Литературное чтиво Выпуск No 359 от 2006-05-22 Число подписчиков: 22    Дэн БРАУН "КОД ДА ВИНЧИ" Глава 17      - Что это значит - она не отвечает? - возмущенно спросил Фаш. - Вы уверены, что правильно набрали номер? Я знаю, телефон у нее всегда при себе.      Колле пытался дозвониться Софи вот уже несколько минут. - Может, у нее батарейка сдохла. Или она отключилась.      После разговора с директором отдела криптографии Фаш выглядел озабоченным. Повесив трубку, он подошел к Колле и велел срочно связаться с агентом Невё. Но связаться никак не удавалось, и теперь Фаш метался по кабинету, точно лев в клетке.      - А зачем звонили из отдела? - поинтересовался Колле. Фаш резко развернулся к нему:      - Сказать, что они не обнаружили никакой связи между родичами идола и всякими там минами зла.      - И все?      - Нет. Еще сказали, что идентифицировали набор цифр как последовательность Фибоначчи и что, судя по всему, никакого особого смысла тут не просматривается.      Колле был растерян.      - Но ведь они уже прислали агента Невё сообщить нам это. Фаш покачал головой:      - Невё они не посылали.      - Что?!      - Директор сказал, что как только от нас поступили материалы, он собрал всю команду и засадил за работу. А когда прибыла агент Невё, она лишь взглянула на снимки Соньера и кода и тут же, не говоря ни слова, вышла из офиса. Директор сказал, что не может ее упрекать. Такое поведение было продиктовано тем, что она очень расстроилась, увидев эти снимки.      - Расстроилась? Она что, никогда не видела снимков мертвецов?      Помолчав, Фаш ответил:      - Я этого не знал, да и директор тоже, по крайней мере до тех пор, пока его не уведомил один из сотрудников. Дело в том, что Софи Невё приходится Жаку Соньеру внучкой.      Колле лишился дара речи.      - Директор сказал, она ни разу не упоминала об их родстве. И решил, что Невё поступала так из скромности. Просто не хотела, чтобы к ней проявляли снисхождение лишь потому, что она доводится внучкой такому знаменитому человеку.      Неудивительно, что она так расстроилась из-за этих снимков, подумал Колле. Он счел неприятным совпадением тот факт, что эту молодую женщину вызвали расшифровывать послание, оставленное трагически погибшим родственником. Но все равно поступки ее были лишены смысла. - А ведь она сразу поняла, что цифры, написанные Соньером, являются последовательностью Фибоначчи, так как приехала и сказала нам об этом. И лично мне непонятно, почему она ушла из отдела, не сообщив об этом своим коллегам.      Колле пришло в голову лишь одно приемлемое объяснение: Соньер написал этот цифровой код на полу в надежде, что Фаш тут же задействует в расследовании криптографов, а стало быть, и его внучку. Так, может, и остальная часть послания есть не что иное, как способ передать ей какие-то сведения? Если да, то какие? И при чем здесь Лэнгдон?      Но не успел Колле хорошенько поразмыслить об этом, как тишину музея взорвал вой сирены. Где-то в недрах Большой галереи сработала сигнализация.      - Тревога! - крикнул один из агентов, сверившись с показателями приборов. - В Большой галерее! В мужском туалете!      Фаш подскочил к Колле:      - Где Лэнгдон?      - Все еще в туалете, - ответил тот и указал на мерцающую красную точку на экране монитора. - Должно быть, он разбил окно!      Колле и подумать не мог, что Лэнгдон решится на это. Хотя в Париже правила противопожарной безопасности требовали, чтобы все окна в общественных зданиях, находящиеся на высоте свыше пятнадцати метров, можно было разбить в случае пожара, выпрыгивать из окна второго этажа Лувра было бы самоубийством. Кроме того, в той стороне крыла под окнами нет ни кустарников, ни травы, способных смягчить удар при падении. Прямо под окнами туалетов часть площади с двусторонним движением.      - Бог мой! - воскликнул Колле, не сводя глаз с монитора. - Лэнгдон на самом краю подоконника!      Но и Фаш не бездействовал. Выдернув из кобуры револьвер "MR-93", он бросился вон из кабинета.      Колле растерянно следил за экраном монитора. Мигающая красная точка на миг задержалась на подоконнике... и в следующую секунду вышла за периметр здания.      Что происходит? Где Лэнгдон? На подоконнике или...      - Господи! - воскликнул Колле и вскочил. Точка находилась вне стен музея. Вот она задрожала, застыла на мгновение, а затем резко остановилась примерно в десяти ярдах от стен здания.      Колле задвигал мышкой и вызвал на экран монитора карту Парижа. Затем сверился с контрольной системой слежения. Теперь он точно знал место нахождения маячка.      Маячок больше не двигался.      Застыл на площади Карузель. Глава 18      Фаш мчался по лабиринтам Большой галереи, и тут по радиотелефону с ним связался Колле.      - Он выпрыгнул! - проорал Колле в трубку. - Маячок остановился на площади Карузель! Прямо под окном туалета! И больше не двигается. Бог ты мой! Думаю, Лэнгдон покончил жизнь самоубийством.      Фаш слышал его слова, но никак не отреагировал на них, Он продолжал бежать. Казалось, этим коридорам нет конца, Пробегая мимо тела Соньера, он различил в конце галереи свет, Вой сирены становился все громче.      - Стойте, погодите! - снова прозвучал возбужденный голос Колле. - Он двигается! Господи, он жив! Лэнгдон двигается!      Но Фаш продолжал мчаться вперед, проклиная эти бесконечные галереи.      - Лэнгдон движется все быстрее! - возбужденно орал Колле. - Движется через площадь. Так, погодите... он прибавил скорость. Он перемещается с нечеловеческой быстротой!      И вот впереди показались двери туалетов. Теперь голос, доносившийся из радиотелефона, был едва слышен из-за воя сигнализации.      - Должно быть, он в машине! Да, думаю, он в машине. Я не могу...      Тут голос Колле окончательно утонул в шуме сигнализации. А Фаш с револьвером наготове ворвался в мужской туалет. Морщась от пронзительного воя, он принялся осматривать помещение.      В кабинках никого. В комнате с умывальниками - тоже ни души. Глаза Фаша устремились к окну в дальнем конце помещения. Стекло было выбито. Он подбежал и высунулся наружу. Внизу Лэнгдона тоже не было видно. Фаш не представлял, как подозреваемый мог решиться на такое. Ведь если человек прыгает с такой высоты, травма неминуема.      Тут наконец сигнализацию отключили, и голос Колле снова стал слышен:      - ... движется к югу... все быстрее... пересекает Сену по мосту Карузель!      Фаш посмотрел влево. Единственным автомобилем на мосту Карузель был огромный трейлер с прицепом, он направлялся к югу от Лувра. Прицеп был покрыт виниловым тентом, напоминавшим гигантский гамак. Фаш даже вздрогнул, представив себе эту сцену. Очевидно, грузовик всего лишь несколько мгновений назад остановился внизу, прямо под окном, на красный свет, и этот негодяй выпрыгнул.      Безумный риск, подумал Фаш. Ведь Лэнгдон не знал, что лежит в прицепе под тентом. А если там стальные трубы? Или цемент? Пусть даже мусор. Прыжок с высоты сорока футов? Нет, это безумие!      - Маячок смещается, он поворачивает! - кричал Колле в трубку. - Поворачивает к мосту Сен-Пере!      И трейлер действительно сбросил скорость и свернул вправо, к мосту. Ну и пусть, подумал Фаш, наблюдая за тем, как грузовик исчезает из вида. Колле уже связался по рации с агентами, дежурившими на улице, по всему периметру здания, и отдал распоряжение преследовать на патрульных машинах трейлер, за перемещением которого помогал следить маячок. Так что как ни старайся...      Игра окончена, подумал Фаш. Через несколько минут трейлер догонят и блокируют. И Лэнгдону некуда будет бежать.      Сунув револьвер обратно в кобуру, он вышел из туалета и связался с Колле:      - Подать машину. Хочу быть рядом, когда его арестуют.      И Фаш торопливо зашагал в обратном направлении, продолжая удивляться, как это Лэнгдон решился на такой риск. Впрочем, ничего удивительного в том нет. Он сбежал. А значит, он виновен.      Лэнгдон и Софи стояли в темноте, всего в пятнадцати ярдах от туалета, вжавшись спинами в перегородку, что скрывала вход в туалеты из галереи. Едва они успели спрятаться, как мимо них промчался Фаш с револьвером в руке и скрылся в одном из туалетов.      Последние шестьдесят секунд Лэнгдон провел словно в тумане.      Он стоял посреди туалетной комнаты и отказывался бежать с места преступления, которого не совершал, а Софи разглядывала окошко с зеркальным стеклом и проводами сигнализации. Затем она посмотрела вниз, словно прикидывая расстояние до земли.      - Ну, с моей помощью вы сможете выбраться отсюда, - сказала она.      С какой еще помощью? - подумал он. И тоже посмотрел вниз.      На улице, как раз под окном, остановился на красный свет трейлер с прицепом. Корпус последнего был затянут синим виниловым покрытием, скрывавшим от посторонних глаз груз. Не думает же Софи, что он...      - Но, Софи, я никак не смогу прыгнуть. Это равносильно...      - Доставайте маячок.      Лэнгдон нашарил в кармане крошечный металлический диск. Софи схватила его и бросилась к раковине. Взяла большой кусок мыла, положила на него маячок и вдавила так, чтобы он как следует прилип к мылу.      Затем она сунула кусок мыла в руку вконец растерявшемуся Лэнгдону и выдвинула из-под раковины тяжелое цилиндрическое ведро для мусора. Не успел Лэнгдон вымолвить и слова, как она подбежала к окну, держа перед собой ведро, точно таран. Ударила изо всей силы, стекло треснуло.      Их тут же оглушил пронзительный вой сирены.      - Мыло давай! - крикнула Софи. Лэнгдон сунул кусок мыла ей в руку.      Она выглянула из окна, перегнулась через подоконник и прицелилась. Мишень была достаточно большая и находилась на расстоянии примерно десяти ярдов от стены музея. Когда зажегся желтый, Софи размахнулась и бросила кусок мыла вниз.      Мыло долетело до цели, упало на край винилового покрытия и, как только загорелся зеленый и трейлер тронулся с места, скользнуло вниз, в щель. Затем оно провалилось в кузов.      - Поздравляю, - сказала Софи. Подошла к Лэнгдону, схватила его за руку и устремилась к двери. - Вы только что сбежали из Лувра. Они вовремя заметили приближение Фаша и нырнули в спасительную тень.      Теперь, когда вой сигнализации стих, Лэнгдон слышал и другие звуки: от Лувра с включенными сиренами отъезжали полицейские автомобили. Полиция уходит! Фаш наверняка тоже умчался вместе с остальными.      - Примерно метрах в пятидесяти отсюда есть запасной выход, - сказала Софи. - Теперь, когда охрану сняли, мы сможем выбраться из музея.      Лэнгдон ответил кивком. В словах не было нужды. За краткое время знакомства он успел убедиться в уме и ловкости этой молодой женщины. Глава 19      Церковь Сен-Сюльпис не без оснований считалась самым эксцентричным историческим сооружением в Париже. Построенная на развалинах древнего храма египетской богини Исиды, она в архитектурном смысле являлась уменьшенной копией знаменитого собора Нотр-Дам. Святилище это посещали многие знаменитости - здесь бывали баптисты, маркиз де Сад, поэт Бодлер, здесь состоялась свадьба Виктора Гюго. В церковной школе были собраны документы, свидетельствующие о далеких от ортодоксальности взглядах многих ее прихожан, она же некогда служила местом встреч различных тайных обществ. Сейчас неф Сен-Сюльпис был погружен во тьму, в церкви стояла полная тишина, и единственным намеком на то, что храм действующий, был слабый запах ладана, витавший в воздухе после вечерней мессы. Сестра Сандрин провела Сайласа в глубину помещения, и по ее поведению и походке он почувствовал, что она нервничает. Впрочем, он не удивился. Сайлас уже давно привык к тому, что его необычная внешность вселяет в людей смятение.      - Вы американец? - спросила она.      - По рождению - француз, - ответил Сайлас. - Принял постриг в Испании, а теперь учусь в Штатах. Сестра Сандрин кивнула. То была женщина маленького роста с добрыми глазами.      - И вы никогда не видели нашу церковь? - Считаю это почти грехом. - Днем она, конечно, гораздо красивее.      - Уверен в этом. И тем не менее страшно благодарен за то, что вы предоставили мне возможность увидеть ее поздним вечером.      - Аббат просил. У вас, очевидно, очень влиятельные друзья.      Ты и понятия не имеешь, насколько влиятельные, подумал Сайлас.      Идя за сестрой Сандрин по главному проходу, Сайлас дивился аскетичности церковного убранства. В отличие от приветливого собора Нотр-Дам с его цветными фресками, позолоченной отделкой алтаря и искусной резьбой по дереву здесь было прохладно и строго, и Сен-Сюльпис напоминала убранством испанские соборы. Отсутствие декора зрительно увеличивало пространство. Сайлас удивленно глазел на деревянные ребра потолочных опор, и ему казалось, что он очутился под перевернутым вверх дном огромным старинным кораблем.      А что, вполне подходящее сравнение, подумал он. Корабль братства того гляди опрокинется и пойдет ко дну. Сайласу не терпелось приняться за работу, но мешало присутствие сестры Сандрин. Расправиться с этой маленькой женщиной ему ничего не стоило, но он поклялся применять силу только в случае крайней необходимости. Она служительница храма Господня, это не ее вина, что братство выбрало ее церковь и спрятало краеугольный камень именно здесь. Ее не следует наказывать за грехи других.      - Мне, право, неловко, сестра. Вас разбудили среди ночи...      - Ничего страшного. Вы ведь в Париже проездом. И не повидать нашу церковь никак нельзя. Скажите, ваш интерес лежит в области архитектуры или истории?      - Вообще-то, сестра, все мои интересы лежат в плоскости исключительно духовной.      Она добродушно усмехнулась:      - Это само собой. Спросила просто потому, что не знаю, с чего начать экскурсию.      Сайлас не сводил глаз с алтаря.      - Экскурсия ни к чему. Вы и без того потратили на меня время, сестра. Дальше я как-нибудь сам. - Не беспокойтесь, - ответила она. - Раз уж я все равно поднялась...      Сайлас остановился. Они дошли до переднего ряда скамей, и алтарь находился всего в пятнадцати ярдах. Всем своим массивным телом Сайлас развернулся к маленькой женщине и заметил, как она вздрогнула, заглянув в его красные глаза.      - Не хочу показаться грубым, сестра, но, знаете, я как-то не привык расхаживать по дому Господню как на экскурсии. Не возражаете, если я помолюсь наедине с нашим Создателем, ну а уж потом осмотрюсь?      - О да, конечно, - ответила сестра Сандрин, - Я подожду, посижу вон там, где-нибудь на задней скамье.      Сайлас опустил мягкую, но тяжелую руку ей на плечо и сказал:      - И без того чувствую себя виноватым, что разбудил вас. И просить остаться было бы слишком. Так что ступайте себе спать. А я вдоволь налюбуюсь вашей церковью, а потом сам найду выход.      Она забеспокоилась:      - А вы уверены, что не будете чувствовать себя покинутым?      - Совершенно уверен. И потом, молитва - это радость, которую не стоит делить ни с кем другим.      - Воля ваша.      Сайлас снял руку с ее плеча.      - Доброй вам ночи, сестра. Храни вас Господь.      - И вас. - Сестра Сандрин направилась к лестнице. - Только, пожалуйста, когда будете выходить, затворите двери поплотнее.      - Непременно. - Сайлас следил за тем, как она поднимается по ступенькам. Потом отвернулся и опустился на колени в первом ряду, чувствуя, как впиваются в плоть шипы.      Господь мой милосердный и всемогущий, Тебе посвящаю работу, которую должен сотворить сегодня...      Высоко над алтарем, в тени хоров, сестра Сандрин исподтишка подглядывала через балюстраду за монахом в сутане, что стоял на коленях перед алтарем. Ужас, овладевший ею, подсказывал, что надо бежать, скрыться. Может, этот таинственный гость, подумала она, и есть тот враг, о котором ее предупреждали. Может, именно сегодня ей придется исполнить клятву, данную много лет назад. Но пока что она решила остаться здесь, в темноте, и следить за каждым его шагом. Глава 20      Выйдя из тени перегородки, Лэнгдон с Софи бесшумно двинулись по опустевшей Большой галерее к пожарной лестнице.      Лэнгдон шел и раздумывал еще над одной загадкой. Этот новый поворот в череде таинственных событий страшно беспокоил его. Капитан судебной полиции пытается пришить мне убийство. Зачем?      - Как думаете, - прошептал он, - может, это Фаш написал послание на полу?      Софи даже не обернулась.      - Нет, это невозможно.      А вот Лэнгдон не был уверен.      - Но он просто из кожи лезет вон, чтобы упрятать меня за решетку. Может, он приписал мое имя в надежде, что это станет веской уликой?      - Что именно? Последовательность Фибоначчи? Постскриптум? Все эти штучки да Винчи и символизм? Нет, на такое был способен только мой дед.      Лэнгдон понимал: она права. Ведь символика всех ключей к разгадке сведена воедино очень умелой рукой - пятиконечная звезда, знаменитый рисунок да Винчи, символ богини, даже последовательность Фибоначчи. Последовательный набор символов, так бы сказали ученые. Все тесно связано воедино.      - И еще сегодняшний звонок, - напомнила Софи. - Ведь он говорил, что хочет рассказать мне что-то очень важное. Уверена, послание на полу Лувра - не что иное, как последняя попытка деда сообщить мне что-то важное. И только вы способны помочь мне понять, что именно.      Лэнгдон нахмурился. На вид идола родич! О мина зла! Нет, смысл этих строк был ему совершенно непонятен, разобраться в нем он пока бессилен, пусть даже от этого зависит жизнь Софи, да и его собственная тоже. Все только осложнялось с каждой минутой с того момента, как он увидел эти загадочные слова. И имитация прыжка из окна тоже не добавит Лэнгдону доверия Фаша. Он сомневался, что капитан оценит юмор, обнаружив в прицепе трейлера кусок мыла вместо главного подозреваемого.      - Выход уже недалеко, - сказала Софи.      - Как вам кажется, могут цифры в послании вашего деда оказаться ключом к пониманию других строк? - Однажды Лэнгдону довелось работать над старинной рукописью, где эпиграфы содержали шифры и определенные строчки в них служили кодами к расшифровке остальных строк.      - Я весь вечер ломала голову над этими цифрами. Суммы, равенства, производные. Ничего не получается. С чисто математической точки зрения они выбраны наугад. Криптографическая бессмыслица.      - Однако они являются частью последовательности Фибоначчи. Это не может быть простым совпадением.      - Да, это не случайное совпадение. Используя последовательность Фибоначчи, дед как бы подавал мне сигнал. Впрочем, и остальное тоже служило сигналом: то, что послание было написано по-английски; расположение тела, копирующее мой любимый рисунок; пятиконечная звезда. Все ради того, чтобы привлечь мое внимание.      - А что именно говорит вам пентакл?      - Ах да, я не успела вам сказать. Пятиконечная звезда еще в детстве была для меня с дедом особым символом. Мы играли в карты таро, и моя указующая карта всегда оказывалась из набора пентаклов. Уверена, дед мне подыгрывал, но с тех пор пентакл имел для нас особый смысл.      Лэнгдон удивился. Они играли в таро? Эта средневековая карточная игра была наполнена такой потайной еретической символикой, что Лэнгдон посвятил ей отдельную главу в своей новой рукописи. Игры в двадцать две карты назывались "Женщина-папа", "Императрица" и "Звезда". Изначально карты таро были придуманы как средство тайного распространения мировоззрений, чуждых Церкви и запрещенных ею. Теперь мистические свойства карт использовались в основном гадалками.      Указующий набор в картах таро использовался для обозначения божественной сути женского начала, подумал Лэнгдон. И все опять сводится к пятиконечной звезде.      Они добрались до пожарного выхода, и Софи осторожно приоткрыла дверь на лестничную площадку. Сигнализация на этот раз не включилась. Лишь внешние двери музея были снабжены сигнализацией. Они с Лэнгдоном начали спускаться по узким пролетам, с каждым шагом прибавляя скорость. - Ваш дед, - сказал Лэнгдон, едва поспевая за Софи, - когда он говорил вам о пятиконечной звезде, то, случайно, не упоминал о поклонении богине или о каких-либо запретах Католической церкви?      Софи покачала головой:      - Меня куда больше интересовало другое. Математика "божественных пропорций", число PHI, всякие там последовательности Фибоначчи и так далее.      Лэнгдон удивился:      - Ваш дедушка объяснял вам, что такое число PHI?      - Да, конечно. Так называемая "божественная пропорция". - На лице ее возникла улыбка. - Он даже шутил... говорил, что я полубожественное создание, ну, из-за букв в моем имени.      Лэнгдон не сразу понял, но затем до него дошло. Он даже тихонько застонал.      Да, конечно же! Со-фи "Звук "ф" в латинском написании имени Софи" передается буквами PHI (Sophie)."!..      Продолжая спускаться вниз, он сосредоточился на этом PHI. И начал понимать, что подсказки Соньера носят более последовательный характер, чем могло показаться сначала.      Да Винчи... последовательность Фибоначчи... пентакл...      Неким непостижимым образом их связывала одна из самых фундаментальных концепций в истории искусств, рассмотрению которой он, Лэнгдон, даже посвящал несколько лекций на своем курсе.      PHI.      Мысленно он перенесся в Гарвард, увидел себя перед аудиторией. Вот он поворачивается к доске, где мелом выведена тема "Символизм в искусстве". И пишет под ней свое любимое число:      1,618      А затем оборачивается и ловит любопытные взгляды студентов.      - Кто скажет мне, что это за число?      Сидящий в последнем ряду длинноногий математик Стетнер поднимает руку.      - Это число PHI. - Произносит он его как "фи-и".      - Молодец, Стетнер, - говорит Лэнгдон. - Итак, прошу познакомиться, число PHI.      - И не следует путать его с "пи", - с ухмылкой добавляет Стетнер. - Как говорят у нас, математиков, буква "Н" делает его гораздо круче!      Лэнгдон смеется, но, похоже, никто другой не оценил шутки. Стетнер опускается на скамью.      - Число PHI, - продолжает Лэнгдон, - равное одной целой шестистам восемнадцати тысячным, является самым важным и значимым числом в изобразительном искусстве. Кто скажет мне - почему?      Стетнер и тут не упускает случая пошутить:      - Потому, что оно такое красивое, да? Аудитория разражается смехом.      - Как ни странно, - говорит Лэнгдон, - но Стетнер снова прав. Число PHI, по всеобщему мнению, признано самым красивым во вселенной.      Смех стихает, Стетнер явно торжествует.      Лэнгдон готовит проектор для слайдов и объясняет, что число PHI получено из последовательности Фибоначчи, математической прогрессии, известной не только тем, что сумма двух соседних чисел в ней равна последующему числу, но и потому, что частное двух соседствующих чисел обладает уникальным свойством - приближенностью к числу 1, 618, то есть к числу PHI!      И далее Лэнгдон объясняет, что, несмотря на почти мистическое происхождение, число PHI сыграло по-своему уникальную роль. Роль кирпичика в фундаменте построения всего живого на земле. Все растения, животные и даже человеческие существа наделены физическими пропорциями, приблизительно равными корню от соотношения числа PHI к 1.      - Эта вездесущность PHI в природе, - продолжает Лэнгдон и выключает свет в аудитории, - указывает на связь всех живых существ. Раньше считали, что число PHI было предопределено Творцом вселенной. Ученые древности называли одну целую шестьсот восемнадцать тысячных "божественной пропорцией".      - Подождите, - говорит молодая девушка, сидящая в первом ряду, - я учусь на последнем курсе биологического факультета. И лично мне никогда не доводилось наблюдать "божественной пропорции" в живой природе.      - Нет? - усмехнулся Лэнгдон. - Даже при изучении взаимоотношений мужских и женских особей в пчелином рое?      - Само собой. Ведь там женские особи численно всегда намного превосходят мужские.      - Правильно. А известно ли вам, что если в любом на свете улье разделить число женских особей на число мужских, то вы всегда получите одно и то же число?      - Разве?      - Да, представьте. Число PHI. Девушка раскрывает рот:      - БЫТЬ ТОГО НЕ МОЖЕТ!      - Очень даже может! - парирует Лэнгдон. Улыбается и вставляет в аппарат слайд с изображением спиралеобразной морской раковины. - Узнаете?      - Это наутилус, - отвечает студентка. - Головоногий моллюск, известен тем, что закачивает газ в раковину для достижения плавучести.      Лэнгдон кивает:      - Правильно. А теперь попробуйте догадаться, каково соотношение диаметра каждого витка спирали к следующему?      Девушка неуверенно разглядывает изображение спиралеобразной раковины моллюска. Лэнгдон кивает:      - Да, да. Именно. PHI. Божественная пропорция. Одна целая шестьсот восемнадцать тысячных к одному.      Девушка изумленно округляет глаза.      Лэнгдон переходит к следующему слайду, крупному плану цветка подсолнечника со зрелыми семенами.      - Семена подсолнечника располагаются по спиралям, против часовой стрелки. Догадайтесь, каково соотношение диаметра каждой из спиралей к диаметру следующей?      - PHI? - хором спрашивают студенты.      - Точно! - И Лэнгдон начинает демонстрировать один слайд за другим - спиралеобразно закрученные листья початка кукурузы, расположение листьев на стеблях растений, сегментационные части тел насекомых. И все они в строении своем послушно следуют закону "божественной пропорции".      - Поразительно! - восклицает кто-то из студентов.      - Да, - раздается еще чей-то голос, - но какое отношение нее это имеет к искусству?      - Ага! - говорит Лэнгдон. - Рад, что вы задали этот вопрос. И он показывает еще один слайд, знаменитый рисунок Леонардо да Винчи, изображающий обнаженного мужчину в круге. "Витрувианский человек", так он был назван в честь Маркуса Витрувия, гениального римского архитектора, который вознес хвалу "божественной пропорции" в своих "Десяти книгах об архитектуре".      - Никто лучше да Винчи не понимал божественной структуры человеческого тела. Его строения. Да Винчи даже эксгумировал трупы, изучая анатомию и измеряя пропорции костей скелетов. Он первым показал, что тело человека состоит из "строительных блоков", соотношение пропорций которых всегда равно нашему заветному числу.      Во взглядах студентов читается сомнение.      - Вы мне не верите? - восклицает Лэнгдон. - Что ж, в следующий раз, когда пойдете в душ, не забудьте прихватить с собой портняжный метр.      Пара парней, игроков в футбол, хихикает.      - Причем так устроены не только вы, вояки, - говорит Лэнгдон. - Все так устроены. И юноши, и девушки. Проверьте сами. Измерьте расстояние от макушки до пола. Затем разделите на свой рост. И увидите, какое получится число.      - Неужели PHI? - недоверчиво спрашивает один из футболистов.      - Именно. PHI, - кивает Лэнгдон. - Одна целая и шестьсот восемнадцать тысячных. Хотите еще пример? Измерьте расстояние от плеча до кончиков пальцев, затем разделите его на расстояние от локтя до тех же кончиков пальцев. Снова получите то же число. Еще пример? Расстояние от верхней части бедра, поделенное на расстояние от колена до пола, и снова PHI. Фаланги пальцев рук. Фаланги пальцев ног. И снова PHI, PHI. Итак, друзья мои, каждый из вас есть живой пример "божественной пропорции".      Даже в темноте, царившей в аудитории, Лэнгдон видит, как все они потрясены. И чувствует, как по телу разливается приятное тепло. Ради таких моментов он и преподает.      - Как видите, друзья мои, за кажущимся хаосом мира скрывается порядок. И древние, открывшие число PHI, были уверены, что нашли тот строительный камень, который Господь Бог использовал для создания мира, и начали боготворить Природу. Можно понять почему. Божий промысел виден в Природе, по сей день существуют языческие религии, люди поклоняются Матери Земле. Многие из нас прославляют Природу, как делали это язычники, вот только сами до конца не понимают почему. Прекрасным примером является празднование Майского дня1, празднование весны... Земля возвращается к жизни, чтобы расцвести во всем своем великолепии. Волшебное мистическое наследие "божественной пропорции" пришло к нам с незапамятных времен. Человек просто играет по правилам Природы, а потому искусство есть не что иное, как попытка человека имитировать красоту, созданную Творцом вселенной. Так что нет ничего удивительного в том, что во время наших занятий мы увидим еще немало примеров использования "божественной пропорции" в искусстве.      На протяжении следующего получаса Лэнгдон показывает студентам слайды с произведениями Микеланджело, Альбрехта Дюрера, да Винчи и многих других художников и доказывает, что каждый из них строго следовал "божественным пропорциям" в построении своих композиций. Лэнгдон демонстрирует наличие магического числа и в архитектуре, в пропорциях греческого Парфенона, пирамид Египта, даже здания ООН в Нью-Йорке. PHI проявлялось в строго организованных структурах моцартовских сонат, в Пятой симфонии Бетховена, а также в произведениях Бартока, Дебюсси и Шуберта. Число PHI, говорит им Лэнгдон, использовал в расчетах даже Страдивари, при создании своей уникальной скрипки.      - А в заключение, - подводит итог Лэнгдон и подходит к доске, - снова вернемся к символам. - Берет мел и рисует пять пересекающихся линий, изображая пятиконечную звезду. - Этот символ является одним из самых могущественных образов, с которым вам надлежит ознакомиться в этом семестре. Он известен под названием пентаграмма, или пентакл, как называли его древние. И на протяжении многих веков и во многих культурах символ этот считался одновременно божественным и магическим. Кто может сказать мне - почему?      Стетнер, математик, первым поднимает руку:      - Потому что, когда вы рисуете пентаграмму, линии автоматически делятся на сегменты, соответствующие "божественной пропорции".      Лэнгдон одобрительно кивает:      - Молодец. Да, соотношение линейных сегментов в пятиконечной звезде всегда равно числу PHI, что превращает этот символ в наивысшее выражение "божественной пропорции". Именно по этой причине пятиконечная звезда всегда была символом красоты и совершенства и ассоциировалась с богиней и священным женским началом.      Все девушки в аудитории улыбаются.      - Хочу еще заметить вот что. Сегодня мы лишь вскользь упомянули Леонардо да Винчи, но в этом семестре потратим на него довольно много времени. Доказано, что Леонардо был последовательным поклонником древних религий, связанных с женским началом. Завтра я покажу вам его знаменитую фреску "Тайная вечеря" и постараюсь доказать, что она стала одним из самых удивительных примеров поклонения священному женскому началу.      - Вы шутите? - раздается чей-то голос. - Лично мне всегда казалось, "Тайная вечеря" - это об Иисусе!      Лэнгдон заговорщицки подмигивает:      - Вы и представить себе не можете, в каких порой местах прячутся символы!      - Давайте же! - шепотом поторопила его Софи. - В чем дело? Мы уже почти на месте.      Лэнгдон отвлекся от воспоминаний, поднял голову и увидел, что стоит на узкой, плохо освещенной лестнице. Слишком уж потрясло его неожиданное открытие.      На вид идола родич! О мина зла!      Софи не сводила с него глаз.      Так просто? Быть того не может, подумал Лэнгдон.      И одновременно понимал, что все обстоит именно так.      Здесь, в полумраке переходов и лестничных пролетов Лувра, размышляя о числе PHI и Леонардо да Винчи, Лэнгдон неожиданно для себя расшифровал загадочное послание Соньера. - На вид идола родич! О мина зла! - воскликнул он. - Я расшифровал! Проще ничего не бывает!      Софи остановилась и удивленно посмотрела на него. Расшифровал? Сама она билась над этими строками весь вечер, но так и не разгадала кода. И уж тем более не считала его простым.      - Вы сами это говорили, - продолжил Лэнгдон дрожащим от возбуждения голосом. - Последовательность Фибоначчи имеет смысл, лишь когда цифры расставлены в определенном порядке. Иначе это просто математическая бессмыслица.      Софи не понимала, о чем он толкует. Числа в последовательности Фибоначчи? Но до сих пор она была просто уверена в том, что предназначались они для того, чтоб вовлечь в работу отдел криптографии. Так, значит, цель у деда была другая? Она достала из кармана распечатку послания деда, снова пробежала ее глазами.      13-3-2-21-1-1-8-5      На вид идола родич! О мина зла!      Так что же с этими числами?      - Искаженный ряд Фибоначчи - это ключ, - сказал Лэнгдон, беря из ее рук листок с распечаткой. - Числа являются намеком на то, как следует расшифровывать остальную часть послания. Он специально нарушил последовательность, намекая на то, что такой же подход можно применить и к тексту. На вид идола родич! О мина зла! Сами по себе строки эти ничего не означают. Это набор беспорядочно записанных букв.      Софи понадобилась лишь секунда, чтобы уловить ход рассуждений Лэнгдона.      - Так вы считаете, это послание... анаграмма? - Она смотрела ему прямо в глаза. - Нечто вроде письма, где буквы вырезаны из газеты?      Лэнгдон почувствовал скептицизм Софи и понимал, чем он вызван. Лишь немногим людям было известно, что анаграммы, одно время являвшиеся модным развлечением, имеют богатую историю и связаны с символизмом.      Мистические учения каббалы часто основывались именно ни анаграммах: переставляли буквы в словах на древнееврейском языке и получали новое значение. Французские короли эпохи Ренессанса были так убеждены в магической силе анаграмм, что даже вводили при дворе специальную должность королевских анаграммистов, те должны были подсказывать им лучшее решение, анализируя слова в важных документах. А римляне называли изучение анаграмм are magna - великим искусством.      Лэнгдон заглянул в глубокие зеленые глаза Софи.      - Значение того, что написал ваш дед, все время было перед нами. И он оставил нам достаточно ключей и намеков, чтобы понять это.      С этими словами Лэнгдон достал из кармана пиджака шариковую ручку и переставил буквы в каждой строке. На вид идола родич! О мина зла!      И получилось у него вот что:      Л(е)онардо да Винчи! Мона Лиза! Глава 21      Мона Лиза...      Стоявшая на лестничной площадке Софи так и застыла от изумления, словно забыла, что им надо как можно скорее бежать из Лувра.      Простота разгадки просто потрясла ее. Ведь Софи была опытным специалистом, привыкшим иметь дело со сложным криптографическим анализом, и примитивные игры в слова ее интересовали мало. А следовало бы поинтересоваться. Ведь она и сама в детстве увлекалась анаграммами, особенно на английском.      В детстве дед часто использовал анаграммы для улучшения ее английского правописания. Однажды он написал слово "планеты" и сказал, что из тех же букв, только в другом порядке, можно составить девяносто два слова разной длины. И Софи провозилась целых три дня с английским словарем, пока не нашла их все. - Просто не представляю, - сказал Лэнгдон, разглядывая распечатку, - как это вашему деду удалось создать столь замысловатые и практически почти точные анаграммы буквально за несколько минут до смерти?      Софи знала объяснение. Она припомнила, что ее дед, любитель искусств и замысловатых игр в слова, еще с младых ногтей развлекался составлением анаграмм из названий знаменитых произведений искусства. Мало того, одна анаграмма даже доставила ему немало неприятностей, когда Софи была еще совсем маленькой девочкой. Соньер давал интервью какому-то американскому искусствоведческому журналу и, чтобы выразить свое неприятие модернистского движения под названием "кубизм", назвал шедевр Пикассо "Les Demoiselles d'Avignon" <"Les Demoiselles d'Avignon" - "Авиньонские девушки"; анаграмма: "Vile meaningless doodles" - "Мерзкие бессмысленные болваны"> анаграммой: "Vile meaningless doodles". Поклонники Пикассо были далеко не в восторге.      - Возможно, дед составил анаграмму Моны Лизы давным-давно, - сказала Софи Лэнгдону. И сегодня был вынужден воспользоваться ею как кодом. Она вздрогнула: казалось, голос деда доносится до нее из преисподней.      Леонардо да Винчи!      Мона Лиза!      Почему его последними словами стало название знаменитейшей в мире картины, она не понимала. В голову приходило лишь одно объяснение, причем весьма тревожное.      То не были его последние слова...      Должна ли она теперь навестить "Мону Лизу"? Может, дед оставил там какую-то информацию? Что ж, вполне вероятно. Ведь знаменитое полотно висело в Саль де Эта - отдельном маленьком зале, попасть куда можно было только из Большой галереи. Теперь Софи со всей ясностью вспомнила: двери в этот чал находились всего в двадцати метрах от того места, где нашли убитого куратора.      Он вполне мог добраться до "Моны Лизы" перед смертью.      Софи окинула взглядом лестничный пролет и почувствовала, что ее раздирают сомнения. Она понимала: прежде всего надо вывести Лэнгдона из музея, причем чем быстрее, тем лучше. И одновременно интуиция подсказывала ей совсем другое. Снова нахлынули воспоминания. Софи, еще совсем маленькая девочка, впервые приходит в Лувр. Дед приготовил ей сюрприз, сказал, что на свете не так много мест, где человека поджидает свидание со столь же великим и загадочным произведением искусства, как "Мона Лиза".      - Она находится чуть дальше, - таинственным шепотом заметил дед, взял Софи за маленькую ручку и повел через пустые залы и галереи музея.      Тогда девочке было шесть. Она чувствовала себя маленькой и ничтожной, разглядывая огромные помещения с высокими потолками и натертый до ослепительного блеска пол. Пустой музей - они разгуливали по нему уже после закрытия - пугал ее, но она старалась не подавать виду. Лишь плотно сжала губы и вырвала ладошку из крупной руки деда.      - Вон там, впереди, - сказал Соньер. Они подходили к самому знаменитому залу Лувра. Дед чему-то радовался и был немного возбужден, а Софи больше всего на свете хотелось домой. Она уже видела репродукции "Моны Лизы" в разных книжках, и эта картина ей совсем не нравилась, ничуточки. И она не понимала, с чего это все так ею восхищаются.      - C'est ennuyeux, - пробормотала Софи.      - Скучно, - поправил ее дед. - Французский в школе. Английский дома.      - Le Louvre, c'est pas chez moi! <Этот Лувр не для меня! (фр.)> - упрямо возразила она.      Дед засмеялся:      - Ты права. Тогда давай говорить по-английски просто ради забавы.      Софи капризно надула губки и продолжала шагать дальше. И вот они вошли в маленький зал. Она обвела глазами помещение. Пусто, лишь справа, в центре стены, освещенное пятно. Продолговатый портрет за пуленепробиваемым стеклом. Дед остановился в дверях и жестом велел ей подойти к картине.      - Ступай, Софи. Не так много людей удостоились чести побыть наедине с этой дамой.      Софи медленно двинулась через комнату. После всего того, что слышала о "Моне Лизе", девочке казалось, что она приближается к королевской особе. Встав перед пуленепробиваемым стеклом, Софи затаила дыхание и подняла глаза.      Девочка не знала, какие чувства будет испытывать, глядя на знаменитую картину. Ну уж определенно не такие. Ни малейшего изумления или восхищения. Знакомое лицо смотрело на нее точно так же, как со страниц книг. И Софи молча стояла перед полотном - ей показалось, длилось это целую вечность, - в ожидании, что наконец что-то должно произойти.      - Ну и как? - прошептал дед и остановился рядом с ней. - Хороша, не правда ли?      - Уж больно она маленькая. Соньер улыбнулся:      - Но ведь и ты у меня тоже маленькая. И тоже красавица.      Никакая я не красавица, подумала Софи. Она ненавидела свои рыжие волосы и веснушчатое лицо. К тому же она была выше и сильнее всех мальчишек в классе. Взгляд ее снова вернулся к "Моне Лизе", и она покачала головой:      - Она даже хуже, чем в книжках. Лицо какое-то... brameux.      - Затуманенное, - поправил ее дед.      - Затуманенное, - повторила Софи, зная, что разговор не будет иметь продолжения до тех пор, пока она не запомнит это новое, прежде незнакомое ей слово.      - Этот стиль письма называется сфумато, - сказал Соньер. - Очень сложная техника, такого эффекта трудно добиться. Леонардо это удавалось лучше, чем всем другим живописцам.      Но Софи совсем не нравилась картина.      - Она так смотрит... будто знает то, чего не знают другие. Как дети в школе, когда у них есть секрет.      Дед рассмеялся:      - Ну, отчасти потому она так и знаменита. Люди продолжают гадать, чему это она так улыбается.      - А ты знаешь, почему она улыбается?      - Может, и знаю. - Дед подмигнул ей. - Придет день, и я расскажу тебе об этом.      Софи сердито топнула ножкой:      - Я же говорила, что терпеть не могу всякие там тайны!      - Принцесса, - улыбнулся он, - жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится.      - Мне надо вернуться, - сказала Софи. Голос ее прозвучал как-то странно глухо.      - К "Моне Лизе"? - догадался Лэнгдон. - Сейчас?      Софи пыталась взвесить все "за" и "против".      - Меня в убийстве не подозревают. Думаю, стоит рискнуть. Я должна понять, что хотел сказать мне дед.      - А как же посольство?      Софи чувствовала себя виноватой перед Лэнгдоном за то, что бросает его на произвол судьбы в такой момент, но другого выхода просто не видела. И она указала на металлическую дверь одним пролетом ниже.      - Ступайте через эту дверь. Смотрите на освещенные указатели, они приведут вас к выходу. Дед часто водил меня в музей именно через эту дверь. Потом дойдете до контрольных турникетов. Ночью они открываются автоматически. - Она протянула ему ключи от машины. - Моя красная, "смарт", стоит на служебной стоянке. Вы знаете, как доехать отсюда до посольства?      Лэнгдон взял ключи и кивнул.      - Послушайте, - уже более мягким тоном добавила Софи, - не обижайтесь на меня. Думаю, дед оставил мне послание у "Моны Лизы", некий ключ или намек на того, кто совершил убийство. Заодно, может, пойму, почему и мне грозит опасность. - И что произошло с моей семьей. - Я должна там быть.      - Но если он намеревался предупредить вас об опасности, проще было бы написать на полу. К чему такие сложности, все эти словесные игры?      - Думаю, причина тут одна. Дед не хотел, чтобы об этом узнал кто-то другой. Даже полиция. - Нет, совершенно очевидно: дед сделал все, что было в его силах, чтобы передать сообщение именно ей. Написал анаграммы, включил инициалы ее прозвища, велел разыскать Роберта Лэнгдона. Последнее было очень мудрым решением с его стороны, ведь именно Лэнгдону, американскому специалисту по символам, удалось расшифровать код. - Возможно, вам это покажется странным, - добавила Софи, - но думаю, дед хотел, чтобы я добралась до "Моны Лизы" раньше других.      - Я с вами.      - Нет! Мы же не знаем, может, полиция решит вернуться в Большую галерею. Вам пора. Идите же!      Лэнгдон колебался. Похоже, любопытство ученого было готово взять верх над чувством самосохранения.      - Идите. Сейчас же! - Софи благодарно улыбнулась ему. - Увидимся в посольстве, мистер Лэнгдон.      - Согласен встретиться с вами при одном условии. - Голос его звучал строго и сухо.      Софи удивленно посмотрела на него:      - Это при каком же?      - В том случае, если вы перестанете называть меня мистером Лэнгдоном.      Губы его растянулись в лукавой улыбке, и Софи не могла не улыбнуться в ответ.      - Удачи, Роберт.      Лэнгдон спустился до первого этажа, и в ноздри ему ударил запах льняного масла и алебастра. Впереди, в конце длинного коридора виднелась ярко освещенная табличка со стрелкой: "SORTIE / ВЫХОД".      Лэнгдон ступил в коридор.      По правую руку располагались реставрационные мастерские, там находилась целая армия статуй, подлежащих восстановлению. Справа Лэнгдон увидел мастерские, живо напомнившие ему классы для занятий искусством в Гарварде, - целые ряды мольбертов и подрамников, тюбики с красками, шпатели, рамы и инструменты для их изготовления.      Шагая по длинному коридору, Лэнгдон думал о том, что вот-вот очнется от этого странного сна и окажется в Кембридже, дома, в постели. Весь сегодняшний вечер казался кошмарным сном. Я - беглец, преследуемый полицией. Едва не выпрыгнул из окна Лувра. Нет, это просто дикость какая-то!..      Из головы не выходили анаграммы, оставленные Соньером, и Лэнгдону было страшно интересно, что же найдет Софи у знаменитой картины. Если вообще что-то найдет. Но она абсолютно уверена: дед хотел, чтобы она еще раз пришла к знаменитому полотну. Вроде бы вполне приемлемая интерпретация, однако Лэнгдона беспокоил теперь другой парадокс.      Постскриптум. Найти Роберта Лэнгдона.      Соньер написал его имя на полу, велел Софи разыскать его. Но к чему? Просто чтобы Лэнгдон помог ей разгадать анаграммы?..      Вряд ли.      Ведь у Соньера не было причин полагать, что Лэнгдон так уж силен в разгадывании анаграмм. Мы с ним даже не встречались ни разу. Более того, Софи ясно дала понять: она смогла бы разгадать анаграммы и без его помощи. Ведь именно Софи первой догадалась, что цифры на полу - не что иное, как последовательность Фибоначчи. И нет никаких сомнений в том, что в самом скором времени она расшифровала бы и остальную часть послания.      Софи должна была расшифровать анаграммы сама, в этом Лэнгдон был теперь совершенно уверен. Но тогда зачем понадобилось Соньеру писать его имя, призывать найти именно его? Какая в этом логика?      Почему именно я? Так размышлял Лэнгдон, идя по коридору. Почему Соньер в предсмертном послании выразил внучке свою последнюю волю - разыскать меня? Что я такого особенного, по мнению Соньера, мог знать?..      И тут вдруг Лэнгдон остановился как вкопанный. Начал судорожно шарить по карманам и достал компьютерную распечатку. И уставился на последнюю строку в послании Соньера.      P. S. Найти Роберта Лэнгдона.      Две первые буквы...      P. S.      Его словно током пронзило. Он вспомнил все - и увлечение Соньера играми и символами, и свой собственный многолетний опыт в работе над символикой в искусстве. Озарение! Все наконец сошлось! Все, что делал сегодня ночью Жак Соньер, внезапно обрело вполне понятное объяснение!      Лэнгдон судорожно пытался осмыслить последствия своего открытия. Затем резко развернулся и зашагал обратно.      Есть ли у него время?      Впрочем, не важно.      Отбросив все сомнения, Лэнгдон бросился бежать по направлению к лестнице. Глава 22      Стоя на коленях возле первого ряда скамей, Сайлас притворялся, что молится, а сам украдкой и очень внимательно оглядывал внутреннее убранство церкви. Сен-Сюльпис, подобно большинству церквей своего времени, была построена в форме гигантского латинского креста. Удлиненная центральная ее часть, неф, вела к главному алтарю, где пересекалась со второй, более короткой частью, известной под названием трансепт, или поперечный неф готического собора. Пересечение это находилось точно под центром купола и считалось как бы сердцем церкви... ее самой священной и мистической частью.      Не сегодня, подумал Сайлас. Сен-Сюльпис прячет свои секреты где-то совсем в другом месте.      Он посмотрел вправо и вниз, в южную часть трансепта, туда, где кончался ряд скамей. Место, которое упомянули все его жертвы.      Вот оно!      В полутьме слабо поблескивала тонкая отполированная медная полоска, впаянная в серую гранитную плиту пола... золотая линия, на которую были нанесены деления, как на линейке. Гномон. Так называется столбик-указатель солнечных часов, язычники использовали его в качестве астрономического прибора. И со всего мира в церковь Сен-Сюльпис съезжались туристы, ученые, историки и язычники, специально чтобы поглазеть па эту знаменитую линию.      Линия Розы.      Сайлас медленно окинул взглядом медную полоску, пролегавшую по полу справа от него и, как ему показалось, совершенно не соответствующую симметрии церковной архитектуры. Она как бы разрезала главный алтарь и была сравнима для Сайласа с безобразным шрамом, уродующим прекрасное лицо. Полоса разделяла престол надвое, затем пересекала церковь по всей ее ширине и заканчивалась в северном углу трансепта, у основания совершенно неожиданного здесь сооружения.      Колоссального древнеегипетского обелиска.      Здесь поблескивающая в темноте линия Розы образовывала вертикальный поворот под углом девяносто градусов, пролегала через "лицо" обелиска, поднималась на добрых тридцать три фута к окончанию его пирамидальной верхушки и там наконец исчезла из виду.      Линия Розы, подумал Сайлас. Члены братства спрятали краеугольный камень у линии Розы.      Чуть раньше тем же вечером, когда Сайлас сообщил Учителю, что краеугольный камень спрятан в церкви Сен-Сюльпис, Учитель выразил сомнение. Тогда Сайлас добавил, что все члены братства назвали одно и то же место и упомянули какую-то медную полоску, пересекающую всю церковь. Учитель ахнул: "Так ты говоришь о линии Розы!"      И далее он поведал Сайласу об одной уникальной архитектурной особенности церкви: медная полоска, включенная в камень, разделяла святилище точно по оси - с севера на юг. Она образовывала подобие древних солнечных часов, то был остаток языческого храма, некогда стоявшего на том же самом месте. Солнечные лучи, проникающие в отверстие в южной стене, перемещались по этой линии, отмечая время от солнцестояния до солнцестояния.      Полоска, проложенная с севера на юг, называлась линией Розы. На протяжении веков символ Розы ассоциировался с картами и проводниками путешественников. Компас Розы, изображенный почти на каждой карте, отмечал, где находятся север, восток, юг и запад. Изначально известный как роза ветров, он указывал направление тридцати двух ветров, в том числе восьми основных, восьми половинчатых и шестнадцати четвертичных. Изображенные на диаграмме в виде круга, эти тридцать две стрелки компаса в точности совпадали с традиционным изображением цветка розы из тридцати двух лепестков. По сей день этот главный навигационный прибор известен как компас Розы, где северное направление всегда обозначается наконечником стрелы. Этот символ называли еще fleur-de-lis <Геральдическая лилия (фр.)>.      На глобусе линию Розы называли также меридианом, или долготой, - то была воображаемая линия, проведенная от Северного полюса к Южному. И этих линий Розы было бесчисленное множество, поскольку от любой точки на глобусе можно было провести линию долготы, связывающую Северный и Южный полюса. Древние навигаторы спорили лишь об одном: какую из этих линий можно называть линией Розы, иначе говоря, нулевой долготой, с тем чтобы затем отсчитывать от нее другие долготы.      Теперь нулевой меридиан находится в Лондоне, в Гринвиче.      Но он был там не всегда.      Задолго до принятия нулевого меридиана в Гринвиче нулевая долгота проходила через Париж, точно через помещение церкви Сен-Сюльпис. И медная полоска, вмонтированная в пол, служила тому свидетельством, напоминала о том, что именно здесь пролегал некогда главный земной меридиан. И хотя в 1888 году Гринвич отобрал у Парижа эту честь, изначальная, самая первая линия Розы сохранилась по сей день.      - Так, значит, легенда не врет, - сказал Учитель Сайласу. - Недаром говорят, что краеугольный камень лежит "под знаком Розы".      Не поднимаясь с колен, Сайлас оглядел церковь и прислушался. На секунду показалось, что сверху, с балкона, послышался слабый шорох. Он всматривался туда несколько секунд. Никого.      Я один.      Он поднялся и, стоя лицом к алтарю, трижды осенил себя крестом. Затем повернул влево и зашагал вдоль медной блестящей полоски к обелиску.      В этот момент шасси авиалайнера коснулось взлетной полосы международного аэропорта Леонардо да Винчи в Риме, и легкий толчок пробудил задремавшего в кресле епископа Арингаросу.      - Benvenuto a Roma <Добро пожаловать в Рим (ит.)>, - раздался голос из динамиков.      Арингароса поднялся из кресла, расправил складки сутаны и позволил себе улыбнуться, что делал крайне редко. Он был рад, что отправился в это путешествие. Слишком долго отсиживался в окопах. Сегодня правила игры изменились. Всего пять месяцев назад Арингароса опасался за будущее своей веры. Отныне, с Божьей помощью, все будет складываться иначе.      Священная интервенция.      Если сегодня в Париже все пройдет по плану, то вскоре он, Арингароса, завладеет тем, что сделает его самым могущественным человеком в христианском мире. Глава 23      Софи, запыхавшись, остановилась перед высокими деревянными дверьми в Саль де Эта, маленький зал, где хранилась "Мона Лиза". Перед тем как войти, невольно оглянулась на то место, где ярдах в двадцати от нее лежало на полу все еще освещенное прожектором бездыханное тело деда.      Софи пронзила острая тоска, смешанная с чувством вины. За последние десять лет этот человек много раз протягивал ей руку для примирения, но она отталкивала ее. Письма и посылки так и остались невскрытыми и лежали в ящике комода - немые свидетели ее нежелания увидеться с дедом. Он лгал мне! Он скрывал от меня свои постыдные тайны! Что я должна была делать? Она выбросила его из своей жизни. Полностью и окончательно.      И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы.      "Мона Лиза"...      Софи толкнула тяжелые двустворчатые двери. Они распахнулись. Секунду она неподвижно стояла на пороге, осматривая небольшой зал прямоугольной формы. И он тоже купался в тусклом красноватом свете. Саль де Эта являлся одним из немногих тупиков в музее и единственным закрытым со всех сторон помещением в самом центре Большой галереи. Напротив двери, на стене, висело большое полотно Боттичелли. Под ним, на блестящем паркетном полу, восьмиугольный диван, казалось, так и звал многочисленных посетителей присесть и передохнуть перед тем, как увидеть и восхититься самым ценным экспонатом Лувра.      И тут Софи поняла, что ей не хватает одной важной детали. Черный свет. Она снова взглянула на то место, где лежал дед, вокруг были разбросаны различные приспособления, которыми пользовались полицейские. Если дед оставил ей какую-то надпись в зале "Моны Лизы", то она наверняка сделана специальным "невидимым" маркером.      Собравшись с духом, Софи зашагала к месту преступления. Стараясь не смотреть на деда, порылась в коробке с инструментами и нашла маленький ультрафиолетовый фонарик. Сунула его в карман свитера и поспешила обратно, к распахнутым настежь дверям в Саль де Эта.      И едва переступила порог, как в коридоре послышался приглушенный топот. Шум приближался. Здесь кто-то еще! В следующее мгновение из красноватого полумрака вынырнула фигура. Софи отпрянула.      - Вот вы где! - послышался хрипловатый шепот Роберта Лэнгдона, и он материализовался прямо перед ней. Облегчение было лишь секундным.      - Роберт, я же сказала вам, вы должны убраться из музея немедленно! Если Фаш...      - Где вы были?      - Ходила за фонариком, - прошептала она в ответ и покачала фонарик. - Если дед оставил мне сообщение, оно...      - Послушайте, Софи! - Лэнгдон впился в нее голубыми глазами. - Эти буквы, P. S., они вам ничего не говорят? Хоть что-нибудь они для вас значат?      Опасаясь, что звуки их голосов эхо разнесет по всей галерее, Софи схватила Лэнгдона за рукав и втянула в маленький зал, а затем тихо притворила высокие двойные двери.      - Я же вам уже говорила. Это инициалы от прозвища Принцесса Софи.      - Да, помню, но вы нигде с ними больше не сталкивались? Может, ваш дед использовал эти две буквы как-то еще? Ну, скажем, в виде монограммы?      Вопрос удивил Софи. Как только Роберт догадался? Она действительно видела эти буквы в виде монограммы. То было накануне ее дня рождения, ей исполнялось девять. Втайне от деда она обыскивала дом в надежде найти спрятанные подарки. С тех самых пор она и невзлюбила всякие там секреты. Любопытно, что же дедушка приготовил для меня на сей раз? Она рылась в шкафах и ящиках комодов. Может, купил куклу, которую мне так хотелось? Если да, то где он ее спрятал?      Обшарив весь дом, но так ничего и не найдя, Софи покусилась на святая святых - дедову спальню. Собравшись с духом, тихонько приотворила двери и скользнула в комнату. Вход сюда ей строжайше воспрещался, но сам дед спал в это время внизу, и гостиной, на диване.      Только гляну одним глазком - и все!      Подкравшись по скрипучему полу к большому встроенному шкафу, Софи проверила полки за одеждой. Ничего. Потом заглянула под кровать. Тоже ничего. Подошла к бюро, стала по очереди выдвигать ящики и заглядывать в них. Если уже и спрятал, так только здесь! Но вот она добралась до самого нижнего ящика, но не обнаружила и намека на куклу. Сердито выдвинув последний ящик, Софи увидела там ворох какой-то черной одежды - она никогда не замечала, чтобы дед носил такую. Сдвинула и сторону тряпки, и тут вдруг в дальнем углу что-то блеснуло. Золото! Сначала ей показалось, что это карманные часы на цепочке, но дед никогда не носил их. И тут она поняла, и сердечко ее бешено забилось.      Ожерелье!      Софи осторожно вытянула его из ящика. И увидела, что на одном конце подвешен золотой ключик, усыпанный бриллиантами. Тяжелый, сверкающий. Затаив дыхание, она рассматривала ключ. Таких прежде ей видеть не доводилось. Обычно ключи были плоские, с зубчатым краем, этот же имел форму цилиндра, треугольного в поперечном сечении, и был весь покрыт мелкими впадинками. А венчал его крест, но тоже необычный, с равными по длине перекладинами, отчего он походил на знак "плюс". А ровно посередине крест украшал какой-то странный символ: две буквы, переплетенные между собой и образующие нечто похожее на цветок.      - P. S., - прошептала она, всмотревшись в узор. Что же это означает?      - Софи! - окликнул ее дед. Он стоял в дверях.      Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и выронила ключ. Он, звякнув, упал на пол. Софи не осмеливалась поднять глаза на деда.      - Я... я искала свой подарок на день рождения, - пролепетала Софи, понимая всю неприглядность своего проступка.      Дед стоял в дверях и молчал - казалось, целую вечность. Потом огорченно вздохнул:      - Подними ключ, Софи. Она повиновалась.      Он подошел к ней.      - Следует уважать частную жизнь других людей, Софи. - Дед опустился на колени рядом с ней и осторожно взял из ее рук находку. - Это не простой ключ. Если бы ты его потеряла...      От тихого голоса деда Софи стало еще хуже. Лучше бы он накричал на нее.      - Прости меня, дедушка. Мне правда очень стыдно. - Она помолчала, потом добавила: - Просто я подумала: это ожерелье - подарок на день рождения.      Он смотрел на нее несколько секунд.      - Повторю еще раз, Софи, потому что эго очень важно. Человек должен уважать частную жизнь других людей. Тебе следует хорошенько это усвоить.      - Да, дедушка.      - Поговорим об этом как-нибудь потом. А теперь надо прополоть клумбы в саду.      И Софи поспешила выполнять задание.      Наутро подарка от деда она не получила. Впрочем, не очень-то и надеялась из-за своей вчерашней выходки. И за весь день дед близко к ней не подошел, даже не поздравил с днем рождения. Софи, опечаленная и страдающая, пошла спать. И вдруг, ложась в кровать, обнаружила на подушке открытку. Причем не простую: открытку-загадку. Еще не успев разгадать ее, она заулыбалась. А я знаю, что это! Дед уже проделывал это однажды, рождественским утром.      Игра! Называется "охота за сокровищами"!      Софи взялась за загадку и вскоре решила ее. Отгадка привела ее в другую часть дома, где она нашла еще одну открытку с еще одной головоломкой. И эту она тоже разгадала и бросилась на поиски третьей открытки. Так она и бегала по всему дому от одной подсказки к другой, и наконец поиски привели ее обратно в спальню. Софи быстро взбежала по ступенькам, ворвалась и комнату и резко остановилась. Посередине комнаты стоял новенький сверкающий красный велосипед с бантом на ручке. Софи даже взвизгнула от восторга.      - Знаю, ты просила куклу, - сказал дед. Он стоял в углу и улыбался. - Но я подумал: тебе это больше понравится.      На следующий же день дед начал учить ее кататься на велосипеде, бежал рядом с ней по дорожке, придерживая седло. И когда Софи выкатилась на лужайку с высокой травой, то потеряла равновесие, и они упали в траву, крича и захлебываясь от смеха.      - Дедуля! - Софи крепко и нежно обняла Соньера. - Прости меня за ключ, мне и правда страшно стыдно.      - Знаю, родная, знаю. Ты прощена. Просто не могу на тебя долго сердиться. Дедушки и внучки всегда должны прощать друг друга.      Софи понимала, что спрашивать об этом не следует, но не сдержалась.      - А что открывает этот ключик? Никогда такого не видела. Такой красивый!..      Дед довольно долго молчал, и Софи поняла: он не знает, как лучше ответить. Дедуля никогда не врет. - Он открывает одну шкатулку, - ответил наконец Соньер. - Там я храню много секретов.      Софи капризно надула губки:      - Ненавижу секреты!      - Но это очень важные секреты. И однажды ты узнаешь их, и они тебе обязательно понравятся.      - Я видела на ключе какие-то буквы. И цветок.      - Да, это мой любимый цветок. Называется fleur-de-lis. Такие растут у нас в саду. Белые, и очень хорошо пахнут. В Англии их называют лилиями.      - А-а, знаю! Мне они тоже очень нравятся.      - Тогда давай договоримся так. - Дед приподнял брови смешным домиком, он всегда делал так, когда хотел чем-нибудь ее озадачить. - Если будешь хранить это в тайне, никому и никогда не станешь рассказывать об этом ключе, даже со мной говорить о нем не будешь, придет день, и я подарю его тебе.      Софи не могла поверить своим ушам.      - Правда?      - Обещаю. Придет время, и ключ твой. Ведь на нем твое имя.      Софи нахмурилась:      - Да нет же, дедуля! Не мое! Там две буквы - P. S. А мое имя начинается совсем с других букв!      Дед понизил голос и огляделся, точно проверял, не подслушивает ли их кто.      - Так уж и быть, Софи. Слушай. P. S. - это код. Твои тайные инициалы.      Глаза девочки удивленно расширились.      - У меня есть тайные инициалы?      - Конечно. Всем внучкам полагается иметь тайные инициалы, о которых знают только их дедушки.      - P. S.?      Он игриво подмигнул:      - Принцесса Софи. Она захихикала:      - Никакая я не принцесса!      - Для меня - принцесса.      С того дня они с дедом ни разу не заговорили о ключе. А она стала Принцессой Софи. Софи молчала, погруженная в воспоминания, боль невозвратной утраты терзала ее.      - Инициалы, - прошептал Лэнгдон, как-то странно глядя на нее. - Вы их прежде где-нибудь видели?      Софи показалось, что из темных коридоров музея до нее доносится голос деда. Никогда не говори об этом ключе, Софи. Ни с кем, даже со мной. Но она понимала: настал момент нарушить клятву. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Дед хотел, чтобы Лэнгдон помог ей. И она нехотя кивнула:      - Да, однажды я видела эти инициалы. Когда была еще совсем девчонкой.      - Где?      Софи колебалась.      - Ну, на одном очень важном для него предмете. Лэнгдон смотрел ей прямо в глаза:      - Софи, это страшно важно! Скажите, не было ли рядом с инициалами какого-нибудь символа? Ну, скажем, fleur-de-lis?      Софи даже отпрянула от удивления:      - Да... но как вы догадались? Лэнгдон понизил голос:      - Я почти на сто процентов уверен, что ваш дед был членом тайного общества. Старинного тайного братства.      Софи вздрогнула. Она и сама была уверена в этом. На протяжении десяти лет она попыталась забыть инцидент, подтверждающий этот столь неприятный для нее факт. Ей довелось стать свидетельницей вещи немыслимой. Непростительной!      - Fleur-de-lis, - сказал Лэнгдон, - в комбинации с инициалами P. S. является официальным девизом братства. Его гербом. Его эмблемой.      - Откуда вы это знаете? - спросила Софи. И мысленно взмолилась: "Господи, сделай так, чтобы сам он не оказался членом этого братства".      - Просто мне доводилось писать об этой группе. - Голос Лэнгдона дрожал от возбуждения. - Дело в том, что я изучаю символы тайных обществ, это часть моей профессии. Это братство называет себя Prieure de Sion - Приорат Сиона. Базируется но Франции, привлекает влиятельных людей со всей Европы. Вообще-то это одно из старейших тайных обществ на земле.      Софи никогда о нем не слышала. Лэнгдон говорил теперь торопливо, взахлеб:      - Среди членов братства было немало выдающихся личностей. Боттичелли, сэр Исаак Ньютон, Виктор Гюго. - Он выдержал паузу, а затем со значением добавил: - И Леонардо да Винчи.      Софи вздрогнула.      - Да Винчи был членом тайного общества?      - Он даже возглавлял братство в период между 1510-м и 1519 годами. Наверное, отчасти именно этим и можно объяснить страстное увлечение вашего деда работами Леонардо. Этих двоих связывала принадлежность к братству, пусть даже они и были разделены веками. И все это прекрасно вписывается в общую картину поклонения богине, языческим символам и презрения к Церкви. У Приората Сиона накоплено немало документальных свидетельств их приверженности культу богини.      - Вы хотите сказать, эта группа была привержена языческому культу поклонения богине?      - Даже больше, чем просто культу. Но что гораздо важнее, они известны как хранители древнейшей тайны, что и делает их безмерно могущественными.      Софи отказывалась верить своим ушам. Тайный языческий культ? Братство возглавлялось Леонардо да Винчи? Это казалось полным абсурдом. И однако же... Мысленно она вернулась в прошлое, к той ночи, когда десять лет назад застала деда врасплох, стала свидетельницей того, что казалось ей абсолютно неприемлемым. Может, именно это объясняет?..      - Личности и имена ныне здравствующих членов братства строго засекречены, - сказал Лэнгдон. - Но инициалы и изображение цветка, которые вы видели еще ребенком, являются доказательством связи вашего деда с братством.      Выходит, поняла Софи, Лэнгдону известно о ее деде куда больше, чем можно было предположить. Этот американец мог бы поведать ей немало интересного, вот только теперь не время.      - Я не могу допустить, чтобы они схватили вас, Роберт. Нам так много надо обсудить! Бегите же! Бегите!      До Лэнгдона ее голос доносился словно издалека. Он и не думал никуда бежать. Он находился сейчас совсем в другом мире. В мире, где на поверхность всплывали древние тайны. В мире, где из теней выходили давно забытые всеми истории. Он не спеша, точно в замедленной съемке, повернул голову и взглянул туда, где в красноватой подсветке виднелась знаменитая картина.      Fleur-de-lis... цветок Лизы... Мона Лиза.      Все это как-то связано между собой, сплелось в неслышную симфонию тайны, отголоски которой доносятся сейчас до него. Тайны Приората Сиона и Леонардо да Винчи.      В нескольких милях от Лувра, на набережной за Домом инвалидов, вконец растерявшийся водитель грузовика стоял под прицелом автомата и наблюдал за тем, как капитан судебной полиции, взревев от ярости, швырнул кусок туалетного мыла в темные воды Сены. Глава 24      Сайлас, задрав голову, разглядывал египетский обелиск, стоявший в церкви Сен-Сюльпис. Мышцы и нервы были натянуты точно струны, казалось, каждая жилочка в нем пела от возбуждения. Он еще раз осмотрелся по сторонам - убедиться, что один в церкви. А затем опустился на колени перед обелиском, движимый вовсе не религиозным чувством, но простой физической необходимостью.      Краеугольный камень спрятан под линией Розы.      В основании обелиска церкви Сен-Сюльпис.      Стоя на коленях, Сайлас провел рукой по каменным плитам пола. Ни трещинки, ни какого-либо знака, указывающего на то, что плиту можно сдвинуть. И тогда он начал тихонько простукивать пол костяшками пальцев. Простукивал каждую плитку по отдельности, в особенности те, что вплотную примыкали к бронзовой полоске. И вот наконец одна из них откликнулась странным звуком.      Там, под плитой, полость!      Сайлас улыбнулся. Его жертвы не лгали.      Он поднялся с колен и начал осматривать помещение в поисках предмета, с помощью которого можно было бы сдвинуть плиту. Затаившаяся на хорах сестра Сандрин тихонько ахнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Худшие ее опасения оправдались. Посетитель выдавал себя не за того, кем являлся в действительности. Этот странный монах из "Опус Деи" пришел в Сен-Сюльпис совсем с другой целью.      С секретным заданием.      Не у тебя одного есть секреты, подумала она.      Сестра Сандрин заведовала не только церковным имуществом. Она была стражем Сен-Сюльпис. Старинные колесики и винтики вновь пришли в движение. Прибытие незнакомца, его возня у обелиска - все это сигнал от братства.      Сигнал тревоги. Глава 25      Посольство США в Париже размещалось в компактном комплексе зданий на авеню Габриэль, к северу от Елисейских полей. Эти три акра земли принадлежали Америке, что, в свою очередь, означало, что на всех граждан, оказавшихся на этой земле, распространяются те же законы и подлежат они той же защите, что и граждане, проживающие на территории Соединенных Штатов.      Ночная дежурная-оператор была погружена в чтение журнала "Тайм", когда от этого занятия ее отвлек телефонный звонок.      - Посольство США, - бросила она в трубку.      - Добрый вечер, - человек говорил по-английски с французским акцентом, - мне нужна ваша помощь. - Говоривший старался быть вежливым, но в тоне его явно улавливались командные и раздраженные нотки. - Мне сообщили, что на вашу автоматизированную систему для меня поступил звонок. На имя Лэнгдона. К сожалению, я забыл цифровой код доступа. Эти злосчастные три цифры. Если поможете, буду вам премного благодарен.      Девушка-оператор растерялась: - Простите, сэр. Но это послание, должно быть, поступило очень давно. Дело в том, что два года назад ту систему сняли из соображений безопасности. Кроме того, код доступа состоял из пяти цифр. А кто вам сказал, что для вас поступило сообщение?      - Так у вас нет автоматизированной системы приема звонков?      - Нет, сэр. Любое сообщение теперь записывается в бюро дежурным. Как, вы сказали, ваше имя?      Но мужчина уже повесил трубку.      Вконец обескураженный Безу Фаш брел по набережной Сены. Он был уверен, что Лэнгдон набирал какой-то местный городской номер, потом назвал код из трех цифр и выслушал запись. Но если Лэнгдон звонил не в посольство, куда, черт побери, он звонил?      Тут взгляд Фаша упал на мобильник, и он понял, что ответ в прямом смысле у него в руке. Ведь Лэнгдон пользовался моим телефоном!      Фаш нажал несколько клавиш и получил доступ в меню, представлявшее список недавно набранных телефонных номеров. И нашел номер, по которому звонил Лэнгдон. Парижский номер плюс код доступа из трех цифр. 454. Фаш тут же набрал.      После нескольких гудков он услышал женский голос.      - Bonjour, vous etes bien chez Sophie Neveu, - сообщил ему автоответчик. - Je suis absente pour le moment, mais...      У Фаша вся кровь прихлынула к лицу, пока он набирал код доступа - 4... 5... 4. Глава 26      Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, "Мона Лиза" была совсем небольшой картиной, размером тридцать один на двадцать один дюйм, то есть даже меньше репродукций с ее изображением, продававшихся в сувенирном киоске Лувра. Она висела на северо-западной стене за пуленепробиваемым стеклом толщиной два дюйма. Написана она была маслом по дереву, на популярной в те времена среди живописцев доске из тополя, а словно затягивающая полотно туманная дымка свидетельствовала об умении да Винчи пользоваться техникой сфумато, создававшей эффект плавного перехода одной формы в другую.      Обосновавшись в Лувре, "Мона Лиза" - или "Джоконда", как называли ее во Франции, - дважды похищалась. Последний раз - в 1911 году, когда она загадочным образом исчезла из "salle impenetrable" <Дословно: "непроницаемый зал", "зал-сейф" (фр.)> Лувра под названием Ле салон карре. Парижане рыдали прямо на улицах и писали письма в газеты, умоляя воров вернуть похищенную картину. Два года спустя "Мону Лизу" обнаружили в гостиничном номере во Флоренции, спрятанную в сундук с двойным дном.      Лэнгдон, дав Софи ясно понять, что уходить никуда не собирается, вместе с ней двинулся к картине. "Мона Лиза" находилась ярдах в двадцати, а Софи уже включила фонарик, и тонкий голубоватый луч высвечивал пол впереди. Софи, точно минер с миноискателем, водила лучом, стараясь обнаружить следы люминесцентных чернил.      Шагая рядом с ней, Лэнгдон вдруг ощутил волнение - с ним так всегда бывало, когда предстояла встреча с выдающимся произведением искусства. Напрягая зрение, он всматривался сквозь красноватое освещение. Вот слева мелькнул восьмиугольный диван, издали он напоминал одинокий островок среди мерцающей глади паркета.      И вот Лэнгдон уже начал различать прямоугольник темного стекла на стене. Он знал, что за этим стеклом в гордом уединении находится самое прославленное живописное полотно в мире.      Лэнгдону было известно, что статус "Моны Лизы" как самой величайшей картины в мире не имеет ничего общего с загадочной улыбкой изображенной на ней женщины.      Не связан он был и с таинственными интерпретациями, приписываемыми ей искусствоведами разных времен. Все очень просто: "Мона Лиза" стала знаменита потому, что являлась наивысшим достижением Леонардо да Винчи как живописца. Путешествуя, он всегда возил картину с собой. А когда его спрашивали почему, отвечал, что ему трудно расстаться с этим самым возвышенным изображением женской красоты, принадлежавшим его кисти.      И все равно многие искусствоведы подозревали, что такая привязанность Леонардо да Винчи объясняется чем-то иным, нежели просто художественным совершенством. В действительности полотно являлось довольно стандартным портретом, исполненным в технике сфумато. И привязанность Леонардо к этому своему творению, как утверждали многие, имела куда более глубокие корни: в слоях краски крылось тайное послание. "Мона Лиза", по мнению ряда искусствоведов, являлась скрытой шуткой художника. Игривые аллюзии, которые вызывало это полотно, описаны во многих книгах по искусству, и тем не менее подавляющее большинство людей были склонны считать главной загадкой улыбку Джоконды.      Никакой тайны тут нет, думал Лэнгдон, приближаясь к картине и наблюдая за тем, как на стене все отчетливее вырисовываются очертания полотна. Абсолютно никакой тайны.      Не столь давно Лэнгдон объяснял тайну "Моны Лизы" довольно необычным слушателям - группе заключенных в федеральной тюрьме Эссекса. Семинар Лэнгдона был частью программы, разработанной в Гарварде и призванной нести культуру в самые отсталые слои населения, коими считались обитатели тюрем. "Культура для заключенных" - так называли эту программу коллеги Лэнгдона.      Лекция проходила в тюремной библиотеке. Лэнгдон демонстрировал слайды и делился тайнами "Моны Лизы" с группой заключенных-мужчин. К его удивлению, они слушали с интересом и отпускали хоть и грубоватые, но остроумные реплики.      - Можно заметить, - говорил Лэнгдон, расхаживая перед увеличенным изображением картины на стене, - что задний план, фон за ее лицом, неровный. - И он указал, где именно. - Да Винчи изобразил линию горизонта, и в левой части она у него значительно ниже, чем в правой.      - Под мухой был, что ли? - спросил один из слушателей. Лэнгдон усмехнулся:      - Нет. Да Винчи не слишком часто напивался. Это один из его маленьких фокусов. Понизив линию горизонта с сельским пейзажем в левой части картины, он зрительно увеличил лицо Моны Лизы. Весьма характерный для него прием. Ученые утверждают, что согласно концепции женского и мужского начал левая сторона всегда считалась женской, а правая - мужской. Ну и поскольку Да Винчи по своим взглядам был поклонником женственности, вот он и изобразил ее лицо более величественным благодаря искривлению горизонта.      - Я слышал, он пидером был, - сказал низкорослый мужчина с козлиной бородкой.      Лэнгдон поморщился:      - У историков неоднозначное мнение на сей счет. Но вообще-то вы правы. Да Винчи был гомосексуалистом.      - Так вот почему он баловался этими феминистскими штучками?      - Не совсем так. Да Винчи старался найти баланс между мужским и женским началами. Верил, что душу человека можно считать просвещенной лишь тогда, когда в ней счастливо уживаются оба начала.      - Как член с киской? - спросил кто-то.      Аудитория так и покатилась со смеху. Лэнгдон собрался было углубиться в этимологию слова "гермафродит", рассказать, что произошло оно из имен двух богов, Гермеса и Афродиты, но внутренний голос подсказал ему, что здесь этого делать не стоит.      - Скажите-ка, мистер Лэнгдон, - спросил какой-то мускулистый парень, - а правду говорят, что "Мона Лиза" - это портрет самого да Винчи в женской одежде? Так многие считают.      - Вполне возможно, - ответил Лэнгдон. - Да Винчи был большим шутником, к тому же компьютерный анализ "Моны Лизы" и автопортретов самого да Винчи подтверждает сходство этих двух лиц по основным антропометрическим показателям. Но что бы там ни замыслил да Винчи, - продолжил Лэнгдон, - его "Мона Лиза" не мужчина и не женщина. Она соединяет в себе противоположные свойства. Это слияние двух начал.      - Может, это вы так интеллигентно выражаетесь, как принято у вас в разных там гарвардах. Вместо того чтобы просто сказать: урод эта Мона Лиза и больше ничего!      Теперь уже Лэнгдон расхохотался:      - Возможно, вы правы. Но Леонардо да Винчи оставил нам ключ, подсказку на то, что в портрете соединяются противоположные свойства. Вы когда-нибудь слышали о египетском боге по имени Амон?      - Черт, еще бы! Конечно! - воскликнул какой-то здоровяк. - Это же бог мужской силы!      Лэнгдон был потрясен.      - Так написано на каждой упаковке с презервативами "Амон". - Здоровяк ухмыльнулся. - И на ней еще нарисован парень с бараньей башкой, а ниже сказано, что это египетский бог плодовитости.      Лэнгдону была неизвестна эта марка, оставалось лишь порадоваться тому, что производители этого профилактического средства выбрали удачное название.      - Молодец! Да, Амона действительно изображали в виде мужчины с головой барана. Известна неразборчивость в связях этого животного, ну а изогнутые рога лишь призваны подчеркнуть напор и сокрушительную сексуальную силу. У нас таких мужчин называют на сленге "боец".      - Правда, что ли?      - Правда, - ответил Лэнгдон. - А известно ли вам, кем была партнерша Амона? Египетская богиня плодородия. Как ее звали?      Аудитория молчала.      - Изис, или Исида, - сказал Лэнгдон и взял кусок мела. - Итак, у нас имеется бог-мужчина, Амон. - Он написал на доске ото слово. - И богиня-женщина, Изис. В древности ее имя египтяне отражали пиктограммой, которую можно прочесть как Л'ИЗА.      Лэнгдон дописал и отступил на шаг от доски.      АМОН Л'ИЗА      - Ну, смекаете, что у нас получилось? - спросил он.      - Мона Лиза... святый Боже! - ахнул кто-то из заключенных. Лэнгдон кивнул:      - Так что, как видите, джентльмены, не только лицо Моны Лизы представляет собой загадку. Само ее имя является анаграммой божественного слияния двух начал, мужского и женского. Это и есть маленький секрет да Винчи, именно поэтому Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому.      - Дедушка был здесь! - воскликнула Софи и резко опустились на колени футах в десяти от картины. И указала на высвеченное фонариком на паркетном полу пятно.      Снимала Лэнгдон ничего не увидел. Затем, опустившись на колени рядом с ней, разглядел крошечную капельку высохшей жидкости, издававшую слабое свечение. Что это? Чернила? И тут он вспомнил, как обычно используются специальные маркеры. Кровь! Софи права. Перед смертью Жак Соньер действительно нанес визит "Моне Лизе".      - Он бы сюда просто так не пришел, - прошептала Софи и поднялась. - Знаю, где-то здесь он оставил мне еще одно сообщение. - Она подбежала к картине и осветила пол прямо под ней. Потом начала водить лучиком света по голому паркету. - Здесь ничего!      В этот момент Лэнгдон различил на пуленепробиваемом стекле какое-то слабое свечение. Взял Софи за руку и медленно притянул ее к себе. Теперь оба они смотрели на картину.      И застыли, точно громом пораженные.      На стекле поперек лица Джоконды высвечивались красным шесть слов. Продолжение следует...      1  - Майский день - традиционный английский праздник весны, существующий и в США, который младшие школьники отмечают танцами вокруг "майского дерева" на школьном дворе. А накануне оставляют корзинку цветов у дверей дома своих друзей  >>> Уважаемые подписчики!      По понедельникам в рассылке: Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи...      По четвергам в рассылке: Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль     По воскресениям в рассылке: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"      Этот известный роман французского писателя-фантаста был написан в 1868 году. В произведении (как его охарактеризовал сам автор - "для юношества") широко развернуты картины природы и жизни людей в различных частях света. Герои путешествуют по трем океанам, разыскивая потерпевщего караблекрушение шотландского патриота капитана Гранта.      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Джон Уиндем "День триффидов"      Если день начинается воскресной тишиной, а вы точно знаете, что сегодня среда, значит что-то неладно.      Я ощутил это, едва проснувшись. Правда, когда мысль моя заработала более четко, я засомневался. В конце концов не исключалось, что неладное происходит со мной, а не с остальным миром, хотя я не понимал, что же именно. Я недоверчиво выжидал. Вскоре я получил первое объективное свидетельство: далекие часы пробили, как мне показалось, восемь. Я продолжал вслушиваться напряженно и с подозрением. Громко и решительно ударили другие часы. Теперь уже сомнений не было, они размеренно отбили восемь ударов. Тогда я понял, что дело плохо.      Я прозевал конец света, того самого света, который я так хорошо знал на протяжении тридцати лет; прозевал по чистой случайности... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения