Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Сидел на дубе дятел

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Мудрость через притчи. Дао Бизнеса" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Октябрь 2000   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Сергей Чернодятлов

Статистика

265 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Сидел на дубе дятел


Служба Рассылок Subscribe.Ru проекта Citycat.Ru

Новые поступления на сайт "Сидел на дубе дятел"

04.10 - Санитар о рассказе П.Афанасьева в "Санитарной обработке -9"

 

Павел Афанасьев, "Спутник"

"Спутник" - рассказ, посвященный описанию весьма нелегких будней студенческого стройотряда застойных времен и уж совсем нелегких будней тридцатишестилетнего Миши, поехавшего на свою голову вместе с отрядом в знойный Казахстан в качестве доктора. Миша - взрослый семейный человек, врач, хирург "по желудочно-кишечной части", и зачем ему понадобились Казахстан и компания двадцатилетних молокососов - неясно; автор не сообщает, и приходится лишь догадываться, что роль сыграл рубль, предполагаемо длинный. Поначалу Мишина ниша (хорошо звучит, однако) в студенческом коллективе надежна и приятна, его принимают за своего и даже более: "Тридцатишестилетний Миша был значительно респектабельнее составлявших отряд студентов и молодых сотрудников. Нам, вчерашним школярам, льстило, что такой серьезный человек общается с нами как бы на равных". Однако… "Впрочем, никто не рассматривал всерьез его звание доктора, и работать он был обязан как любой другой боец отряда".

И Миша, что называется, попал. Сказался недостаток физической подготовки. "…Доктор начал сдавать. Все чаще бегал он к двухведерному жестяному бидону, стоявшему у подножия холма, все неторопливее возвращался, попив водички". "Заметно приуныв, Доктор все-таки продолжал вести себя в компании по-свойски, как ни в чем не бывало, но этим только сильнее злил окружающих. С моей легкой руки, его стали называть за глаза "Докторастом."" "Доктор болтался по объектам как перекати-поле - угрюмый, молчаливый и бесполезный. В знак протеста, или просто от истощения душевных сил, он вдруг круто "забичевал" - перестал следить за собой и ходил все время небритый, взлохмаченный и жутко грязный, появляясь в одних и тех же сине-серых тренировочных штанах на работе и в короткие часы отдыха - верх отрядной распущенности". Короче говоря, с Мишей случилось то, что нередко случается в армии (или иной схожей структуре) с "неподготовленными" людьми, - он "зачмырел". Его перестали уважать, его начали оскорблять, над ним начали издеваться, и мне удивительно, почему волей автора во всем рассказе ему так ни разу и не набили морду.

Что тут сказать? Печально. И вспоминается такая история. В далеком уже году, будучи новобранцем, валялся я в гарнизонном госпитале знойного города Ашхабада (смею верить, не менее знойного, чем Казахстан). Вместе со мной в отделении лежал мой земляк и однополчанин, - дистрофически-худой и бледный очкарик, не на жизнь, а на смерть боровшийся с тифом. Недавний выпускник консерватории, теперь он был бойцом одной из учебных частей, готовивших десантно-штурмовые бригады в Афган. Недавний скрипач, победитель конкурсов, завсегдатай концертных залов, а теперь "чмо", москаль, педераст… Запомнилась сцена: с температурой под сорок я ползаю между коек и, с трудом фокусируя зрение на тряпке, бессмысленно вожу ею взад-вперед по полу. Распахивается дверь, и двое откормленных небритых "дедов" в госпитальных пижамах вволакивают в палату моего земляка: "Ну-ка слухай, як твой зема заспивать буде!.." (Или что-то в этом роде, я не большой знаток языков малороссов.) Короткий удар в тощий бок, и мой земляк, с трудом набрав в себя воздуху, начинает петь. Не петь, а так, без слов, одна мелодия. Хоральная прелюдия фа-минор Баха, та, что в "Солярисе" Тарковского, знаете? Удивительно чистый и красивый у него был голос. Глядя в его выпученные, полные животного страха глаза, глядя на его разбитые губы, я, помню, заплакал. От жалости, от унижения, от ненависти, от страха перед двухлетним мраком, что предстоял мне... К счастью, Бог не обидел меня ни силой, ни волей, - справился. Ему повезло меньше. Он умер в госпитале, даже не дожив до присяги.

Зачем я это все? За тем ли, чтобы просто гавкнуть в разноголосом критиканствующем лае всевозможных радетелей за Отечество: вот, дескать, это наша армия, это наша страна, это наши лагеря, это наши стройотряды, это наша система, если кто еще не знает или не хочет знать. И да, и нет. Проблема человека не на своем месте универсальна, трагичный образ музыканта, держащего вместо скрипки в руках гранатомет, глобален. В любом месте Земли, я уверен, найдутся несчастные худосочные интеллектуалы, по воле обстоятельств попавшие в "мужские коллективы", исповедующие первобытные ценности: физическую силу, крепкую глотку и чувство стада. Но лишь у нас, думается мне, воля этих обстоятельств столь чудовищно императивна; лишь у нас в законодательном порядке (наследие социалистических изуверств) из скрипачей все еще могут делать десантников, из художников бульдозеристов, а из врачей - разнорабочих.

