Мистер Его Честь, мистер главный заведующий местным отделом национального объединенного профсоюза киномехаников и независимых кинооператоров просто сидел молча.
     Везде, под всем, среди всего того, что этот человек принимал как данность, росло нечто ужасное.
     Ничто не постоянно.
     Все постепенно разрушается.
     Я знаю это, поскольку это известно Тайлеру.
     Три года Тайлер разрезал и склеивал ленты для серии кинотеатров. Фильм транспортируется в шести-семи маленьких катушках, упакованных в металлический кейс. Обязанностью Тайлера было склеивать ленту из маленьких катушек в цельные пятифутовые катушки, которые используют самопротяжные самоперематывающиеся проекторы. В течение трех лет, в семи кинотеатрах, - минимум два экранных показа в каждом, - Тайлер работал над сотнями отпечатков.
     Это, конечно, плохо, но с появлением большего числа самопротяжных самоперематывающихся проекторов профсоюз перестал нуждаться в Тайлере. Мистеру главному заведующему пришлось вызвать Тайлера немного посидеть в его кабинете.
     Работа была скучной, а зарплата паршивой, поэтому заведующий объединенным объединением независимых киномехаников и объединившихся объединенных кинотеатров сказал, что отдел оказывает Тайлеру услугу тем, что предлагает ему дипломатический уход.
     "Не думайте об этом, как об увольнении. Считайте это сокращением кадров".
     "О, никаких проблем", - сказал Тайлер и ухмыльнулся. Пока профсоюз будет присылать ему чеки к оплате - Тайлер будет держать рот на замке.
     Тайлер сказал:
     - Считайте это ранним выходом на пенсию. С пенсионом.
     Тайлер работал с сотнями отпечатков.
     Фильмы возвращались к дистрибьютору. Фильмы шли на перевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Боевики-приключения.
     Со вклеенными Тайлером однокадровыми вспышками порнографии.
     Содомия. Оральный секс. Куннилингус. Садомазохизм.
     Тайлеру терять было нечего.
     Тайлер был пешкой в этом мире, свалкой всеобщего хлама.
     Те же самые слова Тайлер отрепетировал со мной, чтобы я повторил их менеджеру в Прессмен-Отеле.
     На другой своей работе, в Прессмен-Отеле, сказал Тайлер, он был никем. Всем было наплевать - жив он или мертв, и Тайлер, мать их, отвечал им взаимностью. Это Тайлер попросил меня произнести в офисе менеджера отеля, за дверью которого сидит охрана.
     После того, как все окончилось, Тайлер и я допоздна обменивались впечатлениями.
     Тайлер просил меня, как только он уйдет в профсоюз киномехаников, пойти и предстать перед менеджером в Прессмен-Отеле.
     Мы с Тайлером все больше становимся похожи на одинаковых близнецов. У каждого из нас выпирают скулы, и наша кожа утратила свою вещественную память и не знает, как правильно натянуться после удара.
     Мои синяки остались от бойцовского клуба, а Тайлеру набил морду заведующий профсоюзом киномехаников. Когда Тайлер выполз из офисов профсоюза - я пришел свидеться с менеджером Прессмен-Отеля.
     Я сидел там, в офисе менеджера Прессмен-Отеля.
     Я - Ухмыляющаяся Месть Джека.
     Первым делом менеджер отеля сказал, что у меня есть три минуты. За первые тридцать секунд я рассказал ему, как мочился в суп, спускал газы на крем-брюле, чихал в тушеные овощи, - и теперь мне нужно, чтобы отель еженедельно высылал мне чек на сумму, эквивалентную моей средней недельной зарплате плюс чаевые. Я со своей стороны обещаю не являться на работу и не приходить в газеты или ассоциацию здравоохранения со смущенной, слезной исповедью.
     Заголовки газет:
     "ИЗМУЧЕННЫЙ ОФИЦИАНТ ЗАНИМАЕТСЯ ОСКВЕРНЕНИЕМ ЕДЫ".
     "Конечно", - говорю, - "Я могу попасть в тюрьму. Меня могут повесить, оторвать мне хозяйство, протащить по улицам, живьем содрать кожу и сжечь меня щелоком, но Прессмен-Отель навсегда останется в истории, как отель, где богатейшие люди страны ели блюда, заправленные мочой".
     Слова Тайлера вылетают из моего рта.
     А раньше я был таким милым и славным.
     В офисе профсоюза киномехаников Тайлер расхохотался, когда заведующий союзом ударил его. Один удар сбил Тайлера со стула, и Тайлер сел у стены, сотрясаясь от хохота.
     - Вперед, все равно тебе меня не убить, - смеялся Тайлер. - Ты, тупое убоище! Вломи мне как хочешь, но тебе меня не убить!
     "Тебе слишком много чего терять".
     "А мне - нечего".
     "А тебе - все, что можно".
     "Вперед, прямо в брюхо! А потом дай по роже. Пни по зубам, но чеки должны приходить! Сломай мне ребра, но если ты пропустишь хоть одну неделю оплаты, - я выйду на публику, и ты, и твой профсоюзишка пойдет по судебным процессам от каждого владельца кинотеатра, и дистрибьютора фильмов, и от каждой мамочки, сынок которой мог увидеть жесткий трах в "Бэмби"".
     - Я отбросы, - говорил Тайлер. - Я отбросы, дерьмо и псих с твоей точки зрения и с точки зрения всего этого долбаного мира, - сказал Тайлер заведующему профсоюзом, - Тебе плевать - где я живу, как я себя чувствую; что я буду есть или чем накормлю детей; чем я оплачу визит к доктору, если заболею, - и да, я тупой, уставший и слабый, - но я по-прежнему на твоей ответственности.
     Я сидел в офисе Прессмен-Отеля, мои губы из бойцовского клуба были все еще растрескавшимися где-то на десять сегментов. Дыра в моей щеке смотрела на менеджера Прессмен-Отеля, и все выглядело очень убедительно.
     В основном я сказал те же вещи, что и Тайлер.
     После того, как заведующий профсоюзом свалил Тайлера на пол; после того, как мистер заведующий увидел, что Тайлер не дает сдачи, Его Честь, со своим большим шкафообразным телом, - гораздо массивнее и сильнее, чем нужно ему в жизни, - отвел носок ботинка назад и пнул Тайлера в ребра, и Тайлер опять захохотал. Когда Тайлер скрутился в калач, Его Честь носком ботинка нанес ему удар по почкам, но Тайлер продолжал смеяться.
     - Оторвись! - говорил Тайлер. - Поверь мне. Тебе станет гораздо лучше. Тебе станет просто здорово!
     В офисе Прессмен-Отеля, я спросил менеджера гостиницы, могу ли я воспользоваться его телефоном, и набрал номер городского стола в газете. Под пристальным взглядом менеджера отеля я говорил в трубку:
     "Здравствуйте", - сказал я, - "Я совершил ужасное преступление против человечества как часть политического протеста. Я протестую против эксплуатации рабочих в сфере обслуживания".
     Если я попаду в тюрьму - я не стану еще одним неуравновешенным чернорабочим, пускающим пузыри в баланде. Мое заключение будет иметь героический размах.
     "РОБИН-ГУДЫ-ОФИЦИАНТЫ, ГЕРОИ-НЕИМУЩИЕ".
     Все дело не ограничится одним официантом и одним отелем.
     Менеджер Прессмен-Отеля очень вежливо забрал у меня трубку. Менеджер сказал, что больше не хочет видеть меня работающим здесь, - тем более, в таком виде, как я сейчас.
     Я стою во главе стола менеджера и говорю - "Что?" Вам не понравится третья часть задумки.
     И без колебаний, по-прежнему глядя на менеджера, я бью боковым ударом, сосредоточив центробежную силу на конце руки, и в кровь разбиваю хрустнувшие хрящи собственного носа.
     Почему-то, без малейшей причины, мне вспомнился наш первый бой с Тайлером. "Я хочу, чтобы ты меня изо всех сил ударил".
     Получилось не так уж сильно. Я бью себя еще раз. Вся эта кровь хорошо смотрится, но я отбрасываю себя к стене, чтобы поднять страшный шум, разбив картину, которая там висит.
     Битое стекло, рама и картина с композицией из цветов и крови летят на пол, пока я продолжаю дурачиться. Как полнейший болван. Кровь капает на ковер, я дотягиваюсь до стола менеджера и, оставляя на столешнице жуткие кровавые отпечатки ладоней, пытаюсь провыть - "Пожалуйста, спасите!", но начинаю хихикать.
     "Спасите, пожалуйста!"
     "Пожалуйста, не бейте меня!"
     Я соскальзываю обратно на пол и ползу, оставляя на ковре кровавые следы. Первое слово, которое я говорю, будет "пожалуйста". Поэтому пока что мои губы плотно сжаты. Чудовище тащится по милым букетам и гирляндам ковра "Ориенталь". Кровь течет из моего носа, стекает мне в глотку и набирается в рот горячим потоком. Монстр ползет по ковру, он горячий, на его окровавленные когти налипают ворсинки хлопка и пыль. И он подбирается близко к менеджеру, достаточно близко, чтобы обхватить его лодыжку, обтянутую штаниной в тоненькую полосочку, и сказать.
     "...денег".
     Я снова хихикнул.
     И - "Пожалуйста, не бейте меня больше!" "Пожалуйста!" Говори.
     Слово "пожалуйста" выползает изо рта в пузырьке с кровью.
     Говори.
     "Пожалуйста!"
     Пузырек лопается, разбрызгивая кровь.
     Так Тайлер смог свободно проводить собрания бойцовского клуба каждую ночь недели. Потом бойцовских клубов стало семь, потом их стало пятнадцать, и, в конце концов, их стало уже двадцать три, - а Тайлеру все равно хотелось больше. Денег все время поступало достаточно.
     "Пожалуйста", - прошу я менеджера Прессмен-Отеля, - "Дайте мне:" "Пожалуйста!" "У вас так их много - а у меня ничего нет", - и я начинаю карабкаться по штанинам в тонкую полоску, покрывающим ноги менеджера Прессмен-Отеля, который тяжело завалился назад, уперевшись руками в подоконник, - и даже тонкие губы которого, кажется, готовы сорваться с зубов и сбежать.
     Чудовище цепляется кровавыми когтями за ремень в штанах менеджера, подтягивается, чтобы вцепиться в его белую рубашку, и:
     Я смыкаю свои окровавленные руки на гладких запястьях менеджера.
     "Пожалуйста". Я улыбаюсь настолько, насколько могу разлепить разбитые губы.
     Завязывается короткая возня, когда менеджер кричит, пытается вырвать руки и убраться подальше от меня, от моей крови и моего разбитого носа, грязь липнет к пятнам крови на нас обоих, и прямо здесь, на самом интересном месте, в дверь решает заглянуть охрана.

     В сегодняшней газете статья о том, что кто-то вломился в офисы Хейн-Тауэра на этажах от десятого до пятнадцатого, и, выбравшись из офисных окон, нарисовал на южной стороне здания ухмыляющуюся рожу в пять этажей высотой, а потом разжег пожар таким образом, чтобы окна в центре двух гигантских глаз сияли огромным, живым и неумолимым огнем на фоне рассвета над городом.
     На фотографии первой полосы - лицо злобной тыквы, японского демона, жадного дракона висит в небе, и дым поднимается над его глазами, как брови ведьмы или рога дьявола.
     Что бы это значило?
     И кто мог это сделать? Ведь даже когда пожар потушили, лицо осталось, - притом стало гораздо хуже. Пустые глаза, казалось, наблюдали за каждым на улице, хоть и были мертвы.
     Подобных вещей появляется в газетах все больше и больше.
     Конечно, как только такое прочитаешь, сразу хочется узнать, - замешан ли в этом Проект Разгром.
     В газете сказано, что у полиции нет конкретных зацепок. Банды молодежи, или космические пришельцы, - кто бы ни сделал это, - они, рискуя жизнью, ползали по уступам и свешивались с подоконников с банками аэрозоля черной краски.
     Был ли это Подрывной Комитет, - или же Поджигательный Комитет? Вероятно, гигантская рожа была их домашним заданием с прошлой недели.
     Тайлер должен бы знать, но первое правило Проекта Разгром - не задавать вопросов.
     В Штурмовом Комитете Проекта Разгром, на этой неделе, Тайлер сказал, что прогонит всех через то, каково стрелять из пистолета. Все, что делает пистолет - это фокусирует взрыв в одном направлении.
     На последнее собрание Штурмового Комитета Тайлер принес пистолет и желтые страницы телефонного справочника. Они собираются в том же подвале, где по субботним ночам собирается бойцовский клуб.
     Поджигатели, собираются по понедельникам.
     Штурмовики, - по вторникам.
     Подрывники, собираются по средам.
     И Дезинформаторы, собираются по четвергам.
     Организованный Хаос. Анархическая Бюрократия. Сами видите.
     Группы психологической поддержки. Что-то вроде.
     Так что в ночь вторника Штурмовой Комитет предложил планы мероприятий на следующую неделю, Тайлер просмотрел предложения и дал комитету домашнее задание.
     За неделю, до того же времени следующего вторника, каждый парень из Штурмового Комитета должен затеять драку, чтобы его в ней одолели. И не в бойцовском клубе. Это не так просто, как кажется. Посторонний на улице попытается всячески избежать драки.
     Задумка в том, чтобы взять какого-нибудь Джека с улицы, который никогда не дрался, и завербовать его. Дать ему опыт первой победы в его жизни. Дать ему взорваться. Разрешить ему вломить тебе по полной.
     Ты сможешь это осилить. Если победишь - тебя поимели.
     - Все, что нам нужно сделать, народ, - сказал Тайлер комитету. - Это напомнить таким парням, какая власть у них по-прежнему в руках.
     Это маленькая присказка Тайлера. Затем он вскрыл каждый конверт с квадратиком бумаги внутри, извлеченный из обувной коробки у его ног. Так все комитеты вносят предложения мероприятий на следующую неделю. Излагаешь суть мероприятия на планшетке комитета. Вырываешь листок, кладешь в конверт и бросаешь в коробку. Тайлер просматривает предложения и отбрасывает все неудачные идеи.
     Вместо каждой отброшенной идеи Тайлер кладет в коробку чистый листок в конверте.
     Потом каждый из комитета достает из коробки по конверту с бумажкой. Как мне объяснил этот процесс Тайлер, - каждому, кто вытащил чистый лист, - остается самому придумывать себе домашнее задание на текущую неделю.
     Если ты вытащил предложение, - то тебе придется пойти на фестиваль импортного пива в эти выходные, и столкнуть какого-нибудь парня в химический туалет. Особенным отличием будет, если ты получишь от него за это. Или придется посетить показ мод в холле торгового центра и бросаться земляничным желе с верхней галереи.
     Если тебя арестуют - ты вылетаешь из Штурмового Комитета. Если будешь смеяться - вылетаешь из комитета.
     Никому не известно, кто писал предложение, и никто, за исключением Тайлера, не знает, какие предложения приняты, - а какие он выбросил в мусор. Позже на той же неделе ты можешь прочитать в газете, что какая-то неустановленная личность в центре города запрыгнула в "ягуар" с убирающимся верхом и врулила машину в фонтан.
     Тебе становится интересно. Не то ли это предложение комитета, которое писал ты?
     Кто взобрался на крышу музея и прицельно стрелял шариками с краской по скульптуре судебного возмездия?
     Кто нарисовал пылающую маску демона на Хейн-Тауэре?
     Можно представить себе, как в ночь, на которую был назначен Хейн-Тауэр, команда из судебных клерков и бухгалтеров, или посыльных, - пробрались в офисы, в которых сами же сидели изо дня в день. Может даже подвыпившие, хоть это и против правил Проекта Разгром, - они использовали отмычки, где могли, а в остальных случаях пускали в ход канистры фреона с распылителями, чтобы расшатать цилиндры замков про помощи стамески, потом свешивались из окон, упираясь ногами в кирпичный фасад небоскреба, спускались, полагаясь друг на друга в удерживании веревочной связки, раскачивались, с риском погибнуть у офисов, в которых они ежедневно сидели и чувствовали, как с каждым часом их жизнь близится к концу.
     Можно представить себе, как следующим утром те же самые люди, - клерки, помощники счетоводов, - стояли в толпе, задрав к небу головы с тщательно причесанными волосами, немного недоспавшие, но трезвые и в галстуках, - и слушали, как окружающая их толпа недоумевает, кто это сделал, а полиция просит всех "пожалуйста, немедленно отойти", и вода льется из разбитого дымящегося центра каждого огромного глаза.
     Тайлер рассказал мне по секрету, что обычно на митингах не бывает больше четырех хороших предложений, и поэтому шанс действительно вытащить листок с предложением, а не просто чистый, составляет где-то четыре к десяти. В Штурмовом Комитете двадцать пять парней, включая Тайлера. Все получают домашнее задание: проиграть бой на публике; и каждый член комитета тянет конверт.
     На этой неделе Тайлер сказал им:
     - Выберитесь в город и купите оружие.
     Тайлер дал одному из парней телефонные "желтые страницы" и сказал ему вырвать себе лист с рекламой. Потом передать книгу следующему парню. Два парня не должны покупать оружие или поднимать стрельбу в одном месте.
     - Это, - сказал Тайлер, достав из кармана куртки пистолет. - Это пистолет, и каждый из вас должен через две принести на собрание пушку примерно такого же калибра.
     - Лучше берите ее за наличные, - сказал Тайлер. - На следующей встрече вы все обменяетесь пистолетами и заявите, что купленный вами пистолет украден.
     Никто ничего не спросил. Не задавать вопросов - первое правило Проекта Разгром.
     Тайлер пустил пистолет по кругу. Он был так тяжел для своих небольших размеров, что казалось, будто он изготовлен из сплава двух гигантских вещей, вроде горы и Солнца. Ребята из комитета брали его двумя пальцами. Всем хотелось спросить - заряжен ли он, но второе правило Проекта Разгром - не задавать вопросов.
     Может, он был заряжен, может, не был. Возможно, всегда следует предполагать худшее.
     - Пистолет, - говорил Тайлер - Прост и совершенен. Просто тянешь за спусковой крючок.
     Третье правило Проекта Разгром - извинения не принимаются.
     - Спусковой крючок, - говорил Тайлер. - высвобождает боек, а боек поджигает порох.
     Четвертое правило - ложь не прощается.
     - Взрыв выбрасывает кусок свинца из открытой части гильзы, а ствол пистолета фокусирует взрывчатую силу пороха и разгоняет этот кусок, - говорил Тайлер. - Так же, как человек-ядро вылетает из пушки, так же, как ракета вылетает из пусковой шахты, так же, как кончаешь, - в одном направлении.
     Когда Тайлер изобрел Проект Разгром, он сказал, что цель Проекта Разгром не имеет никакого отношения к другим людям. Тайлеру было все равно, - нанесет он другим людям вред, или не нанесет. Целью было показать каждому человеку в проекте, что у него есть власть над историей. Мы, - каждый из нас, - можем захватить контроль над миром.
     Тайлер изобрел Проект Разгром в бойцовском клубе.
     Однажды ночью в бойцовском клубе я дал вызов новичку. Той субботней ночью молодой паренек с ангельским лицом пришел на первый бойцовский клуб, и я вызвал его на бой. Такое правило. Тот, кто этой ночью впервые пришел в бойцовский клуб - принимает бой. Я знал это, и вызвал его потому, что ко мне вернулась бессонница, и было настроение уничтожить что-нибудь красивое.
     Поскольку большая часть моего лица напрочь лишена шанса когда-нибудь зажить, терять мне особо нечего в плане внешности. Мой босс спросил меня на работе - что я собираюсь делать с незаживающей дырой в моей щеке? "Когда буду пить кофе", - ответил я ему, - "Буду затыкать дыру двумя пальцами, чтобы не протекала".
     Удушающий захват, дающий ровно столько воздуха, сколько нужно человеку чтобы держаться на ногах, той ночью в бойцовском клубе я бил нашего новичка и месил кулаками лицо этого прекрасного мистера ангела, сначала костяшками кулаков, как зубодробилкой, а потом тугим узловатым мясом кулаков, когда мои костяшки изодрались о его выступившие зубы. А потом парень выскользнул из моих рук на пол, как куча мяса.
     Потом Тайлер говорил мне, что он никогда до этого не видел, чтобы я настолько полноценно что-то уничтожил Той ночью Тайлер понял, что нужно развивать бойцовский клуб до следующей отметки, - или придется закрыть его.
     Тайлер сказал следующим утром за завтраком:
     - Ты был похож на маньяка, Дикий Псих. В каких облаках ты витал?
     Я сказал, что чувствую себя грудой хлама и совершенно не отдохнул. Я не поймал никакого кайфа. Может, у меня развилась зависимость. К дракам может выработаться иммунитет, поэтому, возможно, мне следует переключиться на что-то посильнее.
     Этим утром Тайлер изобрел Проект Разгром.
     Тайлер спросил - с чем я дрался на самом деле?
     Все, что Тайлер говорил об отбросах и рабах истории, - вот чем я чувствовал себя тогда. Я хотел уничтожить все прекрасное, которого у меня никогда не было. Жечь девственные джунгли Амазонки. Выдыхать угарный газ и поглощать озон. Открыть спусковые вентили цистерн на супертанкерах и раскупорить прибрежные нефтяные платформы. Я хотел заморить всю рыбу, которую вовек не мог себе позволить попробовать, и загадить пляжи Франции, которых я вовек не увижу.
     Я хотел, чтобы весь мир достиг крайней черты.
     Когда я избивал того паренька, мне на самом деле хотелось всадить пулю между глаз каждой вымирающей панде, которая не хочет трахаться для сохранения вида, и каждому киту или дельфину, который сдался и выбросился на берег.
     Не думайте об этом, как об изничтожении. Считайте это сокращением кадров.
     Тысячи лет человеческие существа трахали, изгаживали и загаживали эту планету, а теперь история считает, что я должен убирать за всеми. Я должен вымыть и протереть кастрюли. Учитывая каждую капельку используемого машинного масла.
     И я должен платить по счетам за радиоактивные отходы, зарытые бензиновые цистерны и захороненную токсичную дрянь, которую выбросили за поколение до моего рождения.
     Я держал голову мистера ангела на сгибе руки, как ребенка или мяч, и молотил его кулаком, молотил, пока губы его не изорвались об зубы. После этого бил его локтем, пока он кучей мяса не сполз из моих рук на землю. Пока кожа на его скулах не сбилась и не почернела.
     Я хотел вдыхать дым.
     Птицы и олени - глупая роскошь, а вся рыба должна плавать брюхом вверх.
     Я хотел сжечь Лувр. Я бы приложился к мозаике Элджина кувалдой и подтер бы себе задницу Моной Лизой. Теперь это мой мир.
     Сейчас это мой мир, и только мой, - а все эти древние - мертвы.
     Этим утром за завтраком Тайлер изобрел Проект Разгром.
     Мы хотели огнем освободить мир от истории.
     Мы ели завтрак в доме на Пэйпер-Стрит, и Тайлер сказал, - "Представь, как ты сажаешь редиску и клубни картофеля на газоне номер пятнадцать заброшенного поля для гольфа".
     "Ты охотишься на лосей в пропитанных влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-Центра, и собираешь моллюсков около скелета Космической Иглы, наклонившейся под сорок пять градусов. Мы разрисуем небоскребы огромными тотемными лицами и рожами гоблинов, и каждый вечер все, что осталось от человечества, будет убегать в пустые зоопарки и закрываться в клетках, в защиту от медведей, рысей и волков, которые будут расхаживать снаружи, за прутьями решетки, и рассматривать нас оттуда".
     - Переработка отходов и ограничения скорости - дерьмо, - говорил Тайлер. - Это все равно, что бросать курить на смертном одре.
     Проект Разгром - это то, что должно спасти мир. Ледниковый период в культуре. Искусственно вызванная темная эра. Проект Разгром заставит человечество уйти в дрему или слабость, на время, нужное для выздоровления Земли.
     - Ты узаконишь анархию, - говорит Тайлер. - И сам увидишь.
     Как бойцовский клуб поступает с клерками и домашними мальчиками, - так и Проект Разгром разобьет цивилизацию, и мы сможем сделать из этого мира что-нибудь получше.
     - Представь, - говорил Тайлер. - Крадешься за лосем мимо разбитых витрин магазинов и вонючих лохмотьев истлевших прекрасных платьев и смокингов на вешалках; на тебе одежда из шкур, одна на всю жизнь, и ты карабкаешься по толстым лианам кудзу, увивающим Сирс-Тауэр. Как Джек на бобовом стебле, ты забираешься выше влажного лесного свода, и воздух будет так чист, что ты увидишь крошечные фигурки людей, молотящих кукурузу и раскладывающих на просушку тонкие полоски мяса по пустой полосе заброшенного восьмиполосного суперхайвея, горячего от августовского солнца, простирающегося на тысячу миль.
     "Такова цель Проекта Разгром", - сказал Тайлер, - "Полное и бесповоротное разрушение цивилизации".
     Что будет после Проекта Разгром - известно одному Тайлеру. Второе правило - не задавать вопросов.
     - Патронов не берите, - сказал Тайлер Штурмовому Комитету. - И можете не переживать - да, вам действительно придется убить кое-кого.
     Поджог. Штурм. Подрыв и Дезинформация.
     Никаких вопросов. Никаких вопросов. Никаких извинений и никакой лжи.
     Пятое правило Проекта Разгром - верить Тайлеру.
     Тайлер хотел, чтобы я печатал и делал копии. Неделю назад Тайлер шагами подсчитал размеры подвала в арендованном доме на Пэйпер-Стрит. Получилось шестьдесят пять длин подошвы вдоль и сорок - поперек. Тайлер напряженно думал. Потом спросил меня:
     - Сколько будет шестью семь?
     "Сорок два".
     - А сорок два на три?
     "Сто двадцать шесть".
     Тайлер дал мне написанный от руки лист с заметками, сказал отпечатать его и сделать семьдесят две копии.
     "Зачем так много?"
     - Потому что, - ответил Тайлер. - Столько парней смогут спать в подвале, если мы разместим их в стандартных трехъярусных армейских койках.
     Я спросил - "А как же их вещи?"
     Тайлер ответил:
     - Они принесут не более того, что указано в списке, - а это все должно поместиться под матрац.
     Список, который мой босс обнаружил в копировальном автомате, счетчик которого все еще стоял на семидесяти двух копиях; в списке значилось:
     "Наличие требуемых вещей не гарантирует допуска к подготовке, но ни одна кандидатура не будет рассмотрена, пока волонтер не прибудет со следующими предметами и суммой наличных денег ровно в пятьсот долларов, для оплаты личных похорон".
     - Кремация тела несостоятельного гражданина стоит минимум триста долларов, - рассказал мне Тайлер. - И цена постоянно растет. Тело каждого, кто умрет, не имея хотя бы столько денег, направляется в анатомический кабинет.
     Эти деньги всегда должны храниться в ботинке проходящего обучение, - тогда даже если его убьют, его смерть не будет висеть грузом на Проекте Разгром.
     Помимо этого, волонтер должен был прибыть со следующими вещами:
     Две черные рубашки.
     Две пары черных брюк.

     Мой босс приносит еще один листок бумаги к моему столу и кладет его у моего локтя. Я перестал надевать галстуки совсем. На моем боссе его васильковый галстук, - значит, сегодня четверг. Дверь офиса моего босса теперь постоянно закрыта, и мы не обменялись более чем парой слов с того дня, когда он нашел правила бойцовского клуба в копировальном автомате, а я, должно быть, удачно намекнул ему, что мог бы выпустить ему кишки при помощи винтовки. Я просто дурачился, как всегда.
     Или же я мог бы позвонить в Бюро услуг при Отделе транспортировки. Есть крепление переднего сиденья, не проходившее проверки на столкновение перед запуском в производство.
     Если знаешь где искать - повсюду в чуланах скелеты.
     "Доброе утро", - говорю.
     Он отвечает:
     - Доброе утро.
     У моего локтя лежит еще один важный секретный документ "только-для-моего-ведома".
     Одна пара тяжелых черных ботинок.
     Две пары черных носков и две пары гладкого нижнего белья.
     Одна тяжелая кожаная куртка.
     Плюс вещи, которые должны быть в рюкзаке волонтера.
     Одно белое полотенце.
     Один стандартный армейский матрац.
     Одна белая пластиковая миска.
     Я за своим столом, рядом стоит босс, - я беру оригинал списка и говорю ему, - "Спасибо". Мой босс возвращается в личный офис, а я берусь за работу, раскладываю пасьянс на своем компьютере.
     После работы отдаю Тайлеру копии, и дни идут. Я иду на работу.
     Прихожу домой.
     Иду на работу.
     Прихожу домой, а возле нашего парадного крыльца стоит парень. Вытянулся у парадной двери, держит в бумажном пакете свою вторую черную рубашку и брюки, и у его ног на ступеньке сложены последние три вещи из списка: белое полотенце, стандартный армейский матрац и пластиковая миска. Мы с Тайлером разглядываем парня из окна над лестницей, и Тайлер говорит мне отослать парня.
     - Он слишком молод, - заявляет Тайлер.
     Парень у крыльца - это тот, с лицом мистера ангела, которое я пытался уничтожить той ночью, когда Тайлер изобрел проект Разгром. Даже пусть он с синяками под глазами и коротким светлым "ежиком", все равно видишь, что его красивое нахмуренное лицо без единой морщины или шрама. Одень его в платье и заставь улыбнуться - и он станет женщиной. Мистер ангел просто стоит лицом к парадной двери, пристально смотрит на потрескавшееся дерево, руки вдоль боков, на нем черные ботинки, черная рубашка, черные брюки.
     - Избавься от него, - требует у меня Тайлер. - Он слишком молод.
     Я спрашиваю - "Насколько молод значит слишком молод?" - Не важно, - говорит Тайлер. - Если волонтер молод, мы говорим, что он слишком молод. Если жирный - значит слишком жирный. Если старый - значит слишком старый. Худой - слишком худой. Белый - слишком белый. Черный - слишком черный.
     "Так в буддистских храмах испытывали добровольцев, возвращавшихся после долгих лет скитаний", - объяснил Тайлер, - "Говоришь волонтеру убираться, и если его решимости хватит, чтобы прождать у входа в течение трех дней, - без еды, крыши над головой и развлечений, - тогда и только тогда он сможет войти и начать подготовку".
     Так что я сказал мистеру ангелу, что он слишком молод, но ко времени ланча он все еще здесь. После ланча я выхожу и бью мистера ангела метлой, и ногой выбрасываю пакет с вещами парня на улицу. Сверху Тайлер наблюдает, как я размахиваю метлой над ухом у парня, - а тот стоит на месте, - потом как я пинаю его вещи в канаву и начинаю орать.
     "Убирайся", - кричу я, - "Ты что, не слышал? Ты слишком молод". "Тебе это не под силу", - ору я, - "Возвращайся через пару лет и попробуй снова! Пошел! Убирайся с моего крыльца!" На следующий день парень все еще там, выходит Тайлер и говорит:
     - Мне очень жаль, - Тайлер говорит, что ему жаль, что он известил парня о подготовке, но парень действительно слишком молод, и, пожалуйста, лучше ему просто уйти.
     Хороший коп. Плохой коп.
     Я снова ору на бедного парня. Потом, через шесть часов, выходит Тайлер и повторяет, что ему очень жаль, но - нет. Парень должен уйти. Тайлер говорит, что вызовет полицию, если парень не уйдет.
     А парень остается.
     И его вещи по-прежнему лежат в канаве. Ветер уносит порвавшийся бумажный пакет.
     А парень остается.
     На третий день у двери появился новый волонтер. Мистер ангел все еще там, и Тайлер, как ни в чем не бывало, спускается вниз и говорит мистеру ангелу:
     - Заходи. Забирай вещи с улицы и заходи.
     Новому парню Тайлер говорит, что ему очень жаль, но произошла ошибка. Парень слишком стар, чтобы проходить подготовку здесь, и лучше ему, пожалуйста, уйти.
     Каждый день я хожу на работу. Я прихожу домой, и каждый день на парадном крыльце ожидают один-два парня. Эти новые парни не идут на зрительный контакт. Я закрываю дверь и оставляю их на крыльце. Такое происходит понемногу каждый день, и иногда волонтеры уходят, но в большинстве случаев они торчат до третьего дня, пока не заполняется большинство коек, которые мы с Тайлером купили и разместили в подвале.
     Однажды Тайлер дает мне пятьсот долларов наличными и говорит мне всегда носить их в обуви. Мои личные похоронные деньги. Еще одна старая штука из буддистского монастыря.
     Теперь, когда я прихожу домой с работы, дом наполнен незнакомыми людьми, которых принял Тайлер. Все они работают. Весь первый этаж превратился в кухню и мыловарню. Ванная всегда забита. Группы людей пропадают по несколько дней и возвращаются с красными резиновыми пакетами жидкого водянистого жира.
     Однажды ночью Тайлер поднимается наверх, находит меня в своей комнате и говорит:
     - Не трогай их. Все они знают, что делать. Это часть Проекта Разгром. Ни один из парней не понимает весь план целиком, но каждый обучен в совершенстве справляться с отдельной задачей.
     Правило Проекта Разгром - верить Тайлеру.
     А потом Тайлер исчез.
     Команды ребят из Проекта Разгром целый день топят жир. Я не сплю. Всю ночь я слышу, как другие команды примешивают щелок, нарезают куски и греют их на противнях, потом оборачивают каждый кусок в тисненую обертку и отпечатывают на ней логотип Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит. Каждый, кроме меня, по всей видимости, знает, что делать, а Тайлера по-прежнему нет дома.
     Я обнимаю стены, как мышь, попавшая в этот размеренный часовой механизм из молчаливых людей с энергией обученных обезьян, - они готовят, работают и спят посменно. Потяни за рычаг. Нажми на кнопку. Группа обезьян-космонавтов целыми днями готовит еду, и целыми днями группы обезьян-космонавтов едят из пластиковых мисок, которые принесли с собой.
     Однажды утром я ухожу на работу - а у парадного крыльца стоит Большой Боб в черных ботинках, черной рубашке и штанах. Я спрашиваю - не видел ли он Тайлера недавно? Не Тайлер ли прислал его сюда?
     - Первое правило Проекта Разгром, - отвечает Большой Боб со сдвинутыми каблуками и спиной по стойке "смирно", - Не задавать вопросов.
     Так какую же бестолковую маленькую честь назначил ему Тайлер, спрашиваю. Есть ребята, которые должны целый день только варить рис, или мыть миски после еды, или выносить мусор. Весь день. Тайлер что, пообещал Большому Бобу просветление, если тот будет проводить по шестнадцать часов в день, оборачивая мыло?
     Большой Боб молчит.
     Я иду на работу. Прихожу домой, - а Большой Боб все еще на крыльце. Я не сплю всю ночь, - и следующим утром Большой Боб уже снаружи, ковыряется в саду.
     Прежде чем уйти на работу, я спрашиваю Большого Боба, - кто впустил его? Кто назначил ему эту обязанность? Видел ли он Тайлера?
     Большой Боб говорит:
     - Первое правило Проекта Разгром - не:
     Я обрываю его. Я говорю "Ладно". Ладно, ладно, ладно, ладно, ладно.
     И, пока я на работе, группы обезьян-космонавтов копаются в грязи газона, окружающего дом, и обрабатывают почву горькими солями, чтобы снизить кислотность, рыхлят землю и вносят свободные добавки удобрений со склада и мешки обрезков волос из парикмахерской, чтобы отогнать кротов и мышей и повысить содержание протеинов в почве.
     Прямо посреди ночи обезьяны-космонавты могут явиться домой с какой-нибудь бойни с сумками кровавого месива, - чтобы поднять содержание железа в почве, - и молотых костей, - для фосфора.
     Группы обезьян-космонавтов садят базилик, чабрец и латук, и начинают высаживать ведьмин орех, эвкалипт, дикий апельсин и мяту в калейдоскопе разноцветных грядок. Окно цветника всех оттенков зеленого. Потом другие группы выходят среди ночи и убивают слизней и улиток при свете свечей. Другая группа обезьян-космонавтов отбирает только самые лучшие листья и шишки можжевельника, чтобы сварить природный краситель. Окопник, - потому что это природный антисептик. Листья фиалки, - потому что они лечат головную боль, и ясменник душистый, - потому что он придает мылу запах свежескошенной травы.
     В кухне стоят бутылки 80-градусной водки, чтобы делать прозрачное розовое гераневое, мыло цвета жженого сахара и мыло "пачуоли", - и я украл бутылку водки и потратил часть своих личных похоронных денег на сигареты. Показалась Марла. Мы говорим о растениях. Мы с Марлой гуляем по тропинкам, насыпанным из гравия, пьем и курим. Мы говорим о ее груди. Мы говорим обо всем, кроме Тайлера Дердена.
     В один день в газете появилось сообщение о том, что группа людей, одетых в черное, бурей пронеслась через "лучшее соседство" и "торговлю роскошными автомобилями", колотя бейсбольными битами по передним бамперам машин, так, что воздушные мешки внутри разбухали порошковидной массой под визг сигнализации.
     В Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит другие группы обрывали лепестки с роз или анемонов с лавандой, и набивали ими коробки с кусками чистого сала, чтобы оно вбирало их запах, - для изготовления мыла с цветочными ароматами.
     Марла рассказала мне о растениях.
     Роза, рассказала мне Марла, это природное вяжущее средство.
     У некоторых растений - похоронные названия: Ирис, Базилик, Рута, Розмарин и Вербена. Некоторые, - вроде таволги и первоцвета, мать-и-мачехи и нарда, - называются как сказки Шекспира. "Олений язык" со своим сладким ванильным запахом. Ведьмин орех, другое природное вяжущее. Фиалковый корень, дикий испанский ирис.
     Каждый вечер мы с Марлой гуляем по саду, пока я не убеждаюсь, что Тайлер не вернется домой этой ночью. Прямо за нами всегда следует обезьяна-космонавт, чтобы поднять каждый скрученный листок бальзама, руты или мяты, который Марла растирает в пальцах около моего носа. Брошенный окурок сигареты. Обезьяна-космонавт шерстит дорогу за собой, чтобы стереть малейшие следы нашего пребывания там.
     Другой ночью в парке на центральной площади города другая группа людей облила бензином каждое дерево и разлила его между ними, а потом устроила замечательный лесной пожар. В газете говорилось, что окна домов на соседней улице плавились от огня, а припаркованные машины с шипением оседали на плавящихся покрышках.
     Арендованный дом Тайлера на Пэйпер-Стрит - живое существо, влажное изнутри от пота и дыхания множества людей. Множество людей шевелится внутри, кажется, будто сам дом шевелится.
     Еще одной ночью, когда Тайлера все еще не было дома, кто-то просверлил банкоматы и платные телефоны, потом вкрутил насадки масленок в просверленные дырочки и при помощи смазочного пистолета доверху заправил банкоматы и платные телефоны промышленной смазкой или ванильным желе.
     И Тайлера никогда не было дома, но в течение месяца у нескольких обезьян-космонавтов появились выжженные поцелуи Тайлера на тыльной стороне рук. Потом эти обезьяны-космонавты тоже исчезли, а новые появились у крыльца им на замену.
     И ежедневно группы людей прибывали и отбывали всегда на разных машинах. Одну и ту же машину заметить было невозможно. Одним вечером я услышал, как Марла у парадного крыльца говорит обезьяне-космонавту:
     - Я пришла к Тайлеру. Тайлеру Дердену. Он здесь живет. Я его подруга.
     Обезьяна-космонавт ответила:
     - Прошу прощения, но вы слишком: - и, после паузы. - Вы слишком молоды, чтобы проходить здесь подготовку.
     Марла отвечает:
     - Пошел на хрен!
     - Кроме того, - продолжает обезьяна-космонавт. - Вы не принесли требуемые вещи: две черные рубашки, две пары черных брюк:
     Марла кричит:
     - Тайлер!
     - Одну пару тяжелых черных ботинок.
     - Тайлер!
     - Две пары черных носков и две пары гладкого нижнего белья.
     - Тайлер!
     И я слышу, как хлопает, закрываясь, входная дверь. Марла не прождала три дня.
     Через несколько дней я прихожу домой после работы и делаю себе бутерброд с ореховым маслом.
     Когда я возвращаюсь домой, одна из обезьян-космонавтов читает остальному собранию, которое сидит на полу, покрывая, кажется, весь первый этаж.
     - Прекрасная и неповторимая красота снежинки - это не про вас. Вы - такая же гниющая органическая масса, как и все остальные, и все мы - часть большой кучи удобрений.
     Обезьяна-космонавт продолжает:
     - Наша культура сделала всех нас одинаковыми. Ни одного из нас больше не назовешь белым, черным или богатым в полной мере. Мы все желаем одно и то же. С точки зрения индивидуальности, мы - ничто.
     Читающий останавливается, когда я вхожу и делаю бутерброд, и все обезьяны-космонавты сидят в безмолвии, как будто я совсем один. Я говорю - "Не утруждайте себя. Я уже читал это. Я это напечатал".
     Даже мой босс, скорее всего, читал это.
     "Мы все - лишь большая куча хлама", - говорю я, - "Продолжайте. Играйте в свои игрушки. Не буду мешать".
     Обезьяны-космонавты молча ждут, пока я сделаю себе бутерброд, возьму еще одну бутылку водки и подымусь по ступенькам. Позади себя я слышу:
     - Прекрасная и неповторимая красота снежинки - это не про вас.
     Я - Разбитое Сердце Джека, потому что Тайлер бросил меня. Потому что мой отец меня бросил. О, можно продолжать и продолжать.
     Иногда, по вечерам после работы, я хожу по разным бойцовским клубам в подвалах гаражей и баров, и спрашиваю, не видел ли кто-нибудь Тайлера Дердена.
     В каждом новом бойцовском клубе кто-нибудь, кого я вижу первый раз в жизни, стоит в круге света посреди тьмы, окруженный людьми, и читает слова Тайлера.
     Первое правило бойцовского клуба - не упоминать о бойцовском клубе.
