Немного запаздывая к 11 сентября (лучше поздно, чем никогда), предлагаю короткий, но очень яркий рассказ. Короткий и яркий... даже интересно, в каком настроении был Брэдбери, когда его писал - не исключено, что было это написано в пылу, под влиянием какой-то мысли, или события - уж больно он эмоционален, не находите? Рассказ-всплеск, рассказ-вспышка, рассказ-крик...
     Отталкиваясь от выбранного эпиграфа, можно заметить, что некоторые рассказы Р. Б. (в том числе и этот) больше похожи на песни, музыку или, может быть, произведения живописи, на худой конец - сцены из кино, в том смысле, что воздействуют они больше эмоционально, чем интеллектуально - "текстово". Это легко можно заметить по отсутствию сложных теорий, сложных сюжетов, минимуму подробностей, описаний - в отличие от многих писателей Р. Б. не навязывает нам ничего кроме имени и, как максимум, внешности героя не говоря уже про всяческие "технические" подробности его быта, родственных связей и прочего. Рассказы коротки, речь всегда "по делу" и всё сводится к одной - двум картинам, вокруг которых и разворачиваются все эмоциональные коллизии. Очень редко в творчестве Р. Б. высказываемые идеи не связываются с чувствами, "душевной составляющей" - чистая, холодная абстракция, очевидно, оставлена Хайнлайну и Азимову. И, как вы уже могли заметить, при чтении приходится больше "подключать" душу, нежели голову.
     Сегодняшний рассказ - возможно один из самых удачных - квинтэссенция всего вышесказанного.

     Пусто.
     Нет, письма были. Но публиковать их нельзя: не зачем, да и велено не было....
     Какая, однако, странность, господа подписчики: призываешь людей писать, и люди пишут... но тебе, а не в рассылку...
     Тем не менее, жду Ваших писем, впечатлений, обсуждений. Пришлёте - опубликую. (см. архив рассылки)

Переводчик: Бобырь З.

     - Садитесь, молодой человек, - сказал полковник.
     - Благодарю вас, - вошедший сел.
     - Я слыхал о вас кое-что, - заговорил дружеским тоном полковник. - В сущности, ничего особенного. Говорят, что вы нервничаете и что вам ничего не удается. Я слышу это уже несколько месяцев и теперь решил поговорить с вами. Я думал также о том, не захочется ли вам переменить место службы. Может быть, вы хотите уехать за море и служить в каком-нибудь дальнем военном округе? Не надоело ли вам работать в канцелярии? Может быть, вам хочется на фронт?
     - Кажется нет, - ответил молодой сержант.
     - Так чего вы, собственно, хотите?
     Сержант пожал плечами и поглядел на свои руки.
     - Я хочу жить без войн. Хочу узнать, что за ночь каким-то образом пушки во всем мире превратились в ржавчину, что бактерии в оболочках бомб стали безвредными, что танки провалились сквозь шоссе и, подобно доисторическим чудовищам, лежат в ямах, заполненных асфальтом. Вот мое желание.
     - Это естественное желание каждого из нас, - произнес полковник. - Но сейчас оставьте эти идеалистические разговоры и скажите нам, куда мы должны вас послать. Можете выбрать западный или северный округ. - Он постучал пальцем по карте, разложенной на столе.
     Сержант продолжал говорить, шевеля руками, приподнимая их и разглядывая пальцы:
     - Что делали бы вы, начальство, что делали бы мы, солдаты, что делал бы весь мир, если бы все мы завтра проснулись и пушки стали бы ненужными?
     Полковнику было теперь ясно, что с сержантом нужно обращаться осторожно. Он спокойно улыбнулся.
     - Это интересный вопрос. Я люблю поболтать о таких теориях. По-моему, тогда возникла бы настоящая паника. Каждый народ подумал бы, что он один во всем мире лишился оружия, и обвинил бы в этом несчастье своих врагов. Начались бы массовые самоубийства, акции мгновенно упали бы, разыгралось бы множество трагедий.
     - А потом? - спросил сержант. - Потом, когда все поняли бы, что это правда, что оружия нет больше ни у кого, что больше никого не нужно бояться, что все мы равны и можем начать жизнь заново... Что было бы тогда?
