Мировая литература

Часть 4. УЖАСНАЯ СМЕРТЬ ЭДУАРА ДЕЛАКРУА

1

     Кроме всей этой писанины, с самого начала своей жизни в Джорджии Пайнз я вел маленький дневник - так, ничего особенного, пара-тройка строк в день, в основном о погоде, - и вчера вечером я его просматривал. Хотелось понять, сколько времени прошло с тех пор, как мои внуки Кристофер и Даниэль так или иначе заставили меня переехать в Джорджию Пайнз. "Это для твоей пользы, дедушка", - утверждали они. Конечно, так всегда говорят, когда наконец понимают, что можно избавиться от проблемы, которая ходит и разговаривает.
     Это произошло чуть больше двух лет назад. Странно, что я не знаю, сколько это - два года, - много или мало. Мое чувство времени как будто тает, словно детский снеговик в январскую оттепель. Словно времени, в котором всегда жил - стандартное восточное время, дневное время скидки, время в человеко-днях, больше не существует. А есть только время Джорджии Пайнз, то есть Время Пожилого Человека, Время Пожилой Дамы и Время Мокрой Постели. Все остальное... ушло.
     Опасное, проклятое место. Сначала этого не понимаешь, сначала кажется, что здесь скучно, только и всего, а опасность - как в детском садике во время тихого часа, во здесь все-таки опасно. Я видел многих людей, которые впали в старческий маразм уже после моего прихода сюда, и иногда они не просто впадали, они иногда влетали в маразм со скоростью торпеды. Сюда они прибывали в сравнительной норме: затуманенные глаза, палочка в руках, может, чуточку более слабый мочевой пузырь, но вполне здравый рассудок - а потом в ними что-то случалось. Через месяц они только сидели в телевизионной, уставившись на очередную мыльную оперу безразличными глазами, отвесив нижнюю челюсть и забыв о стакане с апельсиновым соком в трясущейся неверной руке. А еще через месяц им уже нужно было напоминать имена детей, когда те приходили их навестить. А еще месяц спустя уже не помнили даже своих собственных имен. Что-то с ними случается: да, с ними случается Время Джорджии Пайнз. Время здесь напоминает слабую кислоту, которая сначала стирает память, а потом и само желание жить.
     С этим приходится бороться. Именно это я и сказал Элен Коннелли, своему особому другу. Мне стало лучше с тех пор, как я начал писать о том, что происходило в 1932-м, в тот год, когда на Зеленую Милю прибыл Джон Коффи. Некоторые вещи я помню очень смутно, но чувствую, как обостряются память и сознание, словно нож заостряет карандаш, а это многого стоит. У меня еще есть тело, изношенное и смешное, и хотя это нелегко, я стараюсь тренировать его, как могу. Сначала было трудно, старые чудаки вроде меня без особого энтузиазма относятся к упражнениям ради самих упражнений, но сейчас гораздо легче, потому что теперь у моих прогулок есть цель.
     Я выхожу рано, еще до завтрака, когда только рассветет, почти каждый день - на свою первую прогулку. В то утро шел дождь, и мои суставы ныли на погоду, но я взял накидку с крюка около кухонной двери и все равно вышел. Когда у человека есть ежедневная работа, он обязан ее делать, даже если при этом больно. Это имеет и положительную сторону. Главная - сохранение чувства Реального Времени, в противоположность времени Джорджии Пайнз. И мне нравится дождь, независимо от того, болят ли суставы, особенно по утрам, когда день еще молодой, полный возможностей даже для такого потрепанного старика, как я.
     Я прошел через кухню, остановившись, чтобы попросить пару поджаренных кусочков хлеба у одной из поварих с сонными глазами, а потом вышел. Я пересек поле для крокета, потом заросшее сорняками небольшое поле для гольфа. За ним начинался небольшой лес, где между двух заброшенных и тихо разрушающихся сараев проходила узенькая тропинка. Я медленно шел по этой тропинке, прислушиваясь к слабому шороху дождя в соснах и жуя потихоньку кусочек жареного хлеба оставшимися зубами. Ноги у меня болели, но эта боль была не сильной, а вполне переносимой. Так что в общем мне было хорошо! Я вдыхал влажный серый воздух во всю силу легких, вкушая его, как пищу.
     Добредя до второго из этих старых сараев, я зашел в него ненадолго и там сделал свое дело.
     Когда через двадцать минут я возвращался по тропинке обратно, то почувствовал, как червячок голода начинает шевелиться у меня в животе, и подумал, что съел бы, пожалуй, что-нибудь посущественней, чем поджаренный хлеб. Тарелку овсянки, а может, даже глазунью с сосиской. Я люблю сосиски, всегда любил их, но сейчас, если съедаю больше одной, страдаю расстройством желудка. Хотя одну вполне можно. А потом, когда желудок наполнится, а влажный воздух все еще будет освежать мой ум (я так надеялся!), я пойду в солярий и напишу о казни Эдуара Делакруа. Я постараюсь писать как можно быстрее, чтобы не потерять смелость.
     Переходя через поле для крокета, я думал о Мистере Джинглзе, о том, как Перси Уэтмор наступил на него и сломал ему хребет и как Делакруа кричал, когда понял, что его враг сделал, - и я не заметил Брэда Долана, стоящего под козырьком, пока он не схватил меня за руку.
     - На прогулку ходил, Поли? - спросил он. Я отшатнулся от него и отдернул руку. Отчасти это объяснялось тем, что я не ожидал этого - любой вздрогнул бы от неожиданности, - но отчасти еще и другим. Я как раз думал о Перси Уэтморе, помните, именно его мне напоминал Брэд. И тем, что Брэд всегда ходил с книжкой в кармане (у Перси был приключенческий журнал для мужчин, а у Брэда книжка идиотских анекдотов, которые смешны только для тупых и злых), и тем, что он все время изображал себя Королем Дерьма из Горы Помета, но больше всего тем, что он был труслив и любил делать больно.
     Я увидел, что он только что приступил к работе, даже не переоделся в обычный белый халат. На нем были джинсы и модная ковбойская рубашка. В одной руке он держал остатки рулета, взятого на кухне. Он стоял и ел под козырьком, чтобы не промокнуть. И чтобы наблюдать за мной, теперь я в этом не сомневаюсь. Еще я уверен в том, что мне нужно опасаться мистера Брэда Долана. Он не очень меня любит. Не знаю почему, но я так и не узнал, за что Перси Уэтмор так не любил Делакруа. "Не любил" еще мягко сказано. Перси ненавидел Дэла с самой первой минуты, когда маленький французик прибыл на Зеленую Милю.
     - Что это за накидка на тебе, Поли? - спросил Брэд, встряхивая ее воротник. - Это не твоя.
     - Я взял ее в коридоре возле кухни. - Я терпеть не мог, когда Брэд называл меня Поли, и, по-моему, он это знал, но будь я проклят, если доставлю ему удовольствие и покажу это. - Там их целый ряд, Я ее не испортил, правда же? В конце концов, они сделаны для дождя.
     - Но они сделаны не для тебя, Поли, - сказал он и еще раз дернул воротник. - Вот в чем дело. Эти дождевики для сотрудников, а не для проживающих.
     - Я все равно не понимаю, кто при этом пострадал.
