Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Наука и эзотерическая традиция Вып. 35. В.П. Визгин. Границы новоевроп. науки (продолж.)


НАУКА И ЭЗОТЕРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Выпуск 35 от 2007-02-01

Количество подписчиков -
672

Автор -
Юрий Черный

 
 

В.П.Визгин. Границы новоевропейской науки: модерн / постмодерн (Реферат) // Границы науки. – М., 2000. –  С. 192-227 (Продолжение).

(Начало – см. в вып. 30, 31, 34)

Провести периодизацию процесса формирования новой науки может помочь представление о культурной мембране, использующее в качестве аналогии барьерно-пропускные функции биомембран.

Первый период формирования науки характеризуется «домембранным» режимом. «Становящийся наукой познавательный организм переходной эпохи как бы «всеяден», поглощая самые разные культурные воздействия, и его поведение на внутренних границах тоже не отличается отлаженностью и упорядоченностью» (с. 203). Однако вскоре ситуация меняется. Во второй период складывается единый научный организм и на его внешних и внутренних границах устанавливаются «мембраны». Одни культурные влияния решительно отбрасываются, другие, напротив, старательно «впитываются». Начинают эффективно работать правила, регулирующие связь субъекта и объекта познания. Воздействия, идущие от объекта, преобразуются в «тело» знания, а все прочие остаются без внимания.

«Домембранное» состояние пограничного режима становящейся науки можно проиллюстрировать рядом примеров. Обратим внимание на «эмпиристский платонизм» - особую традицию, распространённую среди учёных XVI-XVII вв. и идущую от Р. Бэкона с его идеей scientia mathematica experimentalis. Среди европейских учёных эмпиристский платонизм распространялся главным образом благодаря движению английских парацельсистов.

Типичные характеристики эмпиристского платонизма проясняются при сравнении парацельсизма с филорентийским платонизмом Фичино и Пико. Для флорентийцев основные черты платонической натурфилософии даны в эстетическо-созерцательном плане. Для Парацельса же, бывшего антикнижным человеком, принципы неоплатонизма и герметизма преломлены через императивы практики и живой контакт с многообразием природы. Таким образом, эмпиристский платонизм «органически соединяет спиритуально-платонистские принципы с подчёркнуто эмпирическим подходом к изучению природы с целью практического воздействия на неё в интересах человека» (с. 204).

Выделение эмпирико-платонистской традиции позволяет провести осторожную демаркацию среди учёных того периода. Скажем, известный английский герметист Р. Флудд (1574-1637) выходит за рамки тогдашних учёных, потому что он не преодолевает границ, отделяющих магико-герметическую картину мира от научной (даже в стадии дооформления). Но уже близкая к нему по духу фигура Дж. Ди (1527-1608) попадает под определение эмпирико-платонистской учёности. Для Ди астрология служит целям навигации, а аналогия между микро- и макрокосмом – для переомсыления архитектурных теорий Витрувия и Альберти. И хотя по поводу подобного ранжирования учёных по признаку научности и существуют некоторые сомнения (скажем, Р. Флудд отстаивал научно-полноценную теорию кровообращения Гарвея, в то время как известный механицист и атомист П. Гассенди оставался на галенистских позициях), всё же оно позволяет построить своего рода шкалу степеней «отмывания» «тёмного» ренессансного мага и возникновения учёного нового типа.

Для этого переходного времени характерен ряд смешанных категорий учёности, посредством которых магико-герметическая  и неоплатоническая традиции Ренессанса непрерывно входили в новую науку. Причём наряду с непрерывностью имели место и разрывы преемственности. Они набирали силу в первой трети XVII в., например, в показательных полемиках Кеплера с Флуддом, Мерсенна с ним же и со всей герметической традицией. Важно то, что переходной структурой выступил эмпиристский платонизм. Он не был строго научным в новом смысле слова, и в то же время он не был чужд науке. Общее направление движения по формированию новой науки состояло в том, чтобы на её границах поставить своего рода «блокпосты», «препятствующие проникновению в неё теперь уже явно не-научных традиций и приёмов мышления, прежде всего связанных с магико-герметической и натурфилософской традициями Возрождения» (с. 205). В разных европейских странах установление такого режима шло в различных формах и с разной скоростью. Если для Англии типичной фигурой был учёный эмпирико-платонистского склада, то во Франции преобладал тип рационалиста (его образцом может является Р. Декарт).

Важным рубежом, отделяющим магико-герметическую учёность от науки нового типа, является её элитарный эзотерический характер. Эксперимент, логические приёмы доказательства, математический аппарат – всё это свойственно и настоящей науке, и оккультной паранауке Флудда или Ди. Отличие здесь состоит в реальной доступности знания для каждого человека. И если герметическое знание – наука для избранных, посвящённых, то главная социальная идея механицизма состоит в доступности познания для каждого. И, более того, научное знание есть знание лишь постольку, поскольку оно сообщается.

Решительное размежевание между магией и наукой начинается с деятельности Ф. Бэкона. Он выступает за реформу магии, указывая на глубину и серьёзность заключённых в её традиции знаний и в то же время отбрасывая различного рода спекуляции. Для Бэкона, идеолога движения научного эмпиризма, горделивые и самонадеянные фантазии ренессансных магов представлялись как бы вторым грехопадением человека. Примером такого мага был для него Дж. Бруно.

«Пережимание педали» в отношении магико-герметической традиции было со стороны сторонников новой науки вполне осознанным шагом. Они боролись за признание науки со стороны властных религиозных институтов (это было время Контрреформации), поэтому должны были продемонстрировать перед ними свою лояльность. Благодаря пуританскому духу учёного сословия Англии времён Ф. Бэкона ренессансный маг-учёный (сначала фичино-пиковского, а затем и розенкрейцеровского толка) стал постепенно превращаться в скромного учёного экспериментатора в духе Р. Бойля. «Та научно-эмпирическая аскеза, которую нам демонстрирует Р. Бойль, отвечает глубокому морально-религиозному настроению уверенности в спасении именно через прогресс научных знаний, нацеленный на облегчение страданий людей» (с. 207).

(Продолжение следует).
















 

 

 

 

 


В избранное