Возвращаясь к рассказу, хочется задать ряд вопросов, - и автору, и просто так, в воздух. Во-первых, Паша, ну почему же все-таки "…никто не рассматривал всерьез его звание доктора"? (Кстати, "звание доктора" Word подчеркивает зеленым, совершенно справедливо расценивая как лексическую ошибку.) Все-таки специалист, все-таки хирург, все-таки "по желудочно-кишечной части". Ну, а если бы по этой самой части вдруг что-нибудь случилось, - не с тобой, упаси боже, так с кем-нибудь другим? Аппендицит, скажем? Степь да степь кругом, пока куда-нибудь довезут можно и ласты склеить! А тут ведь и везти никуда не надо: Миша на коленке кухонным ножом все в лучшем виде оформит, такие операции для него - раз плюнуть. Могло такое случиться? Могло. С тобой лично, Паша, могло такое случиться? Могло. И вот мне интересно: оправившись и став из пациента снова командиром, послал бы ты после этого Мишу месить раствор или нет? Еще вопрос, но уже не к тебе, Паша. Почему врач "работать… обязан как любой другой боец отряда"? И вообще, что может быть за мотивировка у хирурга, работающего в клинике, чтобы отправиться на несколько месяцев в грязную провинцию, хотя бы даже и действительно врачом? Поскольку ответов на последние два вопроса я не предвижу, то попытаюсь ответить на них сам. Поехал Миша чтобы немного заработать, чтобы одеть-обуть своих дочерей, потому что он советский хирург, потому что получал сто двадцать рублей, а не сотни тысяч в год, как его коллеги на Западе. (За что им там, скотам, столько платят? Подумаешь, полостная операция, вот ты попробуй лопатой на солнцепеке помахать!) И уж раз ты приехал, Миша, то будь любезен вкалывать со всеми, - пока никто не заболел, не хрена из себя врача корчить, - у нас кто не работает, тот не ест. А мерилом работы, если ты не знал, у нас считают усталость, а не прописанные пилюли. Вон лом, вон лопата, вперед, сволочь!

Ладно, эмоции в сторону. По существу остается сказать, что, несмотря на то, что рассказ меня задел, он все-таки какой-то никакой, невнятный, что ли. Прежде всего потому, что я не почувствовал отношения автора к главному герою. Тона для образа Миши выбраны, мягко говоря, грязноватые (и алкаш, и лентяй, и все такое), сам Паша (рассказ, я полагаю, документален) гнушался общением с доктором и презирал его наравне со всеми, и все же… Почему-то мне кажется, что по прошествии лет автор не считает Мишу таким уж говнюком. Может быть, просто потому, что в последний день пребывания в стройотряде никчемный Миша погиб.

 

У Санитар 2000

30.09 - Дупло 19

 

Меня частенько в последнее время стали упрекать в нарочитой злобности. На авторов, дескать, ты, Чернодятлов, кидаешься, как собака Баскервилей. Не знаю, может быть. Вам, граждане, виднее со стороны. Хорошо, не буду больше, как собака. Буду, как Берримор: “Овсянка, сэры”. В смысле новый обзор, свеженастуканный на клавиатуре. И практически беззлобный. “Садитесь читать, пжалста”.

Андрей Терещенко. Экзамен.

Не знаю, чем таким меня зацепил этот рассказ. Два других – “Принц” и “Магия неба”, просто беспомощны. А этот вполне ничего. Авария на горной дороге, герой отдает концы, и тут появляются два чертенка и начинают выяснять, куда душе надлежит следовать – в рай или в ад.

Он виноват, точно. Скорость 140 - он не успел притормозить! - Маленькое рогатое существо с веселой мордочкой и черной косматой шерстью стояло у останков моей машины и громко кричало, абсолютно по-человечески тыча правым копытцем в мою сторону.

Ясности нету, поэтому черти начинают ставить эксперименты, прокручивая аварию еще и еще раз.

Давай дубль? - Сказал Ангел. - Посмотрим, что у него получится.

ДУБЛЬ ДВА! - Зазвучал хор козлиных голосов, и мир закружился в пьяном танце

Ясности опять нет, поэтому дублей они прокрутили штук пять, пока не появился старшой, не то дьявол, не то архангел. Выясняется, что эксперименты эти темпоральные строго запрещены. Герой, наглея, давит на дьявола-архангела, что разболтает все на Большом Совете, и дьявол оставляет его жить на грешной земле.

Свежий поворот сюжета, легкость повествования, ненавязчивый юмор, впрочем местами переходящий в молодежный стеб. Простая легкая концовка. В общем и целом - прочитать можно.

Ясюкевич Р.В. Байки из Промзоны.

Это, собственно, не художественная литература. Это, собственно, то, что раньше помнится называлось “беллетризированные воспоминания”. Леонид Ильич (если кто не знает – Брежнев, советский руководитель в 60-70 годы) такое писал, точнее за него писали. “Малая Земля”, “Целина” и др. Я ничего не хочу сказать плохого про “Целину”, неумеренные восторги лизоблюдствующих (и лизозадствующих) холуев только испортили все дело. А так, ну написал воспоминания человек, что в этом такого? Вот и у Ясюкевича воспоминания в форме анекдотов. Приведу один.

Рассказывал итээровец из Тольятти:

-Ты ведь знаешь, что "жигуль" один к одному "фиат"? Когда

только начали выпускать наших "итальяшек", почти всех мастеров и

специалистов возили на заводы "Фиат" для обучения. Драка за место

в группе была страшенная. Вот идем мы по пролетам ихнего завода,

тихо матерясь от зависти. Громко нельзя, потому что с группой ходит

кагэбешник, которому наша зависть - готовый материал об

антисоветских высказываниях. Нагулялись, насмотрелись,

остановились в уголочке перекурить впечатления. Стоим, болтаем.

Вдруг замечаем, кто-то вдоль конвейера побежал и работяги

начинают бросать инструмент и в сторону отходить. Конвейер

лязгнул и замер. Посылаем толмача узнать, что случилось. Тот

вернулся и выдал такое, что наш гэбэшник побледнел: "Они говорят -

вы бастуете и мы бастуем!"

В этом же духе все остальное, только истории подлиннее. А ведь и совсем неплохо получилось, история уходящей/ушедшей эпохи, рассказанная очевидцами, какая-то здесь выходит. И нечего, граждане, харкать через плечо на недавнее прошлое. У нас была великая страна, как правильно заметил Эдичка Лимонов. Рекомендую прочесть.

Шипилов А.Ю. Пуповина.

Начал читать и не смог оторваться до конца. Ведь попадаются же иногда и под ногами самородки. Хотя нет, откуда в городе самородки… бумажники иногда под ногами валяются. Просто потрясающе написано.

 Девушек зовут Таня, Маша, Катя и Инга. Всем четверым слегка за двадцать, и в каждой есть то что-то, из-за чего у любого мужика с хорошим вкусом после трех минут общения с ними яйца сжимаются в кулак, а слюна становится непростительно вязкой.

И вроде бы ни о чем. Автор, я так понял, живет в Варшаве, или часто там бывает, поэтому все действие тоже в Варшаве происходит (почти все). Точнее ничего не происходит в Варшаве. Пьянки-наркота-блядки русских шлюх с русскими же парнями, временно обитающими здесь. Концерт еще был под названием “Русская идея”, да вставные куски про бизнесмена Артура из Португалии.

Но это все как раз из той оперы, когда важен не результат, а процесс. Что-то я давно не встречал автора, так свободно и изысканно одновременно обращающегося со словами.

  Поймать сюжетную логическую линию, казалось, было невозможно. Женщины в сарафанах, в жаркий полдень вытирающие рукавом пот со лба сменялись доменными печами, огромной, неестественного размера, лесной земляникой, испуганной улыбкой Гагарина, былинными богатырями, стылой грязью на разбитой дороге, широченными реками, хитрым оскалом Сталина, парадами Победы, треснутым пенсне, разбитыми в кровь мясистыми лицами, живыми скелетами, бескрайними полями ромашек, поземкой, крутолобыми утесами, бревенчатыми хатами, пулеметными дисками, шумными деревенскими свадьбами, холодными коридорами психиатрических лечебниц, прорубями в толстенном льду, кустами сирени, искореженными детородными органами обоих полов, половодьями рек, ораторствующим Лениным, Рождественским, в слезах читающим стихи, Чеховым, спящим в дачном кресле, Жуковым в бане, смеющимся Брежневым, Гребенщиковым в обнимку с гитарой, Бернесом, Орловой, кипами портретов Горбачева, глобусами, лавиной катящимися с горы, пылающими книгами, бурлаками, слезами и золотом, плачем навзрыд и истерическим смехом, кровью и спермой, молоком и нефтью, водою и снегом, туманами и росою, ночами и днями, луною и солнцами, нескончаемыми солнцами...

Еще бы и сюжет внятный прорисовывался – цены бы этой повести не было. Но и в таком виде настоятельно рекомендую прочесть всем-всем-всем. И Винни-Пуху.

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
В избранное