Глава 62

Продвижению Лэнгдона вдоль стены Пантеона мешал тащившийся за ним по пятам и не перестававший болтать чичероне. Когда американец собрался обследовать очередную нишу, гид восторженно воскликнул:

– Я вижу, что вы восхищены этими углублениями в стенах! А вам известно, что купол кажется невесомым потому, что толщина стен к потолку постепенно уменьшается?

Лэнгдон кивнул, хотя и не слышал ни слова, так как уже приготовился осматривать следующую нишу. Неожиданно он почувствовал, что кто‑то сзади схватил его за руку. Это была Виттория. Задыхаясь от волнения, девушка молча тянула его за рукав. Она обнаружила тело, подумал Лэнгдон, увидев на ее лице выражение ужаса. В этот миг он и сам ощутил страх.

– О, ваша супруга! – воскликнул чичероне, безмерно обрадовавшись появлению еще одного слушателя. Указав на короткие шорты в обтяжку и на альпийские ботинки, он произнес: – Теперь я могу с уверенностью сказать, что передо мной американка.

– Я итальянка, – бросила Виттория.

– О Боже! – Появившаяся на губах гида улыбка почему‑то сразу потухла.

– Роберт, – прошептала девушка, стараясь держаться спиной к экскурсоводу, – где «Диаграмма» Галилея? Я должна ее увидеть.

– О, «Diagramma»! – вступил чичероне, видимо, не желая упускать нить разговора. – Великий Боже! Вы, друзья мои, похоже, блестяще знаете историю. Однако, к сожалению, этот документ для обозрения закрыт. Он хранится в секретном архи...

– Извините, – прервал его Лэнгдон. Паническое состояние Виттории и его выбило из колеи. Ученый отвел девушку чуть в сторону и осторожно вытащил «Диаграмму» из внутреннего кармана пиджака. – В чем дело? – спросил он.

– Когда была напечатана эта работа? – спросила Виттория, пробегая глазами листок.

Гид снова оказался с ними рядом. Он с широко открытым ртом взирал на документ.

– Не может быть... Это же не...

– Репродукция для туристов, – бросил Лэнгдон. – Благодарю вас за интересный рассказ. А теперь мне и моей жене надо несколько минут побыть одним.

Чичероне попятился назад, не сводя глаз с листка.

– Мне нужна дата, – повторила Виттория. – Когда «Диаграмма» увидела свет?

Лэнгдон указал на римские цифры внизу страницы и сказал:

– Это дата публикации. Так в чем все же дело?

– 1639 год, – прошептала Виттория.

– Да. И что же из этого следует? Что здесь не так?

– Мы, Роберт, попали в беду – беду очень серьезную, – сказала девушка, и Лэнгдон увидел в ее глазах настоящую тревогу. – Даты не сходятся.

– Какие даты?

– Даты на гробнице Рафаэля. До 1759 года его прах покоился в другом месте. Прошло более ста лет со времени публикации «Диаграммы»!

Лэнгдон смотрел на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.

– Этого не может быть, – ответил он. – Рафаэль умер в 1520 году, задолго до появления «Диаграммы».

– Да. Но похоронили его здесь значительно позднее.

– Не понимаю, о чем вы, – сказал Лэнгдон. Он никак не мог взять в толк слова девушки.

– Я только что прочитала, что тело Рафаэля как одного из наиболее выдающихся итальянцев было перенесено в Пантеон в 1759 году.

Когда эти слова полностью дошли до сознания Лэнгдона, ему показалось, что из‑под его ног неожиданно выдернули ковер.

– В то время, когда были написаны стихи, могила Рафаэля находилась в каком‑то ином месте. В то время Пантеон не имел никакого отношения к художнику!

– Но это... означает... – едва сумел выдохнуть Лэнгдон.

– Именно! Это означает, что мы находимся не в том месте!

У Лэнгдона так сильно закружилась голова, что он даже пошатнулся.

