Рассылка закрыта
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
MISS ЛЮКС. Наталья Нечаева.
Новая книга Натальи Нечаевой "MISS ЛЮКС" Аннотация:Для кого-то Чубайс - воплощение зла, а для Веры Бойко - добрый гений, Оле Лукойе и Зигмунд Фрейд в одном лице. Ясный и добрый, как электрический свет, он является ей во сне и навевает такие грезы, что не хочется просыпаться и возвращаться в реальность. А наяву в жизни Веры продолжается черная полоса - все одно к одному: бывший муж, известный журналист, оказывается в тюрьме, дочь связалась с плохой компанией и ушла из дома, и даже Верина крепость - отель "ЛЮКС", которым она управляет, вдруг становится чужим и опасным ...Но это еще не вся история ... Первые 3 главы из книги: Она любила Чубайса. Это была ее единственная странность. Во всем остальном она была такая, как все. Даже лучше. Вера уже собиралась спать. День выдался сложный, впрочем, как и вчера, и позавчера, и неделю назад. Умывшись и натянув ночную рубашку, она лениво перещелкивала кнопки телевизионного пульта, дожидаясь возвращения Александра. За плотно закрытой дверью спала дочь, в квартире было уютно, тепло и тихо. И телевизор, работающий без звука, поскольку вслушиваться там было просто не во что, общей почти полуночной идиллии не нарушал. Тихонько тренькнула телефонная трубка, лежащая рядом, и Вера, совершенно уверенная, что это – Александр, извещающий о том, что он находится уже на ближних подступах к дому, ласково отозвалась: «Але». - Вера Алексеевна? – Голос в трубке оказался совершенно незнакомым и каким-то, с первых слогов, требовательным. – Вас беспокоит старший следователь Лупаков. У нас находится ваш муж, Бойко Михаил Петрович. Завтра нам необходимо произвести обыск в вашей квартире. Когда вы будете дома? -В смысле? Что значит, у вас находится мой муж? – Вера вскочила с дивана, еще не в силах вникнуть в смысл только что прозвучавших слов, но уже вполне ясно, по неожиданно ухнувшему вниз, куда-то к коленкам, сердцу, сознавая – беда! – Он что, кого-то сбил? Попал в аварию? Он жив? -Жив, не волнуйтесь. Сидит напротив. И никого не сбил. Так, когда вы будете дома? – Неведомый следователь говорил как-то недовольно, будто Верины вопросы вызывали у него сильную оскомину. – Он арестован. -За что? – То, что изрекала трубка, было невероятным. Немыслимым. Невозможным. Мишка арестован? Да этого просто не может быть! -Так, во сколько нам подъехать? – Следователь будто не услышал ее вопроса. -Вы что, глухой? – Крикнула Вера. – Я спрашиваю, за что арестован мой муж? И кто вы такой? Вы хоть понимаете, кого арестовали? -Конечно! – как-то поспешно и радостно согласился собеседник. – Бойко Михаила Петровича, известного тележурналиста! От этой нескрываемой радости в голосе следователя Вера неожиданно успокоилась. Она всегда становилась совершенно спокойной, даже холодной, когда злилась. Это, правда, несколько мешало говорить, потому что холод сводил, прежде всего, скулы, и слова приходилось цедить сквозь сцепленные зубы, но зато они выходили медленными и, оттого, вероятно, особенно вескими... -Значит, вы арестовали известного журналиста Михаила Бойко. Он что, кого-то убил? Кого-то зарезал? Что-то украл? -Вера Алексеевна, - следователь, видимо, уловил эту ее новую, угрожающую интонацию, и, Вера это чувствовала, занервничал. - Я не могу вам сказать о причине ареста, это- тайна следствия... -Что? – Вера снова начала заводиться. – Вы звоните ночью в дом, где живут жена и дочь арестованного, и не говорите, за что он арестован? Почему он находится у вас? Он социально опасен? Он сбежит? Или вам нужно за ночь выбить из него какие-то признания? Вы что, матерого рецидивиста взяли? Следователь