Маленькое предисловие
    
     Так получилось, что на одном Интернет-форуме известная актриса Милла Йовович поделилось впечатлениями о ряде прочитанных ею книг; книг, в самом деле, весьма интересных, так что я, случайно заглянув на оный форум, не смог удержаться от того, чтобы поблагодарить мисс Миллу, и в свою очередь поделиться своими впечатлениями о прочитанном. В итоге, администратор сайта предложил мне составить небольшой путеводитель по книжной полке актрисы. "Почему бы и нет?" – подумал я, и взялся за сей труд. Потом "заказчик" куда-то исчез, но статья уже была написана. "Ну не выбрасывать же ее, право слово," – подумал я и отправил ее сюда.
     Чувствую, как скривилась физиономия у иных эстетов. Господа, будьте проще! Каждый человек имеет право на любимые книги, собственное о них мнение, и возможность обсудить их с друзьями. Если Вы не принадлежите к их числу, что ж мир велик, Вы без колебания можете захлопнуть сию книжку (или закрыть окно браузера), и заняться более интересными делами.
     Если же Вы все же остались с нами, добро пожаловать!
    
     С чего начнем?
    
     Во-первых, дорогой читатель, я бы порекомендовал Вам самому прочитать открытое письмо мисс Миллы, ставшее нашей отправной точкой. Его можно найти здесь (http://www.millaj.com/milla_index.html). Я же по мере сил и возможностей, постараюсь дать краткий экскурс по упомянутым авторам и произведениям, содержащий краткие биографические данные (заимствованные в значительной мере из Большой Советской Энциклопедии.), ссылки на Интернет-сайты, где можно найти электронные версии произведений, и последнее, но не наименее важное, мое мнение о представленных авторах и произведениях. Не наименее важное, конечно же, в первую очередь для меня. Вы же, дорогой мой читатель, можете с чистой совестью посчитать его бредом ни разу не грамотного графомана. А можете и не посчитать. Ибо именно на это Всевышний каждого из нас наделил собственной волей. А для того, чтобы Вам было легко понять, «что читать, что не читать», мое скромное мнение будет выделено этим шрифтом.
    
    
     Теккерей и Булгаков
    
     Возможно, кто-то уже успел удивиться, увидев столь разных писателей, а именно Уильяма Мейкписа Теккерея и Михаила Афанасьевича Булгакова рядом.
     Я рад был встретить обоих писателей на книжной полке Миллы, так же, как и весьма интересным мне показался ее достаточно объемный комментарий к "Ярмарке тщеславия", но именно так и именно в такой последовательности рассмотреть их решился я. Так что и пеняйте только на меня.
     Итак, дабы читатель мог при желании не утруждать себя чтением моего скромно мнения, сразу приведу краткую официальную информацию о сих достойных мужах литературы.
    
     Теккерей (Thackeray) Уильям Мейкпис (18.7.1811, Калькутта, - 24.12.1864, Лондон), английский писатель. Крупнейший представитель "блестящей плеяды" английских романистов 19 в. Родился в семье богатого колониального чиновника. В 1829-30 учился в Кембриджском университете; много путешествовал. Работал журналистом, талантливый художник-карикатурист. Создал новый тип сатирико-юмористического романа. В России творчество Теккерея пользовалось широкой известностью в начале 50-х гг. XIX в.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/INPROZ/TEKKEREJ/). Там же представлен ряд посвященных автору статей.
    
     Булгаков Михаил Афанасьевич (3(15).5.1891, Киев, - 10.3.1940, Москва), русский советский писатель, драматург. Родился в семье преподавателя Киевской духовной академии. Окончил медицинский факультет Киевского университета (1916), был земским врачом в Смоленской губернии. В 1919 начал профессионально заниматься литературой. Булгаков - драматург и повествователь - владел отточенным мастерством реалистической техники, сатиры, гибкой, живой речи и стремительного сюжета.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/BULGAKOW/).
    
     Я умышленно ограничился самой краткой справкой. С одной стороны в наше просвещенное время при необузданном цитировании можно и под статью о нарушении авторского права попасть, а с другой - мне самому ведь тоже о чем-то надо рассказать. Так что достопочтенный читатель имеет сейчас две возможности: отправиться по приведенным ссылкам (а, быть может, просто открыть собственный книжный шкаф), или продолжить чтение уже совершенно скромного и абсолютно ни на что не претендующего мнения одного отдельно взятого человека, а именно, меня.
     Итак, почему же господа Теккерей и Булгаков оказались у меня настолько по соседству?
     Оба они классики? Безусловно. Но ведь классиков не просто много, а очень много.
     Оба они проявили себя как мастера острой сатиры? Причем не просто сатиры, а очень реалистичной сатиры. Это уже ближе.
     Оба они оказались на книжной полке Миллы Йовович? Наверное, это ключевой момент, и вкупе с первыми двумя уже достаточный. Но ведь их можно было рассмотреть совсем не вместе.
     На самом деле есть еще причины. И, к сожалению, не самые приятные для, собственно, обсуждаемых господ. Оба они при жизни имели весьма серьезные проблемы с признанием, особенно среди своих. И хотя, вне всякого сомнения, непризнание Михаила Булгакова было значительно трагичнее, все же их вполне можно рассмотреть вместе.
     На то было множество причин, и мы попытаемся их рассмотреть, рассказав попутно и о самих авторах и об их произведениях.
     Начнем, как и ранее с Теккерея. Ведь, что греха таить, не каждый современный русскоязычный читатель знаком с его творчеством, и даже слышал его имя. Это прискорбно даже на фоне колоссального количества издающихся сегодня книг в ярких обложках с полуобнаженными красавицами, увешанными мечами, бластерами и арбалетами. Со мной можно поспорить, но, тем не менее, факты от этого нисколечко не изменятся.
     Итак, вернемся, все-таки, в тихий добрый XIX век, казавшийся его современникам ужасным и стремительным. Мы видим, что знакомый (ну или почти знакомый) с детства классик, соперник Чарльза Диккенса, до самого конца 40-х годов (триумфа "Ярмарки тщеславия") сам предлагает свои услуги издателям и печатается практически на любых условиях. Что ж, начало пути многих великих не было усеяно розами. Так Артур Конан Дойл очень долго нигде не мог опубликовать первую повесть о Шерлоке Холмсе и докторе Уотсоне. Но вернемся к Теккерею. Вот, наконец, "Ярмарка тщеславия" опубликована полностью (публиковалась она по частям в журнале "Панч"), и что же? Критика не могла обойти привлекший внимание публики роман стороной, и встретила его в штыки. Впрочем, это был все-таки успех, и надо возблагодарить Всевышнего, что у Вильяма Теккерея был такой рупор, как журнал "Панч". К сожалению, у второго обсуждаемого нами писателя такого рупора не оказалось.
     Однако зададимся вопросом, почему английская критика оказалась для Теккерея много жестче, чем иностранная, скажем американская? Дело как раз в том, Теккерей писал очень реалистично. Да, его герои бывали символичны, сюжетные ходы перекликались с традиционными, все так, но не более чем это возможно в реальности.
     Ни один человек, чьи мозги окончательно не загублены профессиональным литературным анализом, не посмеет назвать Бекки Шарп схемой или гиперболой. Это живая женщина (как, впрочем, и все другие герои романа), просто попавшая в очень жесткие условия, сделавшие из нее этакий образец, вполне могущий попасть в комедию масок. Но у Теккерея это совсем не маска! Или Эмилия. В ней обязательно узнаешь или сестру, или кузину, или, наконец, соседку. И не просто узнаешь, а увидишь всю совершеннейшую дурость ее поступков. Причем не гротесковую, а самую, что ни на есть настоящую.
     А Осборны, Кроули, ... десятки персонажей, в раскрытии образов которых автор замахнулся на святая святых: на благочестивые оправдания совсем неблагочестивых поступков, и очень ясно высветил истинные мотивации. Мотивации, прямо скажем, не очень лицеприятные. Так вот, англичане того времени (хотя Теккерей сделал небольшую уступку, отодвинув события в прошлое, никаких кардинальных перемен за это время не произошло) узнали себя, и во многих из них все естество возмутилось. В самом деле, благородный человек, эсквайр, предупреждая друга насчет авантюристки отнюдь не сплетничает (он же выше всяких сплетен), а в добивании разорившегося негодяя (а разве ж он не негодяй, ежели разорился?!) нет ничего постыдного. И людей с такими в высшей степени благородными порывами в Великобритании оказалось много. Иностранцам же было проще: они могли принимать на свой счет, а могли спрятаться за ширму: "это все англичане такие, да и вообще это может быть большая гипербола".
     Но, так или иначе, когда хороший правдивый роман выходит на большую публику, понимающих автора людей оказывается не меньше, чем думающих, как показано выше. Роман "Ярмарка тщеславия" блестящим образом это подтвердил.
     Михаилу Булгакову повезло значительно меньше. Ни одно его большое произведение при жизни полностью опубликовано не было. Таким образом, суд широкой публики не смог вынести никакого вердикта, по причине отсутствия самого процесса. Вместе с тем сказать, что не было достигнуто ничего, тоже нельзя. Булгакова при жизни знали и читали, как на самом высоком правительственном, так и на самом высоком богемном уровнях. Парадокс- человека знали и читали, но не печатали. Страшный парадокс России. Критика же, если и появлялась, была отрицательной. Почему? Самое страшное тут в том, что гонители мастера делали это не корысти ради, и не выслуги для, но руководствуясь самыми что ни на есть благородными мотивами: им искренне не нравилось ни что он писал, ни как он писал.
     Очень хорошо и почти не иносказательно это высвечено в романе "Мастер и Маргарита", по существу главном романе в жизни автора. В этом романе (как и в других произведениях мастера) очень много подтекстов и обертонов, но очень многое сказано прямо. И если кто-то скажет, что он ничего в романе не понял, ему можно однозначно ответить: "значит, тупой".
     Я сейчас скажу большую крамолу, поэтому сразу предупреждаю, это (как, собственно и все остальное) лишь мое скромное мнение. Булгаков даже в своем мистицизме был реалистом. Фантастические приемы использовались только для создания конфликтной ситуации, проявляющей душевные качества современников и соотечественников, вырисованных с абсолютным правдоподобием. У Булгакова полностью отсутствует иррациональность мышления, а посему жесткая сатира (которая как раз присутствует) била по современникам и соотечественникам так же, как в свое время по британцам била сатира Теккерея, к которой добавлялась совершенно "неправильная" идеология автора. Возьмите, например, генерала Хлудова ("Бег"). Может ли хоть "идейный" коммунист, хоть "безыдейный" мелкобуржуазный обыватель отнестись к сему "мяснику" с сочувствием и симпатией, как это сделал автор? А сколько среди редакторов и директоров было иных?
     Вот если бы Хлудов не сжег, а украл "экспортный пушной товар", да еще принудил к сожительству Серафиму Корзухину, образ конечно же потерял бы реалистичность, но зато превратился б в типичный штамп, и пьеса была бы принята на ура. Но Булгаков потому и остался тем, кем мы его знаем, что на такую уступку пойти не мог.
     К этому следует добавить, что, создавая свои произведения душой, Булгаков так и не научился делать это "профессионально". Все его творения (кроме драматургических) мало того, что "ломают каноны" (то есть, иными словами, написаны не по модным шаблонам; кстати, это же самое говорили Теккерею), ко всему прочему они несут полный набор так называемых "ошибок начинающих", который позволял и позволяет нерадивому редактору отправить произведения в мусорную корзину, не вдаваясь в содержание. Ну, а если ему не нравится и содержание, так это просто находка для "объективного" обоснования сего решения. Чувствую, что кто-то со мной уже спорит. "Как так! Булгаков – величайший стилист! " А вот возьмите и перечитайте. И постарайтесь читать, так, как если бы Вы читали не Булгакова, а молодого Васю Пупкина, приславшего Вам свои сочинения.
     Обычно на такое предложение заготовлено два ответа.
     1) Классиков нельзя судить той же меркой, как нас с Вами. Они блестяще владели языком, и могли себе позволить иногда нарушать правила.
     2) В то время, когда они творили, правила были не столь жесткими, как сейчас. А все потому, что тогда люди еще не умели писать хорошо.
     Конечно, эти ответы не лишены здравого смысла, и иногда попадают в цель. Скажем, Пабло Пикассо умел рисовать хорошо. Это видно и по его абстрактным творениям, когда внимательно рассмотришь технику исполнения. В данном же случае, у автора отсутствуют произведения, в которых это самое "блестящее владение языком" было бы не слишком изрядно разбавлено "умышленными нарушениями правил", удивительным образом напоминающими "ошибки начинающих". Кроме того, прижизненные критики ругали его, в том числе, и за это, а прижизненные редактора – не издавали. Так что сразу начинают терзать смутные сомнения, а не случайны ли все эти совпадения?
     Тем не менее, произведения-то хороши! Объективно хороши. О чем это говорит? Да о том, что не все ладно с мерками. Очень может быть, что по ним нельзя судить не только классиков, но и всех остальных. Но отнимите эти мерки у редакторов, представляете, во сколько раз возрастет их работа?
     Ну, а над вторым возражением можно просто от души посмеяться. Современный русский литературный язык практически достиг совершенства к середине XIX века. Дальше он продолжал изменяться, но именно изменяться вместе с жизнью, оставаясь на том же высоком уровне, что был. По меньшей мере, потому, что выше некуда. И критик, читая рукопись в начале XX века, читал ее совершенно так же, как читаем ее мы сейчас (помните реакцию Иоанна Васильевича Грозного (из пьесы М. Булгакова) на попытки Якина изъясняться на старославянском?). И тогда были ремесленники, пекущие один за другим романы. Романы политически грамотные, написанные ровным бойким языком, но совершенно банальные и неинтересные по содержанию. И были мастера, которым политическая грамотность и ровный бойкий язык давались плохо, но в итоге получалось интересно. Такие мастера всегда были, но вот издавались они, опять-таки, значительно хуже первых ремесленников. Вот такая получалась (и, к сожалению, продолжает получаться) у нас c’est la vie.
     Какая получается c’est la vie "не у нас", сказать не берусь. Но в любом случае я бы хотел бы дать советы тем, чьи уши им еще готовы внимать. Конечно же, надо учиться писать профессионально. Но надо помнить, что не это главное. Главное – писать хорошо и от души. А этому профессионализм не только способствует, но и мешает. И второе, если Вас достопочтенный читатель, судьба забросит на пост редактора, не забывайте, каким Вы были давным-давно, и с каким удовольствием читали написанные от души, даже не очень профессиональные книги, если они были интересны по содержанию. И, наконец, о том, что нечего на зеркало пенять, коль рожа крива. И если кто-то раскрыл Вам именно Ваши нелицеприятные мотивы (которые Вы так тщательно скрывали под маской благочестия), скажите ему спасибо, и попытайтесь измениться сами. Помните корейскую (или японскую, а может и китайскую) сказку о мальчике и драконе. Есть еще один дракон, и он уже в тебе.
     Кстати о сказках. Вот так ненавязчиво мы подошли к следующей главе, в которой рассмотрим сказки О. Уайльда, Г. Гессе, Н. Хоторна и Л. Кэрола, также снятые с книжной полки нашей несравненной Миллы Йовович.
    
     Но прежде чем перейти к следующей главе еще одна небольшая справка.
     Я уже говорил, что оба автора хорошо представлены в библиотеке Мошкова, и даже указал ссылки на их страницы. Теперь несколько советов для тех, кто (вдруг) еще не читал этих авторов.
     Знакомство с Уильямом Теккереем лучше начать с "Ярмарки тщеславия", с романом, принесшим ему известность (и именно о ней пишет Милла Йовович). Но это совсем не говорит о том, что не стоит тратить время на дальнейшее чтение. Автор действительно интересен и сегодня.
     О Михаиле Афанасьевиче Булгакове скажу больше. Тем, кто еще не читал, я очень советую начать знакомство с книги "Мастер и Маргарита" ("главной" книги автора), но ни в коем случае ею не ограничиться. Далее очень желательно прочитать небольшую повесть "Собачье сердце", а также пьесы "Дни Турбиных" (эта пьеса существенно лучше взятого за основу романа того же автора "Белая гвардия") и "Бег" (кстати, обе пьесы в 70х годах были великолепно экранизированы). С другими и особенно ранними произведениями мастера крайне желательно знакомиться, прочитав эти. Дело в том, что Булгаков очень разнопланов. Ни одно конкретное произведение не может дать о нем представление даже в первом приближении, и, что особенно важно, некоторые его творения могут дать о нем ложное впечатление и отбить дальнейшую охоту читать. Особенно у самостоятельно мыслящего человека. Кстати, если бы пани Милла соизволила высказаться о творчестве Булгакова побольше, я бы с удовольствием ее послушал.
     Ну а теперь сказки. Я сам люблю и даже пишу сказки (см., например, "Черт-читатель" http://zhurnal.lib.ru/a/aliwerdiew_a_a/devilreader.shtml (на русском и английском), "Живая бомба" http://zhurnal.lib.ru/a/aliwerdiew_a_a/bomba.shtml (пьеса, на русском и английском), а также "Принцесса и дракон" http://zhurnal.lib.ru/a/aliwerdiew_a_a/pr_i_dr.shtml (только русском, написан также сценарий http://zhurnal.lib.ru/a/aliwerdiew_a_a/pr_i_dr_sc.shtml)), а посему написанное далее лично для меня представляет наибольший интерес.
    
     Сказки
    
     Как и раньше начнем с краткой биографической справки господ-сказочников.
    
     Кэрролл (Carroll) Льюис (псевдоним; настоящее имя Чарлз Латуидж Доджсон, Dodgson), английский писатель, профессор математики Оксфордского университета, занимался главным образом математической логикой, автор сказочной повести «Алиса в стране чудес».
     О Льюисе Кэрролле написаны многочисленные статьи и книги, часть которых достаточно легко доступны, поэтому дабы не утомлять читателя, приведу лишь основные вехи его жизни и творчества. Родился писатель 27 января 1832 в деревне Дэрсбери, графство Чешир. (Помните чеширского кота?) В 1843 семья переезжает в деревню Крофт, неподалеку от Ричмонда (графство Йоркшир).1844-1845 - школа в Ричмонде. В 1845 г. издает "Полезную и назидательную поэзию", первый из "семейных журналов" (опубликован в 1954 г.). В 1846 поступает в школу Рэгби, в 1851 - в Крайст Черч, Оксфорд. В 1854 получает степень бакалавра, в 1857 - степень магистра. В 1861 посвящен в сан диакона. В 1864 посылает рукопись "Приключений Алисы под землей" с собственноручными рисунками Алисе Лидделл, перерабатывает текст в "Алису в Стране чудес", и завершает переговоры об издании с художником Тенниелом и с издателем Макмилланом. В 1869 появляются первые французские и немецкие, в 1872 - первый итальянский, 1879 – первый русский переводы "Страны чудес". В 1870 заканчивает рукопись и в 1871 публикует "Сквозь Зеркало и Что там увидела Алиса" ("Алиса в Зазеркалье"). В 1876 осуществляется первая инсценировка "Алисы в Стране чудес" и "Зазеркалья" и в 1886 - постановка "Алисы в Стране чудес" в Театре принца Уэльского в Лондоне. В 1990 вышла "Алиса для детей". Умер писатель в Гилфорде ("Честнатс"), 14 января 1898, похоронен на Гилфордском кладбище.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/CARROLL/).
    
    
     Уайльд (Wilde), Оскар Фингал О'Флаэрти Уилс (16.10.1854, Дублин, - 30.11.1900, Париж), английский писатель и критик. Ирландец по национальности. Окончил Оксфордский университет (1879). Был увлечен идеями так называемого эстетического движения, проповедовал необходимость возрождения красоты в повседневной жизни как средства преодоления практицизма буржуазного общества. Автор ряда выдающихся произведений, в том числе мелодрамы «Вера, или Нигилисты» (США, 1882), стихотворной трагедии «Герцогиня Падуанская» (1883), сказок «Счастливый принц», «Звёздный мальчик», остросюжетных новелл «Кентервильское привидение», «Преступление лорда Артура Севиля», трагедий «Герцогиня Падуанская», «Саломея» (1893), комедий «Веер леди Уиндермир» (1892), «Женщина, не стоящая внимания» (1893), «Как важно быть серьёзным» (поставлена 1895, опубликована в 1899), «Идеальный муж» (1895), и др. Наиболее известен роман «Портрет Дориана Грея» (1891). В Лондоне был осужден на два года тюремного заключения по обвинению в безнравственности (1895-97), по выходе из тюрьмы поселился в Париже.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/WILDE/).
    
     Хоторн (Hawthorne) Натаниел (4.7.1804, Сейлем, Массачусетс, - 19.5.1864, Плимут, Нью-Хэмпшир), американский писатель, классик американской новеллы. Окончил Бодойнский колледж (1825). Работал в таможне Бостона и Сейлема. В 1853-57 консул США в Великобритании. Рассказы (в том числе сборники рассказов и сказок для детей) составляют наиболее значительную часть его литературного наследия: сборники «Дважды рассказанные истории» (1837 и 1842), «Легенды старой усадьбы» (1846) и др.,. Одним из наиболее известных романов автора является роман «Алая буква» (1850).
     Немного представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/INPROZ/GOTORN/). Но этого явно недостаточно. Для читателей, владеющих английским, я бы порекомендовал сайт (http://guweb2.gonzaga.edu/faculty/campbell/enl311/hawthor.htm).
    
     Гессе (Hesse), Герман (2.7.1877, Кальв, Вюртем6ерг, - 9.8.1962, Монтаньола, Швейцария), немецкий писатель. С 1912 жил в Швейцарии. Автор романов («Петер Каменцинд» (1904), «Демиан» (1919), «Степной волк» (1927), «Игра в бисер» (1943) и др.), стихотворных циклов, рассказов, сказок, критических эссе, публицистических статей на современные темы. Нобелевская премия (1946).
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/GESSE/).
    
