандарт отбора альтернатив ориентации, которые внутренне полагаются ситуацией» (Parsons Т. The Social System. Glencoe: Free Press, 1951, р.12). А психоаналитик Виктор Франкл определяет ценности как «универсалии смысла, кристаллизующиеся в типичных ситуациях, с которыми сталкивается общество или даже все человечество» (Франкл. В. Человек в поисках смысла. Москва: Прогресс, 1990, стр. 288). Ценность «связана с понятием идеала, и в основе системы ценностей, составляющей данную культуру, лежит идеал» (Бранский В.П. Искусство и философия. Калининград, 2000, стр. 242-243). Как разъясняет социолог Сергей Дмитриевич Лебедев из Белгорода (http://www.pravoslavie.ru/jurnal/040430121835), ценность выступает необходимым условием познания, которое, в свою очередь, становится условием бытия культуры. Именно ценность придает смысл человеческой потребности и направляет её в определенное русло, в котором спонтанно складывается продуктивное соотношение трех интенций познания и формируется его та или иная жизнеспособная форма.

Уже Огюст Конт выделял три ценностных фундамента социальной жизни – теология, метафизика и позитивная наука. Соответственно Питирим Сорокин выделяет три социокультурные суперсистемы – идеациональная (ideational), идеальная и чувственная (сенситивная), сменяющие друг друга в истории. Предложенную типологию суперсистем культуры ученый наполняет фактическим содержанием, выделяя основные ее составляющие - искусство, истину, мораль, право - и давая им характеристики. Высшая интегральная ценность – «истинная вершина добра» - «невидимое триединство Истины, Добра и Красоты». «И хотя каждый член этого высшего Триединства обладает ярко выраженной индивидуальностью, все три неотделимы друг от друга… Настоящая Правда всегда добра и красива; истинное Добро всегда правдиво и красиво; и чистая Красота неизменно истинна и добра. Эти величайшие ценности не только неотделимы одна от другой, но они также и превращаются друг в друга, подобно тому, как одна форма энергии может быть превращена в другие» (Сорокин П.А. Моя философия – интегрализм // Социологические исследования, Москва, 1992, №10). И он на основании теоретического предвидения и эмпирического мониторинга приходит к выводу, что современный мир – в кризисе перехода от исчерпавшей себя чувственной суперсистемы к новой интегрально-идеациональной.

Грандиозный замысел обоснования и построения этой «социокультурной динамики» невозможно было поднять в одиночку, пришлось привлечь профессионалов-эмигрантов наподобие Николая Сергеевича Тимашева, философов Н. Лосского и И. Лапшина, одного из лидеров «евразийцев» экономиста П. Савицкого, историка С. Пушкарева, специалистов по военной истории генералов А. Зайцева и Н. Головина, специалиcта по искусству Византии Н. Окунева, культуролога Ю. Болдырева. Разумеется, помогали и сотрудники социологического факультета Гарварда. По заданию Питирима Александровича они на огромном фактическом материале прослеживали переход от одной суперсистемы к другой, выявляли ритмичность, периодичность и скоррелированность изменений. С радостью убеждался ученый, что собранные независимыми экспертами факты подтверждают его теорию. Наглядно демонстрировалось, как процесс смены суперсистем сопровождался культурным кризисом – радикальным преобразованием социальных институтов, ценностей и норм, что, конечно, влияло и на поведение людей.

Большие надежды возлагал Питирим Сорокин на 29-летнего Талкотта Парсонса, которого с огромным трудом, преодолевая возражения умудренного руководства Гарварда, удалось в начале 1931 года зачислить на должность факультетского инструктора. Знаменитый американский социолог Роберт Мертон так описывает обстановку на новом факультете (Фрагменты из воспоминаний // Социологические исследования, 1992, № 10. стр. 128-133 http://www.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2005/11/25/0000242307/021.MERTON.pdf):

«Критика была для него средством выражения мысли. Он все еще испытывал влияние революционного настроя, и потому его отношение к иным точкам зрения почти всегда агрессивно. Сорокин подходил к чужим работам со скептицизмом, рассматривая их с самых высоких общенаучных позиций. «Это не ново», «но это не вполне правильно», «все это было не систематизировано», «это было сказано раньше», и т.п. Такой стиль, по-видимому, связан с его общим, так сказать, научным нетерпением, стремлением все охватить.

Иногда я по просьбе Сорокина приносил из библиотеки множество увесистых томов. Через день-два он их все возвращал. У Сорокина был дар очень быстро схватывать основные идеи прочитанного. Часто это вело к поверхностным характеристикам, а не к действительному проникновению в сущность теорий.

Он очень интенсивно работал. Его нетерпение в работе выражалось в желании скорее опубликовать то, что было задумано. Но он никогда не жалел времени, если дело касалось перечитывания, перепроверки, обдумывания собственных идей или идей, которые он критиковал. Сорокину чужд дух коммерции, просто таков был его стиль. В целом стилистический облик Сорокина совершенно специфичен, не похож ни на чей иной стиль в социологии…

В Гарварде я обнаружил небольшое по численности преподавательского состава социологическое отделение. В числе преподавателей факультета были П. Сорокин, К. Джастман, очень молодой преподаватель Т. Парсонс, только что опубликовавший первые две статьи в своей жизни. Обычно в книгах не замечают имени переводчика. Именно Парсонс перевел «Протестантскую этику» /Макса Вебера/ на английский язык. Таковым было ядро социологического факультета. Броменс, видная фигура с другого факультета, писал, что на социологическом фактически нет социологов.

Аспирантов было всего 12-14 человек. Весьма примечательно и важно, что у нас наладилось тесное взаимодействие между аспирантами и преподавателями, а также в кругу самих аспирантов. Так случилось, что я вошел в очень хороший состав аспирантов 1-го года обучения. Через 3-4 года весь факультет выиграл от налаженного интенсивного взаимодействия на столь малочисленном в то время факультете. Спустя довольно длительное время некоторые из нас стали «открывать» Парсонса. Мы проводили много времени вне аудиторий, разговаривая о Парсонсе, слушая его, споря с ним. Были еженедельные вечера, когда наша маленькая группа встречалась с ним для обсуждения теоретических проблем. Мы стали почти что частью его семьи.

Среди аспирантов, конечно, бывал и П. Сорокин. Он знал каждого из нас и даже приглашал к себе домой. Но мы не смогли по-настоящему сблизиться с ним. Он был лет на 12-14 старше Парсонса. Естественно, что мы ощущали близость к Парсонсу, несмотря на то, что иногда я чувствовал себя вполне близким и к Сорокину. Но с ним было невозможно выдержать интеллектуальную дискуссию, его интеллект - это предмет отдельного разговора. К тому же идеи наши не всегда совпадали. Это был профессор, не сомневающийся в своих познаниях, и никто не мог спорить с ним…

Работая ассистентом у П. Сорокина, я был всего лишь аспирантом и не имел научной степени. Но для него это не имело значения. Я собирал и готовил нужные материалы для
его «Социокультурной динамики». Сорокин не менял подготовленные мною «куски» текста и прямо включал их в свою книгу. Это было столь необычно - не менять сделанное аспирантом, относиться к аспирантскому творчеству как к последнему слову в науке, к материалу, который требует обобщения. Символически это было очень важно для меня.

Мы не придерживались почтительного соглашательства в отношениях с Сорокиным, но, как я уже говорил ранее, открыто с ним спорить было просто невозможно. Все наши проблемы мы обсуждали с Т. Парсонсом, манера преподавания которого была совсем иная.

П. Сорокин иногда бывал крайне раздражительным, но я не припоминаю, чтобы сердился именно на меня. Вспышки гнева охватывали его в тех случаях, когда люди не оказывали ему должного уважения, в открытую не соглашались с его идеями или посягали на его авторитет. Он не был очень общительным, но я никогда не испытывал дискомфорта в его присутствии. В целом он был очень хорошим человеком».

Работа над четырехтомником «Социальная и культурная динамика» потребовала привлечения ряда известных специалистов по истории живописи, скульптуры, зодчества, музыки, литературы, естественных наук, философии, экономики, религии, этики, права, войн, революций и прочих важных социокультурных процессов. «За очень скромное вознаграждение эти специалисты (в основном русские эмигранты) любезно согласились выполнить для меня огромное количество черновой работы по заданиям, которые я написал каждому из них. (Имена моих помощников приведены в начале соответствующих глав «Динамики»)… Общее количество вспомогательной информации, переданной мне моими выдающимися помощниками, было невероятно огромным. В «Динамике» использовано только самое важное из этого, но даже эта часть, представленная сотнями таблиц, каждая из которых обобщала длинные временные ряды данных по многим основным социокультурным процессам, была столь объемной и систематизированной, что вряд ли какая-нибудь другая социологическая работа в области социальных и культурных систем, их колебаний и изменений, может сравниться с моей, которая, уверен, останется непревзойденной» (Сорокин Питирим. Дальняя дорога, стр. 177, 178). «Значение книги, - указывает социолог Александр Викторович Липский, - хотя её и считают едва ли не самым выдающимся трудом по социологии ХХ столетия, до конца, похоже, ещё не осознано» (Там же, стр. 296). И это действительно так: книга – прорыв в XXI-ый век!

После начала 2-ой мировой войны Питирим Сорокин опубликовал книги «Человек и общество в эпоху бедствий» (1942) и «Социокультурная причинность, пространство, время» (1943), но особенно большие надежды возлагал на исследование «Россия и Соединенные Штаты» (1944). «Обе страны, - указывает он, - характеризуются единством разнообразия, это сплоченное социальное целое, основанное на этнической и расовой гетерогенности, которая способствует культурному богатству и многообразию» (Russia and the United States. New York: E.P.Dutton and Co., p. 33). Так же, как в США произошла отмена рабства в 1860-х, так и в России в 1861 году было отменено крепостное право.

Сорокин развенчивает различные мифы о России, начиная от "беспощадного угнетения" этническими русскими других народов (Ibid., р. 38) и кончая мифом о мистической, непрактичной "русской душе", которая является полной противоположностью рациональной, расчетливой, неэмоциональной "американской души" (Ibid., р. 48).

Вероятно, еще более проницательным был его вывод о коренном сходстве "в существе демократической структуры основных социокультурных институтов" (Ibid., р. 63). Иностранные наблюдатели России дотатарского и посттатарского периодов, и особенно второй половины XIX века и даже настоящего периода - преувеличивают автократический аспект режимов в России, вплоть до уровня семьи. Питирим Сорокин обсуждает корни политической и экономической демократической природы крестьянской системы, представленной миром и общиной, а после 1861 г. - местным провинциальным и муниципальным самоуправлением, земством (Ibid., р.75). С IX до XX в., отмечает он, политическая система России была по своему функционированию демократической, так же как и большинство европейских стран; и там, где царский режим проявлял автократические тенденции, это было под германским влиянием, "который подражал автократии Фридриха Великого" (Ibid., р. 89).

Россия, как и США, после 1860-х гг. вступила в период большой модернизации, включая становление общества, в котором все граждане равны перед законом, с возможностями социальных достижений в соответствии с талантом. После того как была принята конституция 1906 г., в довоенной России были даны основные демократические свободы (Ibid., р. 133), а также произошел значительный социальный (в вопросах здравоохранения и образования) и экономический прогресс (включая рост уровня жизни и дохода на душу населения, который почти был равен уровню США) (Ibid., р. 143).

Коммунистическая революция была неожиданным шагом назад, вину за который Сорокин возлагал в основном на таких преступников, как Троцкий, Рыков, Каменев и Зиновьев (Ibid., р. 207), но эта деструктивная фаза революции закончилась термидорианской реакцией в виде "политических чисток" 1930-х гг. Он считал, что подспудные демократические тенденции российского общества стали возрождаться, и это будет продолжаться и после войны. США и Россия должны осознавать свою совместимость и даже взаимную дополняемость: Соединенные Штаты должны влиять на Россию с тем, чтобы она покончила с нарушениями прав человека, тогда как Россия должна обогащать культуру, особенно искусства и науки, в США (Ibid., р. 210); и обе страны должны сотрудничать с тем, чтобы построить новый мировой порядок без войн (Ibid., р. 211). В заключение Сорокин выдвигает в качестве условий для длительного мира реинтеграцию и переоценку современных материалистических ценностей, распространение обязательных норм и ценностей на все государства, ограничение государственного суверенитета в отношении войны и мира и установление "высшей международного руководства, облеченного властью принимать обязательные и поддержанные силой решения всех международных конфликтов (Ibid., р. 235).

«В этой весьма интересной книге, - пишет он в Автобиографии, - я выделил сходство и различие между людьми, социальными институтами и культурами двух наций, кратко проследил их дружественные взаимоотношения на протяжении всей истории Соединенных Штатов, кратко обрисовал взаимно дополняющий характер двух этих стран и показал отсутствие серьезных столкновений их жизненных интересов. Моей практической целью при создании книги было побудить обе страны и их лидеров продолжить взаимовыгодное сотрудничество и предостеречь об ужасных последствиях замены такого сотрудничества политикой конфронтации, «холодной» или «горячей» войной. Хотя книга привлекла к себе большое внимание и была опубликована также в Англии, Японии и Португалии, мои советы и предупреждения оказались в основном проигнорированы, и в первую очередь политиками и властной элитой обеих стран. Движимые своими узкогрупповыми интересами, которые едва ли осознаются, политики и элита развязали фатальный конфликт сразу же после заключения хрупкого перемирия» (Там же, стр. 193).

Как же помочь человечеству выйти из тупика нынешней чувственной суперсистемы к грядущей новой глобальной идеациональной суперсистеме, основанной на ценности новой веры, которую уместно назвать Правой Верой? По мнению Питирима Сорокина, первые весенние ростки новой интегральной по своему характеру культуры «уже появились и медленно растут». Ключевым является процесс культурной интеграции с Востоком, на котором до сих пор преобладали сверхчувственные идеациональные реальности-ценности (Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени: Москва: Наука, 1997, стр. 102-103). При этом речь не идет о формировании единой тотальной культуры - «в дальнейшем в великих «спектаклях» истории будет не просто одна евро-американская «звезда», но несколько звезд Индии, Китая, Японии, России, арабских стран и других культур и народов» (Там же, стр. 94). В сущности, есть настоятельная необходимость обновить существующие суперкультурные системы каждой крупной части человечества, которые сейчас представляют собой "дезинтегрирующий чувственный порядок Запада" и "окаменевший идеалистический порядок Востока". Для Запада этот новый интегральный порядок потребует возрастания "спиритуализации" и "идеализации" западного мира; для восточных народов первоочередным вопросом является значительное улучшение материального положения масс.

Новая суперсистема ориентирована на творчески-интегрирующее восприятие реальности и проникнута тем, что Питирим Сорокин называет «мистической энергией любви». Сверхрационально-сверхчувственное, просветленное и уравновешенное высокой эстетикой и наукой мышления - вот идеал культуры будущего. Фактически это – идеал «сверхчеловеческой» ценности как новой субъектности. Фридрих Ницше предвидел новый прорыв человечества и призывал к нему. Подводя итоги жизни, Питирим Сорокин заканчивает Автобиографию мыслями о носителях новой сверхверы – «Они, без сомнения, установят на земле лучший межличностный, культурный и социальный порядок, чем смогли прошлые и нынешние поколения людей. В этом смысле они выполнят предначертание Ницше: «Современный человек – это стыд и позор, человек должен быть преодолен и превзойден». Я издали приветствую эти грядущие поколения, сверхчеловеков, отдаленных потомков нашей человеческой расы» (стр. 239).

Недаром Роберт Мертон вспоминает, что некоторые студенты Гарварда воспринимали Питирима Сорокина как пророка. Но он не просто прогнозировал и изрекал, а пытался найти в человеке источник новой энергетики любви. Когда на протяжении 1940-1950-х годов Талкотт Парсонс теснил его на факультете общественных отношений (бывшем социологическом), Питирим Сорокин при помощи мецената-фармацевта Эли Лилли с 1949 года переключился на создание и деятельность Гарвардского исследовательского центра по созидающему альтруизму. Этот пласт его исследований воистину является прорывным и ещё ждёт своего освоения – впрочем, как и «Социокультурная динамика».

Под любовью он понимал саможертвоприношение, но свершаемого не из приземленного альтруизма, а из долга перед наивысшим (Богом), «как это идеально сформулировано в Нагорной проповеди Иисуса Христа» (стр. 196), а под «таинственной энергией любви» понимал то, что Лев Николаевич Гумилев обозначал термином «пассионарность». И Питирим Александрович вознамерился исследовать источники этой вулканической страсти, чтобы освоить движущую силу грядущей идеациональной суперцивилизации.

Он не мистифицировал любовь, а фактически имел в виду самую могучую силу человека – искру Божию в нем, неудержимую тягу к субъектности, к равнобожию. Раздувание этой высшей искры, сопряженной с высшей Интегральной Ценностью, вполне эмпирически-посильная задача. Использование экономических терминов «производство, накопление и распределение» применительно к энергии любви, что весьма созвучно софиологической «философией хозяйства» Сергея Николаевича Булгакова, в высшем плане эсхатологично, а в земном плане связано «с распределением ресурсов и инвестиций, определением политических целей и приоритетов, созданием и функционированием общественных институтов, определением содержания образовательного процесса – от детских садов до обучения взрослых, театрального репертуара, телепрограмм, издания литературы, периодической печати, наконец, ограничением средств на милитаризацию экономики и общества» (Яковец Ю.В. Великие прозрения Питирима Сорокина // Социологические исследования, Москва, 1999, № 6, стр.10). Программа Гарвардского Исследовательского центра по созидающему альтруизму концентрировалась на пяти уровнях социального действия: подготовка индивидов, первичные группы, вторичные группы, сообщества, страны. В сущности, она являла собой выношенный Питиримом Сорокиным проект движения к новой Интегральной цивилизации и совпадает с аналогичными проектами Правой Веры и с предпосылками неостолыпинской Программы постиндустриальной модернизации России «Путь из тупика» ((http://panlog.com/docs/tupik20031010.doc.html).

Для начала были скрупулезно проанализированы личностные и социальные качества 4600 христианских святых и около 500 современных американцев, которых окружающие считали добрыми и отзывчивыми людьми. «Замечательна необычная продолжительность жизни и кипучее здоровье святых», - отмечает Питирим Сорокин (стр. 204). Были также проанализированы и иногда экспериментально изучены методы и приемы воспитания альтруизма йоги, суфизма, православной соматофизики, монашеских орденов, великих педагогов. Многих светил науки и духа удалось вовлечь в грандиозную попытку исхода из матрицы чувственного, и пятьдесят лет назад, 4 октября 1957 года, когда Советский Союз запустил в космос первый спутник Земли, в Соединенных Штатах Америки в одной из аудиторий Массачусеттского технологического института собрались несколько сотен аргонавтов микрокосмоса (человека) – Исследовательское общество по созидающему альтруизму. Верховодил Питирим Сорокин, а доклады прочли интеллектуальные лидеры мировой величины – Л. фон Берталанфи, Дж. Броновский, В. Вайскопф, К. Голдстайн, Т. Добжанский, Г. Кенес, Д. Ли, А.Маслоу, Х. Моргенау, Д. Судзуки, П. Тиллих, Э. Фромм. Однако попытка оказалась преждевременной. Как констатирует Питирим Александрович, «господствующий во всем мире климат нетерпимости и вражды между людьми из-за их личного или группового эгоизма оказался совершенно непригодным для возделывания прекрасного сада бескорыстной, созидающей любви» (стр. 213).

Авторитет Питирима Сорокина был бесспорен не только в США, но и в мире. Ученый олицетворял передовую гуманистическую мысль Америки. В отличие от «конформиста» Талкотта Парсонса, он критиковал американское общество и иногда даже американскую политику (в частности, он выступал против войны во Вьетнаме), предостерегал академическую науку от злоупотребления позитивизмом Его книги переводились и издавались во всем мире. Он находился в центре внимания на различных всемирных конгрессах социологов, его публичные выступления собирали переполненные залы. Его избрали в 1961 президентом Международного общества сравнительного исследования цивилизаций, а в 1964 – президентом Американской социологической ассоциации.

Лишь в Советском Союзе над Питиримом Сорокиным довлела негативная оценка, данная ему Владимиром Лениным в статье «О значении воинствующего материализма» (1922). С одной стороны, Ленин призывал журнал «Под Знаменем Марксизма» больше внимания уделять американскому опыту – «Чрезвычайно важны все материалы, относящиеся к Соединенным Штатам Северной Америки, в которых меньше проявляется официальная, казенная, государственная связь религии и капитала». С другой стороны, он пишет в связи с выходом в свет журнала «Экономист» (1922, № 1) – «Некий г. П. А. Сорокин помещает в этом журнале обширные якобы “социологические” исследования “О влиянии войны”. Ученая статья пестрит учеными ссылками на “социологические” труды автора и его многочисленных заграничных учителей и сотоварищей. Вот какова его ученость: На странице 83-й читаю: “На 10 000 браков в Петрограде теперь приходится 92,2 развода - цифра фантастическая, причем из 100 расторгнутых браков 51,1 были продолжительностью менее одного года, 11% - менее одного месяца, 22% - менее двух месяцев, 41%- менее 3-6 месяцев и лишь 26% - свыше 6 месяцев. Эти цифры говорят, что современный легальный брак - форма, скрывающая по существу внебрачные половые отношения и дающая возможность любителям “клубники” “законно” удовлетворять свои аппетиты” (“Экономист” № 1, стр. 83-я). Нет сомнения, что и этот господин, и то русское техническое общество, которое издает журнал и помещает в нем подобные рассуждения, причисляют себя к сторонникам демократии и сочтут за величайшее оскорбление, когда их назовут тем, что они есть на самом деле, т. е. крепостниками, реакционерами, “дипломированными лакеями поповщины”». Очевидно, оценка несправедливая, злобная (http://tr1917.ru/lib/lenin/lenin_voinstvuucii_materializm.html).

