...Шоссе
уходило
все
дальше
от
населенных
пунктов,
а мы
шли,
совершенно
потеряв
любую
надежду
на
чудо.
Сын
плакал,
капризничал,
хотел
пить.
А что
я мог?
Создать
для
него
из
пустыни
оазис?
Но у
меня
не
было
ни
машины,
ни
прав,
ни
денег,
чтобы
сдать
на
права.
Тогда
о
каком
таком
чуде
могла
идти
речь?
Я
злился
на
себя,
продолжая
механично
идти
вперед.
Но
сын
категорически
воспротивился.
Я
снял
его с
шеи,
целуя
в
соленые
щеки.
—
Не
плачь,
—
почти
беззвучно
говорил
я ему,
—
папа
тебя
любит,
и
мама
тебя
любит.
—
Машина
не
любит
меня,
— как-то
не по
годам
серьезно
сказал
мой
сын. Я
слегка
опешил,
пока
не
увидел,
что
обиженный
ребенок
указывает
мне
на
что-то
пальцем.
—
Машина...—
повторил
я
вслед
за
сыном,
рассматривая
остановившийся
рядом,
словно
выросший
из
миража,
небольшой
рабочий
грузовичок.
—
Машина
не
любит
тебя...
Машина
не
любила
и
меня,
машина
вообще
никого
и
никогда
не
любила,
но
кто
эти
люди,
придержавшие
стремительный
бег
своей
машины?
Остановились
ли
они
по
злому
умыслу
не
любящей
нас
машины,
или
это
все
же
отклик
человека
на
зов
души?
Я
смотрел
на
открывающиеся
дверцы
грузовичка
и,
казалось,
чего-то
ожидал.
В
машине
сидели
рабочие
арабы.
Широко
распахнутая
дверь
давала
возможность
разглядеть
всех
троих.
Тот,
который
был
за
рулём,
пальцем
поманил
нас.
.........................
—
Куда
направляетесь?
—
спросил
на
иврите
строитель.
—
Киббуц.
—
сообразила
жена.
—
Мером
Голан.
—
Нет,
—
закачал
головой
тот,
что
был
помоложе.
— Нам
в
другую
сторону.
—
Беседер,
—
оборвал
его
старший,
и тот
включил
передачу...
И
в
этом,
и в
другом
своем
рассказе,
«Пела
нянечка
в
хоре»,
Анатолий
Лернер
пишет
о
сложной
и
зачастую
жестокой
действительности.
И о
том,
что
даже
в
самые
тяжкие
времена
человек
не
должен
усугублять
объективную
жестокость
мира
—
своей
жестокостью.
Пишет
о
человечности.
Как
всегда,
пленяет
оригинальностью
замысла
(хотя,
возможно,
кто-то
и
оспорит
право
автора
на
использование
реальных
исторических
персонажей
в
подобном
контексте)
и
мягким
юмором
Елена
Руденков
ироническом
детективе
«Опасные
связи»
— по
мотивам
известного
романа
Шодерло
де
Лакло.
Рассказывает...
Робеспьер:
«...Это
произошло
на
следующий
день
после
моего
приезда
в
Париж.
Рано
утром
ко
мне
в
гостиницу
прибежала
перепуганная
Мадлен.
Она
была
без
шляпки,
плащ
на
плечи
был
накинут
небрежно,
а
на
руках
не
было
перчаток.
Все
это
было
довольно
странно
для
аккуратной
Мадлен.
Ее
большие
серые
глаза
были
полны
ужаса,
казалось,
что
Мадлен
вот-вот
потеряет
сознание.
Именно
это
она
и
сделала.
К
счастью,
Мадлен
быстро
пришла
в
себя
и
сразу
же
принялась
делиться
своими
проблемами.
—
Кошмар!
Ужас!
—
начала
она,
тяжело
дыша.
— У
меня
в
гостиной
труп!
Это
заявление
ошарашило
меня,
я
задал
дурацкий
вопрос,
который
пришел
мне
на
ум
в
тот
же
миг.
—
Чей
труп?
—
Моего
любовника
Вальмона!
—
беззаботно,
как
обычно,
ответила
она.
—
Вчера
я
устраивала
у
себя
концерт,
он
был
одним
из
гостей...
утром
я
обнаружила
его
труп
у
себя
в
гостиной.
Эта
новость
разозлила
меня,
особенно
если
учесть
славу
убитого
по
части
охмурения
хорошеньких
женщин.
—
Может,
он
просто
пьян
после
вчерашнего
приема!
—
язвительно
заметил
я.
—
Это
исключено,
—
замотала
головой
Мадлен.
— У
него
из
груди
торчала
большая
шпага,
которая
раньше
обычно
висела
на
стене...
она
из
дядюшкиной
коллекции,
представляю,
как
он
расстроится!
А вы
будете
расследовать
этот
случай?
—
Никогда,
—
ответил
я
твердо,
мне
не
хотелось
изучать
низменные
похождения
этого
человека,
которого
по
личным
причинам
я
недолюбливал.
—
А-а!
Вы
ревнуете
меня
к
убитому!
Макс,
дорогой,
это
глупо!
Ведь
он
убит!
—
Меня
интересует,
то,
что у
вас с
ним
было
при
его
жизни!
—
ответил
я
холодно.
...А
потом
«деды»
поднялись
на
второй
этаж
и
назвали
«молодого»
Дмитрия
молодцом.
Он не
сразу
догадался,
за
что. И
только
тут
почувствовал,
что
все
это
время
держал
на
спусковом
крючке,
почти
не
разжимая,
безнадежно
обожженную
руку.
И
только
тут
он
понял,
почему
«деды»
были
так
дружны
с «молодыми»
в
боевых
рейдах.
Потому
что
здесь
был
на
учете
каждый
стреляющий
ствол,
потому
что
вражеский
город
в
отчаянно
враждебной
стране
мог
ежечасно
выставить
против
полутора
десятка
русских
разведчиков,
восемнадцати-двадцатилетних
пацанов,
и три,
и
тридцать,
и
триста,
и
даже
три
тысячи
не
ведающих
жалости
матерых
наемников.
И
если
в
симфоническом
оркестре
замолкнет
по
какой-либо
причине
одна-единственная
скрипка,
то
симфония
будет-таки
с
грехом
пополам
доиграна,
и
может
быть
никто,
кроме
музыкантов,
и не
заметит
потери.
На
войне
—
совсем
другое
дело.
Тут
из-за
одной
умолкнувшей
скрипки
может
запросто
погибнуть
весь
оркестр.
И
симфония
утонет
в
крови...