Литературный журналец Михаила Армалинского General Erotic N120

General Erotic N120

12 November, 2004

 

Читайте кусок из моего интервью в ноябрьском номере московского журнала Квир,
и полное интервью - на Российском литературном портале геев, лесбиянок, бисексуалов
и транссексуалов.

  *


Всесторонняя поэзия

Вера Павлова назвала новую книгу своих стихов "По обе стороны поцелуя". (СПб,
Пушкинский Фонд, 2004).
Принимая во внимание, что в 1988 году была издана книга моих стихов "По обе стороны
оргазма", становится ясно, что Вера Павлова решила по-женски пересказать моё
название, попутно и беспутно указывая, что она научилась доводить себя до оргазма
поцелуем. С чем я её и поздравляю.
Остаётся надеяться, что Вера Павлова вскоре научится не ограничиваться поцелуями,
и её следующая книга стихов будет называться: "По обе стороны презерватива".


Ложь лежащих вместе


Lying Together. My Russian Affair. By Jennifer Beth Cohen. The University of
Wisconsin Press. Terrace Books, 2004, 214 p. ISBN 0-299-20100-7


На обложке этой книги нарисованы смятые простыни, за которыми маячат церковные
купола. Из такого ландшафта можно заключить, что в двусмысленном названии книги
(lying переводится как "лежать" и как "лгать") акцент делается на "лежать", тем
более когда лежание происходит together, что есть "вместе". Впрочем "лживого"
смысла в романе тоже предостаточно, так как между героями и внутри героев ложь
процветает прямо как в сонете Шекспира в переводе Маршака:


 ...Я лгу тебе, ты лжёшь невольно мне,
и кажется, довольны мы вполне.


Я бы ещё пояснил название так: сексуальное наслаждение как самое честное проявление
в человеке ("Лёжа вместе") противопоставляется остальной жизни, полной лжи ("Совместная
ложь") - второй возможный перевод названия романа. Вот я и думаю, что оптимальный
русский перевод названия, обобщив два будет таким: "Ложь лежащих вместе".
В авторском вступлении Дженнифер пишет, что хотя она изменила некоторые имена
и хронологию событий, тем не менее это правдивая история, причём о ней самой.
Так что повествование ведётся от первого лица, и имя героини является именем
автора. Честная, значит - что ж, мы её на этом и прихватим, что должно ей понравиться,
судя по роману.

Дженнифер, или Джен, как ёе там сокращают, изучала в американском колледже русский
язык да литературу и на каникулы не раз улетала в Ленинград подучиваться. В колледже
на занятиях по русской литературе она познакомилась со студентом по имени Кевин.
Они несколько раз оказывались наедине, гуляя и толкуя о русской литературе, но
ни разу даже не поцеловались, хотя влечение друг к другу они испытывали. После
окончания колледжа они расстаются на шесть лет и не поддерживают никаких контактов.
Джен работает в Нью-Йоркской прессе, и в январе 1998 года, когда все репортёры
охотятся за Моникой Левински, Джен решает подготовить материал об обманном вывозе
женщин из России в Америку и о принуждении их заниматься там проституцией. Джен
откровенно говорит, что в этой теме присутствует бесспорная сексуальность, которая
её влечёт. И действительно, получая сексуальное удовлетворение от раскрытия сексуальных
преступлений, ты обретаешь прекрасный стимул их раскрывать.
Занимаясь таким сексуально возбуждающим журнализмом, Джен вспоминает, что Кевин
давно работает в Петербурге в англоязычной газете и может оказаться ей полезен
со своими местными связями. Другой, более веской причиной для возобновления контакта
с Кевином является серия неудач по поиску мужа, несмотря на активную половую
жизнь, что ввергала Джен не только в депрессию, но и в анарексию, с которыми
она успешно боролась с помощью таблеток и психотерапии.
Она знала через общих знакомых, что Кевин был женат, заимел ребёнка, развёлся,
а также испробовал все возможные наркотики, запивая их алкоголем в таких изрядных
количествах, что ему пришлось организовать в Питере первое общество Анонимных
Алкоголиков.
И вот Джен с тоски решила прощупать ситуацию. Она легко находит адрес электронной
почты Кевина, пишет ему, он тотчас откликается, и с места в карьер начинается
жаркий почтовый роман.

Под предлогом сбора материалов по нужной теме, Джен организует себе командировку
в Питер, где её встречает Кевин и погружает по горло в пахучую российскую жизнь.
У них начинается любовь до гроба с планами женитьбы и установленным количеством
будущих детей.
Очарование Россией усугубляется тем, что Джен живёт в Петербурге, который она
считает самым подходящим городом для любовников, противопоставляя его традиционному,
но недостойному, с её точки зрения, конкуренту - Парижу.
В Москве же Джен не видит ничего магического, присущего Питеру. Так что ей крупно
повезло с декорациями для первых актов её любовной драмы.
Несмотря на перманентное отсутствие туалетной бумаги в туалете аэропорта и частое
отключение горячей воды в квартире, Джен смиряется с российскими неудобствами,
получая взамен то, чего ей не хватало у себя на родине. Например, в России ей
не приходилось самой таскать свои чемоданы, а это делали за неё мужчины - это
давало ей радость ощущения себя женщиной. (А в Америке равноправные женщины сами
таскают равновесные чемоданы). Вот что пишет Джен:
"Пусть изнасилования в России носят эпидемический характер. Пусть законы против
сексуального домогательства практически не существуют. Пусть битьё жён в порядке
вещей. Но рыцарство здесь ещё не исчезло".
(Даю перевод с женского языка на мужской: "Открой галантно для меня дверь, а
за ней можешь меня хоть насиловать.")
Да за такое признание вслух её бы распяли американские феминистки вместе с домохозяйками
и закуренными студентками. Да будь Джен в Штатах, она и сама от слова "изнасилование"
стала бы возмущённо вопить, исходя пиздяной слюной. (Она признаётся Кевину, что
мечтала быть изнасилованной).
Она к месту вспоминает, что в теории кинематографии линза камеры приравнивается
к фаллосу, а фотографирование - к некоторого рода изнасилованию. Джен наслаждается
властью, которой она обладает, будучи режиссёром, и как бы осуществляет насилие
над проститутками, у которых берёт интервью, то насилие, которое сама мечтает
испытать.
Джен радостно соглашается даже с "оскорблением чести и достоинства" - когда Кевин
в баре объяснил другим мужчинам, что Джен "его сука" (I told them you're my bitch),
Джен не оскорбляется, что пришлось бы ей сделать в Америке, а испытывает приятное
ощущение принадлежности Кевину.
Когда в казино негр-охранник одобрительно хлопает её, проходящую мимо, по заду,
она не закатывает истерику и не бросается к адвокату, а чувствует, что её просто
по достоинству оценили.
Так в России Джен становится женщиной, потому что мужчины относятся к ней как
к женщине.

Cначала, по американской инерции, Джен ещё воспринимает проституцию как обязательное
унижение женщин. Вскоре после своего приезда в Питер Джен и Кевин интервьюируют
высокооплачиваемую красавицу-проститутку по непременному имени Наташа.
На заявление Наташи, что она любит свою работу, Джен задаёт зазубренный в американской
школе жизни вопрос:
- Как ты можешь это любить - ведь ты полностью отдаёшь власть над своим телом
- разве это не страшно?
Наташа благоразумно отвечает:
- Посмотри, как мужчины исходят слюной, глядя на девушек в клубе - и после этого
ты мне скажи, в чьих руках власть.
На это Джен не находит что ответить.
Вместе с тем Джен с трепетом ощущает, что работа над темой женской работорговли
по-прежнему вызывает эротические ощущения. Гражданского порыва в Джен не замечается,
зато она переживает через общение с этой роскошной проституткой мужское обилие,
которого Джен лишена, в той же мере как и красивой внешности.
Так, в любовной идиллии, Джен и Кевин сообща интервьюируют проституток и транслируют
успешные репортажи в Америку.
Следует заметить, что одна из опытных проституток опровергает их теорию об обманном
вывозе женщин в Америку - она считает, что все женщины, если они не окончательные
дуры, догадываются, зачем из везут в Америку, что бы им ни плели устраивающие
свои дела мужчины.