оторопел. Вера чувствовал это по неуверенному сопению в трубке. -Вера Алексеевна, вы может завтра подойти ко мне на беседу, и мы обо всем поговорим... -Я хочу слышать голос моего мужа. – Твердо отчеканила Вера. – Если он рядом – дайте ему трубку. -Не имею права. – Вдруг так же твердо ответил следователь. -Да?! – Удивленно, зло, и оттого с особенным уничижительным сарказмом спросила Вера. - Не иначе боитесь, что он мне государственную тайну выболтает! Или вы там над ним уже так поработали, что он слова выговорить не может? – Ее снова понесло, она это понимала, но остановиться уже не могла. – Журналистов сажать начали? Да я завтра всю прессу на ноги поставлю! Мало не покажется! -Михаил Петрович, скажите супруге, что вы живы, - следователь сказал это куда-то в сторону. -Вера, - услышала она голос мужа. – Я жив, не волнуйся! Я тут... -Хватит. – Уже в трубку произнес Лупаков. – Слышали? Так, во сколько? -Значит так. – Вера постаралась взять себя в руки. Получилось это плохо, просто отвратительно. Мгновенное осознание того, что Мишка, ее муж, путем каких-то злокозненных интриг, она в этом ничуть не сомневалась, оказался в тюрьме и проведет там ночь, вызвало такое откровенное, такое сильное отчаяние, что женщина ощутила дикую, просто оглушающую ненависть к неведомому следователю Лупакову. Именно в нем сейчас концентрировалось все зло, вся несправедливость этого гнусного мира. -Значит так... – снова повторила она. – Пока я не выясню, что произошло, ни с каким обыском никуда вы не попадете. -Вера Алексеевна, - следователь, видимо, успел оклематься от гневной Вериной тирады, и речь его стала снова оскоминно-недовольной. - Вы же умная женщина. Известная в городе. Ну, неужели вы хотите, чтобы мы провели обыск без вас? -Попробуйте. – Посоветовала Вера. – Попробуйте взломать дверь в мою квартиру. -Но у меня – санкция... -Вот и предъявите мне эту санкцию. Лично. Тогда и поговорим. И имейте в виду, – Вера снова сорвалась на крик, - если с головы моего мужа упадет хоть один волос, вы все, кто этот цирк организовал, не отмоетесь! – И добавила, неожиданно тихо, и очень на фоне только что прозвучавшего крика, многообещающе: - Это я вам гарантирую. Бросила трубку. Уставилась в темное слепое окно. И сразу стало неуютно и страшно. Пока она отважно скандалила со следователем, пока грозила ему праведным возмездием, все казалось довольно несложным: ну, вляпался Миша в какую-то историю, а, скорее всего, его в нее «вляпали», все выяснится и его отпустят. Все-таки – известный журналист... И ментам-провокаторам накостыляют ... И все забудется, как дурной сон. Конечно, именно эти мысли бродили в ее ошарашенном известием сознании во время всего этого нелепого, дикого диалога со следователем Лупаковым. А сейчас, когда разговор завершился, и она осталась одна, ситуация вдруг представилась совершенно с иной стороны. За что посадили Мишу? Журналистов, тем более, таких известных, как ее муж, уважают, боятся, но не сажают! А уж если арестовали и посадили, или как у них говорится, задержали? – не побоявшись ни скандала в прессе, который непременно подымется, ни последствий этого скандала, значит, на самом деле произошло что-то крайне серьезное. Настолько серьезное, что эту ночь и еще Бог знает сколько ночей, проведет он в камере... «Господи, Мишка, да что же ты такое натворил? - мучила себя вопросом Вера. – Вернее, что с тобой сотворили?» Зная своего супруга почти двадцать лет, с первого курса института, Вера ни на секунду не могла поверить в то, что Мишка мог оказаться замешан в чем-то криминальном. Раздолбай, повеса, ловелас, лентяй, он был просто фантастически талантливым журналистом. Именно – фантастически. Если