Среди многих вождей и
диктаторов двадцатого столетия, Председатель КНР Мао Цзэ-дун занимает особое
место. Несмотря на то, что после его смерти прошли уже три десятилетия бурных
событий, историческая роль Мао не была подвергнута кардинальному пересмотру, и он
по-прежнему пользуется популярностью среди немалой части интеллектуалов всего
мира. Да и страна, Великим Кормчим которой он являлся, отнюдь не потерпела
крах, а напротив, уверенными шагами движется по пути к могуществу и процветанию.
Видимо было в личности и философии Мао что-то очень живое, находящееся в
мистической связи с неизвестным и загадочным будущим. И не зря, громадный
авторитет Великого Кормчего во многом зиждился на его умении предвидеть
события.
Вообще, Мао походил на
крестьянских вождей китайской древности и средневековья. Чтобы победить, такой
вождь должен был, с одной стороны, использовать «революционную теорию» (хоть буддийского
Белого лотоса), с другой - использовать подручный материал старого общества
(образованных спецов - помещиков-конфуцианцев, элементы классической культуры,
инфраструктуры и др.). На некоторых старых фотографиях Председатель Мао
напоминает Нестора Махно (не зря Мао упрекали в «партизанщине»). Это говорит о
том, что, в некоей альтернативной истории, крестьянско-анархистский вождь
России мог пойти гораздо дальше.
Поэтому, не удивительно,
что отношения между Коминтерном и Мао напоминали отношения древних и
средневековых китайских сект (Желтых повязок, Белого лотоса и др.) с удачливыми
«полевыми командирами» (Лю Баном, Чжугэ Ляном, Чжу Юаньчжаном), которым неоднократно
удавалось основать новую династию. Эти командиры использовали идеологию и
некоторые оргструктуры сект, но руководствовались, прежде всего, интересами
практической политики, а не догмами. Поэтому Мао навлекал на себя частые обвинения
в «волюнтаризме», хотя (за исключением некоторых очень серьезных просчетов -
например, печального «Большого скачка», повлекшего чудовищный массовый голод в
китайской деревне) он был ближе к реальности, чем упертые работники Коммунистического
интернационала.
Советский Союз,
безусловно, сделал чрезвычайно много для победы китайских коммунистов. Сама КПК
была создана под патронажем Коминтерна. А передача Маньчжурии Мао, дала ему
великолепный плацдарм для наступления на своего заклятого врага - лидера
националистов Чан Кай Ши.
И все же, возник
трагический китайско-советский антагонизм. Тому имелось много причин. Были и
субъективные: экспансионизм верхушки Коминтерна, имперская политика советского
руководства, наконец, бестактность Хрущева, не понимающего, с какой великой
цивилизацией он имеет дело. И, с другой стороны - стремление лидеров Китайской
Народной Республики перехватить лидерство в мировом коммунистическом движении.
Были и объективные причины, например, Китай проходил те же революционные
процессы, что и СССР, но с опозданием на одну фазу.
Когда в Советском Союзе
происходили «незаконные репрессии» и создавались колхозы, в Китае царила
«романтика гражданской войны». Когда Никита Хрущев громил «культ личности»,
Мао начал «большой скачок» - китайский вариант коллективизации в сельском
хозяйстве. Когда в СССР воцарился «застой», в КНР начались репрессии -
«культурная революция». Все это причиняло немало хлопот закостенелой советской
версии марксизма.