Прощание
Здесь не бывает третьего звонка.
Прощание растянуто на миг.
Протянутая левая рука
Похожа на рассыпавшийся мир.
И не поймёшь, где профиль, где анфас.
Не ведаешь, кто прав, кто одинок.
Я безразлично провожаю вас.
Наверное, я что-то не сберёг.
Наверное, я где-то далеко,
На выстриженной налысо горе.
И третьим недоигранным звонком
Дымит вокзал, как шапка на воре.
Ступать бесшумно - это ли не цель?
И, в поисках то пищи, то воды,
Мы всячески скрываем на лице
Оставленные временем следы.
Размажь их по заплаканным щекам
И не кори, я сам себя корю.
Здесь не бывает третьего звонка!
О первом я вообще не говорю...
Господин Здравый Смысл.
Господин Здравый Смысл, протяните мне Вашу ладонь.
Мы на ты? Хорошо. Я умею не чувствовать боли.
Но пойми, господин, я так долго просился на волю.
И, увы, господин, слишком долго тушил свой огонь.
Господин Здравый Смысл, не плети мне символику мира.
Чем судьба символичней, тем проще распутать мотив.
Я давно позабыл, как читается слово "прости",
И, пойми, господин, я забыл, как творятся кумиры.
Господин Здравый Смысл, отпусти и меня и грехи.
Чем греховнее мир, тем смешнее удерживать душу.
Может быть, я и дам тебе слово не делать стихи,
Но пойми, господин, я его без сомненья нарушу.
Гамма.
У неё был дом -
У него был дом.
И на ноте до
Она входила до
Девяти, но они ночевали в чужих домах.
Она любила петь -
Он любил храпеть.
Она искала воров -
Он считал ворон
И на каждой десятой вороне сходил с ума.
У неё был храм -
У него был храм.
Вечером сто грамм,
Кофе по утрам
И напиток любви не настоенный на спирту.
Он вырезал на коре
Замысловатый хорей,
И под ноту ре
Она просила скорей,
Но он не был уверен, что встретил именно ту.
У неё был миг -
У него был мир.
И на ноте ми
Она сказала: "Пойми,
С девяти до семи я твоя, ну а что потом?
Профиль или фас
В зыбком свете фар?"
Он ответил: "Факт"
И на ноте фа
Подобрал слова и ушёл в свой собственный дом.
У неё был сон -
У него был сон.
И по ноте соль
Он ходил босой,
Нарезал свою боль на дольки и пил коньяк.
А, когда весна
Доходила до дна,
Он стоял у окна,
И его вина
Билась крыльями в мутные стёкла чужого я.
У неё был взгляд -
У него был взгляд.
И на ноте ля
Она звонила, моля,
Но ждала не больше минуты, от силы две.
И, когда звонок
Обивал порог,
Он сбивался с ног,
Но найти не мог
Телефонную трубку, тапки, халат и дверь.
У неё был год -
У него был год.
Она ждала не его,
Он был слишком горд,
И, когда они встретились снова, прошли века.
Та же неба синь,
Тот же солнца сыр,
Но на ноту си
Не хватило сил.
Он опять не заметил, кто первый сказал "Пока".
У неё был дом -
У него был дом.
Она пила Бордо,
Он пил виски со льдом.
Они продали души кто их знает кому.
Но живой водой
С неба падал дождь,
И на ноте до
Она входила до
Девяти.., потому что в десять её ждал муж.
Полу-Fantasy
За рекой зеленели чужие поля.
Зло карабкались к солнцу посевы.
И мой бог убивал моего короля
На глазах у моей королевы.
Я и думать не смел и помыслить не мог
Воспротивиться и усомниться.
И глядел с эшафота доверчивый бог
В незнакомые рваные лица.
Я не то, чтобы смерд, я из лука стрелял,
Я на маршах вышагивал левой,
Я не мог защитить моего короля
На глазах у моей королевы.
И уставившись в землю, как горькую соль
Я глотал своих слов серебро и
Равнодушное небо плевало росой
На согбенные спины героев.
И во чреве толпы обречённо бурля,
Вскинув шею, как порванный невод,
Я увидел лик бога и кровь короля
И сухие глаза королевы.
И отдавшись привычным движениям рук,
Я успел поразмыслить о многом.
И, срывая с плеча недоверчивый лук,
Я шагнул в направлении бога...
А потом я упал под копытами дня,
За молитвой спасаясь от гнева.
И мой бог убивал короля и меня
На глазах у моей королевы.
Город
Разбежались круги по воде четырёх океанов,
И застыл невесом в ослепительно белой броне
Этот город могил, зверя-ангела, фата морганы.
Этот город - твой сон. Ты осталась с ним наедине.