бы к этому природному дару чуток трудолюбия и ответственности, Михаил Бойко давным-давно был бы уже суперзвездой национального масштаба. Но слава Мишу не интересовала. Совсем. Ни в длинном списке его недостатков, ни в столь же обширном списке достоинств, тщеславия и честолюбия не значилось вовсе! Он обладал потрясающим нюхом на сенсации, умел подавать их так, что у телезрителей, созерцающих его репортажи, просто захватывало дух, но сделать даже из блестящей серии репортажей что-нибудь более стоящее и серьезное, к примеру, телевизионный фильм или мало-мальски аналитическую программу он не мог. Не потому, что не умел, а только потому, что было – лень. Отработанный факт, попавшая на экран, а с экрана в умы и сердца, сенсация, его переставали интересовать в тот самый момент, когда сюжет заканчивался. И все. Следующий раз к этой теме он мог вернуться по единственной причине – появления новой сенсации. Пару лет назад он ушел из государственной телекомпании на вольные хлеба и теперь делал сюжеты практически для всех центральных каналов и для парочки-троечки ведущих, зарубежных. Но на постоянную работу, типа собкоррства, идти ни в какую не желал, поскольку обязаловка серьезно ограничивала внутреннюю свободу, и как он сам считал, мешала стремительному полету творческой мысли. Равно как и лишала звериное журналистское чутье необходимой остроты. Может, он снова раскопал что-то такое, что грозило кому-то или чему-то крупным скандалом? Может, он уже снял какой-то сюжет, который ни в коем случае не должен был появиться на экранах? Вера не очень хорошо представляла себе нынешний круг его интересов – полтора года назад они разъехались, Вера с Варькой переселились в квартиру родителей, а Миша остался в их общем семейном гнезде, где они прожили втроем пятнадцать лет. История, предшествовшая их расставанию, была малоприятной и банальной, Вера, вспоминая о том времени, постоянно испытывала чувство гадливости и испачканности, а Миша, со своим потрясающе легким отношением к жизни, похоже, по сей день, не воспринимал их разрыв серьезно. Он вообще мало, что принимал близко к сердцу, ее бывший муж. Хотя – почему бывший? Развестись они так и не развелись, нужды особой в этом не было. Квартира до сих пор числилась за Верой, потому и обыск в ней без ее присутствия провести не могли... Что же случилось? За что арестовали Михаила? И узнать – не у кого, да и время – скоро час ночи, кому звонить? Если бы кто-то из Мишиных коллег чего-то знал, давно бы уже сообщили, значит... Значит, все делалось тайно... Вера отвлеклась от созерцания фонаря, единственного, на весь огромный двор, глаза сфокусировались на самом оконном стекле, уперлись в отражение комнаты. Сзади стоял Александр. Высокий, мощный, черноволосый. Тяжелый подбородок высокомерно задран, красивые четко очерченные губы кривятся в немой ухмылке... Она и не заметила, как он вошел. И сколько он стоял тут, за ее спиной, тоже не знала. Как и то, слышал ли он ее истеричный телефонный разговор. Лучше бы, чтобы не слышал. Увы... -Ну, и куда твой красавец опять вляпался? – Спросил Александр. Нехорошо спросил, недобро. Он вообще плохо относился к ее бывшему мужу. Скорее всего, просто ревновал, хотя само упоминание о ревности вызывало в нем, обычно сдержанно-холодном, бурю праведного гнева. – В КПЗ отдыхает? И чего ты тут на ментов наезжала? Что сделать-то сможешь? Или снова, очертя голову, кинешься любимого муженька из очередного дерьма вытаскивать? -Кинусь, Саша, и ты это прекрасно знаешь. – В упор посмотрела на него Вера. – Это – отец моей дочери и не чужой мне человек. И если он попал в беду, то я обязана ему помочь! -Давай-давай! Воюй с ментами, обивай пороги