     - Все принялись бы опять поскорее вооружаться.
     - А если бы им можно было в этом помешать?
     - Тогда стали бы драться кулаками. На границах сходились бы толпы людей, вооруженных боксерскими перчатками со стальными вкладками; отнимите у них перчатки, и они пустят в ход ногти и зубы, и ноги. Запретите им и это, и они станут плевать друг в друга. А если вырезать им языки и заткнуть рты, они наполнят воздух такой ненавистью, что птицы попадают мертвыми с телеграфных проводов и все мухи и комары осыплются на землю.
     - Значит вы думаете, что в этом вообще не было бы смысла? - продолжал сержант.
     - Конечно, не было бы! Ведь это все равно, что черепаху вытащить из панциря. Цивилизация задохнулась бы и умерла от шока.
     Молодой человек покачал головой.
     - Вы просто хотите убедить себя и меня, ведь работа у вас спокойная и удобная.
     - Пусть даже это на девяносто процентов цинизм и только на десять - разумная оценка положения. Бросьте вы свою ржавчину и забудьте о ней.
     Сержант быстро поднял голову.
     - Откуда вы знаете, что она у меня есть?
     - Что у вас есть?
     - Ну, эта ржавчина.
     - О чем вы говорите?
     - Вы знаете, что я могу это сделать. Если бы я захотел, я мог бы начать сегодня же.
     Полковник засмеялся:
     - Я думаю, вы шутите?
     - Нет, я говорю вполне серьезно. Я давно уже хотел поговорить с вами. Я рад, что вы сами позвали меня. Я работаю над этим изобретением уже довольно давно. Мечтал о нем целые годы. Оно основано на строении определенных атомов. Если бы вы изучали их, вы бы знали, что атомы оружейной стали расположены в определенном порядке. Я искал фактор, который нарушил бы их равновесие. Может быть, вы знаете, что я изучал физику и металлургию... Мне пришло в голову, что в воздухе всегда присутствует вещество, вызывающее ржавчину: водяной пар. Нужно было найти способ вызывать у стали "нервный шок". И тогда водяные пары принялись бы за свое дело. Разумеется, я имею в виду не всякий металлический предмет. Наша цивилизация основана на стали, и большинство ее творений мне не хотелось бы разрушать. Я хотел бы вывести из строя пушки, ружья, снаряды, танки, боевые самолеты, военные корабли. Если бы понадобилось, я бы заставил свой прибор действовать на медь, бронзу, алюминий. Попросту прошел бы около любого оружия, и этого было бы довольно, чтобы оно рассыпалось в прах.
     Полковник наклонился над столом и некоторое время разглядывал сержанта. Потом вынул из кармана авторучку с колпачком из ружейного патрона и начал заполнять бланк.
     - Я хочу, чтобы сегодня после полудня вы сходили к доктору Мэтьюзу. Пусть он обследует вас. Я не хочу сказать, что вы серьезно больны, но мне кажется, что врачебная помощь вам необходима.
     - Вы думаете, я обманываю вас, - произнес сержант. - Нет, я говорю правду. Мой прибор так мал, что поместился бы в спичечной коробке. Радиус его действия - девятьсот миль. Я мог бы вам настроить его на определенный вид стали и за несколько дней объехать всю Америку. Остальные государства не могли бы воспользоваться этим, так как я уничтожил бы любую военную технику, посланную против нас. Потом я уехал бы в Европу. За один месяц я избавил бы мир от страшилища войны. Не знаю в точности, как мне удалось это изобретение. Оно просто невероятно. Совершенно так же невероятно, как атомная бомба. Вот уже месяц я жду и размышляю. Я тоже думал о том, что случится, если сорвать панцирь с черепахи, как вы выразились. А теперь я решился. Беседа с вами помогла мне выяснить все, что нужно. Когда-то никто не представлял себе летательных машин, никто не думал, что атом может быть губительным оружием, и многие сомневаются в том, что когда-нибудь на земле воцарится мир. Но мир воцарится, уверяю вас.