Не пытайся бежать, он настигнет и вцепится в шею,
Не пытайся застыть, он копьём поразит на скаку.
Это город ужа - под копытом, сражающим змея.
Его жала - мосты, из гранитных торчащие скул.
В этом городе ночь не темней папиросной бумаги,
В этом городе день не светлее разлитых чернил.
Ты не можешь помочь, наполняя разбитые фляги
Волосами Медей, снами Ев и мечами Далил.
Если мы не рабы, то кому подаваться в Эзопы?
Натяни поводок и послушай, как тает броня.
Это город судьбы, заклинатель второго потопа,
И безумный седок распластался на крупе коня.
Хорошо, что мы есть, и неважно - в аду ли в раю мы,
Но берёт за кадык и пытается выжать слезу
Бесполезная честь, в саркастический смятая юмор
И унылое "Дык" недоеденых молью цезур.
Небоскрёбов праща мечет камни в гранитное лоно.
Этот город высок, но на свой кафедральный манер.
Его кости трещат под ногами чужих легионов,
И струится песок, заполняя кровавый манеж.
Не смотри ему в рот, этот город не скор на расправу.
Но за криком ворон пробивается лебедя глас.
Это город-герой, переживший посмертную славу,
И когда бы не он, кто бы вспомнил когда-то о нас.
про нас?
ощущаю тебя, как шип,
исковеркавший рот резец.
я постигла науку лжи
алфавитно: от A до Z.
заигралась с собой в слова,
заласкала оскалы рифм,
угадала, что целовать
даже проще, чем говорить,
чтоб не верить календарям,
жаждать-ждать из последних жил,
алфавитно: от А до Я
я познала искусство лжи.
кто-то ночью зайдёт ко мне,
избегая огласки. но -
ощущаю тебя. как мех,
на который легла спиной.
sheдевра
вижу её. вот.
полуслепой кивок.
губами в ладонь. прыжок
губами в ладонь. обжёг
пульс на запястье рот.
слякотно у метро.
улица. фонари.
не попадаю в ритм.
улица. фонари.
ври. если можешь, ври.
ври, как любой другой.
бисером новый год
пляшет в кусках витрин.
ври. если можешь ври.
чёлка наискосок -
девочка пикассо -
брызжущий ртутью шар.
не попадаю в шаг.
прошлые влеченья.
1.
вот. на щеках: желчь или слёзы?
а я твой запах чувствую сразу, как только ты входишь в дверь.
нева сочится из вен.
лижу ладонь в надежде напиться.
желудок червивого петербурга. два заспанных мотылька:
мы можем летать. но - как?
твой профиль на фоне кирпичных подпалин
вьётся надорванной киноплёнкой - кем-то любимый фильм.
масло, уголь, графит,
сангина. ноябрьски жестокое небо.
пар изо рта, поднимаясь кверху, щекочет ноздри богам.
мы можем летать. но - как?
не помню. а, может, не знала вовсе.
себе сочиняла ажурные рифмы и под лопатками вой.
изредка, серый вор,
чужие сны за вьетнамской ширмой
нащупывала. похотливым вздохом раскачивала стеллажи.
нева сочится из жил,
и город, онкологически-древний,
прокашлявшись, машет нам на прощанье. слюной испачкан рукав.
мы можем летать. но - как?
2.
а до смерти четыре холма
и дымящая дама, и кофе.
побелело. болело. зима.
старый пушкин грустит в петергофе.
старый бродский крадет у птенцов
крохи ласки и белую булку
побелело. болело. лицом
утыкаюсь. я больше не буду
плакать, в горло втыкать имена.
я не буду страдать аллергией.
побелело. болело. стена
облупилась и тени другие,
и целуют иначе. и ты
далеко, но по-прежнему остро
побелело. болело. "остынь! -
говорят - не иначе замёрзла.
выпей водки. ей нужно налить!"
мой ботинок скользит по перрону
побелело. болело. болит.
завтра выболит шрамиком ровным
а до смерти четыре холма.
улыбаюсь в окно и немею.
побелело. болело. зима.
старый бунин мне крикнет: "левее...
жми!" и нервные руки МЦы
мне рассеянно темя погладят.
побелело. одни мертвецы,
будто клеточки в новой тетради
вытосковавшись до дырочек
я молюсь за тебя. ты только не смейся,
не возражай теологически точно.
иногда мне хочется молочные смеси
купить. и, как ребенка, тебя ими потчевать.
от себя ни на шажок не отпуская,
ни на минуту. мне же немного осталось.
офис такой электрический: стонет сканер,
одинокий без тани, а может, одинокий и с таней.
а я молюсь за тебя. воздух перетираю губами,
перебираю, как четки. хотя не знаю про бога.
ты только не смейся, ладно? я погибаю,
когда ты не рядом. работа... работа... работа...
