Как предотвратить или отановить любую войну

                                                          ВЫПУСК № 12       
             



                                 Предисловие от ведущего рассылки.

Уважаемые подписчики! Рассылка «Как предотвратить или остановить любую
войну» планируется в количестве около 45 выпусков. Если Вы подписались на неё

только что, и это первый её выпуск, полученный Вами, убедительнейшая просьба
скачать из Архива рассылки все её прошлые выпуски, начиная с первого, и не прекращать
подписку до получения последнего выпуска, так как в противном случае я не ручаюсь,
что информация, полученная Вами, будет адекватно понята и принесёт Вам пользу.
Самое главное в этой рассылке – воспринять материалы всех выпусков в их единстве,
не вырывая отдельные выпуски из общего контекста. Поэтому, ещё раз прошу: прочитайте,
пожалуйста, ВСЕ выпуски с первого до последнего.
                               
                                                                            
                               С уважением,
                                                                            
                                  Forrester



               Фрагмент 11 (Из книги «Иллюзии»)



«Дональд», - сказал я, когда добрался до поля. «Я пришел  к выводу, что ты просто
не живешь в этом мире».
Он удивленно посмотрел на  меня с крыла своего самолета, где  он учился заливать
бензин  в бак. «Конечно нет. Можешь ли ты  мне назвать кого-нибудь, кто живет
в нем?»
«Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь,  кто живет? Я! Я
живу в этом мире!»
«Превосходно», -  похвалил он,  как  будто  мне удалось  самостоятельно раскрыть
страшную тайну. «Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен,
что ты умеешь постоянно учиться».
Это  сбило меня  с  толку.  Он говорил  без  сарказма  и иронии; он был абсолютно
серьезен. «Что ты хочешь сказать? Конечно же я живу в этом мире. Я и еще примерно
четыре миллиарда человек. Это ты...»
«О,  боже,  Ричард!  Ты серьезно! Обед отменяется.  Никаких бифштексов, никаких
 салатов, ничего! Я-то думал,  что  ты овладел главным знанием».  Он замолчал
 и посмотрел на меня с сожалением. «Ты  уверен в  этом. Ты живешь в том же мире,
что  и, например, биржевой маклер,  да? И  твоя жизнь, как  мне кажется, только
что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета - от перераспределения
министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложений  для  держателей
 акций?  Ты  живешь   в  том  же   мире,   что   и шахматист-профессионал?  Нью-Йоркский
 открытый  турнир  начинается на  этой неделе. Петросян, Фишер  и Браун сражаются
за приз  в  полмиллиона долларов.  Что  же  ты тогда делаешь  на этом поле в
Мейленде, штат  Огайо?  Ты и  твой биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь,
на фермерском поле, и для тебя нет ничего  важнее, чем  разрешение  использовать
 это  поле  для полетов, люди, желающие покататься на  самолете, постоянный 
ремонт  мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град... Сколько же, по твоему,
человек живет в твоем мире?  Так ты стоишь там, на земле, и  серьезно  утверждаешь,
что четыре  миллиарда живут не  в четырех  миллиардах  разных  миров, ты серьезно
собрался это мне доказать?» - он так быстро говорил, что начал задыхаться.
«А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке», - сказал я.
«Очень жаль. Очень  хотелось  мне тебя угостить. Но с этим все, лучше и не вспоминать».
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в ом, что он не живет в этом мире,
 прошло еще  много  времени,  прежде  чем я  понял слова,  на  которых открылась
книжка:



Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что
придуманные герои
иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце.

13

Твой эгоизм - это мерило искренности твоего желания быть самим собой.
Прислушивайся к его советам внимательно.