     Он ехидно улыбнулся.
     - Речь не идет о том, кто пострадал. Речь о правилах. Что за жизнь была бы без правил? Поли, Поли, Поли. - Он покачал головой, словно от одного моего вида ему не хотелось жить. - Ты, наверное, думаешь, что такому старперу, как ты, уже не надо думать о правилах. Но в этом ты очень ошибаешься, Поли.
     Улыбается мне. Не любит меня. Может, даже ненавидит. Но почему? Я не знаю. Иногда на вопрос "почему" нет ответа. И это страшно.
     - Ну хорошо, извините, что я нарушил правила, - сказал я. Слова прозвучали жалобно и слегка испуганно, и я ненавидел себя за это, но я стар, а старые люди легко пугаются. Очень легко.
     Брэд кивнул.
     - Извинения принимаются. А теперь повесь накидку на место. Нечего тебе гулять под дождем. Особенно в лесу. А вдруг ты поскользнешься, упадешь и сломаешь себе бедро? Кто тогда потащит твои старые кости наверх?
     - Я не знаю. - Мне уже хотелось уйти от него. Чем больше я его слушал, тем больше он напоминал мне Перси. Вилли Уортон, сумасшедший, появившийся на Зеленой Миле осенью тридцать второго, как-то схватил Перси и так напугал, что тот намочил в штаны, "Только попробуйте кому-нибудь рассказать, - сказал потом Перси нам всем. - Вы все тут же окажетесь в очередях за хлебом". И теперь, через столько лет я почти слышал, как Брэд Долан произносит те же слова тем же самым тоном. Словно, описывая эти старые времена, я отомкнул какую-то необъяснимую дверь, соединяющую прошлое и настоящее: Перси Уэтмора с Брэдом Доланом, Дженис Эджкум с Элен Коннелли, тюрьму "Холодная Гора" с домом для престарелых "Джорджия Пайнз". И только из-за этого я не смогу заснуть сегодня ночью.
     Я попытался пойти к кухонной двери, и Брэд снова схватил меня за руку. Я не знаю, как первый раз, но теперь он делал это сознательно, чтобы причинить боль. Его глаза бегали по сторонам - он желал убедиться, что в утренней сырости никого поблизости нет и никто не увидит, как он оскорбляет одного из тех стариков, за которым должен ухаживать.
     - Что ты делал там, на тропинке? - спросил он. - Я знаю, ты ходишь туда не для того, чтобы мастурбировать, эти дни для тебя давно миновали, поэтому признавайся, что ты там делаешь?
     - Ничего. - Я сказал себе, что нужно сохранять спокойствие и не показывать, как мне больно; спокойно, ведь он упомянул лишь тропинку, он не знает про сарай. - Я просто гулял. Проветривал мозги.
     - Слишком поздно, Поли. Твои мозги уже никогда не станут ясными. - Он снова сжал мою худую старческую кисть, перемещая хрупкие кости, глаза его постоянно бегали из стороны в сторону, чтобы знать, что он в безопасности. Брэд не боялся нарушать правила, он только боялся, что его поймают, когда он нарушает их. И в этом тоже походил на Перси Уэтмора, который никогда не давал вам забыть, что он племянник губернатора. - Ты такой старый, просто чудо, как ты еще помнишь, кто ты такой. Ты слишком, чертовски стар. Даже для этого музея. Ты мне действуешь на нервы, Поли.
     - Пусти меня, - сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал жалобно. И не просто из гордости. Я думал, что это может возбудить его, как запах пота нервную собаку, которая обычно только рычит, и она кусает. И я вспомнил журналиста, писавшего о Джоне Коффи. Этот репортер - ужасный человек по фамилии Хэммерсмит. Самое ужасное в кем было то, что он не знал, что он ужасен.
     Вместо того, чтобы меня отпустить, Долан снова сжал мою кисть. Я застонал. Я не хотел, но ничего не мог поделать. Боль пронзила меня насквозь до самых лодыжек.
     - Что ты там делаешь, Поли? Скажи мне.
     - Ничего! - Я еще не плакал, но боялся, что скоро заплачу, если он будет продолжать в том же духе. - Ничего, я просто гуляю, я люблю гулять, отпусти меня!
     Он отпустил ненадолго и лишь для того, чтобы схватить мою другую руку. Пальцы ее были сжаты.
     - Открой, - приказал он. - Дай папе посмотреть. Я повиновался, и он фыркнул с отвращением. Там не было ничего, кроме остатков второго кусочка жареного хлеба. Я сжимал его в правой руке, когда он стал давить мою левую кисть, и на пальцах осталось масло - не масло, маргарин, масла здесь не держали.
     - Иди в дом и вымой свои мерзкие руки, - велел он, отходя назад и откусывая кусок рулета. - Боже правый.
     Я пошел вверх по лестнице. Ноги у меня дрожали, сердце колотилось, как мотор с протекающими клапанами и старыми разболтанными поршнями. Когда я взялся за ручку двери, ведущей в кухню - и к безопасности, - Долан сказал:
     - Если ты, Поли, расскажешь хоть кому-нибудь, что я сжимал твою бедную ручку, то я всем скажу, что у тебя галлюцинации. Начало старческого маразма. А ты знаешь, что мне поверят. Если же там синяки, они подумают, что ты их сам себе поставил.
     Да. Это правда. И опять - эти слова мог сказать Перси Уэтмор. Перси, каким-то образом оставшийся молодым и подлым, тогда как я стал старым и хрупким.
     - Я никому не собираюсь ничего говорить, - пробормотал я. - Нечего говорить.
     - Вот и правильно, дорогуша. - Его голос звучал легко и насмешливо - голос верзилы (если взять словечко Перси), который думает, что будет молодым вечно. - А я узнаю, что ты там делаешь. Я сделаю это своей обязанностью. Слышишь?
     Конечно, я слышал, но не доставил ему удовольствия подтвердить это. Я вошел в дом, прошел через кухню (я чувствовал запах яичницы с сосисками, но уже не хотел их) и повесил накидку на крюк. Потом поднялся в свою комнату, останавливаясь на каждой ступеньке, давая своему сердцу время успокоиться и собираясь с мыслями, чтобы начать писать.
     Я вошел в солярий и просто сидел за маленьким столом у окон, когда мой друг Элен, просунула в дверь голову. Она казалась усталой, и, по-моему, ей было нехорошо. Элен гладко зачесала волосы, но все еще была в своем платье. Старые возлюбленные не тратят много времени на церемонии, ведь по большей части мы просто не можем себе этого позволить.
     - Я не буду тебя отвлекать, - сказала она. - Я вижу, что ты собрался писать...
     - Не говори глупостей, - ответил я. - У меня времени больше, чем у Картера печеночных таблеток. Заходи.
     Она вошла, но остановилась у двери.
     - Просто я не могла заснуть... опять... и случайно оказалась у окна чуть пораньше... и...
     - И ты видела меня с мистером Доланом во время нашей милой беседы, - помог ей я. - Я надеялся, что она только видела, что ее окно было закрыто, и она не слышала, как я хныкал и просил отпустить.
     - Это было неприятно и совсем не дружески, - сказала она. - Пол, этот мистер Долан расспрашивал всех о тебе. Он и меня спрашивал, это было на прошлой неделе. Я тогда об этом не задумалась, просто решила, что у него противный любопытный нос, который он сует в чужие дела, а теперь мне интересно.
     - Спрашивал обо мне? - Я надеялся, что мой голос звучит не так тревожно, как я ощущал. - Что спрашивал?
     - Во-первых, куда ты ходишь. А еще - зачем ты ходишь гулять.
     Я попробовал засмеяться.
     - Этот человек просто не верит в тренировки, все ясно.
     - Он считает, что у тебя есть тайна. - Она помолчала... - Мне тоже так кажется.
     Я открыл было рот, чтобы сказать, что впервые об этом слышу, но Элен подняла свою скрюченную, но странно прекрасную руку, прежде, чем я произнес хоть звук.
     - Если это так, мне совсем не надо знать, что там, Пол. Твои дела - только твои дела. Меня воспитывали так, но не все это понимают. Поэтому будь осторожен. Именно это я и хотела сказать. А теперь оставляю тебя, занимайся своим делом.
     Элен повернулась, чтобы уйти, но, прежде чем она вышла, я позвал ее по имени. Она обернулась и посмотрела вопросительно.
     - Когда я закончу то, что пишу... - Начал было я, но потом покачал головой. Не так. - Если я закончу то, что пишу, ты прочитаешь?
     Она чуть задумалась, а потом улыбнулась такой улыбкой, что можно было влюбиться, даже такому старику, как я.
     - Для меня это будет большая честь.
     - Подожди, пока прочитаешь, а потом уже говори о чести, - возразил я, думая о смерти Делакруа.
     - Я все равно прочту, - сказала она. - Каждое слово, обещаю. Но сначала ты должен завершить начатое.
     Она оставила меня писать, но, прежде чем я написал хоть слово, прошло довольно много времени. Я сидел почти час, глядя в окно и постукивая карандашом по столу, наблюдая, как временами проясняется серый день, думая о Брэде Долане, который называет меня Поли и все время отпускает пошлые шуточки про китайцев, ирландцев и негров, а также о том, что сказала Элен Коннелли. "Он считает, что у тебя есть тайна. Мне тоже так кажется". Может, так оно и есть. Да, может быть, И конечно же, Брэд Долан хочет знать. Не то чтобы он думал, что это важная тайна (это не так, важная она разве что для меня), а просто потому, что считает: такой старик, как я, не должен иметь тайны. Не должен брать накидки с крюка возле кухни и, конечно же, не должен иметь тайн. Не должен думать, что такие, как мы, все еще люди. А почему бы нам не позволить такую мысль? Он не знает. И в этом он тоже похож на Перси.
     И вот мои мысли, как рукав реки, снова вернулись туда, где их прервал Брэд Долан, когда из-под козырька кухонного входа схватил меня за руку: к Перси, к злобному Перси Уэтмору, и к тому, как он отомстил человеку, посмеявшемуся над ним. Делакруа бросал в стену разноцветную катушку, ту, которую приносил Мистер Джинглз, и она отскочила из камеры в коридор. И тут уж Перси не упустил своего шанса.

2

     - Стой дурак! - закричал Брут, во Перси не прореагировал. Как только мистер Джинглз догнал катушку - слишком увлеченный ею, чтобы заметить, что его старый враг неподалеку, - Перси изо всех сил наступил на него своим тяжелым черным башмаком. Послышался хруст ломающегося позвоночника Мистера Джинглза, изо рта у него хлынула кровь. Его темные глазки выкатились из орбит, и в них я прочел совсем человеческое выражение удивления я страдания.
     Делакруа закричал от горя и ужаса. Он бросился на дверь своей камеры, просунул руки сквозь решетку как можно дальше и стал снова и скова звать мышонка по имени.
     Перси обратился к нему, улыбаясь. А также к нам с Брутом:
     - Вот так, - сказал он. - Я знал, что рано или поздно разделаюсь с ним. Вопрос времени, - Он повернулся и не торопясь пошел назад по Зеленой Миле, оставив Мистера Джинглза лежать на линолеуме в красной лужице крови, растекающейся по зеленому.
     Дин вскочил из-за стола, ударившись об него коленом и опрокинув доску для игры в нарды на пол. Фишки рассыпались и покатились в разные стороны, но ни Дин, ни Харри не обратили на это ни малейшего внимания.
     - Что ты наделал? - закричал Дин. - Ну что ты опять натворил, дубина?
     Перси не ответил. Он молча прошагал мимо стола, приглаживая руками волосы. Он прошел через мой кабинет в помещение склада. Вилли Уортон ответил за него:
     - Что он сделал, босс Дин? По-моему, просто показал французоиду, что смеяться над ним - не очень-то мудро. - Он засмеялся здоровым таким смехом деревенского парня - жизнерадостным и глубоким. Мне попадались люди (правда, довольно редко), которые выглядели нормальными только когда смеялись. Буйный Билл Уортон был как раз из них.
     Я снова обескураженно посмотрел на мышонка. Он все еще дышал, но в его усиках застывали капельки крови, и пелена постепенно застилала его еще недавно блестящие глазки-бусинки. Брут поднял разноцветную катушку, взглянул сначала на нее, а потом на меня. Он был растерян, да и я тоже. За спиной Делакруа все еще причитал от горя и ужаса. И дело не только в мыши. Перси пробил брешь в защитной броне Делакруа, и теперь весь его страх выплескивался наружу. Но Мистер Джинглз оставался в центре его переживаний, и слушать это было тяжело.
     - Нет, нет, - снова и снова причитал он между рыданиями и сбивчивыми молитвами на ломаном французском. - Нет, нет, бедный Мистер Джинглз, мой бедный Мистер Джинглэ, нет, нет.
     - Дайте его мне.
     Я поднял глаза, с удивлением услышав этот глубокий голос, и сначала не поверил, кому он принадлежит. Я увидел Джона Коффи. Как и Делакруа, он просунул руки сквозь прутья решетки, но не махал ими, как Дэл. Он просто вытянул их открытыми ладонями как можно дальше. И держал ладони так, словно настаивая на чем-то. Его голос звучал тоже настойчиво, поэтому я и не узнал его сразу. Перед нами был совсем не тот растерянный и плачущий человек, который занимал эту камеру уже несколько недель.
     - Дайте его мне, мистер Эджкум! Пока еще есть время!
     И тогда я вспомнил, что он сделал для меня, и все понял. Я подумал, что хуже не будет, хотя и не очень-то верил, что поможет. Подняв мышонка, я содрогнулся, почувствовав, как много мелких косточек торчит в разных местах Мистера Джинглза, словно я держал в руках подушечку для иголок, покрытую мехом. Это вам не "мочевая" инфекция. И все же...
     - Что ты делаешь? - спросил Брут, когда я положил Мистера Джинглза в огромную ладонь Джона Коффи. - Какого черта?
     Коффи забрал мышь в камеру. Мышонок неподвижно лежал на его ладони, хвостик свисал между большим и указательным пальцами Коффи, и кончик его слабо подергивался. Тогда Коффи накрыл правую ладонь левой, образовав словно чашу, в которой лежал мышонок. Мы уже не видели самого Мистера Джинглза, только хвостик свисал и подергивался кончик, как останавливающийся маятник. Коффи поднес ладони к лицу, расставил пальцы, образовав подобие решетки. Хвостик мышонка теперь был обращен к нам.
     Брут подошел поближе ко мне, все еще держа в пальцах катушку.
     - Что это он делает?
     - Тихо, - прошептал я. Делакруа перестал причитать.
     - Пожалуйста, Джон, - тихо сказал он. - Джонни, помоги ему, пожалуйста, помоги ему, силь ву пле.
     К нам подошли Дин и Харри. Харри все еще держал в руках колоду карт.
     - Что происходит? - спросил Дин, но я только покачал головой. Я снова был как загипнотизирован, чтоб я пропал, если это не так.
     Коффи поднес ладони ко рту и резко вдохнул. На момент все вдруг поплыло. Потом он медленно отвел голову от рук, и я увидел, что у него лицо очень больного человека, испытывающего невыносимую боль, Глаза его сверкали, нижняя губа прикушена, темное лицо так побледнело, что стало цвета пепла. Он издал неприятный сдавленный горловой звук.
     - Боже милосердный, Христос-Спаситель, - прошептал Брут. Его глаза чуть не вылезли на лоб от удивления.
     - Что? - почти пролаял Харри. - Что?
     - Хвост! Разве не видишь? - Хвост!
     Хвост Мистера Джинглза уже не напоминал затуха-ющий маятник, он быстро качался из стороны в сторону, как у кота во время охоты на птиц. А потом из сомкнутых ладоней Коффи раздался знакомый писк.
     Коффи снова издал сдавленный горловой звук, затем отклонился, словно откашлянул целый комок мокроты и собирается его выплюнуть. Но вместо этого он выдохнул изо рта и из носа облачко черных насекомых, - думаю, что это были насекомые, и другие говорили то же самое, но сейчас я уже не уверен. Они кружились вокруг него темным облачком, и оно на время скрыло черты его лица.
     - Боже мой, а это что? - спросил Дин дрожащим испуганным голосом.
     - Все нормально, - услышал я свой голос. - Не волнуйтесь, все нормально, через пару секунд они исчезнут.
     Так же, как и тогда, когда Коффи избавил меня от "мочевой" инфекции, "мушки" стали белыми, а потом исчезли.
     - Господи, - прошептал Харри.
     - Пол? - спросил неуверенно Брут. - Пол?
     Коффи снова стал похож на себя, как человек, откашлявший кусок мяса, которым подавился. Он наклонился, положил сомкнутые ладони на пол, посмотрел сквозь пальцы, потом разжал руки. Оттуда выбежал Мистер Джинглз, совершенно здоровый, без малейших повреждений, и совсем не хромая. Он на секунду задержался у двери в камеру Коффи, потом перебежал через Зеленую Милю в камеру Делакруа. И, когда он бежал, я заметил, что на его усиках все еще была кровь.
     Делакруа, плача и смеясь одновременно, поднял его и стал покрывать звонкими поцелуями. Дин, Харри и Брут смотрели в молчаливом недоумении. Потом Брут шагнул вперед и протянул сквозь решетку разноцветную катушку. Сначала Делакруа ее не видел, уж слишком поглощен был Мистером Джинглзом. Он походил на отца, сына которого спасли, вытащив из воды. Брут постучал катушкой по плечу Делакруа. Тот посмотрел, взял ее и вернулся снова к Мистеру Джинглзу, гладя его шерстку, пожирая глазами, стремясь снова и снова убедиться, что мышонок жив, здоров и весел.
     - Брось ее, - сказал Брут. - Я хочу посмотреть, как он бегает.
     - С ним все в порядке, босс Ховелл, слава Богу, с ним все в порядке.
     - Брось, - повторил Брут. - Ради меня, Дэл.
     Делакруа наклонился с явной неохотой, боясь выпустить Мистера Джинглза из рук даже на время. Потом очень нежно бросил катушку. Она покатилась по камере мимо коробки из-под сигар "Корона" к стене. Мистер Джинглз погнался за ней, но не так быстро, как раньше. Казалось, что он слегка припадает на заднюю левую лапку, и это меня поразило больше всего. Эта небольшая хромота.
     Он добежал все же до катушки и прикатил ее носом назад к Делакруа со всем своим прежним энтузиазмом. Я повернулся к Джону Коффи, который стоял у двери в свою камеру и улыбался. Улыбка его была усталой. Не сказать, чтобы он выглядел совсем счастливым, но та встревоженная настойчивость, которую я видел на его лице, когда он просил дать ему мышь, исчезла, как исчезло и выражение боли и страха. Это снова был наш Джон Коффи со слегка отсутствующим лицом и странными нездешними глазами,
     - Ты помог ему, - сказал я - Правда, парень?
     - Да, это так. - Улыбка Коффи стала чуть шире, и на секунду или две стала счастливой. - Я помог ему. Я помог мышонку Дала. Я помог... - Он замолк, не в силах вспомнить имя.
     - Мистеру Джинглзу, - подсказал Дин. Он смотрел на Джона Коффи внимательно, изучающим взглядом, словно ожидая, что Коффи вдруг возгорится или начнет плавать по камере.
     - Правильно, - кивнул Коффи. - Мистеру Джинглзу. Он - цирковая мышь. И будет жить за стеклом.
     - Да уж будьте покойны, - заверил Харри, тоже обратившись к Джону Коффи. За нашими спинами Делакруа лежал на своей койке, держа Мистера Джинглза на груди. Дэл ворковал с ним и пел какую-то французскую песенку, похожую на колыбельную.
     Коффи посмотрел вдоль Зеленой Мили в сторону стола дежурных и двери, ведущей в мой кабинет и в складское помещение.
     - Босс Перси - плохой, - произнес он. - Босс Перси - подлый. Он наступил на мышку Дэла. Он наступил на Мистера Джинглза.
     А потом, мы не успели еще ничего сказать - словно мы могли еще что-то сказать ему, - Джон Коффи вернулся на койку, лег и повернулся набок лицом к стене.

3

     Перси стоял к нам спиной, когда мы с Брутом минут через двадцать вошли в помещение склада.
     На полочке над корзиной с грязной форменной одеждой (а иногда и с гражданской, тюремной прачечной было все равно, что стирать) он нашел баночку мебельной политуры и теперь натирал дубовые подлокотники и ножки электрического стула. Вам это может показаться странным или даже жутковатым, но для нас с Брутом работа, которую Перси делал всю ночь, казалась вполне нормальной. Олд Спарки завтра предстанет перед публикой, а Перси наконец появится в роли распорядителя.
     - Перси, - тихо позвал я.
     Он обернулся, мелодия, которую он напевал, застряла у него в горле, и посмотрел на нас. Я не увидел ожидаемого страха, по крайней мере сначала. Но я понял, что Перси как-то постарел. И подумал, что Джон Коффи прав. У него был вид подлого человека. А подлость, как наркотик - никто в мире не разбирается в этом лучше меня, и, должен сказать, после некоторых экспериментов Перси попался крепко. Он был доволен тем, что сделал с мышью Делакруа. И больше всего ему понравились отчаянные крики Дэла.
     - Нечего на меня так смотреть, - сказал он голосом, который звучал почти приятно. - В конце концов, это всего лишь мышь. И ее здесь раньше никогда не было, вы это прекрасно знаете.
     - С мышью все в порядке, - произнес я. Сердце у меня в груди билось гулко, но я старался произносить слова спокойно и почти бесстрастно. - Все в порядке. Бегает, пищит и снова гоняется за катушкой. Оказы-вается убивать мышей ты умеешь не лучше, чем все остальное, что ты здесь делаешь.
     Он посмотрел на меня с недоверием:
     - Вы думаете, я в это поверю? Я эту мерзость раздавил! Я сам слышал! Так что...
     - Заткнись.
     Он уставился на меня, вытаращив глаза.
     - Что? Что ты мне сказал?
     Я сделал к нему шаг. Я чувствовал, как бьется вена у меня на лбу. Давно я не был так разозлен.
     - Ты что, не рад, что Мистер Джинглз в порядке? После всех наших разговоров о том, что наша работа заключается в том, чтобы внушать спокойствие заключенным, особенно когда дело идет к концу, я думал, ты обрадуешься. Вздохнешь с облегчением. Ведь Дэлу завтра идти и все такое.
     Перси перевел взгляд с меня на Брута, его обычное спокойствие сменилось неуверенностью.
     - В какую игру, черт побери, вы, ребята, играете? - спросил он.
     - Это совсем не игра, дружище, - ответил Брут. - Ты думаешь, что это... ладно, это одна из причин, по которой тебе нельзя доверять. Хочешь знать абсолютную правду? Я думаю, что ты - человек пропащий.
     - Ты еще увидишь. - Теперь голос Перси стал звучать грубо. Страх вернулся к нему, боязнь того, что мы можем захотеть сделать с ним что-то. Я порадовался, услышав это. Так с ним легче иметь дело. - Я знаю кое-кого. Важных людей.
     - Это ты так говоришь, а ты - такой мечтатель, - произнес Брут так, словно готов был рассмеяться. Перси уронил тряпку на сиденье стула.
     - Я убил эту мышь, - сказал он уже не очень уверенно.
     - Пойди и сам убедись, - предложил я. - Здесь свободная страна.
     - И пойду, - ответил он. - Пойду.
     Он прошел мимо нас, поджав губы и поигрывая расческой в маленьких ручках (Уортон был прав, они действительно были прелестны). Он поднялся по ступенькам и нырнул в дверь в мой кабинет. Мы с Брутом остались рядом с Олд Спарки, ожидая его возвращения, и молчали. Не знаю, как Брут, но мне нечего было сказать. Я даже не знал, что подумать о только что увиденном.
     Прошло три минуты. Брут поднял тряпку Перси и стал натирать толстые перекладины спинки электрического стула. Он уже закончил одну и приступил ко второй, когда вернулся Перси. Он споткнулся и чуть не упал на пол, спускаясь по ступенькам из офиса, а к нам подошел неровной походкой. Лицо у него было недоумевающее.
     - Вы их заменили, - сказал он дрожащим, обвиняющим голосом. - Вы как-то подменили мышей, ублюдки. Играете со мной, но вы очень пожалеете, если не прекратите! Вас выбросят на улицу, если не перестанете! Кто вы такие?
     Он замолк, задыхаясь и сжав кулаки.
     - Я расскажу тебе, кто мы такие, - ответил я. - Мы - люди, с которыми ты работаешь. Перси... но больше уже не будешь. - Я протянул руки и сжал его плечи. Не сильно, но все-таки сжал.
     Перси это не понравилось.
     - Убери свои...
     Брут схватил его за правую руку, и она вся - маленькая, мягкая и белая - исчезла в загорелом кулаке Брута.
     - Заткни пасть, сынок. Если понимаешь, что тебе лучше, то воспользуйся последним шансом, чтобы прочистить уши.
     Я повернул Перси, поднял на платформу и толкал до тех пор, пока он ногами не ударился о сиденье электрического стула и не сел. Его спокойствие улетучилось вместе с апломбом. Не забывайте, что Перси был очень молод. И в его возрасте это качество как тонкий слой фанеры, как тень на поверхности эмалевой краски. Этот слой еще можно проткнуть. И я понял, что сейчас Перси готов слушать.
     - Я хочу, чтобы ты дал слово, - сказал я.
     - Какое еще слово? - Он еще пытался усмехаться но в глазах читался испуг. Электричество в аппаратной не было включено, но у деревянного сиденья Олд Спарки есть своя сила, и в тот момент я понял, что Перси ее чувствует.
     - Дай нам слово, что если мы поставим тебя распорядителем завтра ночью, ты тут же перейдешь в Бриар Ридж и оставишь нас в покое. - Брут говорил с яростью, которой я у него раньше не слышал. - Что ты подашь заявление о переходе на следующий же день.
     - А если нет? Если я просто позвоню кое-кому и скажу, что вы меня мучали, запугивали и угрожали?
     - Мы можем вылететь отсюда, если твои связи так же хороши, как тебе кажется, - заявил я. - Но уж позаботимся, чтобы и твоей крови на полу осталось немало, Перси.
     - Из-за мыши? Ха! Вы думаете, кого-то волнует, что я наступил на любимую мышку осужденного убийцы? За пределами этого сумасшедшего дома, да?
     - Нет. Но три человека видели, как ты стоял, засунув палец в задницу, когда Буйный Билл Уортон пытался задушить Дина Стэнтона своей цепью. Это людей будет волновать, я тебе, Перси, обещаю. Об этом даже твой высокопоставленный дядюшка-губернатор заволнуется.
     Щеки и лоб Перси покрылись красными пятнами.
     - Вы думаете, они вам поверят? - спросил он, но голос его потерял злую силу. Он ясно понимал, что кто-нибудь сможет нам поверить. А Перси не любил попадать в неприятности. Нарушать правила можно. Но вот чтобы тебя поймали, - этого нельзя.
     - А еще у меня есть фотографии шеи Дина, когда синяки еще не сошли, - добавил Брут. Я не знал, правда это или нет, но звучало убедительно. - И знаешь, о чем говорят эти снимки? Что Уортон успел хорошо потрудиться, пока его не оттащили, хотя ты стоял там, да еще с той стороны, где Уортон тебя не видел. Тебе придется отвечать на довольно трудные вопросы, понял? А такие случаи накладывают на человека своего рода клеймо. И оно останется надолго после того, как его родственники оставят государственную службу и будут сидеть дома, попивая мятный джулеп на веранде. Запись в рабочей карточке может стать сильной и интересной штукой, ведь в карточку будут заглядывать многие в течение твоей жизни.
     Глаза Перси недоверчиво перебегали с одного на другого. Левой рукой он пригладил волосы. Он не сказал ничего, но я подумал, что мы его почти уже сделали.
     - Ну давай, и покончим с этим. Ведь ты не желаешь оставаться здесь дольше, чем мы этого хотим, правда?
     - Я ненавижу здесь все! - выкрикнул он. - Я ненавижу, как вы со мной обращаетесь, как не даете проявить себя!
     Последнее было очень далеко от правды, однако я счел несвоевременным это оспаривать.
