Служба Рассылок Городского Кота

Еженастроенник от Алекса Экслера (16-11-99)

Дневник Васи Пупкина (18-й выпуск)

30 августа: Вот и лето прошло. А я за все это время к дневнику так и не прикоснулся. Да и когда Утром репетиция. Днем послеобеденный сон (ясное дело, после ночных бодрствований все днем спали, как убитые; молодняк специально приводили к нам в барак, чтобы они полюбовались как большие дяди (в их, конечно, понимании) дрыхнут, как сурки, без всякого на то принуждения.) Вечером или наш концерт (что бывало нечасто), или дискотека, или кино. Ночью фотолаборатория, где действительно приходилось много чего проявлять и печатать, чтобы начальник ключи от нее не забрал.

Ну и параллельно всякие спортивные мероприятия, конкурсы, викторины и так далее. Параллельно это потому что вся эта радость нас миновала стороной. Мы работали. В смысле, репетировали. Как ни странно, дело шло на лад, и мы разучили довольно много песенок. Звучало, конечно, довольно паршиво, но поклонницы многого и не требовали. Лишь бы у нас в руках были инструменты, да из колонок что-нибудь доносилось. А что-то оттуда безусловно доносилось, если было электричество.

Поэтому все члены ансамбля "Птеродактиль" просто купались в лучах обожания поклонниц, использую их любовь не без пользы для себя: рубашечку постирать-погладить, сбегать куда-нибудь чего-нибудь принести и так далее. Один я был гордым рыцарем, принадлежащим только Людке. Это, конечно, в те дни, когда мы с ней не ссорились. А когда ссорились, я выбирал первую попавшуюся поклонницу и гордо дефилировал с ней по лагерю, вызывая зубовный скрежет у остальных парней и бешеный взрыв ревности у Людки. Собственно, на это и было рассчитано. Людка обычно выдерживала не больше пары часов, а затем подбегала к нашей парочке, шлепала мне по лицу газетой в знак примирения, шептала поклоннице, что ей отсюда следует немедленно исчезнуть со скоростью H₂0 или E=MC² быстрее, чем она сейчас ее порвет, как Шарик фуфайку После чего поклонница без звука удалялась, потому что все знали, что я Людкин мужик. Каждая из них надеялась, что в какой-то момент Людкина обида превысит ее ревность, но этого никогда не происходило.

А уж когда я сделал настолько красивый жест Рассказываю по порядку. Было у нас очередной выступление. То ли второе из тех пяти, которые мы дали за лето, то ли третье. Играем себе играем, народ танцует, начальник улыбается в густые усы и периодически всплакивает (уж больно он гордился нашим ансамблем.) Наконец, заиграли одну песню, где моя партия ударных начинается в самом конце, потому что почти вся песня исполняется Толяном под гитару. Кстати, на него надо было посмотреть в этот момент. Когда мы играли всем ансамблем, Толян как-то терялся в общей массе. А тут Все внимание только на него. Толян настолько преображался, что даже казался выше ростом и с более приличной прической. Он закрывал глаза, поднимал подбородок наверх и так печально и нежно выводил слова песни, что сам же начинал пускать слезу, как какой-то паршивый Хулио, в том числе и Иглесиас. Поклонницы просто выли от восторга во время этого сольного выступления.

Но в этот раз я испортил Толяну всю картину. Как только он начал свой гитарный перебор и пустил первую летнюю слезу, я спустился со сцены, величественно прошел через весь зал, властно и очень корректно пригласил Людку на танец (у нас как раз кино показывали из жизни английских лордов, и я потом чуть ли ни неделю отрабатывал движения.) Девчонки уже обзавидовались все, но я сделал больше! Когда мы с Людкой вышли на середину зала, я небрежным движением поднял ее на руки и стал танцевать с ней на руках (это была моя личная идея; ни в каком фильме я такого не видел.) Вот тут от восторга и зависти взвыли просто все: и девчонки, и парни.