     - Этот бланк вы отдадите доктору Мэтьюзу, - подчеркнуто произнес полковник.
     Сержант встал.
     - Значит, вы не отправите меня в другой военный округ?
     - Нет, пока нет. Пусть решает доктор Мэтьюз.
     - Я уже решил, - сказал молодой человек. - Через несколько минут я уйду из лагеря. У меня отпускная. Спасибо за то, что вы потратили на меня столько драгоценного времени.
     - Послушайте, сержант, не принимайте этого так близко к сердцу. Вам не нужно уходить. Никто вас не обидит.
     - Это верно, потому что никто мне не поверит. Прощайте. - Сержант открыл дверь канцелярии и вышел.
     Дверь закрылась, и полковник остался один. С минуту он стоял в нерешительности. Потом вздохнул и провел ладонью по лицу. Зазвонил телефон. Полковник рассеянно взял трубку.
     - Это вы, доктор? Я хочу поговорить с вами. Да, я послал его к вам. Посмотрите, в чем тут дело, почему он так ведет себя. Как вы думаете, доктор? Вероятно, ему нужно немного отдохнуть, у него странные иллюзии. Да, да, неприятно. По-моему, сказались шестнадцать лет войны.
     Голос в трубке отвечал ему. Полковник слушал и кивал головой.
     - Минутку, я запишу... - Он поискал свою авторучку. - Подождите у телефона, пожалуйста. Я ищу кое-что...
     Он ощупал карманы.
     - Ручка только что была тут. Подождите...
     Он отложил трубку, оглядел стол, посмотрел в ящик. Потом окаменел. Медленно сунул руку в карман и пошарил в нем. Двумя пальцами вытащил щепотку чего-то. На промокательную бумагу на столе высыпалось немного желтовато-красной ржавчины.
     Некоторое время полковник сидел, глядя перед собой. Потом взял телефонную трубку.
     - Мэтьюз, - сказал он, - положите трубку. - Он услышал щелчок и набрал другой номер. - Алло, часовой! Каждую минуту мимо вас может пройти человек, которого вы, наверное, знаете: Холлис. Остановите его. Если понадобится, застрелите его, ни о чем не спрашивая, убейте этого негодяя, поняли? Говорит полковник. Да... убейте его... вы слышите?
     - Но... простите... - возразил удивленный голос на другом конце провода, - я не могу... просто не могу!
     - Что вы хотите сказать, черт побори? Как так не можете?
     - Потому что... - голос прервался. В трубке слышалось взволнованное дыхание часового. Полковник потряс трубкой.
     - Внимание, к оружию!
     - Я никого не смогу застрелить, - ответил часовой.
     Полковник тяжело сел и с полминуты задыхался и жмурился. Он ничего не видел и не слышал, но он знал, что там, за этими стенами, ангары превращаются в мягкую красную ржавчину, что самолеты рассыпаются в бурую уносимую ветерком пыль, что танки медленно погружаются в расплавленный асфальт дорог, как доисторические чудовища некогда проваливались в асфальтовые ямы - именно так, как говорил этот молодой человек. Грузовики превращаются в облачка оранжевой краски, и от них остаются только резиновые шины, бесцельно катящиеся по дорогам.
     - Сэр... - заговорил часовой, видевший все это. - Клянусь вам...
     - Слушайте, слушайте меня! - закричал полковник. - Идите за ним, задержите его руками, задушите его, бейте кулаками, ногами, забейте насмерть, но вы должны остановить его! Я сейчас буду у вас! - и он бросил трубку.
     По привычке он выдвинул нижний ящик стола, чтобы взять револьвер. Кожаная кобура была наполнена бурой ржавчиной. Он с проклятием отскочил от стола.
     Пробегая по канцелярии, он схватил стул. "Деревянный, - подумалось ему, - старое доброе дерево, старый добрый бук". Дважды ударил им о стену и разломал. Потом схватил одну из ножек, крепко сжал в кулаке. Он был почти лиловым от гнева и ловил воздух раскрытым ртом. Для пробы сильно ударил ножкой стула себя по руке.
     - Годится, черт побери! - крикнул он. С диким воплем он выбежал и хлопнул дверью.