Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Тихие литературные вечера

  Все выпуски  

Тихие литературные вечера 'Тройка, семерка, туз...'


Информационный Канал Subscribe.Ru


  Тихие литературные вечера...

Когда книга сталкивается с головою - и при этом раздается
глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?
Лихтенберг

   2004-02-08 08:05:21   

Тройка, семерка, туз…

“С меня при цифре 37 в момент слетает хмель,
Вот и сейчас, как холодом подуло…
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,
И Маяковский лег виском на дуло…”
(В. Высоцкий)

“Сукин сын, Дантес! Великосветский шкода.
Мы б его спросили: - А ваши кто родители?
Чем вы занимались до 17-го года? -
Только этого Дантеса бы и видели…”
(В. Маяковский)

167 лет назад, 8-го февраля в морозный, хотя и солнечный зимний день, поблизости Черной Речки под Санкт-Петербургом прогремел выстрел, унесший жизнь великого поэта Александра Сергеевича Пушкина…

Давайте закроем глаза на минуту и попробуем представить, как это было…

 

В 1837 году 8 февраля в холодный зимний день Пушкин А.С. поднялся очень рано около 6-ти часов, и пребывая в отличном расположении духа, все утро писал. Отвечал на письма, отсылал ответы редакторам журналов, которые собирались его публиковать, приводил в порядок личные дела… И непрерывно напевал что-то под нос.

Г-н Д’Антес, который вот уже полгода не давал покоя ему и его жене Натали и уже в который раз так или иначе уворачивался от поединка, сегодня непременно отправится на тот свет…

Секундантом Пушкина на сей раз должен был быть Константин Карлович Данзас – лицейский приятель, вспыльчивый, храбрый и добрый человек, который любил Пушкина. Все предыдущие секунданты все время пытались примирить Пушкина с Дантесом, что раздражало первого… А в Данзасе он был уверен.

Ближе к часу дня Пушкин запечатал последний конверт, кинул в камин пачку бумаг и позвал Данзаса, который уже полчаса как приехал, чтобы сопровождать Пушкина на поединок.

Они сели в сани, и выехали из дома.

В этот день не обошлось без Его величества Случая. Около моста через Мойку экипаж Пушкина остановился, чтобы пропустить другой экипаж (мост был слишком узок). Пушкин был весьма рассеян и смотрел куда-то в пол. Данзас перечитывал условия поединка и по сторонам тоже не смотрел. Натали была близорука. Поэтому Пушкин не заметил кареты жены, а Натали не увидела мужа. Они разъехались. Если бы они встретились, то дуэли в тот день наверняка бы не случилось.

Но увы…

Итак Натали спокойно поехала домой, а Пушкин с Данзасом продолжили путь к Черной речке близ которой должна была состояться дуэль.

Дантес – очень красивый бледный молодой человек на вид лет 27, уже поджидал Пушкина на месте. Он нервно взглянул в его сторону, но по условиям дуэли, на которых настоял Пушкин, примирение было невозможно.

Секунданты установили барьеры и противники встали по местам. Начали сходиться.

В несколько шагов Дантес подошел к барьеру и выстрелил тогда, когда Пушкин не успел еще поднять пистолет. Пуля попала в живот, Пушкин упал. Сильно побледневший, он, однако, поднялся на одной руке, и отстранил Данзаса. “У меня еще хватит сил сделать выстрел, - произнес он, - я стреляю”.

Дантес непроизвольно поднял к сердцу руку с пистолетом, и Пушкин в этот момент выстрелил. Пуля прошила насквозь руку противника и ударилась о пуговицу на мундире. Дантес упал. К нему подбежали его секундант и Данзас. Пушкин потерял сознание.

“Он мертв?” – спросил Пушкин, очнувшись. “Слава богу, жив” - отвечал секундант Дантеса, помогая Дантесу подняться.

“Странно, - пробормотал Пушкин. – Я думал, мне доставит удовольствие его убить, но теперь чувствую, что нет”.

“Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: “Это я!”
.....
Но отослать его к отцам,
Едва ль приятно будет вам…”

Как выяснилось позже Дантеса спасло во-первых то, что он успел загородится рукой, и пуля, пройдя через руку потеряла скорость. Во-вторых, пуговица, в которую затем угодила пуля. Француз отделался раной руки и синяком на груди.

Подойдя к Пушкину, он хотел сказать несколько слов примирения. “Все равно, - перебил его Пушкин. – Как только поправимся, снова начнем”.

Пушкина погрузили в сани и повезли домой. “Ерунда, - сказал сначала Пушкин, - через пару дней буду здоров”. Однако уже в дороге состояние его сильно ухудшилось. Он несколько раз терял сознание, и экипаж останавливался.

Перед самым домом Пушкин попросил Данзаса: “Кажется это серьезно, - Пушкин уже испытывал жгучую нарастающую боль, его тошнило. – Послушай меня, если врач найдет мою рану смертельной, скажи мне. Меня не испугаешь, я уже давно не дорожу жизнью”. Данзас кивнул.

Врач сразу же осмотрел Пушкина. “Надежда есть, - сказал он, - но весьма слабая надежда. Если бы пуля прошла на вылет!”. Он сказал в случае усиления болей, прикладывать к ране лед.

“Не говорите этого Натали, - попросил только Пушкин, - но и не обнадеживайте ее”.

Неполных двое суток прожил поэт. Если бы это случилось столетием позже! Для современной медицины та рана не представляет вообще никакой сложности. Пушкин был бы здоров через две недели. Но тогда врачи ничего не могли сделать.

 

Кого винить – вечный вопрос.

Виноват ли Дантес?
Наверное, да. Но не более чем виноват дурак в том, что он дурак…

Красивый, действительно очень красивый высокий молодой человек, которому очень к лицу мундир офицера… Француз, прибывший в Россию “на ловлю счастья и чинов” из Франции, где мелкому дворянчику, к тому же, монархисту, ничего не святило…

Повеса, не глубокого ума, но и не дурак. Образованный…

“Чего ж вам боле? Свет решил,
Что он умен и очень мил…”

Однако же Дантес был трусоват и не очень хорошо стрелял, тогда как Пушкин слыл неплохим стрелком. Драться Дантес не хотел. Но и отказаться от Натали не хотел.

 

Виновата ли Натали?
Конечно. Но не более чем виновата красивая женщина в том, что она красива.

Слегка легкомысленна – так ведь Пушкину эта черта в ней особенно нравилась. Она никогда особо не поощряла ухаживания Дантеса, но и не избегала его. Ей было приятно его внимание.

Она никогда не позволила бы ухаживаниям зайти за границы приличия, которые в те времена были итак очень строгими.

Но злопыхателям, ненавистникам и завистникам Пушкина вполне было достаточно этой мелочи… Двух-трех слов на ушко, пожимания руки, улыбок…

 

Виноват ли Пушкин?
Конечно, но не более чем Моцарт, который был настолько гениален, что не мог и никогда не смог бы осознать своей гениальности…

“Ты с этим шел ко мне, - бушевал Пушкинский Сальери, слушая “Реквием”, - и мог остановиться у трактира? Что б слушать скрипача слепого?.. Боже… Ты, Моцарт, недостоин сам себя…”.

Вот и Пушкин, не могущий осознать свою роль в истории России, был в какой-то мере “не достоин сам себя”…

Пушкин настоял на дуэли, Пушкин поставил условия, по которым противники должны были драться до тех пор, пока один из них не умрет. Пушкин делал это все потому, что таковы были правила ТОЛПЫ.

 

Виноват ли свет, общество?
Более всех. Но можно ли винить толпу?

В ноябре Пушкину подбросили письмо, в котором объявлялось о создании общества рогоносцев и предлагалось секретарем общества назначить Пушкина.

Он не секунды не сомневался в Натали… Но честь семьи была затронута и Пушкин должен был ответить достойно.

Он послал первый вызов Дантесу. Однако опекун Дантеса сначала отсрочил поединок, а потом и вовсе сумел договориться с Пушкиным отменить поединок. Пушкин согласился, при условии, что Дантес не будет появляться у него в доме и прекратит ухаживания за Натали.

На том и порешили.

Но Дантес условий не соблюдал. А Пушкин все чаще ловил насмешливые взгляды, шепот за спиной…

“Ах, Александр Сергеевич, милый,
Ну, что же вы нам ничего не сказали,
Про то, как мечтали, любили, чем жили,
Про то, что в последнюю осень вы знали?..”

- справедливо сетует лидер группы ДДТ Шевчук. Пушкин действительно почти ничего не писал в последнюю осень перед смертью.

Потому что активно вел переписку с опекуном Дантеса и его секундантом…

 

…Лед уже почти не помогал. Боли были страшные, но Пушкин даже не стонал, не желая пугать Натали. Врач не мог понять к чему такое мужество?.. Такое ему не часто приходилось видеть даже на поле боя… А здесь это было не нужно.

За двое суток ему не удавалось даже уснуть; только иногда он терял сознание от боли.

К концу вторых суток Пушкин вдруг почувствовал облегчение и оглядел комнату. Увидел Жуковского, который слабо улыбнулся, и врача.

Набережная Мойки и все близлежащие улочки были заполнены толпами народа – вплоть до Дворцовой площади… Иногда выходил доктор и сообщал о состоянии здоровья поэта. Однако ничего обнадеживающего он не говорил. Боли не проходили, пульс слабел…

Каждые два часа Николаю 1 докладывали о состоянии поэта.

Пушкин попросил его повернуть. Даль повернул его на бок.

“Кончена жизнь!.. - произнес Пушкин внятно. - Теснит дыхание”...

Это были последние слова Пушкина. Часы показывали два часа сорок пять минут ночи 10-го февраля по новому времени. Дыхание прервалось.

“Что он?” - тихо спросил Жуковский.

“Кончилось!” - ответил Даль.

Пульс не прощупывался.

Голова поэта склонилась. Руки опустились.

Жуковский упал в кресло и закрыл лицо руками.

Всех поразило величавое и торжественное выражение лица Пушкина...

Доктор Андреевский закрыл ему глаза.

 

“Поэты в России рождались с Дантесовской пулей в груди”, - скажет уже в наше время Евгений Евтушенко…

И через несколько дней шептался весь Петербург передавая из рук в руки весьма потертые уже и помятые листки бумаги.

“Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример!

Погиб поэт! – невольник чести –
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде… и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал не нужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы совершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… - он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.

Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет.
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На ЧТО он руку поднимал!..”

**************************************************************
И “преступная” приписка, за которую поплатился поэт:

“А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и Божий суд, наперстники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегните к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!”

 

Родился новый поэт.

“Лермонтов”, - хором шептал Петербург новую фамилию.

“Лермонтов”, - следом за Петербургом выдохнула Россия.

“Лермонтов”, - оживилось третье отделение.

“Теперь Лермонтов”, - смяв бумажку, с досадой воскликнул Бенкендорф.

“Лермонтов?”, - задумчиво спросил Николай первый.

На следующий день было начато следственное дело: “О непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии гусарского полка Лермонтовым, и о распространении оных губернским секретарем Раевским”. По словам Бенкендорфа “вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное”.

Лермонтов с детства писал стихи, и давно уже публиковался к тому времени, но “Смерть поэта” сделало его известнейшим поэтом-преемником А.С. Пушкина. Поэтом, чье имя заменило имя Пушкина и на страницах известнейших журналов и в донесениях тайной канцелярии. Поэтом, чье имя отныне не давало спать спокойно облегченно было вздохнувшему после гибели Пушкина, Бенкендорфу…

Однако приписка под стихотворением вывела из себя царя, и спустя месяц коронованный обществом двадцатитрехлетний поэт отправился в свою первую ссылку…

 

Глаза можно открывать :)

Наверное, все было примерно так. А может и по другому… :)

В любом случае прошу не путать все, что только что вам приснилось, с исторической действительностью… Хотя сны частенько совпадают с реальностью.

 

ЛЛ
litsoiree@yandex.ru

   2004-02-08 08:05:21   

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное