- Так что мне делать? - спросил Хаббл. - Что бы вы сделали на моем месте?
Он смотрел мне в лицо. Ожидая ответа. Что бы я сделал на его месте? Если бы кто-то
сказал мне что-либо подобное, эти люди умерли бы. Я бы разорвал их на части. Или еще
когда они говорили свою угрозу, или через несколько дней, месяцев, лет. Я бы их выследил
и разорвал на части. Но Хаббл так не поступит. У него семья. Три заложника, которые
только и ждут, когда их захватят. Уже захваченные. В тот самый момент, когда была сделана
угроза.
- Что мне делать? - повторил Хаббл.
Мне стало не по себе. Я должен был что-то ответить. И у меня болел лоб, разбитый в
кровь после крепкого удара в лицо Красного. Я подошел к решетке, выглянул в коридор и
осмотрел длинные ряды камер. Прислонился к верхней полке. Подумал. Нашел
единственный ответ. Но не тот, который хотел услышать Хаббл.
- Ничего, - сказал я. - Вам сказали держать язык за зубами, вот и держите его за
зубами. Никому ни о чем не говорите. Ни слова.
Хаббл уставился на свои ноги. Уронил голову на руки. Издал стон, наполненный
отчаянием. Словно его сокрушило разочарование.
- Я должен с кем-то поговорить, - сказал он. - Я должен выпутаться из этой
истории. Я говорю серьезно, я должен выпутаться из этой истории. Я должен с кем-то
поговорить.
Я покачал головой.
- Ни в коем случае, - сказал я. - Вам сказали молчать, вот и молчите. Только так вы
останетесь живы. И вы, и ваша семья.
Он поднял взгляд. Его передернуло.
- Происходит нечто очень серьезное, - сказал Хаббл. - И я должен остановить это,
если смогу.
Я снова покачал головой. Если люди, делающие подобные угрозы, действительно
затеяли что-то крупное, Хабблу их не остановить. Он крупно вляпался, ему никуда не
деться. Печально улыбнувшись, я в третий раз покачал головой. Казалось, Хаббл все понял.
В конце концов, он признал неизбежное. Он снова принялся раскачиваться взад-вперед,
уставившись в стену. Широко открытыми глазами. Без золотой оправы красными и
обнаженными. Он раскачивался и не говорил ни слова.
Я не мог понять его признания. Хаббл должен был держать язык за зубами. Отрицать
всякую связь с убитым. Утверждать, что понятия не имеет, как его телефон попал в ботинок.
Утверждать, что понятия не имеет, что такое pluribus. Тогда его бы отпустили домой.
- Хаббл, - сказал я. - Почему вы сделали признание?
Он поднял взгляд. Долго молчал, прежде чем ответить.
- Я ничего не могу вам объяснить. Я и так сказал гораздо больше, чем следовало.
- Я и так знаю гораздо больше, чем мне следовало, - ответил я. - Финлей спросил
вас про труп и pluribus, и вы раскололись. Так что мне известно о том, что существует
какая-то связь между вами, убитым и этим pluribus, что бы это ни было.
Хаббл отрешенно посмотрел на меня.
- Финлей - это тот чернокожий следователь? - спросил он.
- Да, - подтвердил я. - Финлей, старший следователь.
- Он у нас новенький, - сказал Хаббл. - Я его никогда раньше не видел. До него
всегда был Грей. Он работал здесь испокон веку, еще с тех пор, как я был совсем маленьким.
Вообще-то, знаете, в отделении только один следователь, так что я не понимаю, зачем
говорить "старший следователь", когда других кроме него нет? Во всем полицейском
участке всего восемь человек. Начальник полиции Моррисон, он тоже работает с
незапамятных времен, затем дежурный сержант, четыре полицейских в форме, одна
женщина и следователь, Грей. Только теперь вместо Грея этот Финлей. Новенький.
Чернокожий. У нас таких раньше никогда не было. Видите ли, Грей покончил с собой.
Повесился на балке в гараже. Кажется, в феврале.
Я слушал, не перебивая. Тюремные разговоры. Помогают скоротать время. В этом их
главный смысл. У Хаббла это выходило хорошо. Но мне по-прежнему хотелось получить от
него ответ на свой вопрос. У меня болел лоб, и я хотел вымыть его холодной водой. Я хотел
прогуляться. Хотел есть. Хотел кофе. Я отключился, а Хаббл продолжал бормотать,
рассказывая мне историю Маргрейва.
- О чем вы меня спросили? - вдруг спохватился он.
- Почему вы сознались в убийстве того типа? - повторил я.
Хаббл огляделся вокруг. Затем посмотрел мне в лицо.
- Есть связь, - сказал он. - Больше сейчас ничего нельзя сказать. Детектив рассказал
про того человека и упомянул слово "pluribus", и я вздрогнул. Я был поражен. Не мог
поверить, что ему известна связь. Затем я понял, что он ничего не знал, но я только что сам
ему все выдал. Понимаете? Я сам себя выдал. Выболтал тайну. А делать это нельзя, из-за
угрозы.
Хаббл снова умолк. Вернулись отголоски паники, охватившей его в кабинете Финлея.
Наконец он снова посмотрел на меня. Глубоко вздохнул.
- Я был вне себя от ужаса, - сказал он. - Но потом следователь сказал мне, что этот
человек мертв. Убит, выстрелом в голову. Я испугался еще больше, потому что раз они
убили его, они могут убить и меня. Честное слово, я не могу вам объяснить, почему. Но есть
связь, как вы уже сами догадались. Если они расправились с тем человеком, следует ли из
этого, что они собираются расправиться и со мной? Мне нужно было все обдумать. Я даже
не знал точно, кто убил того человека. Но тут следователь рассказал мне про зверские
действия. Он вам об этом говорил?
Я кивнул.
- О побоях? Мало приятного.
- Точно, - подхватил Хаббл. - И это доказывает, что тут замешан тот самый
человек, на которого я и подумал. Так что я не на шутку испугался. Я гадал, ищут ли и меня
тоже? Или не ищут? Я не знал. Я был в ужасе. Я думал целую вечность. Все это снова и
снова крутилось у меня в голове. Следователь начал сходить с ума. Я ничего не говорил,
потому что думал. Мне казалось, прошло несколько часов. Я был перепуган, вы понимаете?
Он снова погрузился в молчание. Снова перебирал все в голове. Вероятно, в тысячный
раз. Пытаясь определить, правильным ли было принятое им решение.
- И вдруг до меня дошло, что я должен делать, - сказал Хаббл. - Передо мной
стояли три проблемы. Если они охотятся и за мной, я должен как-то от них укрыться.
Спрятаться, понимаете? Чтобы защитить себя. Но если они за мной не охотятся, я должен
молчать, верно? Чтобы защитить жену и детей, Кроме того, с их точки зрения того человека
надо было убить. Три проблемы. Поэтому я сделал признание.
Я не мог проследить за его рассуждениями. В этих объяснениях для меня не было
никакого смысла. Я непонимающе посмотрел на Хаббла.
- Три отдельные проблемы, - повторил он. - И я решил сесть в тюрьму. В этом
случае, если они за мной охотятся, я буду в безопасности. Потому что они же не смогут
добраться до меня здесь, правда? Они на свободе, а я в тюрьме. Вот решение проблемы
номер один. Далее наступает самое сложное. Я подумал, а что если они на самом деле вовсе
за мной и не охотятся, то почему бы мне не сесть в тюрьму, но ничего про них не
рассказывать? Тогда они подумают, что меня арестовали по ошибке, и поймут, что я ничего
не сказал. Поймут, что все в порядке. Это докажет, что мне можно верить. Вроде как
подтверждение моей надежности. Доказательство. Если так можно выразиться, проверка
делом. Вот решение проблемы номер два. Ну, а взяв на себя убийство того человека, я
однозначно становлюсь на их сторону. Все равно как приношу клятву верности, правда? И я
подумал, что они будут мне признательны за то, что я на время отвлек огонь на себя. Вот и
решение проблемы номер три.
Я посмотрел на него. Неудивительно, что в кабинете Финлея Хаббл сорок минут
молчал и думал как сумасшедший. Три зайца одним выстрелом. Вот куда он целился.
К той части, где он показывал, что ему можно доверять, вопросов не было. Эти люди,
кем бы они ни были, обязательно это заметят. Ты побывал в тюрьме и никого не выдал -
это тебе обязательно зачтется. Ритуальное причащение. Получай орден почета. Это ты
хорошо придумал, Хаббл.
К несчастью, вторая часть была очень сомнительна. Его не достанут здесь, в тюрьме?
Да он шутит. На свете нет лучшего места, чем тюрьма, чтобы замочить человека. Известно,
где именно он находится, никто не торопит со временем. Найдется масса людей, которые с
радостью выполнят заказ. Масса возможностей. И дешево. Сколько будет стоить
смертельный удар на улице? Штуку, две штуки? Плюс риск. А в тюрьме смерть человека
обойдется заказчику в пачку сигарет. И никакого риска. Потому что никто ничего не
заметит. Нет, тюрьму никак нельзя считать безопасным убежищем. Это ты плохо придумал,
Хаббл. К тому же, в его рассуждениях был еще один изъян.
- А что вы собираетесь делать в понедельник? - спросил я. - Вы вернетесь домой,
продолжите заниматься тем, чем занимались раньше. Будете ходить по улицам Маргрейва,
или Атланты, или где вы еще ходили. Если за вами охотятся, разве у этих людей не будет
возможности?
Хаббл снова начал думать. Как сумасшедший. Раньше он не заглядывал далеко вперед.
Вчера его просто охватила слепая паника. Разобраться с настоящим. Неплохой подход. Вот
только очень быстро подкатывает будущее, и приходится разбираться и с ним.
- Я просто надеюсь на лучшее, - сказал Хаббл. - Мне почему-то показалось, что
если они действительно захотели расправиться со мной, то через какое-то время они бы
остыли. Я могу быть для них очень полезным. Надеюсь, они это обязательно поймут. Сейчас
ситуация очень напряженная. Но скоро все непременно успокоится. Мне только надо
выждать. Но если меня убьют, мне все равно. Я уже перестал бояться. Меня беспокоит
только моя семья.
Умолкнув, он пожал плечами. Шумно вздохнул. Неплохой парень. Он не был рожден
для того, чтобы стать серьезным преступником. Это подкралось к нему сзади. Засосало так
осторожно, что он ничего не заметил. До тех пор, пока не захотел выбраться. Если Хабблу
очень повезет, ему не переломают все кости после того, как он будет убит.
- Что известно вашей жене? - спросил я.
Он в ужасе посмотрел на меня.
- Ничего. Совсем ничего. Я ей ничего не говорил. Ни слова. Я не мог. Это моя тайна.
Кроме меня никто ничего не знает.