Проституция, (не премину заметить), во многом напоминает актёрское мастерство.
Если девушка мечтает стать актрисой, то все понимают, что она не стремится в
задрипанный театр посёлка городского типа, а хочет стать звездой или по крайней
мере работать в театре Москвы или Питера на ведущих ролях. И в то же время все
знают, что вероятность этого невелика - подавляющее большинство актёров перебиваются
в провинциальных театрах на мелких ролях и любят свою профессию, несмотря на
отсутствие всенародной славы.
Однако если девушка мечтает стать проституткой (как множество юных самок в России),
то все хватаются за голову, представляя её обязательно уличной, грязной, дешёвой.
Тогда как девушки эти со всей определённостью мечтают стать высокооплачиваемыми
проститутками. Элитными, говоря не по-русски. И шансы у них значительно выше,
чем у актрисы стать звездой. Тем не менее, улицы тоже должны быть заполнены проститутками,
а не только роскошные номера многозвёдных отелей и виллы российских нуворишей.
И "Улица полна неожиданностей" (вспоминая название старого советского фильма),
то есть неожиданно хороших клиентов.

Тем временем Кевин срывается со своего трёхлетнего воздержания и принимается
за наркотики и водку, тем самым разрушая мечты Джен о счастливом конеце и светлом
будущем. Запланированная свадьба отменяется и Джен отправляет Кевина в Штаты
лечиться. Она остаётся в России, весьма довольная своей личной жизнью, которая
была так бедна восторгами в родных Штатах.
Такова канва романа.
А на этой канве вышивается весьма забавный рисунок.
Рисунок этот вовсе не абстрактный, а вполне реалистичный. На нём изображается
Россия, которая живёт в хаосе (по-русски - в беспределе), но в котором существует
самая большая сексуальная свобода, благодаря которой Джен чувствует себя здоровой
и "востребованной" женщиной, по причине чего ей и становится мила Россия. Хаос
и беззаконие в стране действует на Джен освобождающе. Это вам не "осознанная
необходимость", а твори, что хошь. При наличии денег, чтобы раздавать взятки.
А этому Джен быстро научается, благо долларов хватает.
Кевин, ради которого Джен примчалась в Россию, оказался лишь манком в страну
сексуальных чудес. Кевин вовсе не являлся чем-то особенным по сравнению с предыдущими
любовниками Джен. Этим её подначивает близкая подруга, которая иронически перечисляет
имена любовников, которыми Джен так же восторгалась на начальном периоде отношений.
В самом начале их отношений Джен признаётся Кевину по телефону, что она принимает
Прозак (лекарство от депрессии), и спрашивает, не пугает ли это его. Кевин отвечает
шуткой, в которой львиная, или даже слоновья доля правды:
- Пугает только в том случае, если это убивает твоё сексуальное влечение.
Джен в ответ задаёт хрестоматийно женский вопрос:
- Это всё что тебя волнует?
Кевин по-мужски, с готовностью лживо заверяет её, что не только это.
А Джен вспоминает одного из своих любовников, который вскочил с кровати и убежал
от неё, узнав, что она принимает депрессанты, хотя всего пять минут назад заверял,
что любит её.
Кевин же не испугался именно потому, что сам не мог держаться сухим без таблеток
и психотерапии. Но именно его непугливость в этом вопросе больше всего и проняла
Джен, будто бы он совершил геройский поступок в их отношениях. По её превратному
пониманию, он видите ли поверил в неё. (Так себе она увлечённо лгала.)
А в чём состояла эта "вера" Кевина в Джен? На тот момент она и Кевин лишь переписывались,
и мужчина решил пригласить женщину для совокуплений - обязательств он никаких
на себя не брал, денег тратить ему было не надо, женщина сама напрашивается -
мечта любого мужчины. Кевин же сидит себе весь в русских бабах, голодных на американцев
и тут для разнообразия к нему старая знакомая явится в память о прошлом и о родных
пенатах - почему бы не воспользоваться, да и лишняя баба никогда не помешает.

Между тем, любой здравый человек, осознанно или интуитивно, будет бежать кандидатки
в супруги, если обнаружит, что у неё клиническая депрессия - с такими дамами
хорошо ебаться (как и со всеми прочими), но заводя с ними семью, нужно сразу
начинать готовиться к разводу.
А в Кевине Джен прельщало то, что они как бы из одной команды - команды с ненормальной
психикой и это, якобы должно их больше объединять. Тогда как такого рода общность
была приговором их отношениям, с которым ни Джен, ни Кевин не хотели ознакомиться,
но который был окончательным и обжалованию не подлежал, несмотря на их страстные
самообманы.
Инстинкт побега от алкоголика и наркомана у Джен тоже не сработал, и она стала
лгать себе, что от привязанности к ним можно излечиться.
Так что "самый лучший" хахаль Кевин в итоге, оказался хуже всех её мужчин, ибо
приговорил её к вышке мечты, а потом и сбросил с неё головой оземь реальности.
Но так как отношения с Кевином формировались не в Америке, а в России, то нет
худа без добра - именно Россия научила Джен личной свободе, которой ей не хватало
в Америке. И прежде всего - сексуальной.
Ещё со времён своих студенческих поездок в Россию Джен заметила, что среди её
близких российских знакомых, женатых и неженатых, происходят спорадические любовные
связи: друзья с подругами друзей, жёны с приятелями мужей и т д. Иными словами,
все со всеми ебутся и вдобавок не мучаются американскими угрызениями совести,
мол, ах-ах, согрешили. Эти свободные отношения явно привлекали Джен, хотя подражать
им она не хотела пока Кевин числился в женихах - рисковать свадьбой она не смела.
Но и у русских женщин счастье тоже было, как всегда, не полным - русская подруга
Джен резюмирует, утешая её: "Все мужики пьют и лгут".(Это вместо вожделенного:
ебут, пьют и снова ебут?)

Джен выросла в счастливой, любящей еврейской семье, и её старший брат демонстрировал
ей пример идеального брака с красивой женой и ангелоподобным ребёнком. Сам же
брат был, естественно, успешным врачом. А вот Джен тщетно пыталась найти себе
еврея-врача в идеальные мужья. Дело систематически осложнялось её непривлекательностью
- большой нос и прочие неприятности. Но многие курносые блондины прельщаются
именно такими женскими носами, что и произошло в случае с Кевином - за одно это
надо было держаться за него обеими руками.
Джен принимает в подарок от Кевина обручальное кольцо, которое было снято его
знакомым ФСБэшником с пальца обезглавленной взрывом любовницы российского мафиози.
Она даже испытывает восторг от такой предыстории своего главного подарка, хвастаясь
им перед своими знакомыми.
С гордостью показывая всем кольцо, Джен чувствует будто совершает преступление.
"А в этом есть нечто пьянящее, не так ли?" - говорит она.
(Так и российское гражданство не долго принять.)

