ЗАКОН НЕНАВИСТИ И

В этой рассылке, во второй ее части, я обещал вам рассмотреть путь человеческой цивилизации с позиций первого приоритета управления, мировоззренческого и самого высшего.

В КТУ этот приоритет кратко характеризуется так: "Первый приоритет управления – мировоззренческий. Приоритет живых образов в динамике жизни во всем своем грандиозном разнообразии и связей. Информация религиозного, просветленного состояния определенных людей. Позволяет видеть им общий ход мировых процессов и любых их частей, прозревать будущее и направлять устремления людей к лучшему будущему.

В этой части я предлагаю вашему вниманию интервью с неизвестным мне человеком, которое мне прислал мой знакомый по переписке. Мысли этого писателя, который и говорит о сущности христианской религии, христианского мировоззрения я почти полностью разделяю. Почему почти – вы поймете в заключении.

В наше время не может не быть ясно, что жизнь всех народов христианского мира, со своей, все увеличивающейся нуждой бедных и роскошью богатых, со своей борьбой всех против всех, революционеров против правительств, правительств против революционеров, порабощенных народностей против поработителей, борьбы государств между собою, запада с востоком, со своими все растущими и поглощающими силы народа вооружениями, своей утонченностью и развращенностью, что жизнь такая не может продолжаться. Жизнь христианских народов, если она не изменится, неизбежно будет становиться все бедственнее и бедственнее.

Это ясно многим, но люди часто не видят причины этого бедственного положения и еще менее видят средство избавления.

Причиною этого положения признаются многие, самые разнообразные условия и предлагаются самые разнообразные средства избавления. А между тем причина одна, одно и средство избавления.

Причина бедственного положения христианских народов - отсутствие среди христианских народов общего им всем высшего понимания смысла жизни, веры и вытекающего из него руководства поведения.

Средство избавления от этого бедственного положения - и средство не фантастическое, не искусственное, а самое естественное, состоит в усвоении людьми христианского мира открытого им 20 веков тому назад высшего, соответствующего теперешнему возрасту человечества понимания жизни и вытекающего из него руководства поведения, то есть христианского учения в его истинном смысле.

Одно из самых грубых суеверий есть суеверие научных людей о том, что человек может жить без веры. Истинная религия есть такое установленное человеком отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками. Если ты сознаешь, что у тебя нет веры, ты в самом опасном положении, в котором только может находиться человек в этом мире.

Люди могут жить свойственной людям разумной и согласной жизнью только тогда, когда соединяются пониманием смысла жизни. Верой в одно и то же. Руководством в поступках, вытекающим из этого понимания.

Вера есть установление отношения человека к Богу и миру и вытекающее из этого отношения определение своего назначения.

Недостаточно откинуть ложную веру, то есть ложное отношение к миру. Нужно еще установить истинное.

Трагизм положения людей христианского мира в том, что христианскими народами принято было такое учение, которое в своем истинном значении самым определенным образом отрицало, разрушало весь тот строй общественной жизни, которым жили уже эти народы, вне которого они не могли себе представить жизни.

В этом и трагизм положения, в этом и великое, исключительное благо христианских народов.

В том извращенном виде, в котором христианское учение было предложено языческим народам, оно представлялось им только как некоторое смягчение грубости понимания божества. Как более высокое понимание назначения человека и требований нравственности. Истинное же значение учения до такой степени было скрыто от них сложными догмами и привлекательными внушительными обрядами, что оно и не подозревалось ими.

А между тем учение это в его истинном значении было не только ясно выражено в тех, признаваемых церквами божественным откровением, книгах евангелия. Учение это было до такой степени свойственно, родственно душам человеческим, что, несмотря на все загромождение и извращение учения ложными догматами, наиболее чуткие к истине люди все чаще и чаще воспринимали учение в его истинном значении. И все яснее и яснее видели противоречие устройства мира с истинным христианским учением.

Не говоря уже об учителях церкви древнего мира: Татиане, Клименте, Оригене, Тертуллиане, Киприане, Лактанции - противоречие это сознавалось и в средние века. В новое же время оно выяснялось все больше и больше, и выражалось в огромном количестве сект, отрицающих противное христианству государственное устройство с необходимым условием существования его - насилием. Выражалось в самых разнообразных гуманитарных учениях, даже не признающих себя христианскими, которые все - так же как и особенно распространившиеся в последнее время учения социалистические, коммунистические, анархические, - суть не что иное, как только односторонние проявления отрицающего насилие христианского сознания в его истинном значении.