     Ну-с, когда мы освежили в памяти основных "сказочников" с книжной полки мисс Миллы, позволю себе немного пофилософствовать о сказке вообще. Думаю, что "яростному коллекционеру сказок" это может быть также не безынтересно.
     Во-первых, не могу не снять шляпу и не отвесить поклон пани, не побоявшейся признаться, что интересуется именно этим жанром. Дело в том, что многие люди повзрослев, забывают, откуда они родом, и стыдятся признаться, что в душе у них осталось место для "такой ерунды". Это было всегда. Даже знаменательнейший сказочник Шарль Перро, при первой публикации сборника «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времён с поучениями», представил его, как творчество своего одиннадцатилетнего сына, посвященное юной принцессе. Уважаемый чиновник и академик совершенно серьезно опасался за свою репутацию. К счастью, все закончилось полным триумфом.
     На самом деле я не случайно упомянул Шарля Перро. Дело в том, что все мы, конечно, знаем его сказки с раннего детства. И это здорово! Но именно это часто не дает нам возвращаться к ним. Зачем возвращаться к известному, и даже изъезженному? Но иногда это очень даже стоит.
     На самом деле Шарль Перро удивительно красиво, лаконично и грамотно представил нам "французскую (а точнее, европейскую) мечту" того времени. В сказке "Золушка" – для девочек, и в сказке "Кот в сапогах" – для мальчиков. Ничего лишнего, и мечта как на ладони. Причем в форме, понятной даже детям. Это называется шедевром.
     Кстати, обратите внимание, как перекликается "Кот в сапогах" с пьесой Лопе де Вега "Собака на сене". Это не случайно. Конечно, возможно (и даже вероятно), Шарль Перро был знаком с этой пьесой. Но все же главное здесь в том, что оба автора просто выхватили надежды и чаяния "среднего класса" (да простит меня читатель за этот неологизм, хотя и не совсем точен, но наиболее адекватен.) того времени.
     Я не случайно начал с Шарля Перро. Если пани Милла найдет время прочитать эту статью, возможно, ей будет небезынтересно тоже вернуться к этому старому доброму знакомому.
     Кроме того, конечно же, надо вспомнить братьев Якоба и Вильгельма Гримм – этих великих собирателей немецкого фольклора, Х.К. Андерсена, замечательного немецкого сказочника Вильгельма Хауфа (вот его сказки «Холодное сердце», «Карлик Нос» и др., я бы порекомендовал особенно) и, конечно же, заглядывая в Россию, А.С. Пушкина. Из российских сказочников более позднего времени выделяются также пьесы-сказки Е. Л. Шварца. А особенно мне хотелось бы узнать мнение мисс Миллы о "Маленьком принце" Антуана Сент-Экзюпери.
     Но вернемся к писателям, что уже были заявлены на книжной полке мисс Миллы.
     Герман Гессе. Я благодарен мисс Милле, что она указала, в том числе и мне, на его сказки. Прочитал с удовольствием. Конечно, я не могу сказать, что все понравилось одинаково. Но разве так бывает? Особенно мне лично запомнилась сказка "Август", перекликающаяся с "Портретом Дориана Грея" и "Звездным мальчиком" О. Уайльда и эссе "Книжный человек". Ну и, таким образом, плавно переходя к Оскару Уальду, отмечу только (на всякий случай), чтобы никто из читателей случайно не подумал, что Герман Гессе знаменит только сказками.
     Но, хватит Гессе, обратимся теперь к Оскару Уальду. Вот что пишет Александр Аникст в книге «Оскар Уайльд и его драматургия» (M., Государственное издательство "Искусство", 1960):»
     «Расцвет литературной деятельности Уайльда длился сравнительно недолго. Ему предшествовал довольно длительный подготовительный период - около пятнадцати лет, а затем в 1891 году Уайльд возник на литературном небосклоне как сверкающий многоцветный метеор. В этом году вышли в свет его роман "Портрет Дориана Грея", вторая книга сказок "Гранатовый домик", сборник статей "Замыслы", книга "Преступление лорда Артура Сэвиля" и другие рассказы". Об Уайльде заговорили как о литературном светиле первой величины. Сразу после этого писатель обращается к театру и в 1892-1895 гг. Завоевывает своими комедиями лондонскую сцену. Это было периодом расцвета славы Уайльда. А затем с такой же стремительностью, с какой он завоевал признание и славу, разразилась катастрофа, в одно мгновение лишившая его всех плодов успеха. Обвиненный в безнравственности, он предстал перед судом, приговорившим его к двухлетнему тюремному заключению (1895-1897), по отбытии которого Уайльд был вынужден уехать во Францию, ибо в Англии перед ним были закрыты двери всех частных домов, издательств и театров.»
     Обратите внимание на то, как емко сказано: около пятнадцати лет подготовки. Вы знаете творческого человека, который пятнадцать лет по собственному желанию готовился бы, дабы неожиданно выйти на сцену? Или человека с столь затяжным творческим отпуском, который вдруг сел и как начал писать? Да еще профессионально. Я – нет. Подобные господа обитают исключительно в плохих романах и кинофильмах. О чем же говорит сей перерыв? Об этом самом. Что человека очень долго вместе с его рукописями все издатели посылали по известному адресу. Но человек не сдавался, и в один прекрасный день «пробил плотину». После чего вердикт широкой публики оказался сильнее неприязни редакторов и критиков.
     Мы уже рассматривали сходные вопросы на примере Уильяма Теккерея и Михаила Булгакова. Но здесь мастеру повезло еще меньше: он был не просто «съеден», но и упечен в тюрьму. Все это сильно подкосило писателя, и умер он на чужбине всего сорока шести лет от роду.
     В отличие от рассмотренных выше Уильяма Теккерея и Михаила Булгакова Оскар Уайльд реалистом не был. Наоборот он декларировал необходимость ухода от реализма и поиска эстетически оправданного стиля. Но главное, Оскару Уайльду удавалось выделять ключевые моменты и создавать очень характерные типажи. Причем типажи вневременные. Это довольно редкое качество даже признанных классиков.
     Посмотрите, например, на короткую реплику из рассказа "Преступление лорда Артура Сэвила":
     «Он совсем не похож на хироманта. То есть, в нем нет ничего таинственного, романтического. Маленький, полный, лысый, в больших очках с золотой оправой - нечто среднее между семейным доктором и провинциальным стряпчим. Сожалею, но я, право, не виновата. Все это очень досадно. Мои пианисты страшно похожи на поэтов, а поэты на пианистов. Помню, в прошлом сезоне я пригласила на обед настоящее чудовище - заговорщика, который взрывает живых людей, ходит в кольчуге, а в рукаве носит кинжал. И что бы вы думали? Он оказался похожим на старого пастора и весь вечер шутил с дамами. Он был очень остроумен и все такое, но представьте, какое разочарование! А когда я спросила его о кольчуге, он только рассмеялся и ответил, что в Англии в ней было бы холодно.»
     Сразу виден и образ говорящей дамы, и идиотические (хотя и характерные до сих пор) штампованные образы, и, самое главное, все воспринимается совершеннейше правдоподобно.
     Или вот конец сказки "Настоящий друг", сказки, где богатый мельник (Большой Хью) бессовестно эксплуатировал бедного садовника (Маленького Ганса), и довел его до смерти, постоянно рассуждая при этом об их большой дружбе:
     «- А дальше? - спросила Водяная Крыса.
     - Это уже конец, - ответила коноплянка.
     - А что же случилось с мельником? - опять спросила Крыса.
     - Понятия не имею! - сказала птичка. Да и не очень-то интересно.
     - Я так и знала, что ты его недолюбливаешь, - проворчала Крыса.
     - Боюсь, вы так и не поняли, в чем смысл истории, - заметила коноплянка.
     - Как, как? - взволновано спросила Водяная Крыса. - Смысл истории! Уж не хочешь ли ты сказать, что это была история со смыслом?
     - Еще бы!
     - Сразу надо было предупреждать! - злобно сказала Крыса. - Я бы тогда и слушать ее не стала. Я бы сразу сказала "вздор!" как тот критик. Впрочем, это никогда не поздно.
     "Вздор!" - прокричала она, взмахнула своим длинным хвостом, и убралась обратно в нору.»
     Опять мы видим характерные типажи, не потерявшие актуальности и сегодня. "Не потерявшие актуальности и сегодня" – это можно сказать о многих работах мастера.
     Об Оскаре Уайльде можно говорить много. Но, думаю, будет лучше читать не меня, а его. В первую очередь, обязательно надо прочитать его роман "Портрет Дориана Грея" (сам с детства я перечитывал его многократно), ознакомиться с его пьесами, сделавшими в свое время маленькую революцию в британской драматургии (особенно я бы порекомендовал комедию "Идеальный муж"), рассказы "Преступление лорда Артура Сэвила", "Кентервильское привидение", и, конечно же, сказками. В данном случае сказки очень значительной частью наследия автора.
     И сказок в первую очередь я бы порекомендовал "Звёздный мальчик" (кстати, было две отечественных экранизации), "Счастливый принц", "Настоящий друг", "Мальчик и Великан", и все остальные.
     А вот относительно Натаниэля Хоторна я бы воздержался от принципиальных оценок. Дело в том, что этот писатель как раз очень прочно, можно сказать, обеими ногами, стоял на своей американской земле во времени его дедов и прадедов. Само по себе это совсем не плохо, но это придало его творчеству (исключительно, на мой взгляд, но он тоже имеет право на жизнь) некоторую местечковость. Причем именно ту местечковость, которая лично меня никогда не интересовала. Так получилось, что даже в детстве мне было интересно читать о приключениях горожан - путешественников и авантюристов, открывающих для себя новые страны, но не о жизни первопереселенцев и экзотических крестьян, откуда бы то ни было. Возможно, поэтому мои знания творчества Н. Хоторна оставляют желать лучшего. И я совершенно не исключаю, что пропустил что-то важное. Если бы мисс Милла уточнила, что именно из его творчества она выделяет, я бы отнесся к этому, как к заслуживающей внимание рекомендации. Но сам давать рекомендации (как и, упаси Боже, антирекомендации) не решусь.
     Ну и несколько слов о творчестве Льюиса Кэрролла. Тут мы сталкиваемся с очень интересным моментом. Дело в том, что "могущественнейшим персонажем" сказки Кэрролла является "не какое-либо лицо, а английский язык" Конечно, подобного рода эксперименты встречаются и у многих других писателей; однако, пожалуй, ни у кого из англоязычных авторов они не занимают такого большого места. (H.M. Демурова. О переводе сказок Кэрролла, 'ЗС' No 6/1968).
     Так что, дабы даже не владеющий английским языком читатель имел возможность провести собственный анализ, приведу библиографию русских переводов:
    
1)      Соня в царстве дива. / Иллюстрации Дж. Тенниела.- Москва Типография А. И. Мамонтова, 1879.-166 с., с ил.; 15 см.
2)      Приключения Ани в мире чудес. / Перевод М. Д. Гранстрем; Иллюстрации Ч. Робинсона. - С.-Петербург: Издательство Э. А. Гранстрем, 1908.-164 с., с ил.; 22,3 см. -3000 экз.
3)      Приключения Алисы в волшебной стране. / Перевод А. Н. Рождественской; Иллюстрации Ч. Робинсона. // Журнал "Задушевное слово", 1908-1909, том 49, ЭЭ 1-7, 9-21, 22-33.
4)      Приключения Алисы в стране чудес. / Перевод Allegro (П. С. Соловьевой); Иллюстрации Дж. Тенниела. // Журнал "Тропинка", 1909, ЭЭ 2-5, 7-17, 19, 20.
5)      Алиса в волшебной стране. / Перевод [М. П. Чехова]; Иллюстрации Г. Фернисса. // Сб. Английские сказки. - С.-Петербург: Издание журнала "Золотое детство" [1913].-С. 1-63, с ил.; 19,7 см.
6)      Алиса в стране чудес. / Перевод А. Д'Актиль (А. А. Френкель) ; Иллюстрации Дж. Тенниела.- Москва - Петроград: Издательство Л. Д. Френкель, 1923.-132 с., с ил.; 28 см.-3000 экз.
7)      Аня в стране чудес. / Перевод В. Сирина (В. В. Набокова); Иллюстрации С. Залшупина. - Берлин: Издательство "Гамаюн", 1923. - 115 с. с ил.; 21,5 см.
8)      Алиса в Зазеркалье. / Перевод В. А. Азова (В. А. Ашкенази); Стихи в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник; Иллюстрации Дж. Тенниела; Обложка Д. И. Митрохина. - Москва - Петроград: Издательство Л. Д. Френкель, 1924.-124 с., с ил.; 30,6 см.-3000 экз.
9)      Алиса в стране чудес. / Перевод А. П. Оленича-Гнененко; Иллюстрации Дж. Тенниела; Обложка Бирюкова. - Ростов н/Д: Ростиздат, 1940. - 108 с., с ил.; 20 см.-20 000 экз.
10)      Алиса в стране чудес. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса. / Перевод H. M. Демуровой; Стихи в переводах С. Я. Маршака и Д. Г. Орловской;
11)      Иллюстрации П. Чуклева. - София: Издательство литературы на иностранных языках, 1967.-226 с., с ил.; 26,5 см.
12)      Зазеркалье. (Про то, что увидела там Алиса). / Перевод А. А. Щербакова; Иллюстрации Г. Ковенчука. // Журнал "Костер", 1969, ЭЭ 3-7.
13)      Алиса в стране чудес. / Перевод Б. В. Заходера; Иллюстрации С. Чижикова. // Журнал "Пионер", 1971, Э 12, 1972, ЭЭ 2, 3.
14)      Приключения Алисы в стране чудес. Зазеркалье (про то, что там увидела Алиса). / Перевод А. А. Щербакова; Предисловие Ю. О. Кагарлицкого;
15)      Иллюстрации М. П. Митурича; Оформление Е. Ганнушкина. - Москва: Художественная литература, 1977. - 304 с., с ил.; 20,3 см.-30 000 экз.
16)      В Зазеркалье. / Перевод и предисловие В. Э. Орла; Иллюстрации Г. В. Калиновского. - Москва: Детская литература, 1980. - 144 с., с ил.; 32,7 см.-100 000 экз.
17)      Приключения Алисы в стране чудес. / Перевод В. Э. Орла; Иллюстрации Г. В. Калиновского. - Москва: Детская литература, 1988.-144 с., с ил.; 28,2 см. - 100 000 экз.
    
     К сожалению, мой уровень английского не позволяет делать собственные аргументированные выводы об этих в высшей степени интересных сказках. Поэтому я воздержусь от навязывания своего мнения. Разве что, процитирую Мартина Гарднера, с мнением которого имею все основания быть согласным: «Дело в том, что кэрролловский нонсенс вовсе не так произволен и странен, как это может показаться современным американским детям, пытающимся читать "Алису". Я говорю "пытающимся", ибо давно прошло то время, когда даже в Англии дети до пятнадцати лет читали "Алису" с тем же восторгом, как, скажем, "Ветер в ивах" или "Мудреца из страны Оз". Сновидения Алисы, в которых есть что-то от кошмаров, ставят нынешних детей в тупик, а иногда и пугают их. "Алиса" жива только потому, что взрослые - естественники и математики в особенности - продолжают с наслаждением ее читать.»
     Кстати тут мы сталкиваемся с очень интересной общей проблемой. Мне представляется весьма интересной идея издания неадаптированных переводов зарубежной классики, в том числе детской (или ныне используемой для детей), представленных вместе с оригинальным текстом. Причем это может быть интересно и многим детям, начиная с отрочества. Вообще, адаптация – это страшная штука. Начинаясь с благих целей – сделать сказку более доступной ребенку, она зачастую приводит к тем же результатам, что переложения классики на комиксы. Помните знаменитое:
    
     "Нет комикса печальнее на свете,
     Чем комикс о Ромео и Джульетте".
    
     Наивный ребенок может так и не понять, что его обворовали. Узнав общий сюжет сказки, он оказывается лишенным даже принципиальной возможности понять обертона. И может искренне сделать вывод, как в анекдоте о Карузо, который "совсем не имеет слуха, да к тому же картавит и шепелявит" (именно в таком исполнении герой анекдота услышал репертуар Карузо от соседа Рабиновича). Но с другой стороны нельзя впадать и в другую крайность. Скажем, обязывать всех к изучению древнегреческого для чтения Гомера в подлиннике. Зануд, каких мало, на самом деле довольно много. Так что, сдается мне, что изданные "подстрочники" классики спрос бы имели.
    
     "Бледное пламя" В. Набокова
    
     Вначале, как всегда краткая справка. Вот что о В.В. Набокове пишет БСЭ:
    
     «Набоков Владимир Владимирович (выступал также под псевдонимом Сирин) [р. 12(24).4.1899, Петербург], американский писатель, литературовед. Сын В. Д. Набокова. До 1940 писал на русском языке, затем также на английском. С 1919 в эмиграции, жил в Великобритании (1919-22), Германии (1922-37), Франции (1937-40), с 1940 - в США. Окончил Кембриджский университет (1922). Известность приобрёл после выхода романа «Машенька» (1926). Наиболее интересны его лирические новеллы «Возвращение Чорба» (1930), повесть «Защита Лужина» (1929-30), рисующая жизненную трагедию феноменального шахматиста, романы «Камера обскура» (1932-33), «Отчаяние» (1934, отдельное изд. 1936), рассказы 30-х гг., в которых показан процесс духовного одичания фашистской Германии. В романе «Дар» (1937, отдельное изд. 1952) дан тенденциозно искажённый образ Н. Г. Чернышевского.
     Книги Набокова отмечены чертами литературного снобизма, насыщены литературными реминисценциями. В его прозе ощущается влияние А. Белого, М. Пруста, Ф. Кафки («Приглашение на казнь», 1935-36, отдельное изд. 1938). Являясь одним из наиболее ярких выражений модернизма в литературе, творчество Н. «элитарно», рассчитано на «избранных»: бестселлер «Лолита» (1955), представляющий собой опыт соединения эротического и социально-нравоописательного романа, романы «Пнин» (1957), «Ада» (1969). Переводит на английский язык русскую классическую поэзию («Слово о полку Игореве»; «Евгений Онегин» А. С. Пушкина, с комментариями в 3 томах, 1964). Автор воспоминаний «Conclusive evidence» (1951; рус. пер. «Другие берега», 1954).»
    
     Это была справка из БСЭ. Лично мое мнение довольно сильно совпало с мнением Миллы Йовович: «никогда не был моим любимым русским писателем, в основном из-за некоторой отстраненности (знаю, это не слово, но мне оно нравится) от собственных произведений, которую я ощущаю....». Именно такое было впечатление и у меня.
     И точно также настоящим открытием было "Бледное пламя". Правда, опять-таки, как и в случае с Кэрроллом, я мог что-то упустить. Тем не менее, я не мог не восхититься, как идеей, так и профессионализмом исполнения.
     Роман представляет собой небольшую поэму, приписываемую вымышленному автору, и пародию на ее критическое литературоведческое исследование. Причем автор виртуозно спрогнозировал ощущения "интеллектуального" читателя (и меня в том числе), включая недоговорки. В общем, бесподобно. Именно, бесподобно. Повторить такое так, чтобы это не было вторым сливом... Полагаю, это было бы сродни повторения "Дона Кихота" (другой замечательнейшей пародии).
     Очень рекомендую всем. Кстати, русский перевод можно найти в библиотеке Мошкова (http://lib.ru/NABOKOW/palefirehtm.txt).
    
     Еще авторы с полки мисс Миллы
    
     И очень коротко о других авторах, упомянутых Миллой.
    
     Франц Кафка
    
     Кафка (Kafka) Франц (3.7.1883, Прага, - 3.6.1924, Кирлинг, близ Вены), австрийский писатель. Родился в еврейской буржуазной семье. Учился на юридическом факультете Пражского университета в 1901-06. В 1908-22 служил в страховом обществе.
     С 1909 его рассказы публиковались в журналах. Отдельно изданы сборник «Наблюдение» (1913), рассказы «Приговор», «Кочегар» (1913), «Превращение» (1916), «В исправительной колонии» (1919), сборники «Сельский врач» (1919), «Голодарь» (1924). Для Кафки характерно правдоподобие деталей, эпизодов, мыслей и поведения отдельных людей, предстающих в необычайных, часто абсурдных взаимосвязях в кошмарных или сказочно-фантастических ситуациях. Алогизм мышления нередко затрудняет восприятие его прозы.
     Влияние творческого метода Кафки, характерного для модернистской литературы ХХ в., в разной мере и форме испытал ряд немецких и австрийских писателей, швейцарцы М. Фриш и Ф. Дюрренматт, французские писатели Ж. П. Сартр, А. Камю, представители т. н. «литературы абсурда» (Э. Ионеско, С. Беккет), а также некоторые литераторы США и др. стран Америки.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://lib.ru/KAFKA/), а также на сайтах (http://www.kafka.da.ru/) и (http://www.kafka-franz.com/).
     Мои собственные впечатления от произведений Ф. Кафки противоречивы. Тем не менее, безусловно, знакомство с его творчеством (также как с творчеством, тех, на кого он оказал влияние), думаю, крайне желательно.
    
     Федор Достоевский
    
     О Ф.М. Достоевском написано много, так что достопочтенный читатель без труда при желании отыщет всю необходимую информацию. Так что я опять ограничусь лишь кратчайшей информацией, почерпнутой из энциклопедии.
    
     Достоевский Фёдор Михайлович [30.10(11.11).1821, Москва, - 28.1(9.2).1881, Петербург], русский писатель. Родился в семье лекаря Мариинской больницы для бедных. Окончив в 1843 Петербургское военно-инженерное училище, был зачислен на службу в чертёжную инженерного департамента, но через год вышел в отставку. С 1847 посещал общество М. В. Петрашевского; с 1848 стал активным участником революционных кружков Н. А. Спешнева и С. Ф. Дурова. Привлечённый по делу петрашевцев, в 1849 был приговорён к смертной казни, которую перед самым расстрелом заменили 4-летней каторгой с последующим определением в рядовые. В 1859 он получил разрешение на переезд в Петербург.
     Автор романов и повестей «Бедные люди» (1846), «Двойник» (1846) ,«Белые ночи» (1848), «Неточка Незванова» (1849), «Дядюшкин сон» (1859), «Село Степанчиково и его обитатели» (1859), «Униженные и оскорблённые» (1861), «Записки из Мёртвого дома» (1861—62), «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871—72), «Подросток» (1875) и «Братья Карамазовы» (1879—80), и др.
     Хорошо представлен в сетевой библиотеке М. Мошкова (http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/).
    
     Эдит Уортон
    
     К сожалению, сам я с творчеством Эдит Уортон не знаком, поэтому собственного мнения иметь не могу. В сети она также достаточно труднодоступна. Нет ее и в БСЭ. Тем не менее, представляю кратчайшую информацию, синтезированную и отсеянную из ряда источников.
    
     Уортон (Warton) Эдит (урожденная Эдит Джонс) - известная американская писательница начала ХХ века, автор повести "Итон Фром" и романов "Дом Мирта", "Обычай страны" и "Век невинности". Опубликовала 46 книг.
     Звездой сделал ее роман "Дом Мирта", написанный писательницей в возрасте 43-х лет, в 1905 году, в Париже. Критик Уинтроп Чанлер писал о романе: "Никто из них никогда не осмелился на такой автопортрет. Сатира Уортон так точна, так близка к жизни".
     В 30-х годах Эдит Уортон опубликовала автобиографию "Взгляд назад", в которой она писала: "Идеалы моего нью-йоркского круга, несмотря на его элитарность, были, в сущности, мелкими и робкими идеалами среднего класса. Но в них хоть была ясность и последовательность. Старому Нью-Йорку были присущи достоинство, надежность и верность божествам домашнего очага. Свойство, достойное уважения, по сравнению с тем нравственным хаосом, который создал неразборчивый и неуемный аппетит тех, кто задает тон нынешнего нью-йоркского общества".
    
     Маленькое послесловие
    
     Чувствую, что в ряды читателей сего скромного труда обязательно затесался какой-нибудь доморощенный эстет. И я даже знаю, что он хочет сказать. Хотите знать и Вы? Извольте.
     « Автор ничего не смыслит в литературе. Все, что автор сообщает нам, взято им из "БСЭ" и "Электронной Библиотеки Мошкова". А все, чтобы привлечь к себе внимание.»
     Вы думаете, я буду спорить? Нет. Если кому-то нравится так думать, пусть удовольствие сие будет ему подарком.
     Я действительно использовал БСЭ для справочной информации, как достаточно надежный источник фактической информации. Скажу больше, бумажная версия одного из изданий стоит на моей книжной полке. Если она стоит и у вас, так ради Бога, читайте ее и не тратьте время на Интернет. Или тратьте. И это уже Ваш выбор.
     Я действительно также пользовался библиотекой Мошкова и другими электронными библиотеками. По меньшей мере, когда хочешь освежить кое-какие моменты из читанного ранее, гораздо удобнее вытащить книгу с сети, чем искать ее на книжной полке, или, тем более, отправляться в библиотеку. Более того, пишу я эти строки, находясь далеко от дома и от России, и электронные книги реально являются единственным спасением. Да и читателям (большая часть которых будет читать сей труд на экране подключенного к сети компьютера) ссылка на бесплатную библиотеку Мошкова будет весьма кстати.
     Я не скрываю и того, что кое-что сам прочитал впервые, в процессе работы над этим эссе. И я благодарен за это мисс Милле. Дело в том, что человечество выработало очень много, и быть крупным специалистом во всем совершеннейше невозможно. И неважно, когда ты что прочитал, главное, что прочитал.
     Я также не буду отрицать факта, что использую сию трибуну для привлечения внимания к своим мыслям. Pourquoi par, господа? Почему бы и нет? Тем более что я четко разграничил точную и однозначную информацию и свои домыслы. И то, и другое может быть, а может и не быть интересно, причем как вместе, так и по отдельности. И, надеюсь, что теперь, дорогой читатель, когда Вы дошли до этих последних строк, у Вас успело сложиться свое мнение о длинном и действительно интересном списке авторов, книги которых оказались на полке несравненной Миллы Йовович.
    
    

     Эту историю рассказала мне не соседка по лестничной площадке и не очередная моя знакомая или подруга. И я ее не услышала в купейном вагоне поезда дальнего следования, где обычно люди, зная, что больше тебя никогда в жизни не встретят, начинают рассказывать самые невероятные события из своей жизни.
     Этому случаю скоро будет двадцать пять лет, но до сей поры он мне не дает спокойно уснуть. По сей день не могу дать себе ответ, что стоит за этим: Божья кара, проклятие матери, или случайное стечение обстоятельств. Начну повествование по порядку.
     В ту пору я училась в техникуме. На носу были Госэкзамены. Моя школьная подруга Лариса, которая жила недалеко от моего дома, выходила замуж. О подготовке к экзаменам не могло быть и речи, так как на горизонте маячила свадьба. Сложив кое-какие вещи в дорожную сумку, я поехала домой.
     Три дня мы праздновали это знаменательное событие. Спиртное лилось рекой, столы ломились от изобилия продуктов .
     "Гулять, так гулять" - таков был девиз в те далекие, кажущиеся сейчас нам сказкой, "застойные" времена.
     И вот отгремела свадьба. Торжество пролетело быстрокрылой птицей. Гости разъехались по разным уголкам бывшей некогда нашей необъятной Родины. Молодая жена стала складывать свои вещи в чемоданы, чтобы, простившись с домом, где прошли её лучшие годы жизни, переехать к мужу в другой город.
     Я лежала на диване и пересматривала экзаменационные билеты по экономике, когда раздался телефонный звонок. Звонила Лариса. Она сказала, что решила попрощаться с родным уголком и в честь этого знаменательного события приглашает меня и мою сестру на речку. Мы охотно согласились, тем более что на дворе светило яркое майское солнце.
     Я забежала к подруге домой, и она, уложив в сумку продукты, передала её мужу Виктору. Кроме меня, моей сестры и новобрачных, в нашу компанию влился свидетель Иван, кандидат каких-то "околовсяческих" наук, и соседка Татьяна.
     Такой "гоп-стоп" компанией, полные решимости и уверенности в том, что идем на речку, пройдя двадцать метров, свернули мы на улицу Пушнина, где начиналось старое православное кладбище, которому было более чем сто лет.
     Не могу сегодня, по прошествии стольких лет, вспомнить, у кого из нас созрела идея "заглянуть" туда, где сотни людей нашли свой покой. Долго бродить нам не пришлось. Выбрав место "получше", "поудобнее", мы открыли дверцу ограды и, выложив из сумки еду и спиртное на столик, уселись на скамейки.
     Эта могила была одной из "лучших", так как там покоился прах девятнадцатилетнего солдата. Он погиб при выполнении служебных обязанностей, и родители на те деньги, которые собирали своему сыну долгие годы на свадьбу, а возможно, и на учебу, поставили большой черный мраморный памятник.
     На нас смотрел улыбающийся юноша, который по стечению трагических обстоятельств покинул этот мир, нанеся сердечную никогда не заживающую рану своим родителям.
     Моя сестра и Виктор, что-то пробурчав себе под нос, покинули место, где покоится прах знакомых и незнакомых нам людей, оставив нас вчетвером.
     Вскоре незаметно за разговорами была опустошена одна бутылка, затем вторая. Напившись, мы забыли, где мы находимся и почему, идя на речку, оказались на кладбище.
     Свидетель Иван, оборвав цветы, украшавшие могилу, преподнес их невесте, которая поблагодарила молодого мужчину за оказанное внимание.
     Этот поступок меня заставил моментально протрезветь, и я стала кричать, что Бог покарает нас за эти злодеяния.
     - Идиотка, - быстро отреагировал на мой всплеск эмоций Иван, вырывая последний цветок с могилы солдата, который был убит на афганской земле, и протянул цветок мне. - О каком Боге ты говоришь?! Бога нет и никогда не было! Кто тебе такую чушь про Бога вбил в головку?
     Задав этот вопрос, он подсел ко мне и, рассмеявшись, добавил: "Религия - опиум для народа! Где ты воспитывалась?! В какую школу ходила?!"
     Соседка Ларисы, Татьяна, разбив крутое яйцо о портрет война афганца и, сделав умный вид, обращаясь ко мне, проговорила:
     - Что ты боишься?... Все мы здесь будем... Видишь, - она ткнула пальцем на соседнее надгробье, где было написано: "Пройдя мимо моего праха - поклонись. Я дома, а ты в гостях".
     Лариса стала истерически смеяться. Кандидат "околовсяческих" наук разбил недопитую бутылку водки о памятник и со словами "Пей, дорогой! Выпей за счастье молодых!" сел рядом с молодой женщиной.
     Татьяну никак нельзя было угомонить. Она только и делала, что разбивала о памятник крутые яйца .
     Я стала плакать и просить, чтобы они прекратили это безобразие. Но людей, в которых в тот момент вселился дьявол, никак нельзя было остановить.
     - Перестать паниковать! - произнесла Танька, едва ворочая языком. - Это заведение давно закрыто, и на нем только "под-хо-ра-ни-ва-ют". А что бы на это кладбище "вселиться", нужен блат. Вот я, к примеру, - она налила полстакана водки и, не моргнув глазом, залпом осушила его, - родилась в деревне. Там похоронены все мои родственники, туда повезут и меня. А вот Ларису, - посмотрев на свою соседку, продолжила она, - будут хоронить в Смоленске. Это сейчас её новое место жительства. А тебе, моя дорогая, вообще бояться не стоит, - произнесла она, взглянув на меня многообещающе. - Вера у тебя не та! Понимаешь... Не та... Следовательно, даже если ты и найдешь блат на этом кладбище, тебя все равно здесь хоронить не станут.
     На следующий день на автобусной остановке я случайно встретила знакомую, которая жила недалеко от этого кладбища. Она рассказала про пьяную молодежь, которая развлекалась на могиле сына её хорошей знакомой.
     - Он у Зиночки был один единственный ребенок, - всплеснув руками, вытирая слезу, с горечью в голосе, проговорила женщина. - Она пережила такое горе, такое горе... Так на тебе... Вот сволочи! Вот стервятники! Я ей посоветовала сходить в церковь... Пусть подонки знают! Ничего... Нет ничего страшнее в этом мире, чем проклятие.
     Прошло шесть лет. Лариса и Виктор жили в Смоленске в новой благоустроенной квартире, почти что в центре города. У них подрастало два сына.
     Татьяна к тому времени стала матерью троих детей. Старшей, Юльке, было пять лет. Девочка была не по годам развитой и смышленой. От мальчика молодая женщина отказалась еще в роддоме, мотивируя тем, что не может воспитать сына достойным членом общества. Младшей дочери было полгода. Юлька находилась у бабушки, так как та, предоставив соответствующие документы в соответствующие инстанции, лишила Татьяну материнства за пьянство.
     Была пятница. Самая обыкновенная пятница, за которой следовала суббота. Я возвращалась с работы и по дороге увидела Татьяну. Пьяная, катила она коляску и, увидев меня, подозвала.
     - Представляешь, - заявила соседка Ларисы, - моя матушка совсем обнаглела! Грозится, что лишит материнства и с Женькой. Обзывает меня всякими словами, даже с Юлькой не дает встречаться.
     С одной стороны, мне Татьяну было жаль. В школе она училась неплохо и по тем советским временам могла закончить какое-нибудь высшее учебное заведение. После окончания школы Татьяна поехала в Минск. Устроилась работать в студенческую столовую. Но, вскоре влюбившись, приехала домой и родила Юльку, по её словам от умного, культурного человека, который бы, возможно, и женился на ней, если бы подруга не перебежала дорожку.
     Татьяна, мать-одиночка, родившая троих детей от разных мужчин, сообщила мне, что завтра её мать с Юлькой собираются идти на свадьбу.
     - Мне приснился сон, что рухнула крыша дома, и под обломками осталась Юлька.
     Я сказала, чтобы Татьяна на сны не обращала внимания, сама подумав про себя: "Какой нормальный сон может присниться пьяной женщине?"
     На следующий день, идя на базар, я по дороге встретила Ларису с Юлькой. Та приехала погостить к матери на недельку и, зайдя за Юлькой, своей крестницей, вела девочку в фотосалон.
     - Посмотри, какое я ей платье подарила! - с гордостью произнесла моя школьная подруга, показывая красное платье в белый горох, поверху которого красовался большой белый воротник с красными горохами.
     - Вырастет большой, возможно, вспомнит про свою крестную мать.
     Где-то около пяти часов вечера я шла от знакомой и по дороге встретила мать Татьяны с Юлькой, которая шла с высоко поднятой головой с огромным букетом цветов и в новом платье, подаренном сегодня утром. Девочка с радостью сообщила, что идет на свадьбу к родственнице, и попросила, чтобы я её поцеловала.
     На следующее утро позвонила Лариса и сказала, что была в гостях у Юльки и её бабушки. Неожиданно в дом ворвалась Татьяна и стала кричать, что не выпустит свою дочь Юльку из дома, так как ей три ночи подряд снятся ужасные сны.
     - Какая она тебе дочь?! - изумлено спросила слегка подвыпившая старуха. - Тебя лишили материнства, а следовательно, девчонка тебе никто.
     Было начало четвертого. К моей подруге Дарье, у которой я была в гостях, вбежала Лариса. Её было не узнать. Волосы растрепаны, в глазах ужас. От страха она не могла произнести ни слова. Губы, дрожа, что-то невнятно шептали. По ее лицу было понятно, что что-то случилось, и это что-то - очень ужасное.
     Наконец, она пришла в себя и, выпив стакан воды, шепотом произнесла: "Юлька мертва", затем, схватившись за голову, стала рыдать.
     Я посмотрела на Дарью, Дарья - на меня. Мы ничего не могли понять. Не сразу до нас дошел смысл сказанных Ларисой слов.
     - Девочки, - дрожа, проговорила Лариса, - Нужно срочно найти Татьяну. Я приблизительно знаю, у кого она может быть.
     Лариса испугано посмотрела на нас, видимо хотела услышать, что все сказанное ею - неправда, что это - всего лишь сон, и стоит ей только открыть глаза, как все станет на свои места. - Нужно сообщить ей. Как-никак, она все-таки Юльке мать и по-своему очень любит этого ребенка.
     Мы втроем вышли из дома Дарьи. Ноги нас совершено не несли в тот дом, где могла быть мать погибшей.
     По дороге Лариса сказала, что Юлька стояла на обочине дороги, и её сбил мотоцикл.
     - Очевидцы говорят, что он "тянул" Юльку за собой добрых сто метров, пока не врезался в дерево. Если бы он сразу же остановился, возможно, она бы и осталась живой.
     Нам с Дарьей не пришлось дойти до указанного места. Навстречу бежала Татьяна с коляской. Увидев наш растерянный взгляд, она бросила коляску и что есть силы побежала. Мы поняли, что ей уже кто-то сообщил про трагедию.
     Мы вбежали в больницу, но врач сказал, что Юлька в морге.
     Такого истошного крика, каким кричала Татьяна, я больше никогда в своей жизни не слышала. Придя немного в себя, она подскочила к матери и, ударив её по лицу, закричала: "Убийца! Зачем ты её взяла с собой? Я тебя предупреждала! Зачем?"
     На крыльцо больницы вышла медсестра и ввела Татьяне какой-то укол. Видимо, успокоительный.
     Мы с Дарьей пришли к Ларисе. Дом её матери был в пяти минутах ходьбы от больницы.
     Сидели молча. Только смотрели друг другу в глаза. Лариса предложила пойти ко мне в гости. Мы так и сделали. Но прошло около часа, и мы вновь пришли к Ларисе домой. Вскоре в дверь постучали.
     - Если это Татьяна, не открывай, - посмотрев на меня, произнесла та, у которой мы отмечали пышную, веселую свадьбу. - Её крик я не вынесу!
     Она не ошиблась. Это была мать погибшей пятилетней девочки. В руках она держала громадный сверток, прикрытый одеялом. Я испугано посмотрела сквозь занавеску и от ужаса чуть не получила инфаркт.
     - Она с Ю-ю-юль-кой... - испугано проговорила я.
     - Откройте! Откройте мне дверь! Я знаю, что вы дома! От-кр-ро-й-те!
     Она опустилась на ступеньку и, прижав к груди мертвое тело, завыла. Она выла так, как воет вьюга в лютый мороз.
     По сей день я не могу понять, почему мы так поступили? Почему никто из нас не вышел к ней, не успокоил её, и как она могла выкрасть мертвое тело дочери из морга?
     Кто-то вызвал милицию. Два милиционера силой отобрали у женщины дитя, которое та вскормила своей грудью.
     Юльку похоронили на том же кладбище, недалеко от той могилы, где мы после свадьбы, идя на речку, нашли место для "отдыха".
     Я часто вспоминаю слова матери покойной, что это кладбище давно закрыто, и чтобы на него "вселиться", нужен блат. Для Юльки блат был не нужен.
     Небольшой черный мраморный памятник возвышается над могилой пятилетней девочки. Улыбающаяся Юлька смотрит своими любознательными глазками на всех тех, кто случайно или по памяти подходит к её могиле. Разве она могла знать, что через сутки после того, как фотограф запечатлел её на пленке, она покинет этот мир...
     Судьба распорядилась так, что я переехала жить в Смоленск. Кандидат "около-всяческих" наук устроил меня на завод. Мне дали комнату в общежитии. Мы с Иваном стали встречаться. Кандидат на мою руку и сердце стал намекать на то, что наши отношения пора узаконить.
     Но, видимо, Бог пожалел меня. Поссорившись с Иваном, я уехала обратно домой.
     Жизнь Ивана сложилась непросто. Он вскоре женился, стал отцом двоих детей. Но они, не дожив до трех лет, погибали. Один упал с балкона, второй попал под колеса автомобиля прямо на глазах у отца. Вскоре Иван развелся с женой. Но и второй брак счастья ему не принес. Пятилетний сын, крутясь на кухне возле газовой плиты, опрокинул на себя ведро с кипятком. Что случилось с малышом, выжил он или нет, я не знаю, как и не знаю, где Иван сейчас, имеет ли семью.
     У Ларисы с Виктором в начале семейной жизни все шло как по маслу. Они жили в чудесной квартире, имели хорошую работу, двоих прекрасных детей. Но вскоре старший сын стал отставать в умственном развитии. С трудом закончив первый класс, он сильно заболел. Лариса перестала привозить его к родителям. Ей очень не хотелось, чтобы знакомые знали, что у неё больной ребенок.
     - Горю моему они не помогут, только будут советы давать, - говорила она, когда я приезжала к ней в гости.
     Так уж случилось, что я давно покинула тот город, где мы, идя на Днепр, свернув с дороги, зашли на кладбище. Сейчас я живу на родине Гейне и Гете, Маркса и Клары Цеткин, в том городе, где Мозель впадает в Рейн. Но в памяти моей часто, как кадры из кинофильма, пробегают мгновенья, связанные с молодостью.
     Два года назад я поехала домой. Случайно возле своего дома я встретила Татьяну. Увидев меня, она расплылась в улыбке. Танька выглядела намного лучше, чем в годы нашей юности.
     - Какая ты счастливая! - дотронувшись до моих волос, произнесла она. - Детей нет, а следовательно, и нет проблем.
     Татьяна стала жаловаться на свою дочь, которая совершено не слушается ни её, ни её мать. По секрету сказала, что у неё уже нет ни здоровья, ни сил бороться. Как ночи не спит - ждет, когда Женька придет домой.
     - Чего ей только не хватает?! - с горечью в голосе проговорила она. - Я день и ночь работаю, чтобы накормить и одеть её, а она... Знаешь, - тяжело вздохнув, произнесла Татьяна, - я хочу, чтобы Женька вышла замуж и имела семью. Пока жива буду - буду помогать. Может, хоть ей в жизни повезет. Мужики в нашем роду не водятся.
     На следующий день я поехала в Смоленск. В этом городе у меня были дела, и я решила зайти к своей школьной подруге. То, что я увидела, было подобно фильму ужасов. Во-первых, в гости меня никто не ждал. А во-вторых, два дня назад из психбольницы привезли домой старшего сына Ларисы, где он пробыл более чем полгода. Все лицо его было оцарапано, передние зубы отсутствовали.
     Увидев знакомое лицо - а я с ним не виделась более чем десять лет - он выпрямился по стойке "смирно" и, окинув меня взглядом с головы до ног, тихо произнес мое имя. Он запрыгал на одной ноге, как это делают маленькие дети, и взяв за руку, повел меня в свою спальню. Я не буду описывать страх, который я испытала в тот момент.
     В комнату вслед за нами сразу же вошел отец больного мальчика. Инвалид зарыдал и бросился в драку. Ему совершено не хотелось, чтобы я уходила из его комнаты.
     Просидев минут двадцать, я, извинившись, покинула этот дом. Со слезами на глазах я шла к железнодорожному вокзалу. Сыну моей подруги было двадцать, но в его памяти сохранились события пятнадцатилетней давности, когда он, приезжая к бабушке, играл со мной. Я никак не могла понять, как же он меня узнал. Его речь была нечленораздельной. Только короткие фразы иногда четко проскальзывали в его речи.
     Я села в поезд "Москва-Минск", который увозил меня в тот городок, откуда я уехала в далекую Германию.
     Часто, уже в своем зрелом возрасте, я задаю себе один и тот же вопрос: если бы мы тогда, в тот злополучный майский солнечный день, пошли на речку и не свернули бы на кладбище, как бы сложилась наша жизнь? И как мы вообще оказались на кладбище, если все дружной компанией шли на речку?

    
     Несмотря на головную боль, тошноту и горечь во рту, напоминавших о бурно проведенной ночи, начальник строительного департамента Иван Семёнович Мигунов все-таки отправился утром на службу. Вареной поступью добравшись до кабинета, чиновник упал в кресло. С трудом поборов дремоту, взял со стола несколько бумажек наугад и принялся лениво просматривать их. Но память его всё возвращалась к вчерашнему вечеру. Директор строительной фирмы «Асуан» Корытин устроил банкет в честь начала строительства нового казино. Мигунов, сыгравший в этом деле значительную роль, был на празднестве главным гостем – к нему обращались все взгляды, в его честь произносились тосты и поднимались бокалы. Хозяин торжества посвятил чиновнику пространную речь, в которой величал его «патриотом» и «государственником».
     Все эти знаки почтения были для Мигунова обыденными и повседневными. Ни одна стройка в городе не начиналась без его решения, и потому благосостояние большинства присутствующих напрямую зависело от него. Чиновник привык к тому, что все вокруг умолкают, когда он начинает говорить, ловят его ненароком оброненные фразы и смеются даже неудачным его шуткам. Он презирал окружающих за их всеобщее подличанье и когда находился в плохом настроении, даже имел привычку особенно много острить, и, наблюдая, как все вокруг перед ним лебезят, в отвращении топил свою злобу. Но, презирая этих людей, чиновник в то же время иного отношения к себе не терпел. Более того, если бы кто-нибудь из них посмел бы вести себя с ним на равных или еще хуже – дерзить ему, он бы непременно поставил себе целью навредить этому человеку или даже уничтожить его.
     Но вчера Мигунов, вопреки своему обыкновению, не был в центре внимания. Он угрюмо сидел в углу, ни на кого не глядя и избегая разговоров, а под конец напился по-черному так, что его вынесли из ресторана на руках.
     Все это оттого, что в продолжение вечера чиновника мучила крепко засевшая в подсознании мысль. Она словно бы принадлежала не ему самому, а была шальной, залетевшей в голову по ошибке и теперь, не находя выхода, металась и зудела как назойливая муха. Иван Семёнович чувствовал, что мысль связана именно с новым казино, но вот как - оставалось загадкой. Не отстала она и сегодня, продолжая свербеть в мозгу.
     - Да что же это творится, господи! – отчаянно вскрикнул чиновник, вдарив ладонями по лакированной крышке стола так, что, подпрыгнув, взвизгнули телефоны. - Когда же это, наконец, прекратится!
     В кабинет постучали.
     - Войдите! – раздраженно отозвался Иван Семёнович.
     Вошел Постников – крепколобый вертлявый малый, служивший у Мигунова порученцем и участвовавший во многих его не совсем чистых делах.
     - Доброе утро, Иван Семёныч. Я по делу. Принес бумаги – договор аренды на землю и подряды – то, что вы спрашивали по поводу казино. – Он сделал ударение на последнем слове и, протягивая папку, угодливо заглянул начальнику сверху вниз в глаза, словно бы желая поинтересоваться, доволен ли он вчерашним банкетом.
     Мигунов тяжело посмотрел на помощника, заставив его отвести взгляд, и резко выхватил у него бумаги. Постников, однако, не уходил.
     - Тут только, одна загвоздочка вышла. – нехотя проговорил он. - В процессе строительства возникли проблемы с одним, гм… учреждением.
     - Ну что за учреждение?
     - Дом престарелых… Он стоял там, где сейчас строится казино. Здание ветхое, давно не ремонтировавшееся, все равно пришлось бы его рано или поздно сносить. Начали расформировывать, но администрация ни с того ни с сего начала нам палки в колеса ставить: давайте, мол, нам новое здание. Пришлось нажать немножко - отключили им свет, отопление. Они сначала жаловаться пытались, ходили в прокуратуру, милицию, но там, сами знаете, есть наши люди. В конце концов, конечно, сдались, но для стариков это не совсем удачно прошло. Несколько человек даже, гм, - замялся он, топчась на месте, - умерли. Ну, мы оформили с главным врачом 17-й больницы Филимоновым будто бы они естественной смертью…
     Мысль, терзавшая доселе Мигунова, вдруг стала очевидной и четкой, словно на неё навели резкость. К ужасу Постникова, у его начальника заблестели глаза, что всегда свидетельствовало о приступе гнева. Иван Семенович быстро встал.
     - У тебя список умерших есть? – нервно спросил он.
     Постников подал дрожащей рукой бумажку, лепеча:
     - Да вы, Иван Семёныч, не волнуйтесь. Вы же знаете, дело это обычное, обкатанное… Мы, помните, на Садовой, где сейчас торговый центр, общежитие расселяли, тоже не совсем безболезненно. И ничего…
     Он не успел договорить. Мигунов уставился на него вмиг покрасневшими глазами и, что есть силы, заорал:
     - В-о-о-о-о-о-н!
     Когда перепуганный служащий выскользнул из кабинета, начальник департамента схватился за листок.
     - Семёнов Олег Иванович, Денисова Вера Анатольевна – волоча губами, бормотал он. Глаза его остановились на имени, которое он больше всего боялся увидеть – Мигунова Марья Филипповна. Чиновник бессильно повалился в кресло, все остановилось для него. В доме престарелых от холода погибла его мать.
     Мигунов отправил ее туда несколько лет назад, когда после смерти отца за ней некому стало ухаживать. Он когда-то собирался, дождавшись улучшения дел, забрать мать к себе, но со временем намерение это затерялось где-то на задворках памяти – слишком уж мало сочеталась его старая родительница с тем миром вещественно-денежных отношений, в котором жил Иван Семёнович. За хлопотами и заботами этого мира, нужного и весомого, он выпустил свою мать из виду, и даже нарочно не смог бы вспомнить ни лица ее, ни голоса. Но происшедшее горе затронуло ту струнку, что есть в сердце каждого человека и словно бы давно забытая мелодия зазвучала в душе чиновника, на миг поднимая его в сферы иные, лишенные стяжательства и меркантилизма и вообще далекие от всего земного, что сопутствовало ему в жизни. От нахлынувших переживаний Мигунову стало холодно и неуютно, но еще хуже сделалось, когда он понял самое страшное.
     - Ведь теперь там, где она умерла, казино будет – пьянки, шлюхи… - пролепетал чиновник помертвевшими губами.
     Словно в ответ перед ним встали разгульные картины вчерашнего вечера и не только те, но и многие другие, похожие на них, полные разврата и паскудства. Они шумно проносились мимо его внутреннего взора, корчась и кривляясь. Но на фоне их, словно икону вынесли в гудящую толпу, расцвел тёплый образ его матери… И позорные, грязные сцены поблекли, заслонившись им.
     - Да как они смеют, как они могут, что же они делают? - лихорадочно шептал Мигунов. – Что же Я делаю! – разом осенило его. Головная боль, мучавшая с утра, стала особенно резкой и давящей. Наказывая себя в отчаянии за собственные равнодушие и бессердечность, которые он в один миг осознал, Иван Семёнович представил свою мать умирающей. Он видел ее то свернувшейся в клубок на узкой койке, содрогающейся от конвульсивного кашля под тонким вытертым одеялом, то агонично протягивающей к нему в предсмертных припадках свои худые как плети, иссиня-серые руки. Но эти видения, картонные и неестественные, не вызвали никакого волнения у Мигунова, и он еще больнее ощутил свою вину. В груди стало тесно. Чтобы унять томление, он вскочил, прошелся несколько раз по кабинету, тяжело ступая. И, вконец разбитый, опять рухнул в кресло.
     Пока он недвижимо сидел, потупив голову, пусто глядя на свои длинные белые руки, скрещенные на груди, на него волна за волной накатывали стыд, жалость к себе и скорбь по матери. Все эти чувства смешались в одно - глубокое и тяжелое, оно заполнило всю душу Ивана Семёновича, и неожиданно сильно тронуло его. Впервые за много лет он заплакал и долго смотрел перед собой сквозь пелену слёз. Но, наконец, вернулся в действительность. Уверенно снял телефонную трубку, быстро набрал номер.
     - Постников, слушай меня внимательно! – четко выговорил чиновник своим обычным металлическим голосом. – Передай Корытину, что его 50 тысяч меня не устраивают! Меньше чем за 100 участок под казино не отдам! И чтобы наличными, рассрочек, как в прошлый раз, не потерплю! Все!
    

    
    