Питирим Сорокин в свою очередь не жаловал Ильича и продолжал называть его «политическим преступником». Тем не менее ученый не мог не признать достижений Советского Союза после завершения второй фазы революции («обуздания») и в 1960 году написал работу «Взаимная конвергенция Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу». "Западные лидеры уверяют нас, - гласят её первые строки, - что будущее принадлежит капиталистическому ("свободное предпринимательство") типу общества и культуры. Наоборот, лидеры коммунистических наций уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшие десятилетия. Будучи не согласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа" (Sorokin P. A. Mutual Convergence of the United States and the USSR to the Mixed Sociocultural Type // International Journal of Comparative Sociology, 1960, № 1, p. 143).

С одной стороны, деградируют свободно-предпринимательские первоосновы буржуазного строя (субъектность), что ослабляет движущий критический момент общества, а с другой стороны, при тоталитарной социализации подавляются жизненные потребности людей. И дальнейшие события в СССР и КНР и рывок глобализации подтвердили прогноз ученого о интегрализации всей «человеческой вселенной». Надо сказать, что США заимствовали отдельные находки большевиков в плане государственного участия в экономике, а также в социально-трудовых и межэтнических отношениях, а в Советском Союзе, поставившем цель догнать и перегнать Америку, пытались заимствовать не только американские научно-технические, но и некоторые социальные и поведенческие достижения. Как бы то ни было, в конце советской эры наметились тенденции конвергенции «двух систем», к которой призывал советский академик Андрей Сахаров и которую на практике реализовывает дэнсяопиновский Китай.

Социолог Игорь Анатольевич Голосенко вспоминает – «Когда я в 1966 г. написал статью о Сорокине, редакция «Новой и новейшей истории» долго колебалась - печатать ее или нет, и только энергичная поддержка со стороны известного социального психолога Б.Ф. Поршнева (за что я был всегда ему благодарен) склонила мнение редакции на мою сторону.

А советский академик-социолог Геннадий Васильевич Осипов вспоминает (Три встречи с Питиримом Сорокиным // Социологические исследования, Москва, 2004, № 5, стр. 4-9 http://www.ecsocman.edu.ru/socis/msg/216916.html), как во время работы V Всемирного
конгресса социологической ассоциации (Вашингтон, 1962) «ко мне, сидящему в первом ряду вместе с советской делегацией, подошел высокий, стройный, элегантно одетый человек и представился: "Я Питирим Сорокин. Может быть, Вы меня заочно знаете. Почему-то ваши ученые избегают встреч со мной, а мне хотелось бы встретиться и поговорить с кем-нибудь, кто приехал сюда из Советского Союза".

«Питирим Александрович, вероятно, не знал, - комментирует Геннадий Осипов, - что не
мы избегали, а нам было строжайше запрещено по собственной инициативе "вступать
в контакт с иностранцами", а тем более с таким как Сорокин - человеком, высланным
из нашей страны и приговоренным в России к смертной казни».

«Питирим Александрович отметил, что впервые среди зарубежных делегаций он видит советских социологов, что заинтересован во встрече с нами. Он стал делиться впечатлениями о выступлениях на конгрессе, очень хорошо отозвался о только что
закончившем доклад Борисе Цезаревиче Урланисе, который говорил конкретно, приводил многочисленные статистические данные. Сорокин сказал, что Урланис даже тех, кто предвзято относился к России, заставил изменить свое мнение в лучшую сторону.

- Величие современного Советского Союза невозможно игнорировать, - продолжал он. - Но почему многие ваши ученые изъясняются общими фразами, лозунгами, приводят много цитат, говорят о достоинствах марксизма-ленинизма, а не о людях и социальных отношениях, способствующих изменению всего современного мира, создавших невиданную в истории мощную советскую страну? Пока ученые не будут анализировать конкретные социальные действия личностей и социальные последствия этих действий - ни о какой науке, тем более о социологии, не может быть и речи.

Я передал П. Сорокину текст своего доклада, и в это время к нам подошел заместитель директора Института философии АН СССР Александр Федорович Окулов. Я представил их другу другу. Совершенно неожиданно Питирим Александрович пригласил нас, меня и А.Ф. Окулова, к себе домой в гости. И уж совсем удивительно, что руководство делегации нашу поездку в гости к Питириму Сорокину не запретило.

После окончания конгресса, в аэропорту г. Бостона Питирим Александрович лично встретил нас и на своей машине (это был непривычный для советского глаза, длинный "Гудзон", которым он отменно управлял) отвез в гостиницу, а вечером того же дня мы уже были в его доме, где в нашу честь был устроен прием или, вернее, по выражению Питирима Александровича, "встреча с цветом русской эмиграции" г. Бостона.

Сорокины жили в пригороде Бостона в Винчестере (штат Массачусетс) в трехэтажном особняке, расположенном на красивом пологом склоне величиной с полгектара, где Питирим Александрович разводил свой знаменитый сад с рододендронами и азалиями. В доме, очень уютном, на втором и третьем этажах находились два его кабинета, в которых он работал попеременно, в зависимости от освещения и настроения. Весь дом был оформлен в русском стиле. Особенно большое впечатление на меня произвела гостиная, где состоялся прием. Украшением гостиной были витражи с видами Кремля, храма Василия Блаженного и видов Санкт-Петербурга.

Питирим Александрович познакомил нас со своей женой Еленой - милой, очаровательной женщиной. "Я счастлива, - сказала она, - что мы с мужем принимаем гостей с нашей Родины. Хотя мы уже долгие годы живем здесь, душой мы всегда в России". Радушие Елены сразу же создало теплую, сердечную атмосферу.

Среди приглашенных были известные представители русской общины, живущие в Бостоне, которые, как сказал Сорокин, не имели прежде возможности встретиться с советскими людьми в неофициальной обстановке. Всего было около двенадцати человек. Хозяин дома представил нам всех присутствующих: ученых, юристов, врачей; рассказал об их трудах, о современных заслугах и о том, что во время войны эти люди, как и многие другие наши соотечественники в эмиграции, делали все возможное, чтобы помочь России. Многие работали в специально созданных фондах, собирали средства в поддержку страдающих от фашизма советских людей.

Первый тост Сорокина был обращен к нам.

- На встречу с Вами я пригласил соотечественников, которые, в силу сложившихся обстоятельств, были вынуждены покинуть Родину. Все они считают себя гражданами Великой России, ее посланцами на этот большой остров, называемый Соединенные Штаты Америки, все они чувствуют себя представителями великой русской культуры. Я поднимаю этот бокал за нашу Родину, за наших друзей из России.

А.Ф. Окулов с благодарностью произнес ответный тост, а когда беседа уже приняла неформальный характер, он неожиданно спросил П.А. Сорокина:

- Питирим Александрович, скажите, за что же Вас выслали из России? Правда ли, что Вы участвовали в подготовке покушения на В.И. Ленина?

Сорокин, вероятно, не ожидал такого вопроса.

- Да, это было. Но мне не хотелось бы об этом вспоминать. Нет людей, которые не совершали бы в своей жизни ошибок.

Таков был его дословный ответ. Настолько же многозначительный, насколько и туманный. До сих пор мне приходится сожалеть, что о многом тогда не было возможности расспросить, многое так и не удалось узнать. Детали заговора, детали событий тех революционных дней, вероятно, уже не узнает никто.

Желая сменить тему, Сорокин заговорил о Советском Союзе, о его колоссальных достижениях, о его влиянии на мир. Говоря о себе, обо всех присутствующих, он выразил огромное сожаление, что русские люди, не по своей воле оказавшиеся за рубежом, лишены связей со своей страной.

- И наша мечта, - продолжал он, - вернуться, хотя бы перед смертью в Россию. Другой Родины у нас нет и быть не может. Мы - не враги, не оппоненты советской власти. У нас очень много общего с вами.

- Вы говорите об общности, - возразил А.Ф. Окулов, - но живете в стране, политический и экономический режим которой прямо противоположен советскому.

- Знаете, Александр Федорович, ответ на Ваше возражение есть вот в этой моей брошюре: "Взаимная конвергенция Соединенных Штатов и СССР в смешанный социокультурный тип". (Дарит ее нам.) То, что произошло в России, качественно изменило мир. Мир стал иным. Те достижения, которые есть в Советском Союзе в области социальных открытий, образования, науки, культуры, в области национальной политики, сохранения даже очень небольших по численности народов, - всего не перечесть, - эти достижения ценятся в современном мире. И поверьте мне, если США и другие страны хотят выжить, они в разное время и в разных формах будут воспроизводить советский опыт с учетом, конечно, своих особенностей, потребностей и традиций. Более того, я могу предположить, что те же советские социальные завоевания могут стать и предметом спекуляций в борьбе против социализма и коммунизма.

В свою очередь, в США имеются серьезные достижения в технологической, экономической областях, во внедрении научных открытий, в организации труда и т.д. Американское общество не такое, каким его изображает советская пресса. Чем выше прибыль предприятия, - продолжал Сорокин, - тем выше заработная плата служащих и рабочих. Я сам присутствовал на одном профсоюзном собрании, где по инициативе профсоюза было решено увеличить заработную плату директору, который добился увеличения прибыли предприятия.

Одним словом, и об этом я пишу в брошюре, необходимо то, что я обозначил понятием "конвергенция", т.е. соединение всего лучшего, что есть в СССР и США для блага обеих стран и блага всего человечества. Не противостоять, не навязывать друг другу своей воли, а действовать вместе, сообща. Иного пути нет...

В это время с улицы неожиданно донеслись хлопки выстрелов, за окнами гостиной вдруг стало светло, как днем. Оказалось, что кто-то запускал осветительные ракеты или петарды. А.Ф. Окулов резко вскочил с места и со словами: "Это провокация, нам хотят устроить провокацию" - быстро, не прощаясь, пошел к выходу, сказав, что нам срочно надо возвращаться в гостиницу».

Наверное, общая атмосфера встречи передана правильно. Геннадий Васильевич Осипов далее рассказывает, как он пытался организовать приезд П. Сорокина в Советский Союз. «В 1966 г. я по своей инициативе обратился в отдел науки и вузов ЦК КПСС с письменным обоснованием такого предложения. Мне пришлось описать также и нашу встречу в доме Сорокина и его мечту побывать на Родине. Сразу же был задан вопрос, кто тогда разрешил эту встречу? Как это не удивительно, но работник ЦК КПСС, бывший тогда в руководстве советской делегации в Вашингтоне, подтвердил, что действительно давал согласие на нашу поездку в Бостон. Более того, даже поддержал предложение о приглашении П.А. Сорокина в СССР. Большую роль в данном случае сыграло и аналогичное параллельное обращение в ЦК КПСС о целесообразности приглашения П.А. Сорокина в СССР, направленное известным обозревателем газеты "Правда" Юрием Жуковым.

Казалось, что препятствий со стороны "директивных органов" для приглашения в СССР Питирима Александровича уже практически не было. Оставалась последняя инстанция - Л.И. Брежнев. Прежде чем решить вопрос о приглашении, он запросил все документы, связанные с высылкой П. Сорокина из СССР. И на одном из этих документов была обнаружена резолюция В.И. Ленина о том, что П.А. Сорокин в случае появления на территории СССР подлежит немедленному расстрелу.

- Вы что, - сказал Л. Брежнев, - хотите столкнуть меня с В.И. Лениным?! Его распоряжение я отменить не могу. И если кто-то, информированный об этом решении, вознамерится его исполнить, я этому не воспрепятствую.

Попытки организовать приглашение П. Сорокина в СССР предпринимались и позже: в 1967 г. выдающимся ученым, профессором В.А. Карпушиным (переписка которого с П.А. Сорокиным по проблемам философии истории не опубликована до сих пор /сейчас опубликованы пять писем в журнале «Социологические исследования» 1989 № 5/); затем научным советом АН СССР по истории мировой культуры (академиком П.Ф. Юдиным). Однако путь П. Сорокину на Родину оказался навсегда закрыт. В представлении партийных чиновников Сорокин всегда оставался безусловным врагом советской системы. Ему так и не удалось ни "сослужить службу русским ученым", ни "посетить родину до своей кончины"».

Игорь Анатольевич Голосенко отмечает, что к середине 1960-х годов Питирим Сорокин «стал поддерживать письменные контакты с нашими обществоведами, постоянно расширяя диапазон корреспондентов, среди которых были Г. Андреева, И. Кон, В. Карпушин, Г. Осипов и другие. За последние годы российские социологические журналы кое-что опубликовали из эпистолярных материалов Сорокина. «Социологические исследования» (1989, №5) поместили пять писем Сорокина заместителю председателя совета АН СССР по проблеме «История мировой культуры» В. Карпушину, «Рубеж» (1992, №4) опубликовал его переписку с Э. Дюркгеймом и Ф. Теннисом, «Социологический журнал» (1995, №1) воспроизвел письма Сорокина двум деятелям русского зарубежья - В. Сперанскому и Е. Ковалевскому. Разумеется, все это капля в море. В библиотеке Саскачеванского университета (Канада) находится главная часть архива П. Сорокина (другая, меньшая и семейная часть осталась в доме его младшего сына Сергея Питиримовича). Один только простой указатель всего массива университетского собрания, составленный в 1979 году архивариусом С. Хансеном при помощи Г. Мкохонюка, образовал список объемом в десять печатных листов. Наряду с многочисленными названиями книг, статей и рецензий самого Сорокина и на его сочинения, текстов его лекций и рукописей, список содержит в себе богатейшую корреспонденцию. Мне бы хотелось порекомендовать молодому поколению исследователей истории социологии обратить самое пристальное внимание на этот архив, учитывая, что часть его (особенно на русском языке) еще не систематизирована. Тут могут быть обнаружены ценные находки».

Геннадий Осипов рассказывает также о своей встрече с П.А. Сорокиным во Франции в г. Эвиане на VI Всемирном социологическом конгрессе в 1966 г., но это недоразумение, ибо Питирим Александрович не смог приехать на этот Конгресс (приехал Талкотт Парсонс), хотя его доклад зачитывался на пленарном заседании. Что-то перепутано, но суть взглядов Питирима Сорокина передана более или менее адекватно. «На конгрессе, - пишет Г.В. Осипов, - бурно обсуждался вопрос о том, какой наукой является социология: "эмпирической" или "теоретической". Произошло резкое размежевание участников
дискуссий на "эмпириков" и "теоретиков". В определенной степени это размежевание
объяснялось идеологическими мотивами. Марксисты, главным образом из Советского Союза, традиционно отождествляли социологию с истматом и считали ее наряду с диалектическим материализмом частью философии как чисто теоретической науки. На Западе, напротив, активно начинали развиваться коммерческие эмпирические исследования.