начальства... Ты же у нас – мать Тереза! – Александр глубоко затянулся сигаретой, с шумом выдохнул дым. – Может, ты вообще вернешься к нему, он же теперь несчастненький, его жалко! -Саша, прекрати! – Вере очень не хотелось ссориться с Александром. И потому, что она вообще не любила ссориться, и потому, что с Александром в последнее время конфликты выходили очень уж часто... – Ты же прекрасно знаешь, что я к нему не вернусь, не для того уходила, но и бросить в беде тоже не могу. Кто ему кроме меня поможет? Ну, представь, а если бы с тобой что-нибудь подобное... -Со мной ничего подобного случиться не может. – Холодно заявил Александр. – А если и случится, то мужчина должен решать свои проблемы сам. Не впутывая женщин. -А он меня и не впутывал. - Вера вздохнула. Конечно, по сути, Саша был прав. Мужчина должен решать свои проблемы сам. Но Михаил был мужчиной особенным, и к решению своих, время от времени возникающих проблем, привычно привлекал ее, Веру. Но что то были за проблемы? Одолжить денег на новую профессиональную камеру, найти юриста для консультации по какому-нибудь скандальному вопросу, чтобы не доводить дело до суда, разжиться халявным залом для какой-нибудь пресс-конференции... Словом, бывшая жена служила для Михаила привычной палочкой-выручалочкой, и он не видел ничего зазорного в том, что иногда беззастенчиво и нахально использовал в своих целях и ее время, и ее связи, и ее деньги. -Саш, послушай, а там, в ментовке... -Знаешь что, любимая, - Александр прервал ее безжалостно и жестко, - если ты собираешься и меня привлечь к спасению своего муженька, вынужден тебя огорчить. Ни помогать, ни советовать, ни обсуждать эту тему я не желаю. Ясно? И тебе не советую туда влезать. -Но Саша... -Ты не поняла? Тогда подумай. Я тебе такую возможность предоставлю. – Он вышел в коридор, сунул ноги в туфли, чертыхаясь и сминая задники, потому что в досягаемости не оказалось обувной ложки, сорвал с плечиков пальто и вышел из квартиры. -Саша... – всхлипнула Вера,- Саша, куда ты... Она знала, что раз он ушел, то эта ссора – надолго. И теперь пока она сама не придет к нему, не попросит прощения и не пообещает поступать так, как хочет он, они будут поврозь. Вот уже год, с тех пор, как их отношения приняли законченный, почти семейный характер, Александр предметно и планомерно занимался ее перевоспитанием. Отучая от привычной самостоятельности и, наоборот, приучая к тому, что в отношениях между мужчиной и женщиной все должен решать именно мужчина. Женщине же остается одно – подчиняться... Иных отношений он не признавал. Нельзя сказать, что Вере эта его позиция была глубоко неприятна или казалась противоестественной. Нет! За долгие годы жизни с Михаилом, когда весь груз проблем и ответственности лежал именно на ней, она от этой своей ведущей роли изрядно устала, и как всякая нормальная женщина, мечтала о крепких мужских плечах. Которые возьмут на себя все сложности и всю ответственность и за нее, и за семью, и за финансы. И за Варьку... То есть, она мечтала о том, чего никогда не имела. А, получив все это вместе с Александром, вдруг обнаружила, что принять такой стиль взаимоотношений и смириться со своей, безусловно, второй ролью – не в состоянии! Оттого и проистекали все их конфликты. Александр, глава крупной строительной компании, привык царить и лидерствовать единолично. Конечно, он вполне отдавал себе отчет, что на работе Вера тоже была начальником, и тоже – довольно крупным. Но их работы никак не пересекались. А дома... Дома она должна была быть просто женщиной. Милой, любящей, всепрощающей и, желательно, восторженно заглядывающей ему в рот. Вера поначалу приняла все эти требования как неведомую и оттого вполне увлекательную игру, с удовольствием в нее включившись. Но чем дальше, тем больше понимала, что подавление собственной сущности, пусть и в угоду любимому мужчине, а Сашу она очень любила, напрягает ее все больше и больше, заставляя мучиться невысказанным вопросом: зачем? Зачем ему нужно, чтобы она была всего лишь его тенью? Зачем он постоянно демонстрирует свою власть, и использует ее явную от него зависимость, чтобы еще и еще доказать ей, что она, женщина, глупее, мельче, хуже, чем он, мужчина? И вовсе не потому, что она на самом деле – глупее или хуже, а потому лишь, что она – женщина, а он, соответственно, мужчина... Ведь однажды, несколько лет назад, когда судьба внезапно их столкнула, а потом резко и без оглядки, бросила друг к другу в объятия, он полюбил ее именно за независимость суждений, ироничность, острый и быстрый ум. Ну и, конечно, за чисто женские прелести, коих у нее было в избытке - яркость, стройность, красоту... -Мама, что с папой? – В дверях своей комнаты стояла встревоженная Варька. Верно, все слышала. И ее разговор со следователем, и скандал с Александром. А теперь вот, удостоверившись, что Саша ушел, решила вылезти из постели и задать мучавший ее вопрос. У Варьки вообще была удивительная способность всегда слышать то, что не надо... Правда, выяснялось это, подчас, спустя какое-то время, но Вера всегда знала, что в кудрявой Варькиной головенке сведений и информации о ее, Вериной, личной жизни, хранится столько, сколько семнадцатилетней дочери знать о родной матери категорически не полагается. -Мам, за что отца посадили? – повторила вопрос Варя. -Ты чего не спишь? – Вера не знала, как ответить на вопрос дочери. – Как завтра в школу вставать будешь? -Мам! – Варька требовательно повысила голос, словно предупреждая, что никакие уловки тут не помогут, и на вопрос отвечать придется. -Варь, я и сама не знаю. – Вера легонько подтолкнула дочку к кровати, заставила лечь, ласково потрепала упругие пепельные кудряшки. – Ты же все слышала. Мне следователь ничего не сказал. Теперь надо ждать до утра. Но ты не переживай! Ты же знаешь отца! Кому-нибудь дорогу перешел... Или что-то сенсационное раскопал... -А почему его посадили? Он же не уголовник! -Конечно, нет! Наш отец – уголовник? Да ты что! Думаю, недоразумение, завтра все выяснится. Давай, спи. -А как ты думаешь, отец мог сделать что-нибудь такое, за что в тюрьму попасть можно? -Да ты что, Варька! Наш отец, конечно, не ангел, но то, что он очень честный и порядочный – без вопросов! Ты же знаешь! Все, спать. – Вера чмокнула дочь в тугую щеку и тихонько прикрыла за собой дверь. -Ма-ам! – Догнал ее в коридоре требовательный голос. -Что еще? – Вера вернулась. -Мам, а чего этот козел так отца ненавидит? Что он ему плохого сделал? -Варя! – Вера, увы, знала, что ее единственная дочь, мягко говоря, плохо воспринимает Александра, но чтобы вот так, назвать козлом... – Что ты себе позволяешь? Он просто не хочет, чтобы я влезала в это дело, считает, что мужчина должен решать свои проблемы сам... -Да слышала я, - отмахнулась Варька, - он же просто ревнует! -Варя, мне кажется, это не твоего ума дело! – Холодно сказала Вера. – Спи! -Конечно! – Обиженно прогундосила дочь. Зарылась мордахой в подушку, продолжая бубнить что-то невнятное и недовольное. Слов, однако, было не разобрать. Видно, высказывалась она по поводу Александра... А, может, и по поводу родного отца... * * * Светало празднично и ярко. Солнце, лениво просыпающееся за ближней горой, сладко потягивалось, высвобождая из-под легкой паутинки облаков мохнатые оранжевые лапы. Осторожно трогало ими голубые кусочки неба, и там, где это касание происходило, блеклый горизонт стыдливо розовел, чтобы тут же, немедленно и радостно, расцвести бирюзово-фиолетовыми и желто-зелеными всполохами.