Вот и наступил Новый Год.

Кстати, год Свиньи, по восточному календарю, наступит только 17 февраля. Так что весь ажиотаж по поводу свинок разгорелся в СМИ рановато.

Большинство пошли опять на опостылевшую работу, и как всегда будут дожидаться выходных.

А какое настроение было вечером последнего дня праздников?

Когда вспомнилось, что завтра заканчивается свободное время.

И опять придется делать то, что скажет начальник, а не то, что хочется.

Вы не задумывались, почему технический прогресс шагает семимильными, и вроде бы направлен на облегчение труда человека, а как работали по 8 часов в день, так и работают?

В некоторых фирмах и по десять.

А по телевизору опять несущественные проблемы в который раз обсасываются, и никому не ясно, куда движется Россия.

К какой цели стремиться каждый россиянин? Почему давно уже не вдохновляет никого общероссийская идея?

Да и есть ли она?

Вчера перечитывал книгу с мудрыми мыслями, и вам решил привести отрывок. Читайте:

— Без образа, Владимир, и сегодня не могут государства обходиться. Лишь то сегодня относительно других и процветает государство, в котором образ правит наиболее приемлемый для большинства людей.

— Так кто ж его сегодня создаёт? Сегодня ж нет жрецов.

— Жрецы есть и сегодня, только по-другому называются они, и знаний всё меньше от науки образности в них. Расчёты долгосрочные и беспристрастные не в силах сделать современные жрецы. Поставить цель и образ сотворить достойный, чтоб к цели был способен привести страну.

— О чём ты говоришь, Анастасия, какие же жрецы, какие образы в нашем Советском Союзе были? Всем управляли тогда большевики. Сначала Ленин, потом Сталин во главе стояли. Потом другие первые секретари. Политбюро было у них. Религию тогда вообще почти ликвидировали, храмы разрушили, а ты — жрецы.

— Владимир, ты внимательнее посмотри. Что было перед тем, как государство, что Советским Союзом, стало называться, возникло?

— Как было что? Все знают. Был царизм. Потом свершилась революция, и мы пошли по пути социализма, стремились коммунизм построить.

— Но перед тем как революция свершилась, в народе образ усиленно распространялся справедливого, счастливого и нового устройства государства, а старое устройство обличалось. Ведь образ строился с начала государства нового. И образ нового, для всех добрейшего правителя в народе создавался. И то, как каждый будет жить счастливо. Вот эти образы и повели людей, позвали за себя сражаться с теми, кто ещё старым образам был верен. И революция, потом гражданская война, в которую народа множество было вовлечено, на самом деле двух образов сраженьем были.

— Конечно, что-то в этом, может, есть. Но только Ленин, Сталин не образы. Они, все знают, просто люди, руководители страны.

— Ты называешь имена, считая, что стояли за ними только люди во плоти. На самом деле... Может, сам подумаешь, поймёшь — всё это далеко не так, Владимир.

— Да, как не так? Я ж говорю тебе — все знают, — Сталин человеком был.

— Тогда скажи, Владимир, мне, каким был Сталин человеком?

— Каким? Каким... Ну, сначала все считали добрым, справедливым. Детей любил. Его на фотографии и на картинах с девочкой маленькой на руках изображали. В войну солдаты многие шли в бой, кричали “За Родину, за Сталина”. Все плакали, когда он умер, мне мать моя рассказывала, когда он умер, так плакало почти всё население страны. И в Мавзолей его рядом с Лениным положили.

— Так, значит, многие его любили и с именем его в смертельной схватке с врагом побеждали. Стихи ему писали, но что потом, теперь что говорят о нём?

— Теперь считают, что он был тираном, убийцей, кровопийцей. Народу множество в тюрьмах сгноил. Из Мавзолея его тело вытащили, в землю закопали, и памятники все уничтожили, и книжки, что писал когда-то он...

— Теперь ты понимаешь сам? Перед тобой два образа предстали. Два образа, а человек ведь был один.

— Один.

— Каким он был, сейчас ты можешь мне сказать?

— Наверно, не могу... А ты сама сказать мне можешь?

— Не соответствовал ни первому, и ни второму Сталин образу, и в том трагедия была страны. Всегда трагедии происходили в государствах, когда значительным несоответствие бывало правителя и образа его, с того все смуты начинались. И люди в смутах за образы сражались. Совсем недавно к образу коммунизма стремились люди, но образ коммунизма ослабел, теперь стремишься ты к чему, и в государстве все живущие к чему стремятся?

— Теперь мы строим... Ну, может быть, капитализм иль ещё что-то, но чтоб так жить, как в странах развитых люди живут — в Америке, Германии. Ну, в общем, чтоб демократия была, как там, у них, достаток больший.

— Теперь у вас отождествлён образ страны и справедливого правителя в ней по образу тех стран, что ты назвал.

— Ну, пусть по образу тех стран.

