Вне всякого сомнения - сегодняшний рассказ по праву носит звание самого красивого рассказа Брэдбери. Даже если не вдаваться глубоко в его смысл, не пытаться "глубоко копать", всё равно от рассказа можно получить немалое удовольствие и читая его в десятый раз. Вообще говоря, все знакомые нам рассказы о семье Эллиотов обладают таким свойством - простенькие сказочки, странные но милые персонажи, необычные сюжеты - что-то есть в них притягательное, как в абстрактных картинах: зритель и не понимает, что нарисовано, но бессознательно возвращается к холсту вновь и вновь... чтобы отыскать то самое, что нельзя и словами-то объяснить, но оставляет ощущение гармонии, загадочной красоты. Нет, лучше ни о чём не думать, ни о чём не говорить, просто ещё раз прочитать этот текст, насладиться этими эпитетами, ещё раз побывать там...
     ...высоко-высоко, выше гор, ниже звезд...
     ...замолчу я, пожалуй.

     Со времени последнего выпуска, ни одного письма не пришло - довольно странно, учитывая, что число подписчиков непрерывно растёт, а приглашение к "обратной связи" печатается в каждом выпуске. Что ж... Внимание, дамы и господа, зрелище не для слабонервных! Ведущий рассылки делает (по всей видимости, в последний раз) попытку расшевелить подписчиков: После долгого размышления над судьбами российского интернета и психологией конкретного читателя, он идёт на следующий ход: во второй раз после выпуска с "синей бутылкой" будет задан конкретный вопрос подписчикам. Итак:

     В чём по-вашему связь между рассказом сегодняшним и прошедшим недавно в рассылке рассказом "В дни вечной весны"?

     Вы можете написать письмо и высказаться. И тогда... Ох, да писал я об этом десять раз! Вы ведь знаете, что это и зачем? Правда? Можно я не буду повторять? Можно? Вот и славненько...

     Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой, над прудом, над дорогой летела Сеси. Невидимая, как юные весенние ветры, свежая, как дыхание клевера на сумеречных лугах... Она парила в горлинках, мягких, как белый горностай, отдыхала в деревьях и жила в цветах, улетая с лепестками от самого легкого дуновения Она сидела в прохладной, как мята, лимонно-зеленой лягушке рядом с блестящей лужей. Она бежала в косматом псе и громко лаяла, чтобы услышать, как между амбарами вдалеке мечется эхо. Она жила в нежной апрельской травке, в чистой, как слеза, влаге, которая испарялась из пахнущей мускусом почвы.
     "Весна... - думала Сеси. - Сегодня ночью я побываю во всем, что живет на свете"
     Она вселялась в франтоватых кузнечиков на пятнистом гудроне шоссе, купалась в капле росы на железной ограде. В этот неповторимый вечер ей исполнилось ровно семнадцать лет, и душа ее, поминутно преображаясь, летела, незримая, на ветрах Иллинойса.
     - Хочу влюбиться, - произнесла она.
     Она еще за ужином сказала то же самое. Родители переглянулись и приняли чопорный вид.
     - Терпение, - посоветовали они. - Не забудь, ты не как все. Наша семья вся особенная, необычная. Нам нельзя общаться с обыкновенными людьми, тем более вступать в брак. Не то мы лишимся своей магической силы. Ну скажи, разве ты захочешь утратить дар волшебных путешествий? То-то... Так что будь осторожна. Будь осторожна!
     Но в своей спальне наверху Сеси чуть-чуть надушила шею и легла, трепещущая, взволнованная, на кровать с пологом, а над полями Иллинойса всплыла молочная луна, превращая реки в сметану, дороги - в платину.
     - Да, - вздохнула она, - я из необычной семьи. День мы спим, ночь летаем по ветру, как черные бумажные змеи. Захотим - можем всю зиму проспать в кротах, в теплой земле. Я могу жить в чем угодно - в камушке, в крокусе, в богомоле. Могу оставить здесь свою невзрачную оболочку из плоти и послать душу далеко-далеко в полет, на поиски приключений. Лечу!