Вера и Чубайс сидели на деревянной облупленной скамье, некогда, видимо, выкрашенной яркой синей краской. Таких садово-парковых диванов, в жестких, несмываемых намертво въевшихся в старое рассохшееся дерево, чешуйках, по всей необъятной Росси обреталось великое множество. Поэтому и вопрос, откуда эта громоздкая дурында объявилась на берегу глухой лесной речки, за десятки километров от людского жилья, не возникал. Стояла – и хорошо! Земля-то пребывала еще в ночной холодной дреме, и сидеть на ней, влажной и неуютной, было не очень приятно. Чубайс расслабленно щурился на скачущие по быстрой воде разноцветные блики, изредка остро отвлекаясь на редкий всплеск рыбы в близкой маленькой заводи. Вера просто сидела рядом. Она старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть его спокойствие, не нарушить неловким своим движением или чересчур громким дыханием состояние благодушного блаженства, в котором он пребывал. Он отдыхал, и она старалась ему в этом помочь. Солнце, наконец, взобралось на горку, и расселось там, еще ленясь и зевая, медленно, на ощупь, обшаривая теплыми со сна мохнатыми лапами, склоны самой горки, недалекий веселый лесок, синюю егозливую речку. -Ну, что, пойдем? – Стремительно поднялся Чубайс. Будто и не сидел секунду назад в полусонной истоме. – Садись в лодку. Вера даже не заметила, когда он успел переодеться: только что сидел в темно-серой, с искрой двойке и стильном галстуке, а теперь его большое мускулистое тело обтягивал черный, с молочным на солнце отливом, гидрокостюм. Рыжая голова оказалась упакованной в черный же шлем, который смешно собрал в складки кожу высокого лба и приплюснул к носу гладко выбритые щеки. Лицо Чубайса стало похожим на милую мордашку неведомого хитрого зверька, лукавую и веселую. -Давай, греби! – Чубайс сунул ей в руки легкие дюралевые весла. -Я не умею... – Вере отчего-то совсем не стыдно было в этом признаться. -Ничего! Главное, не бояться! Все у нас получится! И Вера моментально поверила этим словам. Ведь и вправду: главное – не бояться... Лодка легко скользнула на середину реки, гармонично вписалась между двумя параллельными потоками синей, как утреннее небо, воды и понеслась мимо белых глиняных откосов, мимо зеленых растопыренных елок, мимо сияющих зеркальных небоскребов, мимо игрушечно-пряничных куполов Василия Блаженного... Мимо, мимо, мимо... Под аркой Дворцового моста лодка, повинуясь воле потока, сделала замысловатый крюк, чтобы тут же снова вырваться на блистающий синевой и солнцем простор. Вера еще щурилась от внезапно ударившего по глазам золотого луча Адмиралтейской иглы, еще пыталась укрыться ладонью от неведомо как оказавшегося над ними громадного серебряного самолета, а байдарка уже вплыла в тихий тенистый омут, где крупными прохладными снежинками среди зеленой воды таяли белые водяные лилии. -Будь очень внимательна! – Крикнул Чубайс. – В любой тихой заводи существуют бурные подводные течения. Внешнее спокойствие очень обманчиво! Вера попыталась вглядеться в прозрачную толщу воды, чтобы обнаружить там, в глубине, эти страшные, коварные потоки, но кроме ярких красных аквариумных рыб, с таким же любопытством вглядывающихся сквозь толстое стекло воды в нее, Веру, ничего не увидела. Они уже неслись просто с сумасшедшей скоростью меж мрачных скалистых берегов. Таких близких, что Вера все время инстинктивно пыталась увернуться от прыгающих на лодку валунов. -Хорошо! – Крикнул Чубайс. – Вперед! Вера хотела сказать, что ей страшно, попросить плыть помедленнее, но Чубайс был на далеком от Веры носу лодки, а вода шумела громко и грозно – не услышит... Скалы неожиданно кончились, и лодка, словно услышав невысказанные Верины мольбы, плавно закружилась на идеально круглом голубом блюдце ясной солнечной лагуны. Чубайс бросил весла, стянул с головы шлем, уперся за спиной ладонями в дно байдарки и закинул голову. Хочет загореть! – поняла Вера. Но нет. Его глаза были совершенно открыты и, не мигая, смотрели на высокое, уже ослепительно белое солнце. Лодка, так же лениво кружась, постепенно приближалась к ласковому берегу, по которому прямо к воде сбегались, собираясь в букеты, яркие фиолетовые колокольчики. Вера уже протянула руку, чтобы сорвать ближний, крупный, с бордово-желтой сердцевинкой, как Чубайс вдруг одним неуловимым движением сгруппировался, сжав в руках весла, низко пригнул голову и крикнул, полуобернувшись: «Держись!» Байдарка неуклюже, но высоко подпрыгнула и ... полетела... И Вера полетела вместе с ней, рядом. И увидела краем глаза, что красные аквариумные рыбы – тоже летят, раскрыв громадные рты в безмолвном крике. Она не могла понять, сколько длился это полет – вечность или секунду. Мгновенный парализующий ужас заполнил мир, поменяв местами небо и землю, погасив теплое белое солнце, забив рот, нос, дыхание, легкие черными и очень холодными кляпами, которые невозможно было ни выплюнуть, ни вытащить. С ними следовало смириться и – умереть. «Пороги, - подумала она, - это пороги! Он же говорил, что мы будем сплавляться. Но почему он не предупредил, что это так страшно и больно?» Ее тащило по острому осколочному дну, больно швыряя на те самые валуны, от которых она так старательно уворачивалась еще в лодке, неведомая жестокая рука давила на затылок, не давая голове подняться над потоком. «Все было так хорошо и красиво, так спокойно, он не зря говорил, что под водой – бури. Я не поверила, и вот... А как же Варька? Она ведь даже не знает, где я?» Кто-то очень сильный схватил Веру за толстую пуховую куртку, от резкого движения кнопки на куртке плавно разъехались, и Вера увидела, как одежда уплывает вверх, а она сама снова опускается на страшное черное дно. Но этот кто-то тоже понял, что поднял не Веру, а куртку, нырнул, и, ухватив ее за плечо, стал поднимать наверх, туда, к свету, где вода уже не была такой темной и вязкой. Он мощно вытолкнул ее на поверхность, в дождливые серые сумерки. Вера уже успела выплюнуть один из смертоносных кляпов, успела глотнуть мокрого, как вода и такого же холодного воздуха, как вдруг левая рука, которой Вера пыталась нащупать хоть что-то, похожее на опору, за которую можно было бы зацепиться, чтобы закрепиться над водой, проскользнула в какую-то расщелину и мертво застряла там, стиснутая с двух сторон бетонными блоками. Будто захлопнулся специально приготовленный капкан. Увидев, что она снова ушла под воду, Чубайс дернул ее еще раз, и Вера сумела проглотить еще один кусочек воздуха, перед тем, как окончательно сойти с ума от дикой боли, рассекшей на миллион острых, режущих осколков ее руку. Как он сумел раздвинуть сцементированные, сваренные ржавыми металлическими прутьями, валуны, как вытащил ее, неживую, но и не окончательно мертвую, на белый, чистый, горячий песок, она не помнила. Солнце, больно, до мгновенных цветных пятен, ударившее по глазам, заставило ее очнуться. Прогретый серый асфальт незнакомой площади пахнул в лицо автомобильным выхлопом и гардеробной пылью. Она чихнула, приподнялась на локтях. Над широким проспектом, по которому нескончаемой чередой, совершенно безмолвно и оттого особенно устрашающе, двигались черные бумеры, плакатно висела белая матерчатая перетяжка: «ТАМ, ГДЕ ЧУБАЙС, ТАМ БОРЬБА. ТАМ – ПОБЕДА!»
|
| В избранное | ||