     - И еще я не люблю, когда меня запугивают, Мой папа учил меня, что однажды ступив на этот путь, скорее всего кончишь тем, что потом всю жизнь позволишь людям запугивать тебя. - Его глаза, почти такие же прелестные, как руки, засверкали. - Особенно не люблю, когда меня запугивают такие громадные обезьяны, как этот тип. - Он посмотрел на моего старого друга и фыркнул - "И ты, Брут!" - подходящая кличка.
     - Ты должен кое-что понять. Перси, - сказал я. - С нашей точки зрения, это ты нас запугиваешь. Мы все время подсказываем тебе, как нужно вести себя здесь, а ты продолжаешь все делать по-своему, когда же все идет не так, прикрываешься своими связями. Типичный пример - когда ты наступил на мышь Делакруа, - Врут поймал мой взгляд и я быстро поправился. - Когда ты попытался наступить на мышь Делакруа. Ты все время угрожаешь, угрожаешь и угрожаешь. И в конце концов мы поступаем с тобой так же, вот и все. Но, послушай, если ты сделаешь так, как надо, все получится и ты выйдешь чистеньким, как молодой человек, делающий карьеру, и благоухающим, как роза. Ну, что скажешь на это? Поступай, как взрослый. Перси. Пообещай, что уйдешь после казни Дэла.
     Он обдумал наше предложение. Через пару секунд в его глазах появилось выражение, какое бывает у людей, когда в голову приходит хорошая мысль. Мне это не очень понравилось, потому что любая идея, хорошая для Перси, совсем не обязательно хороша для нас.
     - К тому же, - добавил Брут, - подумай, как здорово будет избавиться от этого мешка с дерьмом - Уортона.
     Перси кивнул, и я позволил ему встать со стула. Он одернул форменную рубашку, заправил ее сзади, причесал волосы расческой. Потом поглядел на нас.
     - Ладно, я согласен. Я распоряжаюсь завтра ночью на казни Дэла, а на следующий день подаю прошение о переводе в Бриар Ридж. И мы квиты. Идет?
     - Идет, - согласился я. В его глазах все еще сохранялось прежнее выражение, но в тот момент я уже расслабился и не придал ему значения.
     Он протянул руку:
     - Ну что, по рукам?
     Я пожал ему руку. Брут тоже.
     И опять мы остались в дураках,

4

     Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась эта странная октябрьская жара. Когда я приехал на работу, на западе собиралась гроза и темные тучи понемногу закрывали небо. Они спустились к вечеру, и из них стали выбиваться голубовато-белые зигзаги молний. В десять часов вечера над графством Трапенгус прошел ураган - погибли четыре человека, сорвало крышу с платной конюшни, а над Холодной Горой бушевали жестокие грозы и дули сильные порывистые ветры. Позже мне стало казаться, что сами небеса протестовали против ужасной смерти Эдуара Делакруа.
     Сначала все шло нормально. Дэл провел спокойный день в своей камере, иногда играя с Мистером Джинглзом, но чаще просто лежа на койке и лаская его. Уортон пару раз пытался затеять скандал: то он орал Дэлу что-то про мышьбургеры, которые будут готовить после того, как старина Пьер станцует тустеп в ад, но маленький французик не отвечал, и Уортон, полагавший, что это его самая остроумная шутка, сдался.
     В четверть одиннадцатого пришел брат Шустер и привел нас в восторг сообщением, что собирается читать Дэлу молитву "Отче наш" на французском. Это было похоже на хорошее предзнаменование. Но мы, конечно же, ошибались.
     Около одиннадцати начали съезжаться свидетели, вполголоса говоря об ужасной погоде и рассуждая о возможной задержке казни из-за перебоев с электроснабжением. Наверное, никто из них не знал, что Олд Спарки работает от генератора, и если молния не ударит прямо в него, то шоу состоится при любой погоде. В аппаратной в ту ночь был Харри, поэтому ему, Биллу Доджу и Перси Уэтмору пришлось послужить "билетерами" и провожать зрителей на места, предлагая каждому прохладительные напитки. На церемонию прибыли две женщины: сестра той девушки, которую изнасиловал и убил Дэл, и мать одного из погибших в пожаре, - крупная, бледная и решительная леди. Она высказала Харри Тервиллиджеру надежду, что человек, на которого она пришла посмотреть, добрый и испуганный, что он знает о приготовленных для него адских печах и ожидающих подручных сатаны. Потом она расплакалась и спрятала лицо в кружевной платочек размером с наволочку.
     Раздался оглушительный раскат грома, совсем не приглушаемый тонкой металлической крышей. Люди тревожно переглянулись. Мужчины чувствовали себя неловко в галстуках в столь поздний час и вытирали вспотевшие щеки. И, конечно же, все глаза были обращены на Олд Спарки. В начале недели они еще могли шутить по поводу этого ритуала, но сегодня к половине двенадцатого все шуточки как-то испарились.
     Свой рассказ я начал с того, что у тех, кому действительно предстояло сесть на этот дубовый стул, юмор улетучивался моментально, но когда наступал ответственный момент, улыбки сходили с лиц не только у приговоренных. Говорили мало, а когда снова загремел гром, словно расщепленное дерево, сестра жертвы Делакруа даже вскрикнула. Последним свое место среди свидетелей занял Кэртис Андерсон, заменяющий начальника тюрьмы Мурса.
     В половине одиннадцатого я подошел к камере Делакруа, Брут и Дин шли чуть поодаль. Дэл сидел на своей койке, держа на коленях Мистера Джинглза. Голова мышонка была повернута в сторону осужденного, а его глазки-бусинки смотрели прямо в лицо. Дэл гладил макушку Мистера Джинглза между ушками. По его лицу беззвучно катились крупные слезы, и казалось, что именно на них и смотрит мышонок. Дэл поднял глаза при звуке наших шагов. Он был бледен. У себя за спиной я не увидел, а скорее почувствовал, что Джон Коффи стоит у двери своей камеры и наблюдает.
     Дэл вздрогнул от лязга моих ключей, но остался неподвижным, продолжая гладить голову Мистера Джинглза, когда я открыл замки и отодвинул дверь.
     - Привет, босс Эджкум, - сказал он. - Привет, ребята. Поздоровайся, Мистер Джинглз. - Но Мистер Джинглз только продолжал завороженно смотреть в лицо лысого человечка, словно недоумевая, откуда берутся слезы. Разноцветная катушка аккуратно лежала в коробке "Корона" - я подумал, что она лежит там последний раз, и содрогнулся.
     - Эдуар Делакруа, как представитель суда...
     - Босс Эджкум?
     Я хотел продолжать положенную речь, но потом передумал.
     - В чем дело, Дэл?
     Он протянул мне мышонка.
     - Возьми. И пусть с ним ничего не случится.
     - Дэл, я боюсь, что он не пойдет ко мне. Он не...
     - Пойдет, он сказал, что пойдет. Он сказал, что все о тебе знает, босс Эджкум, и что ты отвезешь его в это место во Флориде, где мышки выполняют трюки. Он говорит, что доверяет тебе. - Делакруа протянул руку подальше, и, чтоб я пропал, мышонок шагнул с его ладони ко мне на плечо. Он был такой легкий, что я почти не ощущал его сквозь китель - только как маленькое теплое пятнышко. - А еще, босс, не позволяй этому злому парню подходить к нему. Пусть этот негодяй не трогает мою мышку.
     - Хорошо, Дэл, я не позволю. - Вопрос был в том, что делать с мышью сейчас, в данный момент. Не мог же я провести Делакруа перед свидетелями с мышью, восседающей на моем плече.
     - Я возьму его, босс, - раздалось за моей спиной. Голос принадлежал Джону Коффи, и было странно, что он прозвучал именно тогда, словно Коффи прочитал мои мысли. - Ненадолго. Если Дэл не против.
     Дэл кивнул с облегчением.
     - Да, возьми его, Джон, пока этот идиотизм не закончится, хорошо? А потом... - Его взгляд снова остановился на мне и Бруте. - Вы отвезете его во Флориду. В тот Маусвилль.
     - Да, скорее всего мы с Полем это сделаем вместе, - сказал Брут, с тревогой глядя, как Мистер Джинглз перешел с моего плеча в громадную протянутую ладонь Коффи. Мистер Джинглз совершил это без возражений и не пытаясь убежать, наоборот, он так же охотно вскарабкался вверх по руке Джона Коффи, как и шагнул на плечо мне.
     - Мы возьмем часть отпуска, правда, Пол?
     Я кивнул. Дэл кивнул тоже, его глаза стали ясными, а губы тронула улыбка.
     - Люди будут платить десять центов, чтобы его увидеть. А для детей - два цента. Правильно, босс Ховелл?
     - Да, правильно, Дэл.
     - Ты хороший человек, босс Ховелл, - сказал Дэл. - И ты тоже, босс Эджкум. Вы иногда кричали на меня, да, но не больше, чем было нужно. Вы все хорошие, кроме этого Перси. Жаль, что мы больше нигде не встретимся. Плохие времена, плохие нравы.
     - Мне нужно кое-что сказать тебе, Дэл, - обратился я к нему. - Эти слова я говорю всем перед тем, как идти. Не то чтобы шедевр, но это часть моей работы. Ладно?
     - Да, месье. - Он в последний раз посмотрел на Мистера Джинглза, восседающего на широком плече Джона Коффи - Au revour, mon ami, - сказал он и заплакал сильнее, - Je t'aime, mon petit¹. - Он послал мышонку воздушный поцелуй. Это должно было выглядеть смешно, может, даже нелепо, но нам так не казалось. На секунду я встретился взглядом с Дином и тут же отвел глаза. Дин смотрел в глубину коридора, в сторону смирительной комнаты, и как-то странно улыбался. Я подумал, что он вот-вот расплачется. Что же касается меня, то я сказал то, что должен был сказать, начиная со слов, "по поручению суда", а когда закончил, Дэл в последний раз вышел из своей камеры.
     - Подожди секунду, парень, - сказал Врут и проверил макушку Дэла, куда будут надевать шлем. Потом кивнул мне и похлопал Дэла по плечу. - Гладко, как после бритвы. Пошли.
     И вот так Эдуар Делакруа совершил свои последний проход по Зеленой Миле, струйки пота и слез вперемешку текли по ею лицу, а над головой бушевала гроза. Брут шел слева от приговоренного, я - справа, а Дин - позади.
     Шустер находился в моем кабинете, где по углам уже стояли на страже Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дэла, улыбнулся и обратился к нему по-французски. Мне он показался неестественным, но он сотворил чудо: Дэл тоже улыбнулся в ответ, а потом подошел к Шустеру и обнял его. Рингголд и Бэттл дернулись, но я поднял руки и покачал головой.
     Шустер слушал поток сдавленных от слез слов Дэла по-французски, кивал, словно он отлично все понял, и похлопывал Дэла по спине. Он посмотрел на меня через плечо маленького французика и сказал:
     - Из того, что он говорят, хорошо, если я понимаю четверть.
     - Это неважно, - проворчал Брут.
     - Я тоже так думаю, сынок, - ответил Шустер с улыбкой. Он был лучшим из священников, и теперь я подумал, что совсем ничего не знаю о его судьбе. Надеюсь, что вопреки всему он смог сохранить веру.
     Он помог Дэлу опуститься на колени и сложил руки в молитве. Делакруа сделал то же самое.
     - Отче наш, сущий на небесах, - начал Шустер по-французски, и Делакруа повторял вместе с ним. Они читали "Отче наш" вместе на плавно звучавшем, журчащем языке до самого конца, до слов "но избави нас от лукавого, аминь". К этому времени слезы почти перестали бежать из глаз Дэла, да и сам он заметно успокоился. Затем последовали стихи из Библии (на английском), в том числе и старинный мотив о спокойных #йодах. Закончив читать. Шустер хотел встать, но Дэл потянул его за рукав и произнес что-то по-французски. Шустер внимательно слушал, нахмурясь. Потом ответил. Дэл проговорил что-то еще, а потом только смотрел с надеждой.
     Шустер обратился ко мне:
     - Он хочет прочитать еще одну молитву. Я не могу ему помочь по причине моей веры. Как вы думаете, пусть читает?
     Я посмотрел на часы на стене и увидел, что уже без семнадцати минут полночь.
     - Да, - сказал я, - но только побыстрее. Мы должны придерживаться графика.
     - Хорошо. - Он повернулся к Делакруа и кивнул. Дэл закрыл глаза, словно для молитвы, но секунду не говорил ничего. Напряженные морщины прорезали его лоб, и у меня появилось чувство, что этот человек ищет где-то далеко в мозгу забытую кладовку, где лежит предмет, которым не пользовались много-много лет. Я опять посмотрел на часы и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брут дернул меня за рукав и покачал головой.
     И тогда Дэл начал мягко и быстро говорить на американском французском, таком округлом, мягком и нежном, как грудь молодой женщины:
     - О Мария, приветствую вас, Мария всемилостивейшая. Господь Бог с вами, вы - святая из всех женщин и Господь Бог Иисус, плод вашего чрева, святой. - Он снова заплакал, но, по-моему, не замечая этого. - Пресвятая Мария, мать моя, Богородица, помолитесь за меня, помолитесь за всех нас, грешных, теперь в час, когда... в час нашей смерти. В час, когда я умру. - Он глубоко и прерывисто вздохнул. - Аминь.
     Когда Делакруа поднимался на ноги, вспышка молнии озарила комнату мгновенным голубоватым сиянием. Все вздрогнули и поежились, кроме самого Делакруа, который словно целиком был поглощен старинной молитвой. Он вытянул руку, не глядя. Брут взял и быстро пожал ее. Делакруа поднял глаза и чуть улыбнулся.
     - Nous voyons... - начал он, но осекся. С заметным усилием он снова перешел на английский.
     - Теперь мы можем идти, босс Ховелл, босс Эджкум. Я в согласии с Богом.
     - Хорошо, - сказал я и подумал, насколько в согласии с Богом будет себя чувствовать Дэл через двадцать минут, когда окажется по ту сторону электричества. Я надеялся, что его последняя молитва услышана и теперь Матерь Мария будет молиться за него всем своим сердцем и душой, ибо Эдуару Делакруа, насильнику и убийце, именно тогда понадобятся все молитвы, которые он сможет припомнить. На улице снова прогрохотал гром. - Пойдем, Дэл. Теперь уже недалеко.
     - Хорошо, босс, хорошо. Я уже не боюсь. Он так сказал, но по его глазам я увидел, что - с Богом или без Бога, со Святой Марией или нет, - но он лжет. К тому моменту, когда они проходят последние сантиметры зеленого ковра и ныряют в маленькую дверь, почти все боятся.
     - Остановись внизу, - сказал я ему тихо, когда он прошел в дверь, но эти указания были явно излишними. Он все равно остановился бы внизу лестницы как вкопанный, потому что увидел на платформе Перси Уэтмора, у его ног стояло ведро с губкой, а за правым бедром виднелся телефон, соединяющий с губернатором.
     - Нет, - произнес Дел перепуганным голосом. - Нет, нет, только не он!
     - Давай иди, - приказал Брут. - Просто смотри на меня и на Пола. Словно его там нет.
     - Но...
     Люди уже повернулись и глядели на нас, но слегка сдвинувшись, я все еще мог незаметно схватить Делакруа за левый локоть.
     - Спокойно, - произнес я так тихо, что меня слышал только Дэл, ну, может быть, еще и Брут. - Единственное, что о тебе запомнят эти люди, это как ты ушел. Поэтому веди себя достойно.
     В эту секунду над головой прогрохотал самый громкий раскат грома, задрожала железная крыша. Перси вздрогнул, словно кто-то напугал его, а Дэл коротко фыркнул.
     - Если будет еще громче, он опять намочит в штаны, - сказал он и расправил плечи, хотя там было не так много чего расправлять. - Пошли, и покончим с этим.
     Мы прошли к платформе. Дэл нервно пробежал взглядом по свидетелям - их было человек двадцать пять, а мы - Брут, Дин и я - не сводили тренированных глаз со стула. Все, казалось, в порядке. Я вопросительно поднял большой палец и одну бровь, и Перси криво усмехнулся в ответ, словно говоря: "Ты что, хочешь узнать, все ли в порядке? Конечно".
     Я очень надеялся, что он прав.
     Мы с Брутом автоматически взяли Делакруа за локти, когда он взошел на платформу. Она возвышается всего на двадцать сантиметров над полом, но, к вашему удивлению, очень многим из наших постояльцев, даже самым крутым и отпетым, требовалась помощь, чтобы сделать этот последний в их жизни шаг.
     Дэл его сделал нормально. Секунду постоял перед стулом (решительно не глядя на Перси), а потом заговорил со стулом вслух, словно знакомясь: "C'est moi - это я", - сказал он. Перси протянул было руку, но Делакруа повернулся и сел. Я стал на колено слева от стула, а Брут - справа. Я защищал пах и горло так, как я уже описывал, потом устроил застежку, чтобы она полностью охватывала худую белую плоть чуть выше лодыжки. Гром снова оглушил нас, и я вздрогнул. Пот заливал и щипал глаза. Я почему-то все время думал о Маусвилле. Куда можно попасть за десять центов. За два цента детям, которые увидят Мистера Джинглза за слюдяными окошечками.
     Застежка капризничала и не хотела закрываться. Я слышал, как Дэл тяжело вдыхает воздух в легкие, которые сейчас пытаются угнаться за бешено колотящимся от страха сердцем, а через какие-нибудь четыре минуты превратятся в пустые мешки. И то, что он убил полдюжины человек, сейчас казалось самой незначительной подробностью. Ничего не хочу говорить о добре и зле, я просто рассказываю, как все было.
     Дин присел рядом со мной и спросил:
     - В чем дело, Пол?
     - Я не могу... - начал было я, но тут пряжка со звучным щелчком защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на ноге Делакруа, потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.
     - Извини, - сказал я,
     - Ничего, босс, - ответил Дэл. - Болеть будет недолго.
     В застежке со стороны Брута находились электроды, и поэтому на нее уходило всегда больше времени, и вот мы втроем встали почти одновременно. Дин взялся за пряжку на запястье левой руки Дэла, а Перси - правой. Я был готов двинуться ему на помощь, но у него все получилось лучше, чем у меня. Я видел, что Дэл уже дрожит, словно сквозь него начал проходить ток низкого напряжения. Я чувствовал запах его пота. Он был кисловатый и крепкий и напомнил запах слабого маринада.
     Дин кивнул Перси, Перси обернулся через плечо - я даже увидел, где он порезался, когда брился в тот день, - и сказал тихим твердым голосом:
     - Включай на первую! Раздался низкий гул, похожий на шум старого холодильника при включении, и светильники в помещении склада загорелись ярче. Из публики донеслось несколько ахов и бормотанье. Дэл дернулся на стуле и схватился за дубовые подлокотники с такой силой, что побелели суставы. Глаза его быстро забегали из стороны в сторону, а сухое дыхание стало еще чаще. Он почти задыхался.
     - Спокойно, - пробормотал Брут. - Спокойно, Дэл, все нормально. Держись, все идет нормально.
     "Эй, ребята! - вспомнил я. - Идите смотреть, что умеет Мистер Джинглз". Над головой снова загрохотало.
     Перси величественно обошел вокруг и встал перед электрическим стулом. Наступил важный момент, он был в центре внимания, все глаза устремились на него. Все, кроме одной пары. Делакруа увидел, кто это, и стал смотреть себе на колени. И я готов был поспорить на что угодно, что Перси станет напыщенно декламировать свой текст, но он прочел его бесстрастным, странно спокойным голосом.
     - Эдуар Делакруа, вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом присяжных и подтвержден судьей с хорошей репутацией в данном штате. Боже, храни жителей этого штата. Не желаете ли сказать что-нибудь, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?
     Дэл попытался что-то произнести, но сначала не получилось ни звука, кроме испуганного шепота, полного воздуха и гласных звуков. Тень презрительной улыбки тронула уголки рта Перси, и я готов был убить его тут же на месте. Потом Дэл облизал губы и попытался снова.
     - Я сожалею о том, что совершил, - произнес он. - Я бы все отдал, чтобы повернуть часы назад, но это невозможно. Поэтому сейчас... - Гром взорвался над нами, словно артиллерийский снаряд. Дэл дернулся, насколько позволяли пряжки, глаза дико сверкали на его влажном лице. - Поэтому сейчас я за все плачу. Господи, прости меня. - Он снова облизал губы и посмотрел на Брута. - Не забудьте про обещание насчет Мистера Джинглза, - добавил он тихим голосом только для нас.
     - Не забудем, не беспокойся, - сказал я и потрепал его по ледяной руке. - Он поедет в Маусвилль...
     - Черта с два, - проговорил Перси уголком рта, как рецидивист, пристегивая ремень поперек груди Делакруа. - Нет такого места. Эту сказку парни выдумали, чтоб ты вел себя тихо. Это чтоб ты знал, педик.
     Вспыхнувший в глазах Дэла огонь сказал мне, что отчасти он так и думал... но не рассказывал всем остальным. Я посмотрел на Перси с недоумением и злостью, а он выдержал мой взгляд, понимая, что сделать я ничего не могу. И он, конечно, был прав. Я ничего не мог сделать ни перед свидетелями, ни перед Делакруа, сидящим на самом краешке жизни. Ничего не оставалось, как продолжать и закончить это.

Продолжение следует...