Помолвка делает жизнь Джен счастливой как никогда - пора предвкушений празднований,
внимания и восхищения ею, невестой. Джен хотелось бы быть помолвленной вечно,
пребывая в неиссякающем счастье. Но ей ли не знать, что в Штатах сплошь и рядом
помолвленные живут годами и часто не доживают до свадьбы, осточертев друг другу.
Что даже в состоянии восторженной помолвки трепет выдыхается, но Джен лжёт себе,
что помолвка - это разрешение всех её проблем. Однако от помолвки вскоре ничего
не остаётся.
На фоне российской любви, свободно перехлёстывающей брачные и прочие границы,
жизнь Джен начала принимать новые соблазнительные очертания, в особенности когда
она лишилась иллюзий по отношению к своему жениху Кевину.
Джен учится наблюдать за своим телом, которое живёт своей жизнью, не подчиняясь
её разуму, и каким образом Джен неосознанно вскрывает этот основополагающий конфликт
человеческой психики, в особенности разительный у женщин. Джен везёт Кевина в
Финляндию на автобусе, чтобы он полечился в тамошней клинике для алкоголиков
и наркоманов. В то время он уже ей безразличен, если не противен - мужчина, надругавшийся
над её семейными мечтами. А Кевин как ни в чём не бывало засовывает руку ей в
трусики и Джен ощущает, что она уже течёт, помимо своей гнусной воли. Пизда срабатывает
на любое прикосновение - и в этом тотальная всеядность тела, которую Джен с недоумением
подмечает, достигая неизбежного оргазма.
Разочаровавшись в экс-женихе, Джен запросто мечтает в объятиях обрыдлого Кевина,
ставшего бесперспективным, о хуе Люка, его друга, который представляется ей спасением
в данный момент, хотя она прекрасно понимает, что это мужчина не её типа. Джен
так заходится в своих фантазиях, что в страсти даже произносит вслух имя Люка,
на что Кевин после оргазма обращает её внимание (причём без всякой ревности).
Согласно женской психологии, измена в мечтах вполне оправдана и не вызывает угрызений
совести, если эта фантазия вызвана не похотью, а поиском любви, то есть стабильных
отношений. Поэтому впервые за долгое время Джен испытывает ощущение собственной
правоты - тоже "российское" достижение.
Между тем Джен весьма ревновала Кевина, тревожилась, находит ли он красавицу-проститутку
привлекательной, ревновала его к прежней любовнице, когда прочла его письма к
ней - мечтать Кевину о других женщинах не позволялось, и его эротические фантазии
рассматривались Джен как сама измена.
У мужчины же идеология более сиюминутна, чем у женщины, и описывается поговоркой:
"по хую как по компасу" - тело и разум не находятся в таком противоречии и конфликте,
как у женщины.
Чтобы ограничить цензуру, насаждаемую её разумом на всеядность своего тела, Джен
отчаянно себе врала, закрывая глаза на негодные для мужа черты характера Кевина
и на свои негодные качества жены и тем самым позволяла себе без угрызений совести
раскрывать глаз пизды. Именно в соитии и в совместных оргазмах с Кевином, которые
Джен несколько раз фиксирует в повествовании, она находит основной смысл этих
отношений. Всё остальное оказывается ложью, выдумкой, фантазией, что весьма скоро
и обнаруживается.
Размякшая на американском комфорте, Джен сразу демонстрирует свою женскую слабину,
недопустимую для будущей жены. Она не из тех женщин, которые ловко и умело создают
уют в любой дыре. Джен, войдя в питерскую квартиру, которую снял Кевин, увидела
недоделанный "недоевро" ремонт: ненаклеенные обои, только дверную раму, а не
дверь ванной и - Джен сломалась, схватилась за голову и запричитала: "Я не могу
этого вынести!"
Да и что это за жена, которая в критической ситуации блюёт - именно таким физиологическим
отправлением Джен отреагировала на то, что Кевин не пришёл домой в положенный
час.
Даже еблю жених и невеста используют как способ лжи:
"Ебля стала заменой разговора, ибо в разговоре придётся что-то признать, чего
никто из нас не хочет."

Когда Кевин пытается покончить с собой, Джен вызывает его друга Луку и перепоручает
Кевина ему: "Я не могу сейчас заботится о нём". Так говорит будущая жена, которая
должна при женитьбе дать клятву, что она будет заботиться о муже, пока их не
разлучит смерть.
В итоге Джен полностью оклемалась в России и делает то, что в Штатах непозволительно:
платит проституткам за интервью, даёт нужным людям взятки - с волками жить -
по волчьи выть.
А когда она отправляет своего уже не жениха вытрезвляться в Америку, Джен с полной
самоотдачей "танцует на столах в грязненьких клубах", "целует незнакомых мужчин
в барах" и вообще "начинает воплощать свои фантазии".
Что это за фантазии становится вполне ясно, после того как прочитываешь с каким
упоением Джен не просто описывает, а воспроизводит свою статью (единственную
перепечатанную статью в книге и вовсе не про работорговлю женщинами, что являлось
предметом её расследований) про знаменитый московский клуб Hungry Duck. Более
того, написание подобных статей Джен рассматривает как нравственное обоснование
для продолжения проживания в России.
А клуб этот - предмет зависти всякого американца. Работает он самым честным образом:
сначала туда запускают только женщин и дают им бесплатно напиваться. В то же
время их возбуждают мужским стриптизом, исполняемым красавцами на сцене, и танцами
в ритме ебли с зазывом на сцену для кратких, но плотных контактов со стриптизёрами.
Когда у женщин начинает капать на пол (трусиков они не одевают), в зал запускают
голодных мужчин, с которых хорошо берут за вход. Пьяные заведённые самки бросаются
в объятья голодных мужчин, и в этом клубе происходит оргия, в которой Джен явно
алкала участвовать. Правда, она оговаривается о бушующих в Москве венерических
заболеваниях и только это могло приостановить её от активного участия в этой
свободе. Но мы не знаем, приостановило ли. Хочется верить, что нет.
Самая сильная фраза в книге: "Люби меня хоть чуточку - и я прощу. Полюби меня
всем сердцем - и я всё забуду." От сентиментальности этого заявления, можно легко
скатиться на резонёрство и объявить, что в нём сосредоточена суть женской психологии.
Но я думаю, что женская психология посложнее и женщина (как и мужчина) ничего
не забудет, да и чуточка любви не обеспечит прощения, ибо без приличных денег
здесь не обойтись.
Так что написав эту красивую, но далёкую от истины фразу, Джен уточняет её уже
более здраво:
"Каждый живёт для себя, и это вовсе не значит, что ты эгоист и не заботишься
о других. Но в конце концов всё сводится к самому себе, не так ли?"
- Так, так - утешим мы Джен.

