Нижняя палуба

     Росковиц провёл всю свою жизнь на флоте и не планировал что-либо в ней менять. Он считал, что каждый должен делать то, что умеет, а поскольку под водой ему нравилось, он сделал карьеру подводника и дорос до командира подводной лодки.
     Но Росковиц считал также, что любознательность является одной из самых характерных черт человека. Для него много значили такие понятия, как верность, долг и отечество, но он не был солдафоном. Он заметил, что большинство подводников бороздят мир, о котором ничего не знают, и начал жадно образовываться. Биологом он от этого не стал, но о его интересе стало известно в тех подразделениях ВМФ, где занимались наукой и нуждались в людях с армейской выучкой, но с подвижным умом.
     Когда было принято решение перестроить "Независимость" для гренландской миссии, Росковицу поручили оборудовать на судне базу подводных исследований - по последнему слову техники. Лишних денег не бывает нигде и никогда, но в данном случае не поскупились: на "Независимость" возлагали последние надежды человечества, и на нём не экономили. Росковицу дали свободу действий. Он должен был закупить всё, что сочтёт необходимым, а если сроки позволят - заказать конструкторам то, чего ещё нет, но очень нужно.
     Никто не ожидал, что Росковиц замахнётся на пилотируемые батискафы, - после стольких нападений на водолазов и подводные аппараты.
     Но Росковиц сказал:
     - Хоть кто-нибудь когда-нибудь выигрывал войну одними машинами? Мы можем запускать нацеленные ракеты и беспилотные самолёты-разведчики, но в решениях, какие принимает лётчик, его не заменит никакая машина. А в ходе этой миссии непременно будут ситуации, в которые придётся вникать лично.
     Его спросили, чего он хочет. Он сказал, что на борту должны быть как роботы, так и обитаемые лодки. Ещё он предложил отряд дельфинов и, к своей радости, узнал, что МК6 и МК7 уже откомандированы на судно. Узнав, кто будет опекать дельфинов, он обрадовался ещё больше.
     Росковиц не знал О'Бэннона лично, но имя слышал. Говорили, что Джек лучший тренер дельфиньих отрядов, что он открестился от флота, как от чёрта, но теперь снова в строю.
     Потом Росковиц удивил начальство ещё раз.
     Они ожидали, что он забьёт корму вертолётоносца аппаратами типа русского "Мира", японского "Shinkai" и французского "Nautile". В мире было не так много батискафов, способных погружаться глубже 3000 метров. Но Росковиц знал, что от существующих лодок ему будет мало проку. Вертикальные движения они могли проделывать только посредством заполнения и откачивания балластных танков. Они были неповоротливы, как дирижабли. Росковиц же думал о войне и невидимом противнике. Ему нужен был глубоководный истребитель.
     Вскоре он наткнулся на одно предприятие - "Hawkes Ocean Technologies", - способное осуществить его мечту о полёте под водой.
     Росковиц выразил свои пожелания и выложил кучу денег, поставив условие, чтобы конструкторы сократили и без того предельно сжатые сроки. Деньги делают своё.
     Когда в 10:30 учёные собрались у пирса нижней палубы - в неопреновых костюмах, сберегающих тепло, - Росковицу было приятно, что и ему есть чем удивить этих умных людей. Пилотами были опытные морские волки, у которых уже перепонки между пальцев выросли. Но Росковиц решил обучить управлению аппаратами и учёных. Он знал, что в ходе такой экспедиции может случиться всякое, придётся и гражданскому человеку сыграть свою роль.
     Он подал знак Браунинг опустить с потолка один из четырёх аппаратов "Дипфлайт". Лодка походила на увеличенный "феррари" без колёс и на космический корабль - широкий и плоский, с двумя застеклёнными кабинами, торчавшими из поверхности под углом вперед. Под кабинами размещались многосуставные манипуляторы.
     Но самым поразительным были обрезанные крылья.
     - Вам, наверное, кажется, что он похож на самолёт, - сказал Росковиц. - Это и есть самолёт, и такой же подвижный. Плоскости выполняют ту же роль, только действуют в обратную сторону. Самолёт они поднимают вверх, а "Дипфлайт" вгоняют вниз. Рулевой механизм тоже как у самолёта. Он не падает камнем на дно, а опускается под углом до 60 градусов, делает элегантные повороты, молниеносно мчится хоть вверх, хоть вниз. - Он изобразил полёт ладонью и указал на кабинки: - Главное отличие от самолёта, что тут не сидишь, а лежишь. Это позволяет нам ужаться до габаритов три на шесть и на метр сорок в высоту.
     - На какую глубину он может погружаться? - спросила Уивер.
     - Хоть на дно Марианской впадины, на это у вас уйдёт полтора часа. Эта ласточка делает двенадцать узлов в час. Корпус у неё глубинопрочный, керамический, кабины из акрила, оправленного в титан. Обзорность круговая, что в нашем случае значит вовремя удрать или открыть огонь. - Он показал на днище: - Наш "Дипфлайт" оснащён четырьмя торпедами. Две из них ограниченной разрывной силы - могут тяжело ранить или убить кита. А две способны проделать серьёзные дыры, разрывают сталь и камень. Стрельбу предоставьте пилоту, разве что он убит и у вас нет выбора.
     Росковиц хлопнул в ладоши:
     - О'кей. А теперь можете подраться, кому первым сделать пробный выезд. Ах да, ещё вот что: воздуха хватит на восемь часов полёта. Если случится где-то застрять, вы можете подключить систему жизнеподдержания, в ней кислорода на 96 часов. А уж за это время мы успеем вас спасти. Ну, кто первый?
     - Без воды? - спросил Шанкар, скептически глядя вниз. Росковиц ухмыльнулся:
     - Пятнадцати тысяч тонн вам хватит? Палубу - затопить!

***

Combat Information Center

     Пока учёные пребывали в царстве Росковица, места Кроув и Шанкара заняли два радиста. Они били баклуши. Строго говоря, они обязаны были закрыть рот и открыть уши, но полагались на компьютер и наземную станцию SOSUS. Если из глубины поступит сигнал, то эти электронные и человеческие органы его засекут, выделят, расшифруют и через спутник зашлют на "Независимость". Возможный ответ Ирр дошёл бы до всех атлантических гидрофонов. Исходя из пространственного распределения гидрофонов и сдвига сигнала во времени, компьютер определил бы точку, из которой исходил сигнал, послал бы координаты в CIC и тут же дал бы об этом знать.
     Радисты вели спор о музыке, забыв даже поглядывать на мониторы, пока один из них, потянувшись к своей чашке кофе, не бросил случайный взгляд на экран. И так и застыл.
     - Эй. Что это?
     По двум мониторам бежали цветные частотные линии. Второй выпучил глаза:
     - И давно это началось?
     - Не знаю. А почему молчит наземная станция? Они ведь тоже приняли сигнал.
     Второй задумался:
     - Ближайший гидрофон находится на Ньюфаундленде. Звуку требуется время. Остальные ещё не приняли сигнал, мы первые, до кого он дошёл. Это может значить только одно...
     Его коллега поднял на него глаза:
     - Сигнал исходит отсюда.

***

"Дипфлайт"

     Громко шумела гидравлика, наполняя балластные танки. Корма "Независимости" медленно погружалась, и морская вода устремилась внутрь.
     - Мы могли бы впустить воду через шлюз, - пояснил Росковиц, повысив голос, чтобы преодолеть шум. - Но для этого пришлось бы открыть сразу обе переборки, чего мы избегаем из соображений безопасности. Вместо этого мы используем специальную насосную систему и отдельный трубопровод. Вода многократно фильтруется. Как и шлюз, резервуар утыкан чувствительными датчиками, они подскажут, можно ли нам без забот плескаться в этой большой ванне.
     - Мы что, будем испытывать лодки в этом бассейне? - воскликнул Йохансон.
     - Нет. Выйдем наружу.
     После того, как дельфины оповестили об отступлении косаток, Росковиц решил, что можно рискнуть сделать настоящий выход в море.
     - О, боже мой, - Рубин как парализованный смотрел в резервуар, который, пенясь, наполнялся. - Как будто мы тонем.
     Росковиц улыбнулся ему:
     - У вас неверное представление. Я однажды тонул на корабле. Поверьте, там всё по-другому!
     - А как?
     Росковиц засмеялся:
     - Лучше вам это не знать.
     Корма "Независимости" оседала метр за метром. Судно было слишком большим, чтобы это оседание сказалось на уклоне палубы. Вода поднималась всё выше, пока не стала плескаться о края пирса. За несколько минут палуба превратилась в бассейн глубиной четыре метра. Теперь и дельфинариум оказался под водой, и животные получили в своё распоряжение весь объём резервуара. Над искусственным берегом болтались привязанные катера. "Дипфлайт" мягко покачивался на волнах.
     Браунинг, стоя у пульта, опустила с потолка ещё одну лодку. Крышки кабин откинулись, как у реактивных истребителей.
     - Каждая кабина открывается и закрывается сепаратно, - объяснила она. - Садиться - нужна привычка. Вода в процессе закачки была подогрета до пятнадцати градусов, но это не должно навести вас на мысль отказаться от защитных костюмов. Если окажетесь за бортом без неопрена, долго вам не протянуть. Вода в Гренландии два градуса.
     - Ещё есть вопросы? - Росковиц разбил людей на группы - по одному пилоту и по одному учёному в каждой. - Поехали. Держаться будем поблизости от судна. Хоть наши дельфины и успокоили нас, что опасаться некого, в любой момент ситуация может измениться. Леон, ко мне. Мы выйдем на "Дипфлайте-1".
     Он прыгнул в лодку. Она закачалась. Эневек последовал его примеру, но потерял равновесие и плюхнулся в воду. Вынырнул под дружный хохот.
     - Вот это я и имела в виду, - сухо сказала Браунинг. Эневек вскарабкался на лодку и скользнул в кабину. Там оказалось на удивление удобно. Лежать приходилось не горизонтально, а в позе прыгуна с трамплина. Перед ним был пульт управления. Росковиц запустил двигатель, и крышки кабин бесшумно закрылись.
     - Это, конечно, не номер люкс в отеле "Ритц", - услышал Эневек голос полковника в наушниках и повернул голову. В метре от него под акриловым колпаком улыбался Росковиц. - Видите перед собой джойстик? Я же говорил, это самолёт, и управляется так же: ручку на себя, ручку от себя. Можете заложить любой поворот и делать кульбиты. Внизу есть четыре излучателя, которые способны держать "Дипфлайт" на весу. Первый круг пролечу я, потом полетите вы, а я буду вас поправлять.
     Они ушли под воду лицом вниз, и Эневек увидел, как приближается дощатый пол палубы, потом они зависли над шлюзом. Стеклянные переборки раздвинулись, Эневек заглянул в шахту, на дне которой виднелись стальные переборки. "Дипфлайт" мягко погрузился, и стеклянные переборки над ними сомкнулись.
     У него возникло неприятное чувство.
     - Не бойтесь, - сказал Росковиц. - Выйти легче, чем войти.
     Стальные переборки внизу разошлись, и взору открылось бездонное море. "Дипфлайт" выпал из корпуса "Независимости" в неведомое.
     Росковиц увеличил скорость и сделал поворот. Лодка легла набок. Это заворожило Эневека. Ему уже приходилось управлять обыкновенным батискафом, но "Дипфлайт" действительно вёл себя как спортивный самолёт. И был так же стремителен. Автомобиль при двадцати километрах в час покажется ползущим, но под водой это очень большая скорость. Он зачарованно смотрел, как они промчались под брюхом "Независимости" и выскочили к поверхности моря. Росковиц повернул назад и заплыл под корму. Над ними пронеслось могучее перо руля.
     - Здорово? - спросил Росковиц.
     - Да уж, - не очень уверенно ответил Эневек. Он всё время ждал, что перед ними появится чёрно-белая морда косатки, но к ним подплыли, резвясь, два дельфина и заглянули в купола кабинок. На их головах были закреплены камеры.
     - Улыбнитесь, Леон! - засмеялся Росковиц. - Вас снимают.
     Зажглась лампочка, показывая Эневеку, что управление переходит в его руки.
     - Ваш черёд, - сказал Росковиц. - Если кто захочет нас сожрать, получит на завтрак торпеду. Но это сделаю я, понятно? Вы только рулите.
     Эневек вцепился в джойстик и двинул его от себя. Нос аппарата наклонился, и они пошли в глубину. Эневек напряжённо всматривался в темноту. Немного потянул джойстик на себя, и "Дипфлайт" выровнялся. Потом попробовал повернуть, быстро осваиваясь с управлением.
     На некотором отдалении он заметил второй "Дипфлайт" и вошёл во вкус. Теперь он мог бы летать часами.
     - Полегче, Леон. Притормозите. Я покажу вам, как управляться с манипулятором.
     Через пять минут Росковиц взял управление на себя, и лодка вернулась в шлюз. Минуты между закрытыми переборками опять протекали мучительно медленно, потом они вынырнули на поверхность бассейна, и Эневек вздохнул с облегчением.
     Они спрыгнули на пирс и столкнулись с Флойдом Андерсоном.
     - Ну как? - спросил он без особого интереса.
     - Было приятно.
     - К сожалению, я должен прервать ваше удовольствие. - Старший офицер смотрел, как выныривает второй аппарат. - Мы получили сигнал.
     - Что? - К ним подошла Кроув. - Сигнал? Какого рода?
     - Думаю, это вы нам скажете, - Андерсон равнодушно смотрел мимо неё. - Но очень громкий. И где-то совсем рядом.