     Я прячусь, и все мои мысли о том,
     Откуда зелёное на золотом.
     А всё очень просто и наоборот. Золотое на зелёном. Пока они меня ищут, в парке наступила осень, и желтые листья клена – они похожи на звёзды – нападали в кусты, среди которых я сижу.
     Они все ищут меня. Ирма, и Доктор, и Бабушка, и ещё какая-то девушка в белокурых локонах – нет, так не говорят, в общем, кудрявая блондинка. Она-то меня и нашла.
     - Разве можно сидеть на земле? – сердится она. – Простудишься!
     - Вот уж будет катастрофа! – отвечаю я и осторожно интересуюсь:
     - А разве мы знакомы?
     - Я твоя сестра, - говорит она уже с грустью. – Опять дырки в памяти?
     - Не волнуйтесь, всё, что надо, я помню, - ясно вижу, что она мне врёт.
     - А помнишь, как на прошлой неделе мы все втроем катались на карусели? Я, ты и Нина. Помнишь?
     - Какая ещё Нина? – не знаю никакой Нины и не поддаюсь на её ласковый голос. Я помню, где меня держали на прошлой неделе. Чего-чего, но карусели там точно нет.
     - Нина – это я, - к нам подходит Ирма. – Не помнишь меня?
     - Если ты Нина, то я озеро вон там, под ивами, - говорю я.
     - А кто же я? – спрашивает Ирма грустно.
     Я молчу. Не знаю ведь, зачем она притворяется какой-то Ниной, зачем связалась с этими незнакомыми нам людьми. Сижу, как заяц в кустах, и молчу.
     Является Доктор. Его усы топорщатся, как у злого сома. Я его боюсь. Он тоже не тот, кем называется. Он зачем-то спрятал и не носит свой золотой лорнет.
     - Как мы себя чувствуем? – спрашивает он. Думает – если будет сюсюкать, я ему поверю.
     - Я чувствую себя прекрасно, - говорю я, - и прошу вас всех меня оставить. Хочу предаться размышлениям.
     - Разумеется, - Доктор хитро улыбается и вдруг набрасывается на меня, скручивает мне руки. Я не могу с ним справиться: после месяца заточения мое здоровье очень испортилось. Я теперь как скелет, слабость такая, что и кошку не подниму.
     - Я знаю прелестное местечко, где можно предаваться размышлениям, - говорит Доктор и тащит меня в машину. Там ждёт Бабушка. Накидывает на меня теплое одеяло и надевает на мою остриженную голову шапку.
     - Вот так, вот так хорошо, - бормочет Бабушка, с любовью глядя на меня. – А дома бульончик горяченький, постелька мягонькая… Горе ты моё!
     Бабушке я верю. Но её тоже обманули, она думает, что я – это совсем другой человек. До сих пор не решаюсь открыть ей правду.
     Машина, это бесхвостое вонючее животное, привозит нас «домой». Доктор, Бабушка, Ирма и та, другая, всерьёз уверяют, что это мой дом. Иду с ними – все равно сейчас они сильнее – но знаю, что убегу отсюда. Может, даже сегодня.
     Доктор открывает страшную железную коробку. Хочет сделать мне укус. Он уже делал мне много укусов, когда меня поймали в первый раз.
     - А может, не надо больше уколов? – спрашивает Бабушка. Наверно, знает, что это очень больно. Словно тебя кусает змея, и потом несколько часов лежишь в параличе. Укол, а не укус. Бывает, я путаю слова, когда сильно пугаюсь.
     - Один укольчик не повредит, - говорит Доктор, и ко мне тянется маленькое, ядовитое жало иголки. Начинаю кричать и вырываться, но иголка кусает меня, и на время я исчезаю из сознания.
     Когда прихожу в себя, то отчетливо слышу, как бьётся сердце: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ско-рей бе-жим, ско-рей ту-да, где-ир ма-пла чет-у пру-да. Я не знаю, почему она плачет.
     Надо же, они меня не связали. Только заперли СВОЮ дверь, а окно зарешечено. Они ещё утверждают, что это мой дом. Да это вообще не Дом. Разве в Доме могут быть замки и решетки?
     Встаю – и падаю, как тряпичная кукла. Доктор настоящий черный паук. Он обманывает доверчивую Бабушку. Он непонятно в каких отношениях с моими «сёстрами», но, скорее всего, и их обманул. Зачем он прячет свой золотой лорнет?
     В конце концов, встаю на ноги и больше не падаю. Голова кружится как после вальса. Меня заперли в странной комнате с голым потолком. А стены исписаны. Наверное, узниками, которых держали тут до меня. Нет времени читать. Доктор прекрасно знает, когда кончается действие яда, он вот-вот явится сюда и сделает со мной что-то страшное. Нужно искать выход.
     И тут я чуть не кричу от восторга. Нет, неужели они такие дураки?! Оставили открытой МОЮ дверь! Они, ясно, не считают её дверью, не верят, что через неё можно уйти, – а всё же если кто-то через неё уходит, тут же завешивают её черной тканью, чтоб он не вернулся и не утащил их за собой.
     Надеюсь, когда уйду я, они тоже будут бояться моего возвращения.
     Дверь открыта. Она поблескивает. И мне немного страшно. У меня не просто дырки в памяти. Это чудовищные дыры, они сожрали всё моё прошлое, всё, и только обглоданные обрывки – золотой лорнет, имя Ирма, ивы у пруда – остались мне, и я боюсь, что за дверью ещё хуже, чем здесь.
     - Проснется с минуты на минуту, я думаю, - слышу голос Доктора. Он идет сюда, и я быстро прохожу через мою дверь, потому что Доктора боюсь больше всего на свете.
     За дверью оказывается не комната, за дверью парк, золотое на зелёном. Снова прячусь – просто на всякий случай – и разглядываю листья клена, желтые, как звёзды, и грозди черных ягод на кустах. Я не знаю, что это за кусты, бузина, рябина или что-нибудь ещё, но думаю: надо, чтобы к ближайшему празднику Ирма сшила себе такое платье – зелёное, золотое и чёрное. Но потом вспоминаю – не успеет, ведь ближайший праздник сегодня. Только в честь чего? И почему Ирма плачет у пруда?
     Кто-то идет. Я немного выглядываю. Это пара влюбленных. Девушка – та самая кудрявая блондинка. Имя и лицо её спутника я не помню. А может, и не знаю.
     Они садятся на землю и начинают гладить друг друга. «Сарин, Сарин», - повторяет юноша. Похоже на магическое слово. Но, оказывается, это имя блондинки. Они ложатся на землю.
     - Нет, Сарин, что ты себе думаешь? – говорю я и выхожу из кустов. – Разве можно лежать на земле? Простудишься!
     Сарин встает и бежит обнять меня. Юноша кивает мне. Вот как, значит, мы знакомы.
     - Я думала, ты не вернешься, - говорит Сарин.
     - Ты рада меня видеть?
     - Конечно, - она улыбается так искренне, хорошо. ТАМ она так не улыбалась.
     - А где Ирма? – спрашиваю я.
     Сарин пожимает плечами – «Я её не видела» - и уходит с юношей, а я ищу пруд.
     Слышится шум. Какая-то возня. От дерева к дереву крадусь на цыпочках – так, будто собираюсь воровать в этом парке розы – а между тем этот парк принадлежит мне, знаю почти наверняка.
     Вот и пруд. В таком пруду лягушки дохнут, сказала однажды Ирма, когда уронила в воду ножичек.
     - Ещё один шаг – и я тебя прирежу! – доносится от пруда. Ирма. Такие высказывания в её духе. Меня всё сильнее разбирает любопытство. Выглядываю из-за ивы. Ирма. Выставила вперёд руку с ножом, не подпускает к себе какого-то типа с клыками. Он ухмыляется. Ввидит то, чего не видит Ирма и что вижу я.
     - Ирма! – кричу я. – Ирма, сзади!
     Но подлец Доктор уже схватил Ирму под локти.
     - Попалась, птичка! – клыкастый тип бросается к ней. И кричит, взмахнув руками, - напоролся на ножичек Ирмы.
     - Сынок, что случилось? – Доктор отпускает Ирму, чтобы поймать того, падающего.
     - Ирма! – я подбегаю к ней, она обнимает меня за плечи, целует.
     - Я знала, что ты вернешься, - говорит она. – Мне говорили, что тебя больше нет, но я ждала – и вот, ты со мной.
     - Ирма, - говорю я, - ты убила его.
     - Ну да, - говорит Ирма. – Это же Вульфи.
     - Сын Доктора?
     Доктор стоит на коленях возле убитого Вульфи.
     - Почему ты называешь его Доктором? – спрашивает Ирма. Достает белый обшитый кружевом платочек и вытирает нож.
     - А кто он? – говорю я.
     - У тебя опять началось это? – Ирма прикладывает руку к моему лбу. – Опять больно?
     - Нет. Только я не всех помню.
     - А меня помнишь? – она гладит меня по голове.
     - Тебя помню, а его нет. Кто он?
     - С возвращением, - говорит «он», поднимаясь с колен. Он выпачкался в крови сына и выглядит жутко. – Вот уж кого не ожидал встретить – это тебя. Ну, как там, на том свете?
     - Неплохо, - говорю я. – Жить можно.
     - Ну так отправляйся туда снова! – кричит он и бросается на меня. Отскакиваю, Ирма толкает его, и он летит в пруд.
     Убегаем, взявшись за руки.
     - Мы куда? – спрашиваю я.
     - К родителям, - говорит Ирма. – Как они обрадуются, мы ведь тебя похоронили!
     Я хмурю брови. Не понимаю.
     - Пустой гроб, - поясняет Ирма, тоже хмурясь. – Тебя искали… Сарин видела, что ты тонешь… Весь пруд обшарили…
     - А меня там уже не было, - говорю я. Не помню того, о чем она рассказывает, но верю. Ирма не станет мне врать.
     Стучим в дверь. Открывает красивая женщина. Она в золотом обруче и роскошном шелковом халате. Халат расшит розами. Женщина совсем не такая, как я и Ирма.
     - Ты?! – говорит она. Её большие голубые глаза переполняются слезами. – Ты? Как… Откуда… - она обнимает меня, потом быстро отходит и падает на диван.
     - Ей стало плохо от радости, - говорит Ирма. – Папа! Папа!
     Папа выходит из левой двери. Увидев его, я хватаю Ирму за руку и кричу:
     - Бежим!
     - Что с тобой? Успокойся! – Ирма удивлена не меньше меня. – Это же Папа!
     - Это Доктор! Опять он! – кричу я в припадке ужаса. Куда бежать, если враг проник в твой дом?
     Они все держат меня, тормошат, целуют, уговаривают. Постепенно начинаю верить, что Папа – это не Доктор.
     - Но они так похожи, - говорю я.
     - Как это? – шепчет Мама Ирме. Мама боится, что у меня опять начнется истерика, и не хочет со мной спорить.
     - Они вовсе не похожи, - говорит Ирма, крепко сжав мою руку. У Ирмы яркие гиацинтовые глаза. Они успокаивают меня.
     - Господин Вульф высокий, черноволосый, с острой бородкой, - говорит Ирма. – А Папа? Низенький, с залысинами (Папа засмеялся смущенно, Мама поцеловала его), сутулится, ходит с палочкой. Видишь, ничего общего.
     - Ирма, - говорю я, - ты с ума сошла. Что ты говоришь? Кого ты описываешь? Они же оба толстые, высокие, седоволосые, с пышными усами. И лорнет, золотой лорнет, - заканчиваю шепотом. Все смотрят так, словно я говорю бредовые вещи. Мама закрывает рот рукой и начинает всхлипывать.
     - Болезнь вернулась, - говорит Папа.
     - Ну и что? – сурово говорит Ирма. – Все болезни излечимы. Главное, что наша семья сейчас вся вместе.
     - Да, да, - Мама усердно кивает и вытирает слезы пальцами.
     - Возьми мой платок, - говорит Ирма. – О, я… я его потеряла…
     - У меня есть, - говорит Мама. – Я просто о нем забыла…
     - А где Сарин? – спрашивает Папа.
     - Не знаю, я её не видела, - Ирма смотрит на меня. – А ты?
     - Нет, - говорю я. Вру и даже знаю, почему. Боюсь Папу. Уж слишком он похож на Доктора.
     - У меня для неё сюрприз, - говорит Папа. – Сегодня приезжает её жених.
     - Какой ещё жених? – резко спрашивает Ирма. И Мама напряглась. Что-то тут не складно, ведь я знаю, что возлюбленный Сарин здесь, а Папа говорит – «приезжает»?
     - Господин Блинкас – ты должна его помнить, мы с ним начинали вместе, – согласился поженить своего Хагиса с нашей Сарин. Объединим капиталы, - сообщает Папа Маме.
     - Ну что ты такое говоришь? – Мама вся дрожит.
     - А у Сарин вы спросили? – Ирма тоже недовольна.
     - Что надо спросить у Сарин? – спрашивает Сарин, входя в комнату. Одна.
     - Сарин, ты выходишь замуж за младшего Блинкаса. А ты, Ирма, за Вульфи Вульфа.
     - Что-о? – говорит Сарин. Ирма молчит. Папа оглядывает всех.
     - Вопросы излишни, - говорит он. – Господин Блинкас и Хагис скоро приедут. Я отправляюсь им навстречу. Сарин, надень другое платье, это всё измято. Ирма, ты бы не сидела дома, а поискала Вульфи. Думаю, он хочет тебя видеть. А ты не лей слёзы, дорогая, лучше приготовь ужин на восемь персон, устроим праздник.
     Меня он забыл и вышел.
     - Это ужас… Это ужас… - говорит Мама и уходит тоже, сжимая виски.
     Остаемся втроем – я и мои сестры. Долго молчим.
     - Что ты будешь делать с Хагисом? – спрашивает Ирма.
     - Придумала, - говорит Сарин. – Нам с Абелем надо пожениться прямо сегодня. И тогда Хагис останется не у дел.
     - Папа никогда не позволит, - говорю я.
     - А мы не спросим, - говорит Ирма.
     - Да, - говорит Сарин. – А ты иди в парк. Подыши свежим воздухом. Вечером гости накурят, ты же не переносишь запах дыма. Запасись кислородом.
     Покорно иду в парк. Надо подумать, но не знаю, о чем. Мне не грозит насильная свадьба, мои руки никого не убили, лечить меня или запирать тоже никто не собирается, но я волнуюсь.
     - День добрый, - слышу за спиной и подпрыгиваю, как от укуса.
     - Простите великодушно, мы не хотели вас напугать, - говорит толстый седоволосый господин с пышными усами и приподнимает серую шляпу. – Блинкасы отец и сын к вашим услугам.
     Во все глаза смотрю на него. Доктор. Его вкрадчивый голос, усы и шляпа. Только золотой лорнет он прячет. Все они прячут золотой лорнет и называются другими именами.
     Доктор тянет ко мне руку. Прячу руки за спину.
     - Охо-хо, - смеется он, ухая, как филин. – Строптивый характер, да, в отца, в отца. Отец-то где?
     - Поехал вас встречать.
     - Ах, так мы разминулись, - говорит он. – А матушка дома?
     - Дома.
     - Пойду поцелую ручку. Не ходи за мной, - говорит он Хагису, подмигивает мне и уходит в дом. Дышать становится легче, Хагиса я не боюсь.
     - Ваша сестра Сарин такая же красивая, как вы? – спрашивает он.
     - Где вы видите во мне красоту? – отвечаю я, ероша короткие волосы. – А Сарин любит другого и уже, наверно, стала его женой.
     - Тем лучше для неё, - он вытирает потный лоб. – У вас в доме держат спиртное?
     - Держат, - говорю я, хотя не имею об этом понятия.
     Идем в дом. Хагис бросается к бару и дрожащими руками наливает себе чего-то коричневого. Звяк, звяк – стукается бутылка о стакан. С верхом.
     - Я сегодня напьюсь, - говорит Хагис.
     - Зачем?
     - Не знаю, - отвечает он. – А почему вы спрашиваете?
     - Мне вас жалко.
