"В то утро, когда разразился этот большой пожар, никто из домашних не смог потушить его..."
     Да и надо ли было?
     Не особо мудрствуя в литературном отношении и не изощряясь в выборе формы, Брэдбери предлагает нам что-то скороспелое, написанное под впечатлением и пахнущее молодыми гормонами.
     Впрочем, не укладываясь в рамки "традиционной" литературы, рассказ вполне соответствует Брэдберивским традициям: короткая, сюжетно-аморфная зарисовка, блестяще построенные диалоги и совершеннейшее отсутствие "декоративных" деталей. Ну и такое частое противопоставление разных граней человеческого друг другу: в данном случае лбами сталкиваются чувства и мораль.
     Ну и как вы думаете, в чью пользу будет сделан выбор?!

     В то утро, когда разразился этот большой пожар, никто из домашних не смог потушить его. Вся в огне оказалась Марианна, мамина племянница, оставленная на житье у нас на время, пока ее родители были в Европе. Так что никому не удалось разбить маленькое окошко в красном ящике в углу, повернуть задвижку, чтобы вытащить шланг и вызвать пожарных в касках. Горя ярким пламенем, словно воспламенившийся целлофан, Марианна спустилась к завтраку, с громким рыданием или стоном плюхнулась за стол и едва ли проглотила хотя бы крошку.
     В комнате стало слишком жарко, и отец с матерью вышли из-за стола.
     - Доброе утро, Марианна.
     - Что? - недоуменно посмотрела на всех присутствующих Марианна и пробормотала: - О, доброе утро.
     - Хорошо ли ты спала сегодня Марианна?
     Но им было известно, что она не спала совсем. Мама передала стакан воды Марианне, чтобы она выпила, но все боялись, что вода испарится в ее руке. Со своего председательского места за столом бабушка вглядывалась в воспаленные глаза Марианны.
     - Ты больна, но это не инфекция, - сказала она. - Ни в какой микроскоп никто не обнаружит никаких микробов у тебя.
     - Что? - отозвалась Марианна.
     - Любовь - крестная мать глупости, - беспристрастно заявил отец
     - Она еще придет в себя, - сказала мама. - Девушки, когда они влюблены, только кажутся глупыми, потому что они ничего в это время не слышат.
     - Нарушаются окружные каналы в среднем ухе, - сказал отец.- От этого многие девушки падают в объятия парней. Уж я-то знаю. Меня однажды чуть не до смерти придавила одна такая падающая женщина, и позвольте мне сказать...
     - Помолчи, - нахмурилась мама, глядя на Марианну.
     - Да она не слышит, о чем мы тут говорим, она сейчас в столбняке.
     - Сегодня утром он заедет за ней и заберет с собой, - прошептала мать отцу, будто Марианны и не было вовсе в комнате. - Они собираются покататься на его развалюхе.
     Отец вытер салфеткой рот.
     - А наша дочь была такой же, мама? - поинтересовался он. - Она вышла замуж и уехала так давно, что я все забыл уже. Но насколько помню, она не была такой дурой. Никогда не узнаешь, как это девчонка в какой-то миг становится вдруг рысью. На этом мужчина и попадается. Он говорит себе: "О, какая прелестная глупышка, она любит меня, женюсь-ка я на ней". И он женится на ней, но однажды утром просыпается и - куда девалась ее мечтательность, а умишко вернулось к ней, голенькое, и уже развесило свое нижнее белье по всему дому. Мужчина то и дело попадает в их тенета. Он начинает чувствовать себя будто на небольшом, пустынном острове, один в своей небольшой комнате, в центре Вселенной, где медовые соты неожиданно превратились в медвежью западню, где вместо бывшей бабочки поселилась оса. У него мгновенно появляется хобби - коллекционирование марок, встречи с друзьями или...
     - Ты все говоришь и говоришь, - закричала на него мать, - Марианна, расскажи нам об этом молодом человеке. Как его зовут, например? Это был Исак Ван Пелт?
     - Что? О... да, Исак.