***

Combat Information Center

***

Joint Intelligence Center

     Уивер задумала невозможное. Все представления о возникновении разумной жизни она пыталась игнорировать - и вместе с тем подтвердить.
     Кроув растолковала ей, что все гипотезы о внеземной цивилизации упирались в одни и те же вопросы. Например, каким большим или каким маленьким может быть разумное существо вообще? В кругах SETI, где рассчитывали на возможность межзвёздного контакта, рассуждали главным образом о существах, которые устремляют свой взор к небу, знают о существовании других миров и решаются пойти на контакт. Такие существа живут, вероятнее всего, на суше, что ставит известные пределы их размерам.
     Астрономы и экзобиологи пришли к выводу: только планета массой от 85 до 133 процентов массы Земли способна развить на своей поверхности температуру, при которой в ходе эволюции на протяжении от одного до двух миллиардов лет может развиться разумная жизнь. Из размеров этой фиктивной планеты вытекает сила тяготения на её поверхности, которая, опять же, даёт указания на строение тела живущих на ней видов. Теоретически живое существо на землеподобной планете может расти безгранично. Практически рост заканчивается там, где ему становится тяжело таскать собственный вес. Разумеется, у динозавров были непропорционально большие кости, но мозг при этом был очень маленький - весь организм был рассчитан на то, чтобы передвигаться по местности и кормиться. А подвижные, разумные существа не могли быть больше десяти метров.
     Гораздо интереснее был вопрос о нижней границе размеров. Могли, например, муравьи развиться в разумные существа? А бактерии? А вирусы?
     Люди из SETI и экзобиологи имели целый ряд оснований дискутировать на эту тему. Можно было почти не сомневаться, что в ближайшем галактическом секторе нет человекоподобной цивилизации, тем более в пределах Солнечной системы. Но надеялись обнаружить на Марсе или на одном из спутников Юпитера хотя бы пару спор, а может, и одноклеточное. Итак, искали минимальную функционирующую единицу, которую можно было бы назвать жизнью. И поневоле приходили к сложной органической молекуле, которая могла бы нести минимальную информацию и обладала бы собственной инфраструктурой, - и ещё вопрос, может ли молекула быть разумной.
     Однозначно нет.
     Но ведь разумной не была и каждая отдельная нервная клетка человеческого мозга. Чтобы сделать человека разумным - относительно размеров его тела, - нужно было около 100 миллиардов нервных клеток. Более мелкому разумному существу, чем человек, потребовалось бы, может, меньше клеток, но не ниже определённого числа, достаточного для разумных функций. В этом состояла проблема муравьёв: им хоть и был доступен неосознанный разум, но клеток в мозгу всё равно не хватало для развития более высокого интеллекта. Поскольку муравьи дышат не лёгкими, а вбирают кислород прямо через поверхность тела, они не могут расти больше своей величины: начиная с определённых размеров поверхностное дыхание становится недостаточным. Значит, они не могут развить более ёмкие мозги. И попадают вместе с другими насекомыми в эволюционный тупик.
     Из этого наука делала вывод, что нижняя граница размеров тела разумного существа - десять сантиметров, причем шанс встретить ползучего Аристотеля близок к нулю, чего уж тогда ждать от одноклеточных?
     Всё это Уивер знала, когда начинала программировать свой компьютер на задачу срифмовать одноклеточное с разумом.
     Никто на "Независимости" не верил, что желе в симуляторе обладает разумом. Большая масса одноклеточных теоретически могла соответствовать мозгу или телу. Та штука у острова Ванкувер, к которой плавали киты, состояла из миллиардов клеток. Но могла ли она при этом думать? Да если бы и могла! Как она училась? Как происходил клеточный обмен? Что приводило к тому, что из конгломерата клеток возникало более высокое целое?
     Либо желе действительно лишь тупая масса - либо оно владеет каким-то хитрым приёмом.
     Оно было способно управлять китами и крабами.
     Должна быть какая-то хитрость!
     "Kurzweil Technologies" разработала компьютерную программу для построения искусственного разума из миллиардов электронных запоминающих единиц, которые симулировали нейроны, а с ними и мозг. С искусственным разумом работали по всему миру. Он обладал обучаемостью и способностью к собственному творческому развитию. Но до сих пор ни один исследователь не заявил, что создал нечто вроде сознания. Однако вопрос витал в воздухе: с какого скопления мельчайших идентичных единиц начинается жизнь? И возможно ли создать жизнь подобным образом?
     Уивер вошла в контакт с Рэем Курцвайлем и уже получила в своё распоряжение искусственный мозг последнего поколения. Она сделала с него копию для сохранения, потом оригинал разложила на отдельные электронные компоненты, разорвала между ними информационные мостики и превратила в неструктурированное множество мельчайших единиц - в стаю. Она представила, что будет, если таким образом разложить человеческий мозг, и что нужно сделать, чтобы клетки вновь превратились в мыслящее целое. Через некоторое время её компьютер населяли миллиарды электронных нейронов - крошечные площадки памяти без связи друг с другом.
     Потом она представила себе, что это не площадки памяти, а одноклеточные.
     Миллиарды одноклеточных.
     Она продумывала следующий шаг. Чем ближе она будет держаться к реальности, тем лучше. После некоторого размышления она запрограммировала трёхмерное пространство и снабдила его физическими свойствами воды. Как выглядели одноклеточные? У них могла быть любая форма - палочек, треугольников, звёздочек, но лучше всего придать им простейшую форму. Пусть будут шарики. Теперь они имели форму.
     Постепенно она превращала компьютер в океан. Виртуальные единицы населяли мир, по которому они могли перемещаться. Может быть, ей запрограммировать даже течения, чтобы виртуальное пространство соответствовало глубинам океана. Но это требовало времени. Поначалу надо было ответить на ключевые вопросы.
     Как из единиц может возникнуть мыслящее существо? Размеры в данном случае не играли роли. Для подводных жителей правило максимальных размеров не имело силы, поскольку там совсем другие гравитационные условия. Разумное водное существо могло быть несопоставимо больше сухопутного организма. В сценариях SETI водные цивилизации почти не рассматривались, поскольку радиоволны в воду не проникают, и подводные жители вряд ли питают интерес к космосу и другим планетам, - не пересекать же им космос в летающих аквариумах?
     Войдя через полчаса в CIC, Эневек застал её у компьютера. Она обрадовалась ему. После возвращения из Нунавута Эневек производил впечатление более уверенного в себе человека, это был уже не тот печальный индеец, которого она видела у стойки бара в "Шато". И они много разговаривали, в том числе и о прошлом друг друга.
     - Ну, далеко продвинулась? - спросил он.
     - Зашла в тупик.
     - А в чём проблема?
     Она рассказала ему, что уже сделала. Эневек слушал, не перебивая. Потом сказал:
     - Всё ясно. Ты сильна в компьютерном моделировании, но тебе не хватает некоторых сведений из биологии. Что делает мозг мыслящей единицей? Его строение. Нейроны все одинаковы, думать их заставляет только способ связи между ними. Это как... Хм. Смотри! Представь себе план города.
     - Представила. Это Лондон.
     - А теперь пусть все дома оторвутся от своих мест и перемешаются. Теперь снова расставь их по порядку. Для этого есть бессчётное число вариантов, но только из одного из них получится Лондон.
     - Хорошо. А откуда каждый дом знает, где его место? - Уивер вздохнула. - Нет, давай начнём с другого. В мозгу соединены совершенно одинаковые клетки - почему вместе они оказываются чем-то гораздо большим, чем сумма составных частей?
     Эневек поскрёб затылок:
     - Как это объяснить? О'кей, вернёмся в наш условный город. Пусть там строят высотный дом. Скажем, строит его тысяча рабочих. Они все одинаковы, пусть будут клонированные.
     - О боже. Это не Лондон.
     - У каждого из них своя роль, определённое ремесло. Но ни один не знает общий план. И тем не менее, сообща они строят дом. Если ты поменяешь их местами, начнётся путаница. Десять рабочих, например, передают друг другу по цепочке кирпичи, и вдруг среди них затесался один, который завинчивает шурупы. Вся работа остановится.
     - Понимаю. Пока каждый на своём месте, работа идёт.
     - Они взаимодействуют.
     - И всё-таки вечером расходятся по домам.
     - На следующее утро опять все собираются на стройке, и дело продвигается. Ты можешь сказать: работа идёт, потому что есть прораб, но без рабочих он дом не построит. Одно обусловливает другое. Из плана возникает взаимодействие, а из него возникает план.
     - Значит, есть тот, кто планирует.
     - Или рабочие и есть план.
     - Тогда каждый рабочий должен быть закодирован немного иначе, чем его коллега.
     - Правильно. Рабочие только с виду одинаковы. О'кей, существует план. О'кей, они закодированы. Но что тебе нужно, чтобы из них получилась сеть?
     Уивер задумалась:
     - Подключить волю?
     - Проще.
     - Хм. - И вдруг она поняла, что имел в виду Эневек. - Коммуникация. На языке, который все понимают. Весть.
     - И какова эта весть, когда утром все вылезают из своих постелей?
     - "Я иду на стройку, работать".
     - А ещё?
     - "Я знаю, где моё место".
     - Правильно. Хорошо, это рабочие, малопригодные для сложных задач. Просто крепкие парни. Они постоянно потеют. По какому признаку они узнают друг друга?
     Уивер взглянула на него и скривилась:
     - По запаху пота.
     - Точно!
     - Ну у тебя и фантазии.
     - Это из-за Оливейра, - засмеялся Эневек. - Она же рассказывала про бактерии, которые выделяют что-то вроде запаха.
     Уивер кивнула. Это имело смысл. Запах - это вариант.
     - Я обдумаю это в бассейне, - сказала она. - Пойдёшь со мной?
     - Плавать? Сейчас?
     - Плавать? Сейчас? - передразнила она его. - Не сидеть же колодой в закрытом помещении.
     - Я думал, это нормально для компьютерных придурков.
     - Я похожа на компьютерного придурка? Бледная и рыхлая?
     - О, ты самая бледная и самая рыхлая из всех, кого я встречал, - улыбнулся Эневек.
     Она заметила в его глазах блеск. Мужчина был невысокого роста и плотный - никак не Джордж Клуни, но в этот момент он показался Уивер высоким, уверенным и красивым.
     - Идиот, - сказала она с улыбкой.
     - Спасибо.
     - Да я основную часть работы проделываю на природе. Ноутбук в сумку и - марш! Вот так сидеть на одном месте - у меня плечи судорогой сводит.
     Эневек встал и подошёл к ней сзади. Она думала, он уходит. А потом вдруг почувствовала на своих плечах его пальцы. Он проглаживал её шейные мышцы, разминал область лопаток.
     Он делал ей массаж.
     Уивер напряглась. Она не была уверена, что ей это нравится.
     Нет, нравится, нравится. Но теперь она не знала, хочет ли этого.
     - Ничего ты не напряжена, - сказал Эневек. Он был прав. Тогда для чего она ему это сказала?
     Она резко встала, его руки соскользнули с неё, и она тут же поняла, что сделала ошибку. Лучше ей было оставаться в кресле.
     - Тогда я пошла, - сказала она смущённо. - Плавать.
     Он спрашивал себя, что же он сделал не так. Отчего её настроение вдруг резко изменилось. Может быть, ему следовало спросить у неё, прежде чем приступать к массажу? Может, он с самого начала неправильно оценил положение?
     Куда тебе, думал он. Сидел бы уж со своими китами. Эскимос несчастный.
     Он хотел разыскать Йохансона и продолжить с ним обсуждение разума одноклеточных. Но как-то вдруг потерял к этому интерес. И отправился на нижнюю палубу, где Грейвольф и Делавэр делали пересменку между МК6 и МК7.

***

Лаборатория

     Йохансон пообещал Оливейра пригласить её на настоящий ужин с омарами - когда всё кончится. Потом он выловил из симулятора одного краба при помощи "Сферобота". С кажущимся отвращением держа в манипуляторе почти безжизненное животное, робот проследовал к герметичному боксу, опустил в него краба и закрыл.
     Бокс через шлюз попал в сухое помещение, там его окатили перуксусной кислотой, промыли водой, подставили под щёлочь натрона и через следующий шлюз вывели в лабораторию. Какой бы ядовитой ни была вода в танке, теперь бокс был обезврежен.
     - Вы уверены, что справитесь в одиночку? - спросил Йохансон. Он условился о телефонной конференции с Борманом, который готовил на Ла-Пальме включение отсасывающего хобота.
     - Не беспокойтесь. - Оливейра взяла бокс с крабом. - Если что, я подниму крик. В надежде, что на него прибежите вы, а не этот противный Рубин.
     Йохансон сожмурился в улыбке:
     - Что, вам он тоже не по нутру?
     - Я ничего не имею против него, - сказала Оливейра. - Но уж очень ему охота Нобелевскую премию. Кстати, где он? Собирался проводить со мной анализ ДНК.
     - Ну так и радуйтесь.
     - Я радуюсь. Я только спрашиваю, где он шляется.
     - Делает что-нибудь полезное, - примирительно сказал Йохансон. - Он, вообще-то, неплохой парень. Не воняет, никого не убил, и ещё целая куча достоинств. Нам совсем не обязательно его любить, лишь бы дело двигал.
     - А он двигает дело? Придумал хоть что-нибудь путное?
     - Но, сударыня, - Йохансон развёл руками. - Хорошей идее всё равно, кто её будет иметь.
     Оливейра усмехнулась:
     - Иллюзия для запасного состава. Впрочем, пусть делает, что хочет.

