Но египетские войска защищали стены с величайшей храбростью; Птолемей, окруженный несколькими отборными воинами, стоял на валу в вооружении македонского фалангиста, с сариссой в руке, и в битве был все время впереди; он сверху попал копьем в глаз переднему слону, пронзил сидевшего на спине этого животного индуса и сталкивал, ранил и убивал многих поднимавшихся по лестнице воинов; его гетеры и военачальники соревновались с ним в храбрости; у второго слона был тоже сброшен со спины погонщик, шедшие на штурм
гипасписты были отбиты.
Пердикка отряжал на штурм один за другим новые отряды, желая во что бы то ни стало взять эту крепость; Птолемей, напротив, ободрял своих словом и делом; они бились с необыкновенным мужеством, на стороне Пердикки были все преимущества численного перевеса; сознание, что здесь идет дело о чести оружия, заставляло их обоих прилагать величайшие усилия.
Весь день тянулась эта ужасная битва, с обеих сторон было множество раненых и убитых; наступил вечер, и еще ничто не было решено. Пердикка подал знак к отступлению и воротился в лагерь.
Среди ночи войско снова выступило; Пердикка надеялся, что Птолемей со своими войсками останется в крепости и что после учиненного ночного перехода в несколько миль вверх по течению реки можно будет произвести через нее переправу. С наступлением дня он стоял против одного из многочисленных островов, которые образуют Нил, разделяясь и снова соединяясь, и который был достаточно велик и обширен, чтобы вместить лагерь большого войска. Туда он решил отвести свое
войско, несмотря на представляемые переправой трудности. Вода дошла солдатам до подбородка, так что они только с величайшими усилиями могли держаться против течения. Чтобы несколько ослабить его, Пердикка приказал загнать выше по течению, влево от переправлявшихся, в реку слонов, между тем как ниже въехали в нее всадники, чтобы перехватывать и доставлять на другой берег тех, которых уносило течение.
Таким образом некоторые отряды уже переправились с большим трудом, а другие находились еще в реке, — когда было замечено, что вода поднимается, что тяжеловооруженные совсем погружаются в нее и что слоны и всадники стоят в воде все глубже и глубже. Панический ужас охватил толпу; одни кричали, что неприятели загородили каналы ниже по течению и что скоро будет все под водою, другие — что боги послали непогоду в верхних областях и потому река прибывает; более
благоразумные видели, что дно реки, расшевеленное множеством переправляющихся, подается и углубляется. Переправу вброд продолжать было невозможно; точно так же не могли возвратится те, которые находились на острове, они были совершенно отрезаны и отданы на жертву подступающему неприятелю, который уже показался с большими боевыми силами.
Не оставалось ничего другого, как приказать им переправиться обратно через реку, как только они могут. Счастлив был тот, кто умел плавать и имел достаточно сил, чтобы переплыть через широкую реку; таким образом, некоторые спаслись, но прибыли на этот берег без оружия, до крайности утомленные и озлобленные; другие утонули, были пожраны крокодилами, или гонимые течением все дальше и дальше, спустились ниже острова, около неприятельского берега. Войско недосчиталось
около 2 000 человек, и в том числе многих военачальников.
На другом берегу виднелся лагерь египтян; видно было, как они стараются спасти из воды уносимых течением воинов, как там и сям горят костры, чтобы воздать последние почести мертвым. По эту сторону реки господствовала печальная тишина; каждый искал своего товарища, своего начальника и не находил их уже более живыми.
Притом начал чувствоваться недостаток съестных припасов, и не было никакой надежды выйти из этого печального положения. Наступила ночь; там и сям слышались жалобы и проклятия: столькими храбрыми воинами пожертвовано бесцельно; мало того, что потеряна военная честь, но благодаря неблагоразумию их вождя отдана в жертву их жизнь; быть пожираемыми крокодилами — вот такова теперь славная смерть для македонских воинов. Многие из предводителей вошли в шатер регента
и стали открыто обвинять его в том, что он был причиной этого несчастья, что войска недовольны, что они терпят нужду в самом необходимом, да что неприятель близко.