«Мы все свободны делать то, что мы хотим», - сказал он той ночью. «Ведь это так
просто, ясно и понятно. Вот великий путь к управлению Вселенной».
«Да, почти. Ты забыл об очень важной детали», - уточнил я.
«Какой же?»
«Мы все свободны делать то, что  хотим, пока мы не вредим кому-либо», - напомнил
я. «Я знаю, что ты хотел это сказать, но следует говорить вслух то, что имеешь
в виду».
В темноте внезапно  что-то зашуршало, и  я быстро взглянул на него. «Ты слышал?»
«Да. Похоже там кто-то есть...» Он поднялся и ушел в  темноту. Внезапно он  засмеялся
и произнес  имя,  которое я не  расслышал.  «Все нормально», - сказал он, - «нет,
мы будем рады тебе... зачем тут стоять... пойдем, мы тебе действительно рады...»
Незнакомец  отвечал с  сильным акцентом,  что-то похожее  на румынский.
«Спасибо. Мне бы не хотелось вторгаться в вашу компанию.
Вид человека, которого он привел с собой к  костру, как бы это сказать, был несколько
 неожиданным для ночной  поры в  этих краях. В его облике было что-то волчье,
пугающее.  Гладко  выбритый мужчина небольшого роста, одет  в вечерний костюм
и черную накидку с красной атласной подкладкой, на свету  он чувствовал себя
неуютно.
«Я проходил мимо», - бормотал он. «Полем короче идти до моего дома...»
«Да ну...»  - Шимода не верил этому человеку, знал, что он врет, и в то же  время
изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться.  Я надеялся, что тоже вскоре
все пойму.
«Устраивайтесь  поудобнее», - предложил  я.  «Можем  ли  мы  чем-нибудь помочь?»
На самом деле у меня не  было  такого  уж сильного желания помогать ему, но он
так ежился, что мне хотелось, чтобы  он хоть немного расслабился, если конечно
сможет.
Он посмотрел на меня с отчаянной улыбкой, от которой я похолодел.  «Да, вы можете
 помочь мне.  Мне это  крайне необходимо, иначе бы  я не попросил.  Можно  я
 попью вашей крови?  Совсем  чуть-чуть?  Это моя  пища;  мне  нужна человеческая
кровь...»
Может быть во всем виноват акцент, он знал английский не так уж хорошо, или я
не понял его слов, но  я вскочил на  ноги быстрее,  чем  когда-либо за много
последних лет, подняв в воздух целую тучу соломинок.
Он отступил. Обычно я безобиден, но я не так уж мал, и, возможно, вид у меня
 был  угрожающим.   Он  отвернулся.  «Сэр,   простите  меня!  Простите.  Пожалуйста,
забудьте, что я говорил что-то о крови! Но понимаете...»
«Что вы там  такое  бормочите?»  -  от  испуга мой  голос звучал  очень яростно.
«Какого черта вам надо, мистер?  Я не знаю, кто вы такой, может  вы вроде вам...»
Шимода  оборвал меня до того, как я смог закончить это слово.  «Ричард, наш гость
говорил, а  ты его перебил. Пожалуйста, продолжайте, сэр; мой друг несколько
нетерпелив».
«Дональд», - сказал я, - «этот тип...»
«Успокойся!»
Это  настолько удивило  меня,  что я успокоился и  с некоторым  страхом вопросительно
посмотрел на  незнакомца, вытащенного из родной ему темноты на свет нашего костра.
«Пожалуйста,  поймите  меня.  Я  не  виноват,  что родился вампиром. Не повезло.
У меня мало друзей. Но мне необходимо немного свежей  крови  каждую ночь, или
я чувствую  страшную боль, а  если не достать ее дольше,  то я  не могу жить!
 Пожалуйста,  мне  будет  очень  плохо, -  я умру  - если  вы  не разрешите 