***

Седна

     Эневек подошёл к краю бассейна.
     Палуба всё ещё была затоплена. Грейвольф и Делавэр в неопреновых костюмах плавали в воде и снимали с дельфинов упряжь. Шум гулко отдавался в зале. Чуть дальше Росковиц и Браунинг спускали с потолочных балок "Дипфлайт". На дне сквозь воду светился шлюз.
     - Что, выезжаете? - спросил Эневек.
     - Нет, - ответил руководитель подводной станции. - У этой крошки неполадки с вертикальным управлением.
     - Это та, на которой выезжали мы?
     - Не беспокойтесь, вы ничего не сломали, - улыбнулся Росковиц. - Возможно, какой-то дефект в программе. Разберёмся.
     В ноги Эневека плеснулась вода.
     - Эй, Леон! - Делавэр улыбалась ему из бассейна. - Чего стоишь? Иди к нам.
     - Иди, - позвал и Грейвольф. - Хоть что-то полезное сделаешь.
     - Мы там, наверху, наделали полезного до чёрта.
     - Кто бы сомневался. - Грейвольф погладил дельфина, который льнул к нему, издавая гикающие звуки. - Надевай костюм.
     - Я только посмотреть на вас зашёл.
     - Очень мило с твоей стороны. - Грейвольф шлёпнул дельфина и смотрел, как тот уплывает. - Вот ты на нас и посмотрел.
     - Что нового?
     - Готовим второй отряд, - сказала Делавэр. - МК6 не засёк ничего необычного, кроме утренних косаток.
     - Причём дельфины засекли их раньше, чем электроника, - не без гордости заметил Грейвольф.
     - Да, их сонар - это...
     Эневека снова окатило водой - на сей раз торпедой вынырнул дельфин, гикнул от удовольствия и вытянул нос.
     - Зря стараешься, - сказала Делавэр дельфину. - Дядя не хочет в воду. Он боится застудить себе задницу, потому что он никакой не эскимос, а только притворяется. Был бы настоящий инук, давно бы уже...
     - О'кей, о'кей! - Эневек поднял руки. - Где тут ваш чёртов костюм?

     Пять минут спустя он помогал Грейвольфу и Делавэр закреплять камеры и датчики на второй группе дельфинов.
     - А помнишь, ты как-то спросила, не мака ли я? - вспомнил Эневек. - Почему ты так решила?
     Она пожала плечами:
     - Ты был такой молчаливый. Это по-индейски. Теперь-то я знаю... Кстати, - она широко улыбнулась: - У меня для тебя кое-что есть. - Она затянула ремень вокруг груди дельфина. - Я наткнулась в интернете. Думала, порадую тебя. История с твоей родины.
     - Леон дико интересуется своей горячо любимой родиной, - сказал Грейвольф. - Только сдохнет, но не сознается в этом. - Он подплыл в окружении двух дельфинов. И сам в своём утолщённом костюме выглядел как морское чудовище средней величины. - Уж скорее он согласится, чтобы его считали мака.
     - А тебе только того и надо, - заметил Эневек.
     - Не ссорьтесь, дети! - Делавэр легла на спину и расслабилась. - Знаете ли вы, как появились киты, дельфины и тюлени? Хотите узнать?
     - Кончай уже пытку.
     - Ну так вот, в стародавние времена, когда люди и звери ещё были одно целое, жила-была одна девушка по имени Талилаюк.
     Эневек улыбнулся. Так вот что она раскопала! В детстве он слышал эту историю во множестве вариантов, но потом забыл вместе с детством.
     - У неё были красивые волосы, и многие мужчины к ней тянулись, но её сердце завоевал только собако-мужчина. Талилаюк забеременела и родила эскимосов и не-эскимосов, всех вперемешку. Но однажды, когда собако-мужчина был на охоте, к её иглу приплыл на каяке красавец, мужчина-буревестник. Он пригласил её к себе в лодку, и, как это водится, началась любовь.
     - Дело житейское. - Грейвольф проверил объектив камеры. - И когда же на сцене появятся киты?
     - Не всё сразу. Как-то приехал в гости отец Талилаюк, глядь - а дочери нет, только собако-мужчина воет от горя. Старик долго плавал по морю, пока не набрёл на иглу мужчины-буревестника. Увидел дочь издали, давай её понукать: мол, немедленно домой! Талилаюк послушно села к папе в лодку, и погребли они домой. Но тут море разыгралось, начался ужасный шторм! Старик понял, что это месть буревестника. Нет, думает, не хочу я тонуть из-за этой мерзавки. Давно уже имел зуб на дочь, и вот он схватил её и вышвырнул из лодки. А девушка вцепилась в борт и не отпускает. Старик вошёл в раж, схватил топор и отрубил ей передние фаланги пальцев! Они упали в воду - и что ты думаешь? Тут же превратились в нарвалов. Талилаюк не отпускает лодку, и тогда старик отрубил ей вторые фаланги. Они превратились в белух, а девчонка, мерзкая, всё ещё цепляется за жизнь. Последние фаланги в воду посыпались, из них получились тюлени. А Талилаюк никак не сдаётся, держится обрубками. Рассвирепел старик на такое непокорство, схватил весло, ткнул ей в глаз, тут она отцепилась и ушла под воду.
     - Жестокий, однако, папаша.
     - Но Талилаюк не погибла - ну, не до конца. Она превратилась в морскую богиню Седну и с тех пор правит всеми морскими животными. Плавает, одноглазая, вытянув свои культи, а волосы всё ещё красивые, но как их расчешешь без рук? Они все перепутаны - это значит, она сердится. А кому удастся расчесать их и заплести косу, тот укротит Седну и тому она разрешит охотиться на морских животных.
     - Когда я был маленький, эту историю часто рассказывали, всякий раз по-разному, - тихо сказал Эневек.
     - Тебе понравилось?
     - Мне понравилось, что её рассказала ты.
     Она довольно улыбнулась. Эневек спросил себя, что заставило её рыться в интернете в поисках старинной легенды. Не случайно же она на неё наткнулась. Вот это и был подарок. Свидетельство её дружбы.
     Он был даже тронут.
     - Глупости. - Грейвольф свистом подозвал последнего дельфина, который оставался ещё без камеры и гидрофона. - Леон - человек науки. Морской богиней его не проймёшь.
     - Ох уж эта ваша затянувшаяся междоусобная свара, - покачала головой Делавэр.
     - Тем более, что легенда врёт. Хотите знать, как они на самом деле появились? Суши тогда не было. И один вождь жил в подводной лачуге. Он был лодырь, никогда не вставал, всегда лежал спиной к огню, в котором сгорали какие-то кристаллы. Он жил совсем один, и звали его Чудодей. Однажды к нему ворвался его слуга и сказал, что духи и сверхъестественные существа не нашли суши, где бы им голову приклонить, и он должен соответствовать своему имени и что-нибудь для них сделать. Вместо ответа вождь поднял со дна два камня, отдал слуге и велел ему бросить их в воду. Слуга исполнил, и камни выросли, превратившись в острова Королевы Шарлотты и прочую сушу.
     - Спасибо, - улыбнулся Эневек. - Наконец-то я услышал строго научное толкование.
     - Это история из старого цикла "Странствия Ворона", - сказал Грейвольф. - У ноотка тоже есть похожие истории. Многое крутится вокруг моря. Либо ты происходишь из него, либо оно тебя уничтожает.
     - Может, прислушаться? - сказала Делавэр. - Раз уж наука увязла на месте.
     - С каких это пор ты интересуешься мифами? - удивился Эневек.
     - Просто занятно.
     - Ты же ещё больший эмпирик, чем я.
     - Ну и что? Мифы подсказывают, как жить с природой в мире. Дело не в том, насколько это достоверно. Ты что-то берёшь - что-то и отдавай. Вот и вся правда.
     Грейвольф улыбнулся и потрепал дельфина.
     - Вот тогда бы мы справились с проблемой, верно, Лисия? Просто тебе надо немного поработать телом.
     - Это как?
     - Я случайно знаю несколько старинных обычаев из Берингова моря. Они там поступали так: перед выходом на кита гарпунщик должен был переспать с дочерью капитана, чтобы сохранить на себе её вагинальный запах. Он один способен приманить китов и укрощает их настолько, что они дают себя убить.
     - До такого могли додуматься только мужчины, - сказала Делавэр.
     - Мужчины, женщины, киты... - засмеялся Грейвольф. - Всё едино. Hishuk ish ts'awalk.
     - О'кей, - воскликнула Делавэр. - Нырнём на морское дно, разыщем Седну и расчешем ей волосы.
     Всё едино, эхом отозвалось в голове Эневека.
     Как сказал ему тогда Экезак: "Наукой вам эту задачу не решить. Шаман сказал бы тебе, что вы имеете дело с духами, с духами одушевлённого мира, которые вселяются в существа. Кваллюнаак начали истреблять жизнь. Они восстановили против себя духов и морскую богиню Седну. Кто бы они ни были, эти твои существа в море, вы ничего не добьётесь войной против них. Уничтожите их - и тем самым уничтожите самих себя. Воспринимайте их как часть себя, и тогда уживётесь. Борьба за господство не ведёт к победе".
     Они плавали с дельфинами, пока Росковиц и Браунинг чинили "Дипфлайт", и рассказывали друг другу легенды. Они весело плескались, постепенно теряя тепло, несмотря на костюмы.
     Как им расчесать волосы морской богине?
     До сих пор люди только сбрасывали на Седну токсины и атомные отходы. Нефтяные катастрофы склеили её волосы. Люди без спросу охотились на её животных и многих истребили.
     Эневек замёрз, но выходить не хотелось. Что-то подсказывало ему, что этот миг счастья больше не повторится. Никогда им уже не собраться вместе так, как сейчас.
     Грейвольф перепроверил крепление на шестом, последнем дельфине и удовлетворённо кивнул:
     - Порядок. Выходим.

