Добрый день дамы и господа!

ИСТОРИЯ ФЛИБУСТЬЕРОВ, МОРСКИХ РАЗБОЙНИКОВ, ОПУСТОШАВШИХ ИСПАНСКУЮ АМЕРИКУ В XVII СТОЛЕТИИ

БУКАНЬЕРЫ, ПРЕДКИ ФЛИБУСТЬЕРОВ

     Семнадцатый век был свидетелем явления, какого не видали со времени уничтожения Помпеем киликийских морских разбойников, если можно сравнить эти два события, потому что и они не имеют одинаковой основы в цели. Флибустьеры составляли совершенно оригинальную республику и прославились под общим названием буканьеров или флибустьеров. Эта республика ни в чем не походила на африканские разбойничьи государства, и отличалась как своею системою, правилами и законами, так и своими подвигами от всех образовывавшихся когда-либо обществ морских грабителей, нисколько не походя и на северных морских разбойников, которые в средние века ограничивались только нападениями на отдельные корабли, но не дерзали на смелые высадки, не осаждали и не брали крепостей, не приводили в трепет армий и флотов.

     Флибустьеры были обществом совершенно оригинальным. Это была плавучая республика европейцев, разделенная на большие или меньшие общины, но управляемая одною мыслию, одними законами и условиями, имевшая одну общую цель — добычу. Первоначальным поводом к основанию этой странной республики были жадность и притеснения европейских владетелей, особенно же испанцев, на вест-индских островах; впоследствии она получила такое огромное развитие, какого не предполагали даже сами флибустьеры. Причиною этого было затруднение, с каким была сопряжена возможность доставлять в эти отдаленные страны достаточные средства к уничтожению пиратов; особенно же их поддерживала надежда на добычу, которую обещали мореплавание испанцев и сокровища золотоносных стран Перу и Мексики.

      Ко всему этому присоединялась еще зависть европейских государств к мнимо счастливой Испании, которой досталась в удел такая значительная часть при разделе Америки, тогда как они владели только небольшими прибрежными колониями или незначительными островками, а иногда и ничем. Цветущим ныне Северо-Американским штатам тогда только что полагалось основание. Поэтому Франция и Англия, частик» Португалия и Голландия, начальники их флотов, губернаторы их островов явно и тайно поддерживали пиратов и благосклонно смотрели на их подвиги, ослаблявшие Испанию и обогащавшие колонии других государств. И это случалось не только в военное время, когда и без того легко было получить привилегию на свободный грабеж, но и посреди мира, потому что многие страсти и предрассудки раздували беспрерывно пламя ненависти к Испании.

     Испанию, бывшую в шестнадцатом столетии действительно могущественною державою, почитали такою же и в XVII, хотя неспособное правительство и рассеянность владений довели ее до большой слабости. Впрочем, мнение это было некоторым образом основательно, если принять в соображение плохое состояние финансов, войска и торговли всех народов в то время, когда 20 000 человек считались сильною армиею и казна государственная, владевшая 2 миллионами талеров, считалась богатою; когда науки и искусства были пренебрегаемы, торговля — главная сила государств неизвестна, и на купца смотрели с презрением; когда инквизиция, привилегии церковные, папские буллы и анафемы были великою темою для всех народов, и государи, и подданные, находясь в глубоком невежестве, исключительно занимались бесполезными и часто бессмысленными религиозными спорами. Цивилизация человеческого рода, или, правильнее, нравственное перерождение его еще только начиналось.

      При таком положении дел блеск, которым Карл V озарил Испанию, делался ослепительнее, и сыну его, Филиппу II, наследовавшему после отца своего сокровища Нового света, великих полководцев, превосходную кавалерию и лучшую пехоту в Европе, было не трудно, несмотря на отторжение Нидерландов, поддерживать этот блеск, перешедший, хотя ослабленный, и к его наследникам. Такой оптический обман продолжался до Вестфальского мира, когда померкли последние лучи этого блеска. Спустя пятьдесят лет после смерти Карла II Испания, которой страшились так долго, то основательно, то неосновательно, пребывавшая в вечном духовном рабстве и на низкой ступени образованности, между тем, как все другие государства стремились к просвещению, заняла, наконец, следовавшее ей место — государства второстепенного.

