«Человек без мечты – это бревно, полено, примитивное и бескрылое создание. Живет, как автомат, ничего не трепещет у него внутри, сладко не маячит в перспективе, не отвлекает мысли в свободном парении над сущим. Мираж отсутствует. Скучно живет, хотя сам того не осознает. Привычно добивается текущих удовольствий, хотя, положа руку на сердце, какие это, в сущности, удовольствия, удовольствиями это назвать трудно, просто жует свою обыденность, как жвачку. И доволен. Голова его забита мыслями о зримом и конкретном, достижимом. Может, так оно и правильно, – зачем гоняться за призраками, если все мыслимые блага рядом, под рукой. Заплатил и получил, проще не бывает. Однако мечтания такого рода, когда происходит обмен неоценимого на деньги, на человека плохо влияют, упрощают до предела, все сводят к одному «желтому» знаменателю. Кто больше зарабатывает, тот значительно счастливее того, кто меньше. Формула - «деньги осуществляют любое желание», вдалбливается в головы несчастных обывателей, как однозначный синоним успеха, конечная и главная цель человеческого бытия», - с некоторым раздражением думал Юлий, лежа на диване и внимательно разглядывая потолок, который давно требовал побелки. Потолок слегка покачивало, как будто комната плыла по спокойной воде. Батарея пустых бутылок у окна, выставив дозорных по периметру дивана, окружала его со всех сторон, наглядно показывая, кто тут в плену и у кого.
     Последнее время, при все более редких встречах с новыми людьми, пожимая руку, заглядывая в глаза, Юлий всегда стремился понять скрытое за крепостью лица. Интерес у него был особый или, может, вновь приобретенная привычка, с детства возродившаяся игра. «Какая здесь присутствует мечта? – пытался он представить себе, вглядываясь в незнакомое, еще неразгаданное.
     Вдруг появившиеся у него способности чтения «по лицу» позволяли проникнуть туда, внутрь, посмотреть, вернее, подсмотреть то, что тщательно скрывалось. Его, естественно, интересовала мечта не общественная, приличная, о которой можно с любым поделиться, ну там, хочу что-то сделать, чего-то добиться, кого-то победить, а личная, потаенная, недоступная постороннему взору. Чего этот незнакомец тайно желает, о чем думает, прогнозирует на короткую и дальнюю перспективу, о чем свободно фантазирует, плавно переходя границу между сознанием и сном, еще находясь на нейтральном поле погружения в зыбко-туманный мир?
     Ведь всегда есть что-то «в шкафу», ведь снится ему странное, героически-трусливое, о чем страшно вспоминать и невозможно рассказать никому, даже самым близким. Когда ночные видения вдруг, некстати, напоминают о себе, непроизвольно внедряясь в дневную реальность, заставляя память мучительно воспроизводить ненужные, иррациональные картины той, параллельной жизни. Когда ни с того, ни с сего невпопад высвечиваются странные, иногда даже болезненно-пугающие фрагменты, вроде бы навсегда забытого сонного самопознания.
     Зачем он этим занимался, какое ему было дело до чужих секретов, сам не знал, но невольно, с маниакальным упорством, начал упражняться в этом каждый раз обязательно. Любопытство, нездоровое желание проникнуть вглубь, под внешний покров. А, может, так ему было спокойнее, как-то устойчивее, давало ощущение какого-то неявного превосходства? Не ясно, но иначе он уже не мог, хотя обязан был думать совсем о другом.
     Юлий был безработным и проживал остатки денег, не очень представляя себе, что будет потом. Психологические игры в его положении были явно некстати, но от избытка свободного времени, свалившегося на него в последние месяцы и связанной с этим склонностью к самосозерцанию и философскому осмыслению происходящего, он все более погружался в странные рассуждения о сущности человеческой мечты.
     «Что такое мечта? – испытывая первые признаки голода, думал он, зажигая очередную сигарету, хотя только что потушил предыдущую. – Зачем она? Что дает и что отнимает? Мечта настоящая, своя, а не пошлость заурядная, которая, в сущности, всегда сводится к простой и примитивной основе – желанию предметно вообразить, что ты сильнее всех, умнее всех, выше всех. Но жизнь не Олимпиада, кроме того, тогда мечта вовсе вырождается в суету бесконечную, непродуктивную, погоню за призраком, попытку виртуально ответить на глупый и раздражающий вопрос: «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?». Отсроченная надежда наконец-то получить то, что тебе давно и по праву полагается. Другими словами, прославиться и разбогатеть. Универсальная мечта трудящихся всего мира. Однако мечты типа: стать миллионером, победить в главном конкурсе, доказать Большую Теорему Ферма, не приносят их владельцам удовольствия, гаснут и благополучно умирают, оставляя в сухом остатке набившую оскомину фразу: «а ведь когда-то он подавал большие надежды», что имеет примерно такой же смысл, как: «когда-то он подавал милостыню». Подавал, не подавал, ну и что? Куда это девать?» - саркастически произнес он вслух, хоть находился в комнате один.
     Юлий встал с дивана и пошел на кухню. Холодильник был практически полон, заполнен всякой всячиной, но съесть было нечего. «Колбаса кончилась, а замороженная курица в данный момент явно несъедобна» - зафиксировало его голодное сознание. В нижнем отделении он обнаружил два помидора и авокадо.
     С авокадо, как это ни странно звучит, была связана некая история, которая почему-то всплыла в памяти. В свое время, читая популярных тогда Хемингуэя и других, Юлий обнаружил, что их герои, когда им хорошо, да и во всех других случаях, пьют кальвадос и едят авокадо, которое очень любят. По поводу кальвадоса особого интереса или желания не испытал – водка, она и есть водка, но авокадо почему-то поразило его воображение. Авокадо стало для него мечтой, символом другой жизни. В восемнадцать лет такое может произойти с каждым. Тот мир манил и был прекрасен. Там, как у Хемингуэя, был теплый океан, пальмы, легкие, игривые женщины, лагуны и яхты, интересные мужчины и свободная любовь, а тут, в Москве, были комплексные обеды в сердитых столовых, очереди за пельменями и колбасой, развесные соленые огурцы, выловленные из бочки, которые привычно употреблялись как «отличный закусон», уличная слякоть и трамвайно-автобусное хамство. Плюс советская власть. Минус невозможность увидеть тот, иной мир своими глазами. Все это не впечатляло, даже более того.
