| ← Январь 2017 → | ||||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://snob.ru/
Открыта:
20-05-2015
Статистика
-1 за неделю
Сегодня Михаилу Барышникову исполняется 69 лет
|
Сегодня Михаилу Барышникову исполняется 69 лет 2017-01-27 09:12 dear.editor@snob.ru (Irina Shirinyan) 
«Я не стремлюсь танцевать лучше других, я хочу танцевать лучше самого себя», – это изречение наилучшим образом отражает творческое кредо Михаила Барышникова, русского танцовщика с непростой судьбой. далее ... Ссылка Дон Делилло: Ноль К 2017-01-27 08:54 
~ перевод с английского Л. Трониной — Все хотят распоряжаться концом света. Так сказал отец, стоя у арочного окна в кабинете своей нью-йоркской конторы: управление частным капиталом, семейные трасты, развивающиеся рынки. Мы редко делили друг с другом подобные минуты, минуты задумчивости, и завершенность этому мгновению придавала одна деталь — старомодные отцовы очки от солнца, частица уличной тьмы. Я рассматривал украшавшие кабинет произведения искусства, более или менее абстрактного, и понимал, что протянувшееся за словами отца молчание относилось не к нему и не ко мне. Я думал о его жене, второй жене, которая занималась археологией, — той, чья душа и слабеющее тело вскоре, точно по графику, начнут перемещаться в пустоту. Та минута вспомнилась мне через несколько месяцев и полмира. Пристегнутый к заднему сиденью, я ехал в бронированном хетчбэке с затемненными боковыми окнами, непрозрачными снаружи и изнутри. За перегородкой сидел водитель в футбольной майке и спортивных штанах, топорщившихся на бедре — очевидно, в кармане лежал пистолет. С час мы тряслись по ухабам, наконец он остановил машину и что-то проговорил в небольшое устройство, висевшее у него на груди. Затем голова его отклонилась на сорок пять градусов в сторону заднего правого сиденья. Я так понял, пора мне отстегивать ремень и выметаться. Поездка на автомобиле была последним этапом моего бесконечного путешествия, я подхватил дорожную сумку, отошел от машины и постоял немного, чумея от жары и привыкая к вертикальному положению. Загудел двигатель, я обернулся. Автомобиль направился обратно, к частному аэродромчику, и оказался единственным движущимся объектом в поле зрения, но вскоре тоже должен был скрыться в складках рельефа, в меркнущем свете, за чистейшим горизонтом. Я завершил поворот вокруг своей оси, медленно обводя взглядом солончаки и каменные россыпи — пустынные, если не считать нескольких приземистых строений, возможно, связанных между собой, слившихся с бесцветным пейзажем. А больше ничего, нигде. Я не знал толком, куда еду, знал одно: место это уединенное. Сразу представилось, что слова, сказанные отцом тогда, у офисного окна, нашептала ему здешняя бесплодная земля, перемешанная с обломками прямоугольных каменных плит. Теперь он был здесь, они оба были — отец и мачеха, а я приехал нанести кратчайший визит и сказать неуверенное «прощай». Оттуда, где я стоял, строения трудно было сосчитать. Два, четыре, семь, девять. Или всего одно — центральный блок и отходящие лучами пристройки. Мне представилось, что это безымянный город, еще не открытый, живший автономно и хорошо сохранившийся, покинутый представителями какой-то неизвестной кочевой культуры. Тело мое, казалось, ссохлось от жары, но хотелось постоять еще, посмотреть. Дома-беглецы, герметичные жилища агорафобов. Притихшие, угрюмые здания с глухими стенами и невидимыми окнами. А когда программа воспроизведения видео рухнет, они просто сложатся и исчезнут, как и задумал автор. По мощеной дорожке я подошел к широкой арке с воротами, где стояли и смотрели на меня двое мужчин. Майки другие, штаны на бедрах топорщатся так же. Нас разделял ряд оградительных столбиков — автомобилям въезд на прилегающую территорию был закрыт. Поодаль, с внутренней стороны арки я увидел еще две странные фигуры — закутанных в чадры женщин. Отец бороду отрастил. Удивил меня. Борода у него поседела чуть больше, чем голова, и, казалось, оттеняла глаза, отчего взгляд делался пронзительнее. Зачем он отпустил бороду? Собрался новую веру принять? — Когда это случится? — спросил я. — Готовимся каждый день, каждый час, каждую минуту. Скоро, — ответил отец. Ему, Россу Локхарту, широкоплечему, подвижному, было уже за шестьдесят. Солнцезащитные очки лежали перед ним на столе. Я привык встречаться с отцом в офисах — то в одном, то в другом. Он и здесь устроил временный офис: в комнате стояло несколько мониторов с клавиатурами, еще какая-то техника. Я знал, что во все это предприятие, в проект под названием «Конвергенция», отец вложил большие деньги — конечно же, ему любезно предоставили кабинет, создали условия. Должен же он был поддерживать связь со своей сетью компаний, агентств, фондов, трастов, синдикатов и прочих учреждений, общин и кланов. — Как Артис? — Готова целиком и полностью. Никаких сомнений, никаких раздумий. — Мы ведь не о бессмертии души говорим, так? А о теле. — Тело заморозят. Погрузят в криосон. — А когда-нибудь в будущем... — Да. Придет время, и люди найдут способ бороться с осложнениями, из-за которых наступает смерть. Тогда разум и тело возродят, вернут к жизни. — Идея ведь не новая, правда? — Не новая. Но эта неновая идея скоро будет наконец воплощена. Я как-то растерялся. Наступило утро первого дня, который мне предстояло целиком провести здесь, напротив меня сидел отец, но все было непривычным — и ситуация, и обстановка, да и этого бородатого мужчину я не узнавал. Наверное, только по пути домой начну хоть что-нибудь понимать.
— И ты веришь в эту затею безоговорочно. — Безоговорочно. С медицинской, технической и философской точки зрения. — Домашних животных в такие программы вписывают, — заметил я. — Не здесь. Здесь — никаких сомнительных экспериментов. Никакого самообмана и ничего второстепенного. Мужчины и женщины. Смерть и жизнь. Ровный тон человека, бросающего вызов. — А мне можно посмотреть, где это все происходит? — Вряд ли. Сразу несколько болезней сделали Артис, жену отца, инвалидом. Насколько я знал, в основном ей становилось хуже из-за рассеянного склероза. Отец приехал сюда, чтобы сначала стать преданным свидетелем ее ухода, а затем — сведущим наблюдателем, то есть проследить за процедурами, которым первоначально подвергнут тело, дабы сохранить до того года, недели, дня, когда его повторное пробуждение сочтут безопасным и разрешат. — Меня здесь встретили два вооруженных конвоира. Провели через охрану, потом в комнату, и двух слов не сказали. Больше мне ничего не известно. Да, еще название — с религиозным оттенком. — Технология, основанная на вере. Вот что это такое. Иной бог. Не слишком уж и отличающийся, как выясняется, от предыдущих. Исключая только, что он реальный, он существует и делает свое дело. — Жизнь после смерти. — Наконец-то да. — Конвергенция. — Верно. — Это что-то из математики. — А еще из биологии. И психологии. Не будем углубляться. Мама умерла дома. Я сидел у ее постели, а мамина подруга — женщина с тростью — стояла в дверях. Так всегда вспоминалась и будет вспоминаться мне эта минута, вместившая только женщину на постели, постель, женщину в дверях, железную трость. Росс продолжал: — Здесь есть место, вроде хосписа, я иногда бываю там с людьми, которых готовят к процедуре. Смесь предвкушения и трепета. Они гораздо ощутимей, чем страх или неуверенность. Люди благоговеют, люди потрясены. Они переживают это вместе. Такого они и вообразить не могли. У них одна миссия, один пункт назначения. И я невольно пытаюсь представить, как выглядело такое место много веков назад. Приют, убежище для странников. Для пилигримов. — Для пилигримов. Понятно. Назад, к раннему христианству. А мне можно в этом хосписе побывать? — Вряд ли. Отец передал мне браслет, к нему крепился маленький диск. Сказал, это вроде GPS-браслета, с помощью которого полиция отслеживает местонахождение подозреваемого, ожидающего суда. Мне разрешен доступ в некоторые помещения на этом этаже и на следующем, больше никуда. А если я сниму браслет, охрана сразу же узнает. — Не спеши судить обо всем, что видишь и слышишь здесь, — сказал отец. — Все это создали серьезные люди. Отнесись к их замыслу с уважением. И к самому месту тоже. Артис говорит, нужно понимать, что работа здесь не завершена, это как раскопки, как некая форма наземного искусства, лендарта. Выстроено из земли и в то же время уходит в землю. Доступ сюда ограничен. Границу установила тишина — молчат люди, молчит природа. А еще это место чем-то напоминает гробницу. Земля — определяющее начало. Вернуться в землю, выйти из земли. |
| В избранное | ||
