Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Ироническая хроника

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Секреты счастья, здоровья и успеха" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Июль 2003   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
25.07.2003
12:25:07
21:10:36
26
27
28
29
30
31
Автор
Тарас Бурмистров

Статистика

2.328 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Ироническая хроника Триумф богооставленности


Информационный Канал Subscribe.Ru 
Тарас Бурмистров. Ироническая Хроника

7 июля 2003 года
Триумф богооставленности

     В позапрошлую субботу в Петербурге в Академии художеств
был объявлен победитель архитектурного конкурса на новое здание
Мариинского театра. Им стал Доминик Перро, предложивший
выстроить на берегу Крюкова канала огромную золотистую гору
неправильных очертаний. Это один из самых радикальных проектов,
и мало кто ожидал, что в консервативном Петербурге отдадут
предпочтение этой работе.
     Все одиннадцать архитектурных проектов, представленных
на конкурс, выполнены в крайне вызывающей, дерзкой стилистике,
и всех их авторов справедливо упрекали в том, что они полностью
проигнорировали город, в котором собрались строить - такие здания
ровно с тем же успехом можно было бы воздвигнуть где-нибудь
в австралийском или латиноамериканском пригороде. Как считается,
проект Перро также не имеет никакого отношения к классической
петербургской архитектуре. Но это мнение ошибочно:
явный прообраз нового здания Мариинки стоит в Петербурге
на самом видном месте.
     История этой постройки началась два года назад, когда
для проектирования театра был приглашен Эрик Мосс,
наделавший тогда своим предложением чрезвычайно много шуму.
Проект Мосса, "взрывной" и провокативный, похоже, сильно
раскрепостил сознание теперешних конкурсантов. Победитель Перро,
например, самым очевидным образом от него отталкивался, лишь
несколько стилизовав и облагородив экспрессивную моссовскую
конструкцию.
     Американец Мосс, приехав в Петербург, город, столь сильно
выпадающий из привычной для него архитектурной среды,
первым делом побродил по улицам в поисках источника вдохновения.
Найти его он не затруднился. Барочные здания Растрелли
и величественный ампир Росси его не вдохновили - все внимание
Мосса оказалось приковано к одному только памятнику Фальконе,
"Медному Всаднику". Сама конная статуя, однако, не произвела
на него большого впечатления: это прекрасно, это возвышенно,
говорил он потом в интервью, но это - как он выразился - все-таки
можно "поставить в какой-то ряд" (имеются в виду, наверное,
знаменитые статуи Марка Аврелия в Риме и Людовика XIV в Париже).
Но вот пьедестал Медного Всадника - это нечто совершенно
титаническое, какой-то выброс космической энергии (не помню
точных выражений, но смысл был примерно этот). Грубая скала,
на которой Фальконе установил своего Всадника, и в самом деле
производит потрясающее впечатление; помимо этого, она оказалась
удивительно созвучной современному художественному языку
и близкой такому нервному и порывистому художнику, как Мосс.
Оттолкнувшись от этого классического образца, Мосс создал
театр-взрыв, с гигантскими стеклянными мешками, вываливающимися
из здания в город. Петербургская общественность была крайне
шокирована таким пренебрежением местными традициями
(сходства с работой Фальконе никто не разглядел), и ее негодование
в конце концов вылилось в требование открытого конкурса -
того самого конкурса, который только что закончился победой
Доминика Перро.
     Проект Перро, который критики теперь называют еще более
радикальным, чем предложение Мосса, повторяет все те же
незабвенные очертания пьедестала Медного Всадника, на этот раз
почерпнутые даже не из оригинала Фальконе, а из переделки Мосса.
Но целое получилось вполне гармоничным; Перро удалось создать
выразительное, но достаточно сдержанное, близкое к классической
петербургской архитектуре здание. Этот проект - бесспорно лучший
из предложенных, и нам, петербуржцам, повезло, что здравый смысл
на этот раз возобладал, и нас не осчастливят какой-нибудь
термоядерной электростанцией вроде тех, что рассматривались
на этом конкурсе.
     Итак, через несколько лет в городе появится еще один,
колоссально увеличенный вариант постамента Фальконе.
Это событие имеет свою глубокую символическую составляющую,
и мне бы хотелось вскрыть его смысл прямо сейчас, не дожидаясь,
пока здание будет построено. В петербургской мифологии существует
давняя традиция: возводить все в этом городе к Петру Великому,
основателю новой столицы в дельте Невы. Жест фальконетовского
скульптурного героя в этом контексте осмыслялся как некое сакральное,
магическое действие, вызывающее к жизни новый Город и новую Империю.
Но то, что возникло по воле "державного основателя", могло в любой момент
по его же воле и исчезнуть; из этого очевидного соображения делался
прямой вывод о фатальной зависимости благополучия Петербурга
от посмертного расположения и настроения Петра. Медный Всадник
выступал в связи с этим как "дух-хранитель" города, его genius loci.
     В текстах петербургского периода памятник Фальконе неоднократно
исчезал со своего постамента, но каждый раз возвращался на место.
В 1812 году, когда городу грозила опасность наполеоновского вторжения,
император Александр I распорядился увезти статую от греха подальше,
и даже выделил на этот предмет статс-секретарю Молчанову несколько
тысяч рублей. По легенде, в то время в приемную к кн. А. Н. Голицыну,
известному масону и духовидцу, повадился ходить какой-то майор Батурин.
Добившись наконец свидания с князем, он рассказал ему, что его преследует
один и тот же сон: он видит, как металлический Всадник на Сенатской
площади съезжает со своей скалы и направляется к Каменному острову,
где жил тогда Александр Павлович. Добравшись до Каменноостровского
дворца, он встречается там с императором, говорит ему несколько слов
укоризны по поводу нерадивого отношения к своим обязанностям
и распоряжается оставить себя на месте. Пораженный этим рассказом,
Голицын пересказал сон майора государю, с которым он находился
в дружеских отношениях, и статуя Петра Великого была оставлена
в покое. Наполеон, как мы знаем, до Петербурга тогда так и не дошел.
     В 1832 году поляк Мицкевич, крайне ревностно относившийся
ко всем достижениям ненавистной России, изобразил в своем
стихотворении другую воспаленную фантазию на ту же тему:

                Царь Петр коня не укротил уздой,
                Во весь опор летит скакун литой,
                Топча людей, куда-то буйно рвется,
                Сметая все, не зная, где предел.
                Одним прыжком на край скалы взлетел,
                Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.
                Но век прошел - стоит он, как стоял.

     Несколько ранее возник рисунок Пушкина, на котором был
изображен пером все тот же Фальконетов монумент - скала,
а на ней конь, попирающий копытами змею. Но сам Петр, в отличие
от всего вышеперечисленного, здесь отсутствовал; это была как бы
иллюстрация к ненаписанному еще "Медному Всаднику". Когда же
дело дошло до этой поэмы, то там мотив исчезающего со своего
постамента Всадника прозвучал громче, чем где-либо еще:
бедный Евгений, осмелившийся пригрозить грозному царю,
всю ночь бежит по озаренному лунным светом Петербургу
и слышит за собой "как будто грома грохотанье / тяжело-звонкое
скаканье / по потрясенной мостовой".
     Здесь, как и в сновидении Батурина, Петр сходит с пьедестала,
чтобы лишний раз подтвердить свою силу и право незыблемо стоять
на этом месте, на Сенатской площади. Его не смогли опрокинуть
даже полки декабристов, собравшиеся со всего города 14 декабря
1825 года, чтобы поколебать наследие Петра (напомню, что одним
из главных тезисов их программы был отказ от петровских нововведений,
восстановление попранной народности и перенос столицы в Москву).
Но то, что не удалось совершить декабристам, смогли сделать большевики
столетием позже - все начинания Петра были свернуты, и Россия
попыталась вернуться в допетровскую эпоху. Советские авторы также
непрерывно тревожили покой Петра, но они стаскивали его с постамента
уже "необратимо", не собираясь возвращать его обратно. В "Последней
петербургской сказке" Маяковского (1916) Петр оживает, чтобы
бессмысленно бродить по улицам и тосковать в ожидании революции.
У Михаила Герасимова (1923) Всадник уже пристроен к делу:
он участвует в гражданской войне, помогая потомкам восстанавливать
историческую справедливость и "грабить награбленное". У Михаила
Светлова (1925) он сходит с коня, дабы проникнуться великой скорбью
по поводу смерти Ленина. У Павла Антокольского (1941) Петр покидает
свой пьедестал, чтобы заступить на пост у зенитки, с целью отражения
немецко-фашистских захватчиков.
     Как ни поражает нас скудоумие советских поэтов, в одном они были
здесь правы: дух-хранитель города в ХХ веке действительно покинул
свое место, отдав свое творение стихиям. Но на набережной Невы,
несмотря на все усилия культурных деятелей советской эпохи, до сих пор
стоит бронзовое изваяние работы Фальконе, и выглядит оно точно так же,
как сто и двести лет назад. Это давно уже не соответствует реальному
положению дел, и это странно - символика обычно незамедлительно
отслеживает все изменения исторической ситуации. Появление в городе
здания Перро исправляет эту оплошность. Циклопическое сооружение,
видное, наверно, и из космоса и повторяющее форму фальконетовской
скалы, является ярчайшим художественным символом того, что Петербург
остался без Петра; Медный Всадник сошел наконец со своего постамента,
и удалился в неизвестном нам направлении. Это толкование, кстати,
ставит работу Перро в широчайший культурный контекст; главной
тенденцией последнего столетия является секуляризация ("обмирщение")
и демифологизация искусства, и в этом смысле культура ХХ века началась
с безапелляционного заявления Ницше, что "Бог умер". В Петербурге
всегда существовала устойчивая традиция обожествлять Петра; появление
этого города сопоставлялось с творением мира, а незыблемость его
приписывалась вмешательству его небесного покровителя (которым
был скорее император Петр, чем одноименный апостол). С этой точки
зрения строительство гигантской платформы Перро - это художественная
акция, которую в двух словах можно было бы охарактеризовать как
"триумф богооставленности". Остается только гадать, кто водил рукой
этого архитектора (который сам, конечно, не улавливает всех этих
тонкостей), и почему в обоих случаях, для художественного воплощения
начала и конца эпохи, были избраны именно французы?

      Другие выпуски "Хроники", а также литературные произведения
Тараса Бурмистрова Вы можете увидеть на его сайте: http://tbv.spb.ru
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru 		Отписаться
Убрать рекламу
В избранное