***

Лаборатория повышенной безопасности

     - Дура я. Это ж слепой надо быть!
     Оливейра смотрела на экран с увеличенной флюоресцентным микроскопом пробой. В Нанаймо она несколько раз исследовала желе, или то, что от него оставалось после того, как его вынимали из мозга китов. И те клочки, которые Эневек принёс с корпуса "Королевы барьеров", она тоже разглядывала под увеличением. Но ни разу не догадалась рассмотреть распадающуюся субстанцию как сплав одноклеточных.
     Ей даже стыдно стало.
     Давно пора бы знать. Но в истерии "пфистерии" все они искали только ядовитые водоросли. Даже от Роше ускользнуло, что распавшаяся субстанция вовсе не исчезла, а осталась на подложке его микроскопа - в виде одноклеточных. Внутри омаров и крабов всё было перемешано - ядовитые водоросли, желе - и морская вода.
     Морская вода!
     Может, Роше и разгадал бы секрет чужеродной субстанции, если бы в одной капле морской воды не умещались целые миры живых форм. Столетия подряд за рыбами, млекопитающими и ракообразными от внимания человека ускользало 99 процентов морской жизни. На самом деле в океане господствуют вовсе не акулы, не киты и не гигантские спруты, а несметные полчища микроскопических крохотулек. В одном-единственном литре воды, взятой с поверхности моря, мельтешат десятки миллиардов вирусов, миллиарды бактерий, пять миллионов одноклеточных и миллион водорослей. Даже пробы воды из безжизненных, тёмных глубин всё ещё содержат миллионы вирусов и бактерий. Разобраться в этом столпотворении было невозможно. Чем глубже наука продвигалась в космос мельчайших, тем необозримее становилось их число. Морская вода? Что это такое? Взгляд через современный флюоресцентный микроскоп говорил о том, что речь идёт скорее о жидком геле. Каждую каплю пронизывали висячие мостики переплетённых и связанных друг с другом макромолекул. В снопах прозрачных нитей, оболочек и плёнок находили свою экологическую нишу бесчисленные бактерии. Чтобы набрать два километра молекул DNS, 310 километров протеина и 5600 километров полисахарида, нужно всего-то один миллилитр морской воды. И где-то между ними прячутся, возможно, представители разумной формы жизни. Они скрываются за банальной личиной обычных микробов. Как ни причудливо выглядело желе, оно состояло вовсе не из экзотических организмов, а из самых заурядных глубоководных амёб.
     Оливейра застонала.
     Теперь ясно было, почему до этого не дошли ни Роше, ни она сама, ни люди, анализировавшие воду из сухого дока. Никому в голову не пришло, что глубоководные амёбы могут сплачиваться в коллективы, которые управляют китами и крабами.
     - Этого не может быть, - бессильно прошептала Оливейра.
     Слова её остались без отзыва под колпаком защитного костюма. Судя по всему, желе составлено из представителей одного вида амёб. Научно описанного. Вида, который встречается главным образом на глубине ниже 3000 метров, иногда чуть выше - и в невообразимых количествах.
     - Идиотизм! - шипела Оливейра. - Ты провела меня, малышка. Ты перерядилась. Прикинулась амёбой. Я тебе не верю! Кто же ты, чёрт возьми, на самом деле?

***

ДНК

     После возвращения Йохансона они вместе занялись выделением единичных клеток желе. Они непрерывно замораживали и растапливали амёб, пока не полопались их стенки. После добавления протеиназа белковые молекулы распались в цепи аминокислот. Они подмешали фенол и центрифугировали пробы - медленный и нудный процесс, - освободили раствор от белковых обломков и частичек оболочки, провели осаждение и наконец получили немного прозрачной водянистой жидкости - ключ к пониманию чужого организма.
     Чистый раствор ДНК.
     Следующий шаг требовал ещё больше терпения. Чтобы расшифровать ДНК, нужно было изолировать его части и размножить их. В целом виде геном не читался, поскольку был слишком сложен, и они окунулись в анализ последовательности определённых участков.
     Это была громадная работа, и Рубин, конечно же, сказался больным.
     - Эта сволочь, - ругалась Оливейра. - Как раз тогда, когда он действительно мог бы пригодиться. Что с ним вообще?
     - Мигрень, - сказал Йохансон.
     - Это утешает: мигрень штука болезненная.
     Оливейра капнула пробу пипеткой в машину. Понадобятся часы, чтобы просчитать последовательность. Им пока нечего было делать, они помылись под обязательным кислотным душем и вышли наружу. Оливейра предложила сделать перекур в ангаре, пока машина считает, но у Йохансона нашлась идея получше. Он исчез в своей каюте и через пять минут вернулся с двумя стаканчиками и бутылкой бордо.
     - Идёмте, - сказал он.
     - Где вы её раздобыли? - удивилась Оливейра, поднимаясь за ним по пандусу.
     - Такое не раздобывают, - сладко сожмурился Йохансон. - Такое привозят с собой. Я мастер провозить запрещённые вещи.
     Она с интересом оглядела бутылку.
     - Это хорошее вино? Я не очень разбираюсь.
     - "Шато Клинэ" 90-го года. Помероль. Притягивает денежные мешки и мысли. - Йохансон высмотрел в ангаре металлический ящик у шпангоута и двинулся туда. Они сели. Вокруг не было ни души. На противоположной стороне зиял проход на платформу левого борта, открывая вид на море. Оно простиралось в сумерках полярной белой ночи, подёрнутое дымкой тумана и мороза. В ангаре было холодно, но после нескольких часов в лаборатории свежий воздух был им очень кстати. Йохансон откупорил бутылку, налил вина и легонько чокнулся с ней. Звон стаканчиков потерялся в сумрачном пространстве.
     - Вкус отличный! - сказала Оливейра. Йохансон почмокал губами.
     - Я прихватил пару бутылок для особых случаев, - сказал он. - А это особый случай.
     - То, что мы вышли на след этой штуки?
     - Вышли.
     - На след Ирр?
     - Ну, это вопрос. Что у нас в танке? Можно представить себе разум, состоящий из одноклеточных? Из амёб?
     - Когда я смотрю на человечество, мне иногда приходит в голову мысль, а чем мы так уж отличаемся от амёб?
     - Сложностью.
     - Это преимущество?
     - А вы думаете, нет?
     Оливейра пожала плечами.
     - Что я могу думать, годами не занимаясь ничем, кроме микробиологии? У меня нет, как у вас, кафедры. Я не общаюсь с молодыми студентами, редко бываю на людях и страдаю от недостатка уединения в обществе самой себя. Лабораторная крыса в человеческом облике. Может быть, я зашорена, но я всюду вижу только микроорганизмы. Мы живём в век бактерий. Свыше трёх миллиардов лет они сохраняют свою форму неизменной. Человек - явление моды, но если Солнце взорвётся, пара микробов всё равно где-нибудь останется. Истинная модель успеха - они, а не мы. Я не знаю, есть ли у человека преимущества перед бактериями, но если мы сейчас получим доказательство, что микробы обладают разумом, то мы тогда вообще окажемся в глубочайшей заднице.
     Йохансон пригубил своё вино.
     - Да, это было бы фатально. И что тогда скажет своим верующим христианская церковь? Окажется, что вершина Божьего творения пришлась не на седьмой день, а на пятый.
     - Можно задать вам совершенно личный вопрос?
     - Конечно.
     - Как вы вообще со всем этим справляетесь?
     - Пока есть пара бутылок редкого бордо, я не вижу особенных трудностей.
     - Злость вас не охватывает?
     - На кого?
     - На тех, которые внизу.
     - А что, злость помогла бы нам решить эту проблему?
     - Ни в коем случае, о Сократ! - Оливейра криво усмехнулась. - Мне правда интересно. Ведь вы лишились дома.
     Йохансон поболтал содержимое своего стаканчика.
     - Я лишился меньшего, чем думал, - сказал он после некоторого молчания. - Конечно, дом был чудесный, полный чудесных вещей, - но моя жизнь была не в нём. Даже удивительно, насколько легко расстаёшься с любовно собранным винным погребком или с хорошей библиотекой. Кроме того, как ни странно это звучит, я его заранее отпустил. В тот день я улетал на Шетландские острова и попрощался со своим домом, сам того не заметив. Я закрыл дверь и уехал, и в моей голове что-то отключилось. Я думал: если суждено умереть, с чем жальче всего расставаться? И это был не дом. Не этот дом.
     - Есть ещё один?
     - Да. - Йохансон выпил. - На озере, в лесу. Когда сидишь там на веранде и смотришь на воду, слушая Брамса или Сибелиуса, да глоток вот такой штуки... Это совсем другое дело. Вот по этому месту я скучаю.
     - Даже завидно.
     - Знаете, почему я хочу всё это выдержать? Чтобы вернуться туда. - Йохансон взял бутылку и пополнил стаканчики. - Вам надо там побывать и увидеть, как луна отражается в воде. Всё ваше существование сольётся в точку в этом одиноком мерцании. Мир прозрачен в обе стороны. Это необычайный опыт, но его можно получить только в одиночку.
     - Вы были там после цунами?
     - Только в воспоминаниях.
     Оливейра выпила.
     - Мне до сих пор везло, - сказала она. - Не могу пожаловаться на утраты. Друзья и семья - все живы. - Она помолчала и улыбнулась: - Зато у меня нет дома на озере.
     - У каждого есть свой дом на озере.
     Ей показалось, что Йохансон хотел добавить что-то ещё, но он просто покачивал своё вино в стакане. И так они сидели, пили бордо и смотрели, как плывёт над морем морозный туман.
     - Я потерял подругу, - сказал наконец Йохансон. Оливейра молчала.
     - Она была немного сложновата. Всё делала бегом. - Он улыбнулся. - Странно, но мы по-настоящему обрели друг друга после того, как друг от друга отказались. Да. Таков ход вещей.
     - Мне очень жаль, - тихо сказала Оливейра.
     Он посмотрел на неё и потом мимо неё. Его взгляд напрягся. Оливейра наморщила лоб и повернулась за его взглядом.
     - Что там?
     - Я видел Рубина.
     - Где?
     - На той стороне, - Йохансон указывал на носовую стенку ангара. - Он вошёл туда.
     - Вошёл туда? Но там некуда войти.
     Конец зала терялся в сумерках. Стена высотой в несколько метров отделяла ангар от палубы. Оливейра была права: двери там не было.
     - Может, причина в вине? - улыбнулась она. Йохансон помотал головой:
     - Я мог бы поклясться, что это был Рубин. Он откуда-то вынырнул и тут же скрылся.
     - Вы уверены?
     - Абсолютно.
     - А он вас видел?
     - Вряд ли. Мы тут сидим в тени. Ему пришлось бы сильно присматриваться.
     - Давайте его просто спросим, когда снова увидим. Йохансон продолжал смотреть на дальнюю стену. Потом пожал плечами:
     - Да, спросим его.