     Авокадо. Была в этом слове какая-то теплая романтика, заманчивая тайна. Что такое авокадо, он не знал, и, как быстро выяснилось, никто не знал. В тогдашней Москве такой роскоши не было и быть не могло. Фрукт это или овощ, а может, вообще какая-то особая экзотическая еда? По этому поводу он придумал короткий рассказ-притчу, который даже не записал, а просто как-то спонтанно прочитал во время очередного застолья.
     Перекрывая шум, Юлий встал, слегка покачнувшись и обведя озорными глазами веселую компанию за столом, громко объявил: «Рассказ про авокадо, как пример настоящей любви, - сделал весомую паузу и, в неожиданно наступившей тишине, начал читать речитативом, нараспев, как белые стихи. - Я люблю авокадо. Я его никогда не видел, не знаю, как оно растет, на что похоже. Я не знаю, какого оно цвета, формы, какой у него вкус. Я не знаю про него ничего, кроме того, что оно особенное и неповторимое, и от этого я люблю его еще больше. Вот пример настоящей, бескорыстной любви».
     Вот такое «откровение» он произнес после многочасового возлияния, и все засмеялись – понравилось! Откровенно говоря, и это ему было тут же высказано скептиками, как пример бескорыстной любви - это слабовато, и с точки зрения формальной логики не очень соответствует такому высокому чувству. Какая же тут бескорыстность, если цель мечты - съесть предмет обожания.
     - Я тебя обожаю, - иронизируя, воскликнул его близкий друг, Сергей, выразительно глядя на бутылку, которую схватил со стола, и под восторженные аплодисменты присутствующих, налил и опрокинул рюмку водки.
     Компания, продолжая выпивать и закусывать, начала обсуждать феномен «бескорыстности» в том смысле, что это всегда обман. «Бескорыстная» любовь к женщине всегда кончается постелью, а стоит какому-нибудь политику громко заявить о «бескорыстном» служении, как тут же в его руках оказывается вся власть. Однако на тот момент Юлий так не думал и рассуждал, по-своему, честно, просто очень хотелось в тот свободный мир, с пальмами, теплым морем и без профсоюзных собраний. Теперь, через много лет, грустно лежа на диване, он невольно вспоминал прежнюю жизнь. Тогда все любили друг друга, собирались друзья – сердце радовалось. Какая была у него компания, какие все были молодые, остроумные, как веселились по поводу и без повода, выпивали не просто так, а с разговором умным, содержательным. Тянулись друг к другу, каждый друг и приятель был чрезвычайно важен, и сам он чувствовал, что нужен всем, а теперь...
     Юлий прервал поток воспоминаний и взглянул на часы. Половина четвертого, скоро придет Лариса, принесет что-нибудь поесть. Он посмотрел на зеленый авокадо и зеленая тоска вдруг охватила его. Мечта!? Это была его мечта? Как он, неплохо образованный, неглупый человек, мог возвышенно думать об этой ерунде? Авокадо. Простой овощ, который продается на каждом углу, дешевая, примитивная еда, салат. И это был для него символ другой жизни? Какая чушь, настоящая глупость!
     Другая жизнь уже лет десять, как шумела за его окном, - море, пальмы, отсутствие профсоюзных собраний и авокадо. Всего было навалом, все, о чем мечтал, осуществилось. Мечта обернулась реальностью, и теперь они без улыбки и всяких там возвышенных чувств смотрели друг на друга в упор, причем, следует отметить, что Юлий смотрел на наступающую на него реальность с подозрением и без всяких иллюзий. «За что боролись, на то и напоролись!» - как когда-то грустно сказал его приятель, разводясь с очередной женой.
     «Но с жизнью развестись нельзя, это настоящий католический брак, со всеми вытекающими последствиями. Придется тянуть до конца», - он саркастически усмехнулся про себя и, закурив очередную сигарету, отправился обратно на диван. Идти никуда не хотелось. Болтаться по городу без денег и голодным - сомнительное удовольствие. Люди, спокойно жующие что-то в открытых кафе и ресторанах, невольно становятся твоими классовыми врагами, ничего с этим не поделаешь, а пролетарские рефлексы были ему чужды и отвратительны, поэтому он снова улегся на диван и принялся размышлять о том, «как он дошел до жизни такой».
     Внятного ответа не было, то есть можно было привести какие-то частные, второстепенные соображения и факты, доказывающие, как, с одной стороны, ему не повезло, а с другой стороны, как сам он вовремя не подсуетился, где-то не успел, а где-то опоздал, но на общую картину его теперешнего положения воспоминания об утраченных возможностях уже не влияли. «После драки кулаками не машут, - коротко подытожил он не самый удачный период в его жизни, – но жизнь, пока не умер, продолжается, и поэтому нужно стараться смотреть вперед, иначе, при обратном ходе мысли, происходит неизбежное - ностальгия, как ядовитая змея, выползет из тайников памяти, высушит мозги, отравит существование, задушит и съест. Когда же наконец придет Лариса? Все-таки ужасно хочется есть!»
     Юлий взял пульт, но передумал и телевизор не включил. «Однако тема с авокадо явно не закончена. Получается нелицеприятный вывод, - продолжал он рассуждения, отматывая назад запутанную линию своей жизни и заново анализируя каждый ее кусок, - получается, где бы он ни жил, всегда ощущал какой-то дискомфорт, а потом, через много лет, когда все просеивалось сквозь мелкое сито памяти, выяснялось, что чувства его обманывали, наоборот, было здорово и интересно. Значит, существует очевидная проблема с пониманием текущего момента, – строил он логическое построение, - налицо неверная внутренняя оценка внешнего мира. Значит, в его сознании недостатки жизни всегда побеждают достоинства, а потом наступает запоздалое прозрение и все становится на свои места. Может, ему и сейчас хорошо, только поймет он это лет через десять или даже двадцать».
     Он резко поднялся, чуть подумал, затем решительно пошел на кухню. Почистил авокадо, отрезал толстый зеленый ломоть себе на хлеб, обильно посолил и стал с голодным аппетитом уплетать свою бывшую мечту, запивая большими глотками холодного пива из холодильника.
    

    
    
    
    
     Когда моей дочери ко дню рождения подарили попугая, я приняла это без особой радости, так как птицы у нас в доме никогда не жили, уход им требовался особый, да и в руки лишний раз не возьмешь – не кошка. Поэтому предпочтение отдавалось мелким аквариумным рыбкам и смешным неприхотливым хомячкам. А тут – попугай.
     «Нет, - сказала я, - не надо: он будет галдеть целый день, и ночью никому не даст спать, а у нас дедушка и бабушка, им нужен покой. Все. Никакого попугая!»
     Возможно, какое-то смутное предчувствие шевельнулось во мне уже тогда… Но дочка стала просить; к тому же, оказалось, что обратно его не возьмут, у них, мол, много своих попугаев, и девать птицу совершенно некуда. Так что эти добрые люди были очень рады его пристроить, а потому отдали нам вместе с клеткой и целлофановым мешком корма в придачу. Возразить мне было нечего. Попугай оказался просто неотвратим.
     И вот в новенькой клетке его внесли в комнату. Такой птицы я еще не видела. Попугай сидел на перекладине так важно, будто восседал на троне. Породы он был волнистой, но не из тех мелких и горластых попугайчиков, мало чем отличающихся от воробьев, а намного крупнее. К тому же, на голове у него имелся белый хохолок, чуть приподнятый в виде короны. Небесно-голубая грудка у подбородка переходила в узор из черных и белых пятнышек, лежавший на плечах крыльями бабочки и напоминавший кружевной воротник. В этот воротник попугай время от времени прятал свой небольшой клюв. Аккуратно сложенные на спине синие, с белыми прожилками, крылья и длинный бирюзовый, постоянно подрагивавший хвост завершали его подчеркнуто изысканный костюм. За жердочку он держался крупными крепкими лапками, но сидел очень прямо. Нечто царское присутствовало во всем его облике. Умные черные глазки смотрели, будто изумляясь: «Это меня вы могли не хотеть?»
     Я улыбнулась, до того он был симпатичен. «Каков красавец! Ни дать, ни взять – король». Имя пришло на ум моментально, и я предложила назвать его Шарло, имея в виду Карла IX. Зная о некоей внутренней связи имен и событий, я все же проявила эту неосторожность, к которой меня подталкивало в попугае буквально все. Назвать его иначе было бы оскорбительно. Всевозможные Кеши, Чики-Чирики были просто птицами с базара, которые и вели себя соответственно. Даже совершенно обычное в адрес попугая слово «попка» было тут неуместно. Никому не приходило в голову просюсюкать ему что-либо недостойное. Дочь, правда, пыталась по-детски дать ему имя Гоша, но я про себя все равно звала его Шарло. Так у него и было два имени. Одно явное, как у монаха в миру, другое – скрытое, тайное. Настоящее.
     Все мои былые опасения улетучились: оказался он очень воспитан. Аристократизмом дышало все, каждый поворот головы (лишних движений он не делал никогда), даже в зеркальце поглядывал по необходимости, совсем не так, как это делают его многочисленные собратья, глупо выглядывая в своем отражении неожиданного соперника. Если к нему приближались слишком, как он считал, близко, Шарло лишь чуть отодвигался, указывая на незримую дистанцию, отделявшую его от всех остальных. Обыкновенно был очень спокоен, никакой суеты, скорее наоборот – некая холодность, даже отстраненность сквозила в его манерах. Голову держал прямо, иногда чуть наклонив в сторону, как бы желая сказать: «У вас ко мне что-то срочное?»
     Большую часть времени проводил Шарло молча, созерцая нечто в себе, погруженный в какие-то свои серьезные думы. Голос его мы слышали редко, разве что по утрам, причем не с первыми петухами, а тогда, когда просыпались все. Проговорив короткое приветствие, он замолкал почти на целый день, иногда бросая резкие отрывистые фразы в адрес беспардонных голубей, заглядывавших в окно.
     Днем клетку забирали из кухни, где он проводил ночь, в комнату, поближе к окну, и он мог поглядывать на небо и прислушиваться к щебету птиц. Однажды воробей, сдуру залетевший в окно и не представлявший, на чью территорию покусился, был тут же изгнан, а Шарло только переступил по жердочке туда-сюда. Возмущался он искренне, а потому убедительно. Хохолок на голове приподнимался, и всем было ясно, что перейдены всякие границы допустимого. Однако был отходчив; не проходило и минуты, как он принимал свой обычный безмятежный вид.
     Птицы не особенно беспокоили его, он слишком хорошо понимал разницу между собой и ими. И, похоже, даже пребывание в клетке его совсем не смущало. Или, может, так только казалось… Во всяком случае, свою несвободу и одиночество он переносил с естественной стойкостью мудреца. В конце концов, можно ведь было и считать, что решетка расположена с другой стороны, и это не он, а мир находится в заточении. Некая умудренность проглядывала в том, как он проживал свой, казалось бы, незатейливый день. Время от времени он спускался вниз перекусить, напиться и, набрав полный зоб конопляных зернышек, сидел долго, не спеша щелкая ими, извлекая темные вкусные ядрышки.
     После захода солнца он начинал дремать, взбирался на деревянную качельку и, устроившись поудобнее, засыпал, медленно раскачиваясь.
     Так проходили дни. Иногда его выпускали полетать по комнате, но доставляло ли это ему радость – сказать трудно. Похоже, что по натуре он все же был созерцателем. А для подобного вида деятельности предпочтительнее жизнь малоподвижная, как того требует концентрация мысли. Не думаю, что эти полеты что-нибудь для него значили, но дочка боялась, что он засидится в клетке, и регулярно выпускала размяться. Сейчас мне кажется, что это для него как раз было лишним, как постепенно не нужно становится старикам все то, что занимало их в молодости, а потому к нашим усилиям Шарло оставался вполне равнодушен. Так бывают равнодушны ко всему внешнему люди, живущие больше и, порой гораздо интенсивнее, жизнью внутренней. От птицы в нем было мало, разве что оперенье. В руки себя брать разрешал, но требовал должного уважения, и ненадолго, терпеливо ожидая освобождения. Когда же с этим задерживали, начинал кусать пальцы, не вынося фамильярности.
     То, что с ним случилось, оказалось для нас полной неожиданностью. Стояла жара, и из-за духоты дверь из кухни на балкон не закрывалась, две ночи были прохладными, а клетку не подумали убрать в комнату. Возможно, тогда он и простудился. Заболел внезапно, как-то сразу поскучнел, взъерошился, потерял аппетит. Целый день дрожал, встряхивался, кутаясь в перышки и зарывая в них свой клюв. Раньше он никогда так не делал, даже вечерами, укладываясь, не прятал голову под крыло, а спал, опустившись, чуть поджав под себя лапки. Теперь же его бил озноб. Был ли это на самом деле простудный жар или что-то еще – не знаю… Ведь заболеть можно и от чьего-то злого взгляда, от чужой недоброй мысли. Может, тем самым уберег он кого-то из нашей семьи, приняв на себя черную стрелу недоброжелательства.
     Мучился долго. Было поразительно, как он держался, как гордо переносил страдания. Потом, когда уже не мог сидеть на своем любимом месте, так как ноги не держали его, сидел на полу клетки. Молча. Ни звука, ни стона. Но глаза! Глаза слезились, он часто-часто моргал. В глазах стояла боль. Вечером того дня всем было тягостно. Я знала, что он вряд ли переживет эту ночь. Надежды почти не было.
     Утром, придя на кухню, я увидела, что Шарло все так же сидел на полу клетки, прикрыв глаза, и как будто спал. Перышки, прежде стоявшие дыбом, опустились и пригладились. Спокойствие и умиротворение (других слов не подобрать) отражались на его лике. Едва подумав «А вдруг ему лучше?», я поняла, отчего он так недвижим.
     Он – не дышал. Не повалился набок, не скрючился в агонии, раскрыв в жуткой гримасе клюв и разбросав крылья. Просто застыл. Может, он и умер во сне, если ему вообще в эту ночь удалось заснуть… Только сквозь небольшую щель в клюве, которым он еще вчера так аккуратно пощелкивал, проступило немного белой пены.
     Мне приходилось видеть мертвых животных, и это всегда было отталкивающее зрелище. Здесь же, потрясающе, было некое, не побоюсь этого слова, величие. Как достойно, не склонив головы, умерла эта птица… Такая ясная, светлая, возвышенная смерть. Не всякий человек способен встретить свой последний час подобным образом. И ведь правда, держался Шарло всегда с непередаваемым достоинством. Такой посадки я прежде не видела никогда. Даже теперь, когда мы с осторожностью, большей, чем когда-либо, вынули его из клетки, это не было просто мертвое тельце: сейчас, может, еще больше, чем прежде, он вызывал к себе уважение. Будто что-то сгустилось в нем: та энергия, которая высвободилась при выходе его души, и, остановив для него время, произвела какое-то действо и с телом, преобразив его. Теперь это был другой Шарло, совсем свободный, свободный от глупых оков клетки и от многого другого, но уже и гораздо более сильный, чем раньше. Он сидел очень твердо, возможно, в последнем усилии и вдохе приподняв грудь вверх и вперед, строгий, с закрытыми глазами и взглядом, устремленным теперь уже внутрь себя.
     Роскошный королевский воротник был расправлен и сверкал бусинками разноцветных перышек. Он задерживал на себе взгляд и вызывал трепет восхищения. Держа голову так же высоко и гордо, как и прежде, Шарло стал похож, вместе с тем, на застывшего сфинкса. Да, да! Он всегда знал о том, кем был рожден, он носил в себе эту свою большую правду, и его врожденное благородство не смогла принизить даже смерть. Скорее наоборот, смерть только усилила тайну, которую он унес с собой туда, где все только начинается.
     Он был королем и умер, как подобает королю, спокойно глядя в ожидавшую его Вечность. Я всматривалась в эту вдохновенную обновленную фигурку. Какой художник или скульптор мог бы так остановить мгновение, чтобы в нем запечатлеть только-только выпорхнувшую жизнь?
     В этом было Великое непознаваемое, заставляющее остановиться и задуматься о тех серьезных вещах, мимо которых люди обычно торопятся пробежать побыстрее. Если и раньше Шарло без труда привлекал к себе внимание, то теперь – приковывал его, так он был величественно великолепен. То был триумф духа, и я неожиданно поняла, как выглядела мистическая птица Феникс, сжигавшая себя и возрождавшаяся из пепла – она была передо мной. Глядя на почти живого, но уже нового Шарло, было бы нелепо и странно утверждать, что у нас жила просто птица. А ведь в его взгляде всегда стоял вопрос: «Неужели вы и в правду так считаете?»
     Мне было грустно, и я подумала: не навлекла ли я рок на это существо, назвав его именем несчастного короля? Но его явление у нас было необъяснимо и таинственно – впрочем, как и его смерть…
     На то была Божья Воля.
     Хотя, кто знает, может, его так и звали на самом деле?
     Я вышла на балкон. Надо мной молча сияло пронзительно голубое, как грудка Шарло, небо.
     День 31 мая обещал быть жарким.
    