мне попить вашей крови... совсем немного, мне  больше пол-литра и не  надо...»
Он сделал шаг  вперед, облизываясь, думая, что  Шимода каким-то образом руководит
мной и заставит меня подчиниться.
«Еще  один шаг,  и  кровь  обязательно  будет. Мистер, если  вы  только прикоснетесь
ко  мне,  вы  умрете...»  Я бы не убил  его,  но  я очень хотел связать его,
для начала, и уж потом продолжить наш разговор.
Он, должно быть,  поверил мне, поскольку он остановился  и  вздохнул. А затем,
повернулся к Шимоде. «Ты доказал, что хотел?»
«Я думаю, да. Спасибо».
Вампир  посмотрел  на  меня,  улыбнулся,  полностью  расслабившись.  Он наслаждался,
как актер на сцене, когда представление закончилось. «Я не буду пить твою кровь,
Ричард», - сказал он дружелюбно, на прекрасном английском и совсем без акцента.
Прямо у меня на  глазах он начал  таять в  воздухе,  как будто внутри него выключился
свет... через пять секунд он исчез. Шимода опять подсел к костру.
«Я очень рад, что ты только пугал его!»
Я все еще  дрожал от избытка адреналина  в  крови, готовый к  схватке с монстром.
 «Дон,  я  не уверен,  что  я  гожусь  для этого.  Может  ты лучше расскажешь
мне, что тут происходит. Например, что... это было?»
«Это  был вампир из Трансильвании», - сказал он с еще большим акцентом, чем говорило
то  чудище. «Или, если быть точным, это была мыслеформа вампира из Трансильвании.
Если ты когда-нибудь  захочешь рассказать  о чем-нибудь, а тебе покажется,  что
 тебя не  слушают,  сотвори им небольшую мыслеформочку, чтобы проиллюстрировать
то,  что  ты хочешь  сказать. Тебе  кажется,  что  я перестарался, эта накидка,
клыки, акцент? Он слишком сильно тебя напугал?»
«Накидка была первоклассная, Дон. Но он был уж больно стереотипен, даже слишком...
Мне вовсе было не страшно».
Он вздохнул. «Ну ладно. Но ты, по крайней мере, понял, о чем я говорил, и это
главное».
«О чем ты говорил?»
«Ричард, когда ты так яростно набросился на моего вампира, ты  поступал так,
как ты сам того хотел, несмотря на то, что ты  думал,  что это повредит кому-то.
Он даже сказал тебе, что ему будет плохо, если...»
«Он собирался напиться моей крови!»
«Что мы делаем всякий раз,  когда  говорим людям, что нам  будет плохо, если
они не поступят, как мы этого хотим».
Я  надолго  замолчал,  обдумывая все это. Мне  всегда  казалось, что мы свободны
поступать, как пожелаем,  если это не вредит кому-нибудь, но это не подходило.
Чего-то не хватало.
«Тебя сбивает  с толку»,  -  подсказал  он, -  «общепринятая трактовка, которая
 на  самом деле невозможна. Это  слова вредит кому-нибудь». Мы сами всегда  выбираем,
повредит нам это или нет. Решаем мы. И никто иной. Говорил ведь тебе мой вампир,
что ему будет плохо, если ты не разрешишь ему напиться кровушки. Это его решение,
 что ему будет плохо, это его выбор. А то, что ты делаешь по отношению  к  этому
- есть  твое решение,  твой  выбор: дать  ему напиться твоей крови;  не  обращать
 внимания;  связать  его; проткнуть  ему сердце  осиновым колом.  Если ему не
 понравится осиновый  кол, он  свободен защищаться любым способом, по своему
желанию.  И каждую секунду жизнь ставит тебя перед новым выбором».
«Если посмотреть на это с такой точки зрения...»
«Слушай», - сказал он, - «это очень важно. Мы все. Свободны. Поступать.Так. Как.
Мы того захотим»

14

В твоей жизни, все люди появляются, и все события происходят только потому, что
ты их туда притянул.
И то, что ты сделаешь с ними дальше, ты выбираешь сам.






              Фрагмент 12 (Из книги «Иллюзии»)



В  тот  день мы  прилетели  в Хамонд,  штат  Висконсин, прокатили  всех желающих,
 по  понедельникам их  обычно  не  так уж  много, а затем пошли  в городок пообедать.
На обратном пути я сказал:
«Дон,  я  согласен,  что  ты  прав,  и жизнь действительно  может  быть интересной
или скучной, или такой, какой мы  сами решаем ее сделать. Но даже в свои лучшие
времена я никак не мог понять, зачем мы вообще здесь. Расскажи мне об этом».
Мы  как  раз  проходили  мимо  хозяйственного  магазина  (закрытого)  и кинотеатра
 (открытого, в  нем  показывали вестерн «Батч  Кассиди и  Санданс Кид»), но вместо
ответа он остановился.
«Деньги у тебя есть?»
«Навалом. А что?»
«Пойдем в кино», - предложил он. «Идешь?»
«Не  знаю, Дон. Ты иди. А я  пойду к самолетам.  Не  люблю  надолго  их бросать
без присмотра». Что это вдруг ему приспичило в кино?
«С самолетами все в порядке. Пойдем в кино».
«Но оно уже началось».
«Ничего, немного опоздаем».
Он уже  покупал себе билет. Я  вошел за ним  в  темный зал,  и мы  сели сзади.
Народу было немного, человек пятьдесят. Вскоре я забыл, зачем мы пришли,  и 
увлекся фильмом, который я  всегда считал  просто классическим, я  его смотрю
 вот уже третий раз. Время в зале начало растягиваться и закручиваться в спираль,
как это всегда бывает, когда фильм хорош;  сначала  я  смотрел его,  отмечая
 технические  детали...  как построена  каждая  сцена, как она  переходит в следующую,
 почему  она  идет сейчас,  а  не потом.  Я  старался смотреть фильм с  этой
точки  зрения,  но увлекся им и все забыл. В  тот  момент,  когда на экране Батч
 и  Санданс были окружены со всех сторон боливийской армией, почти в самом конце,
Шимода тронул меня за плечо.  Я  наклонился к  нему,  не сводя  глаз  с  экрана,
 думая, что он  мог бы  и потерпеть со своими замечаниями.
«Ричард?»
«Да?»
«Зачем ты здесь?»
«Это  хороший  фильм,  Дон.  Тише». Батч  и  Санданс,  истекая  кровью, говорили
о том, почему им надо отправляться в Австралию.
«А чем он хорош?» - спросил он.
«Мне интересно. Тихо. Я потом скажу».
«Отключись от него. Приди в себя. Это все иллюзии».
Мне  надоело.  «Дональд.  Еще пару  минут, и мы с тобой будем говорить, сколько
захочешь. Но дай мне досмотреть кино, ладно?»
Однако, он снова прошептал громко и настоятельно:
«Ричард, зачем ты здесь?»
«Слушай, я здесь потому, что ты попросил меня прийти сюда!»
Я отвернулся и попытался досмотреть конец.
«Но ты не обязан был идти, ты мог сказать: «Нет, спасибо».
«Мне нравится  этот фильм». Сидящий впереди повернулся  и  смерил  меня взглядом.
«Дон, мне нравится этот фильм, это что, плохо?»
«Нет, все в порядке», - сказал он, и до самого конца больше не проронил ни  слова.
 Мы  вышли  из  кино,  прошли  мимо  свалки  старых  тракторов  и направились
в темноту, где на поле нас ждали наши самолеты. Собирался дождь.
Я думал о том, почему он так странно вел себя в кинотеатре.
«Ты ведь все делаешь неспроста, Дон?»
«Иногда».
«Но почему тогда этот фильм? Почему ты вдруг захотел, чтобы я посмотрел «Санданс»?»
«Ты задал вопрос».
«Да. Ты можешь на него ответить?»
«Вот мой ответ. Мы пошли в кино потому, что ты задал вопрос. Этот фильм был ответом
на твой вопрос».
Он смеялся надо мной, я знал это.
«А о чем я тебя спросил?»
Наступила долгая  и мучительная пауза. «Твой вопрос, Ричард, заключался в том,
что даже в самые лучшие времена ты не мог понять, зачем мы здесь».
Я вспомнил. «И этот фильм был мне ответом».
«Да».
«Да?»
«Ты не понял», - сказал он.
«Нет».
«Это был хороший фильм», - сказал он, - «но самый распрекрасный фильм в мире
все  равно лишь иллюзия,  не так ли?  На экране  ничто не движется, так только
кажется. Свет становится  то ярче,  то темнее, а нам  кажется, что на плоском
экране, установленном в темноте, есть движение».
«Пожалуй, все так». Я начинал понимать.
«Люди, все те, кто ходит на  фильмы, зачем они приходят, если это всего лишь