Прочитанный роман - живой и подвижный - полнится достоверными примерами российской
жизни - один из самых колоритных, когда Кевина и Джен под угрозой пистолета высаживают
из такси, чтобы усадить туда VIP парочку.
Джен справедливо считает что слово "наглость" - лучше всего характеризует российские
взаимоотношения - это слово описывает нечто для неё в той же мере отталкивающее,
как и привлекательное.

Россиянин, читая этот роман, будет чувствовать себя, как дома. Американец, читая
этот роман, захочет из дома сбежать.
Хотя вообще говоря, в Америке есть буквально всё, в том числе и островки хаоса,
рождающего свободу секса, подобную российской. Возникает выбор - броситься в
материк хаоса - Россию, где ты везде найдёшь вожделенный свободный секс, но тогда
тебе придётся обречь себя на российскую наглость и беззаконие, или отправиться
в подпольное путешествие по комфортабельным и законопослушным Соединённым Штатам
в поисках прячущихся от законов островов сексуальной свободы? Последнее требует
больших денег, времени и чревато попаданием в тюрьму. Вот тут и открывается выход,
который личным примером указала Джен - уезжать в страну сексуальной свободы для
её вкушения и возвращаться на побывку в США для радостей комфорта и безопасности.
Если Джен открыла такую возможность ненамеренно, то целенаправленные люди давно
уже ездят за сексом на Кубу, Таиланд, Восточную Европу и прочие места, к которым
с чувством законной гордости можно добавить и "широку страну мою родную". Однако
Россия для американца духовно гораздо ближе, чем всякий там Восток, а потому
является идеальным местом для временного побега.
Кроме того, Россия - это средоточие всевозможных типов женщин, тогда как, например,
Таиланд - это черноволосое однообразие единственного типа низкорослых и кареглазых.

Итого, эта книга должна использоваться всеми туристическими организациями в качестве
художественной иллюстрации сексуальных возможностей вне любимой родины.
Смысл романа очевиден: Америка - это жена, а Россия - это любовница.
Или ещё лучше - любовницы.

  *


"...как сумасшедший с бритвою в руке."
И с Нобелевской премией в банкЕ.