      В Европе уже несколько лет знали по имени буканьеров и флибустьеров, но их почитали людьми дикими, шайкой разбойников, составленной из сброда разных народов. Притом же их хищничества и разбои, ограниченные сначала во многих отношениях, в стране, где в течение полутораста лет разбои и убийства были правом сильнейшего, не представляли ничего отличительного и необыкновенного. Флибустьеров представляли себе обыкновенными пиратами, или, правильнее, на них не обращали в Европе никакого внимания, пока они правильною системою действий, некоторого рода устройством государственным, многими особенностями, а преимущественно необыкновенными подвигами и приключениями не возбудили всеобщего удивления и не заняли в истории места, которого не лишат их ни время, ни другие события.

      Между тем, история флибустьеров более способна внушать удивление и печальные чувства, нежели поучать и назидать читателей. В ней появляются действователями люди, которые ничтожными средствами производят необыкновенные действия и развивают невероятные силы. Предприимчивость, непобедимое мужество, деятельность, терпеливость в страданиях, презрение опасностей и смерти возбуждают к этим людям удивление, тогда как пороки их, преступления, насильства и ужасы всякого рода наполняют душу читателей отвращением и ужасом. При таких противоречащих, уничтожающих всякое удивление чувствах, мы должны бы были отвратить взоры наши от этих людей, предать забвению их подвиги и вечному проклятию их память, если б качества, исчисленные нами выше, в соединении с некоторыми общественными добродетелями не представляли их нам в менее отвратительном и более любопытном виде.

      Предками этого общества пиратов были дикие охотники за буйволами на острове Испаньоле, прославившемся впоследствии под именем Сан-Доминго как превосходнейшая колония европейцев в Вестиндии, а в новейшее время восстанием негров. Охотников этих называли буканьерами. К ним присоединились охотники за кабанами и медведями — товарищи, принявшие то же название. Эти люди жили безвыходно в лесах и обыкновенно по несколько месяцев не бывали дома. Возвратясь с охоты, они делили добычу свою и отправлялись на соседний остров Тортугу (Черепаший). Здесь продавали они поселенцам шкуры, копченое и соленое мясо убитых зверей, покупали на часть вырученных денег порох, свинец и другие необходимые вещи, а остальные проматывали.

     Не переходя еще к настоящему предмету нашей истории — описанию подвигов флибустьеров, мы обозначим яснее людей, прославившихся под названием буканьеров и флибустьеров. Надобно заметить, что на буканьеров должно смотреть отдельно от флибустьеров, ибо хотя они и жили в некоторого рода союзе между собою, но действовали отдельно, и только впоследствии, вынужденные обстоятельствами, соединились теснее и стали действовать заодно.

      Буканьеры, поселившиеся на Антильских островах, преимущественно же на острове Сан-Доминго, составляли по своему образу жизни совершенно отличную касту людей, происходивших большею частию из Нормандии, во Франции. Название буканьеров получили они от мест, где находились их небольшие обработанные поля и жилища. Здесь солили и коптили они мясо убитых животных, сушили их шкуры и проч. Такие места назывались буканами. Жилища эти состояли из больших шалашей, покрытых сверху, но без стен; они защищали от дождя и солнца, но не противопоставляли никакой ограды ветру, с какой бы стороны ни дул он.