– Невозможно... Я был уверен...

Виттория подбежала к гиду и, схватив его за рукав, подвела к американцу со словами:

– Простите, синьор. Где находилось тело Рафаэля в XVII веке?

– Урб... в Урбино, – заикаясь, выдавил потрясенный чичероне. – На его родине.

– Невозможно! – выругавшись про себя, произнес Лэнгдон. – Алтари науки братства «Иллюминати» находились в Риме! Я в этом уверен!

– «Иллюминати»? – едва слышно выдохнул итальянец, глядя на документ в руках Лэнгдона. – Кто вы такие?

Виттория взяла инициативу в свои руки.

– Мы ищем то, что может называться гробницей Санти. Она должна находиться здесь, в Риме. Вы не знаете, что это может быть?

– В Риме имеется только одна гробница Рафаэля, – растерянно ответил гид.

Лэнгдон попытался привести в порядок свои мысли, но разум отказывался ему повиноваться. Если в 1655 году могилы Рафаэля в Риме не было, то что имел в виду поэт, говоря: «Найди гробницу Санти...»? Что, черт побери, это может быть? Думай! Думай!

– Может быть, существовали и другие художники по фамилии Санти? – спросила Виттория.

– Я, во всяком случае, о таких не слышал, – пожал плечами гид.

– Может быть, были другие известные люди с такой же фамилией?

Итальянец, судя по его виду, был уже готов бежать от них как можно дальше.

– Нет, мадам. Я знаю лишь одного Рафаэля Санти, и он был архитектором.

– Архитектором? – удивилась Виттория. – А я‑то думала, что Рафаэль был художником.

– Он был и тем и другим, естественно. Они все были разносторонними людьми. Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль...

Лэнгдон не знал, что натолкнуло его на эту мысль – слова гида или изысканный вид гробниц у стен. Впрочем, это не важно. Главное, что он понял. Санти был архитектором. Эти слова, видимо, послужили катализатором, и мысли посыпались одна за другой, как падающие кости домино. Архитекторы Ренессанса либо творили для больших храмов, славя Бога, либо увековечивали выдающихся людей, ваяя для них роскошные гробницы. Гробница Санти? Неужели правда? Перед его мысленным взором быстро, как в калейдоскопе, сменяя друг друга, возникали различные образы...

«Мона Лиза» да Винчи.

«Кувшинки» Моне.

«Давид» Микеланджело.

Гробница Санти...

– Санти построил гробницу, – произнес он.

– Что? – обернулась к нему Виттория.

– В четверостишии говорится не о том месте, где похоронен Рафаэль, а о гробнице, которую он построил.

– Не понимаю, о чем вы...

– Я неправильно интерпретировал ключ. Мы должны искать не могилу Рафаэля, а гробницу, которую он соорудил для другого человека. Не понимаю, как я об этом не подумал. Ведь добрая половина скульптур Ренессанса и барокко была изваяна для надгробий. Рафаэль наверняка спроектировал и соорудил сотни гробниц, – закончил ученый с печальной улыбкой.

– Сотни? – с невеселым видом переспросила Виттория.

– Да.

– И как же, профессор, мы найдем ту, которая нам нужна?

Лэнгдон в полной мере ощутил свою неполноценность. О деятельности Рафаэля он знал постыдно мало. Все было бы гораздо проще, если бы речь шла о Микеланджело. Искусство же Санти никогда особенно не впечатляло американца. Он мог назвать всего пару самых знаменитых гробниц, сооруженных по проекту Рафаэля, но как они выглядят, Лэнгдон не знал.

Почувствовав смятение американца, девушка повернулась к гиду, который потихоньку отодвигался от странной парочки. Она схватила его за рукав и, притянув к себе, сказала:

– Мне нужно найти гробницу, спроектированную и сооруженную Рафаэлем.

– Но он построил их великое множество, – ответил уже пребывавший в явном отчаянии чичероне. – Кроме того, вы, наверное, имеете в виду не гробницу, а часовню, построенную им. Над захоронением или рядом с ним архитекторы всегда сооружали часовню.

Лэнгдон понял, что гид прав.

– Не могли бы вы назвать одну‑две самые известные в Риме часовни, воздвигнутые по проекту Рафаэля?

– Их в Риме очень много, синьор, – пожал плечами гид.

– «Найди гробницу Санти с дьявольской дырою», – прочитала Виттория первую строку четверостишия и спросила: – Это вам о чем‑нибудь говорит?

– Абсолютно ни о чем.

Лэнгдон поднял голову. Как он мог забыть! Ведь ключевые слова в этой строке – «дьявольская дыра»!

– Припомните, – сказал он, – не было ли отверстия в крыше одной из часовен, сооруженных по проекту Санти?

– Насколько я понимаю, Пантеон в этом отношении уникален. Впрочем...

– Что «впрочем»? – в унисон произнесли Виттория и Лэнгдон.

Гид склонил голову набок и переспросил:

– С дьявольской дырою? Как это будет по‑итальянски... buco diavolo?

– Именно так, – кивнула Виттория.

– Давненько я не слышал этого термина, – слабо улыбнулся гид. – Если мне не изменяет память, так называли церковное подземелье. Своего рода подземный крипт.

– Крипт? – переспросил Лэнгдон.

– Да, крипт, но весьма специфический. Насколько я помню, «дьявольской дырою» называли подземный склеп для массовых захоронений. Склеп обычно находился в часовне... под первоначальной гробницей.

– Ossuary annex, или «хранилище костей», – вставил Лэнгдон, сразу сообразив, о чем говорит гид.

– Да. Именно этот термин я и пытался вспомнить, – с почтением в голосе произнес итальянец.

Лэнгдон задумался. «Хранилище костей» было дешевым и довольно прагматичным способом решения непростой и деликатной задачи. Когда церковь хоронила своих наиболее выдающихся прихожан в красивых гробницах внутри храмов, не столь известные члены семей усопших желали быть похороненными рядом со своими знаменитыми родственниками. Это означало, что им следовало предоставить место под церковными сводами. Однако в церкви не было места для всего многочисленного семейства, и, чтобы выйти из положения, в земле рядом с гробницей достойных рыли глубокую яму, куда и сваливали останки родичей. Отверстие в земле, именовавшееся «дьявольской дырою», прикрывали крышкой, похожей на ту, которой в наше время закрывают канализационные или телефонные люки. Несмотря на все их удобство, «хранилища костей» очень скоро вышли из моды, поскольку вонь от разлагающихся тел частенько проникала в помещение собора. Дьявольская дыра, подумал Лэнгдон. В подобной связи ученый этого термина никогда не слышал, но он тем не менее показался ему весьма удачным.

«Найди гробницу Санти с дьявольской дырою», – снова и снова повторял он про себя. Вслух же осталось задать всего один вопрос.

– Проектировал ли Рафаэль гробницы или часовни с Ossuary annex? – спросил он.

Чичероне поскреб в затылке и после недолгого раздумья произнес:

– Вообще‑то... вообще‑то мне на память приходит только одна.

Только одна, подумал Лэнгдон. О лучшем ответе он не смел и мечтать.

– Где?! – чуть ли не выкрикнула Виттория.

Гид окинул их каким‑то странным взглядом и произнес:

– Называется она капелла Киджи. Это гробницы Агостино Киджи[1]и его брата – богатых покровителей искусства и науки.

– Науки? – переспросил Лэнгдон, многозначительно взглянув на Витторию.

– Где? – снова спросила Виттория.

Чичероне проигнорировал вопрос и, вновь воспылав энтузиазмом, пустился в пространные объяснения.

– Надо сказать, что эта гробница весьма странным образом отличается от всех других, – сказал он. – Гробница эта... совсем... можно сказать, differente.