- Вам придется что-то ей объяснить, - сказал я. - Можно не сомневаться, она
обратила внимание, что вас нет дома, вы не чистите бассейн - или чем еще вы занимаетесь
по выходным?
Я просто попробовал хоть как-то его развеселить, но у меня ничего не получилось.
Хаббл умолк. Снова расстроился при мысли о дворе своего дома, купающемся в лучах
осеннего солнца. Его жена сейчас, наверное, суетится вокруг розовых кустов. Дети играют с
громкими криками. Быть может, у них есть собака. И гараж на три машины, где стоят
европейские седаны, ждущие, когда их окатят водой из шланга. Над дверью баскетбольное
кольцо, ожидающее, когда у девятилетнего мальчишки хватит сил закинуть в него тяжелый
мяч. Над крыльцом флаг. Первые опавшие листья, которые надо сметать. Семейная жизнь по
субботам. Но в эту субботу Хабблу придется ее пропустить.
- Надеюсь, она решит, что произошла какая-то ошибка, - наконец сказал Хаббл. - А
может быть, ей все скажут - не знаю. Мы близко знакомы с одним из полицейских. С
Дуайтом Стивенсоном. Мой брат женат на сестре его жены. Не знаю, что он ей скажет.
Думаю, я со всем разберусь в понедельник. Скажу, произошла какая-то страшная ошибка.
Жена мне поверит. Всем известно, что время от времени случаются ошибки.
Он рассуждал вслух.
- Хаббл, - сказал я. - Чем так провинился перед ними тот высокий тип, что ему
прострелили голову?
Встав, он прислонился к стене. Поставил ногу на край стального унитаза. Посмотрел
на меня. Ничего не ответил. Теперь настал черед задать главный вопрос.
- Ну хорошо, чем провинились перед ними вы, раз вам грозит выстрел в голову?
Хаббл молчал. Тишина в нашей камере стала просто жуткой. Я тоже решил помолчать
немного. Просто не мог придумать, что еще сказать. Хаббл принялся постукивать ботинком
по металлическому унитазу. Дребезжащий ритм, чем-то напоминающий импровизации Бо
Дидли.
- Вы когда-нибудь слышали о Слепом Блейке? - вдруг спросил я.
Перестав стучать, Хаббл посмотрел на меня.
- О ком? - тупо переспросил он.
- Неважно, - сказал я. - Я пойду искать уборную. Мне нужно положить мокрое
полотенце на голову. Рана болит.
- Неудивительно, - сказал Хаббл. - Я пойду с вами.
Он очень боялся остаться один, что было вполне понятно.
На эти выходные я должен был стать его няней. Впрочем, у меня все равно не было
других планов.
Мы прошли мимо ряда камер до площадки в конце коридора. Я увидел дверь
пожарного выхода, через которую Спиви привел нас вчера вечером. За ней была
выложенная кафелем туалетная комната. На стене висели часы. Времени было уже около
полудня. Я никогда не мог понять, зачем нужны часы в тюрьмах. Зачем вести счет часам и
минутам, когда заключенные отмеряют время годами и десятилетиями?
В туалетной комнате стояли плотной кучкой люди. Я протиснулся сквозь толпу, Хаббл
проследовал за мной. Это было просторное квадратное помещение. В воздухе стоял сильный
запах дезинфицирующих средств. В одной из стен дверь. Слева ряд открытых душевых
кабинок. Сзади ряд туалетных кабинок. Открытых спереди, разделенных перегородками
высотой по пояс. Справа раковины. Вся жизнь на глазах у общества. Ничего страшного,
если ты всю свою жизнь провел в армии, но Хабблу было не по себе. Он привык совсем к
другому.
Вся фурнитура металлическая. То, что должно было быть из фаянса, здесь из
нержавеющей стали. В целях безопасности. Из разбитой фаянсовой раковины получаются
довольно острые осколки. А осколок приличного размера может стать хорошим оружием.
По этой же причине зеркала над раковинами были из полированной стали. Довольно
мутные, но со своей целью справляются. Свое отражение в них увидишь, но разбить такое
зеркало и проткнуть кого-нибудь осколком нельзя.
Подойдя к раковине, я открыл холодную воду. Отмотал большой кусок бумажного
полотенца и намочил его. Прижал к ушибленному лбу. Хаббл стоял рядом. Подержав
холодное полотенце у лба, я выбросил его и отмотал новый кусок. У меня по лицу текла
вода. Мне было приятно. Ничего серьезного не случилось. На лбу нет мяса, только кость,
прикрытая кожей. Поранить практически нечего, а кость не сломаешь. Идеальная дуга, самая
прочная форма в природе. Вот почему я предпочитаю ничего не бить руками. Руки очень
хрупкие. В них множество мелких костей и сухожилий. Удар такой силы, какая
понадобилась бы, чтобы уложить Красного, изуродовал бы заодно и мою руку, и я
отправился бы в госпиталь вместе с ним. Особого смысла в этом нет.
Промокнув насухо лицо, я склонился к стальному зеркалу, изучая полученные
повреждения. Ничего серьезного. Я расчесал волосы пятерней. Прислонившись к раковине,
я почувствовал в кармане солнцезащитные очки. Боевой трофей. Достав очки, я нацепил их
на нос. Посмотрел на свое мутное отражение.
Крутясь перед стальным зеркалом, я увидел за спиной какое-то оживление. Хаббл
предостерегающе меня окликнул, и я обернулся. Солнцезащитные очки приглушали яркий
свет. В туалетную комнату вошли пять белых парней. Они были похожи на тех, кто
разъезжает в кожаных куртках на мотоциклах. Оранжевая форма, естественно, оторванные
рукава, но с аксессуарами из черной кожи. Фуражки, ремни, перчатки без пальцев. Длинные
бороды. Все пятеро были массивными, широкоплечими, с толстым слоем твердого, вязкого
жира, очень похожего на мышцы и все же не мышцами. У всех пятерых лица и руки
украшены грубой татуировкой. Свастики. На щеках под глазами и на лбу. Арийское
братство. Белая тюремная банда.
Как только пятерка появилась в туалете, все остальные поспешили к двери. А тех, кто
не понял, схватили за шкирку и выкинули в коридор. В том числе, голых намыленных ребят
из душевых кабинок. Через считанные секунды просторное помещение опустело. Остались
только пятеро рокеров, Хаббл и я. Рокеры рассредоточились веером, обступив нас. Это были
здоровенные отвратительные ребята. Свастики были грубо нацарапаны на лицах. И
замазаны чернилами.
Я предположил, что они пришли меня вербовать. Узнав каким-то образом, что я
завалил Красного. Решили привлечь мою сомнительную репутацию на свою сторону.
Превратить меня в кумира белого братства. Но я ошибся. Мое предположение оказалось в
корне неверным. Поэтому меня застали врасплох. Средний из пятерых несколько раз
перевел взгляд с меня на Хаббла и обратно. Наконец его глаза, моргнув, остановились на
мне.
- Отлично, вот он, - сказал рокер, глядя прямо на меня.
Одновременно произошли две вещи. Два крайних верзилы схватили Хаббла и
потащили его к двери. А главный ткнул мне в лицо своим огромным кулачищем. Я увидел
удар слишком поздно. Уклонился влево, и кулак попал мне в плечо. От удара меня
развернуло. Тотчас же меня схватили сзади за горло. Две громадные руки стиснули мою
шею. Начали душить. Главный приготовился ударить меня в живот. Если бы удар достиг
цели, меня можно было бы считать покойником. Это я знал точно. Поэтому я откинулся
назад и лягнул главного в пах. Врезал ему по яйцам так, словно собирался пробить через
весь футбольный стадион. Качественный оксфордский ботинок попал куда нужно. Твердый
рант обрушился главному в промежность тупым топором.
Меня крепко сдавили за плечи. Я напряг шею, чтобы помешать душителю. Он знал
свое дело. Я чувствовал, что проигрываю. Поэтому я нащупал его руки и сломал ему
мизинцы. Треск выворачиваемых суставов у самых ушей оглушил меня. Затем я сломал ему
безымянные пальцы. Опять громкий треск. Как будто кто-то разрывал курицу. Напавший
меня отпустил.
В дело вступил третий рокер. Он представлял собой сплошную гору сала, одетую
массивными слоями мяса. Как броней. Ударить его некуда. Верзила молотил меня
короткими ударами в руку и грудь. Я оказался зажат между двумя раковинами. Гора сала
наступала. Ударить его некуда. Только в глаза. Я ткнул большим пальцем ему в правый глаз.
Согнув остальные пальцы, засунул их в ухо и нажал, что есть силы. Выдавил ногтем
большого пальца глазное яблоко вбок. Просунул палец дальше. Глаз почти вывалился из
орбиты. Закричав, верзила схватил меня за запястье. Я продолжал давить.
Главный поднялся на колено. Я с размаха ударил его ногой в лицо. Промахнулся.
Попал вместо этого ему в шею. Переломил трахею. Главарь повалился на пол. Я протянул
второй большой палец к левому глазу горы сала. Промахнулся. Я не ослаблял давления на
правый глаз. Это все равно что мять окровавленную вырезку. Верзила рухнул. Я оторвался
от стены. Рокер со сломанными пальцами бросился к двери. Тот, у кого вывалился глаз,
лежал на полу и громко вопил. Главарь судорожно кашлял, пытаясь дышать через перебитую
трахею.
Меня снова схватили сзади. Я попытался вырваться. Один из дружков Красного. Нет,
двое. У меня уже начала кружиться голова. Теперь мне точно не выстоять. Но негры просто
схватили меня и потащили к двери. В коридоре завыли сирены.
- Убирайся отсюда, живо, - крикнули негры, перекрывая рев сирен. - Это наша
работа. Понял? Это сделали мы. Черные. Мы берем все на себя.
Они швырнули меня в толпу. Я все понял. Негры скажут, что это их рук дело. Не
потому, что они хотят снять вину с меня. Они хотят приписать всю заслугу себе. Расовая
победа.
Я отыскал взглядом в толпе Хаббла. Увидел охранников. Увидел Спиви. Я схватил
Хаббла, и мы побежали в свою камеру. Выли сирены. Через дверь в коридор один за другим
вбегали охранники. Я разглядел ружья и дубинки. Застучали кованые сапоги. Раздались
крики. Сирены. Мы добежали до камеры. Завалились внутрь. Я задыхался, у меня кружилась
голова. Меня здорово избили. Сирены были оглушительными. Я не мог говорить. Плеснул
себе в лицо холодной водой. Темные очки исчезли. Должно быть, упали.
Я услышал за дверью крик. Обернувшись, я увидел Спиви. Он кричал, приказывая нам
выходить. Вбежал в камеру. Я сгреб с койки свое пальто. Спиви схватил Хаббла за локоть.
Затем схватил и меня, потащил нас к выходу. Криками заставляя нас бежать. Надрывались
сирены. Спиви дотащил нас до двери пожарного выхода, откуда появились охранники.
Втолкнул внутрь, и мы побежали вверх по лестнице. Все выше и выше. Легкие у меня
горели. На лестнице наверху последнего пролета была нарисована большая цифра шесть.
Мы ворвались в эту дверь. Спиви протащил нас мимо ряда камер. Втолкнул в пустую
камеру и захлопнул за нами дверь-решетку. Громко щелкнул замок. Спиви убежал. Упав на
кровать, я крепко зажмурился.
Когда я снова открыл глаза, Хаббл сидел на койке и смотрел на меня. Мы находились в
просторной камере. Наверное, вдвое шире той, где мы были до этого. Две отдельные койки,
друг напротив друга. Раковина, унитаз. Одна стена из стальных прутьев. Все светлее и
чище. Здесь было очень тихо. Пахло гораздо приятнее. Это был этаж для подследственных.
Этаж номер шесть. Тот этаж, где мы должны были находиться с самого начала.
- Черт побери, что там с вами случилось? - спросил Хаббл.
Я пожал плечами. В коридоре появилась тележка с обедом. Ее катил белый старик. Не
охранник, а какой-то работник. Он был чем-то похож на стюарда на океанском лайнере.
Старик просунул поднос в щель между прутьями. Накрытые тарелки, бумажные стаканчики,
термос. Мы поели, сидя на койках. Затем я прошелся по камере. Потряс решетчатую дверь.
Она была заперта. На шестом этаже было спокойно и тихо. Просторная чистая камера.
Отдельные койки. Зеркало. Полотенца. Здесь я чувствовал себя гораздо лучше.
Сложив пустые тарелки на поднос, Хаббл просунул его под дверь в коридор. Затем лег
на свою койку. Засунул руки под голову. Уставился в потолок. Занялся ничегонеделаньем. Я
последовал его примеру. Но только мои мысли напряженно работали. Потому что арийские
братья определенно выбрали меня неслучайно. Они очень тщательно осмотрели нас обоих и
остановили свой выбор на мне. После чего попытались меня задушить.
Они бы меня убили. Если не одно обстоятельство. Тот тип, что схватил меня за горло,
совершил ошибку. Он напал на меня сзади, что было в его пользу, и он был достаточно
сильный и высокий. Но он не сжал пальцы. Душить лучше всего, обхватив шею сзади
большими пальцами, при этом согнув остальные. Давить надо костяшками, а не кончиками.
Этот тип оставил пальцы распрямленными. Поэтому я смог их схватить и выломать. Его
ошибка спасла мне жизнь. Тут нет никаких сомнений. А как только он был нейтрализован, я
остался один против двоих. А к такому соотношению сил мне было не привыкать.
И тем не менее, это была явная попытка со мной расправиться. Арийцы пришли,
выбрали меня, попытались убить. А Спиви совершенно случайно оказался в коридоре. Это
он все подстроил. Он нанял арийцев, чтобы те меня убили. Организовал нападение, а сам
ждал рядом, чтобы прибежать и обнаружить меня уже мертвым.
И он задумал это еще вчера вечером, до десяти часов. Это было очевидно. Вот почему
он отвел нас не на тот этаж. На третий, а не на шестой. На этаж осужденных, а не на этаж
подследственных. Все знали, что мы должны быть на этаже подследственных. Это четко
дали понять те два охранника, что нас принимали. Это было написано в потрепанной папке.
Но в десять часов вечера Спиви отвел нас на третий этаж, где, как он надеялся, меня убьют.
Он приказал арийцам напасть на следующий день в полдень. Сам он в это время ждал в
коридоре, готовый ворваться в туалет и увидеть мой труп на кафельном полу.
Но весь его замысел расстроился. Меня не убили. Арийское братство потерпело
поражение. Банда Красного воспользовалась подвернувшимся случаем. На этаже начались
беспорядки. Запахло бунтом. Спиви испугался. Нажал сигнал тревоги и вызвал специальное
подразделение. Поспешно забрал нас с третьего этажа и оттащил на шестой. Оставил нас
здесь. Согласно бумагам, именно на шестом этаже мы и находились со вчерашнего вечера.
Очень аккуратный отход на запасные позиции. Причем я теперь мог не опасаться
любых расследований. Спиви выбрал вариант, гласивший, что нас никогда не было на
третьем этаже. Теперь у него на руках двое с тяжелыми телесными повреждениями,
возможно, даже один труп. Очень вероятно, что главарь арийцев умер от удушья. Спиви
знает, что это моих рук дело. Но он не может сказать ни слова. Потому что, согласно его
собственным бумагам, меня не было на третьем этаже.
Я лежал на кровати, уставившись в бетонный потолок. Приходил в себя. План Спиви
был мне ясен. Никаких сомнений. И отход на запасные позиции был тоже понятен. План, не
доведенный до конца и аккуратно завершенный в аварийном порядке. Но почему? Этого я
не понимал. Предположим, душитель согнул бы пальцы. Тогда арийцы справились бы со
мной. Я превратился бы в труп. Валялся бы на полу туалета с высунутым изо рта распухшим
языком. Ворвавшийся Спиви обнаружил бы меня в таком виде. Но почему? Чем объяснялись
поступки Спиви? Что он имел против меня? Я никогда раньше его не видел. Никогда даже
рядом не был с его чертовой тюрьмой. Так почему он составил такой тщательный план,
чтобы меня прикончить? На этот счет у меня не было никаких предположений.
Глава
8
Хаббл, лежавший на соседней койке, заснул. Через какое-то время он заворочался и
проснулся. Недоуменно оглянулся вокруг, затем вспомнил, где находится. Решил узнать,
который сейчас час, но увидел лишь полоску бледной кожи на том месте, где был
массивный "Ролекс". Почесал переносицу и вспомнил, что потерял свои очки. Вздохнул и
уронил голову на полосатую тюремную подушку. На этого человека жалко было смотреть.
Мне были понятны его страхи. Но Хаббл при этом выглядел побежденным. Как будто
только что бросил кости и проиграл. Как будто он на что-то рассчитывал, а этого не
произошло, и он снова погрузился в отчаяние.
И тут до меня начало доходить, в чем дело.
- Тот убитый, он пытался вам помочь, да? - спросил я.
Мой вопрос перепугал Хаббла.
- Я не могу вам сказать, - пробормотал он.
- Я должен знать, - сказал я. - Быть может, вы обратились к нему за помощью.
Говорили с ним. Быть может, именно поэтому его и убили. Быть может, сейчас кому-то
покажется, что вы говорили и со мной. И меня тоже решат убить.
Кивнув, Хаббл уселся на кровати и стал раскачиваться взад-вперед. Затем глубоко
вздохнул. Посмотрел мне в лицо.
- Это был следователь, - сказал Хаббл. - Я пригласил его сюда, потому что хотел
положить всему этому конец. Я больше не хотел иметь с этим никаких дел. Я не
преступник. Я напуган до смерти и хочу выйти из игры. Этот человек должен был помочь
мне выйти из игры и расправиться с мошенниками. Но он где-то оступился, и теперь он
убит, а мне уже никогда не выпутаться. А если они узнают, что это я пригласил его сюда,
они и меня убьют. Но даже если меня не убьют, я, скорее всего, отправлюсь в тюрьму на
тысячу лет, потому что сейчас все откроется.
- Кто он такой? - спросил я.
- Фамилию он мне не назвал, - сказал Хаббл. - Дал только контактный телефон.
Сказал, что так будет безопаснее. Я не могу поверить, что с ним расправились. Мне он
показался человеком, знающим свое дело. Сказать по правде, вы мне его чем-то
напоминаете. Вы тоже кажетесь мне человеком, знающим свое дело.
- Что он делал на том складе?
Пожав плечами, Хаббл покачал головой.
- Я ничего не понимаю. Я свел его с другим человеком, и они должны были
встретиться там, но разве в этом случае этого второго человека не убили бы тоже? Я не
понимаю, почему расправились только с одним.
- Кто этот второй, с кем должен был встретиться следователь? - спросил я.
Хаббл только покачал головой.
- Я и так сказал вам слишком много. Наверное, я сошел с ума. Теперь меня
обязательно убьют.
- Кто замешан в этом деле? - настаивал я.
- Вы меня не слышите? Я больше не скажу вам ни слова.
- Мне не нужны имена, - пояснил я. - Дело крупное?
- Огромное, - сказал Хаббл. - Громадное. Вы о таком не слышали.
- Сколько в нем замешано человек?
Пожав плечами, он задумался. Мысленно считая.
- Десять, - наконец сказал он. - Не считая меня.
Окинув его взглядом, я пожал плечами.
- Десять человек - это совсем непохоже на крупное дело.
- Ну, есть еще те, кого нанимают, - сказал Хаббл. - Приглашают по мере
надобности. Я имел в виду, ядро состоит из десяти человек. Десять человек, не считая меня,
знают, что к чему. Несмотря на то, что народу мало, поверьте, дело очень крупное.
- А как насчет человека, которого вы направили на встречу с детективом? - спросил
я. - Он входит в число тех десятерых?
Хаббл покачал головой.
- Его я тоже не считал.
- Значит, вы, он и еще десятеро? - уточнил я. - И крупное дело?
Он угрюмо кивнул.
- Вы ни о чем подобном не слышали.
- И сейчас все это должно открыться? - не сдавался я. - Почему? Потому что этот
следователь что-то накопал?
Хаббл снова отрицательно затряс головой. Казалось, мои вопросы причиняли ему
физическую боль.
- Нет, - сказал он. - Это тут совершенно не при чем. Просто сейчас дело стало
особенно уязвимым. Риск был огромным с самого начала, и со временем все становилось
только хуже. Но сейчас возможны два варианта. Если нам удастся выпутаться, никто и
никогда ни о чем не узнает. Но если не удастся, поверьте, это будет самая громкая сенсация.
Но как бы ни повернулось дело, сейчас ситуация критическая.
Я смерил его взглядом. Он не показался мне человеком, способным совершить что-то
неслыханно сенсационное.
- И как долго продлится критическая ситуация? - спросил я.
- Она уже почти миновала, - сказал Хаббл. - Осталось подождать, быть может, с
неделю. Мое предположение - неделя, начиная с завтрашнего дня. До следующего
воскресенья. Возможно, я доживу до того, чтобы это увидеть.
- Значит, после следующего воскресенья вам больше ничего не будет угрожать? -
спросил я. - Почему? Что произойдет в следующее воскресенье?
Покачав головой, он отвернулся. Как будто если он не мог меня видеть, я исчезал и не
мог задавать ему вопросы.
- Что означает "pluribus"? - сказал я.
Хаббл молчал. Тряс головой, зажмурившись от ужаса.
- Это какой-то пароль? - настаивал я.
Он словно меня не слышал. Разговор окончился. Я оставил бесплодные попытки, и
наступила полная тишина, что меня полностью устраивало. Я больше не хотел ничего знать.