     И ветер понес ее над полями, над лугами.
     И коттеджи внизу лучились ласковым весенним светом, и тускло рдели окна ферм.
     "Если я такое странное и невзрачное создание, что сама не могу надеяться на любовь, влюблюсь через кого-нибудь другого", - подумала она.
     Возле фермы, в весеннем сумраке, темноволосая девушка лет девятнадцати, не больше, доставала воду из глубокого каменного колодца. Она пела.
     Зеленым листком Сеси упала в колодец. Легла на нежный мох и посмотрела вверх, сквозь темную прохладу. Миг - и она в невидимой суетливой амебе, миг - и она в капле воды. И уже чувствует, как холодная кружка несет ее к горячим губам девушки. В ночном воздухе мягко отдались глотки.
     Сеси поглядела вокруг глазами этой девушки.
     Проникла в темноволосую голову и ее блестящими глазами посмотрела на руки, которые тянули шершавую веревку. Розовыми раковинами ее ушей вслушалась в окружающий девушку мир. Ее тонкими ноздрями уловила запах незнакомой среды Ощутила, как ровно, как сильно бьется юное сердце. Ощутила, как вздрагивает в песне чужая гортань.
     "Знает ли она, что я здесь?" - подумала Сеси.
     Девушка ахнула и уставилась на черный луг.
     - Кто там?
     Никакого ответа.
     - Это всего-навсего ветер, - прошептала Сеси.
     - Всего-навсего ветер. - Девушка тихо рассмеялась, но ей было жутко.
     Какое чудесное тело было у этой девушки! Нежная плоть облекала, скрывая, остов из лучшей, тончайшей кости. Мозг был словно цветущая во мраке светлая чайная роза, рот благоухал, как легкое вино. Под упругими губами - белые-белые зубы, брови красиво изогнуты, волосы ласково, мягко гладят молочно-белую шею. Поры были маленькие, плотно закрытые. Нос задорно смотрел вверх, на луну, щеки пылали, будто два маленьких очага. Чутко пружиня, тело переходило от одного движения к другому и все время как будто что-то напевало про себя. Быть в этом теле, в этой голове - все равно что греться в пламени камина, поселиться в мурлыканье спящей кошки, плескаться в теплой воде ручья, стремящегося через ночь к морю.
     "А мне здесь славно", - подумала Сеси.
     - Что? - спросила девушка, словно услышала голос.
     - Как тебя звать? - осторожно спросила Сеси.
     - Энн Лири. - Девушка встрепенулась. - Зачем я это вслух сказала?
     - Энн, Энн, - прошептала Сеси. - Энн, ты влюбишься.
     Как бы в ответ на ее слова с дороги донесся громкий топот копыт и хруст колес по щебню. Появилась повозка, на ней сидел рослый парень, его могучие ручищи крепко держали натянутые вожжи, и его улыбка осветила весь двор.
     - Энн!
     - Это ты, Том?
     - Кто же еще? - Он соскочил на землю и привязал вожжи к изгороди.
     - Я с тобой не разговариваю! - Энн отвернулась так резко, что ведро плеснуло водой.
     - Нет! - воскликнула Сеси.
     Энн опешила. Она взглянула на холмы и на первые весенние звезды. Она взглянула на мужчину, которого звали Томом. Сеси заставила ее уронить ведро.
     - Смотри, что ты натворил!
     Том подбежал к ней.
     - Смотри, это все из-за тебя!
     Смеясь, он вытер ее туфли носовым платком.
     - Отойди!
     Она ногой оттолкнула его руки, но он только продолжал смеяться, и, глядя на него из своего далекого далека, Сеси видела его голову - крупную, лоб - высокий, нос - орлиный, глаза - блестящие, плечи - широкие и налитые силой руки, которые бережно гладили туфли платком. Глядя вниз из потаенного чердака красивой головки, Сеси потянула скрытую проволочку чревовещания, и милый ротик тотчас открылся:
     - Спасибо!
     - Вот как, ты умеешь быть вежливой?
     Запах сбруи от его рук, запах конюшни, пропитавший его одежду, коснулся чутких ноздрей, и тело Сеси, лежащее в постели далеко-далеко за темными полями и цветущими лугами, беспокойно зашевелилось, словно она что-то увидела во сне.
     - Только не с тобой! - ответила Энн.
     - Т-с, говори ласково, - сказала Сеси, и пальцы Энн сами потянулись к голове Тома.
     Энн отдернула руку.
     - Я с ума сошла!
     - Верно. - Он кивнул, улыбаясь, слегка озадаченный. - Ты хотела потрогать меня?
     - Не знаю. Уходи, уходи! - Ее щеки пылали, словно розовые угли.
     - Почему ты не убегаешь? Я тебя не держу. - Том выпрямился. - Ты передумала? Пойдешь сегодня со мной на танцы? Это очень важно. Я потом скажу почему.
     - Нет, - ответила Энн.
     - Да! - воскликнула Сеси. - Я еще никогда не танцевала. Хочу танцевать. Я еще никогда не носила длинного шуршащего платья. Хочу платье. Хочу танцевать всю ночь. Я еще никогда не была в танцующей женщине, папа и мама ни разу мне не позволяли. Собаки, кошки, кузнечики, листья - я во всем свете побывала в разное время, но никогда не была женщиной в весенний вечер, в такой вечер, как этот... О, прошу тебя, пойдем на танцы!
     Мысль ее напряглась, словно расправились пальцы в новой перчатке.
     - Хорошо, - сказала Энн Лири. - Я пойду с тобой на танцы, Том.
     - А теперь - в дом, живо! - воскликнула Сеси. - Тебе еще надо умыться, сказать родителям, достать платье, утюг в руки, за дело!
     - Мама, - сказала Энн, - я передумала.
     Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот ее ощетинился шпильками.
     - Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том!
     - Верно. - И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте.
     "Но ведь весна!" - подумала Сеси.
     - Сейчас весна, - сказала Энн.
     "И такой чудесный вечер для танцев", - подумала Сеси.
     - ...для танцев, - пробормотала Энн Лири.
     И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на ее белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться. Она терла тут, мылила там, а теперь - встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра!
     - Эй, ты! - Энн окликнула свое отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. - Кто ты сегодня вечером?
     - Семнадцатилетняя девушка. - Сеси выглянула из ее фиалковых глаз. - Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь? Энн Лири покачала головой.
     - Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма.
     - Горячо, горячо! - рассмеялась Сеси. - А теперь одеваться. Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут...
     - Энн, Том здесь!
     - Скажите ему, пусть подождет. - Энн вдруг села. - Скажите, что я не пойду на танцы.
     - Что такое? - сказала мать, стоя на пороге.
     Сеси мигом заняла свое место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: "Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет". И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири.
     - Энн!
     - Пусть уходит!
     - Энн! - Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли.
     Но Энн закусила удила.
     - Нет, нет, я его ненавижу!
     Нельзя было ни на миг оставлять ее. Сеси подчинила себе руки девушки... сердце... голову... исподволь, осторожно.
     "Встань!" - подумала она.
     Энн встала.
     "Надень пальто!"
     Энн надела пальто.
     "Теперь иди!"
     "Нет!" - подумала Энн Лири.
     "Ступай!"
     - Энн, - заговорила мать, - не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло?
     - Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно. Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер.
     Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири...
     - Какой сегодня чудесный вечер! - сказала Сеси.
     - Какой чудесный вечер! - произнесла Энн.
     - Ты какая-то странная, - сказал Том.
     Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки "Прекрасного Огайо".
     Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия.
     - Да, я странная, - ответила Сеси.