– Иная? – переспросил Лэнгдон. – Как прикажете это понимать?

– Будучи не в ладах со скульптурой, Рафаэль проектировал лишь внешний вид. Интерьером занимался другой художник. Имени его я не помню.

Лэнгдон превратился в слух, поскольку речь зашла об анонимном скульпторе иллюминатов.

– У того, кто работал над интерьером, был отвратительный вкус, – продолжал гид. – Dia mio! Atrocita! Кому хочется быть похороненным под пирамидами?

– Пирамидами? – Лэнгдон не мог поверить своим ушам. – Неужели в часовне находятся пирамиды?

– Ужасно, – сказал чичероне, – вижу, что вам это не нравится.

– Синьор, где расположена эта самая капелла Киджи? – дернула экскурсовода за рукав Виттория.

– Примерно в миле отсюда. В церкви Санта‑Мария дель Пополо.

– Благодарю вас! – выдохнула Виттория. – А теперь...

– Постойте, – сказал итальянец. – Я кое‑что забыл сказать. Ну и глупец же я!

– Только не говорите, что вы ошиблись! – взмолилась Виттория.

– Нет, я не ошибся. Просто забыл сказать – сразу не вспомнил, что капеллу Киджи раньше так не называли. Фамилия Киджи в названии появилась позже. Первоначально она именовалась капелла делла Терра.

– Часовня земли, – машинально перевела Виттория, направляясь к выходу.

Первый элемент и первая стихия природы, подумал Лэнгдон и двинулся вслед за девушкой.

Глава 63

Гюнтер Глик сменил у компьютера Чиниту Макри, и женщине ничего не оставалось делать, кроме как стоять, пригнувшись, за его спиной, с недоумением наблюдая за действиями коллеги.

– Я же говорил тебе, – немного постучав по клавиатуре, сказал Глик, – что «Британский сплетник» – не единственная газета, которая помещала материалы на эту тему.

Чтобы лучше видеть, Макри перегнулась через спинку переднего сиденья. Глик был прав. В базе данных их почтенной фирмы, известной во всем мире как Би‑би‑си, находились шесть статей, опубликованных журналистами компании за десять последних лет.

«Чтоб мне сдохнуть!» – подумала она, а вслух произнесла:

– И кто эти, с позволения сказать, журналисты, которые публикуют подобную чушь? Рвань какая‑нибудь?

– Би‑би‑си не принимает на службу всякую рвань, – произнес Гюнтер.

– Но тебя‑то они взяли.

– Не понимаю твоего скепсиса, – недовольно сказал Глик. – Существование братства «Иллюминати» подтверждено множеством документов.

– Так же, как существование ведьм, неопознанных летающих объектов и Лохнесского чудовища.

Глик пробежал глазами названия статей и спросил:

– Ты что‑нибудь слышала о парне по имени Уинстон Черчилль?

– Звучит довольно знакомо.

– Так вот. Би‑би‑си давала биографический материал об этом человеке. Черчилль, между прочим, был глубоко верующим католиком. Тебе известно, что в 1920 году этот достойный член общества опубликовал заявление, в котором клеймил иллюминатов и предупреждал британцев о существовании всемирного заговора, направленного против моральных устоев общества?

– И где же это было опубликовано? – с сомнением в голосе спросила Макри. – Не иначе как в «Британском сплетнике»...

– А вот и нет! – торжествующе произнес Глик. – В «Лондон геральд». Номер от 8 февраля 1920 года.

– Не может быть!

– В таком случае смотри сама.

Макри всмотрелась в экран. «Лондон геральд» от 8 февраля 1920 года. «А я и представления не имела».

– Черчилль был параноиком, – заявила она.

– Он был не одинок, – сказал Глик, продолжая читать. – В 1921 году Вудро Вильсон трижды выступал по радио, предупреждая о постоянном усилении контроля иллюминатов над банковской системой Соединенных Штатов. Хочешь услышать прямую цитату из стенограммы передачи?