Совсем ничего. Похоже, тех, кто оказывается посвященными в тайны Хаббла, ничего
хорошего не ждет. По крайней мере, высокому незнакомцу с бритой головой определенно
пришлось несладко. Я не собирался разделить его судьбу, оказавшись с парой пуль в голове
и переломанными костями под старым картоном. Я хотел лишь дотянуть до понедельника, а
затем поскорее убраться куда подальше. К следующему воскресенью я рассчитывал быть
очень далеко отсюда.
- Ладно, Хаббл, - сказал я, - больше вопросов не будет.
Пожав плечами, он кивнул. Долго молчал. Наконец заговорил, очень тихо, и в его
голосе прозвучала покорность.
- Спасибо. Право, так будет лучше.
Я неподвижно лежал на узкой койке, пытаясь забыться и погрузиться в какое-нибудь
чистилище. Но Хаббл беспокойно ворочался, крутился и то и дело тяжело вздыхал. Мне это
начинало действовать на нервы. Я повернулся к нему.
- Извините, - сказал Хаббл. - Я никак не могу успокоиться. Очень хорошо, что я
высказался перед вами. Иначе я бы точно сошел с ума. Мы не могли бы поговорить о
чем-нибудь еще? Например, о вас? Расскажите мне о себе. Кто вы такой, Ричер?
Я пожал плечами.
- Я никто. Просто случайный встречный. В понедельник меня и след простынет.
- Каждый человек кем-то является или был кем-то, - возразил он. - У каждого из
нас есть своя история. Расскажите мне о своей жизни.
И я начал говорить. Лежа на койке, я прошелся по последним шести месяцам. Хаббл
тоже лежал на койке, уставившись в потолок, и слушал. Это отвлекало его от своих забот. Я
рассказал о том, как расстался с Пентагоном. Вашингтон, Балтимор, Филадельфия,
Нью-Йорк, Бостон, Питтсбург, Детройт, Чикаго. Музеи, концерты, дешевые гостиницы,
бары, автобусы и поезда. Одиночество. Я путешествовал по своей родине, словно бедный
турист. Знакомился с историей, о которой узнал в пыльных классах на противоположном
конце земного шара. Знакомился с главным, с тем, что формировало нацию. Места
сражений, заводы, декларации, революции. Знакомился с мелочами. Домами, клубами,
дорогами, легендами. Большое и маленькое, что должно означать дом. И кое-что я нашел. Я
рассказал Хабблу о долгом путешествии по бескрайним равнинам, через устья бесчисленных
рек от Чикаго до Нового Орлеана. Спуск по побережью залива до самой Тампы. Затем рывок
на автобусе "Грейхаунд" на север к Атланте. Безумное решение сойти у развилки на
Маргрейв. Длинный путь пешком под дождем вчера утром. Чистая прихоть. Случайное
замечание моего брата о том, что он был проездом в этом крошечном городке, где больше
шестидесяти лет назад умер Слепой Блейк. Рассказывая Хабблу об этом, я чувствовал себя
довольно глупо. Хаббл пытался выпутаться из кошмара, а я рассказывал ему о бесцельном
паломничестве. Но он, похоже, меня понял.
- Со мной однажды тоже было нечто похожее, - сказал Хаббл. - На медовый месяц
мы с женой отправились в Европу. Задержались в Нью-Йорке, и я целый день искал то
здание, рядом с которым был убит Джон Леннон. Затем мы провели три дня в Англии,
бродили по Ливерпулю и искали клуб "Каверна", где начинали играть "Битлз". Так и не
смогли найти. Наверное, его снесли.
Он говорил некоторое время. В основном, рассказывал о своих путешествиях. Со
своей женой он успел поездить по свету. Им это очень нравилось. Они изъездили всю
Европу, были в Мексике, на островах Карибского моря. Исколесили вдоль и поперек все
Штаты и Канаду. Они получали от путешествий огромное удовольствие.
- А вы не чувствуете себя одиноким? - спросил Хаббл. - Вы ведь все время один?
Я ответил, что мне наоборот так больше нравится. Я обожаю одиночество,
анонимность. Порой мне кажется, что я становлюсь невидимым.
- Что вы хотите сказать, невидимым? - переспросил Хаббл. Мои слова его
заинтересовали.
- Я путешествую наземным транспортом, - объяснил я. - Исключительно
наземным транспортом. Хожу пешком, езжу на автобусах. Иногда на поездах. Всегда плачу
наличными. За мной не остается бумажного следа. Ни авиабилетов, ни перевода денег с
кредитной карточки. Мой путь невозможно проследить. Я никому не называю свое имя.
Останавливаясь в гостинице, я плачу наличными и называю вымышленную фамилию.
- Зачем все это? - удивился Хаббл. - Разве за вами кто-нибудь охотится?
- Никто, - успокоил его я. - Просто мне так больше нравится. Я люблю
анонимность. У меня такое ощущение, что я побеждаю систему. Но сейчас система уложила
меня на обе лопатки.
По его лицу я понял, что он снова погрузился в размышления. Думал он долго. Я
видел, как Хаббл сражается с неразрешимыми проблемами, и постепенно из него выходит
весь воздух. Паника накатывала на него неудержимой приливной волной.
- Ладно, посоветуйте, как мне вести себя с Финлеем, - наконец сказал Хаббл. -
Когда он спросит насчет признания, я могу ответить, что находился в состоянии стресса,
вызванного проблемами на работе. Я скажу, что у нас острая конкуренция, и раздавались
угрозы в адрес моей семьи. Скажу, что понятия не имею, кто такой убитый и как у него
оказался мой номер телефона. Буду все отрицать. А потом попытаюсь все уладить. Как вы
это находите?
На мой взгляд, план был весьма неубедительный.
- Скажите мне одну вещь, - спросил я. - Не вдаваясь в подробности: вы
выполняете для этих людей полезную функцию? Или вы просто что-то вроде стороннего
наблюдателя?
Скрестив руки, Хаббл задумался.
- Да, я выполняю полезную функцию, - наконец ответил он. - Можно даже сказать,
моя роль решающая.
- А если не вы? - продолжал я. - Могут они найти на ваше место кого-нибудь
другого?
- Да, смогли бы, - сказал Хаббл. - Но, учитывая особенности выполняемой мной
функции, сделать это достаточно трудно.
Он оценивал свои шансы остаться в живых так, как решал вопрос о
кредитоспособности клиента своего банка.
- Ладно, - сказал я. - Ничего лучше вы, скорее всего, все равно не придумаете. Так
что попробуйте.
Я не видел, что еще он может сделать. Хаббл был маленьким винтиком в какой-то
большой махинации. Но очень важным винтиком. Никто не станет просто так ломать
налаженный механизм. Так что на самом деле его будущее было четко определено. Если те,
на кого Хаббл работает, узнают, что он пригласил следователя, его однозначно убьют. Но
если не узнают, он однозначно может ничего не бояться. Все так просто. И на мой взгляд, у
него были весьма неплохие перспективы - из-за одного весьма убедительного
обстоятельства.
Хаббл сделал признание, потому что считал тюрьму чем-то вроде безопасного
убежища, где до него никто не сможет добраться. По крайней мере, таковы были отчасти его
рассуждения. Но это были неверные рассуждения. Хаббл ошибался. В тюрьме он вовсе не
обезопасил себя от нападения, а как раз наоборот. Если бы те, на кого он работал, захотели с
ним расправиться, они сделали бы это без труда. Однако обратной стороной этой медали
было то, что с Хабблом не пытались расправиться. Так случилось, что напали на меня. Не на
Хаббла. Так что, на мой взгляд, это можно было считать определенным свидетельством, что
ему нечего опасаться. На него никто не будет охотиться, потому что если его хотели убить,
его уже могли убить и давно бы убили. Но этого не произошло. Даже несмотря на то, что
сейчас сложилась очень критическая ситуация, сопряженная с большим риском. Так что это
можно было рассматривать как доказательство. Я начинал думать, что с Хабблом все будет в
порядке.
- Да, Хаббл, - повторил я, - попробуйте. Это лучшее, что вы можете сделать.
Камера оставалась заперта весь день. На этаже было тихо. Мы лежали на койках, а день
медленно тянулся к вечеру. Мы больше не разговаривали. Уже выговорились. Я изнывал от
скуки и жалел, что не захватил с собой газету, оставленную в полицейском участке
Маргрейва. Можно было бы перечитать ее заново. Прочитать о том, как президент,
добиваясь переизбрания на второй срок, сокращает расходы на предупреждение
преступлений. Экономит сегодня доллар на береговой охране, чтобы завтра нужно было
потратить десять на такие тюрьмы, как эта.
Часов в семь пожилой служитель принес нам ужин. Мы поели. Он вернулся и забрал
поднос. Медленно прошел пустой вечер. В десять часов выключили свет, и мы остались в
темноте. Ночь. Я не снимал ботинки и спал очень чутко. На тот случай, если у Спиви были
в отношении меня еще какие-то планы.
В семь часов утра свет зажегся снова. Воскресенье. Я проснулся, чувствуя себя
усталым, однако сделал над собой усилие и встал. Заставил себя немного размяться, чтобы
унять боль в ноющих суставах. Хаббл проснулся, но лежал молча. Краем глаза наблюдая за
тем, как я делаю упражнения. Около восьми принесли завтрак. Тот же самый старик
прикатил тележку. Я поел и выпил кофе. Когда я допивал то, что было в термосе, щелкнул
дверной замок, и дверь приоткрылась. Распахнув ее, я шагнул в коридор и едва не
столкнулся с охранником, собиравшимся войти к нам в камеру.
- Сегодня ваш счастливый день, - сказал охранник. - Вас освободили.
- Меня? - переспросили.
- Обоих, - ответил он. - Ричер и Хаббл, освобождены по распоряжению
управления полиции Маргрейва. Будьте готовы к выходу через пять минут, хорошо?
Я вернулся назад в камеру. Хаббл приподнялся на локтях. Он даже не притронулся к
завтраку. Он выглядел встревоженным как никогда.
- Я боюсь, - сказал Хаббл.
- С вами будет все в порядке, - заверил его я.
- Вы так думаете? Как только я выйду из тюрьмы, они со мной расправятся.
Я покачал головой.
- Сделать это было гораздо проще, пока вы находились здесь. Поверьте, если бы эти
люди желали вашей смерти, вы бы уже давно были трупом. А сейчас вы чисты, Хаббл.
Кивнув, он уселся на кровати. Я взял свое пальто, мы вышли из камеры и стали ждать
у двери. Через пять минут вернулся охранник. Он провел нас по коридору через двойные
запирающиеся двери. Пригласил войти в лифт. Зашел сам и с помощью ключа привел лифт
в движение. Как только двери начали закрываться, охранник вышел из кабины.
- Прощайте, - сказал он. - И больше не возвращайтесь.
Лифт спустил нас на первый этаж, а затем мы вышли на душный бетонный двор. За
нами закрылась и заперлась дверь тюрьмы. Я повернулся лицом к солнцу и вдохнул свежий
воздух. Наверное, я был похож на героя какого-нибудь старого фильма, которого выпускают
на свободу после целого года, проведенного в одиночной камере.
Во дворе стояли две машины. Одной из них был большой темный седан, английский
"Бентли" двадцатилетней давности, но внешне новый, как с иголочки. За рулем сидела
светловолосая женщина, по-видимому, жена Хаббла, потому что он бросился к ней, как
будто она была самым милым зрелищем, какое ему только довелось видеть. В другой
машине сидела офицер Роско.
Выйдя из машины, молодая женщина направилась мне навстречу. Она выглядела
просто прекрасно. Без формы. Одетая в джинсы и тонкую хлопчатобумажную рубашку. В
кожаной куртке. Спокойное, умное лицо. Мягкие темные волосы. Огромные глаза. В
пятницу она показалась мне красивой. Теперь я видел, что не ошибся.
- Привет, Роско, - сказал я.
- Привет, Ричер, - сказала она и улыбнулась.
У нее был чудесный голос. И удивительная улыбка. Я смотрел на нее до тех пор, пока
она не погасла, то есть очень долго. Чета Хабблов, помахав нам, уехала. Я помахал в ответ,
гадая, как сложится их судьба. Вероятно, я никогда об этом не узнаю, если только с ними не
произойдет серьезное несчастье, и я не прочту о них в газете.
Мы с Роско сели в ее машину. На самом деле, не в ее собственную, объяснила она,
просто в полицейскую машину без специальных знаков. Новенький "Шевроле", большой,
бесшумный, спокойный. Роско не глушила двигатель, и в салоне было прохладно. Мы
развернулись на бетонном дворе и проехали через шлюзы клеток с воротами. Как только мы
выехали из последних ворот, Роско выкрутила руль, и мы повернули на шоссе. Передняя
часть машины приподнялась, а зад осел на мягкой подвеске. Я не оглядывался назад. Мне
было просто очень хорошо. Выходить из тюрьмы - одно из самых больших удовольствий,
которые может подарить жизнь. Другое удовольствие - полное неведение относительно
того, что готовит день грядущий. А еще очень приятно нестись по залитому солнцем шоссе с
красивой женщиной за рулем.
- Так что же произошло? - спросил я, когда мы проехали около мили. - Поведай
мне.
Рассказ Роско получился весьма бесхитростным. В пятницу вечером они начали
проверять мое алиби. Она и Финлей, оставшись вдвоем в темном участке. Две включенные
настольные лампы. Стопка бумаги. Стаканчики с кофе. Телефонные справочники. Они
зажимали между ухом и плечом телефонные трубки и грызли карандаши. Разговаривали
вполголоса. Терпеливо задавали вопросы. Мне самому приходилось тысячу раз проходить
через такое.
Они позвонили в Тампу и Атланту и к полуночи разыскали одного из пассажиров с
того автобуса, на котором я ехал, и кассира из билетной кассы на автовокзале Тампы. Оба
вспомнили меня. Затем они разыскали также водителя автобуса. Он подтвердил, что
остановился на автостраде у развилки на Маргрейв и высадил меня в пятницу в восемь
часов утра. К полуночи мое алиби стало твердым как скала, как я и обещал.
В субботу утром по факсу пришло длинное сообщение из Пентагона с моим
послужным списком. Тринадцать лет моей жизни, низведенные до скручивающихся листов.
Теперь это была уже чья-то чужая жизнь, однако она подтвердила мой рассказ. На Финлея
она произвела впечатление. Затем из базы данных ФБР пришел ответ на запрос
относительно моих отпечатков. Работавший без устали компьютер идентифицировал их в
половине третьего утра. Армия Соединенных Штатов, отпечатки сняты тринадцать лет
назад при поступлении на службу. Мое алиби было железным, мое прошлое не вызывало
сомнений.
- Финлей был удовлетворен, - сказала Роско. - Ты оказался именно тем, кем
назвался, и в четверг в полночь ты находился за добрых четыреста миль отсюда. Это было
установлено совершенно точно. Финлей перезвонил медицинскому эксперту и спросил, не
изменились ли данные относительно времени смерти, но нет, по-прежнему это была
полночь.
Я покачал головой. Финлей оказался очень осторожным человеком.
- А что насчет убитого? - спросил я. - Вы запросили повторно его отпечатки?
Внимание Роско было поглощено тем, чтобы обогнать грузовик. Первую машину,
встретившуюся нам за четверть часа пути. Наконец она посмотрела на меня и кивнула.
- Финлей сказал, это ты предложил их перепроверить. Но почему?
- Отрицательный результат пришел слишком быстро.
- Слишком быстро? - переспросила она.
- Ты ведь сама рассказала мне про систему пирамиды, так? Сначала первые десять,
потом первые сто, затем первые тысяча и так далее до самого низа, правильно?
Роско снова кивнула.
- Так вот, возьмем в качестве примера меня, - продолжал я. - Мои отпечатки есть в
базе данных, но они находятся у самого основания пирамиды. Ты только что сказала, что
потребовалось четырнадцать часов, чтобы до них добраться, правильно?
- Правильно, - подтвердила она. - Я отправила твои отпечатки в половине первого
дня, а идентифицированы они были в два тридцать ночи.
- Отлично. Четырнадцать часов. Значит, если требуется четырнадцать часов, чтобы
добраться почти до самого низа пирамиды, для того, чтобы добраться до самого дна,
потребуется больше четырнадцати часов. Это диктует логика, так?
- Так, - согласилась Роско.
- Ну, а что произошло с убитым? - продолжал я. - Труп был обнаружен в восемь
утра, так что когда отпечатки отправились в архив? Самое раннее, в половине девятого. Но
Бейкер сказал, что в архиве ничего нет, когда они с Финлеем меня допрашивали. Это было в
половине третьего. Я запомнил время, потому что как раз посмотрел на часы. То есть,
прошло лишь шесть часов. Если потребовалось четырнадцать часов на то, чтобы узнать, что
я есть в базе данных, как всего за шесть часов можно было определить, что убитого там нет?
- Господи, - сказала Роско. - Ты прав. Должно быть, Бейкер что-то напутал.
Отпечатки снял Финлей, а отправлял их Бейкер. Наверное, он неправильно вставил их в
сканер. Это надо делать очень аккуратно, иначе они будут переданы с ошибкой. Если
картинка нечеткая, база данных пытается ее расшифровать, а затем отправляет ответ, что
отпечатки не читаются. А Бейкер, судя по всему, принял это сообщение за отрицательный
ответ. Коды похожи. Так или иначе, первым делом я отправила повторный запрос. Скоро
мы все узнаем.
Мы ехали на восток, а Роско рассказывала мне, как она приставала к Финлею, чтобы
меня освободили из Уорбертона еще вчера вечером. Финлей поворчал, но согласился,
однако возникла проблема. Поэтому пришлось ждать до сегодняшнего утра, так как вчера
вечером тюрьма уже закрылась. Финлею сказали, что в туалете начались беспорядки. Один
заключенный был убит, другой лишился глаза, и начался настоящий бунт. Разгорелась война
между белой и черной бандами.
Я сидел рядом с Роско и смотрел на накатывающийся навстречу горизонт. Я одного
человека убил, другого лишил зрения. Теперь мне надо было разобраться в своих чувствах.
Но я ничего не испытывал. Абсолютно ничего. У меня было такое ощущение, будто я
догнал двух тараканов, бегавших по полу в туалете, и раздавил их. Вот только таракан -
рациональное, сознательное, развитое существо. А те арийцы в туалете были хуже
насекомых. Я ударил одного из них ногой в горло, перебив ему трахею, и он задохнулся.
Что ж, и поделом. Ведь он сам первый начал, правда? Нападать на меня - все равно, что
открывать запретную дверь. То, что ждало за ней, было уже его проблемой. Он пошел на
риск. Ему не понравилось? Не надо было открывать дверь. Пожав плечами, я выбросил это
из головы. Повернулся к Роско.
- Спасибо, - сказал я. - От чистого сердца. Тебе пришлось потрудиться, чтобы
вытащить меня.
Покраснев, она смущенно махнула рукой, не отрываясь от дороги. Она начинала все
больше и больше мне нравиться. Но, вероятно, все же не достаточно для того, чтобы лишить
меня желания как можно скорее убраться из Джорджии ко всем чертям. Возможно, я
задержусь на час-другой, а затем попрошу Роско отвезти меня на ближайшую автобусную
станцию.
- Я хочу пригласить тебя пообедать вместе, - сказал я. - Выразить, таким образом,
свою благодарность.
Роско думала над моим предложением в течение четверти мили, затем улыбнулась.
- Хорошо, - согласилась она.
Свернув направо на шоссе округа, она нажала на газ, спеша назад к Маргрейву. Мы
проехали мимо новенького заведения Ино и направились в центр города.
Глава
9
Я попросил Роско завернуть в полицейский участок и забрать пакет с моими вещами,
где были все мои деньги. Затем она отвезла меня в центр Маргрейва, и мы договорились,
что через пару часов я зайду за ней в участок. Стоя на тротуаре под палящим сентябрьским
солнцем, я помахал ей на прощание. Мне стало гораздо лучше. Я снова был в движении. Я
собирался проверить рассказ о Слепом Блейке, пообедать с Роско, а затем убраться ко всем
чертям из Джорджии и никогда больше сюда не возвращаться.
Итак, я какое-то время бродил по городку, занимаясь всем тем, чем я должен был
заниматься в пятницу. На самом деле, смотреть особенно было нечего. Старое шоссе
пересекало Маргрейв строго с севера на юг, на протяжении четырех кварталов, и
именовалось Главной улицей. Эти четыре квартала состояли из маленьких магазинчиков и
контор, глядевших друг на друга через широкое дорожное полотно, разделенных узкими
проездами, отходившими от шоссе. Я нашел бакалейную лавку, парикмахерскую,
галантерею, приемную частного врача, адвокатскую контору и зубоврачебный кабинет. За
каждым зданием имелась стоянка, обнесенная белой оградой и обсаженная декоративными
деревьями. Вдоль тротуаров стояли скамейки, но они были пустыми. Вообще весь городок
словно вымер. Воскресное утро, много миль до чего бы то ни было.
Главная улица, прямая как стрела, шла несколько сотен ярдов через парк, затем
подходила к полицейскому участку и пожарной части. Дальше на север через полмили был
ресторан Ино, а еще, через несколько миль, был поворот на запад к тюрьме Уорбертон. За
этой развилкой ничего не было до самых складов у пересечения с автострадой -
четырнадцать миль пустоты от того места, где я сейчас находился.
Южная окраина города утопала в зелени. От бронзовой статуи на запад отходила
пустынная улица. Прогулявшись до нее, я нашел неброский указатель с надписью
"Бекман-драйв". Улица, на которой живет Хаббл. Со своего места я мало что видел, так как
через сотню ярдов от перекрестка улица резко виляла влево, а затем вправо, огибая зеленый
сквер с белой деревянной церковью. Церковь была окружена вишневыми деревьями, а по
периметру сквера полукругом расставлены чистые, аккуратные машины. До меня донеслись
звуки органа и хора.
Памятник на перекрестке воздвигнут в честь какого-то Каспара Тила, чем-то
отличившегося сто с лишним лет назад. Напротив Бекман-драйв от Главной улицы отходила
на восток другая улица с одиноким круглосуточным магазином на углу. И это было все.
Крохотный городок. Ничего примечательного. Мне потребовалось меньше тридцати минут
для того, чтобы ознакомиться со всеми его достопримечательностями.
Но это был самый безукоризненно чистый и опрятный город из всех, какие мне
довелось видеть. Все до одного здания были или совершенно новые, или недавно
отреставрированные. Дороги гладкие как стекло, а тротуары ровные и чистые. Ни ям, ни
трещин, ни неровностей. Крошечные конторы и магазинчики выглядели так, словно их
перекрашивали каждую неделю. Газоны и кустарники были идеально ухоженные. Бронзовая
статуя Каспара Тила блестела так, словно ее вылизывали языком каждое утро. Краска на
церкви была такой белоснежной, что у меня заболели глаза. Повсюду висели
звездно-полосатые флаги, в лучах солнца горевшие белыми, красными и синими красками.
Здесь было так чисто, что я боялся оставить грязные следы своими ботинками.
В круглосуточном магазинчике продавалось все то, что оправдывает работу в
воскресенье утром. Правда, магазинчик был открыт, но в нем никого не было. Ни одного
покупателя, только продавец за прилавком. Но кофейный автомат работал. Усевшись за
столик, я заказал большую чашку кофе и купил воскресную газету.
Вся первая страница по-прежнему была посвящена президенту. Теперь он был в
Калифорнии. Объяснял представителям военно-промышленного комплекса, почему после
пятидесяти славных лет их безбедное существование заканчивается. До сих пор звучали
отголоски на его заявление по поводу береговой охраны. В субботу вечером пограничные
катера вернулись на базы. До тех пор, пока не будут выделены новые деньги, они больше не
выйдут в море. Газета очень переживала по этому поводу.
Услышав, как открылась входная дверь, я оторвался от чтения и поднял взгляд. В
магазинчик вошла женщина. Села на высокий стул у прилавка. Она была старше меня, лет
сорока. Темные волосы, очень стройная, одетая во все черное. У нее была очень бледная
кожа, почти прозрачная. В движениях женщины сквозила нервная напряженность. На
запястьях тонкими шнурками вздувались сухожилия. Продавец поспешил к ней, и женщина
заказала кофе таким тихим голосом, что, я ее едва услышал, несмотря на то, что она сидела
совсем близко и в магазинчике было тихо.
Женщина долго не задержалась. Она успела выпить половину своего кофе, не отрывая
взгляда от окна. Затем к магазинчику подъехал большой черный пикап, и женщина
вздрогнула. Это была совершенно новая машина, еще ни разу не перевозившая настоящих
грузов. Я успел мельком увидеть водителя, открывавшего дверь. Крепкий тип. Высокий,
черноволосый. Широкие плечи, толстая шея. Густые черные волосы на длинных,
мускулистых руках. Возраст лет тридцать. Бледная женщина как привидение соскользнула с
табурета и встала. Сглотнула комок в горле. Открыла входную дверь, и послышалось
ворчание мощного двигателя, работающего на холостых оборотах. Женщина села в кабину,
но пикап не тронулся с места. Остался стоять на обочине.
Я повернулся к продавцу.
- Кто это? - спросил я.
- Это миссис Клинер, - ответил тот. - Вы не знаете Клинеров?
- Слышал о них, - сказал я. - Я здесь недавно. Клинеру принадлежат склады у
автострады, верно?
- Верно, - подтвердил продавец. - И еще много чего. Мистер Клинер ворочает
большими делами.
- Вот как?
- Точно. Вы слышали о Фонде?
Я покачал головой. Допил кофе и протянул чашку, прося повторить.
- Клинер основал "Фонд Клинера", - сказал продавец. - Заботится о процветании
нашего города. Он приехал сюда пять лет назад, и с тех пор у нас тут непрерывное
Рождество.
Я кивнул.
- А у миссис Клинер со здоровьем все в порядке?
Налив кофе, продавец покачал головой.
- Она больна, тяжело больна. Очень бледная, да? Болезненный вид? Совсем больная.
Наверное, туберкулез. Я видел, что делает с людьми туберкулез. Раньше она была красивой,
но теперь выглядит как растение, выросшее в темноте, правда? Она очень больна, это точно.
- А кто в пикапе? - спросил я.
- Ее пасынок. Сын Клинера от первого брака. Миссис Клинер его вторая жена. Я
слышал, она не очень-то ладит с парнем.
Продавец кивнул, показывая, что праздный разговор закончен. Ушел натирать какое-то
хромированное устройство в противоположном конце прилавка. Черный пикап не трогался
с места. Я был согласен с тем, что женщина выглядела как растение, выросшее в темноте.
Как редкая орхидея, изголодавшаяся по свету и питательным веществам. Но насчет болезни
я был с продавцом не согласен. Вряд ли у миссис Клинер был туберкулез. На мой взгляд,
она страдала от чего-то другого. Чего-то такого, что мне уже доводилось видеть прежде. На
мой взгляд, она смертельно боялась. Но я не хотел знать, чего именно. Меня это не касалось.
Встав, я бросил на прилавок пятерку. Продавец отсчитал сдачу мелочью. У него не было
долларовых бумажек. Пикап по-прежнему стоял на обочине. Водитель, навалившись грудью
на рулевое колесо, выглядывал из-за плеча своей мачехи. Смотрел прямо на меня.
Напротив прилавка висело зеркало. Посмотревшись в него, я пришел к выводу, что
выгляжу именно так, как должен выглядеть человек, ехавший всю ночь на автобусе, а затем
проведший двое суток в тюрьме. Я решил, мне нужно привести себя в порядок перед тем,
как вести Роско в ресторан. Продавец прочитал мои мысли.
- Можете зайти в парикмахерскую, - предложил он.
- В воскресенье?
Он пожал плечами.
- Там всегда кто-то есть. Она вроде как не бывает совсем закрыта. И не бывает совсем
открыта.
Кивнув, я толкнул дверь. Из церкви вышла небольшая группа людей. Они разошлись
по своим машинам. Городок оставался пустынным. Но черный пикап упорно стоял на
обочине перед магазинчиком. И водитель упорно смотрел на меня.
Я направился на север под палящим солнцем, пикап тронулся за мной следом, держась
на некотором расстоянии. Водитель сидел, навалившись на руль, и смотрел куда-то в
сторону. Я сделал пару быстрых шагов, пикап увеличил скорость, чтобы не отстать. Затем я
резко остановился, и машина проскочила мимо. Я стоял на месте. Судя по всему, водитель
решил, что сдавать назад - это уже слишком. Вдавив педаль газа в пол, он с ревом рванул
вперед. Пожав плечами, я направился дальше. Дошел до парикмахерской. Нырнул под навес
и подергал дверь. Открыто. Я вошел внутрь.
Как и все в Маргрейве, парикмахерская выглядела безукоризненно. Внутри сверкали
отполированные старинные кресла и бронзовая фурнитура. Тридцать лет назад от подобной
обстановки все спешили избавиться. Сейчас все стремятся заполучить ее назад. За нее платят
огромные деньги, потому что она позволяет воссоздать Америку такой, какой ее хотят
видеть люди. Такой, какой, как им кажется, она была раньше. Я, например, считаю, что
раньше Америка выглядела именно так. Сколько раз я сидел в классе где-нибудь в Маниле
или Мюнхене и представлял себе зеленые лужайки, деревья и флаги, и такие же сверкающие
парикмахерские, как эта.
Внутри я увидел двоих негров. Они просто убивали здесь время. Парикмахерская
вроде была не совсем открыта. Но, и не совсем закрыта. Негры дали мне понять, что
обслужат меня. Ну, раз они здесь, и я здесь, почему бы и нет? К тому же, наверное, у меня
был тот еще вид. Я заказал целый список услуг. Побрить, постричь, помыть голову и
почистить ботинки. На стенах висели в рамках первые полосы старых газет. Большие
заголовки. Смерть Рузвельта, День Победы, убийство Джона Кеннеди, убийство Мартина
Лютера Кинга. На столе приятно мурлыкал старинный радиоприемник в корпусе из
красного дерева. На скамейке у окна лежала аккуратно сложенная хрустящая свежая
воскресная газета.
Старики-негры взбили в чашке мыльную пену, поправили опасную бритву,
сполоснули щетку для бритья. Обернув меня полотенцем, они принялись за работу. Один
брил меня опасной бритвой. Другой стоял рядом и ничего не делал. Я решил, что он,
наверное, вступит в игру позже. Тот, который работал, начал болтать, как поступают все
парикмахеры. Рассказал мне историю этой парикмахерской. Оказывается, старики дружат с
детства. Живут в Маргрейве с незапамятных времен. Начали работать парикмахерами до
Второй мировой войны. Учились ремеслу в Атланте. Открыли салон еще молодыми.
Перебрались сюда, когда старое здание было снесено. Негр рассказал мне историю городка,
увиденную с точки зрения парикмахера. Перечислил мне всех более или менее значимых
персон, сидевших в этих креслах. Рассказал мне о самых разных людях.
- Расскажите мне о Клинерах, - попросил я.
Старик был из болтунов, но мой вопрос заставил его замолчать. Прервавшись, он
задумался.
- Тут я ничем не могу вам помочь, это точно, - сказал он, наконец. - Эту тему мы
предпочитаем здесь не обсуждать. Лучше спросите меня о ком-нибудь другом.
Я пожал плечами под слоями полотенец.
- Ладно. Вы когда-нибудь слышали о Слепом Блейке?
- Слышать-то слышал, это точно, - подтвердил старик. - Его мы можем обсуждать,
тут нет никаких проблем.
- Вот и отлично, - сказал я. - Так что вы можете о нем рассказать?
- Он время от времени бывал здесь, давным-давно, - сказал негр. - Говорят,
родился в Джексонвиле, штат Флорида, это у самой границы. Путешествовал по этим
местам, знаете, через Атланту и на север до самого Чикаго, а потом обратно на юг. Опять
через Атланту, через эти места, домой. Знаете, тогда все было совсем по-другому. Ни
автострад, ни машин, по крайней мере, для бедного чернокожего музыканта и его друзей.
Все пешком или на попутных грузовиках.
- Вы слышали, как он играл? - спросил я.
Снова прервавшись, он посмотрел на меня.
- Послушайте, мне семьдесят четыре года. Это случилось тогда, когда я еще был
маленьким мальчиком. Мы ведь говорим о Слепом Блейке. Такие люди играли в барах. А я
не ходил по барам, когда был маленьким, понимаете? Если бы пошел, мне бы хорошо
надрали задницу. Он был гораздо старше меня. Вы лучше поговорите с моим напарником.
Возможно, он слышал, как играет Слепой Блейк, только сейчас он, наверное, этого уже не
помнит, потому что он мало что помнит. Не помнит даже, что ел сегодня на завтрак. Я прав?
Эй, старина, что ты сегодня ел на завтрак?
Второй старик, скрипя, подошел к нам и облокотился на соседний умывальник. Его
сморщенное лицо имело цвет красного дерева, которым был облицован радиоприемник.
- Я не помню, что сегодня ел на завтрак, - сказал он. - Не помню, завтракал ли я
вообще. Но вот что я скажу. Да, я старый, но дело в том, что у стариков хорошая память.
Только помнят они не то, что было недавно, понимаете? Они помнят то, что было давно.
Представьте мою память как старое ведро, понимаете? Когда оно чем-то наполнено, в нем
больше нет места для нового. Совсем нет, понимаете? Так что я не помню новое, потому что
мое старое ведро переполнено старым, тем, что произошло давно. Вы понимаете, что я хочу
сказать?
- Конечно, понимаю, - подтвердил я. - Значит, вы слышали, как он играет?
- Кто?
Я поочередно посмотрел на стариков, гадая, не разыгрывают ли они какую-то хорошо
отрепетированную сцену.
- Слепой Блейк, - сказал я. - Вы слышали, как он играет?
- Нет, я не слышал, как он играет, - ответил старик. - Но моя сестра слышала. Моей
сестре лет девяносто, а то и больше, да хранит ее Господь. До сих пор жива. В свое время
она сама пела, и ей не раз доводилось петь со Слепым Блейком.
- Вот как? Она пела с ним?
- Точно, - подтвердил сморщенный старик. - Она пела со всеми, кто проезжал
через наши места. Вы должны понять, что раньше наш город находился на большой дороге в
Атланту. Старое шоссе шло раньше на юг до самой Флориды. Это была единственная
дорога, пересекающая Джорджию с севера на юг. Конечно, сейчас есть автострады, по
которым можно мчаться без остановок, есть самолеты. Теперь Маргрейв никому не нужен.
Никто больше через него не проезжает.
- Значит, Слепой Блейк останавливался здесь? - не отставал от него я. - И ваша
сестра пела вместе с ним?
- Раньше все здесь останавливались, - сказал старик. - В северной части города
были бары и постоялые дворы, и все для тех, кто проезжал мимо. Все эти сады, отсюда до
пожарной части, - прежде вместо них здесь были бары и постоялые дворы. Потом все
снесли, что само не развалилось. Давно уже никто не проезжает через наши места. Но в то
время город был совсем другим. Потоки людей туда и сюда, все время. Рабочие, сборщики
кукурузы, торговцы, бродяги, боксеры, музыканты. И все они останавливались у нас, и моя
сестра им пела.
- И она помнит Слепого Блейка? - спросил я.
- Конечно, помнит, - сказал старик. - Она считала его величайшим человеком из
живущих на свете. Говорит, играл он классно, очень классно.
- А что с ним случилось? Вы знаете?
Старик призадумался. Принялся рыться в своей тускнеющей памяти. Пару раз тряхнул
седой головой. Затем взял из нагревателя теплое влажное полотенце и положил его мне на
лицо. Начал меня стричь. Еще раз тряхнул головой.
- Не могу сказать точно, - наконец признался старик. - Он время от времени
приезжал к нам. Это я хорошо помню. Потом его не стало. Я тогда был в Атланте, не знаю,
что с ним случилось. Слышал, его убили, может быть, здесь, в Маргрейве, может быть,
где-то в другом месте. Он впутался в какую-то серьезную неприятность, и его убили.
Насмерть.
После того, как старики закончили, я еще посидел в салоне, слушая радио. Затем
достал пачку денег, дал им двадцать долларов, вышел на Главную улицу и направился на
север. Времени было уже около полудня, и солнце припекало немилосердно. Для сентября
было очень жарко. Кроме меня на улице никого не было. Черная дорога дышала жаром. По
этой дороге ходил Слепой Блейк, быть может, в полуденный зной. В те времена, когда эти
старики-негры еще были мальчишками, здесь проходила артерия, ведущая на север, в
Атланту, Чикаго, к рабочим местам, надежде, деньгам. Полуденный зной не мог остановить
тех, кто шел к своей цели. Но сейчас это была лишь черная, гладкая полоса асфальта,
ведущая в никуда.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы по такой жаре добраться до полицейского
участка. Пройдя по ухоженному газону мимо еще одной бронзовой статуи, я открыл
массивные стеклянные двери. Шагнул внутрь, в прохладу. Роско ждала меня,
прислонившись к столу дежурного. У нее за спиной я увидел Стивенсона, бурно
говорившего по телефону. Роско была бледна и очень встревожена.
- Мы нашли еще один труп, - сказала она.
- Где? - спросил я.
- Опять рядом со складами, - сказала она. - Только на этот раз с другой стороны
шоссе, у развилки, под насыпью.
- Кто его обнаружил?
- Финлей. Он отправился туда утром, чтобы еще раз осмотреть место преступления и
найти какие-нибудь улики, которые могли бы помочь разобраться с первым трупом.
Хорошая мысль, правда? А нашел он еще один труп.
- Вы определили, чей? - спросил я.
Роско покачала головой.
- Личность не установлена. Как и у первого.
- Где сейчас Финлей?
- Отправился к Хабблу, - сказала она. - Он считает, Хаббл что-то знает.
Я кивнул.
- Сколько времени пролежал второй труп?
- Дня два-три. Финлей убежден, что в ночь с четверга на пятницу произошло двойное
убийство.
Я снова кивнул. Хабблу действительно что-то известно. Например, тот человек,
которого он направил на встречу с высоким детективом с бритой головой. Хаббл не мог
понять, как ему удалось скрыться. А этот человек никуда не скрылся. С улицы донесся шум
подъехавшей машины, и большие стеклянные двери раскрылись. Финлей просунул к нам
свою голову.
- Роско, едем в морг, - сказал он. - И ты тоже, Ричер.
Я и Роско вышли следом за ним на жару. Сели в седан Роско без отличительных
знаков. Финлей оставил свою машину у участка. Роско села за руль. Я сел назад. Финлей
устроился спереди слева, развернувшись так, чтобы одновременно говорить с нами обоими.
Роско вывела машину на шоссе и повернула на юг.
- Я не смог найти Хаббла, - сказал Финлей, глядя на меня. - У него дома никого
нет. Он ничего не говорил о том, что куда-то собирается?
- Нет, - ответил я. - Ничего не говорил. За все выходные мы не сказали друг другу
и пары слов.
Финлей проворчал что-то невнятное.
- Мне нужно выяснить все, что известно Хабблу об этом деле, - сказал он. - Мы
имеем дело с чем-то серьезным, и Хаббл что-то знает, это точно. Ричер, что он тебе
рассказал?
Я ничего не ответил. Я до сих пор не был до конца уверен, на чьей я стороне.
Вероятно, на стороне Финлея, но если Финлей сейчас сунет свой нос в то, в чем замешан
Хаббл, и Хабблу, и его семье крышка. Это точно. Поэтому я решил остаться в стороне и
постараться как можно скорее убраться отсюда ко всем чертям. Я не хотел впутываться в эту
историю.
- Ты пробовал позвонить ему на сотовый телефон? - спросил я.
Буркнув себе под нос, Финлей покачал головой.
- Телефон отключен, - сказал он. - Мне сообщил об этом какой-то автоматический
голос.
- Хаббл заезжал за своими часами? - спросил я.
- За чем?
- За своими часами, - повторил я. - В пятницу он оставил у Бейкера "Ролекс"
стоимостью десять тысяч долларов, когда Бейкер надевал на нас наручники, чтобы
отправить в Уорбертон. Так вот, Хаббл заезжал за часами?
- Нет, - ответил Финлей. - По крайней мере, мне об этом никто не говорил.
- Ладно, - сказал я. - Значит, у него какое-то неотложное дело. Даже такой осел как
Хаббл не забудет про часы стоимостью десять тысяч долларов, верно?
- Что за неотложное дело? - спросил Финлей. - Что он тебе говорил об этом?
- Ровным счетом ничего, - сказал я. - Как я уже тебе говорил, мы с ним почти не
разговаривали.
Финлей раздраженно смотрел на меня.
- Слушай, Ричер, ты со мной не шути. До тех пор, пока я не разыщу Хаббла, я буду
трясти тебя, выпытывая, что он тебе сказал. И не пытайся меня убедить, что он два дня
держал рот на замке, потому что такие как он всегда начинают говорить. Я это знаю, и ты
тоже знаешь, так что не шути со мной, хорошо?
Я только пожал плечами. Финлей не может снова меня арестовать. Быть может, я смогу
сесть на автобус там, где находится морг. Придется отказаться от обеда с Роско. Жаль.
- Что можно сказать о втором трупе? - спросил я.
- Почти то же самое, что и о предыдущем, - сказал Финлей. - Похоже, это
произошло в одно время. Убит тремя выстрелами. Возможно, из того же самого оружия.
Этого, после смерти, не пинали, но, скорее всего, оба убийства связаны между собой.
- Вы установили личность убитого?
- Его зовут Шерман, - сказал Финлей. - Кроме этого мы больше ничего не знаем.
- Расскажи мне подробнее, - попросил я.
Я сделал это по привычке. Финлей задумался. Принял решение. Мы с ним напарники.
- Неопознанный белый мужчина, - сказал Финлей. - То же самое, что и в первом
случае: никаких документов, ни бумажника, ни отличительных примет. Но у этого были
золотые часы с гравировкой: "Шерману с любовью от Джуди". Убитому лет тридцать -
тридцать пять. Точнее сказать трудно, труп пролежал на улице трое суток, и над ним
изрядно потрудились всякие мелкие животные, понимаешь? Губ нет, глаз тоже, но правая
рука уцелела. Она была подвернута под тело, так что мне удалось снять приличные
отпечатки пальцев. Мы их отправили час назад, так что, если повезет, это что-нибудь даст.
- Огнестрельные ранения? - спросил я.
Финлей кивнул.
- Судя по всему, из того же оружия. Пули маленького калибра с мягкими
наконечниками. По-видимому, первая лишь ранила этого парня, и он мог бежать. Потом он
получил еще пару пуль, но все же успел добежать до развилки. Там он упал и умер от потери
крови. Его не пинали ногами, потому что не смогли найти. По крайней мере, на мой взгляд,
все произошло именно так.
Меня передернуло. В восемь часов утра в пятницу я проходил мимо тех самых мест.
Между двумя трупами.
- И ты полагаешь, что убитого зовут Шерман? - спросил я.
- Это имя выгравировано на часах.
- А может быть, это не его часы, - предположил я. - Он мог их украсть. Получить
по наследству. Купить в ломбарде, найти на улице.
Финлей снова проворчал что-то невнятное.
К этому моменту мы уже отъехали к югу от Маргрейва миль на десять. Роско держала
приличную скорость, следуя по старому шоссе. Затем мы свернули налево и поехали по
прямой как стрела дороге, уходящей к горизонту.
- Черт побери, куда мы направляемся? - спросил я.
- В окружную больницу, - сказал Финлей. - В Йеллоу-Спрингс. Предпоследний
город штата на юге. Теперь осталось совсем немного.
Через некоторое время, впереди, пятном на горизонте в горячем мареве показался
Йеллоу-Спрингс. На самой окраине города обособленно стоял окружной больничный
комплекс, построенный еще тогда, когда болезни были заразные, и больных требовалось
изолировать. Это был большой центр, состоящий из нескольких приземистых длинных
зданий, раскинувшихся на территории в пару акров. Сбавив скорость, Роско свернула на
главную дорожку. Попрыгав на "лежачих полицейских", мы подъехали к группе зданий в
дальней части комплекса. Морг находился в длинном бункере с большой открытой дверью.
Выйдя из машины, мы переглянулись и вошли внутрь.
Нас встретил сотрудник и провел в кабинет. Он сел за металлический стол, знаком
предложив Финлею и Роско устроиться на стульях. Я прислонился к столу, между
компьютером и факсом. Судя по всему, больница не могла похвастать крупными
бюджетными вливаниями. Все было старым и неухоженным. Разительный контраст с
полицейским участком Маргрейва. Сотрудник морга выглядел очень уставшим. Не молодой
и не старый, наверное, одних лет с Финлеем. Белый халат. Он производил впечатление
человека, чье мнение никого не интересует. Сотрудник не представился. Решил, что мы
должны знать, кто он такой и чем здесь занимается.
- Чем могу вам помочь? - спросил он.
По очереди посмотрел на всех нас, ожидая ответа. Мы молча смотрели на него.
- Это одно и то же дело? - наконец спросил Финлей.
Его поставленный гарвардский акцент прозвучал очень странно в этом обшарпанном
кабинете. Патологоанатом пожал плечами.
- Со вторым трупом я работал только час, - сказал он. - Но, наверное,
действительно одно и то же дело. Практически однозначно одно и то же оружие. В обоих
случаях пули маленького калибра с мягкими наконечниками. Пули имели очень небольшую
скорость, так что, по-видимому, оружие было с глушителем.
- Маленький калибр? - спросил я. - Что значит маленький?
Врач перевел взгляд на меня.
- Я не эксперт по стрелковому оружию, - сказал он. - На мой взгляд, двадцать
второй калибр. По крайней мере, мне так показалось. Пули двадцать второго калибра с
мягкими наконечниками. Возьмем, к примеру, голову первого трупа. Два небольших
входных отверстия с рваными краями, и огромные выходные отверстия, снесшие пол-лица,
что характерно для пуль маленького калибра с мягкими наконечниками.
Я кивнул. Именно такие ранения наносят пули с мягкими наконечниками. Попадая в
тело, они расплющиваются. Превращаются в комок свинца размером с четвертак,
кувыркающийся в тканях. Выходя из тела, вырывают большой комок. И аккуратную,
неторопливую пулю 22-го калибра имеет смысл применять с глушителем. Глушитель
бесполезен, если пуля имеет сверхзвуковую скорость. В этом случае она на всем пути до
цели создает собственную звуковую волну, словно крошечный самолет-перехватчик.
- Хорошо, - сказал я. - Обе жертвы были убиты там, где их нашли?
- В этом не может быть сомнений, - подтвердил врач. - В обоих трупах очевидны
признаки гипостаза.
Он посмотрел на меня, ожидая, что я спрошу, что такое гипостаз. Я это знал и без него,
но решил проявить вежливость. Поэтому я изобразил недоумение.
- Посмертный гипостаз, - пояснил врач. - Покраснение тканей. После смерти
кровообращение прекращается, так? Сердце больше не бьется. Кровь подчиняется закону
всемирного притяжения. Стекает вниз по телу, в сосуды, находящиеся, так сказать, "на дне",
как правило, в мельчайшие капилляры кожного покрова у пола или у того, на чем лежит
тело. Первыми опускаются красные кровяные тельца. Они окрашивают кожу в красный
цвет. Потом кровь сворачивается, и картинка фиксируется, словно фотография. По
прошествии нескольких часов пятна уже не будут меняться. Пятна на первом трупе
полностью совпадают с его положением на земле во дворе склада. Он был застрелен, упал
мертвым, был избит ногами, затем пролежал около восьми часов. Тут нет никаких
сомнений.
- Что можете сказать относительно побоев? - спросил Финлей.
Покачав головой, патологоанатом пожал плечами.
- Никогда не видел ничего похожего. Время от времени такое встречается в
медицинских журналах. Несомненно, работа психопата. Объяснить это никак нельзя. Трупу
уже было все равно. Он ничего не чувствовал, потому что был мертв. Так что, наверное,
колотивший его просто дал выход своим чувствам. Невероятная ярость, огромная сила.
Травмы страшные.
- А что насчет второго трупа? - спросил Финлей.
- Ему удалось убежать, - сказал врач. - Первый выстрел был сделан в спину с
близкого расстояния, но он не был смертельным, и раненый побежал. По дороге получил
еще две пули. Одну в шею, вторую в бедро, и она оказалась смертельной. Перебила
бедренную артерию. Раненый добежал до насыпи у развилки, упал и умер от потери крови.
Тут тоже нет никаких сомнений. Если бы всю ночь с четверга на пятницу не шел проливной
дождь, вы бы увидели на дороге кровавый след. Раненый потерял не меньше полутора
галлонов, потому что сейчас их в нем больше нет.
Мы молчали. Я думал об отчаянном рывке второго парня по дороге. Он искал
спасения, а пули кромсали его тело. Обессиленный, он упал на насыпь и умер под тихий
шорох ночных животных.
- Ну, хорошо, - сказал Финлей. - Значит, мы можем с большой долей вероятности
предположить, что обе жертвы были вместе. Убийца встречает их со своими двумя
товарищами, застает врасплох, дважды стреляет первому в голову, а тем временем второй
пытается убежать и получает три пули в спину, так?
- Вы считаете, убийц было трое? - спросил врач.
Финлей кивнул на меня. Это была моя версия, поэтому объяснять должен был я.
- Три различных типа поведения, - сказал я. - Профессиональный стрелок,
обезумевший маньяк и дилетант, пытающийся спрятать труп.
Врач кивнул.
- Готов с вами согласиться. Первый мужчина был убит выстрелом в упор, так что
можно предположить, что он знал убийц и позволил им приблизиться.
Финлей кивнул.
- По-видимому, так все и произошло. Встречаются пятеро. Трое нападают на двоих.
Похоже, дело серьезное, так?
- Нам известно, кто убийцы? - спросил врач.
- Нам даже не известно, кто жертвы, - сказала Роско.
- Есть на этот счет какие-нибудь гипотезы? - спросил Финлей, обращаясь к врачу.
- По поводу второго убитого ничего не могу сказать, если не считать имени на
часах, - сказал тот. - Он попал ко мне на стол всего час назад.
- Значит, насчет первого есть кое-что? - спросил Финлей.
Врач начал рыться в бумагах на столе, но тут зазвонил телефон. Врач ответил, затем
протянул трубку Финлею.
- Это вас.
Подавшись вперед, Финлей взял трубку. Некоторое время слушал.
- Отлично, - сказал он наконец. - Распечатай и перешли по факсу сюда, хорошо?
Вернув трубку врачу, он откинулся на спинку стула. У него на лице обозначились
зачатки улыбки.
- Это звонил Стивенсон, он в участке. В картотеке обнаружены отпечатки первого
убитого. Похоже, мы правильно поступили, отправив повторный запрос. Сейчас Стивенсон
перешлет нам полученные данные по факсу, а вы, док, тем временем расскажете нам, что
вам удалось узнать, и мы сравним результаты.
Усталый человек в белом халате пожал плечами и взял лист бумаги.
- Первый убитый? - начал он. - Много про него не скажу. Тело было в жутком
состоянии. Высокий, в хорошей спортивной форме, голова обрита наголо. Главное - его
зубы. Похоже, ему их лечили в самых разных местах. Кое-что определенно американское,
кое-что похоже на американское, кое-что точно заграничное.
Рядом с моим бедром запищал и заворчал факс, заглатывая полоску тонкой бумаги.
- И что можно из всего этого заключить? - спросил Финлей. - Это иностранец?
Или американец, много живший за границей?
Полоска бумаги появилась с противоположной стороны, покрытая отпечатанным
текстом. Факс остановился и затих, и я, взяв листок, пробежал по нему взглядом. Затем
прочитал внимательнее, еще раз. Меня пробрала холодная дрожь. Охваченный ледяным
параличом, я был не в силах пошевелиться. Я не мог поверить своим глазам. Казалось, на
меня обрушился небосвод. Повернувшись к врачу, я начал говорить.
- Этот человек вырос за границей. Он лечил зубы в тех местах, где ему приходилось
жить. В возрасте восьми лет он сломал правую руку, и ее лечили в Германии. Гланды ему
удаляли в военном госпитале в Сеуле.
Маргрейв — крохотный идеальный городок. Настолько идеальный, что это пугает.
Бывший военный полицейский Джек Ричер, ведущий кочевой образ жизни,
приходит в Маргрейв, намереваясь покинуть город через пару дней.
Однако в этот момент в Маргрейве происходит первое убийство за тридцать лет.
Его вешают на Ричера, единственного чужака в городе. И для него начинается
кошмар... первым действием которого становятся выходные в тюрьме,
на этаже смерти, в обществе заключенных, отбывающих пожизненное заключение.
По мере того, как начинают просачиваться отвратительные тайны смертельного
заговора, поглотившего весь город, растет счет трупам. И смерть
становится эпидемией.
Для того, чтобы открыть файлы с расширением fb2 установите необходимое программное
обеспечение. Ниже указаны ссылки на сайты популярных читалок для различных
устройств:
Рекомендуем посетить сайт
«Всё
о чтении электронных книг»
- где вы найдете обширную подборку программ для чтения, дайджест обзоров
специализированных устройств для чтения и много другой полезной информации.