В прошлом году, благодаря присуждению ему Нобелевки по литературе, я открыл для
себя превосходного Кутзее (см. GE102). В этом году я тоже доверился решению Нобелевского
комитета и бросился за книгами лауреатки Elfriede Jelinek.
Так как немецкого я не знаю, я приготовился к английскому. Однако в качестве
литературного парадокса в нашей огромной библиотеке графства Hennepin не оказалось
ни одной книги лауреатши (на английский язык они переведены лишь британским издательством,
а в Штатах до сих пор не переводились), но зато целых две книги оказались в русском
переводе издательства "Симпозиум" (уж лучше бы оно называлось "Партийное собрание").
Начал я с "Пианистки", по которой фильм сделан, весь как новогодняя ёлка, увешенный
премиями. Фильм я не смотрел, а потому впечатление было незамутнённым.
Прочтя книгу, я впал в недоумение: "Что делать?" - Решить, что переводчик-бездарь
изувечил гениальный роман? (Он там, кстати, вместо "ебаться" пишет "трахаться"
- тоже мне, лингвист хуев.) Либо прийти к прискорбному заключению, что нобелевский
комитет свихнулся на садомазохизме. В рецензиях, что я читал о книгах лауреатки,
пишут, что она какая-то борчиха, что она гражданские и сексуальные права то ли
качает, то ли защищает. Вся из себя принципиальная и опять-таки за женщин. А
посему, помимо вышеуказанного вещего вопроса "Что делать?", я задал ещё один
вопрос, риторический: "Какая дура?!"
Потом я начал читать второй роман "Любовницы", переведённый тем же переводчиком
(там написано "авторизованный перевод", - это что значит? - переводчик из себя
автора делает или лауреатша русский знает в совершенстве и своё добро на перевод
наложила?) И перевод этот издан в том же издательстве "Партия наш рулевой". Дочитать
этот роман не было никаких сил, но стиль автора или авторизованного переводчика
продолжал однообразно удручать.
Даже если переводчик не смог донести, предположим, волшебный язык авторши, то
не мог же он абсолютно переврать фабулу. Что же там понаписано про Пианистку-то?

Красивая, неприступная (ха-ха!) баба лет под тридцать живёт с матерью в квартирке.
Мать дочку третирует, следит за её нравственностью и досугом. Время от времени
мать и дочь дерутся, вцепившись друг другу в волосы и нанося болезненные удары.
Потом мирятся и спят в одной кровати. Нет, не трахаясь (используя лексику романа).
Дочка преподаёт музыку, а в свободное время тайно ездит в бедный район, где засиживается
в злачных местах. В них мужчины сидят по кабинкам и, глядя в окошечко, дрочат
на голых баб, которые им кажут свои прелести. Пианистка - единственная женщина,
которая регулярно оказывается среди мужчин-клиентов этих заведений. Причём Пианистка
не играет виртуозными пальцами на своей пизде во время взирания на женщин, а
сидит, невинно ручки на свои сжатые коленки положив.
Вообще-то у неё раньше было несколько любовников, но никто из них не мог дать
ей должного наслаждения. Тут-то она и отвратилась от мужиков, но и на баб у неё
не хватало духу вскочить. Так что пианистка для наслаждений занималась тем, что
резала своё тело острыми предметами. Например, пизду резала бритвой (потому-то
я и вспомнил строчку Арсения Тарковского, вынесенную в заголовок), да так что
кровь с трудом останавливала. А в самой последней сцене она ножом своё плечо
пронзает, и уходит вдаль, кровоточа. Весёленький happy end.

А до этого у тапёрши возникает роман с семнадцатилетним учеником, который сначала
трепещет перед училкой, а потом, когда она уступает его напору и сосёт ему хуй,
не давая кончить, а затем неделями мучит его, не пуская хуй в себя, он начинает
к ней относиться по достоинству резко, а в итоге и вовсе её за рабыню считать.
Спровоцировано такое отношение было тем, что училка ученичку письмо написала,
где излагала свои немузыкальные мечты - быть его рабой или чем-то в этом роде.
В конце концов ученик избивает училку, а потом, как выражается переводчик, "трахает".
Училка же только счастлива и вскоре волочится к ученику, теперь уже студенту
технического вуза, посмотреть на него издали, а там, как я уже и писал выше,
привычно пускает себе кровь, так и не подойдя к ученичку, а лишь поглазев на
него со стороны.

Такой вот женско-освободительный роман. Причём до изнеможения многословный, описывающий
каждую испорченную деталь, каждое вымученное чувство, которые становятся омерзительны
уже из-за одного того, что авторша так безмерно долго топчется на каждом из них.
Пианистка - это настольная книга для садомазохистов, возведённая в сан святых
Нобелевской премией и премией Каннского кинофестиваля. Единственный позитивный
вывод из этой книжки можно сделать такой: вот до чего мужики бабу довели! Видно
этой фразы вполне хватило для Нобелевских судей, чтобы узреть в творчестве лауреатки
борьбу за освобождение женщин - самое благородное гуманитарное занятие нынешних
времён.