      Общество буканьеров состояло частью из поселенцев — французов и выходцев других европейских народов, частью из потомков их и из людей, необыкновенною судьбою своею принужденных переплыть океан. Впрочем, большинство всегда составляли французы. Не имея семейств, буканьеры жили вместе по двое в полном согласии и товариществе, прислуживая друг другу и владея всем сообща. Они называли друг друга «матросами» (matelots), а житье свое «матросством» (matelotage). Переживший товарища наследовал его имущество. Кроме этой общности во владении имуществом, между всеми буканьерами существовала еще Другая связь, более обширная: всякий, нуждаясь в чем-нибудь, мог без спроса брать нужное из другого букана. Запирать имущество считалось величайшим преступлением против прав общественных. Следствием этого было то, что в республике, где не знали слов мое и твое, споры между членами были весьма редки; если же они и возникали, то тотчас устранялись товарищами.

      Законы, которыми управлялись буканьеры, были очень просты. Они не признавали других законов, кроме взаимных условий, и, если советовали им ввести какие-нибудь улучшения, они отвечали холодно: «Это не водится на берегу». Предания о подчиненности заставляли их почитать своим начальником в некоторых отношениях губернатора Тортуги и называть себя христианами, не следуя, впрочем, никакому учению христианской религии.

      Всякий, вступивший в общество буканьеров, должен был забыть все привычки и обычаи благоустроенного общества и даже отказаться от своего фамильного имени. Для обозначения товарища всякому давали шутливое или серьезное прозвище, перешедшее у многих из них даже на потомков, если они вступали в брак. Другие только при брачном обряде объявляли свое настоящее имя: от этого произошла до сих пор сохранившаяся на Антильских островах пословица, что «людей узнают только тогда, когда они женятся».

      Со вступлением какого-нибудь буканьера в брак, не только изменялся прежний образ жизни его, но прекращалась всякая связь с прочими буканьерами. Женившийся принимал название «жителя» (habitant), формально подчинялся губернатору Тортуги и становился колонистом.

      Одежду буканьеров составляла рубашка из толстого полотна, запачканная кровью убитых животных и окрепшая от нее, такие же панталоны, башмаки из свиной кожи; чулок не употребляли. Поясом служил ремень, выкроенный из кожи; на нем висело несколько ножей и очень коротенькая сабля. Голову покрывали шапкою. Огнестрельное оружие ограничивалось ружьями, из которых стреляли двухлотовыми пулями. У каждого буканьера было по одному или по несколько слуг и от двадцати до тридцати собак, приученных к охоте. Главным ремеслом их была охота за буйволами; охота же за кабанами считалась простою забавою. Мясо этих животных служило буканьерам пищею; сырой мозг употребляли они для завтрака. Имея очень ограниченные потребности, не употребляя ни вина, ни хлеба и, живя в самой отвратительной нечистоте, подобно готтентотам, буканьеры не нуждались во многих необходимых для всякого другого снарядах. У них не было ни столов, ни скамеек. Для отдыха и еды садились на голую землю, причем камни, пни или древесные корни служили им столом.

      При таком образе жизни буканьеры были всегда веселы, пользовались отличным аппетитом и здоровьем, которое начинало ослабевать только после многолетних трудов дикой жизни. Поэтому благоразумнейшие вели эту жизнь только известное число лет, прощались потом с товарищами и вступали в разряд поселенцев. Другие, напротив, и слышать не хотели о такой перемене, часто отказывались даже от значительных наследств и умирали буканьерами.

      Главнейшие буканы находились на полуострове Самане, на небольшом островке в Байяхской гавани, на северном берегу Сан-Доминго, в гавани Марго, на острове Тортуге, в так называемой Опаленной Саване, в Мирбалете и на острове, называемом испанцами Вакка, а французами — Аваш (мы будем называть его Коровьим островом).

      В этих-то местах мирно жили буканьеры, большею частию французы, не мешая никому, как вдруг испанцы, не обращая внимания на то, что ремесло буканьеров выгодно и для них, вздумали прогнать всех их с острова Сан-Доминго или, если возможно, уничтожить их совершенно.

      Начало исполнения этого жестокого и для самих испанцев гибельного намерения было очень легко. Следуя принятой ими столь удачной против американских дикарей методе, они напали вдруг на рассеянных, ничего не подозревавших, невинных буканьеров, убили часть их, а других увлекли в неволю. С этой минуты охотники сделались осторожнее, ходили всегда небольшими отрядами, готовые к сопротивлению, и если, несмотря на это, на них нападали, то они дрались так отчаянно, что, несмотря на превосходство числа, почти всегда одолевали испанцев и принуждали их искать спасения в бегстве.

      Тогда испанцы переменили образ войны. Частная травля буканьеров, погубившая не одного правоверного испанца, прекратилась, а вместо того стали нападать на буканьеров по ночам в буканах, убивали господ и слуг и не щадили даже собак. Эти неистовства довели буканьеров до бешенства. Они соединились и повели также наступательную войну, причем не щадили ни какого врага. Это подействовало. Испанцы, по-видимому, прекратили все неприязненные действия, и буканьеры начали льстить себе надеждою, что их оставят, наконец, в покое. Но враги их ждали только подкрепления: как скоро оно прибыло из испанских колоний, война возгорелась снова. Но и буканьеры приобрели подкрепления; французы с Тортуги и других островов и многие другие искатели приключений и добычи соединились с ними. Неприятели дрались беспрестанно, и кровь лилась на всем острове. До сих пор многие урочища на Сан-Доминго сохранили название «полей убийства». Все это происходило между 1660 и 1665 годами.

      Губернатор небольшого французского острова Тортуги участвовал во всех этих происшествиях только под рукою, потому что тогдашнее положение Франции и ее отношения к другим европейским державам не дозволяли ей защищать буканьеров открыто. Мадридский двор, напротив, смотрел на это дело с самой черной стороны, полагая, что может спасти торговлю свою на Сан-Доминго и во всем Новом свете единственно совершенным изгнанием французов с этого острова и с Тортуги. Вследствие этого он послал в Америку повеление собрать войска не только с соседних островов, но и с твердой земли, поручить начальство над ними старому, прославившемуся в нидерландских войнах офицеру фан-Дельмофу, и отличившимся обещал значительные награды.

      Фан-Дельмоф прибыл на Сан-Доминго в 1663 году и несколько дней спустя открыл неприятельские действия. Так как значительнейший букан находился в Саване, то он здесь решился напасть на буканьеров. Для этого он выбрал 500 человек лучших солдат, сам принял начальство над ними и скрытно, снабженный всеми воинскими снарядами европейского отряда, форсированными маршами пошел в Савану. Буканьеры узнали об этом от одного охотника тогда только, когда испанцы подошли уже очень близко. Их всего была сотня. Они могли еще спастись бегством и безопасно достигнуть другого букана, но почли позорным для себя отступление и потому решились немедля идти навстречу испанцам, что тотчас и исполнили. К удивлению наступавших испанцев, не думавших о такой дерзости, враги встретились у горного ущелья. План испанского предводителя расстроился тем совершенно. Фан-Дельмоф презирал буканьеров и никак не ожидал подобной смелости. Впрочем, многочисленность, превосходство оружия и опытность заставляли испанцев надеяться на несомненный успех. Буканьеры напали первые. Обе стороны при равном остервенении дрались отчаянно, и победа долго оставалась сомнительною. Наконец, буканьеры победили, испанский отряд был совершенно разбит и прогнан в горы. Множество испанцев были убиты, между прочими и начальник их, фан-Дельмоф. Это поражение вместе со смертью начальника произвело сильное впечатление. Возвратились к прежней методе: видя, что буканьеры на охоте часто пренебрегают нужною осторожностью, опять стали нападать на отдельных охотников. Последние, желая только покоя, сделали новый шаг. Чтоб избавиться от беспрерывных стычек и бдительности, они решились перенести все, свои буканы на маленькие острова около Сан-Доминго и отправляться для охоты на последний остров не иначе, как сильными партиями. Это было исполнено и имело желанный успех. Нападения стали реже и партия ровнее, поэтому и война поддерживалась слабо.