     - Ты на себя не похожа, - сказал Том.
     - Сегодня да.
     - Ты не та Энн Лири, которую я знал.
     - Совсем, совсем не та, - прошептала Сеси за много-много миль оттуда.
     - Совсем не та, - послушно повторили губы Энн.
     - У меня какое-то нелепое чувство, - сказал Том.
     - Насчет чего?
     - Насчет тебя. - Он чуть отодвинулся и, кружа ее, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо. - Твои глаза, - произнес он, - не возьму в толк.
     - Ты видишь меня? - спросила Сеси.
     - Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. - Том осторожно ее кружил, лицо у него было озабоченное.
     - Да.
     - Почему ты пошла со мной?
     - Я не хотела, - ответила Энн.
     - Так почему же?..
     - Что-то меня заставило.
     - Что?
     - Не знаю. - В голосе Энн зазвенели слезы.
     - Спокойно, тише... тише... - шепнула Сеси. - Вот так. Кружись, кружись.
     Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.
     - И все-таки ты пошла на танцы, - сказал Том.
     - Пошла, - ответила Сеси.
     - Хватит. - И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей.
     Они забрались в повозку и сели рядом.
     - Энн, - сказал он и взял ее руки дрожащими руками, - Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя.
     Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты.
     - Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, - сказал он.
     - Знаю.
     - Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.
     - Ничего страшного, мы еще так молоды, - ответила Энн.
     - Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, - сказала Сеси.
     - За что простить? - Том отпустил ее руки и насторожился.
     Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.
     - Не знаю, - ответила Энн.
     - Нет, знаю, - сказала Сеси. - Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой.
     И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела.
     - Что с тобой сегодня, - сказал недоумевая Том. - То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал - ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое... мягкость какая-то... - Он подыскивал слова: - Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен.
     "Не в нее, - сказала Сеси, - в меня!"
     - А я боюсь тебя любить, - продолжал он. - Ты опять станешь меня мучить.
     - Может быть, - ответила Энн.
     "Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! - подумала Сеси. - Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь".
     Энн ничего не сказала.
     Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок.
     - Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать?
     - Да, сказали Энн и Сеси.
     - Так можно поцеловать тебя на прощание?
     - Да, - сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить.
     Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы.
     Энн сидела будто белое изваяние.
     - Энн! - воскликнула Сеси. - Подними руки, обними его!
     Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы.
     - Я люблю тебя, - шептала Сеси. - Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, а я тебя люблю, хоть бы она тебя никогда не полюбила.
     Он отодвинулся и сидел рядом с Энн такой измученный, будто перед тем пробежал невесть сколько.
     - Не понимаю, что это делается?.. Только сейчас...
     - Да? - спросила Сеси.
     - Сейчас мне показалось... - Он протер руками глаза. - Неважно. Отвезти тебя домой?
     - Пожалуйста, - сказала Энн Лири.
     Он почмокал лошади, вяло дернул вожжи, и повозка тронулась. Шуршали колеса, шлепали ремни, катилась серебристая повозка, а кругом ранняя весенняя ночь - всего одиннадцать часов, - и мимо скользят мерцающие поля и луга, благоухающие клевером.
     И Сеси, глядя на поля, на луга, думала: "Все можно отдать, ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе, с этой ночи и навсегда". И она услышала издали голоса своих родителей: "Будь осторожна. Неужели ты хочешь потерять свою магическую силу? А ты ее потеряешь, если выйдешь замуж за простого смертного. Берегись. Ведь ты этого не хочешь?"
     "Да, хочу, - подумала Сеси. - Я даже этим готова поступиться хоть сейчас, если только я ему нужна. И не надо больше метаться по свету весенними вечерами, не надо вселяться в птиц, собак, кошек, лис - мне нужно одно: быть с ним. Только с ним. Только с ним".
     Дорога под ними шуршала, бежала назад.
     - Том, - заговорила наконец Энн.
     - Да? - Он угрюмо смотрел на дорогу, на лошадь, на деревья, небо и звезды.
     - Если ты когда-нибудь, в будущем, попадешь в Грин-Таун в Иллинойсе - это несколько миль отсюда, - можешь ты сделать мне одолжение?
     - Возможно.
     - Можешь ты там зайти к моей подруге? - Энн Лири сказала это запинаясь, неуверенно.
     - Зачем?
     - Это моя хорошая подруга... Я рассказывала ей про тебя. Я тебе дам адрес. Минутку.
     Повозка остановилась возле дома Энн, она достала из сумочки карандаш и бумагу и, положив листок на колено, стала писать при свете луны.
     - Вот. Разберешь?
     Он поглядел на листок и озадаченно кивнул.
     - "Сеси Элиот. Тополевая улица, 12, Грин-Таун, Иллинойс", - прочел он.
     - Зайдешь к ней как-нибудь? - спросила Энн.
     - Как-нибудь, - ответил он.
     - Обещаешь?
     - Какое отношение это имеет к нам? - сердито крикнул он. - На что мне бумажки, имена?
     Он скомкал листок и сунул бумажный шарик в карман.
     - Пожалуйста, обещай! - сказала Сеси.
     - ...обещай... - сказала Энн.
     - Ладно, ладно, только не приставай! - крикнул он.
     "Я устала, - подумала Сеси. - Не могу больше. Пора домой. Силы кончаются. У меня всего на несколько часов сил хватает, когда я ночью вот так странствую... Но на прощание..."
     - ...на прощание, - сказала Энн.
     Она поцеловала Тома в губы.
     - Это я тебя целую, - сказала Сеси.
     Том отодвинул от себя Энн Лири и поглядел на нее, заглянул ей в самую душу. Он ничего не сказал, но лицо его медленно, очень медленно разгладилось, морщинь! исчезли, каменные губы смягчились, и он еще раз пристально всмотрелся в озаренное луной лицо, белеющее перед ним.
     Потом помог ей сойти с повозки и быстро, даже не сказав "спокойной ночи", покатил прочь.
     Сеси отпустила Энн.
     Энн Лири вскрикнула, точно вырвалась из плена, побежала по светлой дорожке к дому и захлопнула за собой дверь.
     Сеси чуть помешкала. Глазами сверчка она посмотрела на ночной весенний мир. Одну минутку, не больше, глядя глазами лягушки, посидела в одиночестве возле пруда. Глазами ночной птицы глянула вниз с высокого, купающегося в лунном свете вяза и увидела, как гаснет свет в двух домиках - ближнем и другом, в миле отсюда. Она думала о себе, о всех своих, о своем редком даре, о том, что ни одна девушка в их роду не может выйти замуж за человека, живущего в этом большом мире за холмами.
     "Том. - Ее душа, теряя силы, летела в ночной птице под деревьями, над темными полями дикой горчицы. - Том, ты сохранил листок? Зайдешь когда-нибудь, как- нибудь, при случае навестить меня? Узнаешь меня? Вглядишься в мое лицо и вспомнишь, где меня видел, почувствуешь, что любишь меня, как я люблю тебя - всем сердцем и навсегда?"
     Она остановилась, а кругом - прохладный ночной воздух, и миллионы миль до городов и людей, и далеко-далеко внизу фермы и поля, реки и холмы.
     Тихонько: "Том?"
     Том спал. Была уже глубокая ночь; его одежда аккуратно висела на стульях, на спинке кровати. А возле его головы на белой подушке ладонью кверху удобно покоилась рука, и на ладони лежал клочок бумаги с буквами. Медленно-медленно пальцы согнулись и крепко его сжали. И Том даже не шелохнулся, даже не заметил, когда черный Дрозд на миг тихо и мягко прильнул к переливающемуся лунными бликами окну, бесшумно вспорхнул, замер - и полетел прочь, на восток, над спящей землей.