— Но это говорит о том, что оскудели знания совсем жрецов страны, в которой ты живёшь. Нет знаний. Нет сил у них, чтоб образ сотворить достойный, способный повести своим путём. Обычно в ситуации такой все государства умирали, тысячелетий так история гласит.

— Но что плохого, если мы жить станем все, как, например, в Америке или Германии живут?

— Владимир, посмотри внимательнее сам, сколько проблем в тех странах, что назвал. Сам и ответь себе: им для чего полиция нужна очень большая и множество больниц? И почему всё больше самоубийств в них происходит, и куда едут люди отдыхать из городов богатых больших тех стран? Всё большее количество чиновников им требуется назначать за обществом следить. Всё это говорит, что образы слабеют и у них.

— И что же получается, мы стремимся к их слабеющим образам?

— Да, получается, тем самым и продлеваем ненадолго их жизнь. Когда образы ведущие уничтожали в твоей стране, в ней новый образ не создали. И поманил всех за собой тот образ, что живёт в другой стране. Если ему поклонятся все люди, то перестанет существовать твоя страна, — страна, теряющая образ свой.

— А кто его сегодня способен создавать? Сегодня я нет жрецов.

— Есть люди и сегодня, которые лишь только тем заняты, что образы творят, просчитывают образов способность увлекать народ, и часто расчёты их верны бываю!

— Я что-то и не слышал даже о таких. Или всё это содержится в строжайшей тайне?

— Ты, как и множество людей, днём каждым с деяниями их соприкасаешься.

— Да где, когда?

— Владимир, вспомни, когда пора приходит выбирать вам новых депутатов в государстве или из нескольких желающих единого правителя — он президентом называется сейчас — пред всеми представляют образ их. А образ тот и формируют люди, которые своей профессией избрали образы творить. У кандидатов разных есть несколько таких людей. И побеждает тот, чей образ всех приятней получился для большинства.

— Как образ? Все ж они реальные, живые люди. Они сами на собраниях перед избирателями выступают, и по телевизору тоже сами выступают.

— Конечно, сами, только им советуют всегда, где и как себя вести, что говорить, чтоб образу приятному для многих соответствовать. И часто кандидаты следуют совету. Ещё им делают рекламу разную, стремясь их образ с лучшей жизнью для каждого связать.

— Да, делают рекламу. Всё равно не очень мне понятно, что главней сам человек, который в депутаты или президенты хочет избираться или тот образ, о котором ты твердишь?

— Конечно, человек всегда важнее, но ты ведь, голосуя, не встречался с ним, не знаешь в точности, какой на самом деле он, и голосуешь ты за образ, тебе преподнесённый.

— Но ведь ещё программа действий есть у каждого из кандидатов, и люди за программу голосуют.

— Как часто исполняются программы те?

— Ну, не всегда программы предвыборные исполняются, а полностью, возможно, никогда их выполнить и невозможно, потому что другие со своими программами мешаются.

— Вот так и получается всё время, что множество творится образов, но нет единства полного средь них. Нет образа единого, способного собою всех увлечь и к цели привести. Нет образа, а значит, вдохновенья нет, неясен путь, сиюминутна, хаотична жизнь.

— Так кто ж тот образ может сотворить? Жрецов сегодня мудрых, значит, нет. И о науке образности я от тебя впервые слышу, той, что жрецам преподавал твой праотец.

— Немного ждать осталось, будет образ сильный у страны. Он победит все войны, и мечты людские прекрасной явью претворяться станут в твоей стране, потом по всей Земле.

____

Это отрывок из четвертой книги Владимира Мегре - диалог Мегре и Анастасии.

Хотите узнать о новом образе, который УЖЕ вдохновляет людей России по-новому жить? Образ жизни, который приведет к счастью?

Выложил уже ЧЕТЫРЕ штуки.

И еще одну очень интересную документальную книгу читаю сейчас. Авторы Леонид Жаров и Светлана Ермакова. Короче: "Леонид-Светлана" - такой бренд у них.

Почитайте увлекательный отрывок (даже отрываться не хочется). Иван - это сын Светланы Ермаковой. Действие происходит в 90-х годах 20-го века:

Сегодняшнюю ночь Иван с девушкой Мариной провели на чердаке сарая.

Две недели назад он неожиданно приехал с Мариной и попросил меня дать ей работу (я плачу 4 тысячи в час — осенью. На эти деньги можно купить килограмм помидоров, или огурцов, или перца, или даже бананов).

Мне третий человек в доме был совсем ни к чему, тем более мы с Иваном засели за конец его "Дневника", а Лёня жил в городе: сколько-то у Пантелеевны, сколько-то у своего сына Бори (он был один). Но выгонять девушку сразу было неловко, и я оставила — посмотреть.

Марина лет шестнадцати, дома не живет с весны ("родители какие-то глупые, что ни сделаю, все не нравится, хоть как старайся. В школе училась, пока меня не начали заставлять. Я не люблю, когда заставляют").

Иван объявил себя ангелом-хранителем этой Марины. Она влюблена в его друга, сколько-то побыла его "женой" (так у них, неформалов, называются постоянные любовницы), и потом, видимо, страдала, отвергнутая. До Тараскуля Иван пару недель жил с ней на даче, у Пантелеевны; и по гостям они слонялись вместе (отношения у них — дружеские).

По выходным, заработав деньги (Ивану плачу за книгу: 7 тысяч печатная страница), они уезжают в город, ночуют — не знаю где (к Пантелеевне на дачу и домой я его попросила не являться ночевать; ее сейчас не стоит нагружать гостями, хоть и любимыми). Ему, конечно, сказано, что дом его в Тараскуле, пока не найдем жилье в городе. Но, когда приедет Лёня, Марине придется слезть с Лёниной кровати...

Иван сказал, что они будут жить на чердаке сарая. Пожалуйста! Но — работая днем (за деньги). И вот вчера они обустраивали сарай. Иван провел туда электричество; поставил два радиатора (масляных), починил старую плитку, забил щели в полу.

Надеялся, правда, что я их оставлю дома. Но я уже знаю по предыдущей гостье, что ничего хорошего из этого не выйдет. Устану и возненавижу все это. Иван будет играть на гитаре; Лёня будет смотреть телевизор; я буду говорить ему, что мне надоело затыкать ухо подушкой. Девушка будет громко хохотать...

Кроме того, я не чувствую, что из-за Марины мы должны себя стеснять. Работает она хорошо (по пять часов, как договорились), но ни разу ничего не сделала просто так, из элементарной благодарности. Это подводит почти всех: никто ничего не хочет сделать неоплаченного. Хочет выиграть — и проигрывает. Мы с Лёней охотно идем на риск, на проигрыш — и выигрываем чаще всего, и крупно.

Первого августа Иван приехал в Тараскуль дописывать книгу. До того, обиженный тем, что я выселила его от заболевшей раком Пантелеевны, он три недели "хипповал".

Мы говорили с ним по телефону, я сказала, что ему полезно пожить в людях, что этим он меня не накажет.

Приехал наконец — с застарелым кашлем и температурой. Я в эти дни перешла на сырую растительную пищу и его стала так же кормить, но без орехов (он поклялся бабушке Аиде, что голодать в этот раз не будет). В первый же день прошла температура, почти исчез кашель на четвертый день и шло бурное очищение легких, какого никогда не было. Но через день он решил есть вареную картошку, потом гречневую кашу... потом на выходные уехал к бабушке Аиде — и вернулся снова с кашлем и температурой.

Я кормила его всю неделю бесплатно (ох, он и ел!); за это он читал умные книжки по умному питанию и сдавал мне зачеты. Ну, и писал немного.

Вернувшемуся с температурой, я сказала: "В дураков деньги не вкладываю". Перестала я его и угощать.

Рассердилась. Одно дело посторонние, другое — парень, который каждый день видит, как можно жить не болея — и с удовольствием болеет.

Но, зная Ивана, который всегда с умом контролирует даже свои глупости, думаю: это не просто так. Не просто так он лелеет свой кашель и ходит полудохлый. Надеется, что его пожалеют и опять устроят бананово-яблочно-виноградный рай.

И вот, живем мы интересно. В кухне лежат арбузы, виноград, яблоки — а Иван ест хлеб, каши, картошку с грибами. Кое-что он покупает у меня, но не овощи; хотя они растут в огороде. По-видимому, не верит, что мое материнское сердце долго выдержит. Он привык, что бабушки вокруг него кудахчут: "Ты еще не ел сегодня! Как можно без мяса и хлеба?"

А я всегда кудахтала: "Как можно без овощей и фруктов? Съешь хотя бы морковку перед бутербродом!" — и чистила ему эту морковку, делала салат. Он милостиво съедал, потом угощался половиной моих фруктовых запасов, которые мы с Лёней перли с городского центрального рынка до автовокзала...

Так было всегда; и я не помню, когда в последний раз Иван так кашлял... Лет пять назад, кажется.

Теперь же, считаю, он сам должен думать о своем здоровье. Я, при всем своем материнском желании, не смогу почистить ему морковку, если он живет не со мной. Правда, эту зиму я давала ему помимо денег на еду (если он выполнял свою норму публикаций и страниц книги) деньги на апельсины. Но, конечно, они шли мимо Иванова рта и тратились на кассеты.

Я думаю так: большинство людей, перешедших на энергопитание (не дохлыми продуктами), перед этим мучались и почти умирали. Это был стимул. Я, имея очень здравый смысл, испугалась, не успев заболеть.

Иван тоже должен испугаться. Чем быстрее, тем лучше для него. Кроме него самого никто ему не поможет.

Поэтому мне остается только предупреждать и наблюдать.

___