      Так как буканы на новых местах, избранных буканьерами, были безопасны, то мало-помалу превратились в «жилища» или так называемые «habitations», в которых поселились колонисты, мастеровые и промышленники. Так основалась, например, колония Байяго, близ которой природа образовала одну из красивейших и обширнейших гаваней Америки. Место это было недалеко от Тортуги, куда буканьеры проезжали в несколько часов для продажи кож и мяса и приобретения нужных для их ремесла вещей. Но скоро прекрасная байягская гавань избавила их и от этого труда: французские и голландские корабли сами стали приезжать за товарами буканьеров и привозить все, в чем нуждались последние.

      Между тем война не прекращалась. Буканьеры каждый день приезжали охотиться на Сан-Доминго, и испанцы в большем и большем числе стали нападать на небольшие отряды их. Всякого буканьера, попавшего в руки испанцев, убивали. Но смерть одного буканьера приводила в движение весь его букан: работы прекращались и никто не смел заниматься охотою, пока не отомстили за убитого товарища.

      Раз буканьеры не досчитались вдруг четырех товарищей. Тотчас решились отправиться всем буканом на Сан-Доминго и не расходиться, пока не узнают об участи товарищей, а в случае, если они убиты, отомстить за них. Немедленно схватили нескольких испанцев и узнали от них, что не только четыре буканьера, но и целый отряд их истреблен, и что испанцы хладнокровно убили даже раненых, не могших защищаться. Это открытие привело в ярость буканьеров и первыми жертвами ее пали пленники. Потом охотники подобно диким зверям ринулись в соседние селения и убили всех испанских колонистов, которые не успели скрыться.

      Таким образом, продолжалась война между обеими сторонами, причем испанцам удавалось иногда, впрочем редко, поразить врагов. Однажды напали они в числе 200 человек на 30 буканьеров, которые только что хотели выйти на берег Сан-Доминго. Буканьеры дрались до последнего человека. Их перебили всех. Подобное случилось недолго спустя с другим отрядом охотников, под предводительством Торе, одного из знатнейших буканьеров. Кончив охоту, они шли домой и, достигнув Саваны и считая себя вне опасности, сделались менее осторожными. Испанцы, ожидавшие только этого, и превосходя несчастных числом, бросились на них. Однако рассеянные, сражающиеся со всеми невыгодами, буканьеры дрались как львы и дорого продали испанцам победу. Число последних одержало, наконец, перевес, но только тогда, когда пал последний буканьер, так что и тут не осталось никого, чтобы принести в Байягу эту печальную весть.

      С этих пор буканьеры дышали только местию. Кровь потекла ручьями; они не разбирали ни возраста, ни пола, и ужас их имени стал распространяться более и более. Тогда испанцы решились приняться sa крайнюю меру, которая, правда, имела желаемый успех, но была ужасна и пагубна для всего народа их в Америке. Убедясь в невозможности истребить буканьеров и желая удалить их, по крайней мере, из Сан-Доминго, они хотели вырвать зло с корнем и уничтожить их ремесло. Для этого предприняли всеобщую буйволовую охоту на всем острове и продолжали ее с таким жаром, что скоро не осталось ни одного буйвола.

      Эта мера одним ударом лишила буканьеров пищи и предмета торговли; промысл их рушился, и они были принуждены избрать новый род жизни. Иные сделались колонистами на Байяге, Тортуге и других мелких островах. Большая же часть, презирая спокойную, подчиненную гражданским законам жизнь и привыкнув к опасностям, — а между ними находились самые дикие и бесчеловечные из всего товарищества, — почитали хлебопашество и домоводство занятиями бесчестными и несоответствующими их величайшей страсти: мстить испанцам. Поэтому соединились они с своими друзьями, флибустьерами, начинавшими уже прославляться, но которых имя сделалось истинно ужасным только после соединения с буканьерами.

С уважением

Архивариус