Главное, вроде ничего особенного. Людки была очень миниатюрной и легкой, так что держать ее на руках особенного геройства не требовалось. Но жест был безусловно красивый. Кроме нас, кстати, никто танцевать так и не пошел. Толян, разумеется, почувствовал, что первый раз со времен премьеры песни в его исполнении зал не благоговейно смотрит на него, внимая божественному голосу и мелодичному гитарному перебору, а смотрит на меня с Людкой, бешено завидует и шушукается. На Толяна же никто не обращал внимания, так что он был простым звуковым сопровождением. Слеза-то у него в глазу вскипела, но не от неземных чувств и радости, а от предвкушения того, что он со мной сделает после концерта. Но прерывать песню было нельзя, поэтому Толян пел, а мы с Людкой танцевали.

Когда до моего вступления оставался один припев, я осторожно поставил Людку на ноги, вежливо придерживая за локоток довел ее до стула, поцеловал ручку, произнес великосветским голосом: "Прошу извинить, но сейчас мое вступление", после чего поднялся на сцену, сел за барабаны, поднял палочки и грянул финал песни. Честно говоря, даже у меня самого в груди стало несколько тесно от восторга, который я сам у себя вызвал. Чего уж говорить о Людке и всех остальных.

С Толяном, конечно, был длинный разговор. Но его претензии были смехотворны. Через некоторое время он и сам это понял. Впрочем, мне пришлось обежать три-четыре круга вокруг лагеря, объясняя это все Толяну, который несся за мной с кирпичом Но в конце концов голос разума восторжествовал, тем более, что кирпич все-таки пролетел мимо меня и разбился об забор. Хотя мне пришлось Толяну дать слово, что больше я себе не позволю подобных эффектных действий во время его сольного выступления. На том и договорились.

Но Толяну все равно не повезло. Я-то больше таких жестов не делал (не хотелось смазывать впечатление), а вот Колян решил повторить "подвиг Васи Пупкина" (как это называли в лагере) на следующем выступлении. Излишне говорить, что подобные вещи нельзя повторять даже в том случае, если они получаются, как следует. А у Коляна все пошло вкривь и вкось. Дождался он Толяновой песни, спрыгнул со сцены и побежал приглашать на танец свою Юльку.

Но во-первых - он забыл, что Юлька была с ним в жуткой ссоре, так как он вчера не пустил ее на репетицию (по распоряжению Толяна, но женщины же не вникают в подобные тонкости), поэтому она категорически отказывалась идти с ним танцевать, так что Коляну пришлось ее тащить волоком, что сразу несколько смазало впечатление. Во-вторых - и это самое главное - Юлька была довольно пухленькой девочкой, а Колян - примерно одной комплекции со мной, так что когда он Юльку попытался взять на руки, они немедленно грохнулись на пол, вызвал истерический смех в зале.

Колян хотел было ее поднять во второй раз, но красная от злости Юлька смазала ему по физиономии, публично обозвала нехорошим словом и убежала куда-то по направлению к лесу. Так что Коляну под хохот в зале пришлось подниматься на сцену и ждать финала песни, чтобы вступить вместе со мной. Но и тут ему не повезло. Взял он свою бас-гитару, положил руки на струны и стал представлять, как встретит Юльку и даст ей по голове Вот так в задумчивости за струну и дернул, в самый что ни на есть мелодичный пик Толяновой песни. Ну тут ему полный аншлаг и пришел. Колян схватил свою гитару и прямо на сцене стал превращать ее в ударный инструмент с помощью Коляновой головы.

Вот такие дела. Кошмар, в общем. А Людка до сих пор тащится от того вечера. Собственно, ничего особенного после этого не произошло. Кроме заключительного вечера и окончания нашей любви с Людкой. Но об этом я уже дома напишу. Осенью.

***

Copyright (э) 1999, Алекс Экслер, exler@exler.ru, http://exler.ru