– По правде говоря, не очень.

– Нет, послушай. Президент США сказал: «Существует сила, столь организованная, столь неуловимая, столь всеохватывающая и столь порочная, что тому, кто захочет выступить против нее с критикой, лучше делать это шепотом».

– Никогда об этом не слышала.

– Наверное, потому, что в 1921 году ты была еще ребенком.

– Очень тонко, – заметила Макри, стоически выдержав удар. Ей уже исполнилось сорок три года, и в ее буйной кудрявой шевелюре начали появляться седые пряди.

Чинита была слишком горда для того, чтобы их закрашивать. Ее мать, принадлежавшая к Конвенции южных баптистов, приучила дочь к самоуважению и терпимости. «Если ты родилась черной, то упаси тебя Господь отказываться от своих корней, – говорила мама. – Если ты попытаешься сделать это, можешь считать себя мертвой. Шагай гордо, улыбайся широко и весело, и пусть они недоумевают, чему ты так радуешься».

– А о Сесиле Родсе[2]ты что‑нибудь слышала?

– Об английском финансисте?

– Да. Об основателе стипендии Родса.

– Только не говори, что и он...

– ...иллюминат.

– Дерьмо собачье!

– Не дерьмо собачье, а Британская вещательная корпорация, 16 ноября 1984 года.

– Мы написали о том, что Сесил Родc был иллюминатом?!

– Представь себе. Если верить нашей достойной компании, то стипендия Родса была создана более ста лет назад для привлечения наиболее способных молодых людей со всего мира в ряды братства «Иллюминати».

– Но это же просто смешно! Мой дядя получал стипендию Сесила Родса.

– Так же, как и Билл Клинтон, – ухмыльнулся Глик.

Макри начинала злиться. Она терпеть не могла дешевой алармистской журналистики, но в то же время ей было известно, что Би‑би‑си досконально проверяет все, что выходит в свет от ее имени.

– А вот сообщение, которое ты наверняка помнишь, – продолжал Глик. – Би‑би‑си, 5 марта 1998 года. Председатель парламентского комитета Кристофор Маллин требует от всех членов парламента – масонов публично признаться в принадлежности к этой организации.

Макри помнила этот материал: проект закона в конечном итоге охватил, помимо парламентариев, полицейских и судей.

– Напомни, почему это потребовалось? – сказала она.

– Маллин посчитал, что некие тайные фракции, входящие в сообщество масонов, оказывают чрезмерное влияние на политическую и финансовую жизнь британского общества.

– Он прав.

– Законопроект вызвал большой переполох. Парламентские масоны были вне себя от ярости. И я их понимаю. Подавляющее большинство людей вступили в общество с самыми благими намерениями и не имели понятия о прежних связях масонских лож.

– Предполагаемых связях, – поправила его Макри.

– Пусть так, – согласился Глик и тут же добавил: – Взгляни‑ка на это. Если верить отчетам, то орден «Иллюминати» родился во времена Галилея и имел прямое отношение к французским и испанским сообществам подобного типа. Карл Маркс был связан с иллюминатами, а кроме того, они оказали влияние даже на революцию в России.

– Людям свойственно переписывать историю.

– Тебе хочется чего‑нибудь более свежего? Что ж, получай. Сообщество «Иллюминати» упоминается в одном из последних номеров «Уолл‑стрит джорнэл».

Макри навострила уши. Это издание она очень уважала.

– Угадай с трех раз, какая игра пользуется сейчас наибольшей популярностью в Интернете?

– «Приколи хвост Памеле Андерсон».

– Почти в точку, но все же не совсем. Американцы без ума от интернет‑игры, именуемой «Иллюминаты: Новый мировой порядок».