     Когда начинаются бои, я отвожу в сторону лидера клуба и спрашиваю, не видел ли он Тайлера. "Я живу с Тайлером", - объясняю я, - "И он давно уже не заходил домой".
     Глаза парня становятся большими, и он спрашивает - правда ли я знаю Тайлера Дердена?
     Такое происходит в большинстве новых бойцовских клубов. "Да", - говорю, - "Мы с Тайлером - старые приятели". Потом всем вокруг внезапно хочется пожать мне руку.
     Все эти новички пялятся на дыру в моей щеке, на темные пятна на коже моего лица, желто-зеленые по краям, и называют меня "сэр". "Нет, сэр". "К несчастью, нет, сэр". Никто из их знакомых никогда не встречал Тайлера Дердена. Друзья их друзей встречали Тайлера Дердена, и они основали этот филиал бойцовского клуба, сэр.
     Потом они подмигивают, глядя на меня.
     Никто из их знакомых никогда не видел Тайлера Дердена.
     Сэр.
     "А правда, что:", - спрашивают все. "Правда, что Тайлер Дерден собирает армию?". "Честное слово". "А правда, что Тайлер Дерден спит только один час за ночь?". Ходят слухи, что Тайлер отправился в путь открывать бойцовские клубы по всей стране. Все хотят знать - что дальше?
     Собрания Проекта Разгром перекочевали в подвалы попросторнее, потому что каждый из комитетов, - Поджог, Штурм, Подрыв и Дезинформация, - растет по мере того, как больше парней приходит сюда, пройдя бойцовский клуб. У каждого комитета есть лидер, но даже лидеры не знают, где Тайлер. Каждую неделю Тайлер звонит им по телефону.
     Все в Проекте Разгром хотят знать - что дальше?
     К чему мы идем?
     На что равняться?
     На Пэйпер-Стрит мы с Марлой гуляем ночью по саду, босиком, с каждым шагом поднимая волны ароматов шалфея, лимона с вербеной и розы с геранью. Черные рубашки и черные штаны толкутся вокруг нас со свечками, поднимая листья растений, чтобы убить улитку или слизня. Марла спрашивает - "Что здесь происходит?".
     Пучки волос покрывают грязевые кучи. Волосы и дерьмо. Костяная подкормка и кровавая подкормка. Растения вырастают быстрее, чем обезьяны-космонавты успевают их срезать.
     Марла спрашивает:
     - Что вы будете делать?
     "В смысле?"
     В грязи светится золотое пятнышко, и я приседаю, чтобы рассмотреть его поближе. "Что будет потом - я не знаю", - говорю я Марле.
     Похоже, нас обоих бросили.
     Боковым зрением я вижу, как обезьяны-космонавты расхаживают вокруг в черном, каждый сгорбился со свечой. Маленькое пятнышко, блестящее золотом - это зуб в золотой коронке. Рядом на поверхности виднеются еще два зуба, в коронках из амальгамы серебра. Это челюстная кость.
     Я говорю - "Нет, я не могу сказать, что будет дальше". И утаптываю один, два, три зуба в грязь, волосы, дерьмо, кость и кровь, где Марла их не рассмотрит.

     Вечером в эту пятницу я заснул за столом на работе.
     Когда я проснулся, с лицом, уткнувшимся в скрещенные руки на крышке стола, звонил телефон, и все уже ушли. В моем сне тоже был звонок телефона, поэтому было не совсем ясно, проскользнула ли действительность в мой сон, или же мой сон наложился на действительность.
     Я принимаю звонок, - "Согласование и ответственность". Так называется мой отдел. Согласования и ответственности.
     Солнце садилось, и грозовые кучевые облака, размером с Вайоминг и Японию, шли в нашу сторону. Не то чтобы у моего рабочего места есть окно. Все наружные стены, от пола до потолка, из стекла. Везде, где я работаю, - стекло от пола до потолка. Везде вертикальные шторы. Везде серый промышленный низковорсный ковер с маленькими надгробными памятничками в местах, где к сети подключаются компьютеры. Везде лабиринты перегородок, замкнутые простенками из фанеры с обивкой.
     Где-то мычит вакуумный пылесос.
     Мой босс уехал в отпуск. Он прислал мне е-мэйл и исчез. Мне нужно приготовиться к официальной проверке в течение двух недель. Подготовить комнату для совещаний. Выстроить всех утят в ряд. Дописать отчет. Вроде того. Они строят против меня дело.
     Я - Полная Со Стороны Джека Невозмутимость.
     У меня слишком мало привязанности.
     Я поднимаю трубку, и это Тайлер; он говорит:
     - Выходи, внизу на стоянке тебя ждут несколько парней.
     Я спрашиваю - "Кто они?"
     - Они ждут, - отвечает Тайлер.
     Мои руки пахнут бензином.
     Тайлер продолжает:
     - В дорогу. У них машина. Кадиллак.
     Я все еще сплю.
     Сейчас я не уверен - не снится ли мне Тайлер.
     Или я снюсь Тайлеру.
     Я принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках. Вокруг никого, и я встаю и спускаюсь на стоянку.
     В бойцовском клубе один парень работает по машинам, и он припарковал в ячейке чей-то черный "корниш", а мне остается только смотреть на эту машину, всю в черном и золотом, - этот огромный портсигар, готовый отвезти меня куда-нибудь. Тот парень-механик, выходя из машины, говорит мне, что можно не беспокоиться, он поменял номера с другой машиной, на долгосрочной стоянке в аэропорту.
     Наш механик из бойцовского клуба утверждает, что может завести что угодно. Выпутываешь два провода из цилиндра зажигания. Соединив провода друг с другом, замыкаешь цепь катушки стартера, - и машина готова для прогулки.
     Либо так, либо можно вытащить ключевой код из сети поставщика.
     Три обезьяны-космонавта сидят на заднем сиденье в черных рубашках и черных брюках. "Не вижу зла". "Не слышу зла". "Не говорю зла" .
     Я спрашиваю - "Так где Тайлер?"
     Механик бойцовского клуба держит дверь Кадиллака открытой для меня в стиле личного шофера. Механик высок и костляв, его плечи напоминают перекладину телеграфного столба.
     Я спрашиваю - "Мы едем повидать Тайлера?" Посередине переднего сиденья меня ждет праздничный торт со свечками, - хоть сейчас зажигай.
     Даже после недели бойцовского клуба запросто водишь машину на предельно допустимых скоростях. Может быть, ты перенес мрачное дерьмо, внутренние травмы за последние два дня, - но ты невероятно спокоен. Другие машины тебя сторонятся. Машины виляют. Другие водители тыкают тебе средний палец. Совершенно незнакомые люди ненавидят тебя. Все равно не испытываешь абсолютно ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько спокоен, что просто не можешь волноваться. Даже не включаешь радио. Может быть, в твоих ребрах появляются тоненькие трещинки при каждом твоем вдохе. Машины впереди нас мигают огнями. Солнце садится, в оранжевых и золотых тонах.
     Механик сидит за рулем. Между нами на сиденье стоит праздничный торт.
     Жутковатая хрень - смотреть на ребят вроде нашего механика в бойцовском клубе. Поджарые ребята, никогда не трусят. Они дерутся, пока не превратятся в отбивную. Белые ребята - как скелеты в воске с татуировками, черные - как сушеное мясо; такие парни всегда держатся вместе, их несложно представить собранием "Анонимных наркоманов". Они никогда не говорят "стоп". Они будто чистая энергия, дергаются так быстро, что мутнеют по контуру, - такие ребята как будто выздоравливают от чего-то. Будто единственный выбор, оставленный им - это способ, которым они умрут, - а они хотят умереть в драке.
     Таким парням приходится драться друг с другом.
     Никто больше не вызовет их на бой, и никого не могут вызвать они, - кроме такого же дерганого и костлявого, - сплошные кости и бешеная скорость, - ведь никто не в состоянии драться с ними.
     Парни из публики даже не кричат, когда ребята вроде нашего механика выходят один на один.
     Слышно лишь то, как бойцы дышат сквозь зубы, резко ударяются руки в блоках, свист и тяжелый звук удара, когда кулаки молотят по худой пустой груди в резком клинче. Видны сухожилия, мышцы и вены под кожей этих скачущих ребят. Их кожа блестит, потная и узловатая, в пятне света.
     Десять, пятнадцать минут истекают. От них несет, они потеют, и запах от этих парней напоминает запах жареных цыплят.
     Пройдет двадцать минут бойцовского клуба. В итоге один из этих ребят отключится.
     После боя два этих парня, излечивающихся наркомана, будут держаться рядом весь остаток ночи, избитые и улыбающиеся после такого жесткого боя.
     Со времени бойцовского клуба этот парень-механик всегда крутится около дома на Пэйпер-Стрит. Хочет, чтобы я услышал песню, которую он написал. Хочет, чтобы я увидел скворечник, который он построил. Показывает мне фото какой-то девушки и спрашивает, достаточно ли она симпатичная и годится ли в жены.
     Сидя на переднем сиденье Кадиллака, этот парень говорит мне:
     - Видите торт, который я испек для вас? Это я сам.
     Мой день рожденья не сегодня.
     - Масло немного протекало сквозь прокладки, - говорит парень-механик. - Но я сменил масло и воздушный фильтр. Проверил сливной вентиль и подачу. Сегодня вечером вроде будет дождь, поэтому я заменил и дворники.
     Я спрашиваю - "Что планирует Тайлер?" Механик открывает пепельницу и заталкивает туда зажигалку. Он спрашивает:
     - Это что - тест? Вы испытываете нас?
     "Где Тайлер?"
     - Первое правило бойцовского клуба - не упоминать о бойцовском клубе, - отвечает механик. - А последнее правило Проекта Разгром - не задавать вопросов.
     Тогда что он может рассказать мне?
     Он говорит:
     - Вам нужно уяснить следующее: ваш отец был для вас прототипом Господа Бога.
     Позади нас моя работа и мой офис удаляются, удаляются, удаляются, и исчезают.
     Я принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках.
     Механик рассказывает:
     - Если ты мужчина, христианин и живешь в Америке, - твой отец для тебя прототип Господа Бога. А если ты никогда не знал своего отца, если твой отец смылся, или умер, или его никогда не было дома, - что ты можешь сказать о Боге?
     Все это - догма Тайлера Дердена. Нацарапанная на листочках, пока я спал, и переданная мне для печати и фотокопирования на работе. Я читал все это. Даже мой босс, скорее всего, читал все это.
     - И ты придешь к тому, - говорит механик. - Что проведешь всю свою жизнь в поисках отца и Бога.
     - Над чем вам стоит задуматься, - продолжает он. - Так это над тем, что, возможно, Бог не любит вас. Может быть, Господь даже ненавидит нас всех. Но это не худшее из того, что могло бы произойти.
     Как виделось Тайлеру, получать внимание Бога своим плохим поведением лучше, чем не получать его вообще. Может потому, что Божья ненависть лучше, чем Его безразличие.
     Если бы у вас был выбор - стать злейшим врагом Господа, - или же никем, - что бы вы выбрали?
     По Тайлеру Дердену, мы - нежеланные Божьи дети, без особого места в истории и без особой значимости.
     Пока мы не привлечем внимание Господа - у нас никакой надежды ни на проклятие, ни на Искупление.
     Что хуже - ад, или вообще ничто?
     Только пойманными и понесшими наказание можем мы спастись.
     - Сжечь Лувр, - говорит механик. - И подтереть задницу Моной Лизой. Тогда, по крайней мере, Бог будет знать наши имена.
     Чем ниже падешь - тем выше вознесешься. Чем дальше сбежишь - тем больше Господь возжелает, чтобы ты вернулся.
     - Если бы блудный сын никогда не покидал дом, - говорит механик. - Упитанный телец остался бы жив.
     Недостаточно просто превысить численность песчинок на берегу или звезд в небе.
     Механик выводит черный "корниш" на старый промежуточный хайвэй без объездной полосы, и уже за нами вытянулась цепь грузовиков, идущих на позволенной законом предельной скорости. "Корниш" наполняется светом фар машин, идущих за нами, и вот они мы, за разговором, - отражаемся на ветровом стекле. Едем в пределах ограничения скорости. Настолько быстро, насколько позволяет закон.
     Закон есть закон, - сказал бы Тайлер. Превысить скорость - это все равно, что разжечь пожар; все равно, что установить бомбу; все равно, что застрелить человека.
     Преступник есть преступник есть преступник.
     - На прошлой неделе мы заполнили еще четыре бойцовских клуба, - говорит механик. - Может Большой Боб возьмет на себя пуск нового филиала, когда мы найдем бар.
     Так что на следующей неделе он прокрутит правила с Большим Бобом и даст ему собственный бойцовский клуб.
     С этого момента и в дальнейшем, когда лидер открывает бойцовский клуб, когда все стоят вокруг пятна света в середине подвала в ожидании, лидер остается в темноте и расхаживает кругами за пределами толпы.
     Я спрашиваю - "Кто составил эти новые правила? Это Тайлер?" Механик улыбается и отвечает:
     - Вы сами знаете, кто составляет правила.
     "Новое правило - никто не должен находиться в центре бойцовского клуба", - говорит он, - "Никто не будет в центре внимания бойцовского клуба, кроме двух дерущихся людей. Голос лидера будет звучать, медленно перемещаясь вокруг толпы, из темноты. Люди в толпе будут смотреть на остальных через пустой центр помещения".
     Теперь так будет во всех бойцовских клубах.
     Найти бар или гараж, чтобы основать бойцовский клуб - не проблема; в первом из баров, - в том, где по-прежнему собирается изначальный бойцовский клуб, - собирают месячную выручку только за одну субботнюю ночь бойцовского клуба.
     По словам механика, еще одно новое правило бойцовского клуба - это то, что бойцовский клуб всегда останется бесплатным. Вступление никогда не будет ничего стоить. Механик кричит, высунувшись из окна, навстречу движению и ночному ветру, обдувающему машину:
     - Нам нужны вы, а не ваши деньги!
     Механик орет в окно:
     - На то время, пока ты в бойцовском клубе, ты - это не сумма твоих денег в банке! Твоя работа - это не ты сам! Твоя семья - не ты сам, и ты не тот, кем себя считаешь!
     Механик орет против ветра:
     - Твое имя - это не ты сам!
     Космическая обезьяна на заднем сиденье подхватывает:
     - Твои проблемы - это не ты сам!
     Механик орет:
     - Твои проблемы - это не ты сам!
     Космическая обезьяна выкрикивает:
     - Твой возраст - это не ты сам!
     Механик орет:
     - Твой возраст - это не ты сам!
     Потом механик вылетает на встречную полосу, наполняя машину светом фар через ветровое стекло, спокойный как под градом ударов. Одна машина, а за ней и другая, несутся на нас лоб в лоб, трубя в сигналы, - а механик выворачивает руль ровно настолько, чтобы вплотную проскочить каждую.
     На нас, становясь больше и больше, несутся фары, сигналы ревут, а механик тянется вперед, в сияние и шум, и кричит:
     - Твои надежды - это не ты сам!
     Никто не подхватывает выкрик.
     На этот раз идущая навстречу машина сворачивает, как раз в тот момент, чтобы спасти нас.
     Еще одна машина идет лоб в лоб, фары мигают: ярче, слабее, ярче, слабее, ревет сигнал, и механик орет:
     - Тебе не спастись!
     Механик не сворачивает, сворачивает идущая в лоб машина.
     Новая машина, и механик орет:
     - Однажды каждому из нас придется умереть!
     На этот раз идущая на нас машина пытается свернуть, но механик перерезает ей дорогу. Машина изворачивается, а механик выходит ей в лоб, снова и снова.
     Кожа идет мурашками в этот момент. В такие моменты ничто не имеет значения. Посмотри на звезды, - и тебя не станет. Ничто не имеет значения. Ни твой багаж. Ни дурной запах изо рта. За окнами темно, и вокруг ревут сигналы машин. Фары мерцают, ярче и слабее, тебе в лицо, и никогда больше ты не пойдешь на работу.
     Никогда больше ты не сменишь прическу.
     - Быстрее, - говорит механик.
     Машина снова выворачивает, и механик опять становится на ее пути.
     - Что, - спрашивает механик. - Что бы вы хотели сделать, прежде чем умрете?
     Рядом идущая навстречу машина визжит своим сигналом, и сидит механик, настолько спокойный, что кажется визуально далеко от меня, сидящего на переднем сиденье рядом, и он говорит:
     - Десять секунд до столкновения.
     - Девять.
     - Восемь.
     - Семь.
     - Шесть.
     "Работа!", - выкрикиваю я в ответ, - "Я хотел бы уйти с работы".
     Визг проносится мимо, когда машина уклоняется, а механик не идет на столкновение.
     Новые огни появляются прямо впереди нас, и механик оборачивается к трем обезьянам-космонавтам на заднем сиденье.
     - Эй, космические обезьяны, - говорит он. - Вы видели правила игры. Вываливайте, иначе мы все умрем.
     По правую сторону проезжает машина с наклейкой на бампере, где говорится "Я вожу лучше, когда пьян". В газетах писали, что однажды утром тысячи таких бамперных наклеек появились на машинах ниоткуда. На других наклейках слова вроде "Разбейте меня всмятку".
     "Пьяные водители против матерей".
     "Используйте всех животных как вторсырье".
     Читая об этом в газете, я понимал, что это протащил Дезинформационный Комитет. Или Подрывной Комитет.
     Наш ясный и трезвый механик бойцовского клуба, сидящий возле меня, рассказывает что да, такие бамперные наклейки про пьяных - часть Проекта Разгром.
     Три космические обезьяны притихли на заднем сиденье.
     Подрывной Комитет печатает карманные карточки авиалиний, на которых изображены пассажиры, которые дерутся за кислородные маски, пока их авиалайнер в огне летит на скалы со скоростью тысяча миль в час.
     Подрывной и Дезинформационный Комитеты тягаются друг с другом в разработках компьютерного вируса, который бы заставил банкоматы тошнить до блевоты, бурями десятии двадцатидолларовых банкнот.
     С резким щелчком загорается зажигалка, и механик просит меня зажечь свечи на именинном торте.
     Я зажигаю свечки, и торт мерцает легкими отблесками света.
     - Что бы вы все хотели сделать, прежде чем умрете? - спрашивает механик и выносит нас на путь идущего в лоб грузовика. Грузовик врубает сигнал, раз за разом наполняя воздух длинными гудками, и фары грузовика светят ярче и ярче, как восходящее солнце, сверкая на улыбке механика.
     - Быстрее, загадывайте свои желания, - говорит он, разглядывая в зеркало заднего обзора трех сидящих на заднем сиденье обезьян-космонавтов. - У нас осталось пять секунд до забвения.
     - Раз, - говорит он.
     - Два.
     Грузовик заполняет все пространство перед нами, ослепительно яркий и ревущий.
     - Три.
     - Прокатиться на лошади, - долетает с заднего сиденья.
     - Построить дом, - слышен другой голос.
     - Сделать татуировку.
     Механик отвечает:
     - Верьте в меня - и вы умрете навечно!
     Слишком поздно, грузовик сворачивает, и механик тоже выворачивает руль, но багажник нашего "корниша" хлестко отбрасывает краем бампера грузовика.
     Тогда я этого не понимал, - я видел только свет промелькнувших во тьме фар грузовика и почувствовал, как меня швырнуло сначала на боковую дверцу, а потом на именинный торт и на механика за рулем.
     Механик распластался на руле, пытаясь выровнять машину, и свечи на торте погасли. В течение одной секунды совершенства внутри жаркого кожаного салона было темно, и наши крики слились в одну высокую ноту, в консонансе с низким утробным ревом сигнала грузовика, - и мы потеряли контроль, право выбора, цель и выход, - и мы умерли.
     Сейчас мне хотелось только умереть. Я - ничто в этом мире, по сравнению с Тайлером.
     Я беспомощен.
     Я глуп, и всегда лишь желаю вещей и цепляюсь за вещи.
     За свою мелкую жизнь. За свою дерьмовую работенку. За свою шведскую мебель. Я ни за что, нет, никогда никому не рассказывал этого, но до моей встречи с Тайлером я собирался купить собачку и назвать ее Антураж.
     Вот такой паршивой может стать твоя жизнь.
     Убейте меня.
     Я хватаю руль и выдергиваю машину назад на встречную полосу.
     Немедленно!
     Приготовиться к эвакуации души.
     Немедленно!
     Механик борется за руль, чтобы вырулить в канаву, а я борюсь, чтобы на хрен умереть.
     Немедленно! Это восхитительное чудо смерти, когда в этот миг ты ходишь и говоришь, - а в следующий ты - предмет.
     Я ничто, и даже более того.
     Холодный.
     Невидимый.
     Я чувствую запах кожи. Мой ремень безопасности скручивает меня, как смирительная рубашка, и когда я пытаюсь сесть - бьюсь головой об руль. Болит сильнее, чем должно бы. Моя голова покоится на сгибе руки механика, и, когда я смотрю вверх, мои глаза могут разглядеть лицо механика в темноте, - он улыбается и ведет машину, и в ветровое стекло я вижу звезды.
     Мои руки и лицо в чем-то липком.
     Кровь?
     Сливочный крем.
     Механик смотрит вниз:
     - С Днем рожденья.
     Я чувствую запах дыма и вспоминаю именинный торт.
     - Я чуть не сломал руль вашей головой, - говорит он.
     И ничего кроме, - лишь ночной воздух и запах дыма, и звезды, и механик, улыбающийся и ведущий машину, моя голова в его руке, - и внезапно мне совсем не хочется вставать.
     "Где торт?"
     Механик отвечает:
     - На полу.
     Только ночной воздух и усиливающийся запах дыма.
     Я загадал желание?
     Вверху надо мной, очерченное звездным небом за стеклом, улыбающееся лицо.
     - Эти праздничные свечи, - говорит он. - Такого типа, что никогда не гаснут.
     В свете звезд мои глаза приспосабливаются настолько, что я могу рассмотреть, как поднимается дымок от маленьких огоньков, разбросанных вокруг нас по коврику.

     Механик бойцовского клуба жмет на газ, буйствуя за рулем в своей тихой манере, и сегодня ночью мы все еще должны сделать что-то важное.
     Одна из вещей, которым мне нужно научиться перед наступлением конца цивилизации, - это смотреть на звезды и говорить, к чему я иду. Вокруг тихо, будто Кадиллак едет сквозь открытый космос Мы, наверное, съехали с хайвэя. Трое парней на заднем сиденье отключились или уснули.
     - Вы побывали на волосок от жизни, - говорит механик.
     Он снимает одну руку с рулевого колеса и касается длинного рубца, вспухшего на моем лбу от удара о руль. Мой лоб опух настолько, что нависает над моими глазами, и он проводит кончиком холодного пальца вдоль по всей длине вздутия. "Корниш" попадает в ухаб, и боль будто вспухает меня над глазами, как тень от полей шляпы, опоясывающая лоб. Наш смятый капот скрипит, бампер лает и визжит в тишине, окружающей нас, несущихся по ночной дороге.
     Механик рассказывает, что задний бампер "корниша" болтается на креплениях, и как его почти полностью оторвало при столкновении с краем переднего бампера грузовика.
     Я спрашиваю - это сегодняшней ночью его домашнее задание по Проекту Разгром?
     - Частично, - отвечает он. - Еще мне нужно было сделать четыре человеческих жертвоприношения и погрузить жир.
     "Жир?"
     - Жир для мыла.
     "Что планирует Тайлер?"
     Механик начинает рассказывать, и его слова - один в один слова Тайлера Дердена.
     - Я вижу сильнейших и умнейших людей из всех, живших когда-либо, - говорит он, и его лицо обрамлено светом звезд из окна водителя. - И эти люди заправляют машины бензином и обслуживают столики.
     Силуэт его лба, его бровей, спуск его носа, пластичный профиль его рта, шевелящиеся губы, - все это очерчено черным посреди звездного света.
     - Если бы мы могли поместить этих людей в тренировочные лагеря и завершить их развитие.
     - Все, что делает пистолет - это фокусирует взрыв в одном направлении.
     - Получаем класс молодых сильных мужчин и женщин, которые хотят посвятить чему-то свои жизни. Реклама навязывает этим людям погоню за машинами и тряпками, которые им не нужны. Поколения работают в дерьме, чтобы купить дерьмо, им не нужное.
     - В нашем поколении у нас нет ни великой войны, ни великой депрессии, но все равно, у нас есть великая духовная война. У нас есть великий переворот против культуры. Наша депрессия - наша жизнь. Наша депрессия духовна.
     - Мы должны показать этим мужчинам и женщинам свободу, порабощая их, и показать им смелость, запугивая их.
     - Наполеон хвалился, что может выучить людей жертвовать жизнью ради обрывка ленты.
     - Представьте, как мы объявим забастовку, и никто не станет работать, пока мы не перераспределим мировые ценности.
     - Представьте, как охотитесь на лосей в пропитанных влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-Центра.
     - То, что вы сказали насчет своей работы, - говорит механик. - Вы в самом деле хотите?
     "Да, в самом деле".
     - Поэтому сегодня ночью мы и в пути, - отвечает он.
     Мы отряд охотников, и мы охотимся за жиром.
     Мы едем на свалку медицинских отходов.
     Мы едем на станцию уничтожения медицинских отходов, и там, среди выброшенных хирургических простыней и бинтов, удаленных опухолей десятилетней давности, капельниц и отработанных иголок, - жуткие вещи, действительно жуткие вещи, - среди образцов крови и ампутированных интимных кусочков, - мы найдем больше денег, чем смогли бы вытащить за одну ночь, даже если бы прибыли на грузовике с цистерной.
     Мы найдем денег достаточно, чтобы загрузить этот "корниш" сверху до пола.
     - Жир, - говорит механик. - Липосакционный жир, откачанный из богатейших бедер в Америке. Из богатейших, жирнейших задниц в мире.
     Наша цель - большие красные пакеты липосакционного жира, которые мы отвезем обратно на Пэйпер-Стрит, растопим и смешаем со щелоком и розмарином, и продадим назад, тем самым людям, которые платили за его откачку. По двадцать баксов за брусок его смогут позволить себе только эти самые люди.
     - Самый богатый, самый нежный жир в мире, жир сливок общества, - продолжает он. - Это делает сегодняшнюю ночь чем-то вроде похождений Робина Гуда.
     Маленькие восковые огоньки пляшут на коврике.
     - Пока мы будем там, - говорит он. - Нужно будет, помимо всего прочего, поискать немного тех гепатитовых жучков.

     Слезы теперь уже действительно полились, и одна толстая полоска скатилась по стволу пушки и обогнула спусковой крючок, разлившись под моим указательным пальцем. Реймонд Хэссел закрыл оба глаза, поэтому я прижал пистолет покрепче к его виску, чтобы ему навсегда запомнилась эта вещь, приставленная именно сюда, и чтобы я остался рядом на всю его жизнь, в каждый момент которой он мог умереть.
     Это была не какая-нибудь дешевая пушка, и мне стало интересно, может ли соль изгадить ее.
     Все прошло так просто, казалось мне. Я сделал все так, как рассказал механик. Вот за этим нам нужно было купить по пистолету. Это я делал свое домашнее задание.
     Каждый из нас должен был принести Тайлеру по двенадцать водительских прав. Это докажет, что каждый из нас произвел двенадцать жертвоприношений.
     Я припарковался вечером, и я подождал вокруг да около, пока Рэймонд Хэссел закончит свою смену в круглосуточном магазине "Корнер Март"; и около полуночи он ждал свой ночной автобус, когда я наконец подошел и сказал - "Привет".
     Рэймонд Хэссел, Рэймонд не ответил ничего. Наверное, он думал, что я здесь из-за его денег, из-за его минимального заработка, из-за четырнадцати долларов в его бумажнике. О, Рэймонд Хэссел, и все прожитые тобой двадцать три года, когда ты начал плакать, и слезы катились по стволу моей пушки, уткнувшейся тебе в висок, - нет, это было не из-за денег. Не все в этом мире из-за денег.
     А ты даже не поздоровался.
     Твой маленький жалкий бумажник - это не ты сам.
     Я сказал - "Хорошая ночь, прохладная, но ясная".
     А ты даже не поздоровался.
     Я сказал - "Не убегай, а то мне придется стрелять тебе в спину". Я достал пистолет, и на моей руке перчатка из латекса, так что даже если пистолет станет вещественной уликой "А", на нем не будет никаких следов, кроме высохших слез Рэймонда Хэссела, азиатской национальности, около двадцати трех лет от роду, без особых примет.
     Тогда-то я привлек твое внимание. Твои глаза были настолько раскрыты, что даже при тусклом свете фонарей я видел, что они зеленые, как антифриз.
     Ты понемногу отдергивался дальше и дальше, каждый раз, когда пушка касалась твоего лица, как будто ствол был сильно горячий или сильно холодный. Пока я не сказал - "Не отклоняйся", - и тогда ты позволил пистолету коснуться твоего лица, но даже тогда ты откинул и голову и отвел ее от ствола подальше.
     Ты дал мне свой бумажник, как я и просил.
     Тебя звали Рэймонд К. Хэссел, как говорилось в твоих правах. Ты живешь по адресу 1320 SE Беннинг, квартира A. Это, наверное, полуподвальное помещение. Для таких квартир обычно используют номера вместо цифр.
     Рэймонд К. К. К. К. К. К. Хэссел, я к тебе обращаюсь.
     Ты откинул голову и убрал ее подальше от пистолета, и сказал, - "Да". Ты сказал, что да, ты живешь в подвале.
     Кроме того, у тебя в бумажнике нашлось несколько фотографий. Там была твоя мама.
     Для тебя это было очень тяжело, тебе нужно было открыть глаза и увидеть фото улыбающихся мамочки и папочки, и в то же время увидеть пушку, - но ты сделал это, потом закрыл глаза и начал плакать.
     Ты идешь в прохладное, восхитительное чудо смерти. В эту минуту - ты личность, а в следующую - уже предмет; и твоей мамочке с папочкой придется звонить старенькому доктору как-его-там, и справляться о данных по твоим пломбам, потому что от твоего лица не очень много чего останется, - а мамочка и папочка возлагали на тебя так много надежд, и - нет, это несправедливый мир, - теперь все закончилось этим.
     Четырнадцать долларов.
     "Это", - сказал я, - "Это - твоя мамочка?" "Да". Ты плакал, шмыгал носом, плакал. Ты сглотнул. "Да".
     У тебя был читательский билет. У тебя была карточка проката видеофильмов. Карточка социального страхования. Четырнадцать долларов наличными. Я хотел взять автобусный пропуск, но механик сказал забирать только водительские права. Просроченный студенческий билет общественного колледжа.
     Ты что-то изучал.
     Ты уже порядочно разрыдался к этому моменту, поэтому я слегка ткнул пистолетом в твою скулу, и ты начал пятиться, пока я не сказал, - "Не двигаться, или умрешь прямо сейчас. Так вот, что ты изучал?".
     - Где?
     "В колледже", - сказал я, - "У тебя есть студенческий билет".
     О, ты не знаешь, - хлюпнув, сглотнув, шмыгнув, - всякое, биологию.
     "Теперь слушай, Рэй-монд К. К. К. Хэссел, сегодня ночью ты умрешь. Ты можешь умереть через секунду или же через час, - решать тебе. Так что ври мне. Ответь мне первое, что придет в голову. Придумай что-нибудь. Я не хреновы шутки говорю. У меня пистолет".
     Наконец-то ты слушал и выбрался из маленькой трагедии в своей голове.
     Заполним анкету. Кем хочет стать Рэймонд Хэссел, когда вырастет?
     Домой, сказал ты, ты хочешь только пойти домой, пожалуйста.
     "Ясная хрень", - сказал я, - "Но потом, как ты хочешь провести свою жизнь? Если бы ты мог делать вообще что угодно?" Придумай что-нибудь.
     Ты не знал.
     "Тогда ты труп", - сказал я. Я сказал, - "Поверни голову".
     Смерть состоится через десять, девять, восемь...
     Вет, сказал ты. Ты хотел стать вет, ветеринаром.
     Значит, животные. Для этого надо хорошо учиться.
     Это не так просто, сказал ты.
     Ты будешь ходить в школу и вкалывать по самые, Рэймонд Хэссел, или ты умрешь. Выбирай сам. Я запихал бумажник обратно в задний карман твоих джинсов. Так значит, ты на самом деле хочешь быть звериным доктором. Я отнял мокрое соленое рыло пушки от одной щеки и ткнул им в другую. Ты всегда мечтал быть этим самым, доктор Рэймонд К. К. К. К. Хэссел, ветеринаром?
     "Да".
     "Без дерьмовых врак?"
     "Нет". Нет, то есть ты имел в виду, да, без дерьмовых врак. Да.
     "Ладно", - сказал я и ткнул мокрым пятачком пистолетного рыла в кончик твоего подбородка, потом в кончик твоего носа, и куда бы я ни тыкал им, везде оставалось блестящее мокрое колечко из твоих слез.
     Я коснулся влажным концом пистолета каждой из щек, потом твоего подбородка, потом твоего лба, и оставил рыло пушки приставленным к нему. "Ты мог бы умереть прямо сейчас", - сказал я.
     У меня есть твои водительские права.
     Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты живешь. Я оставляю себе твои права, и я буду проверять тебя, мистер Рэймонд К. Хэссел. Через три месяца, потом через полгода, потом через год, и если ты не вернешься в школу на свой путь ветеринара, - ты умрешь.
     Ты не ответил ничего.
     Убирайся отсюда, и продолжай свою мелкую жизнь, но помни - я слежу за тобой, Рэймонд Хэссел, и я скорее убью тебя, чем буду смотреть, как ты работаешь на дерьмовой работенке за деньги, достаточные для того, чтобы купить сыра и посмотреть телевизор.
     Сейчас я уйду, поэтому не оглядывайся.
     Все это просил меня сделать Тайлер.
     Слова Тайлера вылетают из моего рта.
     Я - голос Тайлера.
     Я - руки Тайлера.
     Все в Проекте Разгром - часть Тайлера Дердена, и наоборот.
     Рэймонд К. К. Хэссел, твой завтрак покажется тебе вкуснее любых деликатесов, и завтрашний день будет лучшим днем в твоей жизни.
     В баре меня хватают под руки и хотят угостить меня пивом. Будто я знаю сразу, - в каких барах собирается бойцовской клуб. Первое правило - не упоминать о бойцовском клубе. Но, может, они все-таки видели Тайлера Дердена? Отвечают - ничего о нем не слышали, сэр. Но может вам удастся разыскать его в Чикаго, сэр. Наверное, из-за дыры в моей щеке все зовут меня "сэр". И подмигивают. Ты просыпаешься в аэропорту О'Хейр и садишься на рейс до Чикаго. Переводишь стрелки на час вперед.

     Ты просыпаешься в Скай Харбор Интернэшнл.
     Переводишь стрелки на два часа назад.
     Рейс привел меня в центральную часть Феникса, и в каждом баре, куда бы я ни пришел, есть ребята со швами по краям глазниц, где хороший удар припечатал мясо на лице по этому краю. Есть ребята со свернутыми носами, - и все эти ребята видят меня с дырой, пробитой в щеке, - и мы неразлучная семья.
     Тайлер ни разу не появился дома. Я делаю свою работенку. Летаю из аэропорта в аэропорт на осмотры машин, в которых погибли люди. Сказка путешествия. Миниатюризованный быт. Крошечные бруски мыла. Крошечные сиденья авиалиний.
     Куда бы я ни путешествовал - везде я спрашиваю о Тайлере.
     На случай, если я найду его - двенадцать водительских прав моих человеческих жертв у меня в кармане.
     В каждом баре, куда бы я ни зашел, в каждом долбаном баре, - я вижу побитых парней. Повсюду.
     Если можно проснуться в другом месте. Если можно проснуться в другом часовом поясе. Почему нельзя проснуться другим человеком? В какой бар не пойди - везде отбитые ребята хотят угостить тебя пивом. И, нет, сэр, они никогда не встречали этого Тайлера Дердена. И хлопают глазами. Они никогда не слышали этого имени. Я спрашиваю про бойцовский клуб. "Сегодня ночью здесь будет бойцовский клуб?". "Нет, сэр". Второе правило бойцовского клуба - нигде не упоминать о бойцовском клубе. Отбитые ребята из бара мотают головами. Не слышали о таком. Сэр. Но вы можете поискать этот ваш "бойцовский клуб" в Сиэтле, сэр. Ты просыпаешься в Мегс Филд и звонишь Марле, чтобы узнать, что происходит на Пэйпер-Стрит. Марла говорит, что теперь обезьяны-космонавты бреют головы. Электробритва разогревается, и по всему дому стоит запах паленых волос. Обезъяны-космонавты выжигают себе отпечатки пальцев при помощи щелока.
     Ты просыпаешься в Ситеке.
     Переводишь стрелки на два часа назад.
     Рейс приводит тебя в центральную часть Сиэтла, и в первом же баре, куда ты попадаешь, на шее бармена красуется гипсовый воротник, который отклоняет его голову назад настолько, что ему приходится смотреть на тебя с ухмылкой вдоль фиолетового разбитого баклажана собственного носа.
     В баре никого, и бармен говорит:
     - Добро пожаловать снова, сэр.
     Я никогда, никогда в жизни не бывал в этом баре.
     Я спрашиваю - знакомо ли ему имя Тайлера Дердена.
     Бармен ухмыляется, его подбородок торчит над краем шейной повязки, и он спрашивает:
     - Это что - тест?
     "Да", - говорю, - "Тест". Встречал ли он Тайлера когда-нибудь?
     - Вы останавливались тут на прошлой неделе, мистер Дерден, - отвечает он. - Разве не помните?
     Тайлер был здесь.
     - Вы были здесь, сэр.
     "Я никогда не бывал тут до сегодняшнего вечера".
     - Как скажете, сэр, - говорит бармен. - Но в четверг ночью вы зашли сюда и спросили, когда полиция собирается нас закрыть.
     Ночью в последний четверг я промучился бессонницей, гадая - сплю я или не сплю. Я проснулся утром в пятницу, с ноющими костями и чувствовал себя, будто так и не сомкнул глаз.
     - Да, сэр, - продолжает бармен. - В ночь четверга вы стояли здесь же, где и сейчас, и спрашивали меня про полицейскую облаву, и о том, скольких ребят мы обратили с момента бойцовского клуба ночью в среду.
     Бармен поворачивает плечи с шеей в воротнике, чтобы осмотреть пустой бар, и говорит:
     - Тут некому подслушать, мистер Дерден, сэр, так что могу сказать: мы собрали обращенных в количестве двадцати семи человек прошлой ночью. Здесь обычно пусто в ночь после бойцовского клуба.
     Какой бы бар я не посетил на этой неделе, - везде меня называли "сэр".
     В какой бы бар я не зашел, - везде отбитые ребята из бойцовского клуба начинали похоже вести себя. Откуда незнакомый человек может меня знать?
     - У вас есть родимое пятно, мистер Дерден, - говорит бармен. - На ступне. В форме темно-красной Австралии с Новой Зеландией рядом.
     Только Марла знает об этом. Марла и мой отец. Даже Тайлеру об этом неизвестно. Когда я сижу на пляже - всегда подворачиваю ногу под себя.
     Рак, которого у меня нет, теперь повсюду.
     - Это знают все в Проекте Разгром, мистер Дерден, - бармен подносит руку тыльной стороной к моим глазам, на его руке выжжен поцелуй.
     Мой поцелуй?
     Поцелуй Тайлера.
     - Всем известно о родимом пятне, - продолжает бармен. - Это часть легенды. Вы становитесь долбаной легендой, дружище.
     Я звоню Марле из комнаты мотеля в Сиэтле, чтобы узнать, занимались ли мы этим. Ну, вы понимаете. На большом расстоянии голос Марлы:
     - Что?
     Ну, спали вместе.
     - Что?!
     Ну, был ли у меня, ну вы понимаете, ну секс с ней.
     - Боже!
     "Ну?"
     - Ну?! - переспрашивает она. "У нас когда-нибудь был секс?" - Ах ты дерьма кусок! - "У нас был секс?" - Да я убью тебя! - "Это значит "да", - или "нет"?" - Я знала, что этим кончится, - говорит Марла. - Вот ты дрянь. Сначала ласкаешь меня. Потом посылаешь. Спасаешь мне жизнь, а потом варишь мыло из моей мамы.
     Я щипаю себя.
     Я спрашиваю Марлу, как мы встретились.
     - В той группе по раку яичек, - отвечает Марла. - А потом ты спас мне жизнь, - Я спас ей жизнь?
     - Ты спас мне жизнь.
     Тайлер спас ей жизнь.
     - Ты спас мне жизнь.
     Я втыкаю палец в дыру в щеке и шевелю им. Это должно вызвать недетскую боль, которой хватит, чтобы разбудить меня.
     Марла говорит:
     - Ты спас мне жизнь. Отель Риджент. Я пыталась преднамеренно уйти из жизни. Вспомнил?
     Ой.
     - Той ночью, - продолжает Марла. - Я сказала, что хотела бы сделать от тебя аборт.
     У нас разгерметизация салона.
     Я спрашиваю Марлу, как меня зовут.
     Мы все умрем.
     Марла говорит:
     - Тайлер Дерден, тебя зовут Тайлер-будь-ты-проклят-Дерден! Ты живешь в доме 5123 NE на Пэйпер-Стрит, который сейчас забит твоими мелкими последователями, которые бреют себе головы и жгут кожу щелоком!
     Мне нужно немного поспать.
     - Тебе нужно тащить свою задницу сюда, назад, - орет Марла в трубку. - Прежде, чем эти мелкие тролли не пустят меня на мыло!
     Мне нужно разыскать Тайлера.
     Шрам на ее руке, я спрашиваю Марлу, - откуда он?
     - Это был ты, - отвечает Марла. - Ты поцеловал мне руку!
     Мне нужно разыскать Тайлера.
     Мне нужно немного поспать.
     Мне нужно поспать.
     Мне нужно идти спать.
     Я говорю Марле "спокойной ночи", и ее крик становится тише, тише, тише, и исчезает, когда я дотягиваюсь до аппарата и вешаю трубку.

Продолжение следует...