     Когда они шли назад в лабораторию, бутылка бордо была наполовину пуста, но Оливейра совсем не захмелела. На свежем воздухе вино не подействовало. Она чувствовала себя чудесным образом окрылённой, готовой к новым открытиям.
     И она их совершила.
     Машина в лаборатории повышенной безопасности закончила свою работу. Они вызвали результаты на компьютер, расположенный вне стен лаборатории. На экране возникли ряды последовательностей. Зрачки Оливейра вычерчивали зигзаги, пока строчки шли снизу вверх, и с каждой строчкой её челюсть отвисала всё ниже.
     - Быть не может, - тихо произнесла она.
     - Чего не может быть? - Йохансон заглянул через её плечо и стал читать. Между его бровей возникли две вертикальные складки. - Но они же все разные!
     - В том-то и дело.
     - Немыслимо! Идентичные существа должны иметь идентичные ДНК.
     - Существа одного вида - да.
     - Но это и есть существа одного вида.
     - Естественная норма мутации...
     - Да что вы, какая норма! - Йохансон был растерян. - Это далеко за пределами нормы. Здесь - разные существа, все. Ни один геном не совпадает с другим.
     - В любом случае это не нормальные амёбы.
     - Нет. В них вообще нет ничего нормального.
     - И что тогда?
     - Не знаю, - он не отрываясь смотрел на результаты.
     - Я тоже не знаю, - Оливейра протёрла глаза. - Я знаю только одно. Что в бутылке ещё кое-что осталось. И что мне это срочно необходимо.

***

Йохансон

     Некоторое время они поплутали в банках данных, чтобы анализ последовательности ДНК желе сравнить с анализами, где-нибудь уже описанными. Оливейра сразу наткнулась на своё собственное сообщение от того дня, когда она исследовала желе из головы кита. Тогда она не обнаружила различий в следовании базовых пар.
     - Надо было лучше смотреть, - ругалась она на себя.
     - Может, вы бы и тогда на них не натолкнулись.
     - Натолкнулась бы!
     - Как бы вы могли заподозрить, что мы имеем дело со сплавом одноклеточных. Оставьте, Сью, это праздные речи. Лучше думайте вперёд.
     Оливейра вздохнула:
     - Да. Вы правы.
     Она глянула на часы:
     - О'кей, Сигур. Идите спать. Хоть вы поспите.
     - А вы?
     - Я поработаю. Хочу дознаться, не описан ли где-нибудь подобный хаос в ДНК.
     - Мы могли бы разделить работу.
     - Нет, правда, Сигур! Поспите! Мне сон всё равно не помогает. После сорока природа снабдила меня круглосуточными морщинами - хоть спи, хоть не спи. А вы идите и захватите с собой остатки этого замечательного вина, чтобы я не утопила в нём мою научную объективность.

     Выйдя, он обнаружил, что совсем не хочет спать. За Полярным кругом ощущение времени терялось. Белая ночь продлевала день до бесконечности, прерываясь сумерками лишь на несколько часов.
     Йохансон побрёл по пандусу вверх.
     Размеры колоссального ангара терялись в тени. Там по-прежнему никого не было. Он глянул на то место, где они сидели, и убедился, что Рубин не мог их увидеть.
     Но он-то видел Рубина!
     Чего спать? Лучше он осмотрит ту стену поближе.
     К его разочарованию, инспекция не дала результата. Он несколько раз обошёл стену, прощупал пальцами все заклёпанные стальные листы, все трубы и ящики. Оливейра была права: должно быть, ему привиделось.
     - Но я не ошибся, - тихо сказал он сам себе, не спеша вернулся в кормовую часть ангара, сел на ящик, где они с Оливейра распивали вино, и стал ждать. Место было хорошее, с видом на море.
     Он сделал глоток из горла.
     Бордо согрело его. Веки постепенно начали тяжелеть. С каждой минутой они прибавляли в весе по нескольку граммов, пока у него не кончились силы удерживать их в поднятом состоянии.
     И тут его спугнул тихий металлический скрежет.
     Вначале он спросонья не понял, где находится. Небо над морем уже светлело. Он выпрямился и посмотрел на противоположную стену.
     Часть её была открыта.
     Йохансон сполз с ящика. В стене открылись квадратные ворота со стороной метра три. Светящийся проём выделялся на тёмной стене.
     Взгляд его скользнул к пустой бутылке на ящике. Может, ему снится?
     Он медленно двинулся к светлому квадрату. Подойдя ближе, он обнаружил за квадратом коридор с голыми стенами. Неоновые трубки излучали холодный свет. Через несколько метров коридор поворачивал за угол.
     Йохансон заглянул туда и прислушался.
     Оттуда доносились голоса. Он непроизвольно отступил назад и раздумывал, не лучше ли будет поскорее исчезнуть отсюда. Всё-таки, он на военном судне. Какие-то военные функции оно так или иначе выполняет. И гражданским совсем не обязательно совать туда нос.
     Но тогда что там делал Рубин?
     Нет уж! Пока не узнает, он не успокоится.
     Йохансон шагнул вперёд.

     "Иеремия", у Ла-Пальмы, Канары Борман пробовал наслаждаться хорошей погодой, но ничего не получалось. Какое может быть наслаждение, когда на глубине 400 метров под тобой миллионы червей, нагруженные миллиардами бактерий, стремительно пробуриваются в гидратные разветвления на вулканическом конусе Ла-Пальмы.
     Он пошёл по платформе к основной надстройке.
     Прямоугольная палуба опиралась на массивные понтоны. На суше этот остров походил бы на увеличенный катамаран. Сейчас понтоны были частично затоплены - для устойчивости - и не видны под водой. Во фронтальной части вверх поднимались два могучих крана, на 3000 тонн каждый. С правого крана опускали отсасывающий хобот, другой кран держал подводную систему освещения с камерами - световой остров.
     - Герраад! - Фрост бежал к Борману от одного из кранов. Борман давно предлагал ему для простоты называть его Герд, но Фрост настаивал на полной форме его имени.
     Они вместе дошли до здания на корме и поднялись в контрольное помещение. Там было несколько человек из команды Фроста, техник от "Де-Бирс", а также Яан ван Маартен. Инженер выполнил обещанное чудо в кратчайший срок. Первый в истории человечества глубоководный червесос был готов к пуску.
     - Хорошо, ребята, - протрубил Фрост, занимая место позади техников. - Бог в помощь. Покончим с делом здесь - и примемся за Гавайи. Вчера робот обнаружил там целую пропасть червей. После чего связь с ним оборвалась. Другие вулканические острова тоже подвергаются атаке, как я и думал. Но у злодеев нет никаких шансов! Очистим весь мир от этих отбросов!
     - А там и за американский континентальный склон примемся? - тихо усмехнулся Борман.
     - Это я так, для мотивации, - понизил голос Фрост.
     Борман устремил взгляд на монитор. Хоть бы что-то получилось. Даже если они удалят отсюда червей, остаётся вопрос, сколько бактерийных консорциумов уже внедрено в лёд. Его мучила тревога, что они опоздали и обрушения Камбера не избежать. По ночам ему снилась гигантская волна до небес, и он просыпался в холодном поту. И всё-таки старался держаться оптимистично. Вдруг получится. Или вдруг "Независимости" удастся договориться с неведомой силой и отвлечь её. Если Ирр были способны к обрушению целого склона, то, может, они способны и починить его? Фрост держал пламенную речь против врагов человечества и нахваливал команду "Де-Бирс", а потом подал знак опускать световой остров и хобот.

     Световой остров представлял собой многократно свёрнутый гигантский излучатель света, дополненный объективами камер. Его спустили в море, через десять минут Фрост посмотрел на указатель глубины и скомандовал:
     - Стоп.
     - Разверните, - добавил ван Маартен. - Сперва до половины. Если нигде не зацепится, тогда целиком.
     На глубине 400 метров произошла элегантная метаморфоза. Свёрток развернулся в ажурную конструкцию размером с половину футбольного поля.
     - Включить освещение и камеры, - приказал ван Маартен.
     На конструкции вспыхнули ряд за рядом сильные галогеновые лампы. Одновременно заработали восемь камер и перенесли мутную панораму на монитор. По картинке проплывал планктон.
     - Ближе, - сказал ван Маартен.
     Осветительный остров, приводимый в движение пропеллером, медленно двинулся вперёд. Через несколько минут из темноты проглянула выщербленная структура - чёрная, причудливо сформированная стена из лавы.
     - Вниз.
     Светоостров с большой осторожностью спустился ниже, пока не показался террасообразный выступ. Поверхность его была усеяна трепещущими телами. Борман смотрел на восемь мониторов, и в нём нарастало отчаяние. Снова кошмар, который сопровождал его со времени коллапса норвежского континентального склона. Если всё вокруг так же, как на этих сорока метрах, которые светоостров отвоевал у темноты, то можно спокойно уезжать.
     - Поганые твари, - прорычал Фрост. Мы опоздали, подумал Борман.
     Потом он устыдился своего страха. Кто сказал, что черви уже выгрузили свой бактериальный груз и что его достаточно? Кроме того, на севере был ещё тот загадочный фактор, который в конечном счёте и вызвал оползень. Может, ещё не поздно. Просто нужно торопиться.
     - Ну, хорошо, - сказал Фрост. - Наклоните остров на 45 градусов и чуть приподнимите, чтобы лучше видеть. И спускайте хобот. Надеюсь, у него хороший аппетит.
     - Он голоден, как чёрт, - ответил ван Маартен.

     В развёрнутом виде хобот достигал полукилометра - сегментированное, каучукоизолированное чудище поперечником три метра с зияющей глоткой в торце. Вокруг глотки были закреплены прожекторы, две камеры и несколько пропеллеров. Конец хобота можно было передвигать во все стороны. Несмотря на хорошую видимость, работа управления требовала большого внимания.
     Некоторое время хобот опускался сквозь непроницаемую тьму. Прожекторы хобота оставались выключенными. Потом в поле зрения хобота попал светоостров - вначале лишь мерцание в черноте, потом всё светлее, потом появилась терраса. Шланг приблизился к шевелящейся массе червей, и она заполнила собой всю площадь монитора. Каждое из щетинковых тел можно было рассмотреть по отдельности. Они вертелись, выпятив свои хищные челюсти.
     В контрольном помещении воцарилась бездыханная тишина.
     - Фантастика, - прошептал ван Маартен.
     - Пыль не должна зачаровывать уборщицу, - Фрост мрачно потряс кулаком. - Включайте, наконец, ваш пылесос, и выметем этот сор из углов.

     Заработал насос, создающий низкое давление. Поначалу ничего не происходило. Очевидно, насосу требовалось время, чтобы добраться на глубину в полкилометра. Черви как ни в чём не бывало продолжали грызть лёд. В контрольном помещении медленно нарастало разочарование. Борман пристально смотрел на мониторы и чувствовал, как к нему возвращается отчаяние.
     В чём дело? Слишком длинная конструкция? Слишком слабый насос?
     Пока он раздумывал над этим, на мониторах всё изменилось. Что-то рвануло червей, их хвостики задрались вверх, поднялись вертикально, задрожали... И они понеслись к камерам.
     - Началось! - Борман сжал кулаки и против своего обыкновения закричал. Он готов был даже заплясать и пойти колесом.
     - Аллилуйя! - Фрост горячо кивал. - Чудесная штука. О Господи, дай нам очистить мир от зла! И от дерьма тоже! - Он сорвал с головы бейсболку, взъерошил волосы и снова надел. - Ну, теперь мы управимся.
     Червей засасывало в хобот так быстро и в таких количествах, что на экране стали видны лишь размытые пятна. Камеры светоострова тоже показывали всё, что разыгрывалось у края хобота. Осадочный слой взвихрился, его засасывало вместе с червями.
     - Дальше влево, - сказал Борман. - Или вправо. Всё равно, просто дальше.
     - Пойдём зигзагом, - предложил ван Маартен. - От одного конца освещённой зоны до другого. Пока не опустошим видимую область. Потом передвинемся на следующие сорок метров.
     Пылесос пустился в странствие, непрерывно всасывая в себя червей. Там, где он поработал, вода была такой мутной, что дно терялось.
     - Успех мы увидим только тогда, когда осядет муть, - сказал ван Маартен. Он испытывал громадное облегчение. Напряжение последних недель разом ушло, и он чуть не откинулся на спинку стула. - Но я думаю, мы все будем довольны.

***

"Независимость", Гренландское море

     Дон-н-г-г!
     Тронхеймский колокол в воскресное утро. Церковная башня в Киркегате. Она устремляется в небо, отбрасывая тень на крашенный охрой домик с двускатной крышей, и призывает: динг-донг, люди добрые, вставайте.
     Подушку на голову. Какое дело церкви, кому когда вставать. Он не просил его будить. Проклятье! Вчера перебрал с коллегами и студентами? Наверное, так.
     Дон-н-г-г!

     - Восемь часов, - объявили по громкоговорящей связи.
     Значит, это не Киркегата, не церковь, не домик. В черепе у него стучали не тронхеймские колокола, а нещадная головная боль.
     Йохансон открыл глаза и нашёл себя лежащим на смятых простынях в чужой кровати. Вокруг стояли другие кровати, все пустые. Помещение было просторное, напичканное аппаратурой, без окон, и имело антисептический вид. Больничная палата.
     Что он тут делает, в больничной палате?
     Голова его поднялась и снова упала на подушку. Глаза закрылись. Всё что угодно, но только не этот гром в черепе. Очень было ему плохо.

     - Девять часов.
     Йохансон сел в кровати.
     Он был всё в той же палате, и ему стало немного легче. Дурнота прошла, ввинчивающаяся боль уступила место глухому, но терпимому давлению.
     Как он сюда попал, он не знал.
     Он посмотрел на себя. Рубашка, брюки, носки - всё на нём. Пуховик и свитер лежат на соседней кровати, на полу аккуратно поставлены ботинки.
     Он спустил с кровати ноги.
     Тут же открылась дверь, и вошёл Сид Ангели, начальник медицинской службы, маленький итальянец с глубокими морщинами в углах рта. На корабле у него почти не было работы, потому что никто не болел. Но, как видно, картина изменилась.
     - Как самочувствие? - Ангели склонил голову набок. - Всё в порядке?
     - Не знаю. - Йохансон схватился за затылок и вздрогнул.
     - Немного поболит, - сказал Ангели. - Не обращайте внимания. Могло быть и хуже.
     - Что, вообще, произошло?
     - А вы не помните?
     Йохансон подумал, но от этого только снова разболелась голова.
     - Я думаю, две таблетки аспирина мне не повредят, - простонал он.
     - Вы не знаете, что произошло?
     - Понятия не имею.
     Ангели подошёл ближе и испытующе заглянул ему в лицо.
     - М-да. Вас нашли сегодня ночью в ангаре. Видимо, вы поскользнулись. Хорошо, что всюду видеонаблюдение, а то бы вы и сейчас там лежали. Ударились затылком о раскосы.
     - В ангаре?
     - Да. А вы не помните?
     Разумеется, он был в ангаре. С Оливейра. И потом ещё раз, один. Он припоминал, что вернулся туда, но не помнил, зачем. И совсем не помнил, что было потом.
     - Могло бы кончиться плохо, - сказал Ангели. - Вы... эм-м... случайно, не выпили?
     - Выпил?
     - Там была пустая бутылка. Мисс Оливейра говорит, вы выпивали вместе. Не поймите меня неправильно, в этом нет ничего плохого. Но вертолётоносец - опасное место. Сырое и тёмное. Можно сорваться и упасть в море. Лучше не ходить на палубу одному, особенно когда... э-э...
     - Когда выпьешь, - довершил Йохансон. Он встал на ноги. Голова закружилась. Ангели подхватил его под руку.
     - Спасибо, уже ничего. - Йохансон выпрямился. - Если вы дадите мне аспирин...
     Ангели подошёл к белому шкафчику и взял оттуда упаковку таблеток.
     - Вот. У вас всего лишь шишка. Скоро пройдёт.
     - Спасибо.
     - И вы действительно ничего не помните?
     - Нет, чёрт возьми.
     - Начинайте день постепенно. И если что, сразу сюда, - Ангели широко улыбнулся.

***

Флагманский конференц-зал

     - Гипервариабельная область? Я не понимаю этого слова.
     Оливейра заметила, что перенапрягла слушателей. Вандербильт безуспешно пытался поспеть за мыслью, Пик выглядел растерянным. Ли не подавала вида, но можно было представить, что доклад сильно превышал её познания в области генетики.
     Йохансон сидел среди остальных как привидение. Он опоздал, как и Рубин, который занял своё место со смущённым лепетом, извиняясь за болезнь. В отличие от Рубина, Йохансон выглядел действительно плохо. Взгляд его блуждал. Он озирался, будто каждые несколько минут ему нужно было удостовериться, что окружающие его люди настоящие, а не плод его воображения.
     - Я хочу пояснить это на примере нормальной человеческой клетки, - сказала Оливейра. - В принципе это не более чем мешок, полный информации. Ядро содержит хромосомы, общность генов. Вместе они образуют геном, или ДНК; эту спиральную конструкцию все видели. Грубо говоря, это план нашего строения. Чем выше развит организм, тем дифференцированнее план. На основании анализа ДНК мы можем уличить убийцу или выявить родственные отношения. Однако в общем и целом план у всех людей одинаков: руки, ноги, торс и так далее. Анализ индивидуальной ДНК будет двоякий; в целом он скажет нам: это человек. А в особенностях выдаст, с какой личностью мы имеем дело.
     На сей раз она увидела в лицах слушателей интерес и понимание. Начать с основ курса генетики оказалось плодотворной мыслью.
     - Разумеется, два человека различаются между собой сильнее, чем два одноклеточных одного вида. Моя ДНК покажет статистически миллион отличий с любым из вас. Все 1200 базовых пар отличают человеческие существа друг от друга. Но если вы исследуете клетки одного и того же человека, отличия будут минимальны: биохимические отклонения в ДНК, возникающие через мутации. Соответственно, могут быть различия, если взять на анализ клетку моей левой руки и моей печени. Тем не менее, каждая из них однозначно скажет: это Сью Оливейра. - Она сделала паузу. - Перед одноклеточными такие вопросы не поставишь: там всего одна клетка. Она образует всё существо. Поэтому есть лишь один геном, а поскольку одноклеточное размножается делением, а не спариванием, нет и смешивания хромосом от мамы и папы, а просто существо удваивается вместе со своей генетической информацией.
     - Тогда получается, что если знаешь ДНК одноклеточного, то знаешь всё, - подхватил Пик.
     - Да. - Оливейра наградила его улыбкой. - Это было бы естественно. Популяция одноклеточных показывает идентичный геном. Небольшую норму мутаций можно не брать во внимание.
     Она видела, что Рубин беспокойно заёрзал, открывая и закрывая рот. Обычно не позднее чем на этом месте он бы уже перевёл доклад и всё внимание на себя. Вот тебе, удовлетворённо подумала Оливейра, раз пролежал в постели с мигренью. Вот и не знаешь того, что знаем мы. Придётся закрыть пасть и слушать.
     - Но как раз здесь и начинается наша проблема, - продолжила она. - Клетки желе на первый взгляд идентичны. Это амёбы из больших глубин. Ничего в них нет экзотического. Чтобы описать всю ДНК, несколько компьютеров должны считать два года подряд, поэтому мы ограничиваемся выборочной проверкой. Изолируем маленький кусочек ДНК и получаем часть генетического кода, так называемый ампликон. Каждый ампликон показывает нам ряд базовых пар, генетический словарь. Если мы проанализируем ампликоны из сходных отрезков ДНК различных индивидов и сопоставим их друг с другом, то получим интересную информацию. Ампликоны нескольких одноклеточных одной и той же популяции должны отразить следующую картину.
     Она подняла вверх распечатку, увеличенную специально для этого доклада.

A1: AATGCCAATTCCATAGGATTAAATCGA А2: AATGCCAATTCCATAGGATTAAATCGA A3: AATGCCAATTCCATAGGATTAAATCGA А4: AATGCCAATTCCATAGGATTAAATCGA

     - Вы видите, анализируемые последовательности идентичны на всём отрезке. Четыре идентичных одноклеточных. - Она отложила листок в сторону и показала второй: - Вместо этого мы получили вот что.

A1: AATGCCACGATGCTACCTG AAATCGA А2: AATGCCAATTCCATAGGATT AAATCGA A3: AATGCCAGGAAATTACCCGT AAATCGA А4: AATGCCATTTGGAACAAATT AAATCGA

     - Это базовые последовательности ампликонов четырёх экземпляров нашего желе. ДНК идентичны - кроме одной небольшой гипервариабельной области, в которой всё идёт наперекосяк. Ничего общего. Мы исследовали дюжины клеток. Некоторые лишь слегка дифференцированы внутри гипервариабельной зоны, другие различаются полностью. Естественными мутациями это не объяснить. Другими словами: это не может быть случайностью.
     - Может, всё же разные виды, - сказал Эневек.
     - Нет. Это определённо один и тот же вид. И определённо, что никакое существо не может в ходе жизни изменить генетический код. План строения всегда предшествует. По нему существо строится. И то, что построено, соответствует только этому плану и никакому другому.
     Долгое время все молчали.
     - Если эти клетки, тем не менее, различаются, - сказал Эневек, - значит, они нашли способ изменить свою ДНК уже после того, как разделились.
     - Но для чего? - спросила Делавэр.
     - Это человек, - сказал Вандербильт.
     - Что человек?
     - Вы что, слепые? Природа такого не сделает, говорит нам доктор Оливейра, она это хорошо знает, и со стороны доктора Йохансона я не слышу возражений. Итак, у кого хватит смекалки выдумать такое, а? Эта штука - биологическое оружие. Только человеку это по силам.
     - Возражение, - объявил Йохансон. - Это не имеет смысла, Джек. Преимущество биологического оружия в том, что требуется лишь базовый рецепт. Всё остальное - репродукция...
     - Очень даже может быть преимуществом, если вирусы мутируют, разве нет? Вирус СПИДа постоянно мутирует. Только подумают, что поймали его, - глядь, а он снова изменился.
     - Это совсем другое. Мы имеем здесь суперорганизм, а не вирологическую инфекцию. Должна быть какая-то причина, по которой они различаются. Что-то происходит с их ДНК после деления. Они кодируются иначе, по-другому. Нас не интересует, кто это сделал. Мы должны выяснить, какой в этом смысл .
     - Смысл - всех нас уничтожить! - с раздражением сказал Вандербильт. - Эта штука здесь для того, чтобы уничтожить свободный мир.
     - Хорошо, - прорычал Йохансон. - Тогда расстреляйте её. Может, нам проверить, не мусульманские ли это клетки? Может, их ДНК - исламская и фундаменталистская.
     Вандербильт воззрился на него:
     - На чьей вы, собственно, стороне?
     - На стороне науки.
     - А вы понимаете, почему вчера ночью упали и ударились головой? - Вандербильт высокомерно усмехнулся. - После бутылки бордо, кстати сказать. Как ваше самочувствие, доктор? Голова не болит? Почему бы вам не попридержать язык?
     - Тогда и вы меньше распускайте свой.
     Вандербильт запыхтел. Ли окинула его насмешливым взглядом и подалась вперёд:
     - Вы сказали, речь идёт о различной кодировке, правильно?
     - Правильно, - кивнула Оливейра.
     - Я не учёный. Но не может ли быть так, что кодировка выполняет ту же задачу, что и коды у людей? Военный код, например.
     - Да, - кивнула Оливейра. - Вполне возможно.
     - Код, чтобы узнавать друг друга.
     Уивер что-то нацарапала на листочке и протянула Эневеку. Он прочитал и коротко кивнул.
     - А для чего им друг друга узнавать? - спросил Рубин. - И почему таким сложным способом?
     - Я думаю, это лежит на поверхности, - сказала Кроув. Какое-то время был слышен шорох целлофана, который она снимала с пачки сигарет.
     - Что именно? - спросила Ли.
     - Я думаю, это служит коммуникации, - сказала Кроув. - Эти клетки связываются друг с другом. Это форма беседы.
     - Вы считаете, эта штука... - Грейвольф уставился на неё. Кроув закурила, затянулась и выпустила дым:
     - Они общаются друг с другом. Да.

Продолжение следует...