Макри перегнулась через его плечо и прочитала: «Компания „Игры Стива Джексона“ создала новый хит. Игра являет собой квазиисторические приключения, в ходе которых некое баварское общество сатанистов пытается захватить мир. Вы можете найти игру в Сети на...»

– И за что же эти ребята из братства «Иллюминати» так ополчились на христианство? – чувствуя себя совсем разбитой, спросила Макри.

– Не только на христианство, – поправил коллегу Глик. – На религию в целом. – Склонив голову набок и широко ухмыльнувшись, он добавил: – Но судя по тому, что мы только что услышали, на Ватикан они имеют особый зуб.

– Перестань! Неужели ты серьезно веришь, что звонивший человек является тем, за кого себя выдает?

– За посланца братства «Иллюминати», готовящегося прикончить четырех кардиналов? – улыбнулся Глик. – Очень надеюсь, что это соответствует истине.

Глава 64

Такси, в котором ехали Лэнгдон и Виттория, покрыло расстояние в одну милю чуть больше чем за минуту – благо ширина виа делла Скорфа позволяла развить сумасшедшую скорость. Когда машина, заскрипев тормозами, замерла у южного края пьяцца дель Пополо, до восьми оставалась еще пара минут. Поскольку лир у Лэнгдона не было, за поездку пришлось переплатить, сунув таксисту несколько долларов. Выскочив из автомобиля, Лэнгдон и Виттория увидели, что площадь пуста и на ней царит полная тишина, если не считать смеха нескольких аборигенов, сидящих за столиками, выставленными на тротуар рядом с популярным в Риме кафе «Розати». В этом кафе почему‑то обожали собираться римские литераторы. Воздух был наполнен ароматом кофе и свежей выпечки.

Лэнгдон никак не мог оправиться от шока, вызванного его ошибкой. Он обвел площадь взглядом и шестым чувством ученого ощутил, что пространство вокруг изобилует символами иллюминатов – наполнено их духом. Во‑первых, сама площадь имела форму эллипса. И во‑вторых, что было самым главным, в ее центре высился египетский обелиск. Четырехгранный столб с пирамидальной верхушкой. Вывезенные римлянами из Египта в качестве военных трофеев обелиски были расставлены по всему городу, и специалисты по символике именовали их «пирамидами высокомерия», полагая, что древние считали эти камни продолжением земных святынь, обращенным в небо.

Когда Лэнгдон смотрел на монолит, его взгляд случайно уловил в глубине еще один знак. Знак гораздо более важный.

– Мы в нужном месте, – тихо сказал он, ощутив вдруг сильную усталость. – Взгляните‑ка вот на это, – продолжил Лэнгдон, показывая на внушительного вида каменную арку на противоположной стороне площади.

Арка, именуемая Порто дель Пополо, возвышалась на площади много сотен лет. В верхней точке дуги в камне было вырублено символическое изображение.

– Вам это знакомо? – спросил Лэнгдон.

Виттория вгляделась в большой барельеф и сказала:

– Сверкающая звезда над сложенными пирамидой камнями.

– Источник света над пирамидой, если быть точным, – произнес ученый.

– Совсем как на Большой печати Соединенных Штатов? – с округлившимися от изумления глазами, едва слышно спросила девушка.

– Именно. Масонский символ на долларовой банкноте. Виттория глубоко вздохнула, обвела взглядом площадь и спросила:

– Ну и где же эта проклятая церковь?

* * *

Церковь Санта‑Мария дель Пополо находилась у подножия холма на южной стороне площади. Храм стоял косо и чем‑то напоминал неумело и не в том месте ошвартованный линкор. Прикрывающие фасад строительные леса придавали зданию еще более странный вид.

В голове Лэнгдона царил хаос, и ученый изо всех сил старался привести в порядок свои мысли. Он изумленно смотрел на церковь. Неужели где‑то в ее недрах вот‑вот должно произойти убийство? Американец молил Бога о том, чтобы Оливетти прибыл на место как можно скорее.