     У него очень одинокие глаза. Такие были у меня когда-то.
     - Вы прелесть, - говорит он. – Хорошо бы вы были счастливы. А я человек, разочарованный в жизни. Мой отец вчера съел мою мать. Я никогда не женюсь. Если приведу в дом девушку, отец и её съест. И я опять останусь один.
     Беру его за руку. Тонкие длинные пальцы, нежные руки. Глажу их. Мне хочется их поцеловать в знак того, что я понимаю боль Хагиса. Но не решаюсь.
     - Спасибо, - говорит он, словно угадав мои мысли.
     Слышатся голоса сверху. По лестнице спускаются Мама и Блинкас. Они беседуют.
     - … вовсе не грех, нет. Грешно лишь делать то, что не хочешь.
     - Нет, ты отказываешься меня понимать! Я же говорю тебе…
     - Я знаю, я понимаю… Она и похожа на меня, да, но речь идет о больших деньгах, и твой муж не должен узнать, чья она дочь…
     - Но им нельзя жениться, это крово…
     Тут они увидели нас.
     - Я пойду полежу, устал с дороги, - говорит Блинкас и уходит наверх. Мама идет к нам. Она в бархатном зеленом платье. Руки сверкают бриллиантами.
     - Приведи сестёр, - говорит она мне, а сама обращается к Хагису. – Что вам налить, мальчик мой?
     - Ещё бренди, - говорит он.
     Я выхожу в парк. Странно, почему мы живем посреди парка?
     Сразу же натыкаюсь на Сарин. Она идет под руку со своим – как же его – Абель?
     - Мы поженились, вот бумага, - говорит Сарин. – Я счастлива!
     - Мама зовет тебя и Ирму, - говорю я.
     - Идём, - говорит она Абелю, - я тайком проведу тебя наверх, в мою спальню, подождёшь и потом спустишься, я тебя представлю.
     - Хорошо, - говорит он. Уходят.
     Я ищу Ирму. Иду к пруду – и точно. Ирма плачет у пруда.
     - Ты знаешь, - говорит она, - почему я плачу?
     - Нет, - говорю я. – Расскажи.
     - Господин Вульф предложил мне сделку. Я выхожу за него замуж. А он прячет тело Вульфи и никому не сообщает об убийстве.
     - И ты согласилась? – Я не хочу, чтобы Ирма стала чья-то, хоть Доктора, хоть другого. Хочу, чтобы она, насколько можно, была только моя.
     - Если он расскажет всем, что я убийца, меня посадят в тюрьму или даже казнят.
     - Значит, ты согласилась? – повторяю я.
     - Я сказала, что дам ответ за ужином. Что мне делать? – спрашивает она. На меня глядят два блестящих гиацинта. Так непривычно видеть Ирму растерянной.
     - Давай убежим, - прошу я.
     - Куда? Нас всюду найдут.
     - В другой мир. Мы утонем в пруду – как будто утонем – и попадем в другой мир. Там есть Бабушка, она добрая, и Сарин, и …
     - И? – спрашивает Ирма. – И кто?
     - Он.
     - Господин Вульф?
     У меня начинает болеть голова.
     - Не знаю, Ирма, - говорю я. – Он там Доктор, а тут – Вульф и Блинкас и Папа – все трое на его лицо.
     - Но кто настоящий? – Ирма не очень верит мне, думает, это болезнь и я брежу.
     - Настоящий Доктор тот, кто носит золотой лорнет, - шепчу я. – Это страшная тайна, Ирма. Если ты увидишь у кого-то из них золотой лорнет – знай, это и есть Доктор. Он хочет меня погубить.
     - Вот вы где, - говорит Мама. – Я тебя зачем посылала? Позвать Ирму. А ты? Марш домой, вредные дети! Вас все ждут давно!
     Мама нервничает.
     Дома нас никто и не ждет. Блинкас спит наверху в комнате для гостей. Сарин принимает ванну. Господин Вульф надел сухой костюм и читает газету, развалившись в кресле. Хагис допивает бутылку. Мама привела нас и ушла на кухню, а Папа до сих пор не приехал.
     Садимся с Ирмой на диван и молчим. Приходит Мама, в руках у неё бутылка, старая, пыльная.
     - Коллекционное вино, ему почти сто лет, - говорит Мама. – Хагис, помогите вытащить пробку.
     - Вот только допью, - говорит Хагис и цедит в рот последние капли бренди.
     - А не хватит ли пить молодому человеку? – замечает из-за газеты господин Вульф.
     - Я свою меру знаю, - говорит Хагис, орудуя штопором. – И вообще я сегодня напьюсь до смерти.
     - Ну-ну, будущий зять, - говорит Мама нервно, - а как же ваша невеста, моя дочь Сарин? Вы напьётесь, а ей что?
     - Ничего, она же вышла замуж за другого, - отвечает Хагис и хочет налить себе коллекционного вина.
     - Что? – говорит Мама. Мы с Ирмой молчим, сцепив руки, а господин Вульф замечает:
     - Да что вы слушаете пьяного?
     - Нет, я спрошу у Сарин, - говорит Мама. – Ведь если так, то совсем всё по-другому. Хагис, не пейте пока, никто не пейте эту бутылку ни в коем случае, оставьте… к ужину!
     Мама уходит.
     Вдруг раздаётся выстрел.
     - Бум! – смеется Хагис и пьёт вино прямо из горлышка.
     - Стреляют? – господин Вульф удивлен.
     - В парке запрещено охотиться, - говорит Ирма. – Кто это там?
     Дверь открывается. Входит Папа с ружьём. Он несёт в руке узел, связанный из нашей зелёной бахромчатой скатерти.
     - Я подъезжаю, смотрю – воришка из окна вылазит. Я крикнул – а он бежать. Я его и застрелил. Вот, отвоевал добро.
     Папа высыпает из узла раскрытые шкатулки, деньги, подсвечники, столовое серебро и фотографию Ирмы в ракушечной рамке.
     - Я сейчас приду, - говорит Ирма.
     Она возвращается через минуту, хмурая, и шепчет мне:
     - Это Абель.
     - Кто?
     - Абель, муж Сарин.
     - Где? – не понимаю я.
     - Воришка, которого убил Папа.
     - Что вы там шепчетесь? – спрашивает господин Вульф. – Где больше двух – говорят вслух. Милая Ирма, вы не забыли, что должны сказать кое-что всем нам?
     - Ещё не время, - говорит Ирма.
     - Черт побери, - бормочет Хагис и падает. Звенят разбитые бутылки.
     - Набрался, - морщится Папа. – Идем, надо же внести тело в дом.
     Он и господин Вульф выходят. Вбегает Мама. Смотрит на Хагиса. Начинает плакать.
     - Не плачьте, бесценная моя, - говорит Блинкас. Зевая, он спускается по лестнице и трёт глаза. – Часок-другой поваляется и придёт в себя. Дома он каждый день проделывает подобные фокусы.
     Мама качает головой, как будто ей одной известна страшная тайна.
     - Надо убрать осколки, - говорит Ирма. Приносит веник и совок, начинает подметать.
     Папа и господин Вульф, пыхтя и сопя, втаскивают тело Абеля и кидают на пол. Спускается со второго этажа Сарин в вишнёво-розовом платье, в руках её бумага.
     - Напился твой женишок, - говорит ей Папа. – А я вора подстрелил.
     - Папа, он мне не жених, я вышла замуж за другого, - говорит Сарин, подходя поглядеть на вора. Ахает.
     - Да, вот полюбуйся, взял даже твой жемчуг и карточку Ирмы, - говорит Папа. – А что ты там насчёт жениха?
     - Нет, ничего, - говорит Сарин, комкает бумагу и швыряет в камин. – А что с этим?
     Хагис как упал, так и лежит на спине, раскинув руки. Сарин подходит, присаживается на корточки, гладит Хагиса по лбу и удивлённо сообщает:
     - Он же мертвый!
     - Допился, - говорит господин Вульф.
     Папа и Блинкас подбегают к Хагису, начинают его ворочать, слушать сердце. Ирма уносит совок с осколками.
     - Совсем умер, - говорит Блинкас.
     - Только коллекционное вино разбил, - говорит господин Вульф. – Ни себе, ни людям.
     - Коллекционное? – удивляется Папа. – Нет у меня вина старше трех лет. Только бутылка старинная есть, почти столетней давности, я в ней отраву для грызунов держу…
     Мама меняется в лице и тихо выходит. Возвращается Ирма и снова садится со мной.
     - Наверно, мы не сможем ужинать в этой комнате, раз здесь два трупа? – говорит Папа.
     - Можно накрыть на веранде, - говорит Мама. Она входит с тряпкой и начинает мыть ковер, на который Хагис, падая, разлил вино.
     - Я проголодался, - говорит Блинкас. – Давайте я буду носить стулья на веранду, чтоб было быстрее.
     - Помоги ему, - говорит мне Мама.
     - Нет, нет, - говорит Блинкас. – Ребенок слабенький, худенький, кожа да кости. Пусть посидит с сестричкой. Мне Сарин поможет, да, дочка?
     - Сарин, не ходи с ним! – говорит Ирма, но Сарин уходит.
     - Ирма, мы убежим? – спрашиваю я.
     - Не знаю, - говорит она. – Не знаю.
     Ужин проходит в полном молчании. За столом всего пять человек: я, Ирма, родители и господин Вульф. Блинкас и Сарин исчезли, но почему-то никого это не волнует.
     Блинкас приходит, когда уже допит кофе. На его сером костюме бурые пятна.
     - А где Сарин? – спрашиваю я.
     - Не знаю, не знаю, - улыбается он и громко рыгает. – Прощения просим.
     - Что у вас с одеждой? – спрашивает Ирма.
     - В темноте о дерево ударился, кровь носом пошла, - говорит он. – Нет, я не голоден, - отвечает Маме. – А кофе выпью.
     - Ирма, - говорит господин Вульф. – Пора.
     Ирма встаёт.
     - Мама, Папа. Господин Вульф сделал мне предложение, и я дала своё согласие.
     - Нет! – кричу я.
     - Да? – с интересом говорит Папа, а Мама ничего не говорит, она смотрит перед собой, на огонь свечи.
     Ирма подходит к господину Вульфу, садится к нему на колени. Он начинает её сжимать и целовать. Руки Ирмы гладят его. Вдруг Ирма вскакивает и отбегает.
     - Вот он! Вот! – кричит она и машет рукой. В руке золотой лорнет.
     Рычат и одновременно вскакивают из-за стола господин Вульф, Блинкас и Папа.
     - Отдай! – кричат они Ирме и тянут к ней руки. Ирма убегает в тёмный парк. Они бегут за ней.
     - Нет счастья тем, кто здесь живёт, - говорит Мама. – Ты как хочешь, а я ухожу прочь.
     И как была, в вечернем платье, в бриллиантах, идёт по дорожке, садится в папин автомобиль и уезжает.
     Я сижу и смотрю, как оплывают свечи. Из парка доносятся неясные звуки. Страшно, но уйти никуда не могу. Я жду Ирму.
     Сижу всю ночь. Рассвет будит меня. Встаю и не знаю, куда идти. В доме два мертвеца, в парке – возможно, ещё больше. Но я иду в парк.
     Там кто-то движется.
     Это Ирма.
     Она голая до пояса, платье висит обрывками.
     Она не плачет.
     - Я победила, - говорит она.
     Пытаюсь прикрыть её обрывками платья, глажу её.
     - Оставь, - просит она. – Я грязная.
     - Кто это сделал? – мой голос дрожит, но мне плевать.
     - Кто это сделал, - говорит Ирма. – Они все на одно лицо, твоя правда. Они сделали это со мной, а потом перегрызли друг другу глотки.
     - А золотой лорнет? – говорю я.
     Ирма дает его мне. Ломаю его, ломаю на два колечка, а ручку выбрасываю.
     - Одно колечко тебе, одно мне, - говорю я и надеваю Ирме на палец золотой ободок.
     - Но я, - говорит Ирма.
     - Мне неважно.
     Мы целуемся и идем к пруду.
     - Знаешь, - говорит Ирма, - я видела Сарин. То, что осталось от Сарин. Он съел её… - она хотела назвать части тела, но осеклась.
     - А Мама уехала, - вспоминаю я.
     - Ну и молодец, - говорит Ирма. – А мы сейчас утопимся, да?
     - Да, - говорю я, и мы топимся.
     Я лежу с закрытыми глазами. Страшно их открыть. Смогла ли Ирма пройти вместе со мной? Лежу и слушаю своё сердце: тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. На-дне глу-бо ко-го пру-да мыс-ир мой-вме сте-на все-гда.
     Значит, мы утонули? Остались там? Но кто тогда я? И кто держит меня за руку, тихонько поглаживая? Открываю глаза. Я лежу в той самой комнате с исписанными стенами, но на окне больше нет решетки, да и стены – узнаю почерк – исписаны моей рукой. На постели сидит Ирма в черном платье.
     - Ирма, - зову я.
     Она вздрагивает и смотрит на меня. Мне становится холодно – её гиацинтовые глаза погасли, теперь они темно-карие.
     - Ирма.
     - Я не Ирма, я Нина, - устало повторяет она. – Ни-на.
     - Ир-ма, - говорю я. - Я знаю, после всего, что они с тобой сделали, ты хочешь всё забыть, но ты же Ирма!
     - Со мной? – переспрашивает она. – Со мной?
     Гладит мои волосы, щеки.
     - Бедный малыш, - говорит она. – Бедный ребенок. Тебе кажется, что всё это было не с тобой, а со мной…
     Хмурю брови. Не понимаю.
     - Я понимаю, - говорит Ирма. – Твоя психика пытается защититься, забыть тот кошмар… Ты переносишь страшные события в другой мир, на других людей. А близких не узнаешь…
     Открывается дверь.
     - Нет! – кричу я. – Нет, Ирма, ты же говорила, что они все мертвы!
     Доктор становится рядом с Ирмой, обнимает её за плечи. Он и Ирма – они смотрят на меня с жалостью, я чувствую это.
     - Ирма, - говорю я, - он же сделал тебе больно…
     - Ты так это называешь, - говорит она. – Но пойми, все старшие сестры рано или поздно выходят замуж.
     - Но Ирма, - я кривлю лицо, чтобы она, а главное он, не заметили, как дергаются мои губы. – Ирма, вспомни, мы же надели друг другу золотые кольца, вспомни, мы разломали лорнет…
     - Когда ты перестанешь насмехаться над моими очками, - улыбается Доктор, и его улыбка насквозь фальшивая. – Чем тебе не нравятся мои очки? И зеркало, зачем нужно было разбивать зеркало, а?
     - Это дверь, - шепчу я.
     Они смеются. Доктор достает из жилетки золотой лорнет – целый и невредимый – и через него глядит на меня.
     - Ну что ж, состояние стабилизировалось. Думаю, припадков больше не будет, - говорит он. – Нина, идем.
     - Я люблю тебя, - говорю я. Даже не называю её Ирмой, иду на уступку, лишь бы она осталась. Но она встает, оправляет платье. На неё вдруг попадает солнечный луч из окна, и я вижу – я понимаю – что я и моя Ирма остались там, на дне пруда, в котором дохнут лягушки. Глупо было думать, что мы выживем.
     - Мы умерли, - говорю я. – Мы просто тени, пустые коконы, шелуха. Мы умерли из-за него!
     Оказалось, я кричу. Ненавижу его. Ирма смотрит на меня странно – как на некрасивое животное. Я вижу – она перестала жалеть меня – и начинает бояться.
     - Опять, опять! – говорит она, плохо сдерживая злые слёзы. Ей жаль уже только себя. – Нет, я не могу больше, я этого не вынесу!
     - Успокойся, Нина, - говорит Доктор. – Подожди меня за дверью.
     - Ирма, не уходи! – кричу я. – Не оставляй меня с ним, он меня убьёт!
     Ирма затыкает уши и выбегает из комнаты. А мне нельзя, меня на этот раз привязали. Дергаюсь, как муха в паутине.
     Доктор гремит железной коробкой, и через минуту игла жалит меня ядом.
     - Сейчас ты уснёшь, - говорит Доктор, - а когда проснешься, подумай о своём поведении. Будешь и дальше изводить сестру – не позволю вам видеться.
     Уходит. Я засыпаю и знаю, что уже не проснусь.