иллюзии?»
«Ну, это развлечение», - сказал я.
«Им интересно. Правильно. Раз».
«Они могут чему-нибудь научиться».
«Отлично. Всегда так. Новые знания. Два».
«Фантазия. Можно уйти от проблем».
«Это развлечение. Раз».
«Технические причины. Посмотреть, как сделан фильм».
«Учеба. Два».
«Уйти от скуки».
«Уход. Ты уже говорил».
«Общение. Быть вместе с друзьями», - сказал я.
«Причина,  чтобы  пойти,  но  не чтобы  смотреть фильм.  Все равно  это развлечение.
Раз».
И  чтобы я там  ни предлагал, все укладывалось в  эти две причины; люди смотрят
фильмы  ради забавы, или ради новых знаний, либо ради того и другого вместе.
«И фильм - это вроде как наша жизнь, правильно, Дон?»
«Да».
«А тогда почему некоторые выбирают плохую жизнь, как фильм ужасов?»
«Они  не просто  приходят на фильм  ужасов ради забавы,  они  с  самого начала
знают, что это будет ужасный фильм», - ответил он.
«Но почему?»
«Ты любишь фильм ужасов?»
«Нет».
«Но некоторые ведь тратят уйму  денег и времени на то, чтобы посмотреть ужасы,
или дурацкие мюзиклы,  которые другим кажутся скучными и пустыми?» Он дал мне
возможность ответить на этот вопрос.
«Да».
«И ты не обязан смотреть их фильмы, а они не обязаны смотреть твои. Это называется
словом «свобода».
«Но почему людям хочется, чтобы их пугали? Или нагоняли на них тоску?»
«Потому, что они  думают, что они заслужили  это за то, что сами пугали кого-то,
или им нравится чувство возбуждения,  сопутствующее страху, а может быть,  они
 уверены,  что все фильмы просто обязаны быть такими  тоскливыми.  Можешь  ли
ты поверить, что большинство, по причинам  достаточно  веским для них, получают
 искреннее  удовольствие от  уверенности, что они беспомощны в своих собственных
фильмах? Нет, ты не можешь поверить».
«Нет, не могу».
«Пока  ты  не  поймешь это, ты  будешь  продолжать  удивляться,  отчего некоторые
 несчастливы. Они  несчастны  потому, что  они  сами  решают  быть несчастными.
Ричард, это так!»
«Гм».
«Мы - задорные и озорные  существа, веселые дети Вселенной. Мы не можем умереть,
и нам, как и иллюзиям  на  экране, ничто не  может повредить. Но мы можем поверить
в то, что нам очень плохо, и представить то в самых ужасающих и  мучительных
подробностях,  на какие только способны. Мы  можем поверить в то, что мы жертвы,
что нас убивают, или что  мы сами  кого-то убиваем, и что мы - лишь пешки в борьбе
Милостивой Судьбы и Злого рока».
«У нас много жизней?» - спросил я.
«Сколько фильмов ты посмотрел?»
«Ага!»
«Фильмы о жизни на  этой планете, о  жизни на других планетах; все, что  имеет
пространство и время - лишь фильм  и иллюзии»,  - сказал он. «Но, пока что  в
 наших иллюзиях  мы можем многому  научиться и  неплохо позабавиться, правда?»
«А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?»
«А  как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня  посмотрел фильм отчасти от того,
что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизни потому, что  им нравится
быть и работать вместе с друзьями.  Актеры из сегодняшнего фильма и раньше играли
вместе - «раньше или позже» - это зависит от того, какой фильм ты   посмотрел
 первым;  ты  даже   можешь  видеть   их  на  разных  экранах одновременно. Мы
 покупаем себе  билеты на  эти фильмы, платя  за вход своим согласием поверить
в  реальность пространства и реальность времени... Ни то, ни  другое  не истинно,
но тот, кто не хочет  заплатить  эту  цену, не может
появиться на этой  планете,  или  вообще в  любой  пространственно-временной
системе».
     «А   есть   такие   люди,    которые   совсем   не   имели   жизней   в
пространстве-времени?»
     «А есть такие люди, которые совсем не ходят в кино?»
     «Понял. Они учатся иначе?»
     «Ты  прав»,  - сказал  он,  довольный мною.  «Пространство-время -  это
довольно примитивная школа. Но многие держатся этой иллюзии, даже если она и
скучна, и они не хотят, чтобы в зале зажгли свет раньше времени».
     «А кто сочиняет эти фильмы, Дон?»
     «Ну  не  странно  ли,  как  оказывается  мы  много знаем,  если  начнем
спрашивать самих себя, а не других? Кто сочиняет эти фильмы, Ричард?»
     «Мы сами», - сказал я.
     «А кто играет?»
     «Мы».
     «А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетер, кто смотрит
за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине,  или в любое  время, когда
захочет, изменить,  весь  сценарий, кто волен смотреть один и  тот же  фильм
снова и снова?»
     «Дай-ка подумать», - сказал я, - «Любой, кто захочет?»
     «Ну, не достаточно ли тут свободы для тебя ?» - спросил он.
     «И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что
они так схожи с нашими жизнями?»
     «Может быть и так, а может и нет. Да это и не важно. А что представляет
собой кинопроектор?»
     «Наш мозг», - сказал я. «Нет. Воображение. Это -  наше воображение, как
бы его не называли».
     «А что такое сам фильм?» - спросил он.
     «Вот этого я не знаю».
     «То, что мы согласны допустить в наше воображение?»
     «Может быть и так, Дон».
     «Ты  можешь держать бобину  с  фильмом в  руке -  он весь тут:  начало,
середина, конец - все сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды.
Фильм существует вне времени,  записанного на нем, и если ты знаешь, что это
за фильм, ты знаешь в общих чертах, что там должно случиться, еще до входа в
кинотеатр:  там будут битвы и  волнения, победители  и побежденные, любовь и
несчастье  ты  знаешь,  что  все  это  произойдет.  Но для того,  чтобы тебя
захватил и унес этот фильм,  для того, чтобы полностью  насладиться им, тебе
надо  вставить его в  проектор,  и  прокрутить  его  через объектив кадр  за
кадром;  для  того,  чтобы  погрузиться  в  иллюзию, обязательно  необходимо
пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку, и получаешь  билет, и
устраиваешься  поудобнее,  и  забываешь  о том,  что  происходит  за стенами
кинозала, и кино для тебя начинается».
     «И никто на самом деле не страдает? Вместо крови - лишь красная краска,
и слезы от лука?»
     «Нет, это  настоящая кровь», - сказал  он.  «Но  судя по тому,  как это
влияет на  наши  истинные  жизни,  это  все  равно,  что  киношная  кровь из
кетчупа».
     «А реальность?»
     «Реальность божественно  индиферентна, Ричард. Матери все  равно, какую
роль играет ее дитя в этих играх: один день он  - «злодей», другой день он -
«сыщик». Абсолют  даже не знает о наших иллюзиях  и  играх.  Он знает только
Себя, и нас в своем подобии, совершенных и законченных».
     «Я  не уверен, хочу  ли  я  быть совершенным и законченным. Расскажи  о
скуке...»
     «Взгляни  на небо»,  - сказал он, и от столь резкой  перемены  темы,  я
невольно  взглянул на  небо.  Там  высоко-высоко летели  перистые  облака, и
восходящая луна серебрила их края.
     «Прекрасное небо», - сказал я.
     «Оно совершенно?»
     «Конечно, Дон, небо всегда совершенно».
     «Ты хочешь  сказать,  что  несмотря  на  то,  что небо  меняется каждую
секунду, оно всегда совершенно?»
     «Ура, я молодец. Да!»
     «И море всегда совершенно,  и тоже всегда меняется», - сказал он. «Если
бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не
болотный кулик».
     «Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен».
     «Ты согласился с этим уже давным-давно, если уж говорить о времени».
     Мы шагали по дороге, и я  спросил. «Дон,  а  тебе не  скучно оставаться
только лишь в одном измерении?»
     «А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?»
     «Почему, все, что я ни скажу, все неправильно?»
     «А что, все, что ты ни скажешь, все неправильно?» - повторил он.
     «Я думаю, что занялся не своим делом».
     «Может лучше займешься торговлей недвижимостью?» - подсказал он.
     «Недвижимостью или страхованием от несчастных случае».
     «В торговле недвижимостью, кстати, скрыто большое будущее».
     «Ну ладно, я пошутил», -  сказал я. «Не надо мне будущего. Ни прошлого.
Я уж скорее стану добрым старым Мастером Мира  Иллюзий. Похоже на  это уйдет
где-то неделя?»
     «Ну, Ричард, я надеюсь, что не так долго!»
     Я пристально посмотрел на него, но он не улыбался.