В том, что народы христианского мира приняли в скрытом, извращенном виде то учение, которое в своем настоящем значении неизбежно должно было разрушить тот строй жизни, в котором они живут и с которым не хотят расстаться, - в этом причина страданий христианских народов.

Главная причина дурного устройства жизни есть ложная вера. Стоит прямо и просто понять учение Христа, чтобы ясен был тот ужасный обман, в котором живем все мы, и живет каждый из нас.

Христианское учение во всем его истинном значении, как оно все более и более выясняется в наше время, состоит в том, что сущность жизни человеческой есть сознательное, все большее и большее, проявление того Начала Всего, признак проявления которого в нас есть любовь.

И что поэтому сущность жизни человеческой и высший закон, долженствующий руководить ею, есть любовь.

То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов - дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей.

Это признавание, наиболее высокими из этих учений, доходило даже до такой степени, при которой восхвалялась любовь ко всем и даже воздаяние добром за зло, как это проповедовалось в особенности даосистами и буддистами. Но ни одно из этих учений не поставило этой добродетели основой жизни, высшим законом, долженствующим быть не только главным, но единым руководством поступков людей. Это сделано позднейшим из всех религиозных учений - христианством.

Во всех дохристианских учениях любовь признавалась как одна из добродетелей, но не тем, чем она признается в христианском учении: метафизически - основой всего, практически - высшим законом жизни человеческой. То есть таким законом, который ни в каком случае не допускает исключений.

Христианское учение по отношению всех древних учений не есть новое и особенное учение. Это есть только более ясное и определенное выражение той основы жизни человеческой, которая чувствовалась и неопределенно проповедовалась предшествовавшими религиозными учениями. Особенность христианского учения в этом отношении только в том, что оно, как позднейшее, более точно и определенно выразило сущность закона любви и неизбежно вытекающее из него руководство в поступках.

Так что христианское учение о любви не есть, как в прежних учениях, только проповедь известной добродетели, но есть определение высшего закона жизни человеческой и неизбежно вытекающего из него руководства поведения. Учение Христа выясняет, почему этот закон есть высший закон жизни человеческой, и с другой стороны показывает тот ряд поступков, которые человек должен или не должен делать вследствие признания истинности этого учения.

В особенности ясно и определенно выражено в христианском учении то, что исполнение этого закона - так как это есть высший закон - не может допускать, как это допускали прежние учения, никаких исключений. Любовь, определяемая этим законом, есть только тогда любовь, когда она не допускает никаких исключений и одинаково обращена как на иноземцев, разноверцев, так и врагов, ненавидящих и делающих нам зло.

В этом уяснении того, почему закон этот - высший закон жизни людей, и в точном определении неизбежно вытекающих из него поступков, в этом тот шаг вперед, который сделало христианское учение. В этом главное его значение и благодетельность.

Объяснение, почему этот закон есть высший закон жизни, особенно ясно выражено в посланиях Иоанна: "Возлюбленные, будем любить друг друга, потому что любовь от Бога и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь. Бога никто никогда не видел; если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем. Мы знаем, что мы перешли из смерти к жизни, потому что любим братьев, не любящий брата пребывает в смерти" (Первое послание Иоанна).

Учение все в том, что то, что мы называем собою, нашей жизнью, есть ограниченное в нас нашим телом божественное начало, проявляющееся в нас любовью, - и что потому истинная жизнь каждого человека, божественная, свободная, проявляется в любви.

Вытекающее из такого понимания закона любви руководство в поступках, не допускающее никаких исключение, выражено во многих местах евангелия. И особенно точно, ясно и определенно в четвертой заповеди Нагорной проповеди: "Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб (Исход, 21, 14), а я говорю вам, не противься злому", сказано в 38 ст. V гл. Матфея.

В стихах же 39 и 40 - как бы предвидя те исключения, которые могут показаться нужными при приложении к жизни закона любви - ясно и определенно говорится, что нет и не может быть таких условий, при которых возможно бы было отступление от самого простого и первого требования любви: неделания другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали. Говорится: "но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду". То есть что совершенное над тобой насилие не может служить оправданием насилия с твоей стороны.

Эта же недопустимость оправдания отступления от закона любви никакими поступками других людей еще яснее и точнее выражена в последней из заповедей, прямо указывающей на те обычные ложные толкования, при которых будто бы возможно нарушение ее: "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего (Левит. 19, 17-18). А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, в чем тут заслуга? Не то же ли делают и мытари? Если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный." (Мф. V, 43-46).

Вот это-то признание закона любви высшим законом жизни человеческой и ясно выраженное руководство поведения, вытекающее из христианского учения о любви - одинаковой к врагам, к людям ненавидящим, обижающим, проклинающим нас - и составляет особенность учения Христа. Ту особенность, которая, давая учению о любви и вытекающему из него руководству точное, определенное значение, неизбежно влечет за собой полное изменение установившегося устройства жизни не только христианских, но и всех народов мира.

В этом главное отличие от прежних учений и главное значение христианского учения в его истинном смысле. В этом шаг вперед в сознании человечества, который сделан был христианским учением.

Шаг этот в том, что все прежние религиозные и нравственные учения о любви, признавая, как это и не могло быть иначе, благодетельность любви для жизни человечества, вместе с тем допускали возможность таких условий, при которых исполнение закона любви становилось необязательным, могло быть обойдено.

Как только закон любви переставал быть высшим, неизменным законом жизни людей, так уничтожалась вся благодетельность закона. Учение о любви сводилось к ни к чему не обязывающим красноречивым поучениям и словам. Оставлявшим весь склад жизни народов таким же, каким он был и до учения о любви, то есть основанным на одном насилии. Христианское учение в его истинном смысле, признавая закон любви высшим - а приложение его к жизни не подлежащим никаким исключениям! - уничтожало этим признанием всякое насилие, а, следовательно, не могло не отрицать все основанное на насилии устройство мира.

Вот это-то главное значение учения и было скрыто от людей лжехристианством, признавшим учение о любви не высшим законом жизни человеческой, а так же, как и дохристианские учения, лишь одним из правил поведения, которое полезно соблюдать, когда ничто не препятствует этому. Учение Христа в его истинном смысле состоит в признании любви высшим законом жизни, и потому не могущим допускать никаких исключений. Христианство, то есть учение о законе любви, допускающее исключение в виде насилия во имя других законов, есть такое же внутреннее противоречие, как холодный огонь или горячий лед.

Казалось бы очевидно, что если одни люди могут, несмотря на признания благодетельности любви, во имя каких-то благих Целей в будущем, допускать необходимость мучительства или убийства некоторых людей, то точно с таким же правом могут другие люди, тоже признавая благодетельность любви, допускать, тоже во имя будущих благ, необходимость мучительства и убийства других людей. Так что, казалось бы очевидно, что допущение хотя какого бы то ни было исключения из требования исполнения закона любви уничтожает все значение, весь смысл, всю благодетельность закона любви, лежащего в основе и всякого религиозного учения, и всякого нравственного учения.

Казалось бы, это так очевидно, что совестно доказывать это. Между тем, люди христианского мира - как признающие себя верующими, так считающие себя неверующими, но признающие нравственный закон, - смотрят на учение о любви, отрицающее всякое насилие и, в особенности, на вытекающее из этого учения положение о непротивлении злу злом, как на нечто фантастическое, невозможное и совершенно неприложимое к жизни.

Понятно, что люди властвующие могут говорить, что без насилия не может быть никакого порядка и доброй жизни, разумея под "порядком" такое устройство жизни, при котором немногие могут в излишестве пользоваться трудами других людей, под "доброй" же жизнью разумея беспрепятственность ведения такой жизни.

Но как ни несправедливо то, что они говорят, понятно, что они могут говорить так, потому что уничтожение насилия не только лишает их возможности жить так, как они живут, но и обличает всю давнишнюю несправедливость и жестокость их жизни.

Но рабочим-то людям, казалось бы, уже не нужно того насилия, которое они, как это ни удивительно сказать, так старательно сами над собою делают, и от которого они так страдают. Ведь насилие властвующих над покоряющимися не есть прямое, непосредственное насилие сильного человека над слабым и большого числа над меньшим. Насилие властвующих держится, как и может держаться насилие меньшинства над большинством - только на давно уж устроенном ловкими и сметливыми людьми обмане, вследствие которого люди, ради своей близкой и очевидной им малой выгоды, не только лишаются самых больших выгод, но лишаются свободы и подвергаются самым жестоким страданиям.

Сущность этого обмана еще четыреста лет тому назад была высказана французским писателем Ла-Боэти в статье "Добровольное рабство". Вот что он пишет об этом: "Не оружие и не вооруженные люди - конные и пешие - защищают тиранов, но, как ни трудно этому поверить, три или четыре человека поддерживают тирана и держат для него всю страну в рабстве. Всегда круг приближенных тирана состоял из пяти или шести человек; эти люди или сами вкрадывались к нему в доверие, или были приближаемы им, чтобы быть соучастниками его жестокостей, товарищами его удовольствий, устроителями его наслаждений и сообщниками его грабительств. Эти шестеро имеют шестьсот, находящихся под их властью и относящихся к шестерым так же, как шестеро относятся к тиранам. Шестьсот же имеют под собой шесть тысяч, которых они возвысили, которым дали управление провинциями или денежными делами, с тем, чтобы они служили их корыстолюбию и жестокости. За этими следует еще большая свита. И тот, кому охота распутывать эту сеть, увидит, что не только шесть тысяч, но сотни тысяч, миллионы скованы этой цепью с тираном. Ради этого умножаются должности, которые все суть поддержка тирании".

Вот от этого-то обмана, до такой степени укоренившегося в народе, что те самые люди, которые только страдают от употребления насилия, - оправдывают его, даже требуют его для себя, как чего-то необходимого, и сами совершают его друг над другом… От этой-то ставшей второй природой привычки и происходит то удивительное заблуждение людей, вследствие которого люди, наиболее страдающие от обмана, сами поддерживают его.

Казалось бы, рабочим-то людям, не получающим никакой выгоды от совершаемого над ними насилия, можно бы увидать, наконец, тот обман, в котором они запутаны, и, увидав обман, освободиться от него самым простым и легким способом: прекращением участия в том насилии, которое может совершаться над ними только благодаря их участию.

Что, казалось бы, естественнее этого? А между тем рабочие люди, и в особенности земледельцы, которым этого ничего не нужно, не только ни в России, ни в какой бы то ни было стране, не делают этого. Одни, большинство, продолжают сами себя мучить, исполняя против самих себя требования начальства, сами поступая в полицию, в сборщики податей, в солдаты. Другие же, меньшинство, для того чтобы избавиться от насилия, когда могут это сделать, совершают во время революций насилия над теми людьми, от насилия которых страдают, то есть тушат огонь огнем, и этим только увеличивают над собою насилие.

Оттого, что они вследствие продолжительности обмана уже не видят связи их угнетенности с их же участием в насилии.

А все оттого же, отчего все бедствия людей. Оттого, что у людей этих нет веры, а без веры люди могут быть руководимы только выгодой. А человек, руководимый только выгодой, не может быть ничем иным, как только обманщиком или обманутым.

Война уничтожится только тогда, когда люди не будут принимать никакого участия в насилии и будут готовы нести все те гонения, которым они могут подвергнуться за это. Это единственное средство уничтожения войны.

С самого начала христианства самые искренние и горячие отцы церкви говорили то же самое о несовместимости христианства с одним из основных неизбежных условий существования государственного устройства, - с войском, то есть что христианин не может быть солдатом, то есть быть готовым убивать всех, кого ему прикажут. Христианская община первых веков до пятого века определенно признавала, в лице своих руководителей, что христианам запрещено всякое убийство, а потому и убийство на войне.

Во втором веке перешедший в христианство философ Татиан считает убийство на войне так же недопустимым для христиан, как всякое убийство, и почетный воинский венок считает непристойным для христианина. В том же столетии Афинагор Афинский говорит, что христиане не только сами никогда не убивают, но и избегают присутствовать при убийствах. В третьем столетии Климент Александрийский противопоставляет языческим "воинственным" народам - "мирное племя христиан".

Но всего яснее выразил отвращение христиан к войне знаменитый Ориген. Прилагая к христианам слова Исайи, что придет время, когда люди перекуют мечи на серпы и копья на плуги, он совершенно определенно говорит: "Мы не поднимаем оружия ни против какого народа...

Беседовал Клейн

Дорогие мои читатели. Мне еще раз хочется повторить те слова, которые я сказал в начале этой части рассылки: Видение этого человека я лично полностью разделяю, если смотреть на сущность учения Иисуса Христа и на суть проблемы, перед неумолимостью решения которой стоит человечество!

Да, все именно так было, и именно так и обстоит. Что мне позволяет это утверждать со всей определенностью? А то, что истину эту я познал на личной практике, а не в результате просто размышлений.

Я не буду вам рассказывать всю мою историю духовного становления, но часть, относящуюся непосредственно к христианству, рассказать нужно.

В 1991 году, сорока трех лет от роду, я осознал и, можно сказать, почувствовал, что есть надмирная, всемирная Высшая Сущность, управляющая всем Мирозданием, нравственная по своей природе. Я начал искать ответ на вопрос: Кто эта Сущность и каково мое место, и мое предназначение в этом мире.

Как ни странно сегодня это выглядит, но я начал с Бхагавад - Гиты, потом читал Коран, но душа моя этих учений не приняла. Оставалось доступным для меня в то время только христианство. Но какое?! Ветвей же христианских много, а еще больше сект и всевозможных течений, разобраться в которых и жизни не хватит. Вот тогда я и применил к себе второй приоритет управления.

Я решил узнать, почему и отчего единое вначале христианство разделилось на отдельные основные ветви: Православие и католичество. До этого тоже было много всяких ответвлений и отклонений, но они были по масштабам гораздо меньшими, чем указанный раскол, да и разобраться более точно в то время у меня не было ни возможности, ни достаточного мировоззрения, ни желания.

Так или иначе, но я выбрал православие по одному, но определяющему для меня моменту. В католичестве духовное верховенство над всеми церковными иерархами провозглашалось за папой вплоть до того, что он наместник Бога на земле, а потому безгрешен. В православии же все иерархи равны пред Богом, и никто на словах не выше.

С этими вопросами я ездил и к старцам и в монастыри. Разговаривал с монахами, архимандритами и старцами, - тщетно, вопросы мои оставались во мне и ответов не было. А прошло уже четыре года. И вот однажды я поехал к старцу и совершенно неожиданно для меня. Эту поездку я никак не планировал, она просто произошла.

Добрался я к старцу и стал ждать аудиенции с ним. Меня пошла рекомендовать ему знакомая мне женщина, которая с ним очень часто виделась. Старец вышел ко мне, но не подошел. Издали, метров с десяти пристально на меня посмотрел, благословил меня жестом руки, и что-то сказал этой женщине.

Он сказал ей буквально следующее: "Пусть идет сам, сам и ответы найдет". Как ни странно, но я остался спокоен и принял решение старца с миром в душе, хотя абсолютно ничего не понял. Только через год, уже во второй половине 1997 и в начале 1998 годов я ответил на все свои вопросы и понял слова старца относительно себя самого.

Я нашел свои ответы и увидел, что сегодня церковь, за редчайшим исключением – это просто институт власти, базирующийся на духовных устремлениях и поисках людей. Я так же понял, что для тех, кто только начинает идти по духовному пути, существующее положение вещей в церкви – благо, но для тех, кто хочет понять большее – это путы, которые его сдерживают в своем собственном развитии по заветам Иисуса Христа.

Да, я со всей ответственностью заявляю, что в существующем христианстве любых направлений допускается возможность таких условий, при которых исполнение закона любви становится необязательным, при которых исполнение наивысшего закона напрямую попирается.

Именно поэтому в первой половине 1998 года я и не стал больше прихожанином православной церкви. Меня раньше часто, сейчас гораздо реже обвиняли и обвиняют в том, что я предал христианство! Но на мой вопрос: Какое христианство я предал? – ответа по существу я ни от кого не получил, даже от священников!

Дорогие читатели, сделайте, пожалуйста, паузу и вдумайтесь в слова этого могучего Духом человека, почувствуйте Дух этих слов и постарайтесь увидеть тот живительный образ, который возникает при осмыслении его мыслей.

Мы всем своим существом чувствуем тот великий обман и то зло, которое веками длилось и продолжает оставаться в нашей жизни сейчас. А что же будущее?! Как воплотить в нашей жизни этот вселенский принцип любви друг к другу?! Как реально нужно начать жить, все более и более воплощая в своей жизни этот принцип, этот все определяющий закон любви?! Этого ответа у автора нет, поэтому мы и не видим отчетливого образа жизни людей в его мыслях!

Понятно теперь, почему не нужно наращивать вооружение и противостояние?! Понятно теперь, почему не нужно государство, как орудие насилия меньшинства над подавляющим большинством, и как от его пут постепенно можно освободиться?!

Понятно теперь, почему альтернативы Образу Будущего Анастасии нет, и не может быть?!

Для тех, кому это со всей очевидностью понятно, - для тех теперь наступило равновесие между чувством справедливости слов этого человека и образом, который сотворила нам Анастасия.

Бог в помощь всем, кто стремится и приближает светлое будущее человечества.

П.С. У меня такое предчувствие, что разговор наш на эту тему этой рассылкой не закончится, что последует продолжение интервью с этим очень мне близким по духу человеком, а также с участием вас, мои читатели.