     Марианна всю ночь ворочалась с боку на бок в своей постели, то хватаясь за томик стихов и прочитывая безумные строки, то лежа пластом на спине, то переворачиваясь на живот и любуясь дремлющим в лунном свете ландшафтом. Всю ночь аромат жасмина наполнял комнату, и необычная для ранней весны жара (термометр показывал пятьдесят пять градусов по Фаренгейту) не давала ей уснуть. Если бы кто-нибудь заглянул к ней сквозь замочную скважину, то решил бы, что она похожа на умирающего мотылька.
     В то утро перед зеркалом она кое-как пригладила волосы и спустилась к завтраку, не забыв, как ни странно, надеть па себя платье.
     Бабушка в течение всего завтрака тихо посмеивалась про себя. В конце концов она сказала:
     -Дитя мое, ты должна поесть, слышишь?
     Марианна побаловалась с тостом и отложила в сторону половину его. Именно в это время на улице раздался длинный гудок клаксона. Это был Исак! На его развалюхе!
     - Ура! - закричала Марианна и быстро устремилась наверх.
     Юного Исака Ван Пелта ввели в дом и представили всем присутствовавшим.
     Когда Марианна наконец уехала, отец сел и вытер лоб.
     - Не знаю... Но по мне, это уж чересчур.
     - Так ты же первый предложил ей начать выезжать,- сказала мать.
     - И очень сожалею, что предложил это, - ответил он. - Но она гостит у нас уже шесть месяцев и еще шесть месяцев пробудет у нас. Я думал, что если ей встретится приличный молодой человек...
     - Они поженятся, - тихо прошелестел голос бабушки, - и Марианна тут же съедет от нас - так что ли?
     - Ну... - сказал отец.
     - Ну, - сказала бабушка.
     - Но ведь теперь стало хуже, чем было прежде, - сказал отец. - Она порхает вокруг, распевая без конца с закрытыми глазами, проигрывая эти адские любовные пластинки и разговаривая сама с собой. Кому по силам выдержать такое! К тому же она без конца смеется. Мало ли восемнадцатилетних девиц попадались в дурацкие сети?
     - Он мне кажется вполне приличным молодым человеком, - сказала мать.
     - Да, нам остается только постоянно молить Бога об этом, - сказал отец, выпивая небольшой бокал вина. - За ранние браки!
     На следующее утро, первой заслышав гудок рожка автомобиля, Марианна, подобно метеору, выскочила из дома. У молодого человека не осталось времени даже на то, чтобы дойти до двери дома. Только бабушка из окна гостиной видела, как они вместе укатили вдаль.
     - Она чуть не сбила меня с ног, - пожаловался отец, приглаживая усы. - А этот что? Болван неотесанный? Ладно.
     В тот же день, вернувшись домой, Марианна прямо проследовала к своим граммофонным пластинкам. Шипение патефонной иглы наполнило дом. Она поставила "Древнюю черную магию" двадцать один раз и, плавая по комнате с закрытыми глазами, подпевала: "Ля-ля-ля".
     - Я боюсь войти в свою собственную гостиную, - заявил отец. - Я ушел с работы ради того, чтобы наслаждаться сигарами и жизнью, а вовсе не для того, чтобы в моей гостиной, под моей люстрой, вокруг меня жужжала эта вертихвостка-родственница.
     - Тише, - сказала мать.
     - В моей жизни наступил кризис, - заявил отец. - В конце концов, она всего лишь гостья...
     - Ты знаешь ведь, как чувствуют себя гостящие девицы. Уехав из дома, они считают, что оказались в Париже, во Франции. Она покинет нас в октябре. И это не так уж плохо.
     - А ну, посмотрим, - медленно принялся считать отец. - Как раз к тому времени, примерно через сто тридцать дней, меня похоронят на кладбище Грин Лоун. - Он встал, бросил свою газету на пол. - Ей-Богу, я сейчас же поговорю с ней.
     Он подошел и встал в дверях в гостиную, вперив взгляд в вальсирующую Марианну. "Ля", - подпевала она звучащей мелодии.
     Откашлявшись, он вошел в комнату.
     - Марианна, - сказал он.
     - "Эта древняя черная магия..." - напевала Марианна. - Да?
     Он смотрел, как извиваются в воздухе ее руки. Танцуя, она вдруг бросила на него горящий взгляд.
     - Мне надо поговорить с тобой. Он подтянул галстук на шее.
     -Да-ди-дум-дум-да-ди-дум-дум-дум, - напевала она.
     - Ты слышишь меня? - вскричал он.
     - Он такой симпатичный, - сказала она.
     - Вероятно.
     - Знаете, он кланяется и открывает передо мной двери, как настоящий дворецкий, и играет на трубе, как Гарри Джеймс, и сегодня утром он принес мне маргаритки.
     - Не сомневаюсь.
     -У него такие голубые глаза! - и она возвела очи к потолку.
     Ничего достойного внимания он не смог узреть на потолке.
     Продолжая танцевать, она не спускала глаз с потолка, он подошел, встал рядом с ней и тоже стал глядеть на потолок, но на нем не было ни пятен от дождя, ни трещины, и он вздохнул:
     - Марианна.
     - И мы ели омаров в кафе на реке.
     - Омаров... Понятно, но все-таки нам не хотелось бы, чтобы ты ослабла, свалилась. Завтра, хотя бы на один день, ты останешься дома и поможешь своей тете Мэт вырезать салфетки...
     - Да, сэр.
     И, распустив крылышки, она закружилась по комнате.
     - Ты слышала, что я тебе сказал? - спросил он.
     - Да, - прошептала она. - Да. - Глаза у нее были закрыты. - О да, да, да. - Юбка взметнулась вокруг ее ног. - Дядя... - сказала она, склонив голову, покачиваясь.
     - Так ты поможешь своей тете с салфетками? - вскричал он.
     - Ее салфетками... - пробормотала она.


     - Ну вот! - сказал он, усаживаясь на кухне с газетой в руках. - Вот я и поговорил с нею!
     Но на следующее утро он, едва поднявшись с постели, услышал рык глушителя гоночного автомобиля и шаги сбегавшей по лестнице Марианны; на несколько секунд она задержалась в столовой, чтобы перехватить что-то вместо завтрака, затем остановилась перед зеркалом в ванной только для того, чтобы убедиться, что не бледна, и тут же внизу хлопнула входная дверь, послышался грохот удаляющейся машины и голоса громко распевающей парочки.
     Отец схватился обеими руками за голову.
     - Салфетки!.. - простонал он.
     - Что? - спросила мать.
     - Сальери, - сказал отец. - Сегодня утром мы посетим Сальери.
     - Но Сальери открываются лишь после десяти.
     - Я подожду, - решительно заявил отец, закрыв глаза.
     В течение той ночи и еще семи безумных ночей качели у веранды, мерно поскрипывая, напевали: "назад-вперед, назад-вперед". Отец, притаившийся в гостиной, явно испытывал необыкновенное облегчение, когда потягивал свою десятицентовую сигару и черри, хотя свет от сигары освещал скорее трагическую маску, нежели лицо. Скрипнули качели. Он замер в ожидании следующего раза. До него доносились мягкие, как крылья бабочки, звуки, легкий смех и что-то очень нежное для маленьких девичьих ушек.
     - Моя веранда, - шептал отец. - Мои качели, - жалобно обращался он к своей сигаре, глядя на нее. - Мой дом. - И он снова прислушивался в ожидании того, что опять раздастся скрип. - О Боже! - заключал он.
     Он направился к своему рабочему столу и появился на веранде с масленкой в руках.
     - Нет-нет. не вставайте. Не беспокойтесь. Я смажу вот здесь и тут.
     И он смазал машинным маслом соединения в качелях. Было темно, и он не мог разглядеть Марианну, он ощущал только ее аромат. От запаха ее духов он чуть не свалился в розовый куст. Не видел он и ее дружка.
     - Спокойной ночи, - пожелал он.
     Он вернулся в дом, сел и уже больше не слышал скрипа качелей. Теперь до его слуха доносилось лишь легкое, как порхание мотылька, биение сердца Марианны.


     - Он, должно быть, очень славный, - предположила, стоя в проеме кухонной двери, мама, вытиравшая обеденную посуду.
     - Надеюсь, - буркнул отец. - Только благодаря этому я позволяю им каждую ночь качаться у нас на качелях!
     - Уже столько дней они вместе, - заметила мама. - Если бы у этого молодого человека не было серьезных намерений, юная девушка не встречалась бы с ним так часто.
     - Может, он сегодня вечером сделает ей предложение! - радостно предположил отец.
     - Едва ли так скоро. Да и она еще слишком молода.
     - Однако, - раздумывал он вслух, - все может случиться... Нет, это должно, черт его подери, случиться!
     Бабушка хихикнула, тихо сидя в своем кресле в углу комнаты. По звучанию это похоже было на то, как если бы кто-то перевернул страницу в очень древней книге.
     - Что тут смешного? - спросил отец.
     - Подожди и увидишь, - ответила бабушка. - Завтра.
     Отец уставился на нее, но она не произнесла больше ни слова.


     - Так, так, - сказал за завтраком отец, внимательно, отечески разглядывая яйца. - Да, черт возьми, вчера вечером на веранде шепоту было еще больше. Как его зовут? Исак? Ну что ж, если я хоть немного смыслю в людях, по-моему, он вчера вечером сделал Марианне предложение - я даже уверен в этом!
     - Это было бы прекрасно, - вздохнула мама, - Свадьба весной! Но так скоропалительно...
     - Однако, - напыщенно заявил отец, - Марианна из тех девушек, которые выходят замуж молодыми и быстро. Не станем же мы мешать ей, а?
     - На этот раз ты, пожалуй, прав, - согласилась мать. - Свадьба будет на славу. Будут весенние цветы, а Марианна в свадебном наряде, который я присмотрела у Хейдекеров на прошлой неделе, будет прекрасна.
     И они в нетерпении стали глядеть на лестницу, ожидая появления Марианны.
     - Простите, - проскрипела со своего места бабушка, разглядывая лежавший перед нею тост, - но я на вашем месте не торопилась бы таким образом избавиться от Марианны.
     - Это почему же?
     - Потому.
     - Почему - потому?
     - Я не люблю разрушать ваши планы, - прошелестела, посмеиваясь и покачивая своей крошечной головкой, бабушка. - Пока вы, драгоценные мои, беспокоились о том, как бы выдать Марианну замуж, я следила за ней. Вот уже семь дней я наблюдала, как ежедневно этот молодой человек подъезжал на своей машине и гудел в клаксон. Он скорее всего артист, или артист, умеющий мгновенно менять свою внешность, или что-то в этом роде.
     - Что? - воскликнул отец.
     - Вот именно, - сказала бабушка. - Потому что сначала он был юным блондином, а на следующий день - высоким брюнетом, во вторник это был парень с каштановыми усами, а в среду - рыжий красавчик, в пятницу он стал ниже ростом и вместо "форда" остановился под окном в "шевролете".
     Мать и отец сидели какое-то время, будто кто-то ударил их молотком по левому уху. В конце концов отец, весь вспыхнув, закричал:
     - Ты соображаешь, что говоришь? Ты говоришь, что все эти парни и ты...
     - Ты всегда прятался, - обрезала его бабушка. - Чтобы никому не помешать. Стоило тебе выйти в открытую, и ты увидел бы то же, что видела я. Я помалкивала. Она остынет. Это ее время, время жить. У каждой женщины наступает такая пора. Это тяжело, но пережить можно. Каждый новый мужчина ежедневно творит чудеса в девичьей душе.
     - Ты, ты, ты, ты! - и отец едва не задохнулся, с выпученными глазами, хватаясь за горло, которому узок стал воротничок. Он в изнеможении откинулся на спинку стула. Мать сидела оглушенная.
     - Доброе утро всем!
     Марианна сбежала по ступенькам вниз. Отец воззрился на нее.
     - Это все ты, ты! - продолжал он обвинять во всем бабушку.
     "Сейчас я с криками выбегу на улицу, - думал отец, - и разобью стекло на сигнале пожарной тревоги, и нажму на кнопку, и вызову пожарные машины с брандспойтами. А может, разразится поздняя снежная буря, и я выставлю на улицу, на мороз Марианну:"
     Он не предпринял ничего. Поскольку в комнате для такого времени года было слишком жарко, все вышли на прохладную веранду, а Марианна, уставившись на стакан с апельсиновым соком, осталась одна за столом.