Ведущая ко входу в храм лестница имела форму закругленного веера – ventaglio. Подобная архитектура, по замыслу строителей, должна была как бы заключать прихожан в объятие, что в данный момент выглядело несколько комично, поскольку ступени были заблокированы лесами и разнообразными механизмами. Довольно внушительных размеров знак предупреждал: «СТРОИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ. ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Лэнгдон сообразил, что закрытая на реконструкцию церковь является идеальным местом для убийства – там ему никто не мог помешать. Совсем не то, что Пантеон. Никаких особых ухищрений со стороны убийцы это место не требовало. Нужно было только найти способ проникнуть внутрь.

Виттория, ни секунды не колеблясь, проскользнула между двумя деревянными козлами и начала подниматься по ступеням.

– Виттория, – негромко позвал Лэнгдон, – если он все еще там...

Виттория, похоже, ничего не слышала. Она прошла через центральный портик к единственной деревянной двери церкви. Лэнгдон поспешил за ней. Прежде чем он успел произнести хотя бы слово, девушка взялась за ручку двери и потянула ее на себя. Тяжелая створка даже не дрогнула.

– Должен быть другой вход, – сказала Виттория.

– Вероятно, – облегченно вздохнув, согласился Лэнгдон. – С минуты на минуту должен прибыть Оливетти. Входить внутрь крайне опасно. Мы будем наблюдать за церковью до тех пор, пока...

– Если имеется другой вход, то, очевидно, имеется и другой выход! – бросила девушка, обжигая его гневным взглядом. – Если этому парню удастся скрыться, мы будем полным fungito.

Лэнгдон достаточно владел итальянским, чтобы понять, что она права. Да, в этом случае они действительно окажутся полным дерьмом.

В расположенном справа от церкви и зажатом высоченными стенами проходе было темно. Там пахло мочой – типичный запах для города, где число баров превосходит число общественных туалетов в соотношении двадцать к одному.

Виттория и Лэнгдон старались как можно быстрее выбраться из этого смердящего полумрака. Когда они пробежали почти пятнадцать ярдов, девушка схватила американца за руку и молча на что‑то показала.

Лэнгдон вгляделся и чуть впереди увидел неприметную деревянную дверь на массивных петлях. Он сразу сообразил, что перед ними porta sacra – вход, предназначенный исключительно для священнослужителей. В большей части церквей эти двери давно не использовались, поскольку соседние здания, приближаясь к стенам храмов, превращали подходы к porta sacra в дурно пахнущие узкие щели.

Виттория подскочила к двери и с изумлением уставилась на ручку. Лэнгдон подошел к девушке, взглянул на дверь и увидел, что в том месте, где должна находиться ручка, свисает какое‑то очень похожее на бублик кольцо.

Ученый взялся за кольцо и потянул его на себя. За дверью послышался щелчок. Виттория, переминаясь с ноги на ногу, стояла рядом. Она явно волновалась. Лэнгдон неторопливо повернул кольцо по часовой стрелке на триста шестьдесят градусов, однако ничего не случилось. Запор не открылся. Американец нахмурился и повторил попытку в другом направлении. Результат оказался тем же самым.

Виттория посмотрела вдоль узкого прохода и спросила:

– Может, есть еще один вход?

Лэнгдон серьезно сомневался в возможности его существования. В эпоху Ренессанса церкви строили с таким расчетом, чтобы в случае неожиданного штурма города они могли служить укрытием. Поэтому дверей делали как можно меньше.

– Если и есть другой вход в здание, – задумчиво произнес он, – то он скорее всего расположен где‑то в заднем бастионе и наверняка служит не как вход, а как потайной выход.

Не успел он закончить фразу, как Виттория двинулась по узкому проходу.

Лэнгдон последовал за ней. По обе стороны проулка к небу поднимались высокие стены. Где‑то зазвонил колокол. Восемь часов вечера...

* * *

Лэнгдон не сразу услышал, что Виттория его зовет. Он остановился у окна и прильнул к цветному стеклу, чтобы увидеть, что происходит внутри собора.

– Роберт! – донесся до него громкий шепот девушки.

Лэнгдон посмотрел в ее сторону. Виттория уже находилась в конце проулка. Показывая на тыльную сторону церкви, она знаками подзывала его к себе. Лэнгдон неохотно затрусил к девушке. У основания задней стены храма был сооружен небольшой каменный бастион, а за бастионом скрывался грот, из которого в фундамент церкви уходил узкий лаз.

– Вход? – спросила Виттория.

Вообще‑то скорее выход, подумал Лэнгдон, утвердительно кивая. В этот момент технические детали не имели никакого значения.

Виттория встала на колени и заглянула в тоннель.

– Давайте проверим, – прошептала девушка. – Может быть, там есть дверь и она не заперта.

Лэнгдон открыл было рот, чтобы выразить протест, но Виттория взяла его за руку и потянула вслед за собой в грот.

– Постойте, – сказал он.

Виттория обернулась, всем своим видом выражая нетерпение.

– Я пойду первым, – со вздохом продолжил Лэнгдон.

– Очередное проявление рыцарства? – удивленно спросила Виттория.

– Красота обязана уважать возраст.

– Видимо, это должно служить комплиментом? Лэнгдон молча улыбнулся и проскользнул мимо нее в темноту.

– Осторожно! Здесь ступени, – через мгновение произнес он.

Ученый двигался чрезвычайно медленно, касаясь рукой стены. Острые камни царапали кончики его пальцев. Лэнгдон вдруг вспомнил старинный греческий миф, согласно которому юноша точно таким же образом пробирался по лабиринту Минотавра, зная, что если ни разу не оторвет руку от стены, то обязательно придет к выходу. Лэнгдон осторожно продвигался вперед, не будучи уверенным в том, хочет ли он добраться до этого выхода.

Тоннель сузился, и Лэнгдон еще больше замедлил шаги. За спиной он чувствовал дыхание Виттории. Стена из‑под руки ушла вправо, и они оказались в небольшой полусферической камере, в которую, как ни странно, откуда‑то пробивался свет. В этом почти полном мраке Лэнгдону каким‑то чудом удалось увидеть очертания двери.

– Ого... – произнес американец.

– Заперта?

– Была заперта.

– Была? – переспросила Виттория и встала с ним рядом.

– Взгляните, – сказал Лэнгдон.

В пробивающемся из‑под косо висевшей двери свете было видно, что удерживающие массивную деревянную панель петли вырваны из гнезд. Орудие взлома – металлическая фомка все еще торчала из щели.

Некоторое время они стояли молча. Затем Лэнгдон почувствовал, как к его груди прикоснулась девичья ладонь. Рука скользнула куда‑то под пиджак, и он услышал:

– Не волнуйтесь, профессор. Я всего лишь пытаюсь достать пистолет.

* * *

А в этот момент швейцарские гвардейцы, рассредоточившись по всему музею Ватикана, вели поиск. В музее было темно, и каждый солдат имел в своем распоряжении прибор ночного видения – из тех, что использовались морской пехотой США. Через эти большие, очень похожие на мотоциклетные очки весь окружающий мир представал в зеленоватых тонах. Кроме того, у каждого швейцарца были наушники, соединенные с гибкими, очень смахивающими на антенны детекторами. Эти детекторы они использовали, дважды в неделю проводя рутинные поиски подслушивающих приборов. Гвардейцы двигались неторопливо, ритмично водя перед собой гибкими стержнями. Опытные ищейки методично проверяли пространство за статуями, осматривали ниши и открывали шкафы. Они даже не ленились заглядывать под мебель. Если в помещении окажется самое слабое магнитное поле, в наушниках должен раздаться писк.

Однако в этот вечер все приборы молчали.