Однако с другой стороны, этот роман продолжает укреплять миф о связи между сексом
и жестокостью, который используют моралисты и церковники, чтобы подавлять и ограничивать
секс, тем самым якобы спасая человека от жестокости. Этот роман создал ещё одно
вредное орудие подавления - в нём самоистязания героини можно использовать как
усиление аргумента, что секс и жестокость - это одно и то же, но уже не только
по отношению к другим, а даже по отношению к самому себе. То есть даже мастурбация
в контексте романа может приравниваться к жестокости по отношению к мастурбирующему
и на этом основании мастурбация должна быть полностью запрещена как в былые века.
Иными словами, этот роман способствует не освобождению женщин, а их ещё большему
закрепощению.
На Нобелевском сайте так объясняется решение наградить премией Elfriede Jelinek:
"За её музыкальное многоголосие в романах и пьесах, в которых c исключительной
лингвистической силой раскрывается абсурдность общественных стереотипов и их
подавляющая сила."
Ну, "музыкальное многоголосие", быть может и не услышано в результате "трахающего"
перевода, но абсурдность человеческих стереотипов вовсе не разоблачается, а их
абсурдность лишь ещё больше укрепляется "Пианисткой".
В одном из интервью Elfriede Jelinek заявила, что она боится скоплений людей
(она вообще редко выходит из своего жилья) и что она не сможет приехать на вручение
Нобелевской премии, так как не будет в состоянии вынести такого обилия чествующих
её людей.
И действительно, ей следует съездить не в Швецию за премией, а в Россию за хуями,
как сделала вышеназванная Джен, чтобы вкусить уличного и домашнего секса в непристойном
обилии и наглости, которые излечили бы её от "многоголосия" сексуальных несчастий.
И тогда следующий роман она напишет про наслаждения не с бритвой в руке, а с
хуем в пизде.

  *

Хули? - Вина Хуливина
(О народных праздниках)


В 1692 году в городке Салеме (что в Америке) несколько девушек начали вести себя
странно: они произносили непонятные слова, выкрикивали, вели себя вызывающе.
В России это называли кликушеством.
А в Америке пуритане сразу заподозрили трёх женщин, которых назвали ведьмами
- мол, они девушек попортили. В Салеме началась параноидальная паника, и в итоге
более 150 человек арестовали и девятнадцать человек, мужчин и женщин, повесили
по обвинению в колдовстве. Так Салем стал символом народно-освободительного движения
"Охоты на ведьм".
Надо отдать справедливость, что в 1711 году правительство городка выплатило компенсацию
семьям жертв. Но в существование ведьм все мило продолжали верить. Включая правительство.
Теперь в Салеме, в месте, где происходили преследования и убийства, сделали эпицентр
Хуливина, где все наряжаются ведьмами и радуются, что теперь их не сожгут и не
повесят.
Это всё равно, что в Освенциме и Треблинке прыгали бы и танцевали евреи, одевая
на себя отрепья, напоминающие одеяния узников концлагерей, радуясь, что их там
больше не сожгут?
А ведь девчонки в Салеме, что повели себя странно - просто начали созревать,
менструировать, интересоваться мужчинами и еблей - у некоторых девушек при сильном
подавлении их сексуальности возникают истерические припадки, которые могут быть
заразительны для других девушек, находящихся в том же состоянии созревания.
Вместо того, чтобы их вывести на умелую и обильную половую жизнь, правоверные
бросились охотиться за ведьмами, которые якобы к сексу девочек приохотили. А
ведь суть охоты на ведьм была основана на страхе перед магической привлекательностью
красивых женщин и любой пизды в частности. Перед её силой менять судьбу мужчин,
лишать их воли и денег. Особый страх вызывали именно красивые женщины, чья сила
была наиболее очевидной, поскольку сияла на их лицах для всех вокруг, а не лишь
избранным, как скрытая пизда.
Нужно было американскому правительству не откупаться деньгами от своих продолжающихся
сексуальных преступлений, а принять очередную поправку к конституции, по которой
никаких уголовных преследований за наслажденческое обучение сексу применяться
не может.
Но куда им, болезным...

Михаил Армалинский