Ева Датнова

КАРЛСОН & КАРЛССОН,
или
ШВЕДСКИЙ ЯЗЫК - ВАЖНЕЕ ШВЕДСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ?

Мысли о заново переведенном

"ПОСОЛ….Дер гросер кениг дес шведишен книгсрейх зандте мих…(…)
МИЛОСЛАВСКИЙ. Так, так… интурист хорошо говорит…но только хоть бы одно слово
понять! Надо бы переводчика, Фединька!"
М. Булгаков
"Иван Васильевич"

     Я слышала, что шведские дети из всех героев Астрид Линдгрен больше всего любят Пеппи Длинныйчулок. Наши - насколько я могу судить - предпочитают Карлсона. Трудно сказать, почему: то ли книги о нем появились у нас раньше, то ли пожиратель варенья - ближе загадочной славянской душе. Но скорее всего, причина в том, что "Пеппи" не поддается переложению на язык традиционного русского мультфильма и даже традиционного русского кино ( наши кинематографисты сподобились только на фильм-спектакль, своеобразный, во многом экспериментальный и весьма трудный для детского восприятия ). К тому же, почти невозможно представить себе Пеппи-куклу, тогда как резиново-тряпичные Карлсоны у нас в стране живут в каждой третьей семье и в каждом первом детском саду.

     Но это все, разумеется, вторично: игрушки, мультики, компьютерные игры…Чтобы того или другого персонажа выгодно было "раскручивать", он должен того стоить. Иными словами, текст, в котором он запечатлен, должен быть прекрасно написан. В данном случае - еще и донесен до нашего читателя, то бишь переведен.

     Сорок лет назад это было проделано с блеском. То, что произошло в минувшем десятилетии, должно ввести маркетологов в замешательство. Да и не только их.

***

     Я не специалист по теории и тем более - практике художественного перевода. Я всего-навсего дипломированный филолог, а также - читатель со стажем в двадцать с небольшим лет. Именно с позиций читателя-"полупрофессионала" я и хочу рассмотреть новые переводы любимых детских книг.

     Как кому, а мне всегда было очень тяжело воспринимать второй перевод ( обычно - стихов, так уж получилось ) - после первого, привычного, а значит, уже ставшего для меня каноническим. Что-то в них было не так.

     Нечто подобное я испытала еще раз - уже в 90-х, когда огромными по теперешним временам тиражами начали выходить произведения Астрид Линдгрен - в новых переводах. Не буду рассматривать все - остановлюсь на самых известных в СССР и России.

     Это - трилогии о Пеппи и Карлсоне, "Эмиль из Леннеберги", "Рони, дочь разбойника". Вещи очень разные по жанру: "Карлсон" и "Пеппи" - полусказки, "Рони" - сказка в чистом виде, с еле заметным оттенком "метерлинковщины"; "Эмиль" - абсолютно реалистическая, бытовая повесть. Повести о Карлсоне в привычном для большинства населения страны переводе Л.Лунгиной впервые были поочередно опубликованы в 1957-65 гг., трилогия о Пеппи в аналогичном переводе - в 1968-м, повести о леннебергском хулигане Эмиле - во второй половине 60-х; наконец, лунгинский перевод сказки о Рони - впервые появился в печати в 1985 году.

     Новые переводы, сделанные Л. Брауде в соавторстве с Н. Беляковой и Е. Паклиной и единолично, были представлены публике в 1993-94 гг., все - впервые, за исключением повестей об Эмиле. Последние были переведены Лунгиной и Брауде-Беляковой-Паклиной практически одновременно и издавались еще в 60-е, поэтому изначально являлись конкурентами. Дело, конечно, не в том, кто первый, кто второй, это ж переводчики, а не спринтеры. А все же перевод Лунгиной стал для читателей более привычным…

     Казалось бы: прошло уже шесть-семь лет, новые тексты уже должны были "отлежаться" в сознании читателей, вызвать у них, так сказать, примирение с судьбой. Ан нет!

     Дело, конечно, не в том, кто первый, а кто второй - это же переводчики, а не спринтеры. Я ни секунды не сомневаюсь в любви всех перечисленных мастеров художественного перевода к творчеству Астрид Линдгрен. Но вот вопрос: кому адресован тот или другой перевод?

