Сидел на дубе дятел

Новые поступления на сайт "Сидел на дубе дятел"

24.04 - Детектив Добровольского-Чернодятлова Кто убил Истину .

А.Добровольский, С.Чернодятлов

Кто убил истину

детективная история

Авторы считают своим долгом уведомить, что настоящая история и все ее герои являются целиком вымышленными. События, описанные здесь, никогда не происходили, не происходят в настоящем и бог даст не произойдут в будущем. Совпадения имен, буде таковые обнаружатся, случайны и непреднамерены

В черном-пречерном лесу, среди черных-пречерных дубов стоял черный-пречерный дом. В этом черном-пречерном доме… Стоп. Вы думаете, в этом доме стоял соответствующего цвета стол, на нем соответствующего цвета гроб, и так далее? Нет, друзья, это не та сказка. На самом деле это и не сказка, а печальная быль. Слушайте дальше и не перебивайте.

В черном-пречерном доме располагался отель "У погибшего онаниста", и именно в этом отеле произошла та ужасная история, о которой мы собираемся вам рассказать. Однако, прежде чем мы о ней расскажем, неплохо бы представить вам хозяина и неизменных постояльцев отеля, многие из которых прожили в его стенах уже по сотне лет. Как это прожили по сотне лет? - скорее всего, удивляетесь вы, и мы, извиняючись, поправляемся: не прожили, а пробыли, ибо населяли отель, под стать названию, сплошь погибшие онанисты, - вампирообразные нелюди, существование которых неподвластно времени и может быть прекращено лишь с помощью осинового кола. Несмотря на то, что все они гордо носили звание погибшего онаниста (коллегиально присуждавшегося достойным претендентам в том же отеле), далеко не все терзали при каждом удобном случае свои private parts - в жизни или после оной. Понятие онанизм трактовалось членами сообщества широко и философски. Нелегко удалось им придти к консенсусу по поводу точной формулировки термина, и много копей было сломано вечерами в гостиной, за чашечкой крови заплутавшего грибника. "Удовлетворение половой потребности путем раздражения…" было отвергнуто сразу, как определение слишком частного случая. Поначалу сошлись было на "Получении удовольствия противоестественным способом", но слово "противоестественным" вскоре показалось многим оскорбительным, и был предложен иной, более емкий вариант: "Познание позитивных сторон реальности с помощью нетрадиционных методов". Поиски, однако, на этом не завершились, и через некоторое время в муках родилась окончательная версия, выстраданная и краткая, как все гениальное: "Онанизм: свобода мысли и творчества". Впрочем, мы отвлеклись. Итак, встречаем аплодисментами погибших онанистов - участников нашей истории.

Бывший гвардейский прапорщик Обормошев Моисей Георгиевич, - основатель, хозяин и обслуживающий персонал отеля в единственном лице. Простой солдат, Моисей Георгиевич не был обременен узами интеллекта - ни в догробной, ни в загробной жизнях. Все происходившее вокруг него он делил на три категории: черное, белое и серое. К "серой" категории Обормошев относил те реалии, которые не мог постичь и о которых не был способен составить мнение, а поскольку на долю таковых приходилось подавляюще большинство всех событий и явлений, то он часто со вздохом говаривал: "Жизнь у меня, братцы, серая, как портянка… Показать?" Впрочем, серость Моисей Георгиевич уважал. Он испытывал деревенское благоговение по отношению к непонятному, он даже проявлял к нему радушие, и все, кому не лень, оставляли после себя щедрые кучи в тесноватом сознании гвардейского прапорщика. "А пусть их лежат", - благодушно думал Моисей Георгиевич. - "Раз наложили, значит это кому-нибудь нужно…"

Излишне, наверное, говорить, что ортодоксальные ценности онанизма г-н Обормошев исповедовал намного охотнее прочих; слабое умственное развитие не позволяло углубиться в духовную суть предмета. Был, однако, у него и ментальный способ самоудовлетворения, - оболгать кого-нибудь с ног до головы, выставить черное белым, а белое черным. Делал это Моисей Георгиевич искусно, с мастерством, благо оперировать приходилось понятными цветами. Ну вот к примеру. Служил г-н Обормошев при Наполеоне в конно-танковых войсках контрразведчиком. Отойдет, бывало, за редут поблудить руками, только вытащит, а тут солдат какой-нибудь. "Что это ты, кикимора, здесь лазишь?" - грозно спросит гвардейский прапорщик, неспешно и с достоинством убирая хозяйство. - "Чего тебе здесь надобно? Ты сюда воевать или дрочить пришел?!" А если вместо солдата вдруг генерал покажется, то по-другому: "Здравия желаю, вашбродь! Доброго утречка-с… Да-с… Я тут, с вашего позволения, врага высматриваю… А вы, не иначе, вздрочнуть решили-с?.."

А еще Моисей Георгиевич имел дурацкую привычку лезть не в свои дела и подвергать сомнению чье-либо частное мнение, даже в тех случаях, когда оно его как бы и не касалось. При этом он, правда, иногда извинялся: "Простите, что встрял", "Извините, что вмешался". Тем не менее, добром это не кончилось. На одной из войн, служа кашеваром, подошел М.Г.Обормошев к часовому возле командирской палатки и поинтересовался, заряжено ли у него ружье. "Уйдите на х.., Отморожев, на войне все ружья заряжены", - устало сказал ему часовой. "Не надо обобщать!" - ответил храбрый гвардейский прапорщик и, встав на цыпочки, для проверки заглянул в ствол ружья. В ту же секунду оно и выстрелило. Говорят случайно, а там кто знает. Люди обычно не любят тех, кто сует свой нос туда, куда собака свой… не совала.

Став после смерти вурдалаком, - как-то само собой вышло, - Моисей Георгиевич всерьез задумался: как быть дальше? Нестерпимо хотелось служить; долгие годы, проведенные в денщиках у различных генералов, выработали у гвардейского прапорщика комплекс стойких привычек, граничащих с рефлексами. Нет, не таких, чтоб там тапки принести, или еще чего (хотя и таких тоже), а благородных, знаете ли, - чтоб, скажем, защитить хозяина, чтоб в глотку за него вцепиться… Но разве можно кому-то служить, когда весь день приходится лежать в гробу, а по ночам каждый встретившийся прохожий норовит убежать прочь с дурным воем?.. Обиделся М.Г.Обормошев на человечество и решил: раз люди больше не желают моих услуг, придется стать полезным нелюдям, - оно как-то и сподручней будет. Идея организовать притон для окрестной нечисти родилась у него после того, как он наткнулся в лесу на полуразвалившуюся усадьбу престарелой графини N. Одинокая старушка давно уже хотела смерти, и благородный гвардейский прапорщик пришел ей на помощь. Возникнув в спальне графини как-то лунным вечером, Моисей Георгиевич обнажил клыки и негромко рыкнул. Г-жа N. слабо взвизгнула и испустила дух; через пару дней отель "У погибшего онаниста" уже встречал первых постояльцев. Давайте о них и поговорим, - только немного, чтоб поскорее перейти к самой истории.

Мадемуазель Бзжен Марина Александровна, прекрасная и удивительная. При жизни эта относительно юная дама успела закончить не то семь, не то восемь учебных заведений гуманитарно-медицинского толка. Среди них были такие как Высшее Мухоссанское Училище Благородных Девиц, Бесплатные Очные Курсы Любительской Психотерапии при Девятом Сумасшедшем Доме имени Дуче и соратников, а также Факультет Дилетантской Филологии Задрищенской Королевской Академии Грамотных Домохозяек. Столь высокая образованность придавала Марине Александровне небывалую уверенность в суждениях, а судить, в силу той же образованности, она могла обо всем. Спокойное и скромное сознание собственной мудрости не позволяло ей гнушаться общением с простыми людьми, и общение это, хоть и несколько безапелляционное, несло в толпу свет знания. Многие так и называли ее: "Луч света в темном царстве", а один заезжий литератор похитил это название и использовал в своей никчемной статейке.

Цель своей пламенной жизни мадемуазель Бзжен видела в благих деяниях; всем старалась она помочь, и всюду успевала, даже туда, где ее не особенно ждали. Несмотря на обилие ученых степеней, оставалась она в душе простой деревенской девушкой, и именно в деревне совершала свои многочисленные подвиги. А в чем же состояли эти подвиги? - спросит непосвященный читатель. Прежде всего в том, что Марина Александровна прививала недалеким крестьянам культуру и грамотность. Многие незатейливые, казалось бы, вещи стали делаться в деревне культурно и грамотно, - поросят теперь кастрировали не с помощью топора, а профессионально - молотком и зубилом. А если телилась корова, то разродиться ей помогали методичными ударами бревном по брюху, - семь ударов, одно поглаживание, еще семь ударов - еще поглаживание; мясо теленка становилось зело мягким и вкусным. А однажды загорелся за околицей тифозный дом, обитатели которого давно перемерли от одноименной болезни. Все население деревни высыпало на улицу и наблюдало издалека за происходящим с глуповатой радостью на лицах. Вдруг - откуда ни возьмись - мчится на лихом коне М.А.Бзжен, простоволосая и почти нагая - лишь набедренная повязка из нанизанных на веревочку дипломов, штук семь или восемь. "За мной, люди добрые!" - прокричала она певучим голосом и устремилась к месту пожара. И добрые люди - в основном мужики - с оживленным, чуточку непристойным хихиканьем последовали за ней, как французский народ за Орлеанской Девой. Долго скакала мадемуазель Бзжен вокруг горящего дома, - пока не остались от него одни головешки, и опасность не миновала. Спустя годы в местном храме появилась икона новой святой: Марина-Огнетушительница.

Умерла Марина Александровна насильственной смертью. Муж ее, регрессивный и одиозный мужик Вакула, исповедовавший пещерно-патриархальный подход к жизни, яро не одобрял близость жены к народу. "Ты бы ужо дома сидела, а не шаталась где ни попадя!" - неоднократно с угрозой в голосе советовал он ей. Как-то раз соседские братья Проша и Федя решали за бутылью самогона мировые проблемы, а присутствовавшая у них в избе Марина Александровна всячески старалась помочь компетентным советом. Неожиданно возникший в дверях Вакула превратно истолковал ситуацию. Три трупа.

Зачем, спрашивается, такому доброму и милому созданию как мадемуазель Бзжен было становиться вампиром? А все для того же: чтоб быть поближе к людям. И хватит о ней, пора уже историю рассказывать. Но сперва по паре слов об остальных постояльцах.

Членских Арсений Сизифович, культурнейший человек современности. В чем именно состояла культура Арсения Сизифовича или в чем состоит культура вообще, - спросить такое способен только абсолютно некультурный человек. Культуру невозможно постичь, ей можно внимать, ее можно осязать, ее можно вдыхать, и чем культурнее человек, тем лучше пахнет его культура, тем она вкуснее, тем она приятней на ощупь. Хотите удостовериться? Хотите понюхать как оно пахнет у истинно культурного человека? Вот вам маленький кусочек из размышлений Арсения Сизифовича, - но только совсем маленький, а то избалуетесь.

"Информационная парадигма мира усугубляет когнитивный кризис индивидуума. В нашу эпоху эклектических тенденций ясно просматривается диссонанс концептуальных устремлений. С точки зрения обывателя аморфность бытия представлена структурированным конгломератом реальности, и в связи с этим возникает вопрос: как именно интегрируются личностные адаптационные процессы из сферы субкультур в сферу нового сословия? Где именно кончается парадоксальная легковесность восприятия и начинается нарастающая психологичность, переходящая в техногенность? Где именно кончается краснобайство и начинается маразм? Попробуйте над этим подумать".

Даже и не пытайтесь. Насладитесь мелодикой прочитанного и забудьте. Попробуйте лучше подумать о разнообразных моральных тяготах, которые выпадают на долю гениев. Одни мучаются невозможностью возлюбить человечество, другие - бессмыслием жизни, третьи, и в их числе Арсений Сизифович, безуспешно пытаются обрести в этой жизни душевное равновесие и покой. Страна, в которой не повезло родиться Арсению Сизифовичу, не смогла обеспечить ему ни того, ни другого, - то была страна извозчиков и хамов, без законов и без пределов - сущий вертеп, оставаться в котором смерти подобно. И … лет от роду Членских благополучно отбыл в другую страну. Все здесь обстояло лучшим образом: в коридорах учреждений пахло ароматизаторами, а не мочой, люди оказались улыбчивыми, в очередях не толкались, да и очередей-то никаких не было. Первые месяцы Арсению Сизифовичу казалось, что он счастлив. Со временем, однако, стали возникать странные желания: найти и обнять березу, попить как следует водочки, походить по бабам, набить кому-нибудь морду… Все эти забавы, столь легко выполнимые в извозчичьей стране, оказались абсолютно недоступными в центре цивилизации, и Арсений Сизифович загрустил. Аналитический ум подсказывал ему, что это грубая ностальгия, с которой надлежит бороться, но при этом не сообщал каким образом, - и Арсений Сизифович кручинился все больше и больше. В один прекрасный день, на пятом году проживания на чужбине Членских посетил какой-то всемирно известный водопад. Подойдя к парапету и заглянув в пучину вод, он обратился к ней с такими словами:

"О ты, бушующее мерило глупости! О ты, когнитивная сфера небытия! К тебе обращаюсь я - пресытившийся жизнью и презревший человечество. Через несколько секунд я сольюсь с твоими ледяными струями и стану вечностью, холодной и равнодушной, навсегда покинув сборище ментальных пигмеев, имя которому - людской род!.."

Почему Арсений Сизифович стал вурдалаком, - объяснять, наверное, не стоит… Так, кто там у нас еще?... Ага.

Чудак Аркадий Витальевич, пролетарий физического и умственного труда. Днем Аркадий Витальевич работал истопником на свечном заводе, а вечером творил. Днем кидал уголь, а вечером писал рассказы, - этакий Мартин Иден. Все бы это было очень мило, если бы Аркадий Витальевич не имел привычку душить тех, кому его рассказы не нравились. Делал он это вполне буквально и не по-детски: сжимая свои страшные грязноватые клешни на горле жертвы и пристально глядя в ее выпученные глаза, Аркадий Витальевич шипел:

"Ты что ж это, с-сука, красоты не чуешь?.. Али нюх потерял?.."

За несколько лет писательской деятельности был задушен не один десяток человек, в основном коллеги-рабочие и соседи по дому, - в общем, практически все те, кому Чудак успел зачитать свои творения. И хоть прятал концы Аркадий Витальевич не слишком умело, преступления сходили ему с рук; извозчичьему государству не до без вести пропавших - что правда, то правда - и всякий верноподданный чудак вполне может безнаказанно убивать людей пачками. Но однажды Аркадий Витальевич не рассчитал силенки, кинулся душить того, кто был ему не по зубам, и… получилось все наоборот. Отходя к праотцам, Аркадий Витальевич успел подумать:

"Помираю, однако… А вокруг еще столько гнид, которые красоту не чуют… Вот мог бы я с того света приходить и дальше им нюх вправлять!.."

По всей видимости, кто-то из нечистых заправил мира его услышал… Ну, а нам остается коротенько обрисовать еще двух участников нашей истории, и - наконец уже приступить к ней самой!

Жутьга Святослав Васильевич, - простой и хороший человек. Больше всего в жизни Святослав Васильевич любил справедливость. И наоборот - ненавидел несправедливость. К последней он в первую очередь причислял незаслуженные оскорбления и наказания, и самым страшным грехом для Жутьги было осуждение невиновного. А поскольку любая провинность условна, и на всякую вину есть свое извинение, то Святослав Васильевич был вообще против любого осуждения. "Не суди - и не судим будешь", "Да кто ты такой, чтоб судить?!", "А ты разобрался, прежде чем обвинять?!", - эти и некоторые другие фразы С.В.Жутьга разучил еще в ранней молодости.

А повзрослев, начал постепенно переходить от слов к делу, другими словами - начал активно защищать незаслуженно пострадавших. Быстро уразумев, что добро должно быть с кулаками, Святослав Васильевич запасся небольшой дубиночкой, с которой и совершал ежедневные "рейды правосудия" по своему родному городу. Первой успешной операцией стало восстановление справедливости в локальной вспышке глобального конфликта отцов и детей. Заметив у автобусной остановки престарелую женщину, отчитывавшую своего малолетнего внука за испачканные штаны, С.В.Жутьга смело приблизился к очагу конфликта и с криком "А вы когда-нибудь объясняли ему, что это нехорошо?!" повалил старушку на землю. Минут пять он охаживал ее дубиной по бокам, потом схватил расплакавшегося малыша за руку и потащил его в сторону: "Не плачь, мальчик, бабушка больше не будет ругаться. Пойдем, я куплю тебе конфетку".

Каждый последующий рейд становился все более отважным и трудным, но неизменно оказывался успешным, - до тех пор, пока Святослав Васильевич, просидев у тюремных ворот в засаде полдня, не попытался отбить у конвоя серийного убийцу. Дубинка оказалась слишком слабым оружием против дюжины прикладов, и справедливость на этот раз не восторжествовала. Забинтованного поборника человеческих прав отправили в реанимационное отделение ближайшей больницы и завели на него уголовное дело.

Юная докторша, курировавшая Святослава Васильевича, влюбилась в него за благородно-страдальческое выражение лица. На третий день стационарного лечения, едва больной пришел в сознание, она обратилась к нему с полными ласки словами:

"Славик… Вы ведь позволите себя так называть?.. Славик, все будет хорошо, вас не посадят, у вас справка… Но, Славик, так нельзя… Вы должны относиться к себе более бережно, ведь есть люди, которые вас любят… То, что вы защищаете людей - это очень, очень хорошо… Но ведь надо знать меру… Я тут принесла вам песенку послушать, хорошая такая песенка, умная… Вы ведь интеллигентный человек, Славик, вы ее поймете…"

Докторша достала из сумочки портативный магнитофон, нажала на кнопку, и "Агата" запела для больного свою незабвенную песню "Аусвайс на небо". Глаза Жутьги тут же расширились, дыхание участилось, а когда дошло до слов "Давай мечами выпустим весь ливер сатане", Святослав Васильевич с трудом набрал в легкие воздух и, превозмогая боль, хрипло закричал:

"Гады!.. Пидорасы!.. Кто дал вам право судить?!.. Ишь, ливер они ему выпустят!.. Да кто вы после этого есть?!.. Да вы после этого хуже чем сатана!.. Да я б вам сам ливер повыпускал!.. Да я б вам не ливер, я б вам кишки выпустил и на шею намотал!.. Я б вам глаза повыкалывал!.. Да я б… Да я б…"

Святослав Васильевич неожиданно вздрогнул и замолк; зеленая линия на экране прибора вдруг стала ужасно прямой… Отправляясь в загробный мир и покидая безутешную докторшу, г-н Жутьга почувствовал, что у него отрастают клыки - клыки справедливости…

И наконец, Ебзжов Ной Алексеевич. О, это был поистине выдающийся человек, и все окружающие охотно это признавали. Самым выдающимся в нем безусловно был шнобель, торчащий под немыслимым углом к горизонту. Далее в порядке убывания следовали уши, ступни 47 размера, уши и постоянно стоявшие дыбом волосы цвета сильно попользованного кипятильника. Да, вот такие видные товарищи случаются порой у нас и в самых отдаленных уездных городах.