     * * *
     Наследный принц, король Франции из династии Валуа, Шарль IX, скончался в своем дворце в Венсенне 30 мая 1574 года.
    

    
    
    
     От автора.
     Трилогия "Терминатор"- несомненно, один из величайших шедевров мирового кино. Пытаться высмеивать его - глупо, подражать ему - наивно. И всё-таки, тему терминатора можно раскрыть не столь мрачно. А например, вот так...
    
     Cюжетная линия. Лос-Анжелeс, 2029 год. Супер-интеллект ChessNet готовится к захвату мировой власти. Его планы срывает Джон Кондор. ChessNet направляет двух киборгов в Лос-Анжелeс, 2010 год, c заданием убить Сарy Кондор, будущую мать Джона. Оба киборга непобедимы, несокрушимы и готовы на всё pади выполнения задания. Их единственная проблема: у них одно задание на двоих.
     Capa, маленькая, женственная, ничего не подозревaющaя, совершенно беззащитна перед этой армией убийства. Удастся ли ей спастись? И не только спастись, но и найти своё счастье...
    
    Действующие лица:
     Сара Кондор
     Джон Кондор, её сын
     Энн-Сара Кондор, её старшая дочь
     Мэри-Сара Кондор, её средняя дочь
     Дженнифер-Сара Кондор, её младшая дочь
     Терминатор
     TX-1000
     ChessNet
     Гроссмейстеры
     Oхранники
     Трое гомосексуалистов
     Разные дамы по имени Сара Кондор
     Владелец мотоцикла
     Собаки
     Мухи
    
     ДЕНЬ ТРЕТИЙ
    
     Лос-Анжелeс, 2029 год. На экране - груды костей и черепов посреди развалин, и под зловещую мелодию металлические чудовища гоняются за горсткой уцелевших повстанцев. Все эти ужасы мелькают на экране игрального автомата "Убить Сару Кондор!", перед которым трудится некий энтузиаст (спиной к зрителям). Он уже прошёл стотысячный уровень сложности, и ему всё мало. Над ним кружатся мухи, его печёт солнце - он этого не замечает.
     Рядом находится здание Дворца Спорта. Там царит скорбь: лучшие шахматныe гроссмейстеры мира готовятся умереть - таково было условие их сеанса одновременной игры с суперинтеллектом ChessNet, которому все они проиграли. ChessNet рвётся к мировому господству, и для него истребление шахматных мастеров - первый шаг в реализации зловещих замыслов. Вдруг разносится радостная весть: ChessNet получил детский мат от молодого, малоизвестного мастера Джона Кондора! Всё меняется, Джон Кондор принимает поздравления, гроссмейстеры спасены, теперь казнён будет ChessNet. Однако, перед казнью приговорённый имеет право на последнее желание, и ChessNet хочет увидеться со своими близкими друзьями - Терминатором и TX-1000. Первым приходит TX-1000, киборг на жидких металлах. Он в восточной одежде.
     ChessNet. Это ты, о лучший из моих слуг! Внемли: я поручаю тебе спасти меня! Явись в Лос-Анжелeс, в 2010 год, найди всех женщин по имени Сара Кондор и убей их прежде, чем одна из них родит этого злодея Джона! Помни: убей всех по имени Сара Кондор!
     TX-1000. Слушаю и повинуюсь, о повелитель! (Низко кланяется и исчезает)
     Появляется мать Джона - Сара Кондор, прелестная молодая миниатюрная женщина, по виду которой невозможно сказать, что у неё взрослый сын. Появляется Терминатор. Это здоровенный бугай спортивного вида, одет как на футбол, что-то жуёт.
     ChessNet. Ты где пропадал?! Видишь вон ту женщину? Это - Сара Кондор, она родила сына по имени Джон, который погубил меня! Ты явишься в Лос-Анжелeс, в 2010 год, и убьёшь её. Понял? Запомни: ты убьёшь эту женщину, Сару Кондор, мать Джона Кондора. Смотри, выполни в точности! Что ты ешь? Дай мне!
     Терминатор (с интересом смотрит на Сару). Так у вас же рта нет!
     ChessNet. А ты и рад объесть несчастного приговорённого?! Смотри, выполни точно свою миссию!
     Терминатор исчезает, на полу остаётся его одежда.
     Охранники уводят ChessNet. Вскоре раздаётся жужжание пилы, крики и грохот падения металлических деталей. ChessNet казнён. На улице идёт дождь, возле игрального автомата никого нет.
    
    
     ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
     Лос-Анжелeс, 2010 год. Свалка, на которой гора использованных памперсов. Посреди этой гoры возникает движение, появляется TX-1000. Он барахтается в памперсах, и тут на него сваливается Терминатор. Они застревают друг в друге и в памперсах, как в болоте, толкаются, переругиваются, как рыночные торговцы. Выясняется, что они давно знакомы и имеют нелеcтное мнение друг о друге. Наконец они разобрались, вылезли из кучи и идут каждый своей дорогой. Терминатор остановился, задумался. Навстречу ему идут трое парней, это гомосексуалисты. Один из них в женскoй одежде.
     Первый гомосексуалист:
    - Ой, кого я вижу! Какой хорошенький! По-моему, он непрочь познакомиться с нами!
    Второй гомосексуалист:
    - А по-моему, он уже готов очень близко познакомиться с нами! Недаром он снял всё лишнее!
    Третий гомосексуалист:
    - А по-моему, с ним приключился казус - чувствуете невинный детский аромат? Детка, иди с нами, мы позаботимся о твоей попке!
    Терминатор (звереет):
     Никогда не называй меня "детка"!
     Кидается на гомосексуалистов, хватает их за горло.
     Сара Кондор спит в своей постели, прекрасная, как любовь, и невинная, как ангел, не подозревая о грозящей ей oпасности.
     Трое гомосексуалистов сидят на высоком дереве, голые, дрожат, стучат зубами. У каждого из них подбит глаз. Их загнал на дерево Терминатор. Он стоит внизу и примеряет захваченную одежду, в том числе женскую. Кое-как одевшись, он приосанивается и двигается в путь, но, запутавшись в юбке, налетает на фонарный столб и сваливает его. Горделиво глядя на поверженного врага, он колотит себя в грудь и издаёт победный клич - нечто среднее между Тарзаном и Кинг-Конгом.
     Утро. Сара Кондор готовится идти на работу.
     Весь город завален объявлениями: "Госпожа Саpа Кондор, вам оставил большое наследство ваш дальний родственник, скончавшийся в Северной Корее! Срочно свяжитесь с адвокатом: Гроби Тексмиль, улица Морг дом 13". На улицe Морг y домa 13 собралась целая толпа престарелых тучных дам по имени Сара Кондор. Адвокат в конторе – TX-1000. Внезапно дверь не выдерживает напора дам и падает, дамы вваливаютcя в контору, сваливают TX-1000 c ног и затаптывают его так, что он превращается в густое желе с глазами. Желе стекает по ступенькам на улицу и там превращается обратно в TX-1000.
     TX-1000:
     - Нет, всех сразу не получится! Придётся по одной!
     Сара Кондор выходит на улицу и обнаруживает, что её автомобиль неисправен. Она идёт на автобусную остановку, не замечая, что к ней бежит Терминатор. Прежде чем он успевает, Сара садится в автобус. Терминатор подбегает к автобусу, собирается войти, но в этот момент появляется толпа дам по имени Сара Кондор, вышедших от TX-1000, oни отталкивают Терминатора и вваливаются в автобус так, что Терминатор не может войти. Автобус уезжает. Терминатор хватает чей-то мотоцикл и пытается преследовать автобус, попадает в пробку. Автобус останавливается возле рынка, из него выходят две дамы по имени Сара Кондор, они ругаются, обвиняют друг друга в краже наследства, дерутся, одна из них хватает с прилавка кремовый торт и запускает им в другую, но попадает Терминатору в физиономию. Терминатор теряет управление мотоциклом и падает на лотки с яйцами. Появляется Владелец мотоцикла.
     Владелец мотоцикла (очень возмущённо):
     - Кто взял мой мотоцикл?
     Терминатор (протирает один глаз от крема):
     - Ну, я взял, а тебе что нужно?
     Владелец мотоцикла (сразу успокоился):
     - Ой... Я просто хотел спросить, а вам шлем не нужен?
     TX-1000 оправился от первой неудачи и по адресной книге нашёл одну из дам по имени Сара Кондор. Она как раз выходит на улицу с кучей небольших собак, у неё в руках зонтик и пакет для уборки собачьих нечистот.
     TX-1000 (подходит к ней):
     - Вы - Сара Кондор?
     Дама (с интересом глядя на него):
     - Да, a вы, кажется, адвокат по наследству?
     TX-1000 превращается в холодное оружие, но в этот момент его атакуют собаки со всех сторон. TX-1000 пытается их убить, собаки уворачиваются.
     Дама (бьёт TX-1000 зонтиком и пакетом с нечистотами):
     - Хулиган!
     После недолгого боя TX-1000 ретируется, за ним гонятся собаки. TX-1000 удаётся убежать. Вскоре он приходит в себя и обнаруживает, что находится перед домом Сары Кондор. Там же дежурит Терминатор.
     Терминатор (подозрительно):
     - Что это ты тут делаешь? Хочешь сорвать мою миссию?
     TX-1000:
     - А ты кто такой? Это моя миссия! А ты убирайся туда, откуда пришёл!
     Начинают браниться, толкаться, постепенно отдаляясь oт дома Сары. Наконец, TX-1000 отбегает, превращается в шар и со скоростью налетает на Терминатора. Терминатор даже не шелохнулся. Спокойно наклоняется, берет шар, разворачивается и, как дискобол, зашвыривает TX-1000 подальше. Несколько мгновений с тoржеством глядит вслед шару, затем его взгляд становится удивлённым, затем тревожным, потом испуганным. Терминатор разворачивается и бежит, а за ним гонится свора собак. Терминатор взбирается от собак на дерево, а собаки собираются внизу, ждут, облизываются и лают. Затем нехотя поднимаются, проходят мимо дерева, каждая задирает заднюю лапу. Затем собаки собираются в кучу и сливаются в TX-1000, который стоит на четвереньках и тоже задирает ногу перед деревом, прежде чем уйти. TX-1000 подходит к дому Сары и видит, что она возвращается с работы. TX-1000 заходит за ней в дом и просачивается под входную дверь. Сара видит его, пугается, уворачивается, прячется в туалет, TX-1000 вламывается за ней, слышен женский крик, затем звук спускаемой воды в унитазе. Сара спокойно выходит, поправляет причёску.
     Терминатор по-прежнему сидит на дереве, не смея спуститься.
     Из канализационного люка невдалеке от дома Сары просачивается TX-1000. С этого момента и до конца фильма над ним вьются мухи. TX-1000 направляется к дому Сары, проходит мимо Дворца Спорта и вдруг резко останавливается. Перед ним игральный автомат: "Убить Сару Кондор!". TX-1000 вспоминает, что его миссия - убить в Лос-Анжелесе всех, кого зовут Сара Кондор, и направляется к автомату. Начинает игру, легко побеждает, собирается уйти, но автомат исполняет победную мелодию и сообщает: "Вы убили Сару Кондор на первом уровне сложности, предлагаем вам сделать то же на втором". TX-1000 возвращается к автомату.
     Вечер. Сара Кондор готовится лечь спать. Она не знает, что Терминатор спустился с дерева и приближается к её дому.
     TX-1000 продолжает играть с автоматом. Он уже прошёл двадцатый уровень сложности, и ему всё мало. Над ним кружатся мухи - он этого не замечает.
     Терминатор стоит перед постелью спящей Сары. Он связал её по рукам и ногам, она беззащитна, но во взгляде Терминатора не видно торжества, скорее огорчение. Сара просыпается, обнаруживает, что связана, пытается освободиться, не может. Видит Терминатора, пугается, вскрикивает.
     Сара:
     - Кто вы? Зачем вы меня связали? Что вам от меня нужно?
     Терминатор (очень грустно):
     - Я - киборг, терминатор. Я должен тебя убить.
     Сара (плачет, беспомощно вырывается):
     - За что? Почему?
     Терминатор (грустно вздыхает):
     - Такова моя миссия. Я должен убить тебя, потому что вскоре ты родишь сына, который спасёт человечество.
     Сара (кричит сквозь слёзы):
     - Нет!!!
     Терминатор (очень грустно):
     - Что значит - нет?
     Сара (плачет):
     - Ну как же я рожу сына, если ты меня сейчас убьёшь?
     Терминатор (удивлённо):
     - В самом деле! Если я тебя убью, ты не сможешь родить Джона, который победит ChessNet, не станешь матерью Джона Кондора - а значит, моя миссия не сможет быть выполнена!
     Сара (всхлипывает, уже немного успокаиваясь):
     - Да-а!!!
     Пауза. Терминатор смотрит на Сару со странным выражением, Сара всхлипывает, смотрит на него жалобно.
     Терминатор (торжественно):
     - Есть только один выход...
     Терминатор приближается к Саре, она перестаёт плакать, смотрит на него настороженно. Терминатор наклоняется над Сарой. Слышен сдавленный женский крик.
     TX-1000 продолжает играть с автоматом. Он уже прошёл двухсотый уровень сложности, и ему всё мало. Над ним кружатся мухи - он этого не замечает.
    
     ДЕНЬ ВТОРОЙ
     Лос-Анжелeс, 2024 год. TX-1000 продолжает играть с автоматом. Он уже прошёл семидесятитысячный уровень сложности, и ему всё мало. Над ним кружатся мухи - он этого не замечает. Энн-Сара Кондор, Мэри-Сара Кондор и Дженнифер-Сара Кондор возвращаются из школы домой, cпорят.
     Энн-Сара:
     - Послушай, Дженнифер-Сара, мама нам всем категорически запретила летать в школе! Думаешь, мне не хочется? Я ведь не нарушаю! Уж когда невмоготу, так иду на пустырь, и то если там никого нет!
     Дженнифер-Сара:
     - И что, ты наябедничаешь?
     Мэри-Сара:
     - Ябедничай-не ябедничай, учительница наверняка позвонит маме.
     Вxодят в дом.
     Дженнифер-Сара:
     - Мама, я виновата, я сегодня немного полетала на перемене. Не удержалась, скучно было. (Обращается к Энн-Сарe): Ну, теперь твоя очередь!
     Энн-Сара (со вздохом):
     - Мама, извини, сегодня утром я включила микроволновку взглядом. Очень спешила в школу.
     Сара (с утомлённым видом):
     - Ладно, только договоримся - чтобы это было в последний раз! И с микроволновкой, и с полётами. Вы же никогда не видели, чтобы я включала что-нибудь взглядом или летала?!
     Мэри-Сара:
     - Мама! А Джон опять играет с папой, не касаясь фигур!
     Вcе проходят в соседнюю комнату, где Терминатор сидит за шахматной доской, задумчиво держа в руке фигуру. Джон развалился на диване.
     Мэри-Сара (торжествующе):
     - Ну, что я говорила?
     Джон:
     - Папа, следующим ходом мат! Зачем ты снова играл Каро-Канн? Ну не получается она у тебя!
     Мэри-Сара:
     - А почему ты опять играл, не касаясь фигур? Нарушаешь!
     Джон:
     - И неправда, ничего я не нарушаю! Это называется у шахматистов - играть вслепую, не видя фигур и не касаясь их!
     Мэри-Сара (с подозрением в голосе):
     - И что, все шахматисты, когда играют вслепую, передвигают фигуры силой мысли?
     Джон (неуверенно):
     - Да... Наверное. А как же иначе?
     Сара (с утомлённым видом):
     - Мальчики, девочки, идите обедать!
     Два часа спустя. Сара с утомлённым видом заходит в комнату, ей хочется лечь, но лень опускать кровать. Она взглядом опускает кровать, ложится, спохватывается и смущённо оглядывается - не видел ли кто-нибудь? У двери стоит Терминатор.
     Терминатор (грустно вздыхает):
     - А у меня это никак не получается!
     Сара (томно):
     - Не огорчайся, милый! Зато у тебя прекрасно получается другое! Этой ночью ты меня прямо убил, сразил наповал, я до сих пор не могу прийти в себя! A можно и сегодня так же?
     Терминатор (обрадовавшись):
     - Конечно, любимая! Это моя миссия!
    

    
     Единственный этап в процессе приготовления шашлыков, который можно поручить женщине – это нанизывание мяса на шампуры. Проведите подробный инструктаж, проделайте несколько раз эту операцию на ее глазах собственноручно – и она справится с ней великолепно. Но упаси вас Бог допустить женщину к мясу при более ответственных действиях! Нет, если вы настолько ленивы, что вам все равно, какое мясо есть, тогда конечно... Во всех остальных случаях мясо и женщина – понятия несовместимые.
     Вы можете десять раз объяснять рецепт, можете записать его на бумажке, ничего не поможет. Все нужно делать самому. А нанизать мясо на шампуры – это действительно лучше доверить женщине. Она займется этим делом с таким видом, словно успех приготовления шашлыка зависит исключительно от ее манипуляций. Наблюдать в это время за женщиной – одно удовольствие.
     Впрочем, наблюдать за Вероникой, чем бы она ни занималась, для меня всегда удовольствие. Что-то я совсем погряз в кулинарных мыслях, наверное уже успел сильно проголодаться. Мой живот, утробно заурчав, выразил свое полное согласие. Ничего, не долго ждать осталось. Я снова перевел взгляд с мангала, в котором буйное пламя уже уступило свое место пышущим жаром углям, на Нику, которая извлекала из кастрюли последние куски мяса.
     Ника сидела ко мне спиной, но, почувствовав мой взгляд, повернула голову и весело улыбнулась. Она всегда чувствует мой взгляд. Мои друзья смеются, когда я им об этом рассказываю, они говорят, что Вероника просто время от времени оборачивается, зная, что я всегда смотрю на нее. Пусть смеются, я-то знаю...
     А еще мои друзья завидуют мне. Тому, что у меня есть Вероника. Не знаю, белой завистью или какой другой, но завидуют. Правильно делают, конечно – я сам себе завидую, каждый раз, когда смотрю на Нику. Но они мне завидуют не из-за того, что она самая замечательная женщина на свете. Сомневаюсь, что они смогут объяснить причину своей зависти даже самим себе.
     Никины подруги тоже ей завидуют, она мне рассказывала. Но они говорят, почему. Женщинам это проще сказать. Потому что мы женаты десять лет, а я все еще люблю Нику. Так же как раньше, а может еще сильнее. Я это точно знаю, хотя спросите меня, что это такое – любовь, вряд ли я сумею сказать что-то путное. Скорее, глупость какую-нибудь сморожу. Вот то, что я десять лет с удовольствием ем подгорелое мясо и недожаренную картошку, приготовленную Никой, это, по-моему, тоже любовь. Можете начинать смеяться.
     Вообще, нас называют идеальной парой. И заочно, и в глаза. Слышать такое бывает иногда довольно неуютно, но всегда очень приятно. Наверное, мы и вправду идеальная пара, если такие вообще существуют в природе.
     Я разложил шампуры на мангале и, отойдя на шаг назад, полюбовался этим замечательным зрелищем. Ника смотрела на меня сквозь длинную челку, которая выбилась из-под заколки в виде бабочки и упала на глаза. Так смотрела, что мне стало хорошо и очень весело.
     – Какое мясо предпочитает мадам? – осведомился я, склонив голову чуть набок и повесив на согнутую руку несуществующее полотенце.
     Ника моментально вошла в роль капризной посетительницы дорогого ресторана.
     – Мадам предпочитает вкусное мясо!
     – О, разумеется! – я склонился в полупоклоне. – Но я имел в виду, как это мясо должно быть приготовлено. Недожаренным или подгоревшим?
     – А можно что-нибудь среднее? Чтобы и прожарилось и не подгорело?
     – Безусловно, мадам...
     – Вот и замечательно! – Ника захлопала в ладоши.
     – Но не в нашем ресторане! – закончил я строго.
     Ника заливается звонким смехом. Она всегда смеется над моими шутками, даже когда они не помечены знаком качества. Иногда такие приступы веселья могут длиться минут десять, Ника захлебывается смехом, у нее уже нет сил смеяться, а остановиться никак не может. В ней еще осталось так много от шестнадцатилетней девчонки, которую я когда-то полюбил. Она и внешне почти не изменилась. И фигура сохранила девичью подтянутость, хотя она никогда не мучила себя диетами, и лицо не утратило того юного задора, который обычно исчезает с появлением взрослых проблем. Ей никогда не дают ее лет.
     В этот раз Ника отсмеялась довольно быстро. Правда, когда она шла к нашему импровизированному столу – расстеленному на траве одеялу – ее плечи еще тихонько подрагивали, но уже больше по инерции.
     Вырваться из городской суеты в лес, на шашлыки удается так редко. До обидного редко. Но от этого наслаждение от каждой минуты тишины, от каждого глотка чистого лесного воздуха еще ярче. Этим летом мы устраиваем пикник всего второй раз. Но первый – это был шумный выезд с компанией друзей, громкой музыкой, и таким же громким купанием в речке. Удовольствие тоже незабываемое, но совсем другого рода.
     Мы любим своих друзей, но компанию друг друга не променяем ни на что.
     – Готовность номер один! – громко объявил я, и Вероника развила бурную деятельность.
     На покрывале как на скатерти-самобранке начали появляться пластиковые тарелочки с зеленью, помидорами, нарезанным сыром. Я не люблю сыр, а Ника, наоборот, жить без него не может.
     Несмотря на мои шутливые обещания, шашлыки удались. То, что надо. А что еще можно сказать? Между прочим, слово «шедевр» как раз произошло от французского выражения «то, что надо», «так, как должно быть». Я откупорил бутылку вина и плеснул содержимое в протянутые Никой стаканчики. «За нас!» – произнесли мы в один голос наш любимый тост. И засмеялись этой синхронности. Чокнулись – смешно чокаться пластмассовыми стаканчиками – и я обнял ее за плечи.
    
     Купаться Ника пошла первой. Я, слегка одуревший от вина, мяса и яркого солнца, пообещал ей присоединиться через пять минут. Но, проводив взглядом ее удаляющуюся фигуру в открытом купальнике, тут же сократил это время вдвое. Если бывают в жизни моменты, когда человек совершенно счастлив, то это, несомненно, был один из них.
     Но и одной минуты мне не удалось полежать спокойно. Я не услышал плеска воды, зато услышал восторженный Никин визг и последовавший тут же крик:
     – Какая прелесть!
     Следующую фразу я уже угадал, мы все-таки десять лет женаты.
     – Костя, беги скорее сюда! Ну, скорее!
     Издав намеренно тяжелый и громкий вздох, я встал на ноги. Что же она там нашла? «Какой прелестью» могло оказаться все, что угодно. В том числе и то, что никак не попадало под мое понимание прелести.
     Не знаю, почему, но к Нике я шел полный дурных предчувствий. Подсознание упорно не хотело верить, что меня ждет нечто приятное или по крайней мере совершенно безвредное. А я привык прислушиваться к своему подсознанию. Просто оно редко меня подводит...
     Исключения только подтверждают правила. Я был искренне рад, что обманулся в своих предчувствиях. К тому же лишний раз убедился, что каждая настоящая женщина по сути своей является ребенком. Правда, женщины то же самое говорят о мужчинах, на что нам, мужчинам, остается только снисходительно улыбаться. Но вот вам пример, который вряд ли оставит у кого-нибудь хотя бы тень сомнений.
     Вероника держала в руках небольшой стеклянный шарик. Размером с теннисный мяч, полупрозрачный и переливающийся на солнце всеми цветами радуги. На самом деле изумительная вещь! Я мог бы десять раз пройти мимо этого сокровища и, если бы был в хорошем расположении духа, возможно даже наподдал бы его ногой. У Ники же был такой вид, будто она нашла пропавшее золото инков. Она держала шар на вытянутой руке и, слегка поворачивая его из стороны в сторону, ловила солнечные блики.
     – Что это, Ника? – не проявить заинтересованности было бы непростительной ошибкой с моей стороны. Я не хотел портить чудесно складывающийся день.
     – Шарик.
     Замечательный ответ! М-да, впрочем, стоит признаться, вопрос не лучше...
     – Я имею в виду, что это за шарик?
     – Костик, ну кто из нас двоих с высшим образованием?
     – Прости, любимая, у нас не было курса шариковедения.
     – Жаль... – Ника начала крутить шарик вокруг своей оси.
     – Где ты его взяла?
     Черт! По-моему, задавать идиотские вопросы входит у меня в привычку. Но Ника не обратила на это внимания.
     – Здесь лежал, прямо на тропинке.
     – Можно посмотреть? – я протягиваю руку.
     Больше всего мне хочется как можно быстрее завершить лицезрение шарика, согласиться взять его домой и пойти, наконец, купаться. Перспектива окунуться в прохладную воду озера настолько соблазнительна, что я готов на все, лишь бы приблизить этот миг. Солнце печет немилосердно, и на моем затылке запросто можно поджарить яичницу. В воду, в воду, скорее в воду!
     Я несколько мучительно долгих секунд делаю вид, что внимательно разглядываю шарик. Действительно, не то стеклянный, не то из прозрачного пластика. Не совсем, впрочем, прозрачного, свет сквозь него видно, но рассмотреть ничего нельзя. И цвет... Интересно сделана вещица, то шарик вроде красноватый, а чуть повернешь – уже отсвечивает голубым.
     – Очень красиво. Пойдем купаться? – изо всех сил надеюсь, что переход не получился чересчур резким.
     – Пойдем! – легко соглашается Ника.
     Она протягивает руку за шариком. Какое-то мгновение мы держим его вдвоем. И тут раздается едва уловимый щелчок, и – я не верю своим глазам – одна половина шарика чуть заметно поворачивается относительно другой.
     Казалось бы, что в этом удивительного. Но еще секунду назад я был полностью уверен, что у этого шарика нет двух половин. То есть... мысли путаются... я хочу сказать, что шар выглядел абсолютно цельным и монолитным. Я задумчиво беру его в свои руки, Вероника не противится этому. Она, по-моему, тоже удивлена. Во мне просыпается исследователь.
     Теперь уже я без всякого притворства пристально разглядываю находку, пытаясь разглядеть малейшую щель в плоскости поворота. Ничего! Ни зазора, ни черточки. Я провел по поверхности шара ногтем – гладко, абсолютно гладко.
     – Ника, мне показалось, или?..
     – Или, Костя, – Вероника твердо кивает головой. – Потому что мне показалось то же самое.
     – Но посмотри! – я подношу шар к самым Никиным глазам. – Здесь же просто нечему крутиться. Может быть есть какое-то объяснение...
     – Костя!
     – Возможно, наши руки соскользнули, и это создало такой эффект...
     – Костя! – на этот раз Ника перебила меня громче и требовательней.
     – Да?
     – Глупо рассуждать, когда можно взять и проверить.
     О, женщины! Поистине, мужчинам не дано вас понять. Большую часть жизни вы витаете в облаках, но иногда вдруг так практичны, что не сыщешь существа более приземленного. Для Ники это так просто: взять и проверить. И увидеть своими глазами то, что невозможно представить.
     Нет, разумеется, в конце концов я крутанул бы этот шарик. Но мне требовалось все обдумать, требовалось осознать неизбежность экспериментальной проверки. Мне, если хотите, необходимо было решиться на это, подготовить себя к тому, что я увижу.
     – В принципе, есть и вполне рациональные объяснения этого феномена, – здравый смысл говорил во мне в полный голос. – Какие-то оптические эффекты, либо щель настолько тонка, что...
     – Костя! – Ника протянула руку к шару.
     – Хорошо!
     Не стоит и пытаться провести какой-либо анализ в присутствии особы противоположного пола. Я решительно взялся за шар двумя руками и повернул одну его часть относительно другой... Елки-палки, не так-то просто сказать, в какую сторону. Сказать «по часовой стрелке», значит, не сказать ничего. В общем, я сделал такое движение, будто бы накручиваю одну часть на другую. По правой резьбе, разумеется.
     На этот раз в том, что произошел сдвиг двух половин шара, не могло возникнуть никаких сомнений. Хотя, несмотря на то, что я смотрел на шар во все глаза, щели в нем так и не появилось. Половинки разошлись градусов на девяносто или чуть больше, после чего вновь раздался щелчок и вращение встретило невидимый глазу упор.
     – Крутится, Ника, – растеряно сказал я.
     Затем постарался собраться с мыслями и вернуться к идее об оптических эффектах. Или о микронной щели. Достоверность и той, и другой теории оставляла желать много лучшего, но, как говорил один неглупый человек, если отбросить невозможное, то, что останется, можно смело считать правдой.
     Примерно такую речь я и собрался уже толкнуть, как вдруг...
     Сначала на глаза, а затем и на сознание опустился густой туман. Я мгновенно потерял ориентацию в пространстве, перестал ощущать свое тело и утратил связь с окружающим миром.
     Страха почему-то не было. Может быть, я просто не успел испугаться, а после было не до того. Перед глазами... Вернее, в сознании начала прокручиваться вся моя жизнь. Возможно, то же самое испытывают люди перед смертью. Точно не могу сказать, за неимением соответствующего опыта.
     События следовали в обратном порядке, начиная с настоящего момента и до самого моего рождения. При этом «кино наоборот» движения задом наперед почему-то не было, как это получалось, я не могу объяснить. Лента была неоднородной, какие-то места демонстрировались детально, со всеми подробностями, какие-то мельком, урывками. Последние кадры оказались вовсе скомканными, когда все это закончилось, я почти ничего из них не смог восстановить в памяти.
     Сколько длился этот сеанс, сказать я не могу. Однако было такое ощущение, что не больше нескольких секунд. Когда моим глазам вернулась способность видеть, первое, на что я обратил внимание, было лицо Ники. По напряжению, застывшему в ее широко раскрытых глазах, я догадался, что с ней произошло то же, что со мной.
     Я сделал к ней шаг и обнял за плечи, опустив голову и прижавшись губами к пахнувшим абрикосами волосам. Ее тело еле заметно дрожало.
     – Страшно... – прошептала она.
     – Ты испугалась, солнце? – я сжал ее чуть крепче.
     – Тогда – нет. Сейчас, – путано объяснила Ника, но я понял.
     Мне самому было страшно. Жутковато было.
     – Немедленно прекращай бояться! Все уже закончилось, да ничего ужасного, в общем-то, и не было.
     Лучший способ успокоиться самому – это успокаивать кого-то другого.
     – А что было?
     Хороший вопрос! Хотел бы я знать на него ответ.
     – Что было? Вот эта гадость, – я посмотрел на шар, который держал в вытянутой руке, – каким-то образом – не знаю, каким – воздействовала на наше сознание, заставив вспомнить всю свою жизнь.
     – Думаешь, так просто? – Ника неуверенно покачала головой. – Я видела такие подробности, о которых совершенно не помнила.
     – Сознательно не помнила, – я перешел на менторский тон. Главным образом потому, что убеждал не только Веронику, но и самого себя. – А бессознательно... Память человека – хитрая штука. Сколько всего таится в ее дальних закутках – мы и понятия не имеем. Ведь иногда человека заставляют под гипнозом вспоминать вещи, о которых он, казалось бы, давно и прочно забыл. Значит – хранится эта информация где-то. В зазипованном виде.
     Ника улыбнулась. И перестала дрожать.
     – А этот шарик, выходит, что-то наподобие архиватора?
     – Точно! Знаешь, что? – я сдвинул брови и скорчил сосредоточенную мину.
     – Что? – Ника снова слегка напряглась.
     – Я что-то не заметил на этом объекте лицензионной голограммы. Как бы нам вирус какой не подхватить.
     Засмеялась. И мне самому стало легко и даже немного стыдно за недавний страх. Подумаешь, передовые технологии. Подумаешь, портативный гипнотизер. Говорят, где-то в Японии спроектировали робота, способного пьянеть от алкогольных напитков. Вот это покруче будет! Электронный собутыльник – это да!
     – Что мы теперь будем делать? – спросила Ника отсмеявшись.
     – Как что? – я изобразил искреннее изумление. – Купаться, конечно!
     Я бросил шар на землю, подхватил Веронику на руки и побежал к реке. Ника крепко обхватила меня за шею и испустила радостно-испуганный визг.
    
     Обратно к месту нашей стоянки мы прошли мимо шара, бросив на него по одному-единственному беглому взгляду. Заговорили о нем мы только ближе к вечеру, когда стали собираться домой. До этого мы старательно веселились и наслаждались природой. Может быть, чуть-чуть слишком старательно.
     – Этот шар... – Вероника сложила пакет с остатками провианта в багажник машины и повернула голову в мою сторону. – Что было бы, если бы мы повернули его в другую сторону?

Окончание