     Лунгина сделала книги для детей - в соответствии с возможностями их восприятия и с нашими народными языковыми и литературными традициями.

     У Брауде, Паклиной и Беляковой получились почти идеальные с лингвистической точки зрения - книги для взрослых.

     Карлсона больше не существует. И Пеппи - тоже. И Рони Разбойниковны. Эмиль сам скорее жив, но имеет потери.

     Вместо Карлсона теперь будет Карлссон ( пишется и, по идее, произносится, с двумя "с" ); а его непримиримого врага фрекен Бок - заменила фрекен Бокк ( с двумя "к" ). Старший брат Малыша, Боссе, превратился в Буссе. Рони - в Ронью ( хотя это как раз ничего: в нашем фильме десятилетней примерно давности она вообще называлась Роня, что звучало с неуместным для лирической сказки комизмом - как "Моня" или "поня").

     Зачем все эти переименования, спросите вы? А затем, что шведы произносят именно так. Хотя сколько уже было всего сказано о том, что мы не возражаем называется где-нибудь "Рашей", но, в свою очередь, не обязаны говорить ни "Ингланд", ни "Чина".

     У Лунгиной текст был адаптирован в самом положительном смысле; куски, "отягощавшие" его, а проще сказать, непонятные нашему читателю, пересказаны "своими словами" или сокращены; фразы и идиомы приближены к восприятию русскими вообще и детьми - в частности; а имена и названия - к нашей артикуляции… Какое безобразие! - решили Брауде Л., Белякова Н. и Паклина Е.

     Их тексты - совсем другие. Во-первых, они местами просто калькированы с подлинника. Причина понятна: переводчики стремились сохранить в повестях максимум сугубо шведских особенностей языка, быта и достопримечательностей. Между тем одни и те же слова, выражения и образы звучат абсолютно различно для носителей очень разных языков. Скандинавские и славянские языки отличаются на всех уровнях: словообразовательном, фразеологическом, фонетическом. Вот только переводчикам это словно бы неизвестно.

     Хорошо понятно и в целом простительно - разве что превращение фрекен Длинныйчулок из Пеппи - в Пиппи. Замену буквы в имени определила в свое время наша народная привычка к перестраховкам. То ли сама Л. Лунгина, то ли ее редакторы, то ли цензоры, - в общем, кто-то счел, что имя "Пиппи" вызовет у детей фекально-генитальные ассоциации. В наше время решили избавиться от комплексов. Помимо Пеппиного имени, коренной переработке подверглись и разные ее фразы. Например:

     Старый перевод:" - …а я всегда думала, что "ё" - это большая палочка с тремя маленькими поперек и двумя мушиными крапинками наверху".

     Новый перевод: " - …закорючка с двумя капельками мушиного дерьма наверху".

     Вообще-то, наш читатель способен подобное оценить; да и наш писатель - в состоянии изобразить еще и не такое; только вот обсценные шутки у нас как-то не принято употреблять в детской литературе.

     Зато шведы, охотно и много шутя на тему писек-попок, до сих пор считают зазорным любое богохульное высказывание, и уж если употребляют его - то с кучей оговорок. Это у нас в литературе, не говоря уже о разговорной речи, выражения "черт побери" да "боже мой" давным-давно фактически не имеют семантического значения, играют лишь эмоционально-экспрессивную роль. Это просто вводные и вставные конструкции, почти междометия. А вот старший брат Малыша ( Боссе, он же Буссе ) специально доказывает родителям: дескать, слово "черт" произносить можно, если оно входит в текст анекдота. И когда этот "анекдот с чертыханием" цитирует Малыш - фрекен Бок ( к ) негодует.

     Но это, повторяю, из небольшого списка понятного и простительного обоим переводам.

     …Пеппина вилла "Курица" трансформировалась в Виллу Вверхтормашками. И не только она подверглась подобной "реконструкции". В новых переводах очень заметна тенденция к фонетическому усложнению и ономастики, и топонимики. Имя "Карлссон" произнести, конечно, ненамного труднее, нежели "Карлсон". Но вот владения короля Эфраима 1-го Длинныйчулок - "страна Веселия" - превратилась в "остров Куррекуррекудутов". Что лично вам, дорогие читатели, легче произнести, а?

     Складывается ощущение, что новые переводчики ставили перед собой задачу не столько донести до маленьких читателей прелесть и глубину сюжета, образов, подтекста, - сколько обеспечить их упражнениями по логопедии и сравнительной лингвистике. Это при условии, что новый перевод изначально адресовался именно детям, - в чем у меня большие сомнения.

     Что нам здорово, то шведам смерть, а также наоборот, - и это не цитата из Петра Первого. Это факт. И очень маловероятно, чтобы опытные филологи с высшим ( может быть, даже не одним ) образованием, этого не понимали. Тем не менее, изо всех сил старались сохранить в текстах побольше "типично шведского" - и в результате не оставили там ничего, кроме пресловутого национального орнамента.

     Общеизвестный твист, который танцевала Пеппи с укрощенными ею ворами, превратился в народный шведский "шоттис". Карлсон вместо "Привет, Малыш!" кричит "Хейссан, хопссан!" (фраза эта есть и у Лунгиной - но употребляется лишь однажды! ) Притом происходит разрушение тончайшей материи юмора сказочных повестей. Выражение "Домомучительница" звучит смешно, а вот термин "Домокозлючка" ( гибрид "домработницы", "злючки" и "козы" - последнее связано со значением фамилии несчастной фрекен ) - мне как филологу интересен, но, во-первых, очень громоздок, во-вторых, просто груб и оскорбителен ( пусть шведы себе ругаются, как они привыкли, мы-то не шведы! ). То же самое - с именем поросенка леннебержца Эмиля Свенссона. "Заморыш" - как в новом переводе - конечно, более отвечает сюжету повести, но, честное слово, имя "Свинушок" звучало не только "русопятее", но и нежнее, теплее, добрее.

     Такое можно простить в отношении специфических выражений, связанных с каламбурами, перифразами, возможно, диалектизмами, - словом, тем, что с трудом поддается переводу и требует от переводчика некоторого творческого самоуправства. Ладно уж, пусть Эмиль ходит по своей Леннеберге не в "кепарике", а в "шапейке", - авось теплее будет. Тем более, переводили истории про него сто переводчиков одновременно.

     А вот почему "блины" переводчики заменяют "оладьями",быков - коровами, "цукатный цветок" в торте - "куском красной конфетки"?! Впечатление, что толмачи в процессе работы не расставались, помимо подлинника, и с текстами Лунгиной, сверяя с ними каждую вновь переведенную строчку - чтобы только не повториться!

     В результате всех этих титанических усилий читатели приобрели - справочники по географии, бытовой культуре и особенностям шведского языка под одной обложкой. И потеряли - собственно сказку, понятную и близкую детям. Текст оказался до блеска вылизанным и лишенным подтекста.

     Вот это страшно уже по-настоящему.

     Еще одна особенность новых переводов - обилие сносок, поясняющих и уточняющих все, что возможно, в том числе понятное и так.

     Я согласна: слова "эре", "крона", "фру", "фрекен" и пр. - с высокой частотностью употребления в повестях Линдгрен, - требуют перевода в сноске или примечаниях. Но вот последовательно расшифровывать значение топонимов - на мой взгляд, излишне. К тому же сноски эти - так, как они составлены, - сделали бы честь толковому словарю: они подробны, грамотны и …скучны. В них, как и во всем, проявляется дидактика, стремление во что бы то ни стало повоспитывать детей, просветить, хотят они того или не слишком. Скажем, в повестях о Пиппи ( теперь - так! ) старательно поясняется внизу страницы: кто написал "книжку о пиратах", а кто - книжку про моряка на необитаемом острове; где находится Сурабая и что такое фалинь. Все эти слова, не расшифрованные Л. Лунгиной, почему-то не мешали чтению, не вызывали вопросов, - наоборот, представьте, добавляли тайны и волшебства!

     Сноски, если без них совсем нельзя или очень не хочется обойтись, тоже можно сделать по-разному; великолепный пример - шутливые авторские примечания внизу страниц в форме непосредственного обращения к маленькому читателю в книгах Туве Янссон ( "Если хочешь узнать, во что превратились зубы Ондатра - спроси маму. Она знает." ) - не изуродованные переводчиком первых двух повестей. Больше он не успел. Последующие произведения огромного Муми-эпоса переводила все та же Л.Брауде, но там это было, так сказать, вынужденной мерой ( больше перевести было просто некому )…А все-таки, дистанция между первыми и последними книгами Янссон - есть.

     Впрочем, изредка сноски бывают оправданны. Скажем, в старом переводе "Карлсона" есть эпизод, когда Малыш и его друг, забравшись в мансарду, обнаружили там безнадзорную малышку.

     " - Интересно, как ее зовут? - спросил Малыш. -

    Гюль-фия, - ответил Карлсон. - Маленьких девочек чаще всего зовут именно так."

     Сей эпизод вызывал недоумение у всех детей, чьи родители не знали шведского. Почему "Гюль-фия", а не "Фокус-покус"? И вообще, что за восточные мотивы в скандинавской повести?

     Теперь всем любопытствующим разъяснили в сноске: "гулль-фия" ( от шведского "гулль" - золото ) - ласковое семейное прозвище младенцев.

     Но это - восполнение, кажется, единственной промашки переводчика Л. Лунгиной.

     Новые переводы вообще производят впечатление заметок по подготовке полного научного (а то и академического ) собрания сочинений Астрид Линдгрен. Со ссылками, сносками, обширным справочным аппаратом, с указанием вариантов текста подлинников и переводов. И без иллюстраций!

     Только не хватает четкой надписи на титуле: до какого возраста не читать.

     В пользу такого издания говорят и тексты повестей, приведенные полностью. Всем известная Пеппилотта-Виктуалина-Рольгардина, оказывается, еще и Крусмюнтада вдобавок - Эфраимдоттер ( по-нашенски, значит, Эфраимовна, кто захочет - догадается; а вы еще говорите, что переводчики не мечтали развить в детях чувство языка! ).Оттуда же: в переводе Лунгиной лишь упоминается песня, которую пели Томми с Анникой, а Пеппи подпевала им, на ходу придумывая слова, - у Брауде и Беляковой оба варианта песни прилагаются. Только не в рифму - обойдутся дети без рифмовки, не развалятся.

     А, собственно, что это я говорю о Собрании сочинений Линдгрен в будущем времени? Оно есть и сейчас - пока обыкновенное. В восьми томах. Выпущенное в 1996-97 гг. и уже переизданное.

     Там отсутствуют рисунки, кроме как на обложках и титулах повестей. И это, наверное, правильно, потому что к новым переводам не подходят всем известные иллюстрации. Там полно примечаний. Там все подготовлено для литературоведческих штудий взрослых…

     …Есть учителя, великолепно, восхитительно, гениально преподающие анализ и прикладную математику, - но большинство из них нельзя подпускать на пушечный выстрел к тем, кто постигает уравнения с одним неизвестным. Даже если такие педагоги в быту умеют общаться с детьми, все равно у них срабатывает другое мышление и осознание иных задач, не столь низменных, как необходимость представить себя впервые открывающим мир…

     Стремясь привить неофитам способность мыслить тонкими категориями - неважно, математическими или филологическими, - они губят на корню саму способность мышления: не так-то просто мыслить - оглоушенному.

     И вновь о Собрании сочинений. Надо признать: произведения "раскидали" по восьми томам довольно толково. Но опять-таки, с точки зрения литературоведа, а не рядового читателя.

     Трилогии о Пеппи или Карлсоне можно выпускать в виде серий - хоть по главам, как комиксы! - а можно под одной обложкой; хуже для детского восприятия они от этого не станут. Но когда в 3-м томе Собрания аккурат перед повестями о Карлсоне ( пардон, о Карлссоне ) стоит рассказ "Крошка Нильс Карлссон"; то есть перед основным текстом, - его предварительный набросок, - у ребенка "большая" вещь будет вызывать, опасаюсь, не радость узнавания сюжета и героя, а грусть и скуку от "повторения пройденного".

     Эти книги явно не предназначены для чтения вслух - как выговорить даже про себя все эти бесчисленные "Кунгсхольмы" и "Стрёммены", ни о чем не говорящие русскому читателю, ничегошеньки не добавляющие к сюжету и в первом переводе - благоразумно опущенные?!

     И, кстати, о скуке и грусти. Печаль была в повестях шведской писательницы и раньше - но печаль детская, светлая, преходящая. У Линдгрен есть вещи по-настоящему грустные и даже жуткие ( скажем, повесть "Братья Львиное Сердце" или "Мио, мой Мио" ), но зачем искусственно увеличивать их число; тем более - превращая печаль в ужас и безысходность?!

     … Можно, собрав весь положенный Богом сарказм, поблагодарить переводчиц по-шведски: "так со мюккет!" Но что мы в ответ от них услышим?

     Равнодушное "вар со гуд" - дескать, пожалуйста-пожалуйста. А если не равнодушное, а искреннее, - еще хуже.

     Я отдаю себе отчет в том, что все мои слова выдают брюзгу с инертным мышлением и ретрограда, привыкшего всю жизнь ходить одной и той же тропинкой.

     Но, простите, маленькие дети - не большие ли ретрограды?! Они требуют, чтобы сказку им рассказывали - слово в слово, как они привыкли, "как положено". Вырастут - начнут экспериментировать, а пока не отнимайте у них писателей, способных чувствовать себя детьми, - таких писателей ведь очень немного! Ведь вот, существует же по несколько вариантов "Пиноккио" и "Джельсомино в стране лгунов", - но отчего-то все они воспринимаются как единые, единственные, цельные произведения!

     Что я могу сказать, повезло романской литературе.

     Но есть у Людмилы Брауде и несомненная заслуга перед историей отечественного художественного перевода. Состоит она в том, что перу Брауде принадлежат первые переводы повестей Астрид Линдгрен, которые до 1999 года ( то есть до их появления в двух дополнительных томах так долго склоняемого здесь Собрания сочинений ) не издавались у нас в стране никогда. Здесь у меня претензий нету: текст легкий и запоминающийся, стиль адекватен содержанию, сюжет понятен читающему, идиомы великолепно смотрятся в контексте… Хотите знать, почему? Потому что повести "Чёрстин и я", "Бритт Мари изливает душу", а также трилогия о Кати, - предназначены не для детей 6-8 лет, а для подростков на подходе к юности.

     Как все бывает хорошо, когда люди занимаются именно тем, что у них лучше всего получается!

     Я не уверена, захочется ли детям по прочтении нового перевода увидеть Пиппи да Карлссона в кино, спектакле, мультфильме. И надеюсь, что здесь книга будет для них вторичным источником информации - как ни дико это звучит для меня самой. Но может быть, скоро возникнут новые мульт- и киноверсии, развяжутся руки у иллюстраторов, словом, будет создана вся "околокнижная инфраструктура"?

***

     …Когда мое тринадцатилетнее сознание смирилось с существованием нескольких переводов того или иного поэта, - я стала замечать: 2-я строка одного и того же омархайямовского рубаи лучше удалась Плисецкому, а 3-я - Тхоржевскому; половина какой-нибудь газеллы Гарсиа Лорки лучше у Цветаевой, а вторая половина - у Гелескула. И тогда я начала запоминать стихи - в "сборном" варианте. То есть, создавать компилятивный перевод, понятный и близкий прежде всего мне самой.

     Так будет и здесь: ознакомившись с новыми переводами произведений Линдгрен, - граждане заностальгируют по переводам старым, местами приближавшимся к пересказу и творческой обработке. Возможно, кто-то ужаснется тому, что пример Брауде-Беляковой-Паклиной окажется заразительным - и окажется прав: перспективы у эпигонов широки; вот, меньше года назад выпустили новый перевод "Винни-Пуха", где Пятачок, например, обозван Хрюкой ( мне никогда не нравился заходеровский перевод Милна - но теперь я готова его полюбить! ). А потом привыкнут и успокоятся.

     Что при всем изложенном имеется светлого и радостного? Немного, но кое-что есть.

     Сейчас на полках книжных магазинов рядом стоят новенькие издания обоих переводов. И замечательно, так как любой желающий может приобрести хоть оба варианта сразу, хоть один - в дополнение к уже имеющемуся. И создавать в свое удовольствие в душе у себя и в сознании - личного Карлс(с)она, индивидуальную Пе(и)ппи, Эмиля Свенссона - с "ружариком" либо "ружейкой" наперевес.

     Шведиш-русиш бхай-бхай.

Лето - осень 2001 г.