Служил Ной Алексеевич в прокуратуре Н-ского района М-ской губернии, и надо вам заметить, разлюбезные мои читатели, служил не за страх, и даже не за зарплату, а за возможность воплощать в жизнь самые необузданные свои фантазии, кою с легкостью необыкновенной предоставляла ему означенная служба. Была, к примеру, у Езбжова давняя мечта - ворваться в полночь в хату к своему заклятому соседу Иннокентию Козюле, положить его мордой в угол с помойным ведром, и ногой его, ногой, по ребрам, по почкам, по печени, по ручкам поганым. И что же, на второй месяц службы дают Ною Алексеевичу такое задание - провести задержание с последующим допросом гражданина Козюли. Результат превзошел все возможные ожидания, так как гражданин Козюля к исходу ночи признался в совершении абсолютно всех преступлений в городе Н за последние 3 года. Начальство, обалдело увидевшее соколом рванувшие ввысь показатели раскрываемости и первое место в областном соревновании, зауважало Ноя Алексеевича как никого другого.

А надо вам еще отметить, что выполнял Ной Алексеевич свои обязанности не абы кабы, а с душой, можно сказать с огоньком. Сунет он бывало табельный наган под нос торговцу контрафактными семечками, внаглую продававшему их на местном рынке без соответствующей лицензии, да еще осмелившемуся препираться с законной властью, и спрашивает так его с добродушным юморком: "Ну что, стиморол ты прозет недожеванный, глазками будем лупать или колоться все же будем, чупа-чупс ты недососанный?" И взгляд такой с хитринкой, такой ласковый, что у торговца семечками от невыносимого счастья общения с этаким незаурядным человеком начинает литься холодный пот между лопаток, и начинает он сдавать подельников, подельниц, товарок, знакомых, родственников и просто случайных встречных на улице.

А еще отличался Ной Алексеевич беспримерным героизмом и самоотверженностью. К примеру все конфискованные у редких заезжих курьеров наркотики он испытывал лично на собственной шкуре, рискуя жизнью и вызывая восхищенные взгляды сослуживцев. "Ну сами, господа, посудите, как можно какой-то порошок белого цвета выдавать за героин, не испытав его действие. Вышестоящие инстанции неправильно могут нас понять, решат еще упаси господи, что мы очки им втираем. Нет, мы должны давать проверенную информацию," - говаривал бывало Ной Алексеевич, прокаливая шприц на спиртовке.

А впрочем пытливой натуре Ебзжова не чужда была и некая склонность к занятию изящными искусствами. Раз в неделю, а то и чаще пописывал он статейки в стенгазету Н-ской прокуратуры под псевдонимом Дикобразов. Вот яркий образчик его творчества: "Следователи в прокуратуре бывают разные. Кто-то светел ликом, но темен недоизжитыми пережитками прошлого. Кто-то темен табельной кобурой, но светел до блеска начищенной кокардой. Кто-то сер, как кобыла Зорька с племзавода №1. Но кому-то ведь надо и с вороненым наганом под мышкой красться в ночной тиши под уханье пролетающей совы и нарастающий вой голодного волка. И ввоззвал товарищ начальник Н-ской прокуратуры, и услышал его товарищ Генеральный прокурор области, и явился пред светлые очи..." ну и так далее. Вот такой была неисчерпаемая творческая натура Ноя Алексеевича.

Вы спросите, как же он в вурдалаки попал? А очень просто - шел по улице, не заментил открытый люк канализации, провалился туда одной ногой, упал и лбом зацепил оголенный электрический провод, ремонтируемый как всегда пьяным электриком Фомой Аквинским. Провод дернулся, столб, на котором он держался, рухнул со страшным скрежетом перед самым носом Езбжова и повредил толстенный кабель секретной телефонии, по каковому в это время шло сообщение о предоставлении следователь Ебзжова к правительственной награде. Сообщение исказилось до такой степени, что вместо награждения речь зашла уже об отрублении головы. В тот же вечер во внутреннем дворе прокуратуры ему и отрубили голову. И вскоре оказался он в непосредственной близости от входа в отель "У погибшего онаниста".

Но, впрочем, мы наверно утомили, тебя, любознательный читатель, многословными предисловиями. И сами, откровенно говоря, утомились ими, так что перейдем без колебаний к основной, так сказать, части нашей истории, приключившейся одним прекрасным июльским вечером… Итак, одним прекрасным июльским вечером, когда разбухшее, как трехдневный труп утопленника кровавое солнце угрюмо и страшно закатывается за синеющие осины, когда полчища неутомимых комаров и мошек с реактивным гулом стартуют со своих дневных лежбищ в гниющих болотах, когда вонь и смрад свежевырытых канав на близлежащем кладбище достигает апогея, часов в 9 одним словом, в холле отеля "У погибшего онаниста" вы можете наблюдать, как собираются на очередной светский раут наши герои. Первым как правило из кухонных помещений появляется господин Обормошев, в гусарских рейтузах, со стеком в далеко отставленной левой руке и сигарой в правой. Лицо его, не обремененное излишним интеллектом, обычно кривится в сардонической ухмылке, как бы говоря: "Уж мы-то знаем-с себе цену". Следом из анфилады комнат первого этажа выпархивает госпожа Бзджен, одетая по последнему слову моды, почерпнутому ей в Угрюминском Королевском Профессионально-Техническом Колледже Строчевышивального искусства. Далее из своих покоев на втором этаже чередой степенно спускаются Чудак, Жутьга и Езбжов. Последним же, в полной мере соблюдая свое достоинство, присоединяется к честной компании культурный до степени, невообразимой уже простыми обывателями, господин Членских.

И начинается неспешная беседа, сопровождаемая мерным тиканьем старинных часов с боем.

- Г-н Жутьга, не откажите в любезности, достаньте из холодильника по баночке "Трансильванского светлого" №7, да-да этого, с кровавенькой каемочкой, - попросит Чудак, сверкающий свеженачищенными клыками.

- Опять пастеризованная, - с невыразимым отвращением скажет Чудак, - опять с консервантами. Свеженького чего-то хочется, а то у нас тут протухло все.

- Но-но, любезный, вы что хотите сказать? Что мы тут тухлым делом занимаемся? Потрудитесь выбирать выражения, - даст ему гневную отповедь Жутьга. И начнется между ними такая неспешная беседа.

- А что это у вас там из заднего кармана выпало?

- Да так, пустяки.

- Ну а все же.

- Ерунда это, господа, и больше ничего.

- Нет, мы все попросим. Вы, как известно, в задних карманах ничего даром не таскаете.

- Ну хорошо, уговорили, вот, это рукопись моего нового рассказа о космических вурдалаках.

- И о чем же она?

- О простых вещах, доступных каждому совершеннолетнему вурдалаку. В двух словах - молодая вампиресса неожиданно просыпается в старинном замке на заброшенной планете У, вся в слезах, но без одежды. Рядом с ней сидит молодой вампир во фраке. Он-то и объясняет ей, что жизнь типа не удалась, она - это его бывшая супруга из будущего, а он сейчас у нее всю кровь выпьет и огурцом закусит. Она конечно в истерике, что не мешает ей в свою очередь бросить в лицо этому подлецу все, что накопилось за долгую совместную жизнь, и вцепиться ему мертвой хваткой в икроножную мышцу. Далее, следите за развитием событий, приходят полицейские и тут-то все т начинается…

- Что сильнее воздействует на формирование метаморфизма индивида - когнитивность миросозерцания или перверсивность первичных реакций организма? Подумайте на досуге об этом, - неожиданно вступил в разговор Членских.

И тут в распахнувшиеся вдруг настежь двери отеля ворвались дюжие санитары. И повязали всех присутствующих. И все на этом кончилось. Вы спросите, при чем же тут Истина? Сами удивляемся, граждане. Получается, что ни при чем.