Для меня было важно услышать мнение Питирима Сорокина по этому поводу. Оно было совершенно определенным.

- Социология, - утверждал Питирим Александрович, - не может считаться наукой, если она занимается только сбором и обработкой эмпирических данных. Эмпирические данные нужны для верификации социологических теорий, концептуальных построений, теоретико-методологического объяснения прошлого, настоящего и, возможно, будущего человеческого сообщества. Истинный ученый не только занимается построением теоретических моделей, но, используя самый разнообразный социологический инструментарий, сам "проникает" в глубь социальной реальности, получая при этом факты, которые, кроме него, никто получить не в состоянии.

В качестве примера он привел свой труд "Социальная и культурная динамика", а также работу Эмиля Дюркгейма "Самоубийство", с которой, как он считал, начинается подлинно научная социология.

- В этом исследовании Э. Дюркгейма, - продолжал Сорокин, - органически сплетена гениальная теоретическая мысль и мощная эмпирическая база, исследовательский процесс, связанный с получением и анализом конкретных фактов. Социологи, которые действительно занимаются наукой, не столько используют в своих трудах факты, добытые другими, сколько сами выявляют, "открывают" данные, создавая в этих целях порой самые изощренные социологические инструменты и методы. Интерпретация чужих фактов никогда не даст ученому достаточную базу для серьезного научного исследования. В науке нет деления на "белую" и "черную" кость, когда одни строят чистую теорию, а другие ищут для нее подтверждения.

Во время дискуссий обсуждался еще один, не менее важный вопрос, о соотношении
социологии и философии истории. Может ли исследование в области философии истории носить доказательный характер, характер истины? Вместо ответа Питирим Сорокин рассказал нам о своих встречах с Арнольдом Тойнби и о том, как они параллельно, независимо друг от друга приходили к одним и тем же выводам о характере социально-исторического процесса.

- С Тойнби мы встретились в Австрии в Зальцбурге, на Первом съезде Международного общества сравнительных исследований цивилизаций в октябре 1961 г. (Сорокин был избран первым президентом этого общества. - Г.О.). Мы были знакомы с работами друг друга, но личная встреча превзошла все ожидания. Случайно мой гостиничный номер и номер Тойнби с супругой оказались рядом. Ежедневно мы завтракали, обедали и ужинали вместе. Я буквально восхищался этой четой, их искренностью, цельностью характеров и добротой, их простотой в общении и отсутствием фальши и претенциозности, не говоря уже об из ряда вон выходящей творческой энергии доктора Тойнби. Так вот, об истинности и доказательности, - продолжал Сорокин. - Оказалось, что мы с Тойнби работали параллельно над одними и теми же проблемами философии истории, проблемами цивилизаций, человеческой культуры, получали одни и те же результаты, приходили к одним и тем же выводам. В Зальцбурге мы проговорили буквально два дня и две ночи и пришли к полному духовному единению, к абсолютному совпадению наших взглядов. Вот вам: два человека живут на разных континентах, работают над одними и теми же проблемами и приходят к одним и тем же выводам. Это ли не есть доказательство истинности наших с Арнольдом Тойнби исследований? Жаль только, что мы познакомились слишком поздно, на закате нашей жизни».

«Заключая свой небольшой очерк, - пишет Геннадий Васильевич Осипов, - хочется сказать о том, что часто мы не можем сразу оценить масштаб события; понять, что являемся свидетелями чего-то уникального и удивительного. Нередко неординарное и необыкновенное, находящееся рядом с нами, воспринимается как нечто обычное. И слишком поздно начинаешь понимать, что рядом был гений, что "прокрутить" события назад, чтобы расспросить, запомнить, запечатлеть, - уже нет возможности, что жизнь необратима».

Последние весточки Питирима Сорокина на из Америки на Родину – в его письмах к советским социологам Игорю Семеновичу Кону и автору первой советской диссертации о творчестве великого «русского американца» Игорю Анатольевичу Голосенко (Журнал социологии и социальной антропологии, Санкт-Петербург, 1998, Том I, Выпуск 2 http://www.soc.pu.ru/publications/jssa/1998/2/3akonsor.html; 1998, Том I, Выпуск 1 http://www.soc.pu.ru/publications/jssa/1998/1/a3.html) /привожу выборочно хронологически/

В письме И.С. Кону от 30 июня 1966 года он пишет:

«Уважаемый профессор Кон:
Я был рад узнать, что Вы получили мою книгу и что Вы собираетесь быть на Междунар<одном> Социологическом Конгрессе в Эвиане. Мне чрезвычайно жаль, что, после долгих колебаний, я принужден, немощами преклонного возраста в 77 лет, отказаться от планов посещения Конгресса. Хотя для 77-летнего возраста мое здоровье довольно хорошее, все же оно не так хорошо, чтобы успешно переносить напряжение и беспокойство дальнего путешествия и утомление от участия в Конгрессе в Эвиане, а также в организованном Французским Круглым Столом специальном Симпозиуме на озере Комо, на который я был приглашен особо, как и на последующую конференцию в Риме с итальянскими социологами и философами.

Вместо всех этих захватывающих конференций, завтра мы (моя семья) едем в нашу летнюю усадьбу в Квебеке (Канада). Это очень спокойное место, где я надеюсь поправить свое здоровье и при случае написать две статьи, на которые я ранее согласился. Одна из них - “Характеристики русской нации в XX столетии” для особого выпуска “Анналов Амер<иканской> Академии Полит<ических> и Социальных Наук”, посвященного национальным особенностям различных народов.

Я особенно сожалею, что мое непосещение Конгресса лишает меня радости от встречи с Вами и другими советскими учеными. Но в престарелом возрасте следует смиряться со многими потерями и неизбежными разочарованиями.

С моими наилучшими пожеланиями и искренним уважением,
сердечно Ваш,
П. А. Сорокин

P. S. Моя новая книга уже переводится на китайский, испанский, португальский и хинди».

В письме И.С. Кону от 7 ноября 1966 года (день Великого Октября) он пишет:

«Клифф Стрит, 8
Винчестер, Массачусетс 01890
7 ноября, 1966

Глубокоуважаемый Игорь Семенович:
Сердечное спасибо за Ваше письмо и оттиск статьи И.А. Голосенко. Пожалуйста, передайте ему мою благодарность за его статью. Я прочел ее с большим вниманием и интересом. Она представляет серьезный подход к моим теориям и, за исключением ряда пунктов неправильного понимания моих теорий, обнаруживает хорошее знакомство и знание моих работ. Не менее важными являются также критические замечания Голосенко по ряду важных пунктов моих теорий. Его критика серьезная и как таковая сердечно и благодарно приветствуется мною. С моей стороны, я постараюсь в моей будущей статье ответить <на> его критические замечания (как и <на> критику моих теорий многих “буржуазных” ученых). Возможно, я сделаю это в моей будущей статье о советской социологии и теории истории.

Может быть, было бы целесообразно вести такой обмен мнений в форме диалога между мною и моими советскими критиками в одном из советских журналов (если это возможно). С моей стороны, я был бы рад написать мой ответ критике Голосенко, Семенова и других советских критиков. Полезным результатом такого “диалога” явилось бы прояснение многих проблем и элиминирование многих несогласий, основанных на неправильном понимании теорий советских ученых мною и моих советскими учеными (начиная с понятия “экономич<еского> фактора” и кончая моей теорией социальных и культурных систем в их “иде<о>лог<ических>, поведенческих и материальных” формах). Но идея такого “диалога”, вероятно, не может быть осуществлена в данных условиях и напечатана в одном из советских журналов. Посему я постараюсь ее выполнить в форме моих статей, включая статью о советской социологии и философии истории, которую я надеюсь написать в 1967 году.

Я буду очень благодарен Вам, если Вы сможете прислать мне Ваши работы о “социологии личности” и новое издание Вашего “Позитивизма в социологии”. Я уже писал Вам, что Ваши книги о философии истории 20-го века, позитивизме в социологии я оцениваю весьма высоко.

Я также жалею, что не смог посетить Социолог<ический> конгресс в Эвиане и упустил удобный случай встретиться с Вами и другими советскими делегатами. Этот результат моего неучастия в конгрессе является самой важной потерей для меня.

После летнего отдыха на нашей “даче” в Канаде я возобновил мое “марание хорошей бумаги” в форме двух статей о: “Существенных чертах русской нации” (для Annales of Amer. Academy of Soc. And Polit. Sciences) и о “Western Man in Search of His New Sociocultural Order” для двухсотлетнего юбилея и Symposium of Rutgers’ University. В течение этого года я должен написать еще две статьи: одну для немецкого Symposium’а о современном западном человеке (типах) и другую для итальянского Symposium’а о Свободе в ее формах и ее пределах в современных индустриальных и технологически-передовых обществах.

После этого я надеюсь написать (в 1967) солидную статью о советской социологии и теориях истории.

Моя статья о “Western Religion and Morality of Today” уже напечатана как ведущая статья в “Intern. Jahrbuch fü r Religionssoziologie” Band II, 1966. Но я не получил еще ее оттисков и поэтому не выслал Вам оттиск этой статьи. Моя позднейшая книга: “Sociol. Theories of Today” уже переводится на испанский, португальский, китайский и хинди языки, и ряд статей о ней будут напечатаны в научных журналах разных стран.

С наилучшими пожеланиями сердечно Ваш П. Сорокин.

P. S. Извините за старческий почерк. На будущей неделе куплю русскую пишущую машинку как выход из старческого почерка».

26 августа 1967 года, письмо И.С. Кону:

«Глубокоуважаемый Игорь Семенович:
Это письмо может оказаться “прощальным” приветом умирающего человека: мое здоровье за последние месяцы безнадежно ухудшилось: рак легких, эмфизиома и другие болезни, неизлечимые в моем возрасте 78 лет, уже превратили меня в бледную тень и полуинвалида. Жизнь превратилась в скучное, пустое “существование”. Доктора дают мне около года жизни. Это объясняет, почему я назвал это письмо “прощальным”.

Я желаю Вам и всем советским ученым всего хорошего, здоровья и творчества. Жалею, что мне не удалось посетить родину и видеть лично все изменения последних пятидесяти лет. В этом отношении я оказался в положении моих друзей Рахманинова, Кусевицкого, Ростовцева и др., которым тоже не удалось посетить Россию.

Некоторым утешением является факт возрастающего интереса к моим теориям и работам.
Сейчас в Канаде и Соед<иненных> Штатах установлена годичная Сорокиновская премия ($500) за наиболее важную работу, опубликованную в каждом году.

В январе 1968 г. Университет del Valle в Colombia устраивает трехдневный “Sorokin Festival”. 3 амер<иканских> Унив<ерсите>та организуют “Sorokin Center” для изучения моих работ.

Хотя 51 переводов моих книг уже опубликовано, добавочных 9 переводов в процессе.
Книги и статьи о моих книгах и статьях продолжают печататься в разных странах.

Словом, с моей смертью память обо мне не умрет, а будет продолжаться некоторое время.
Жалко, что в Сов<етской> России эта память, по-видимому, будет наиболее кратковременна.

С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями
искренне Ваш П. А. Сорокин»

А 4 октября 1967 года, в десятую годовщину запуска Советским Союзом в космос первого искусственного спутника Земли и первой конференции Исследовательского общества по созидающему альтруизму, он пишет первое письмо И.А. Голосенко:

«Глубокоуважаемый коллега профессор Голосенко:

Простите, что не зная Вашего отчества, обращаюсь так формально ("коллега") и что дальше пишу по-английски, так как мой почерк стал весьма плохим. Извините за все это, но ничего не поделаешь со старчеством и с болезнью.

Дорогой профессор Голосенко,

Хотелось бы тепло поблагодарить вас за дружеское письмо и интерес к моему «бумагомаранию» (книги и теории). Ваша статья о моей философии истории произвела на меня благоприятное впечатление, несмотря на ваши критические замечания относительно моих тезисов. Впрочем, ваша критика есть критика высокого сорта. Я возможно мог бы ответить на некоторые замечания, но это не отметает моего глубокого уважения к вашему критическому анализу и оценке. Я благодарен вам за эту статью и буду благодарен за другие, если вы сделаете репринты их и пошлете мне. Я регулярно читаю "Вопросы философии", и если ваша статья появится там, то я смогу прочитать ее и в этом журнале.

Если я смогу быть полезным в ваших занятиях, касающихся моего «бумагомарания», то я буду рад оказать помощь, если только мои болезни позволят это. Я глубоко тронут вашим добрым пожеланием моего выздоровления, но я сомневаюсь, что это произойдет в мои 78 лет. Так как состояние моего организма медленно ухудшается, я думаю, что врачебные прогнозы (дающие мне еще около года жизни) совершенно верны. Во всяком случае, я смиренно отношусь к «уходу» из жизни, если только этот процесс не будет очень болезненным и долгим. Как я уже писал И. С. Кону, моим величайшим сожалением является то, что я не видел новую советскую Россию спустя 50 лет после революции.

Я был искренне рад узнать, что интерес к моим теориям растет в советских социальных науках и среди ученых обществоведов. Не могу жаловаться на невнимание Западного мира к моим работам. Только что несколько университетов США и Канады организовали «Сорокиновский центр» или «Архивы»; Американская социологическая ассоциация на отчетной встрече в 1967 году единодушно проголосовала за установление ежегодной «Премии имени Сорокина» за лучшую работу по социологии (около 500 долларов); канадский университет в Саскачеване (который заплатил 8.000 долларов за некоторые мои архивы) основал ежегодные «Сорокиновские чтения» для преподавателей, специализирующихся на изучении моих теорий. (Если я проживу еще три года, возможно, я смогу порекомендовать этому университету пригласить вас на одну из этих встреч); университет в Колумбии намерен организовать «Сорокиновский фестиваль» (29 - 31 января 1968 г.), где в течение трех дней ученые разных стран будут читать доклады и дискутировать о моих «выдумках». И так далее и тому подобное.

Короче, Западный мир платит вниманием моему «бумагомаранию» свыше его достоинств.

По контрасту с этим полное отсутствие моих работ в предыдушие годы в Советской России, по вполне понятным политическим причинам, было совершенно прискорбным. Я рад видеть, что отрицание уходит. Надеюсь, что советские ученые откроют что-то ценное, наряду с заблуждениями и ошибками в моих работах. Во всяком случае, я ценю внимание соотечественников к моим работам значительно больше, чем интерес во многих других странах.

Несмотря на очередное обострение моих болезней, я начал писать статью о советской социологии, но ухудшение заставило меня прервать написание этой статьи, как, впрочем, и почти всех других. Я разделяю глубокое уважение к советской социологии, как и рекомендуют поступать некоторые публикации на сей предмет - типа работы Симеренко, которая демонстрирует более правильное и уважительное отношение к советской социологии, чем обычно встречается у американских авторов, писавших на эту тему.

Если вы нуждаетесь в моих работах для личного использования, дайте мне знать. Если они у меня есть, буду рад послать их вам.

С величайшим уважением и лучшими пожеланиями - сердечно ваш П. Сорокин

Р.S. Еще раз большое спасибо за Ваше дружеское, теплое и умное письмо».

31 октября 1967 года Питирим Александрович Сорокин пишет И.А. Голосенко:

«Глубокоуважаемый Игорь Анатольевич

Сердечное спасибо за Ваше милое письмо. Его теплый и дружеский тон глубоко оценен мною и обрадовал меня в моих депрессивных настроениях. Так как мой почерк стал плохим и мне трудно писать, и раз Вы читаете по английски, я надеюсь, Вы извините меня за то, что в дальнейшем я пишу это письмо по английски на пишущей машинке.

Во-первых, через несколько дней я пошлю вам томик Аллена и некоторые из книг, упомянутых в вашем письме («Современные социологические теории», «Общество, культура и личность», «Современные философы истории», «Долгое путешествие» и мою старую статью «Русская социология в XX столетии»). Указанные книги будут посланы в разных отдельных пакетах. Надеюсь, они дойдут до вас благополучно. Во-вторых, ваше замечание о значительном расхождении между «бихевиористической» теорией моей «Социологии революции» и моими позднейшими работами совершенно правильно. Намечается переиздание «Социологии революции». В коротком предисловии я укажу, что эта книга переоценивала «безусловные рефлексы» (биологические, наследственные факторы) и недооценивала «условные», «приобретенные» социокультурные формы поведения. В-третьих, ваше замечание о том, что существует несколько совпадений между «марксистско-ленинской» и моей концепцией социологии также справедливо: в планируемой мною статье о советской социологии, которую я начал писать до болезни, я надеялся более систематично показать эти совпадения. Но возраст и рак, и болезнь легких и сердца прервали работу над этой статьей. Я надеюсь, что со временем некоторые думающие социологи проведут такое исследование. То, что вы и советские ученые называете «формацией», весьма соответствует тому, что я называю «суперсистемой».

Мое здоровье продолжает медленно ухудшаться. Тем не менее, я, моя жена и, возможно, старший сын (он физик, его книга о лазерах переведена на русский, и он был приглашен на симпозиум по лазерам в Ереване) попытаемся посетить Россию и встретиться с вами и другими советскими учеными - социологами, психологами и философами. К несчастью, мои серьезные болезни отодвигают возможность совершить этот визит.

Еще раз благодарю Вас за интересное письмо. С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями сердечно Ваш, П. А. Сорокин».

А 21 февраля 1968 года Елена Петровна Сорокина, верная спутница и помощника только что скончавшегося ученого, пишет в Ленинград:

«Уважаемый И. Голосенко:

Большое горе постигло нас 10-го февраля ночью между 5-4 ч. Питирим скончался. Смерть пришла во время сна без мучений и боли. За последние две недели он очень ослабел, не мог спать в постели и день и ночь проводил в кресле, которое можно было регулировать в отношении позиции тела. Его ум был ясен до последнего момента и он мог вставать и передвигаться по комнате. Он был болен 15 месяцев, у него была раковая опухоль в легком, хронический бронхит и хроническая эмфизиома. Эти три болезни вместе истощили его организм и заполнили его легкие выделениями, которые не дали возможности дышать.

Так он не побывал на родине, на своем любимом Севере. Его очень радовало, что за последнее время его учения начали проникать и в Советскую Россию, и он очень гордился Вами за Ваше избрание для диссертации тему, связанную с его учениями. Кто-то нам писал из Сов. России, что Вы являетесь самым выдающимся знатоком его теорий. Я сама биолог и не могу компетентно ответить на Ваши вопросы. Но насколько я слышала из различных разговоров, ваша точка зрения правильна (пункт 2).

Питирим завещал мне передать часть его книг Библиотеке Ленинградского Университета и, кажется, был в переписке с ее директором. Вероятно это можно осуществить через посольство в ИЗ. Во всяком случае я свяжусь с директором и с посольством.

Уважающая Вас Елена Петровна Сорокина».

Так на 79-м году жизни завершилось воистину "долгое путешествие" русского гения, прославившего Америку. Он выступал против односторонностей в науке и социальных зол, он критиковал как коммунистический тоталитаризм, так и западный гедонизм. Революционные студенты-социологи 1968 года носили значки с лозунгом «Сорокин жив!». Некролог, опубликованный в гарвардской университетской газете и подписанный выдающимися социологами и учениками Сорокина - Дж. Хомансом, Ф. Уайтом, Т. Парсонсом и другими, - завершался словами: "Питирим Сорокин был сложным и в чем-то парадоксальным человеком... Он тонко чувствовал конфликты времени и дал им достойное выражение. Его влияние печатным словом и преподавательской деятельностью на социальную науку и далеко за ее пределами - громадно".

Российские ученые подчеркивают необходимость осмысления творчества Питирима Сорокина «через призму своеобразия традиций и преемственности российской школы как экономической мысли, так и обществоведения. Масштабы России веками учили думать глобально, перспективно, это заложено в корнях российской мысли. Посмотрите работы Кондратьева, Сорокина, Леонтьева, и вы узнаете этот макровзгляд. Здесь отложилось и то, что было уникально присуще России и, пожалуй, только ей, которая была и остается единственной великой евразийской страной, сочетающей ценности восточной культуры и западного рационализма. Это ее судьба и ее школа» (Бондаренко В.М. Питирим Сорокин и социокультурные тенденции нашего времени // Социологические исследования, Москва, 1999, № 7, стр.139).

В начале февраля 1999 года в Москве и Санкт-Петербурге проходил Международный научный симпозиум, посвященный 110-летию со дня рождения ученого. Приехал его младший сын Сергей Питиримович Сорокин, который не только выступил с докладом «Воспоминания о Питириме Сорокине», но и посетил родные места отца, побывал в Сыктывкаре и в селе Турья, где торжественно был открыт первый в мире памятный знак с барельефом Петра Александровича Сорокина. Этот год можно считать «возвращением» (конечно, символическим) Питирима Сорокина и его наследия в Россию. Решено было создать Международный институт Питирима Сорокина и Николая Кондратьева как автономную некоммерческую организацию. И учеными было даже высказано предположение о грядущем в XXI веке «сорокиновском ренессансе», «так как в его творчестве гармоничным образом соединились высочайший профессионализм и истинный гуманизм, мудрая объясняющая теория и действенный технологизм, безупречные нравственные стандарты и покоряющая мощь интеллекта» (Там же, стр. 138)

Происходящая на наших глазах «цивилизационная мутация», сопряженная с процессами глобализации и субъектизации (и соответственно, согласно «принципу полярности» Питирима Сорокина, с процессом десубъектизации некоторых тупиковых сообществ), неожиданно для многих подтверждает прогнозы великого ученого, который смог осмыслить глубинные факторы истории человека, общества, человечества. Большое видится на расстоянии. Питирим Александрович Сорокин – не просто ярчайшая звезда на социологическом небосклоне ХХ столетия, а прежде всего провозвестник наступающей интегральной сверхцивилизации.