Кроме того, собравшиеся снаружи перед шатром македонские фаланги шумели и кричали, около ста предводителей с сатрапом Мидии Пифоном во главе объявили, что не желают разделять ответственности за дальнейшие события; они отказали регенту в повиновении и оставили шатер. Тогда в него ворвались некоторые из гетеров с хилиархом Селевком и предводителем аргираспидов Антигеном во главе и бросились на регента; Антиген нанес ему первый удар; остальные последовали за
ним, соревнуясь друг с другом; после отчаянного сопротивления, покрытый ранами, Пердикка пал мертвый наземь.
Так кончил свою жизнь Пердикка сын Оронта, на третий год после того, как сделался регентом государства. Великая идея поддержать единство вверенной ему державы сделала бы его достойным лучших успехов, если бы он искренно и обдуманно отдался ей; его погубили руководившие им эгоистические намерения, причем возраставшее счастье скоро увлекло его к несправедливым поступкам, коварству и деспотическим мерам. Он не был достаточно велик для того, чтобы господствовать
над миром после Александра; последний шаг, которым он надеялся достигнуть своей цели, был для него роковым.
Скоро Птолемей узнал о происшедших в лагере событиях; на следующее утро он переправился через реку в лагерь, приказал вести себя к царям, принес им и знатнейшим предводителям дары, отнесся ко всем милостиво и сердечно и со всех сторон был приветствован громкими криками ликования. Затем войско было созвано на собрание; Птолемей произнес речь к македонянам в таком тоне, как этого требовала настоящая минута: только необходимость, сказал он, принудила его биться
против своих старых товарищей; он более всякого другого скорбит о смерти стольких храбрых воинов; вина в этом падает на Пердикку, он понес заслуженное наказание; отныне всякой вражде положен конец; из числа тех, которые боролись со смертью в реке, он спас стольких, скольких смог, а другим, чьи тела были выброшены на берег, оказал последние почести; так как в лагере господствовала нужда, то он отдал приказ доставить сюда съестные припасы и другие предметы первой необходимости.
Речь его была встречена громкими криками одобрения; тот, кто только что стоял как враг против македонян и с кем они боролись с таким ожесточением, стоял теперь невредимый, возбуждая изумление, прославляемый как спаситель посреди них; он был, они это видели, победителем, и в настоящую минуту в его руках находилась вся власть, которой злоупотреблял Пердикка.
Первым вопросом было, кто должен принять на себя звание Пердикки и управлять государством от имени царей; было громко высказано желание, чтобы это звание взял на себя Птолемей. Предусмотрительность и благоразумие Лагида не были ослеплены заманчивыми сторонами такого предложения, внезапною переменою счастья и радостными кликами македонян; он знал, что если он пренебрежет высшим званием в государстве и откажется от него, то он сам перестанет быть подвластным
представителю этого звания, оно упадет в глазах света и, завися от его милости, от его решения, будет тем более способствовать усилению его могущества, с чем меньшим эгоизмом он, по-видимому, поступил.
Как будто бы это была награда, которую он мог раздать, он сам здесь рекомендовал войску тех, которым он считал себя обязанным благодарностью; то были Пифен, стратиг Мидии, который сделал первый решительный шаг против Пердикки и перешел в египетский лагерь, и Арридей, который, невзирая на приказ Пердикки, привез тело царя в Египет. При громких одобрительных кликах они оба были провозглашены регентами с неограниченной властью. Они приняли на себя это звание
"впредь до нового распоряжения".
Значительные неудобства, вытекавшие из этого разделения власти, не могли скрыться от глаз благоразумных людей; внезапная перемена всего положения вещей, несомненно, должна была подвергнуть опасности многих из друзей Пердиккн и заставить их бояться взрыва ярости возбужденной толпы; одно стоящее одиноко сведение говорит нам, что Птолемей всеми мерами пытался успокоить тех, кому еще могла грозить какая-нибудь опасность со стороны македонян. Даже те, которые
были против этого переворота, должны были признать, что Птолемей, бывший в настоящую минуту неограниченным повелителем, пользуется своей властью столь же умно, как и умеренно, и что он избегает даже тени и такого господства, которое все-таки легко было бы переносить.